,иНиколайГорлов, и еще Костя Филимонов, и Сергей Тарасов..." "Значит, так надо, сынок?" "Значит, так надо, папа!" "И обрати внимание, сынок, что я у тебя не спрашиваю, почему ты у меня и то, и другое, и третье..." "Так это я в тебе и ценю, папа!" Теперь вы понимаете, товарищи потомки, мало мне этих случайных встреч на улицах Москвы, так теперь этот Коля Горлов - лучший самбист Чертановского района, и его портрет в вечерней газете. Рано еще, рано, товарищи, помещать мои фотографии. Когда можно будет, я скажу, дам, как говорится, сигнал. А сейчас - преждевременно! Нет, снимать меня надо, и снимать меня надо как можно больше, но вот помещать снимки в газетах и журналах еще рановато.Иэта встреча на улицеГорького,и история с "Вечеркой", изаписьв дневникеодракевшколе - все было одинаково неприятно для меня. Но неприятнее всего была для меня запись о том, что я подрался с Масловым. Впрочем, все зависит от того, как на эту драку посмотрит мой отец. Вот если бы он посмотрел вечером мой дневник, а утром зашел в школу и сказал нашей классной руководительнице только одну достойную истинного чедоземпра фразу:"Зинаида Ефимовна! Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!"И все!Потом бы повернулся и молча пошел к двери, а у двери опять бы повернулся и сказал: "И вообще, о человеке надо судить не по поступкам, а по мотивам его поступков!" Сказал бы и ушел! Зинаида Ефимовна сразу бы занервничала, а в классе все заволновались. Зинаида Ефимовна побежала бы за папой. Весь класс побежал бы за Зинаидой Ефимовной. "Евгений Александрович! - сказала бы Зинаида Ефимовна моему отцу.- Вы нас, конечно, извините, но мы просто не знаем, как нам быть с вашим Юрием. Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет..." "Вероятно, он это делает в интересах нашего государства!"- сказал бы мой отец и, сухо попрощавшись, вышелиз школы. "Да, ребята,-сказала бы Зинаида Ефимовна.-придется нам всем извиниться перед Юрием... А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!" "Зинаида Ефимовна,- сказал бы Маслов,- да если б я знал, что Иванов ударил меня в интересах нашего государства, разве я стал бы ему давать сдачи?!" Да, но до такого разговора мой отец еще не дорос. Тяжело вздохнув, я прошел в ванную комнату, достал два ведра и стал готовиться к тренировке терминатора планеты Меркурий. Вообще-то вы запомнили или нет, что терминатором называется граница света и тени? Терминатор планеты Меркурий самый контрастный. Сами посудите: Меркурий ближе всех планет к Солнцу. Атмосферы нет. Суточного вращения нет. На освещенной стороне температура плюс пятьсот градусов. Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около минус двести... Левую ногу я опустил в ведро с холодной водой... Бр-р-р... Ну и ощущение, прямо скажем, не из приятных... Вы, конечно, догадываетесь, что холодная вода должна была изображать температуру теневой стороны Меркурия, поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую - в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещенной стороны. Закрыл тлаза и стал представлять, что я нахожусь не в ванной комнате, а на планете Меркурий, на линии терминатора. Неприятное самочувствие. Впечатление такое, как будто два разных ощущения разрывают тебя на части... М-да... Действительно!.. "...Им ветер не сопутствует, земные не зовут огни... Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют, только что же чувствуют они?.." Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто эти стихи писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть... В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то посторонний и звонил так настойчиво, что мне прлшлось прервать на время опыт по своей "тер-минаторизации", прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть дверь. На площадке стоял Колесников из нашего класса. Колесников сразу же вытянул длинную шею и завертел ею. Потом, смешно изогнув ее, он как-то подозрительно осмотрел мое раскрасневшееся лицо и особенно мои ноги. - Вот какая антология каких таинственных каких случаев...- сказал он.- Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"? - Колесников,- ответил я холодно, но спокойно,- не задавай детских вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов американского штата Северная Каролина, к северу от так называемого "бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом районе исчезло не менее тысячи судов. - Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг",- оживился Колесников.- Эта шхуна, построенная на верфях в штате Мэн в 1921 году, пересекая Атлантику, неожиданно исчезла. Ее обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех пяти мачтах подняты, но на борту ни души. - Да, на борту не было ни души,- подхватил я.- И по сообщению такого источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы, наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день - загадка. - И это ты знаешь,- засмеялся Колесников и, хитро прищурившись, добавил: - Но я знаю, чего ты м.ожешь не знать!.. - Это чего я, например, могу не знать? - надвинулся я на Колесникова стеной. - Ты можешь, например, не знать,-стал растягивать слова Колесников,- ты можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления... - Это я-то могу не иметь никакого представления? - Есть, например, у твоей мамы лавровый лист или нет? - Колесников рассмеялся, довольный собой. Я очень спокойно, но совсем незаметно, конечно, разозлился на самого себя - так ловко поддел меня Колесников. - Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное? Колесников всматривался в меня, а я не спускал с него глаз и подумал: "Не он ли уж подбрасывает эти стихи из антологии своих таинственных случаев?" Так мы уставились друг на друга молча и не мигая. У Колесникова уже через минуту из глаз полились слезы, а я нарочно еще минуты три, после того как он захлопал своими ресницами, я еще минуты три, а может, и все пять запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас с удовольствием дал вместо лаврового листа и этого "кто кого переглядит", дал бы как следует. Прервать такой важный опыт из-за какого-то лаврового листа для супа. - А может, все-таки есть лавровый лист? - спросил Колесников, вытягивая шею и заглядывая через мое плечо в ванную комнату и принюхиваясь. - А чего это у тебя одна нога такая красная, а другая - белая-белая? - спросил еще подозрительней Колесников.- Это из антологии таинственных случаев, да? В это время на лестнице с сумками в руказ показалась моя мама. Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню, бормоча все те же жалкие слова про лавровый лист. Проклиная Колесникова, из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной и ждал до тех пор, пока этот шпион, получив лавровый лист, не убрался из нашей квартиры. "Лавровый лист, лавровый лист,- подумал я,- когда-нибудь вы из него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист - это только предлог. Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шел бы с такой шеей в цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов". - Валяй,- сказал я Колесникову, открывая дверь. Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как краб, боком, но я все же входную дверь сумел захлопнуть так ловко, что она успела в самый последний момент дать Колесникову чуть ниже спины. А я посмотрел ему вслед в дверной глазок и запер дверь на ключ. Колесников чертыхнулся, а я пошел в ванную комнату, с тем чтобы вылить из ведер остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий. ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ "А я открыл, что рядом есть девчонки,..." В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся с ней. Она посмотрела на мой синяк под глазом, взялась двумя руками за мои уши и сказала: - Юрий, что это у тебя под глазом? (Видит, что синяк! Знает, что синяк! И все-таки спрашивает!) Вместо ответа я принес в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принес из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал его маме. А сам пошел в ванную. - Кто тебе поставил этот синяк? - спросила еще раз мама. Мама у меня молодец! Еще не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть один мой поступок. Потому что она не знает, но чувствует, какие серьезные и нечеловечески трудные и, можно сказать, героические мотивы скрыты за моими поступками. - Этот синяк мне поставил театральный кружок! - сказал я. - Так! - сказала она за дверью.- Теперь они стали на тебя нападать целыми кружками. А завтра они начнут нападать целыми школами.- Мама вошла в ванную.- Это тебе еще нужно,- кивая головой в сторону ведер, спросила меня мама,- или можно вылить? - Можно! - сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его перед зеркалом к синяку. Через мое плечо в зеркало заглянула и моя мама и снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа еще не вернулся с работы, а я по расписанию уже должен был готовиться к отбою, я направился в свою комнату. - Юрий, погоди! - сказала мама, взяла меня за руку и подвела к телефону.- Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей... Подожди минутку! - Мама, - ответил я строго, - ты же знаешь, мой сон священный. - Знаю, знаю,-сказала мама, - но сейчас придет папа. Нам нужны будут подробности. Мой наручный будильник прозвонил отбой. - Это чудовищно! - сказала мама. - На тебя напал целый кружок! Я заставлю твоего отца пойти вместе со мной в школу! Наручный будильник все еще продолжал звенеть. Я повернул часы циферблатом к маме и сказал: - Завтра! В прихожей раздался звонок. - Вот и папа пришел... - Мама перестала набирать номер телефона и постучала пальцем по дневнику: - Может, ты все-таки... - Завтра!-сказал я и, сделав рукой что-то среднее между "спокойной ночи" и "до свидания", направился в свою комнату, юркнул под одеяло и стал расслабляться по системе йогов. В это время в прихожей раздались папин и мамин голоса. - "...Родина слышит, Родина знает, где в небесах ее сын пролетает..." - пропел отец. Отец был в хорошем настроении. В хорошем настроении отец всегда поет эту песню. Отец прошел в свою комнату, и некоторое время там было тихо. Я услышал, как к двери подошла на цыпочках моя мама и ласково прошептала: - Юра... Может быть, ты поужинаешь с нами вместе... Еще рано... Папе будет приятно... Я промолчал, продолжая расслабляться. В комнате отца по-прежнему было тихо. Видимо, отец еще не просмотрел мой дневник, поэтому и молчит. Между прочим, он напрасно медлит. Сейчас я сделаю перед сном легкое расслабление, потом на моих наручных часах "Сигнал" на двенадцати камнях прозвучит звонок и - окончательный отбой! И уже никакая сила не заставит меня нарушить железное расписание моего бортжурнала. В середине моего расслабления из соседней комнаты начали поступать неясные сигналы, говорящие о том, что мой отец, видимо, расшифровал запись в моем дневнике и, судя по всему, делится об этом с мамой, а мама, как всегда, защищает меня, судя по ее голосу. Как раз в это время мои часы просигналили окончательный отбой! Я стал быстро засыпать. Но здесь я услышал, как распахнулась дверь в мою комнату и раздался сердитый голос моего отца: - Ну-ка, вставай с постели и марш в столовую! Мама стояла рядом и шипела на папу: - Не буди его! Не буди! Не буди! А папа повторил свою фразу, наверно, раз пятнадцать. Но вы же, товарищи потомки, немного знаете мой характер: если уж в моей программе самообучения никакой разговор с отцом не намечен, то никакого разговора и не будет. - Не буди его,- сказала еще раз мама. - Как это "не буди"?! Как это "не буди", когда такая запись в дневнике?! - Это какое-то недоразумение,- сказала мама.- Пусть он сейчас спит, а завтра все выяснится. - Не завтра,- сказал я из-под одеяла,- а лет через двадцать пять. - По-моему, единственный человек на всем земном шаре после такой записи в дневнике может спать. И этот единственный человек - мой сын... "Насчет "единственного" - это ты, папа, сказал удивительно, можно сказать, пророчески верно,- подумал я.- Только единственный на всем земном шаре... Единственным-то... им ветер не сопутствует,- продолжал думать я дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать стихами: Им ветер не сопутствует, Земные не зовут огни... Значит, они чувствуют, Значит, что-то чувствуют, Только что же чувствуют они?" Еще я услышал, как отец сказал маме: - Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино? Почему в доме тихо? Почему никто не смеется? Почему не звучит музыка?! Почему никто не поет?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости? Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились... Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова, на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он, вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры - об этом запись сделана в школьном дневнике учительской рукой. Еще в дневнике было записано: "Читал учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень любопытную), но на вопрос: "Сколько в среднем живет человек" - ответил: "Не знаю!" Такой ответ считаю издевательством",- и подпись учительницы. Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но разобрать его удалось. Вот оно: Открыли люди, что от трения Вспыхивают искорки огня. Я, как Ньютон, Открыл закон Такого тяготения, Что это просто страшно для меня. - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты? Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я... - А я открыл, что рядом есть девчонки, И с этим сделать ничего нельзя! Открыли люди, что в движении Будет вечно бабушка-Земля. Я, как Ньютон, Открыл закон Такого тяготения, Что это просто страшно для меня. - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты? Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я. - А я открыл, что рядом есть девчонки, И с этим сделать ничего нельзя! Есть атмосферное давление, Которое все давит на тебя. Я, как Ньютон, Открыл закон Земного тяготения, Но только неземного для меня. - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты! Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я. - А я открыл, что рядом есть девчонки, И с этим сделать ничего нельзя! На двух следующих страницах, содержавших, скорее всего, комментарий стихов, все слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице удалось восстановить следующий текст: "...Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной, поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для нее, затем она написала мне доверенность на торговлю цветами..." Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво: "...Я шел по земле: по большому постоянному магниту с огромным букетом гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро "Дзержинская", я выбрал возле магазина "Детский мир" оживленный угол (как раз напротив памятника первопечатнику Федорову) и начал торговлю. Место для меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло застать меня врасплох. А если они все-таки появлялись, то я легко скрывался, смешиваясь с толпой прохожих. Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов. Правда, сегодня мне что-то не везло. Все время приходилось закрывать торговлю - то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было скрываться от него в переулке... Конечно, я бы ни за что не попался со своими гладиолусами, если бы не..." На словах "если бы не..." страница закончилась, а на двух следующих страницах нельзя было разобрать ни одной буквы - все расплылось, лишь в конце второй страницы удалось прочитать несколько фраз: "...Зря бежал от милиционера! Это же такое счастье, что меня пригласили в милицию, и как это я сам не догадался зайти туда раньше и поставить в известность..." Затем снова ничего не разобрать. Дальше, через две страницы, на третьей, Юрий вспоминает, как он находился в милиции, в детской комнате, и женщина-милиционер беседовала с ним. " - Тебе бы с твоей скоростью бега спортом заниматься,- сказала она мне,- а ты цветами торгуешь. - Между прочим,- отчеканил я,- прощу зафиксировать в протоколе, что до бега и после бега пульс у меня был пятьдесят два, ритмичный и глубокого наполнения, и никаких вазомоторов и никакой вегетатики!.. - Да, да,- согласилась дежурная по детской комнате,- ты спекулируешь цветами, и с таким, я бы сказала, нечеловеческим спокойствием. - Я не спекулирую,- ответил я.- Я помогаю Пелагее Васильевне торговать. У нее есть разрешение, а она меня попросила помочь ей, потому что она болеет, и даже доверенность написала. - А где у тебя доверенность? - спросила женщина-милиционер. - Потерял.- Я действительно где-то посеял эту бумажку. - Ты мне зубы не заговаривай,- сказала женщина-милиционер,- говори имя, фамилию, где живешь, почему торгуешь цветами, где взял гладиолусы. Я, конечно, на все эти вопросы не ответил. Начнешь с объяснений, а кончать придется тем, что попросит раскрыть мои секреты чедоземпрских, псиповских и сверкских тренировок. Но, когда женщина-милиционер настойчиво попросила все-таки открыть мое имя и мою фамилию, я сказал как можно дипломатичнее: - Ну подождите немного - скоро узнаете. - Это как же скоро? - Ну лет через тридцать или даже через двадцать. - Так я уже на пенсию уйду,- сказала женщина, хитро улыбнувшись. Это она меня хотела разжалобить: молодая, а говорит о пенсии. Но меня не разжалобишь, не на такого напала. - Вы знаете что,- посоветовал я,- сейчас, вместо того чтобы выяснять, кто я, вы меня лучше запомните и когда придете домой, то напишите обо мне... - Что же написать о тебе? - Ну это... воспоминание... - Воспоминание? - Женщина даже рассмеялась.- Воспоминание о том, как ты гладиолусами торгуешь? Между прочим, ты вот цветами торгуешь,- продолжала она,- а не знаешь, что революционные работницы еще при царе лозунг такой носили на демонстрациях: "Хлеба и роз!" Ты слышал об этом?.. - В оранжерее при университете на сельскохозяйственном факультете недавно начат необычный эксперимент,- сказал я.- Электронно-вычислительной машине доверено управлять автоматической установкой, заменяющей во многом человека в выращивании ирисов, тюльпанов и гладиолусов. Установка, управляемая компьютером, передвигается по оранжерее в восемьсот квадратных метров по уложенным вдоль стен рельсам и выполняет самые разнообразные операции. Вы, конечно, об этом ничего не слышали? - Как не слышала,- сказала женщина,- очень даже слышала. - От кого? - удивился я. - А от тебя, от тебя слышала! Я даже на одну, может, миллионную долю секунды растерялся, так меня ловко поддели с ответом, но женщина в милицейской форме продолжала: - Про электронно-вычислительную машину и про ее применение ты кое-что знаешь, но вот о себе ты почти ничего не знаешь. - Как это не знаю? - обиделся я. - Ну вот не знаешь твое имя, твою фамилию, где живешь,- принялась она опять за свое. - Вы лучше скажите мне, кто может быть автором вот этих стихов,- сказал я, доставая из внутреннего кармана листок со стихами.- Наука же утверждает, что в почерке отражаются индивидуальные особенности личности и что каждый имеет свой почерк, я правильно говорю? Л то я, значит, себя зачедоземприваю, а меня хотят во что бы то ни стало расчедоземприть! - проговорился я. - Чего, чего? - насторожилась дежурная. - Да это я... я просто так говорю,- прикусил я свой язык. - Говоришь ты правильно,-подтвердила женщина,- а поступаешь... Но я ей не дал договорить. Вот, товарищи потомки, теперь вы поймете, почему я сначала расстроился, а потом сразу обрадовался, что меня пригласили в милицию. Мне бы давно самому сюда прийти с этими стихотворениями. Женщина прочла все три стихотворения и сказала: - А зачем же это по почерку устанавливать автора? Хорошие стихи... - А затем, что они без подписи,- объяснил я. - А зачем, чтобы они были с подписью? - А затем...- сказал я.- Ну, что бы вы сказали, если бы при расследовании какого-нибудь преступления вашим милиционерам не надо иметь никакого суплеса... - Ты и суплес знаешь? - Суплес,- отчеканил я,- это гибкость тела. Вырабатывается специальными тренировочными упражнениями, способствующими увеличению подвижности позвоночника и эластичности межпозвоночных хрящевых дисков, всего су-ставно-связочного аппарата и мышечной системы. - Значит, не надо никакого суплеса? - переспросила меня дежурная.- А что же надо? - А надо, чтобы был псип, которым обладает... то есть будет обладать скоро один человек,- поправил я сам себя,- Псип - полное собрание изобретений природы,- пояснил я, не дожидаясь вопроса, и тут же стал объяснять главное: - Значит, при расследовании какого-нибудь преступления милиционер выскакивает из отделения, он человек-ищейка, у него отличное верхнее чутье, как у ищейки. Что такое верхнее чутье? - спросил я дежурную. - Верхнее чутье - это способность собаки улавливать запахи по воздуху, а не по следу,- отчеканила дежурная. - Правильно,- похвалил я ее.- Затем милиционер вглядывается, словно кошка, в темноту!.. Что вы знаете про кошек? - спросил я дежурную. - Что они в восемь раз лучше видят в темноте, чем человек, но зато кошки видят все в черно-белом изображении! - ответила дежурная без запинки. - Очень хорошо! - похвалил я дежурную и продолжил: - Затем милиционер со скоростью гепарда бросается вдогонку за преступником. Преступник - в лес, милиционер взмывает соколом в небо и коршуном пикирует на врага! Что вы знаете про гепарда, сокола и коршуна? - Постой, кто кого допрашивает? - опомнилась вдруг дежурная по детской комнате..." Дальше пропущена целая страница, а через страницу записана следующая фраза дежурной: "...- Товарищ капитан, меня допрашивает задержанный! Дайте мне кого-нибудь на помощь, я одна с ним не могу справиться!.." Затем нельзя было разобрать еще две страницы, на которых сохранились только отдельные слова. По-видимому, на помощь дежурной капитан все-таки пришел, и дальнейшая беседа велась втроем. Беседа, впрочем, тоже исчезла. От нее остались три обрывка: "...- И вот, чтобы вся наша милиция обладала тем, о чем я вам рассказывал, надо знать, что все это зависит от человека, то есть меня! Вот почему я не могу, скажу больше, не имею права называть свое имя и свою фамилию... Все-таки кругом есть еще и иностранные разведчики. - Ну знаете,- сказал капитан,- видел и слышал я на своем веку много..." Затем сохранились фразы Юрия Иванова: "- Вы у меня взяли в долг один час и пять минут из моего бортжурнала, где я теперь возьму это время?.." " - На вашем месте я не мешал бы мне, а охранял! - посоветовал я работникам милиции..." - Ты вот что, ты не говори, что тебе делать с нами, а говори, что нам делать с тобой, говори свою фамилию игдеживешь,- сказалкапитан,когдаяужесобирался уходить. Я, конечно, в сотый раз ответил на эти слова презрительным молчанием, тогда он со словами: "Сами узнаем!" - взял воротник моей ковбойки, отвернул его и заглянул мне за шиворот, как будто у меня на спине было написано, где я живу и моя фамилия. Между прочим, этого капитана, если он меня хорошо попросит, я занесу в список чедоземпров! Вы даже не представляете, товарищи потомки, как он меня подловил с этим воротником. На спине у меня, конечно, написано ничего не было, но к воротнику ведь была пришита метка, с которой мы сдаем в стирку белье. А по метке и узнал капитан мои координаты проще простого. Позвонил в прачечную и узнал..." На этом воспоминания о встрече с дежурной по детской комнате в отделении милиции обрываются. Как и чем же все закончилось - пока неизвестно. Снова пропущено десять страниц. Дальше воспоминания о вечере, когда Юрий Иванов после занятий по своей программе "псип" переходит ко сну. ВОСПОМИНАНИЕ ДЕВЯТОЕ Даю вам десять минут на разговоры! В этот, в общем-то для меня нормальный в смысле перегрузок, день я решил назначить себе сон пораньше. "...Закрываю глаза и распускаю мышцы. Тело, как плеть, висит безвольно..." Вы, товарищи потомки, может быть, не знаете, что такими словами описывал свое состояние за несколько мгновений до того, как будет поднята рекордная штанга, олимпийский чемпион Юрий Власов. Я у Юрия Власова научился понимать вот это состояние - близкое соседство яростного взрыва физической мощи с полным покоем и полной расслабленностью. Дело в том, что всякая физическая деятельность человека - это поочередная работа разных групп мышц (впрочем, смотрите об этом в моем бортжур-нале). Сейчас я начал как раз вспоминать не о том, как я расслаблялся, а о том, что расслабиться по-настоящему мне помешал голос отца за стеной. Дело в том, что, когда я перед сном положил ему на стол дневник с записями (помните: "Учил учителя алгебры... Читал лекцию... Не ответил, до каких лет в среднем живет человек!"), он взял в руки мой дневник и сказал: - А... библиотека авантюрного романа. Почитаем, почитаем... Потом я вьинел из комнаты, а отец замолчал так надолго, что я подумал: "Уж не учит ли он мой дневник наизусть?" Затем слышал, как он там за стеной поговорил с мамой, затем, хлопнув дверью, мама вышла из папиной комнаты. Папа почему-то стал разговаривать сам с собой вслух. Раньше я за ним этого не замечал. Я уже про себя одиннадцатую формулу расслабления повторял: "Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют". Вдруг дверь в мою комнату открылась, и отец громко крикнул: - Ты, в конце концов, собираешься выйти или нет? Я тебе уже сто раз об этом кричу. Я продолжал делать свой практикум по самовнушению расслабления, притворившись, что сплю, хотя мысленно не переставал повторять про себя одиннадцатую формулу: "Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.. Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют!.." Но отец тоже не переставал повторять мне громко одну и ту же свою формулу. Тогда я не выдержал и как бы во сне, но громко произнес: - Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют... В это время в комнату вошла мама и тоже громко сказала: - Послушайте! Интересный материал в газете: "...В этой связи вспоминается мне история с восьмиклассником одной московской школы. Немало хлопот доставлял он всем. Мог какой-нибудь выходкой сорвать урок. И вот как-то в походе по Подмосковью он проявил себя с неожиданной стороны. Одна из девочек поскользнулась и упала в холодный осенний ручей и основательно промокла. Мальчик помог ей, отдал свои теплые вещи, чтобы она согрелась!.." - Нет,- сказал я, приподнимаясь на постели, но с закрытыми глазами,- в таких условиях ни один ни псип, ни чедоземпр, ни сверке не смог бы предельно расслабиться, в таких условиях можно только предельно напрячься! - Что он говорит! О чем он все время говорит?! Что это за псипы, чедоземпры и сверксы-мерксы? Может, кто-нибудь на земном шаре объяснит мне, что это все значит? - вскрикнул отец и опять принялся за свое: - Ты собираешься вставать или нет? Я посмотрел на свои часы. На часах было ровно двенадцать (24 часа 00 минут!). Несколько секунд я мучительно размышлял о том, что же мне делать дальше. Я не мог нарушить свое расписание. И, учитывая грозную интонацию отцовского голоса, не послушаться его я тоже не мог. Значит, безвыходное положение! Как бы не так! У нас, сверхкосмонавтов, безвыходных положений не бывает. Выход есть! Хорошо! Я встану, но я им всем покажу, даже отца родного не пожалею! Сейчас будет жалкий разговор, который я запишу на магнитофон, и пусть со временем потомки видят, то есть слышат, как меня не понимал никто, даже самые близкие люди. Я встал с постели, не открывая глаз. Отыскал на столике два теннисных мяча и положил их в карман пижамы, взял магнитофон, ощупью по стене добрался до дверей и вышел в столовую. Нащупал руками спинку стула, опустился на сиденье и сказал: - В рационе долгожителей, которых в Грузии свыше двух тысяч, преобладает растительная пища. В западных районах Грузии, например, старики не употребляли первых блюд, которые богаты экстрактивными веществами. Куриное, говяжье, изредка баранье мясо долгожители едят в основном в вареном виде. Сырые овощи, фрукты, свежая зелень и сушеные пряные травы, богатые витамином С,- обязательная принадлежность их стола в любое время года. Долгожители едят мало сахара и много меда. Постоянное потребление молока, сыра, овощей и фруктов создает естественный барьер против склероза. Именно этим объясняется низкий процент случаев атеросклероза у столетних. - Если наш сын во сне изрекает такие вещи,-сказала с гордостью мама,- то что он может изречь, когда проснется! "Пусть думают, что я сплю",- подумал я про себя. А еще подумал: "Может, я действительно говорю, думаю, делаю и вообще живу как псип только во сне, но уж, как я проснусь..." Даже мне было страшно представить, что я смогу наделать, если проснусь, поэтому я сказал: - Даю вам десять минут на разговоры со мной.- Я поставил на стол микрофон и незаметно включил под столом магнитофон. - Попрошу без ультиматумов,- грозно произнес отец. - Юрий!-воскликнула мама испуганным голосом.- Почему ты не открываешь глаза? - По расписанию,- ответил я. Мама начала было поднимать панику в том смысле, что не повредили ли мне в драке зрение, но отец сказал: - Пусть сидит с закрытыми глазами... По крайней мере, я буду думать, что ему стыдно смотреть мне в глаза... Я, конечно, промолчал. Но, чтобы не терять зря время, стал заниматься четырьмя делами сразу. Дремать! Слушать отца! Левой рукой сжимать теннисный мяч в кармане пи-жамы! Правой ногой, упираясь на носок, накачивать мышцу ноги! В комнате наступило какое-то противное молчание, которое наконец-то нарушил голос отца. - Ну, говори! - сказал он, обращаясь, очевидно, ко мне. Я молчал. - Так,- сказал отец,- перед началом разговора проведем небольшую инвентаризацию лица нашего сыночка: презрительно сжатый рот - один, царапин - пять... или шесть? Шесть. Синяк - один... Закрытых глаз - два... Я чуть слышно скрипнул зубами и еще плотнее зажмурил глаза. - Юрий,- снова спросила меня мама испуганным голосом,- а почему ты сидишь с закрытыми глазами? - По рас-пи-са-нию,- слова ответил я, но с такой интонацией, что отец даже дернулся на стуле. Мама снова начала поднимать панику в том смысле, что не нанес ли мне этот кружок хулиганов серьезную травму, но отец вовремя остановил ее. - Начнем разговор...- сказал отец. Наступила опять противная пауза, которую я не собирался нарушить. - Ну, говори! - обратился отец, очевидно ко мне. - А чего говорить, задавайте вопросы! - сказал я, сдавливая правой ногой и левой рукой теннисные мячи. Даю голову на отсечение, что после этой фразы отец посмотрел на маму, а она стала ему делать какие-то знаки руками. Я это почувствовал по движению воздуха. - Перестань трясти ногой и рукой,- потребовал отец. Сами же говорят: "Жизнь коротка! Берегите время! Не теряйте ни минуты зря!" А когда начинаешь "не терять" и "беречь", то придираются. - И вынь руки из карманов, когда разговариваешь со взрослыми! И открой глаза! - сказал отец, повышая голос. - Нет,- сказала мама,- я все-таки считаю, что бы там ни писала учительница, наш Юрий очень серьезный мальчик! - Чарлз Дарвин тоже был серьезный мальчик, и однажды он очень сильно об этом пожалел! - возразил отец. Но тут отец не прав. Первый раз слышу, чтобы человека обвиняли в серьезности. В легкомыслии - это другое дело. - Женя, ну зачем ты так? - сказала мама.-Даже враги Юрия признают, что у него во всем и ко всему выдающиеся способности. - Есть люди,- сказал отец,- есть люди,- повторил он,- в которых с детства заложен неприятный талант делать жизнь окружающих будничной и безрадостной!.. После этих слов у меня пропала последняя надежда, что я могу услышать от него фразу: "Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!" Сквозь прищуренные глаза я посмотрел на циферблат моих часов. С начала разговора прошло уже три минуты. Интересно, как отец может уложиться в семь минут, если он еще и не начинал говорить о дневнике? - Я повторяю,- сказал отец, делая опять большую паузу. "У него осталось семь минут на разговоры,а он еще повторяет",- подумал я. - Вчера они напали на него целым кружком!-вмешалась в разговор мама.- И ничего особенного, что мальчик дал волю кулакам. В конце концов, у нас даже в законе есть право на самооборону! - Я повторяю,- сказал отец,- в третий раз повторяю... Номамаинаэтотразнедалаповторитьотцуни слова. - Французам и итальянцам, например,-сказала она,- время от времени необходимо разрядиться вспышкой ярости или выкричаться... - Я повторяю,- сказал отец, не обращая внимания на мамины слова и повышая голос,- я повторяю в четвертый раз... Именно в это время на моей руке зазвонил будильник. Я встал со стула. Пользуясь тем, что отец все еще обдумывал что-то, я произнес: - Папа, у тебя осталось две минуты, но ты не расстраивайся. Ты можешь все остальное договорить мне завтра утром. - Как утром? Почему утром? - опешил отец.- И это он мне разрешает не расстраиваться! - Мальчик устал,- поддержала меня мама.- Поговорим с ним утром, действительно. Пусть он лучше отдохнет. - Никаких завтра! - крикнул отец.- Только сегодня! - продолжал он четкой и громкой скороговоркой.- Ты читаешь лекции учителям, вероятно потому, что думаешь, что знаешь больше всех учителей! - Но я действительно решил задачу по-своему, учитель такого решения не знал. И я решил быстрее учителя,- заступился я за себя. - Но почему ты не ответил на вопрос, до каких лет в среднем живет человек!-возмутился отец.- Отвечай: до каких лет в среднем живет человек? - Не знаю,- ответил я.- И знать не хочу. Потому что чедоземпр все знает, все умеет и все может из всего того, что он хочет знать, уметь и мочь!.. - Боже мой! - простонал отец.- Кто мне ответит: ну почему мой сын не знает и не хочет знать такой простой вещи?! - Узнаете через средства массовой информации почему... со временем узнаете,- объяснил я сурово. - Но я хочу знать сейчас! - воскликнул отец.- И вообще, я просмотрел все иностранные словари - там нет слова "чедоземпр". Что такое чедоземпр?.. Ну давай, давай записывай,- взглянув на маму, засмеялся отец и тут же обратился снова ко мне: - Пока она записывает глупости, которые ты говоришь, ты преодолей свое ослиное упрямство и ответь мне: до каких лет в среднем живет человек?.. Отец свой вопрос повторил несколько раз, и я тоже несколько раз ответил на русском языке, что я не знаю, до каких лет в среднем живет человек. И даже когда отец заявил, что поможет мне с ответом и пояснил, что человек в среднем живет до семидесяти пяти лет, я все равно сказал, что я не знаю, до каких лет в среднем живет человек. Это произвело на отца ужасное впечатление, мне даже его стало жалко. После очередного вопроса: "До каких же в среднем лет, черт возьми, живет человек?!"- я решил нарушить клятву, данную самому себе: отвечать на такой вопрос только словами "не знаю!". Тут, дорогие товарищи потомки, должен вам объяснить, почему я, вернее, какие мотивы руководили моим нежеланием отвечать на вопрос о средней продолжительности жизни человека словами "не знаю". И не было ли в этом ответе действительно глупого и ослиного упрямства, на которое в разговоре со мной намекал мой отец? Не знаю, дорогие товарищи потомки, как будет с возрастом у вас, но у нас в мое время было форменное безобразие! Посудите сами: у нас в среднем человек и вправду доживал до семидесяти - семидесяти пяти лет. А хотите знать мое мнение, почему так мало? Я вообще-то хотел обнародовать свои идеи не сейчас, а в другой исторический период моей жизни, но мне просто стало жалко отца, и потом, может, я не имею права скрывать это мое открытие от родителей, они ведь у меня тоже могут в среднем дожить до семидесяти пяти лет, а не, как я, до... ну, скажем, грубо-ориентировочно, до, скажем, семисот лет... Не сразу, конечно, а постепенно, со временем. И вот здесь, дорогие товарищи потомки, я сбегал в свою комнату и принес с собой тетрадь, в которой на обложке было написано: слева гриф "Совершенно секретно", в скобках - "Для потомков" и ниже объяснительная записка, почему я на вопрос о средней продолжительности жизни человека на Земле отвечал "не знаю". Итак, я откашлялся и хотел уже прочитать вслух, но негромко, чтобы не подслушали ненароком через стену соседи, но в самую последнюю минуту раздумал. Хорошо, предположим, я бы прочитал: "Дорогие товарищи потомки! Я, конечно, и вы, конечно, знали, что человек на Земле жил до семидесяти - семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил только до семидесяти - семидесяти пяти лет, никто не знает, а я знаю. По-моему, люди живут до таких лет, до таких малых лет, я бы сказал, потому что они словно бы сговорились считать, что в семьдесят пять лет человек является как бы стариком. В два годика - это малыш, в десять - это мальчишка, в семнадцать - это юноша, в тридцать - это взрослый человек, в пятьдесят - шестьдесят лет - пожилой человек, а в семьдесят - семьдесят пять - это уже старик. Я глубоко убежден, если бы люди не знали, что в семьдесят - семьдесят пять лет человек является уже стариком, то они в эти годы не чувствовали бы себя такими и не были бы стариками. По моему глубочайшему убеждению, если взять младенца с Земли и отправить на какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи лет, и там, где младенец не знал бы, что он в семьдесят лет уже будет стариком, то этот младенец вместе с другими тоже мог бы прожить тысячу лет". На этих словах я оторвал бы свой взгляд от тетради и убедительно и победительно посмотрел на моих родителей и сказал: "Теперь вам понятно, почему я на вопрос о средней продолжительности жизни человека отвечал словами "не знаю"?" Наступила бы пауза, во время которой мама вскочила бы со стула, хлопнула в ладоши и крикнула бы: "Боже мой! Это же целое научное открытие! Это же сенсация! Теперь я понимаю, почему, когда я говорю, что мне меньше лет, чем на самом деле, я чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!" "Глупости,- сказал бы отец,- никакое это не открытие, а ослиное упрямство. Если даже у тебя есть свое мнение относительно длительности жизни человека, то ты все равно должен был отвечать не словами "не знаю", а хотя бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще сейчас разговор идет не об этом! Разговор идет сейчас о безобразном поведении в школе моего сына! Я хочу знать, наконец, что происходит с моим сыном! Я могу знать, что происходит с моим сыном, или я не могу знать, что происходит с моим сыном?!" Вот почему, предполагая отношение отца к