ете, как известно, Что как никто умел предельно неуместно В цитате важной вдруг поставить и т.д.. Поступим так и мы, чтоб не губить сюжета И скажем так: Сей опус дяди Зета (Он зимний был, а на планете лето) Запрятала наждачная газета На сто четвертой, посезонной полосе. Но все ж его нашли и прочитали все. За исключеньем, впрочем, Тез Ядяда. Он что-то был не в духе в этот день. - Прочли бы! - принц сказал. - Прекрасная баллада. - Нет настроения. Да и, признаться, лень. - Могу вам вслух прочесть. Хотите? - Нет, не надо!.. Принц с удивленьем глянул на врача И снова стал читать балладу, бормоча: - Похоже, да... Весьма, весьма похоже, В отдельных строчках юмор есть. Вы слышите? - Допустим. Ну и что же? - А то, что дядя Зет вкусил плодов. - О боже! - Какой нелепо-примитивный взгляд. - С каким-то вызовом вдруг молвил Тез Ядяд. - Там, где вам юмор чудится, там грусть, и только грусть. Возьмите это место. Или это!.. И вдруг, закрыв Наждачную газету, Целитель отошел в сторонку, стал спиною к свету И... прочитал балладу наизусть. Не знаю, можно ль говорить об удивленье принца, Пожалуй, здесь уместней было б слово шок. Поскольку нервы в нем, Свершив какой-то фантастический прыжок, На место прежнее уж не сумели приземлиться Шесть раз (подобный шок довольно долго длится) Принц воздух ртом ловил И, наконец, сказал: - Смешно!.. А дядя Зет, он что?.. Вы может с ним знакомы? - Не важно, принц. Но я скажу одно: На свете есть поэзии законы. И основной из них я изложил бы так: Чтобы создать любых параметров творенье, Поэту нужды нет вкушать какие-то плоды или коренья. Всю гамму чувств таит в себе высокий плод прозренья, Как суть всех солнц - вселенский черный мрак. А вы... Вы, принц, ужасны с юмором своим. И если существом души своей иль плоти Ему противовес вы не найдете, То я боюсь, что так и не поймете, Чего мы стоим и на чем стоим. И высшая приязнь вовек вас не встревожит, Тот, кто смеется, тот любить не может. Ну, а теперь!.. Целитель снял парик, Отклеил элегантную бородку. И вырвался у принца изумленья крик И чувство странное ему сдавило глотку. ... Она еще похорошела, честно говоря, Глаза смотрели смело и открыто. Принц что-то лепетал, Так словно заклинания творя... Пред ним стояла девушка-заря. Да, да, вы правы, то была Тазитта. - Ну вот и все! - она сказала. - Кончен маскарад. Прощайте, принц. Сегодня я уеду. - Куда? - невольно принц спросил. - К больному деду. Я думаю, бедняга будет рад. А наша дружба... От нее не отрекусь. И если, как сказал великий Тетий, Вас жажда встречи осенит, Как осеняет грусть, В сторожке дальней вы меня найдете. - Но я сейчас, сейчас уже грущу! - Воскликнул принц. - Я вас не отпущу Я запереть ворота дам приказ. - Ах бросьте, принц. Ведь я сильнее вас. Я мистикант, целитель. И поэт! Ведь кроме прочего я... - Кто? - Я дядя Зет. Вы имя помните мое? Так вот, Прочтите Тез Ядяд наоборот. Сказавши так, Тазитта вышла прочь В огромную, зияющую ночь. А принц стоял, как громом пораженный, Держась за стенку и открывши рот, Не то растерянный, не то уже влюбленный. Какой-то свет неведомо бездонный Входил в него. И он душою потрясенной... Но к делу! К делу! Время нам сказать И вот! Глава тринадцатая И вот на разговории закрытом Довольно сипло (он болел когда-то мытом) Хранитель Синей Глины вдруг спросил: - Когда же, господа, прибегнем к примененью сил? Когда же грохнем шоковым копытом По мерзким рожам сих хохочущих верзил? Иль так и будем ждать в бездействии, Чтоб гром их поразил?! В ответ послышалось: - Чего? - Куда?! - Кому?!! - Погромче повтори, осел, да пояснее!!! Когда на разговории так страстно просят пояснений, Понять уже не трудно, что к чему. И свой вопрос не повторил спросивший. Всей силой ужаса, всем страхом естества Он понял вдруг, какие брякнул дикие слова. У каждого есть родственник вкусивший. А у Бол-Вана даже целых два. - Ну все! - подумалось, - теперь загонят в гроб. И слыша голоса: - Да повтори же, остолоп! Он стал багровым, вытер потный лоб Наждачною газетой, побледнел, - Прошу прощенья! - молвил. - Это шутка. И засмеялся вдруг, но дико так и жутко, Что было видно, он плоды не ел. Поочередно то пунцов, то бел Бедняга бился в судорогах, квакал, Снимал зачет-то сапоги, терял сознанье, плакал, Пытался кляпом рот заткнуть себе и на глазах худел. Так с хохотом метался он секреций пять иль семь И этот страшный смех вдруг передался всем. Родится в муках все и юмор в том числе. Ревнители Заветов Старины, Держатели Стрижалей, Ногами дергая, катались по земле И словно кони тонущие ржали. Бол-Ван смеялся так, что старый свищ в паху Не просто вытек, вышел вместе с корнем. От хохота на ставнях раскалились шкворни, А мантия его на горностаевом меху Дала такой сильнейший электрический разряд, Что превратилась в молнию и с неба хлынул град. Тот град шел восемь суток не стихая. И восемь суток на планете Зет Бродил от дома к дому, полыхая, Какой-то жуткий, нестерпимый свет. Так рухнул мир, что здесь я описал, Так во вселенной Зета прежнего не стало. Поднявши сотни лиц к тревожным небесам, Планета Несмеянна хохотала. А что же на Земле? У Колли в астрозале Творилась дикая белиберда. Культуры в колбах герметических скисали, Все стрелки на приборах шейк плясали А самописцы осциллографов писали Слова, что пишут на заборах иногда. - Что делать? - думал Колли. - Это Дерево Веселья! Что делать, как порядок навести? Он подключился к щекотистке-травести И дрожь такую ощутил в ее тщедушном теле, Что содрогнулся сам и прошептал: - Прости! Смятение умов и слабых душ Уж обернулось катастрофой первой. Великий Тети и с горя обожрался груш И умер хохоча от заворота нервов. Самоубийство признак слабости, Не так ли? Но как перенести такой провал?! Не просто в щекодень, а в день его спектакля Огромный щекотарий пустовал!.. Страдал ли ты, читатель дорогой, Как чтец, певец иль кто-нибудь другой? Не приходилось? Ну, тогда послушай. Ты в парке на эстраде. Взмах рукой. Сейчас ты душу изольешь. Да и не только душу! Ты изольешься весь, как личность, как художник. Сейчас, сейчас... Но теплый летний дождик Успел излиться раньше. И все зрители, увы, Бегут, спасая сухость головы. И вот, чтоб в сердце не возникло яда, В который часто превращаются мечты, Читаешь иль поешь пустым скамейкам ты, Ограде низенькой, да мокрым кленам сада, Да пареньку, забредшему в кусты, Которому приспичило, как говорится, Под излияния твои и самому излиться. Короче, Колли пушкой мориторной Из всех дерев Веселья выбил зерна. И в пять секреций с небольшим они Вдруг превратились в бледные огни, Вспорхнули разом, атмосферы не касаясь, И высоко над Зетом в Млечный Путь вписались. Глава четырнадцатая Вот так-то, Литий Фтор, и без мазута обошлось. Два смеха на планете родилось, Два юмора высокого накала, Две крайних точки, два потенциала. И очень сложно рядом им жилось. Смех у вкусивших лился как поток, Являясь функцией двойных смеяльных нервов. Смех невкусивших возникал от первого, Как возникает индуктивный ток В огромной солиноидной катушке, Когда ее случайно выстрелят из пушки. * Два смеха породили разный быт И даже две религии как будто. * Простите мне научные детали, А я прощу вам все, к чему б вы слабость ни питали! Пророком у одних был Зверий Незабыкх, Пророком у других - Растений Незабудда. Казалось бы, звучанье - чепуха. Но даже здесь различья отмечались. - Ха-ха! Хи-хи! - вкусившие смеялись, А невкусившие смеялись: - Хи! Ха-ха! Еще деталь, у невкусивших хохотантов Все головы, а у иных и грудь, Покрылись шишками мыслительных талантов. Что впрочем их не портило ничуть. А я сказал бы, даже украшало. Поскольку в личной жизни не мешало, А в деле открывало новый путь. Так, например, их брали в мастера Разумных дум и трезвого расчета. И так планетою ценилась их работа, Что в день им полагалось троекратное ура, По десять дублов и по два ковра Из тех, что делал гобеленный клуб Веселая игра. Ах эти игры! невкусившие шутя, Вступив с Веселою игрою в поединок, Коврами как-то до того заполонили рынок, Что клуб сгорел в два дня, похныкал, как дитя, Со счетами в руках оплакал все утраты И слился с клубом Сувенирной Ваты, Производя половики и маты С узором и доставкою домой Под жалобным девизом Боже мой!. А дальше больше. Невкусивший Сант Анатом С ланцетом стоя над вкусившим братом, Чуть не отсек ему, уж и не помню что, Не вымыв руки спиртом и не сняв пальто. И это где? В больнице! В храме состраданья! Короче, стычки, свары и рыданья. Те и другие лишь своих любили, Те и другие сук чужой рубили. Как видно разглядеть им было недосуг, Что это, в сущности, один и тот же сук. И лишь Бол-Ван был в ослеплении недолго, Поскольку у него в отличии от всех Не резвость мозга вызвал индуктивный смех, А нечто большее с уклоном в чувство долга. И первое, что сделал сей колосс: Собрав писантов невкусивших стаю, Он задал сам себе волнующий вопрос И сам ответил так: - Коль говорить всерьез, Вкусивших я больными не считаю. Пора взглянуть на свет, довольно жить во мраке. Для розни не причина разный смех. Прошу оповестить через писанья всех: Я запрещаю стычки все и драки И отменяю свой запрет на смешанные браки. Вот все. Теперь ступайте. Хи! Ха-ха! Затем Бол-Ван вошел в светлицу внука И так сказал: - Мне все понятно. Ну ка, Снимай наследный перстень и меха. Хотя теперь преград особых нету, Но я тебя не возведу на трон. Тебе не совладать с подобною планетой, Лови форель или стреляй ворон. Или женись. - Но я могу? - Да, можешь! Я смешанные браки разрешил. - Ты разрешил! - воскликнул принц. - О боже, Даты велик! Ты не напрасно жил! Ты, ты... - Ну ладно! - проворчал Бол-Ван, - Я делаю лишь то, что мне велит мой сан. И снявши с внука норковый жилет Он удалился в совмещенный кабинет. А принц стоял, Светясь как сто светил. Какая жизнь на Зете намечалась! Он сам с собой смеялся и шутил . И кровь таким восторгом в мозг его стучалась, Что подключившийся к нему угрюмый Уткэн Колли Пять скверных слов сказал и застонал от боли. Он только что узнал, что на далеком Зете В ста новых семьях народились дети. И он не вправе скрыть от шефа и науки, Что это дети. Дети, а не внуки. Глава пятнадцатая Магистр так много рисовал и так прекрасно, Что над сторожкой вскоре выстроил второй этаж. Музею продал он сюиту Коротко о разном, А частному лицу триптих Врата при входе в раж, Торгарий взял, написанный сангиной, Портрет полуапостола с ангиной, Пять обнаженщин выставила Груть, Да столько же салон Случайная получка. Журнал Зашли бы, цайтунг, на цветы взглянуть Уже статью о нем готовил В добрый путь!... Короче говоря, застала деда внучка В тоске, но не в зеленой, вот в чем суть. Все в тех же сине-розовых трусах, Но неизменно в галстуке и при часах, Он по утрам стоял на голове, Частенько принц его так заставал И, чтоб вступить в беседу, Сказавши И-го-го!, пристраивался к деду. И так вдвоем они стояли на траве Часами обсуждая тени, блики, пятна. Тазитте это было не вполне приятно. Особенно, когда уйдя в пикантные детали, Они ногами дрыгали и громко хохотали. Любили ль вы, читатель дорогой, Стояли ль вы на голове от счастья, Горели ль той немыслимою страстью, Когда земля дымится под ногой И вы способны зажигать костер На кучу хвороста бросая нежный взор? Горите и сейчас? Тогда вот текст: Люб-лю!!!!! Без всяких вариантов вы его твердите И будь я холост, если вы не победите! Ах, бедный принц! Он так сказал Тазитте: - Я убужаю вас и быть моей молю! Что значит убужаю? Обожаю? А если уважаю?! Что за чушь?! Для девушки страшнее оскорбленья нету. Представьте, что Ромео уважал Джульетту И вы поймете почему в минуту эту Тазитта к выводу пришла, что принц ей крайне чужд. - Благодарю вас!.. - сухо молвила она, - Превыше всяких чувств ценю я уважение. Но мне почудилось, что в наши отношенья Вплелась какая-то ненужная струна. Зачем напрасно причинять мне боль? Жестоко, принц, да и не очень честно. Ведь мы - друзья. А по законам Зета, как известно, Несовместимы дружба и любовь... - Несовместимы?!! - рявкнул принц И с корнем Вдруг вырвал дуб, растущий у ручья! - Несовместимы?! Господи, да я... - Вот форма объяснения, друзья, - Что может проще быть и непритворней! Учитесь юноши давать обратный ход. - Люблю, люблю!!! - Как айсбергом пробитый пароход Иль, скажем, как Атлант, вдруг уронивший небосвод, Ревел наш принц так яростно и долго, Что горный соловей, сомлев, упал на волка И тот, от страха проглотив клыки, Галопом конским дунул вдоль реки По двадцать восемь гравитонов делая прыжки, И чуткий Зет, итожа все толчки. Стал космос бороздить по чуть иной орбите, Что сразу же отметили синоптики и моряки. Тревожно замигали маяки, Скусив патроны, сводные полки, Нацелясь в небеса взвели курки... Ну словом, честь по чести испросив руки, Счастливый принц женился на Тазитте. Я множество галактик повидал. В одной из них (как въедешь, так налево) Живет Мужчина-эталон И Дева-королева. На каждый всход у них по тридцать три посева, В них страсть всегда кипит на грани перегрева. Но пальму первенства я им бы не отдал. Ее бы преподнес я, упадая ниц, Вот этим вот двоим друг в друга погруженным, Чтоб снова стало ясно всем молодоженам, Что счастье близости порой Не ведает границ! Узнав о свадьбе, Зет возликовал. Поток приветствий хлынул, как обвал. В фонтанных чашах из запретных патиссонов Варили пиво-воды, резали муфлонов Под звуки мандолин и вибропатефонов Шумел за карнавалом карнавал! Вот тема дивная; друзья, для смеха всех уклонов: Зет дядю Зета замуж выдавал! Бол-Ван и тот был вне себя. От радости высокой Он так помолодел душой, что стал завидным женихом. - Скажите мне, я кто?! - Он спрашивал у всех входящих в дом. И дамы многие, узнав его с трудом, Впадали в транс и говорили: - Сокол! А Тетия великого вдова Ему шептала нежные слова. А что ж Земля? А на Земле в те дни Была опубликована научная заметка О том, что Зет, как донесла вселенская разведка, Отныне населен, увы, почти людьми, Что в результате небреженья иль чего-то хуже Всемирно знаменитый супвитальный круг Дал трещину и затянулся туже, Чем сведено на нет одно из самых удивительных явлений: Ускоренная смена поколений * И что в дальнейшем на подопытной планете Рождаться будут дети. Только дети! Слом внуковитости в сверхопытах нередок. Работу можно было продолжать Не так, так, в крайнем разе, этак. Но автор круга - скандалист и аматер Поднял такую бучу в прилегающей печати, Что Колли вызвал шеф И, полистав его рабочие тетради, Вдруг приказал, чтоб он программу стер, Всех роботов списал, А опустевший Зет Поставил в ряд необитаемых планет. * Из зетских роботов хотели сделать неких дрозофил. Быстроплодимость этой мухи фантастична. Ей даже памятник стоит. Его я видел лично: Какой-то голый старичок, худой, но полный сил, Как видно, представляющий науку, С почтеньем мухе пожимает руку. Мол, множество побед одержано в борьбе И часть из них принадлежит тебе За то, что очень быстро ты плодилась И тем для всяких опытов годилась. Глава шестнадцатая О девы чудные, воздушные красотки, О зрелые мужи с астральным любомудрием на лицах, О юноши, скакающие вверх При помощи шестов и тапочек с шипами! О дамы, заучившие на память Всю лучшую поэзию! О фейерверк Жестоко-остроумной холостежи, О вы, курфюрсты клана чудаков, Ты, молодежь, загадка всех веков, Вы, старцы мудрые, с кем я привык дружить, Как хорошо на этом свете жить, Тому, кто жить так хорошо умеет. И как прискорбно знать, Что все конец имеет, Один конец. Таков наш организм. Извольте мне простить Невольный плеоназм!...* * Плеоназм - в стилистике означает употребление ненужных слов, не дополняющих смысл речи; II. Имеет целью усиление впечатления, производимого речью. Большая энциклопедия под редакцией С.Н. Южакова, том 15 (Пенька-Пуль). Я это все к тому, что Колли был в тоске. Прочтя инструкцию и столбик астросводки, Промыв ключи в растворе царской водки, По кси-каналу на подводной лодке Он въехал ночью в Храм Прямой Наводки, Пробил свой индекс на сверяющей доске, Нашел на небе темно-синий Зет, Затем Загон необитаемых планет И, протирая жерло моритарной пушки, Вдруг вспомнил родину свою - Туда-Судой: Простые стоэтажные избушки Над тихой задремавшею водой, Знакомых скал замшелые вершины, Над зимним лесом оплывающий рассвет И гул огромный непристижной сверхмашины Любимицы отца - Чинителя Планет. Он вспомнил девочку с глазами, как огни Неведомых далеких мирозданий. И гамму тех пленительных страданий, Что каждый раз рождали в нем они. Он вспомнил все, перебирая рать Каких-то новых чувств, Необъяснимых детям. И понял вдруг, как это важно - знать Не кто возница, а куда мы едем. Разматывая жизни спутанный клубок, Он вспомнил все, что мог И что давно не мог... И вдруг железо лязгнуло в зените! Умышленно иль нет, не знаю, извините, Но Колли так рванул космический замок, Что Зет сорвался с орбитальной нити, Сжег замыканьем лучевые провода И в черном небе канул без следа. Две тысячи плюс эн пятьсот текущий год. Четверг. Четвертое, На реках ледоход! И, понимая сердцем сущность этой даты, Как собственно и то, Что стоимость планеты вычтут из зарплаты, Стер Колли выкладки свои и все координаты И так сказал: - Живите, черт возьми! Пускай вам случай и судьба помогут. Не могут роботы, конечно, стать людьми. А если могут? Если все же могут?! А если!.. Еще от неавтора Тетрадь на этом кончилась. На вклеенном листе С частичным переходом на обложку, Есть три стиха еще, Один из них про кошку, Второй неведомо про что, А третий про коня. Признаться он, не то, что поразил меня, А как-то странно возвратил к поэме. И хоть сюжет его никак не примыкает к теме, У чувства первого идя на поводу, Я все же здесь его, пожалуй, приведу. Вот он: Не может быть того, что быть не может. Но иногда, друзья мои, Весною иногда, Копытом землю оттолкнув, восходит лошадь, Как северная крупная звезда. И мореходы, глядя на нее, С восторгом пишут в вахтенных журналах: - Замечен пролетающий предмет Конеподобной формы, типа - лошадь!.. Не может быть того, что быть не может. Но все таки порою по весне, Когда запахнет талыми снегами, Легко дорогу оттолкнув ногами Восходит грусть, живущая во мне. И снова я один. И снова мир огромен, И снова слышу я, не склонный к чудесам, Как дико ржет Подсобный, старый конь на тихом ипподроме, С телегой вместе Поднимаясь к небесам! 1974-75 г. Благовещенск - Москва.