зни не видал таких глаз! Встревоженные его возгласом воины тоже остановились и обернулись, а Леголас поскакал обратно. - Нет-нет! - завопил Гимли. - Езжай, куда хочешь, коли совсем свихнулся, а меня спусти с лошади! Ну тебя с твоими глазами! - Стой, царевич Лихолесья! - приказал Гэндальф. - Сейчас не время. Погоди, от тебя этот лес не уйдет. Между тем на опушке показались три удивительных исполина: ростом с троллей, футов двенадцати, если не больше, плотные, крепко сбитые, как деревья в поре, долгоногие, длиннорукие, многопалые; то ли одежда в обтяжку, то ли кожа была у них светло-бурая, курчавились кронами пышные волосы, торчали серо-зеленые, мшистые бороды. Огромные внимательные глаза глядели вовсе не на конников, взоры их устремлялись к северу. Внезапно они, приставив раструбом руки ко рту, издали громкий клич, похожий на пение рога, но протяжнее и мелодичнее. Раздались ответные звуки. Всадники обернулись в другую сторону и увидели, что с севера к лесу быстро приближаются такие же исполины, вышагивая в траве. Шагали они точно аисты, но гораздо проворнее. Конники разразились изумленными возгласами, иные из них схватились за мечи. - Оставьте оружие, - сказал Гэндальф. - Это всего-навсего пастухи. Они не враги наши, да они нас вовсе и не замечают. Видимо, так оно и было: исполины, даже не взглянув на всадников, скрылись в лесу. - Пастухи! - сказал Теоден. - А где же их стада? Кто они такие, Гэндальф? Тебе они, по всему видать, знакомы. - Пастыри деревьев, - отвечал Гэндальф. - Давно ли, о конунг Теоден, внимал ты долгим рассказам у вечернего очага? Многие ристанийские дети, при- помнив волшебные сказки и чудесные были, шутя отыскали бы ответ на твой вопрос. Ты видел онтов, конунг, онтов из Фангорнского Леса, который на вашем языке зовется Онтвальд. Может, тебе казалось, что он прозван так ненароком? Нет, Теоден, разуверься: это вы для них мимолетная небыль, столетья, минувшие со времен Отрока Эорла до старца Теодена, в их памяти короче дня, и летопись ваших деяний - как пляска солнечных зайчиков. - Онты! - вымолвил конунг после долгого молчания. - Да, среди сказочных теней понятнее нынешние чудеса, а время нынче небывалое. Век за веком мы холили коней и распахивали поля, строили дома, ковали мечи и косы, выезжали в дальние походы и помогали гондорцам воевать - и называли это жизнью людской, и думали, будто мир вертится вокруг нас. И знать не желали никаких чужаков за нашими рубежами. Старинные песни и сказания мы забывали, одни обрывки их случайно достигали детских ушей. И вот свершилось - древние небылицы ожили и, откуда ни возьмись, явились средь бела дня. - Вот и радуйся, конунг Теоден, - сказал Гэндальф. - Стало быть, нынче злая беда грозит не только недолговечному роду людскому, но и жизни иной, которая мнилась вам небылицей. Есть у вас союзники и соратники, неведомые вам самим. - Не знаю, радоваться мне или печалиться, - возразил Теоден. - Ведь даже если мы победим, все равно много дивного и прекрасного исчезнет, наверное, из жизни Средиземья. - Исчезнет, - подтвердил Гэндальф. - Лиходейство Саурона с корнем выкорчевать не удастся, и след его неизгладим. Но такая уж выпала нам участь. Поехали дальше, навстречу судьбе! Обросший лесом излог остался позади, свернули налево, к бродам. Леголас скакал последним, то и дело озираясь. Солнце уже закатилось, но, отъехав от горных подножий, они взглянули на запад и увидели за Вратами Ристании багряное небо и пылающие облака. Стаи черных птиц носились кругами и разлетались врассыпную у них над головой, с жалобным криком возвращаясь на свои скалистые кручи. - Вдоволь поживы стервятникам на бранном поле, - сказал Эомер. Они шли на рысях по темнеющей равнине. Медленно выплыла чуть урезанная луна, и в ее серебристом свете степь колыхала неровные серые волны. Часа через четыре подъехали к переправе; под откосом виднелись длинные отмели и высокие травянистые насыпи. С порывом ветра донесся волчий вой, и горестно припомнили ристанийцы, сколько доблестных воинов полегло в этих местах. Прорезая насыпи, дорога витками спускалась к воде и поднималась в гору на том берегу. Три узкие тропы из тесаных каменьев и конские броды между ними вели через голый островок посредине реки. Конники смотрели на переправу и дивились: обычно там меж валунов клубилась и клокотала река, а сейчас было тихо. Безводное русло обнажило галечники и серые песчаные залежи. - Унылые места, их и не узнать! - проговорил Эомер. - Саруман изуродовал все что смог: неужели же запрудил и загадил источники Изена? - Похоже на то, - сказал Гэндальф. - Надо ли нам, - молвил Теоден, - непременно ехать этим путем, мимо наших мертвецов, истерзанных и изглоданных? - Надо, - сказал Гэндальф. - Надо нам ехать этим путем. Скорбь твоя, конунг, понятна; ты, однако, увидишь, что волки с окрестных гор до наших мертвецов не добрались. Они обжираются трупами своих приятелей-орков: такая у них дружба, не на жизнь, а на смерть. Вперед! Они спустились к реке, и волчий вой притих, а волки попятились: страшен был им вид Гэндальфа, грозно-белого в лунном свете, и его гордого серебряного коня Светозара. Конники перешли на островок, а мерцающие глаза тускло и хищно следили за ними с высокого берега. - Взгляни! - указал Гэндальф. - Друзья твои не дремали. И они увидели посреди островка свеженасыпанный курган, обложенный каменьями и утыканный копьями. - Здесь покоятся все мустангримцы, павшие окрест, - сказал Гэндальф. - Мир их праху! - отозвался Эомер. - Ржа и гниль источат их копья, но курган останется навеки - стеречь Изенгардскую переправу. - И это тоже ты, Гэндальф, бесценный друг? - спросил Теоден. - Многое ж ты успел за вечер и за ночь! - Спасибо Светозару и другим безымянным помощникам, - сказал Гэндальф. - Дела было - только поспевай! Одно скажу тебе в утешение возле этого холма: молва троекратно умножила число павших, хотя погибло и вправду немало. Больше, однако, рассеялось; и я собрал всех, кого удалось собрать. Одних я отправил с Гримбладом из Вестфольда на помощь Эркенбранду, другим поручил погребение. Теперь они на пути к Эдорасу; твой сенешаль Эльфхельм ведет их, и вдогон им послана еще сотня-другая конников. Саруман обрушил на Хельмову Крепь все свое воинство, завернул даже мелкие отряды, а все же я опасался, что какая-нибудь банда мародеров или свора волколаков нападет на беззащитную столицу. Теперь-то можешь не тревожиться: дворец твой ожидает тебя в целости и сохранности. - Радостно будет мне возвратиться под златоверхий кров моих предков, пусть и ненадолго, - сказал Теоден. Распростившись с островком и скорбным курганом, пересекли реку и взъехали на высокий берег. Едва они отдалились, волки снова злобно завыли. Еще в седой древности была проложена дорога от Изенгарда к переправе. Она шла подле реки, сворачивая на восток, потом на север и наконец, оставив реку в стороне, вела прямиком к изенгардским воротам на западной окраине долины, миль за шестнадцать от ее устья. Ехали они не дорогой, а рядом с нею, по целине, густо заросшей свежей травой. Ехали быстрее, чем прежде, и к полуночи проскакала добрых пять лиг Тут, у подножия Мглистых гор, и заночевали: конунг не на шутку утомился. Длинные отроги Нан-Курунира простерлись им навстречу, и густая темень сокрыла долину; луна отошла к западу, спряталась за холмами. Однако же из долины, затопленной темнотой, вздымался огромный столп дымных паров, клубившихся и опадавших, и под лучами луны черно-серебряные клочья расползались в звездном небе. - В чем тут дело, как думаешь, Гэндальф? - спросил Арагорн. - Похоже, будто горит вся Колдовская логовина. - Нынче из этой логовины дым всегда клубами валит, - сказал Эомер. - Но такого и я, пожалуй что, не видывал. Дыма-то, поглядите, маловато, все сплошь пар. Это Саруман готовит что-нибудь новенькое. Наверно, вскипятил воды Изена, оттого и русло сухое. - Может, и вскипятил, - согласился Гэндальф. - Завтра утром узнаем, в чем дело с Изеном. А пока попробуйте все-таки отдохнуть. Заночевали неподалеку от бывшего русла Изена, пустого и заглохшего. И спали, кому спалось. Но посреди ночи вскрикнули сторожевые, и все проснулись. Луна зашла. Блистали звезды, но темнее ночи вскрылась темнота - и пролилась по обе стороны реки, и уползала к северу. - Ни с места! - велел Гэндальф. - Оружие не трогать! Погодите, сейчас минует! Их окутал сплошной туман; сверху мигала горсточка серых звезд, но по обе руки стеной выросла темень. Они оказались как бы в узкой лощине, стиснутые раздвоенным шествием исполинских теней. Слышались голоса и шепоты, стенания и тяжелый, протяжный вздох; и долгим трепетом ответствовала земля. Казалось, конца не будет их испуганному ожиданию, однако темнота растаяла, и звуки стихли, замерли где-то в горах. А в южной стороне, близ Горнбурга, за полночь раздался громовой гул, точно ураган пронесся по долине, и содрогнулись недра земные. Всех объял ужас - затворившись, ждали, что будет. Наутро вышли поглядеть и замерли в изумлении: не стало ни волшебного леса, ни кроваво-черной груды мертвецов. Далеко в низине трава была вытоптана, будто великаны-пастухи прогнали там бесчисленные стада, а за милю от Гати образовалась огромная расселина и над ней - насыпь щебня. Говорили, что там схоронены убитые орки, но куда подевались несметные толпы, бежавшие в лес, никто никогда не узнал: туда, на этот холм, не ступала нога человеческая, и трава на нем не росла. Его прозвали Мертвецкая Запасть. И диковинных деревьев в Ущельном излоге более не видели: как явились они ночью, так и ушли к себе обратно, в темные ложбины Фангорна. Страшной местью отомстили они оркам. После этого конунгу с дружинниками не спалось, а ночь тянулась тихая, и только под утро вдруг обрела голос река. Валуны и мели захлестнуло половодьем, потом вода схлынула. Изен струился и клокотал деловито, как ни в чем не бывало. На рассвете они изготовились к походу. За бледно-серой дымкой вставало невидимое солнце. Отяжелела, напитавшись стылым смрадом, сырая утренняя мгла. Медленно ехали по широкой, ровной и гладкой дороге. Слева сквозь туман виднелся длинный горный отрог - въезжали в Нан-Курунир, Колдовскую логовину, открытую лишь с юга. Когда-то была она зеленой и пышной; ее орошал полноводный Изен, вбирая ручьи, родники и дождевые горные потоки, и вся долина возделывалась, цвела и плодоносила. Но это было давно. У стен Изенгарда и нынче имелись пашни, возделанные Сарумановыми рабами, но остальной долиной завладели волчцы и терние. Куманика оплела землю, задушила кустарник; под ее густыми порослями гнездились робкие зверьки. Деревьев не было; среди гниющей травы там и сям торчали обугленные, изрубленные пни - останки прежних рощ. Угрюмое безмолвие нарушал лишь Изен, бурливший в каменистом русле. Плавали клочья дыма и клубы пара, оседая в низинах. Конники помалкивали, и сомнение закрадывалось в их сердца: зачем их сюда понесло и добром ли все это кончится? Через несколько миль дорога превратилась в мощеную улицу, и ни травинки не росло между каменными плитами. По обе стороны улицы текла вода в глубоких канавах. Громадный столб появился из мглы; на черном постаменте был установлен большой камень, высеченный и размалеванный наподобие длинной Белой Длани. Перст ее указывал на север. Недалеко, они знали, оставалось до ворот Изенгарда, и чем ближе к ним, тем тяжелее было на сердце, а впереди стеной стояла густая мгла. Многие тысячелетия в Колдовской логовине высилась у горных подножий древняя крепость, которую люди называли Изенгардом. Ее извергла каменная глубь, потом потрудились нуменорские умельцы, и давным-давно обитал здесь Саруман, строитель не из последних. Посмотрим же, каков был Изенгард во дни Сарумана, многими почитавшегося за верховного и наимудрейшего мага. Громадное каменное кольцо вросло в скалистые откосы, и лишь один был вход внутрь: большая арка с юга и под ней - туннель, прорубленный в скале, с обеих сторон закупоренный массивными чугунными воротами. Толстые стальные брусья глубоко впились в камень, а ворота были так подвешены на огромных петлях, что растворялись легко и бесшумно, от слабого нажима. За этим гулким туннелем приезжий оказывался как бы на дне чаши, от края до края которой была добрая лига. Некогда там росли меж аллей фруктовые рощи и журчали ручьи, стекавшие с гор в озерцо. Но к концу владычества Сарумана зелени не осталось и в помине. Аллеи замостили черным плитняком, вдоль них вместо деревьев тянулись ровными рядами мраморные, медные, железные столбы; их сковывали тяжкие цепи. Громады скал, ограждавшие крепость, были источены изнутри ходами и переходами между тайниками, кладовыми и камерами, кругом обставлены всевозможными постройками; зияли бесчисленные окна, бойницы и черные двери. Там ютились тысячи мастеровых, слуг, рабов и воинов, там хранилось оружие, там, в подвалах, выкармливали волков. Все днище каменной чаши тоже было иссверлено; низкие купола укрывали скважины и шахты, и при луне Изенгард выглядел беспокойным кладбищем. Непрестанно содрогалась земля; винтовые лестницы уходили вглубь, к сокровищницам, складам, оружейням, кузницам и горнилам. Вращались железные маховики, неумолчно стучали молоты. Скважины изрыгали дымные струи и клубы в красных, синих, ядовито-зеленых отсветах. Дороги меж цепей вели к центру, к башне причудливой формы. Ее воздвигли древние строители, те самые, что вытесали скалистую ограду Изенгарда. Казалось, однако же, что людям такое не под силу, что это отросток костей земных, увечье разверзнутых гор. Гигантскую глянцевито-черную башню образовали четыре сросшихся граненых столпа. Лишь наверху, на высоте пятисот футов над равниной, они вновь расходились кинжальными остриями; посредине этой каменной короны была круглая площадка, и на ее зеркальном полу проступали таинственные письмена. Ортханк - так называлась мрачная цитадель Сарумана, и волею судеб (а может, и случайно) имя это по-эльфийски значило Клык-гора, а по-древнеристанийски - Лукавый Ум. Могучей и дивной крепостью был Изенгард, и многие тысячи лет хранил он великолепие; обитали здесь и великие воеводы, стражи западных пределов Гондора, и мудрецы-звездочеты. Но Саруман медленно и упорно перестраивал его в угоду своим злокозненным планам и думал, что он - великий, несравненный, искусный зодчий; на самом же деле все его выдумки и ухищрения, на которые он разменял былую мудрость и которые мнились ему детищами собственного хитроумия, с начала до конца были подсказаны из Мордора: строил он не что иное, как раболепную копию, игрушечное подобие Барад-Дура, великой Черной Твердыни с ее бастионами, оружейнями, темницами и огнедышащими горнилами; и тамошний властелин в непомерном своем могуществе злорадно и горделиво смеялся над незадачливым и ничтожным соперником. Таков был оплот Сарумана, так его описывала молва, хотя очевидцев и не было, ибо не помнилось ристанийцам, чтобы кто-нибудь из них проник за крепостные врата, а те немногие, кто там побывал, - те, вроде Гнилоуста, ездили туда тайком и держали язык за зубами. Гэндальф проехал мимо столба с изваянием Длани, и тут конники заметили, что Длань-то вовсе не белая, а точно испятнанная засохшей кровью, и вблизи стало видно, что ногти ее побагровели. Гэндальф углубился в туман, и они нехотя последовали за ним. Кругом, словно после половодья, разлились широкие лужи, поблескивали колдобины, налитые водой, журчали в камнях ручьи. Наконец Гэндальф остановился, сделал им знак приблизиться, и они выехали из тумана. Бледный послеполуденный солнечный свет озарил ворота Изенгарда. А ворот не было; ворота, сорванные с петель и покореженные, валялись поодаль, среди руин, обломков и бескрайней свалки щебня. Входная арка уцелела, но за ней тянулась расселина - туннель, лишенный кровли. По обеим его сторонам стены были проломлены, сторожевые башни сшиблены и стоптаны в прах. Если бы океан во всей своей ярости обрушился на горную крепь - и то бы он столько не наворотил. А в кольце полуразваленных скал дымилась и пузырилась залитая водой огромная каменная чаша, испуская пары, колыхалось месиво балок и брусьев, сундуков и ларей и всяческой прочей утвари. Искривленные, покосившиеся столбы торчали над паводком; все дороги были затоплены, а каменный остров посредине окутан облаком пара. Но по-прежнему темной, незыблемой твердыней возвышалась башня Ортханка, и мутные воды плескались у ее подножия. Конунг и его конники глядели и поражались: владычество Сарумана было, очевидно, ниспровергнуто, но кем и как? Снова посмотрели они на арку, на вывернутые ворота и рядом с ними, на груде обломков, вдруг заметили двух малышей в сером, почти неразличимых средь камней. Подле них стояли и валялись бутылки, чашки и плошки; похоже, они только-только плотно откушали и теперь отдыхали от трудов праведных. Один, видимо, вздремнул, другой, скрестив ноги и закинув руки за голову, выпускал изо рта облачка и колечки синеватого дымка. Теоден, Эомер и прочие ристанийцы обомлели от изумления: такое ни в одном сне не привидится, тем более посреди сокрушенного Изенгарда. Но прежде чем конунг нашел слова, малыш-дымоиспускатель заметил, в свою очередь, всадников, вынырнувших из тумана, и вскочил на ноги. Ни дать ни взять юноша, только в половину человеческого роста, он стоял с непокрытой головой, на которой курчавилась копна каштановых волос, а облачен был в замызганный плащ, вроде Гэндальфа и его сотоварищей, когда те заявились в Эдорас. Положив руку на грудь, он низко поклонился. Потом, словно не замечая мага и его спутников, обратился к Эомеру и конунгу: - Добро пожаловать в Изенгард, милостивые государи! - промолвил он. - Мы тут исполняем должность привратников. Меня лично зовут Мериадок, сын Сарадока, а мой товарищ по оружию, которого - увы! - одолела усталость, - тут он отвесил товарищу по оружию хорошего пинка, - зовется Перегрин, сын Паладина, из рода преславного Крола. Обиталище наше далеко на севере. Хозяин крепости Саруман - он у себя, но затворился, видите ли, с неким Гнилоустом, иначе бы, разумеется, сам приветствовал столь почетных гостей. - Да уж, конечно, приветствовал бы! - расхохотался Гэндальф. - Так это, значит, Саруман поставил тебя стеречь выломанные ворота и принимать гостей, если будет тебе под силу оторваться от бутылки и оставить тарелку? - Нет, ваша милость, он не изволил на этот счет распорядиться, - ответствовал Мерри. - Слишком он был занят, извините К воротам нас приставил некий Древень, теперешний управляющий Изенгарда. Он-то и повелел мне приветствовать властелина Ристании в подобающих выражениях Надеюсь, я не оплошал7 - А на друзей, значит, плевать, на Леголаса и на меня! - воскликнул Гимли, которого так и распирало - Ах вы, мерзавцы, ах вы, шерстопятые и шерстолапые лежебоки! Ну и пробежались мы по вашей милости! Двести лиг по лесам и болотам, сквозь битвы и смерти - и все, чтобы вас догнать! А вы тут, оказывается, валяетесь-пируете как ни в чем не бывало, да еще куревом балуетесь! Куревом, это ж подумать только! Вы откуда, негодяи, взяли табак9 Ах ты, клещи с молотом, иначе не скажешь! Если я не лопну от радости и ярости, вот это будет настоящее чудо! - Хорошо говоришь, Гимли, - поддержал его Леголас - Однако мне вот любопытно, откуда они взяли вино? - Бегать-то вы горазды, только ума не набегаешь, - заметил Пин, приоткрыв один глаз - Видите же, сидим мы, победивши, на поле боя, среди всяческой добычи, и еще спрашиваете, откуда взялись эти заслуженные трофеи7 - Заслуженные? - взъярился Гимли - Вот уж это никак! Конники захохотали. - Сомненья нет, мы свидетели встречи старых друзей, - сказал Теоден - Это и есть, Гэндальф, твои пропавшие спутники7 Да, нынче наши дни исполнены чудес. Я уж их навидался с тех пор, как покинул Эдорас, а вот смотрите-ка, опять средь бела дня народец из легенд Вы кто же, вы, что ли, невысоклики, которых у нас называют хольбитлы? - Хоббиты, государь, с твоего позволения, - сказал Пин. - Хоб-биты? - неуверенно повторил Теоден. - Странно изменился ваш язык, однако же имя это вполне вам подходит. Хоббиты, значит! Нет, россказни россказнями, а правда их чудней. Мерри поклонился, Пин встал и последовал его примеру. - Приятны слова твои, государь, - сказал он. - Надеюсь, что я их правильно понял. И вот ведь чудо из чудес! В долгом нашем странствии не встречал я никого, кто бы знал хоть что-нибудь о хоббитах. - Недаром предки мои родом с севера, - сказал Теоден. - Однако не буду вас обманывать, мы тоже о хоббитах знаем мало. Всего-то нам известно, что далеко-далеко, за горами и синими реками, будто бы живут невысоклики, в норах под песчаными дюнами. Но о делах и деяниях ваших речи нет; говорят, не знаю, правду ли, что нечего про них и рассказывать, что вы избегаете людского глаза, скрываясь во мгновение ока и что не имеете равных в подражании любым птичьим голосам. Наверняка можно бы и еще про вас что-нибудь порассказать. - Можно бы, государь, золотые твои слова, - сказал Мерри. - Вот хотя бы, - сказал Теоден, - я и слыхом не слыхивал, что вы умеете пускать дым изо рта. - Ну, это как раз неудивительно, - заметил Мерри, - этому искусству мы не слишком давно научились. Тобольд Громобой из Длиннохвостья, что в Южном уделе, впервые вырастил у себя в саду истинное табачное зелье, и было это по нашему счисленью примерно в тысяча семидесятом году. А о том, как старина Тоби набрел на эту травку... - Ты бы остерегся, Теоден, - вмешался Гэндальф. - Хоббитам только дай волю - они усядутся хоть на поле битвы и давай обсуждать кушанья и стряпню, а заодно порасскажут о деяньях своих отцов, дедов и прадедов, девятиюродных родичей с отцовской и материнской стороны. В другой раз послушаем, как они пристрастились к табачному зелью. Мерри, где Древень? - Я так понимаю, где-нибудь в северной стороне, - задумчиво сказал Мерри. - Он пошел водицы испить - чистой, сказал он, водицы. И онты вместе с ним доламывают Изенгард - вон, где-то там. - И Мерри махнул рукой в сторону дымящегося озера. Они прислушались - и точно, оттуда доносился дальний грохот и рокот, будто лавина катилась с гор. Слышалось протяжное хру-у-умм хуу-мм! - как бы торжествующая перекличка рогов. - А Ортханк, стало быть, оставили без охраны? - сурово спросил Гэндальф. - Там вода плещется на страже, - возразил Мерри. - Да и не одна вода. Скоростень и еще там ребятушки с ним - они ох как стерегут башню. Да ты погляди как следует - думаешь, это все торчат Сарумановы столбы? А Скоростень, по-моему, - вон он где, возле скалы, у подножия лестницы... - Да, там стоит высокий серый онт, - подтвердил Леголас, - застыл и руки свесил, не отличишь от воротного столба. - Уже изрядно за полдень, - сказал Гэндальф, - а мы, в отличие от вас, с раннего утра ничего не ели. Однако же мне бы надо сперва повидаться с Древнем. Он ничего мне передать не просил - или у тебя за питьем и кушаньем память отшибло? - Он как раз очень даже просил, - сказал Мерри, - и давно бы я тебе это передал, если б меня не перебивали посторонними вопросами. Мне велено сказать вам, что ежели повелитель Ристании и Гэндальф соизволят съездить к северной окраине Изенгарда, то они там имеют встретить Древня, и он будет очень рад с ними свидеться. Смею ли прибавить, что там для них приготовлена отличная трапеза из припасов, отысканных и отобранных вашими покорными слугами. - И он опять поклонился. - Давно бы так! - рассмеялся Гэндальф. - Что ж, Теоден, поехали со мной, поищем, где там Древень! В обход придется ехать, но все равно недалеко. Зато, увидевши Древня, многое уразумеешь. Ибо он - Фангорн, древнейший и главнейший из онтов. Переговоришь с ним - и услышишь первого из ныне живущих. - Да, я поеду с тобой, - сказал Теоден. - До свидания, холь... хоббиты! Может, еще увидимся у меня во дворце. Вы тогда мирно усядетесь рядом со мною и расскажете обо всем, о чем душа пожелает: и о деяниях ваших предков, обо всем, что памятно из них; поговорим заодно и про старину Тобольда, про его ученье о травах. До свидания, государи мои! Хоббиты низко поклонились. - Вот он, значит, повелитель Ристании! - вполголоса проговорил Пин. - Старик хоть куда. А учтивый какой! Глава IX. ХЛАМ И КРОШЕВО Гэндальф и конунг с дружиной отправились на поиски Древня в объезд разрушенных изенгардских стен, а Леголас, Гимли и Арагорн отпустили коней щипать, какую найдут, травку и уселись рядом с хоббитами. - Догнать мы вас, голубчиков, догнали, но как вас сюда занесло - это уму непостижимо, - сказал Арагорн. - Вот-вот, - подхватил Леголас, - пусть сильные мира сего обсуждают великие дела, а мы, охотники за хоббитами, возьмем-ка их в оборот, раз попались. Ведь что получается - мы их, можно сказать, проводили до самого леса, и все равно загадок не оберешься. - А нам, наоборот, про вас, охотничков, интересно, - возразил Мерри. - Древень - это который самый старый онт - нам кое-что поразъяснил, теперь очередь за вами. - За нами? - возмутился Леголас. - Кто за кем гнался? Мы за вами - вот давайте вы сперва и рассказывайте. - Не сперва, а потом, - сказал Гимли. - После еды оно лучше пойдет. У меня голова с голодухи побаливает, да и время, кстати, самое обеденное. Соберите-ка вы нам, бездельники, какой ни на есть обед: хвастались ведь добычей. Поем-попью -глядишь, и подобрею. - Сейчас мы тебя задобрим, - пообещал Пин. - Пить-есть-то где будете - здесь или все-таки, для пущего уюта, в Сарумановой бывшей караулке, вон там, под аркой? Мы-то здесь расположились, чтобы вас не проморгать. - И проморгали, ротозеи! - сказал Гимли. - Но я в гости к оркам, даже к мертвым, не пойду и не стану подъедать за ними объедки. - А кто тебя зовет в гости к оркам? - осведомился Мерри. - Нам они и самим, знаешь ли, слегка осточертели. В Изенгарде всякой твари было по паре: у Сарумана и у того хватало мозгов не очень-то доверять оркам. Ворота люди стерегли - похоже, это его лейб-гвардия. Ну, так или иначе, а кормили их не худо. - И табачным зельем снабжали? - ехидно спросил Гимли. - Нет, не снабжали, - рассмеялся Мерри. - Но это уже другая, послеобеденная история. - Ладно, уговорили, ведите обедать! - согласился гном. Следом за хоббитами они прошли под арку налево в широкую дверь за лестницей и очутились в просторном покое с большим очагом и двумя маленькими дверцами в дальней стене. Окна его глядели в туннель, и обычно здесь, должно быть, царила темнота; нынче, однако, свет проливался сквозь разломанные своды. В очаге пылал огонь. - Это я разжег, - сказал Пин. - Как-никак, все веселей у огонька, тем более в тумане. Только вот хворосту маловато и дрова сыроваты. Спасибо, дымоход треснул, и тяга такая, что лучше некуда. А теперь огонек очень даже пригодится - я вам сделаю гренки. Хлебушек-то, извините, черственький, третьегодняшней выпечки. Арагорн и спутники его присели к длинному столу, а хоббиты скрылись за дверцами. - Там у нас ихняя кладовка, ее, по счастью, не залило, - пояснил Пин, когда они вернулись с мисками, кружками, плошками, столовыми ножами и съестными припасами. - И нечего нос воротить, сударь ты наш Гимли, - сказал Мерри. - Это тебе не оркская жратва, а самая настоящая людоедА, как говорит Древень. Хотите вина или, может, пива? Имеется здоровенный бочонок - и недурное, знаете, пивцо. А это, изволите видеть, отличнейший окорочок. Не угодно ли поджаренного бекону? С гарниром, правда, плохо: последнюю неделю, представьте, никакого подвозу не было! Кроме мясного, могу предложить только хлеб с маслом и медом. Устроит? - Ай да хоббиты! - сказал Гимли. - На славу задабривают! Все трое ели так, что за ушами трещало, но и хоббиты от них, как ни странно, не отставали. - Хочешь не хочешь, а гостям надо составить компанию, - вздохнули они, усаживаясь. - Фу-ты ну-ты, какие гостеприимные хозяева! - захохотал Леголас. - Чего дурака-то валяете, не было бы нас, вы бы и друг другу компанию составили. - А что, почему бы и нет, - ответствовал Пин. - Орки нас чуть не уморили, раньше тоже знай пояс подтягивай. Давненько живем впроголодь. - Изголодались, бедняжки, а по вас и не скажешь, - заметил Арагорн. - Вид у вас цветущий. - Да уж, - сказал Гимли, выхлебнув кружку в один глоток и оглядывая их. - И волосы у вас вдвое гуще и кучерявее, чем прежде, и сами вы, помнится, были пониже - выросли, что ли? Расти-то вам вроде уж поздновато. Но Древень этот вас, видать, голодом не морил! - Чего не было, того не было, - признался Мерри. - Но онты - они только пьют, а ведь иной раз и пожевать что-нибудь не мешает. Даже путлибы и те приедаются. - Ах, вы напились воды из онтских родников? - сказал Леголас. - Тогда все понятно, и Гимли, стало быть, верно углядел. Про чудесные фангорнские родники у нас и песни поются. - Я тоже наслышался чудес о тамошних краях, - сказал Арагорн. - И никогда там не бывал. А вы побывали - вот и рассказывайте сперва об онтах! - Онты, они... - начал Пин и осекся. - Они вообще-то совсем разные, онты. Вот глаза у них у всех... ну, необыкновенные! - Он поискал слов и махнул рукой. - Да что тут говорить, ведь вы онтов уже видели, хоть и издали, а они-то вас уж точно видели и донесли, что вы сюда едете. Ладно, еще насмотритесь на них, тогда, наверно, сами разберетесь. - Погоди, погоди, ишь расскакался! - сказал Гимли. - Ни складу, ни ладу. Давай по порядку, с того злосчастного дня, когда все пошло кувырком. - Можно и по порядку, если времени хватит, - сказал Мерри. - Только сначала, - если вы наелись, конечно, - набьем трубки и закурим. И вообразим ненадолго, будто мы, живы-здоровы, вернулись в Пригорье, а то и в Раздол. Он достал толстенький кожаный кисет. - Табачку у нас хоть отбавляй. Набивайте карманы, пока мы добрые. Поутру был богатый улов - чего тут только не плавает! Пин изловил два бочонка: их небось вынесло откуда-нибудь из подвала. Мы их взяли да вскрыли, а там - что бы вы думали? - первейшее трубочное зелье, и ничуть не подмокшее. Гимли растер табак в ладонях и понюхал. - Пахнет не худо и на ощупь хорош, - сказал он. - Да что там не худо, он лучше хорошего! - укорил его Мерри. - Друг мой Гимли, он же из Длиннохвостья! На бочонках-то было, шутка сказать, клеймо Громобоя! А вот как он сюда попал, ума не приложу. Не иначе Саруман сам для себя расстарался. Оказывается, наши товары вывозят за тридевять земель. Но ведь как кстати пришелся, а? - Пришелся бы кстати, - пробурчал Гимли, - будь у меня трубка. А я свою потерял не то в Мории, не то еще раньше. Или, может, вы и трубку тоже выловили? - Увы, - сказал Мерри, - не выловили. И в кладовках не нашлось ничего похожего. Видно, Саруман не хотел табачком делиться с лейб-гвардией. Можно бы, конечно, сбегать в Ортханк, спросить, не одолжит ли он трубку, да, по-моему, не стоит. Дружить так дружить - обойдемся одной трубкой на двоих. - В следующий раз! - сказал Пин. Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда мешочек на шнурке. - Есть которые на себе Кольца таскают, а у меня другие сокровища. Вот, например, моя старая черешневая трубка. А вот, смотрите-ка, еще одна - необкуренная! Зачем я ее сберегал, сам не знаю. Никак уж не рассчитывал, что мне табачку подбросят, когда мой кончится. А вот поди ж ты - пригодилась. - Он протянул Гимли трубку с широким плоским чубуком. - Ну как, может, мы с тобой квиты? - Скажешь тоже - квиты! - воскликнул Гимли. - О благороднейший из хоббитов, я твой должник навеки! - Вы как хотите, а я пошел на воздух: там и ветер свежий, и небо над головой, - сказал Леголас. - Мы тоже пойдем, - поддержал его Арагорн. Они уселись на каменной россыпи у ворот. Слоистые туманы подымались и уплывали с ветром, открывая долину. - Ну что ж, давайте и правда немного передохнем! - сказал Арагорн. - Устроимся на развалинах и поболтаем, как выражается строгий Гэндальф, пока его нет. Устал я, однако, на удивление, давно такого не припомню. - Он запахнул плащ, так что панциря стало не видно, откинулся, вытянул свои длинные ноги и выпустил изо рта струю голубого дыма. - Глазам не верю, - развел руками Пин. - Явился не запылился Бродяжник-Следопыт! - А он никуда и не девался, - сказал Арагорн. - Я и Бродяжник, и Дунадан, гондорский воин, и северный Следопыт. До поры до времени курили в молчании; их озаряли косые солнечные лучи из-за перистых облаков на западе. Леголас лежал неподвижно, широко раскрыв глаза, глядя на солнце и светлое небо, что-то тихо напевая себе под нос. Вдруг он сел, окинул взглядом друзей и сказал: - Ладно, полежали! Время тянется хоть и медленно, но верно, туманы рассеялись, небо ясное; одни вы, диковинный люд, кутаетесь в дымы. Рассказ-то обещанный где? - Ну, мой рассказ начинается с того, что я очнулся в темноте среди орков, связанный по рукам и ногам, - сказал Пин. - Погодите-ка, сегодня какое? - По хоббитскому счислению пятое марта, [Согласно хоббитскому календарю, во всех месяцах по тридцать дней (Прим. авт.)] - отозвался Арагорн. Пин посчитал на пальцах. - Всего-то девять дней прошло! - сказал он. - А кажется, мы уж год как расстались. Трудно порядком припомнить дурной сон, целых три дня, переполненных жутью. Ежели что забуду, Мерри меня поправит, только я все-таки без подробностей: не хватало еще припоминать вонь, гнусь, бичи и всякое такое. И он рассказал про последний бой Боромира и про бегство от Привражья до Леса. Слушатели кивали, когда рассказ совпадал с их догадками и домыслами. - Кое-какие свои сокровища вы обронили в дороге, - сказал Арагорн. - Однако же радуйтесь - не потеряли! - Он отстегнул ремень под плащом и снял с него два кинжала в ножнах. - Батюшки! - воскликнул Мерри. - Вот уж чего не чаял снова увидеть! Немного окровавить свой меч я все-таки успел, но потом Углук чуть не с руками вырвал оба, у Пина и у меня. Ну и скрежетал же он зубами! Я было подумал: сейчас зарежет, но он только отшвырнул мечи точно горячие уголья. - Вот и твоя застежка, Пин, - сказал Арагорн. - Я сберег ее для тебя - ей ведь цены нет. - А то я не знаю, - сказал Пин. - Я с нею расстался скрепя сердце, но что было делать? - Правильно ты сделал, - отвечал Арагорн. - Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе. - Ладно, вот что они исхитрились руки освободить - вот это да! - сказал Гимли. - Повезло, конечно; но ведь известное дело - не всяк вывозит, кому везет. - Вывезти вывезли, а куда следы подевались? - спросил Леголас. - Я уж думал, может, у вас крылья выросли? - Нет, не выросли, - вздохнул Пин. - Тут не крылья, тут Грышнак потрудился. - Его передернуло, и он замолчал. Про самое страшное досказывал Мерри - про цепкое обшаривание, про смрадное и жаркое пыхтение, про костоломную хватку волосатых лапищ Грышнака. - Очень мне все это не по душе насчет орков из Барад-Дура, по-ихнему Лугбурза, - задумчиво сказал Арагорн. - Черному Властелину и его прислужникам и так-то слишком много было известно, а тут еще Грышнак наверняка изловчился оповестить его из-за реки о кровавой стычке с изенгардцами. Теперь он будет буровить Изенгард своим Огненным Оком. Угодил Саруман в переделку, нечего сказать. - Да, кто бы ни победил, а ему не поздоровится, - сказал Мерри. - Как сунулись его орки в Ристанию, так и пошло у него все наперекосяк. - Видели мы тут одним глазком этого старого мошенника, если верить Гэндальфу, что это не он был, - сказал Гимли. - На опушке Фангорна. - Когда видели? - спросил Пин. - Пять ночей назад, - отвечал Арагорн. - Погоди-ка, ага, - сказал Мерри, - пять ночей назад - это значит, как раз начинается история, вам с начала до конца неизвестная. Наутро после битвы мы встретили Древня и к ночи попали в один из его домов, Ключищи называется. Утром отправились мы на Онтомолвище, но это не место, а собрание онтов, и такого я в жизни не видал и не увижу. Продолжалось оно весь день и еще два, а мы ночевали у онта по имени Скоростень. Только на третий вечер онты договорились до дела - и вскипели ой-ой-ой как! Лес замер, точно копил грозу, а потом она разразилась. Ох, слышали бы вы их походную песню! - Слышал бы ее Саруман, он бы драпанул за сто земель, не разбирая дороги, - сказал Пин. На Изенгард! Пусть грозен он, стеной гранитной огражден, Но мы идем крушить гранит, и Изенгард не устоит! Длинная была песня. В ней уж и слов не стало, одни рога распевали да гремели барабаны. Шумим-гремим, идем-грядем! Я было подумал, что они так себе расшумелись, но теперь знаю: они просто так не шумят. - Стемнело, и мы взошли на гребень над Нан-Куруниром, - продолжил Мерри. - Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес. Ну, думаю, сплю и вижу онтские сны. Ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а чего-то такое заметил. И оба мы здорово испугались, но в чем было дело, покамест не разгадали. А это, оказывается, были гворны - так их онты именуют на "сокращенном языке". Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил, что это вроде бы те же онты, только одеревенелые - во всяком случае, с виду. Стоят они там и сям, в лесу или на опушке, стоят, помалкивают и приглядывают за деревьями, а в ложбинах, что поглубже, их, наверно, скопились многие сотни. Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак - даже не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если рассердятся, то куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая погода, слушаешь шорох ветра - глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья тянутся к тебе корнями и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами, - потому и зовутся гворны, как сказал Древень, - но вконец ошалели и одичали. Вот уж не приведи Фангорн с ними встретиться, если поблизости нет настоящего онта. Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в горах на севере Колдовской логовины - онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их, конечно, видеть не могли, только слышали жуткое поскрипывание и покряхтывание. Темная была ночь, облачная. А с гор они двинулись словно лавина, и ветер засвистал в Ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в первом часу пополуночи на Изенгард с севера надвинулся густой лес. А кругом никого-никого - ни врагов, ни друзей. Только светилось окно высоко на башне - вот и все. Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы с Пином никуда не делись - сидели на плечах у Древня, и я чувствовал, как он напрягся. Но онты - они, если даже сильно волнуются, все равно очень осторожные и терпеливые. Они и застыли как статуи, тихо дышали и молча вслушивались. Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул прокатился по стенам Изенгарда. Мы уж думали: все, нас заметили и сейчас начнется битва. Но не тут-то было. Просто Саруман выпустил из крепости все свое воинство. Я мало чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего толком не знаю про ристанийских конников, что они за люди, но ясное было дело: Саруман задумал одним махом разделаться с конунгом и его подданными. А Изенгард от кого охранять? Я видел, как они шли: орки за орками, черные стальные полчища, и верховые - на громадных волках. Потом люди, и тоже их видимо-невидимо, при свете факелов различались их лица. Вроде бы люди как люди, высокие, темноволосые - мрачные, но не злобные. Жуть-то была не в них; страшно ста