дствующим течением в официальном коммунизме. Это объясняется как историческими причинами, так и характером переживаемого периода. Центризм в СССР представляет собою наиболее естественную форму сползания от большевизма к национал-реформизму. Господство центризма является одним из политических признаков того, что термидор серьезно подкопал устои диктатуры пролетариата, но что он еще далеко не завершился. Власть не перешла в руки буржуазии и не сможет перейти без больших классовых боев. Те "ультралевые", которые легкомысленно кричат, что термидор совершился, только помогают буржуазии разоружить пролетариат. Из сказанного вытекает, как мы относимся к Октябрьской революции и выросшему из нее государству. Мы не позволим бюрократам поучать нас насчет необходимости защищать СССР от империализма. Но коммунистическая оборона СССР предполагает также и прежде всего защиту диктатуры пролетариата от в корне ложной политики сталинского руководства. На вопрос о защите СССР мы отвечаем вместе с нашими русскими товарищами: "За Советскую республику? Да. За сталинскую бюрократию? Нет". Социализм в отдельной стране Мы -- интернационалисты. Это для нас не условная фраза, а самое существо наших воззрений. Освобождение пролетариата возможно только через международную революцию, в которую национальные революции войдут отдельными звеньями. Организация производства и обмена имеет уже сейчас мировой характер. Национальный социализм немыслим ни экономически, ни политически. Мы отвергаем сталинскую теорию социализма в отдельной стране как мелкобуржуазную реакционную утопию, неизбежно ведущую к мелкобуржуазному патриотизму. Мы решительно отвергаем принятую VI конгрессом программу Коминтерна, противоречивую, эклектическую и, главное, усыновившую смертельно враждебный интернационализму принцип социализма в отдельной стране. Левая коммунистическая оппозиция является уже сейчас международным течением. Мы ставим своей ближайшей задачей сплотиться в международную фракцию -- на основе единства идей, методов и действий. Русскую оппозицию мы считаем прямой продолжительницей партии большевиков и наследницей Октябрьской революции. Мы солидарны с основными идеями русской оппозиции, которые изложены в ее документах и выражены в ее действиях. Мы связаны нерасторжимой солидарностью с тысячами оппозиционеров, сосланных, высланных и заточенных в тюрьмы сталинской бюрократией. Солидарность с русской оппозицией не имеет, однако, ничего общего с повторением ее слов и ее жестов. На французской почве, в условиях капиталистической республики мы хотим служить тому делу, которому русская оппозиция служит на советской почве. Методы бюрократического командования и не допустимы и не осуществимы в оппозиции. Мы -- сторонники централизма, который является элементарным условием революционного действия. Но централизм должен отвечать реальной обстановке движения и должен опираться на подлинную самостоятельность и политическую ответственность каждой коммунистической организации, тем более -- каждой национальной секции. Обращение к молодежи Работа, которая стоит перед нами, рассчитана не на месяц и не на год. Надо воспитать и закалить новое революционное поколение. Трудностей и внешних и внутренних будет не мало. Многим покажется слишком долгим путь формирования подлинно революционных пролетарских кадров. Будут колебания, будут дезертирства. Чтобы обеспечить заранее революционную преемственность, необходимо сразу обратиться к молодежи. Упадок официальных организаций коммунистической молодежи есть грозный признак по отношению к будущности партии. Коммунистическая оппозиция проложит себе пути к пролетарской молодежи, а, значит, и к победе. Чтобы выбирать правильную дорогу, недостаточно иметь компас, надо знать местность или иметь хорошую карту ее -- иначе и с компасом можно забраться в непроходимое болото. Чтобы вести правильную политику, недостаточно иметь общие принципы, надо знать обстановку, т. е. условия, факты и отношения между ними. Надо внимательно и добросовестно изучать их и следить за их изменением. Мы не можем сейчас этого делать изо дня в день -- у нас нет еще пока ежедневной газеты. Мы будем это делать из недели в неделю. Приятны или неприятны факты, только трусы могут закрывать на них глаза. Мы не случайно дали своей газете название "Правда". * * * Левая коммунистическая оппозиция во Франции разбита на отдельные группы. Факт этот сам по себе является последствием того, что французская оппозиция -- мы не исключаем из этого обвинения и себя -- слишком долго задержалась на подготовительной стадии, не становясь на путь политического действия в массах. Нужно сказать прямо: дальнейшее промедление грозило бы вырождением оппозиции в секту или, вернее, в несколько сект. Наш еженедельник мы хотим сделать органом всей левой оппозиции. Направление журнала достаточно определится, как мы надеемся, настоящим заявлением. Это не помешает редакции отводить на столбцах нашего издания место для выражения и других оттенков левой коммунистической мысли. Пристрастие к отдельным кружкам или эпизодическим группам нам чуждо. Мы хотим обеспечить возможность коллективной работы на более широкой, чем до сих пор, основе. Мы твердо рассчитываем на поддержку всех подлинно пролетарских революционеров, независимо то того, к какой из групп они принадлежали вчера или еще принадлежат сегодня. Но главные наши надежды мы возлагаем на передовых рабочих, непосредственно связанных с массой. В их лице мы приветствуем наших читателей. Им мы говорим: "Правда" -- это ваш орган! [Л.Д.Троцкий] [Август 1929 г.] [Письмо, переданное через Я.Г. Блюмкина]180 [Через Блюмкина]181 1. По поводу ренегатства Радека и Ко написана Т[роцким] статья "Жалкий документ" 182, которая выходит на трех языках. 2. Ближайшая осень будет, по всем данным, кризисной. Подготовка к ней предполагает беспощадное разоблачение и отсечение капитулянтов. 3. Важной частной задачей является создание правильных и устойчивых связей с нами. 4. Необходимо направить одного-двух человек для организационной работы в Берлине и Париже. Самое лучшее - кого-нибудь из ссыльных. 4.183 Парижский Харин184 сыграл роль провокатора: взял для печатания документ и выдал посольству. Копии у нас имелись. Работа в области иностранной оппозиции подвигается пока медленно. 1-го сентября выходит в Париже еженедельник "Веритэ" под редакцией Росмера с участием активной молодежи вполне нашего направления. 1-го октября начнет в Париже выходить международный орган "Оппозиция" (ежемесячник), пока только на французском языке. Только с выходом этих изданий работа получит систематический характер, притом политич[еский], а не только пропагандистский. Многочисленные группировки стали прямой помехой движению (в том числе безжизненные группы Трэна и Паза). Издания ставили без них. Все живое из их групп примкнет. Пусть вас, поэтому, не удивляют и не пугают возможные верхушечные передвижки и дезертирства. Радеки и полурадеки есть и здесь. Самое важное сейчас - иметь еженедельное издание, которое будет давать наше освещение всем мировым событиям. Урбанс не наш человек.Это путанник и нелояльный человек, т.е. испорченный зиновьевской школой. Он колеблется между Брандлером и Коршем, а в практической работе гоняется за дешевой сенсацией. В Ленинбунде - борьба течение. Нам необходим серьезный еженедельник на немецком языке. Мы его поставим вслед за французским изданием. И в Германии не надо пугаться неизбежных верхушечных перетасовок. Живые и активные группы - в Бельгии и Америке. Почти все иностранные группы заняли неправильную позицию по поводу русско-кит[айского] конфликта. Критиковать их будем открыто и решительно. В Австрии три группы, две из них сближаются, группа Фрея остается в стороне. Через Блюмкина В Чехословакии наша группа приступает к изданию документов. Завязываются связи с Ю[жной] Америкой. ПС. Документов через Урбанса не посылайте: он нелоялен и в отношении воспроизведения в печати. Посылайте нам непосредственно, по другим адресам. Что нужно, мы перешлем и Урбансу. [Л.Д.Троцкий] [Август] ПИСЬМО185 Дорогой друг! Американский профессор, утверждающий, что в эпоху военного коммунизма даже Черчилль проводил бы политику Ленина, говорит маленькую частицу истины, которая, однако, немедленно же превращается в грубую ложь, если сделать вывод, что Черчилль мог бы вообще или хотя бы на длительный период заменить Ленина. Что "экономическая необходимость" в конце концов прокладывает себе путь, -- это бесспорно. Но только в конце концов. Что она при этом нередко поворачивает эмпириков на 180 градусов -- это тоже верно. Но значит ли это, что можно отказаться от марксистской политики, уповая на экономическую необходимость? Нет, не значит. Прежде всего, что называется в данном случае экономической необходимостью? Их, по меньшей мере, две. Есть экономическая необходимость, вытекающая из положения, созданного национализацией, монополией внешней торговли и проч. Это есть экономическая необходимость социалистического строительства. Но существует враждебная ей экономическая необходимость мирового капиталистического развития и его продолжения в СССР. Какая из этих двух экономических необходимостей окажется сильнее? Для ближайших лет (а не в последнем счете) этот вопрос целиком разрешается политикой, т. е. наукой и искусством, которые дают возможность ориентироваться в борьбе экономических необходимостей и помогать одной из них против другой. Политика право-центристского блока 1923-1928 гг. была так же продиктована экономической необходимостью, как и нынешний левый поворот186, которому нет еще и двух лет. Где же искать гарантий правильного развития левого поворота? В голой экономической необходимости? Но она уже давала разные зигзаги. В самом левом повороте? Но он-то как раз вызван был не одной лишь голой необходимостью, которая "на экономическую необходимость надеялась, но и сама не плошала". Я говорю о нас с вами. Серьезной гарантией того, что политика будет завтра служить социалистической экономической необходимости, а не капиталистической, явилась бы способность официальной партии включить нас в свои ряды такими, какими мы являемся на деле. Другого политического критерия для нас нет и быть не может. Все остальное есть фокусы, игра в прятки с историей, попытки заменить борьбу за определенные идеи -- генеральной инспекцией над ходом развития или просто политическая трусость и мелкое жульничество. Крепко жму руку. [Л.Д.Троцкий] [Лето 1929 г.] ПРЕДИСЛОВИЕ К ИСПАНСКОМУ ИЗДАНИЮ [КНИГИ "ДЕЛО БЫЛО В ИСПАНИИ"]187 Эта книжка возникла в порядке случайности. Путешествие в Испанию в конце 1916 года вовсе не было мною предусмотрено. Еще меньше я намечал для себя внутреннее обследование мадридской образцовой тюрьмы. Имя Кадикса188 звучало для меня почти экзотикой. Я его связывал с арабами, с морем и с пальмами. Я никогда не размышлял -- до осени 1916 года -- о том, существует ли в прекрасном южном Кадиксе полиция. И однако же мне пришлось провести несколько недель под ее надзором. В этом эпизоде все для меня было случайно и казалось подчас забавным сновидением. Однако же это не было ни фантазией, ни сном. Сны не оставляют дактилоскопических следов. Между тем в канцелярии мадридской образцовой тюрьмы можно найти отпечаток всех пальцев моей правой и левой рук. Большего доказательства реальности бытия не может дать ни один философ. В мадридской тюрьме, в вагоне, в гостинице Кадикса я набрасывал -- без определенной цели -- свои беглые впечатления. Мои записные книжки совершили затем со мною путь через океан, оставались в моем багаже в те недели, когда я пользовался гостеприимством британского короля в концентрационном лагере Канады, и вернулись со мною через океан и через Скандинавский полуостров в Петроград. В вихре событий революции и гражданской войны я забыл об их существовании. В 1924 году я случайно упомянул о своих испанских впечатлениях и записях в разговоре с моим другом Воронским189. Так как он редактировал лучший в Советской республике литературный ежемесячник190, то он немедленно же, с энергией прирожденного редактора, использовал мою оплошность и отпустил меня лишь после того, как я торжественно обязался разыскать свои записные книжки, дать их в переписку и привести свои записи в некоторый порядок. Так возникла эта небольшая книжка. Другой из моих друзей, Андрей Нин, решил перевести ее на испанский язык. У меня были большие сомнения насчет целесообразности этого предприятия. Но Нин проявил настойчивость. Ответственность за появление этой книжки в испанском издании остается, следовательно, на нем. Мои собственные познания в испанском языке остались очень слабы: испанское правительство так и не дало мне усовершенствоваться в языке Сервантеса191. Уже этим одним определяется очень беглый и неизбежно поверхностный характер моих наблюдений. Было бы безнадежным делом искать в этой книжке сколько-нибудь широких картин политической, культурной или хотя бы бытовой жизни Испании. Из предшествующего видно, насколько далек автор от подобных претензий. Я не жил в Испании как исследователь или наблюдатель, или хотя бы как свободный турист. Я въехал в нее как высланный из Франции192 и жил в ней как мадридский арестант и как кадикский поднадзорный, ожидающий новой высылки. Это очерчивало круг моих наблюдений узкой чертой. Это же предопределяло и мой подход к тем сторонам испанской жизни, с которыми я сталкивался. Без доброй приправы иронии цепь моих испанских приключений представляла бы для меня самого совсем неудобоваримую пищу. Тон книжки во всей непосредственности передает те настроения, с какими я совершил путешествие через Ирун -- Сен-Сабастьян -- Мадрид в Кадикс и оттуда снова через Мадрид в Барселону, чтобы затем, оттолкнувшись от европейского побережья, высадиться на другой стороне Атлантического океана. Что ж, если эта книжка может заинтересовать испанского читателя и немножко ввести его в психологию русского революционера, я не буду жалеть о труде, потраченном моим другом Нином на перевод этих беглых и непритязательных страниц. Л.Троцкий Константинополь [Лето 1929 г.] КО ВСЕМ СЕКЦИЯМ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОЙ ОППОЗИЦИИ193 О созыве конференции европейских секций Дорогие товарищи! Рост наших рядов, упрочение наших организаций, возникновение новых и новых национальных секций ставят перед нами новые задачи и возлагают на нас новые обязанности. До сих пор работа наша имела, главным образом, критический и пропагандистский характер. Мы подвергали и подвергаем критике гибельный опыт политики центристов-бюрократов и их руководства Коминтерном. Эта сторона нашей деятельности не только сохраняет и впредь все свое значение, но должна быть расширена и углублена. Однако рядом с этим левой оппозиции необходимо все более активно вмешиваться в борьбу пролетариата, давая каждый раз свою оценку положения и вытекающие из нее лозунги. Совершенно ясно, что эта задача требует все более тесного международного сплочения рядов оппозиции. Подготовку мировой конференции международный секретариат194 считает поэтому важнейшей из своих обязанностей. Мы думаем, однако, что в качестве подготовительной меры необходимо в возможно более короткий срок созвать конференции по континентам (Европа, обе Америки, Азия). Особенно настоятельной представляется нам созыв европейской конференции. В рамках мирового целого Европа представляет собою не только географическое, но и некоторое экономическое и политическое целое. Незачем напоминать, что на этот факт опирается лозунг Соединенных Штатов Европы. Именно сейчас проблема Европы как таковой стоит особенно остро. Узлом этой проблемы является Германия, ее судьба, ее дальнейшее развитие. Недавние выборы в Германии вскрыли в положении этой страны противоречия небывалой остроты. Крайне неустойчивое равновесие сил немецкого общества может развернуться в ближайший период как в сторону пролетарской революции, так и в сторону фашистской контрреволюции195. И в том и в другом случае вся Европа -- Европа прежде всего -- будет вовлечена в водоворот огромных событий. Международная оппозиция должна выработать единообразную оценку обстановки в Германии, в Европе и во всем мире и выдвинуть для разных стран строго согласованные между собою лозунги, вытекающие из общей концепции. Вот почему мы считаем необходимым созвать подготовительную европейскую конференцию в самом начале ближайшего года. Остающиеся два -- два с половиной месяца должны быть использованы для самой серьезной и тщательной подготовки этой конференции. Происходящая сейчас конференция нашей германской секции даст несомненно важный материал для оценки политического положения и задач оппозиции. В этом же духе будет вестись подготовка конференции французской Лиги. Проекты резолюций будут своевременно доведены до сведения всех наших секций. Разосланные редакцией "Бюллетеня русской оппозиции"196 тезисы "Поворот Коминтерна и положение в Германии"197 должны также рассматриваться как документ, подлежащий обсуждению всех секций в процессе подготовки конференции. No 3 Бюллетеня198 мы намерены посвятить преимущественно вопросам, связанным с европейской конференцией. Мы настойчиво приглашаем все секции, с одной стороны, прислать нам документы и материалы, освещающие их позицию и работу в области актуальных задач, с другой стороны, высказаться по поводу разосланных и подлежащих в ближайшее время рассылке документов, внося свои поправки, дополнения или контрпредложения. Само собой разумеется, что речь идет о конференции организаций, стоящих на общей принципиальной основе, проверенной опытом борьбы и международной дискуссии. Было бы совершенной бессмыслицей возвращаться на конференции к решению вопросов (одна или две партии, классовый характер СССР, классовая природа китайской революции и пр.), по линии которых уже произошло непримиримое размежевание внутри оппозиции. Крепко и надежно только то, что завоевано в борьбе. Задача конференции не в том, чтобы снова ставить завоеванные позиции под знак вопроса, а, наоборот, в том, чтобы ясно и точно формулировать общие нам идеи и методы и превратить их в краеугольный камень платформы международной оппозиции. Таким образом, европейская конференция сможет совершить крупный шаг вперед, подготовив разрешение важнейшей задачи мировой конференции, а именно -- принятие обязательной для всех секций платформы. Мы надеемся, что наша инициатива встретит полное сочувствие и поддержку с вашей стороны. Во всяком случае просим вас дать ваш принципиальный ответ относительно желательности и целесообразности конференции в январе 1931 года как можно скорее. [Л.Д.Троцкий] [Лето 1929 г.] [Письмо Р.Т. Адлер] 8 сентября 1929 г. Дорогая Раиса Тимофеевна! Не писал вам очень давно, да и от вас не было уже писем целую вечность. Из этого я заключаю, что жизнь австрийской коммунистической левой фракции вряд ли бьет ключом. Посылаю вам рукопись небольшой брошюры, направленной против Урбанса199. Это один из тех друзей, которые могут принести больше вреда, чем враги. Надо его во что бы то ни стало вывести из политики экивоков и двусмысленностей. Вы увидите, что в этой брошюре я цитирую с похвалою старую статью Фрея. Я убедился, что Фрей действительно правильно и серьезно поставил вопрос о термидоре, раньше многих других иностранных групп. Не отметить это было бы несправедливостью, независимо от того, что иметь с ним дело очень трудно, как я имел возможность убедиться сам за последний период. Брошюра эта во всех отношениях имеет чрезвычайно спешный характер. Я был бы очень рад, если бы вы могли помочь в отношении перевода, взяв на себя хотя бы только последние 9 страниц. Копию этого текста я послал в Берлин фрау Пфемферт и Ландау с тем, чтобы первые 35 страниц были переведены в Берлине. На вашу долю пришлась бы та часть текста, которая начинается словами: "Означает ли оборона СССР примирение с центризмом?" (стр. 36) Если вы это возьмете на себя, то рукопись перевода посылайте в спешном порядке фрау Пфемферт по адресу200: Если вы почему-либо не можете сейчас выполнить этой работы, то дайте знать по тому же адресу без промедления. Напишите, пожалуйста, об австрийских делах, в частности, об Изе: кончился ли ее роман с Брандлером или нет. Следующая моя брошюрка будет именно против Брандлера. Я, наконец, покончил со своей автобиографией, сейчас заканчиваю просмотр немецкого перевода. Книга выйдет в 600 страниц или около того, и соответственно с этим дорогая. Но издатель обещает после того, как разойдется первое издание, выпустить так называемое народное издание. Во всяком случае, от автобиографии я смогу сейчас перейти к вопросам более интересным и актуальным. У нас здесь до последнего времени стояла очень жаркая погода, но со вчерашнего дня произошел резкий перелом: холод, ветер, дождь. Так называемые старожилы уверяют, однако, что сентябрь будет еще хорош. [Л.Д.Троцкий] [Письмо И. Фрею] 8 сентября 1929 г. Уважаемый товарищ Фрей, Я буду говорить с полной откровенностью и беспощадностью. Я могу объяснить ваше последнее письмо, как и два предшествующие: либо крайне болезненным нервным состоянием, которое мешает вам видеть вещи, как они есть; либо сплетнями, которым вы легкомысленно доверяете; либо кружковым стремлением порвать с интернациональной оппозицией во что бы то ни стало. Никакого иного объяснения вашим совершенно чудовищным письмам я найти не могу. 1. Вы поднимаете в письме истерику -- иначе я этого назвать не могу, это есть самое мягкое слово, которое я нахожу в своем словаре -- по поводу того, что я позволил себе обратить ваше внимание на исключительную важность возникшего в левой оппозиции разногласия по поводу советско-китайского конфликта. По этому поводу вы обвиняете меня в том, что я не читаю ваших документов, и трактуете мой запрос почти как оскорбление вашей группы. Это несерьезный подход. Это не деловой подход. Это не политический подход. Это неврастенический подход. Я обратился не только к вам. Я обратился одновременно ко всем без исключения левым оппозиционным группам с совершенно одинаковым письмом, чтобы побудить их отреагировать на чрезвычайно важное разногласие. Я лично при этом нисколько не сомневался в вашей поддержке. Как раз тов. Франк, которого вы так не по-товарищески и без малейшего основания атакуете, сказал мне: "Фрей несомненно займет правильную позицию. Он давно выдвигал этот вопрос и давал всегда очень точные и хорошие формулировки". Если я обратился к вам, как и ко всем другим группам, то не потому, что я игнорировал или заподозривал вашу позицию, а для того, чтобы побудить вас как можно скорее и энергичнее подтвердить вашу старую точку зрения применительно к новому и очень крупному политическому факту: советско-китайскому конфликту. Только. Человек, мыслящий политически, должен был именно так истолковать мой запрос. Никто другой, кроме вас, не поднял по этому поводу протеста. 2. Повторенная вами в письме цитата относительно термидора очень хороша. Я с похвалой привожу ее в своей брошюре против Урбанса. Брошюра эта должна вскоре появиться на немецком, французском и русском языках. Но недостаточно давать хорошие марксистские формулы. Надо их активно применять, надо за них бороться -- притом не в национальном, а в интернациональном масштабе. Как вы реагировали хотя бы на поведение Урбанса в вопросе о советско-китайском конфликте? Вынесла ли ваша группа решение, осуждающее линию Лузона201-Паза, как коршистскую, и Урбанса, как двусмысленную? Пытались ли вы каким-нибудь другим образом протестовать против коршистской вакханалии по поводу советско-китайского конфликта? Написали ли вы статью в "Фольксвилле" по этому вопросу? Обратились ли вы к французским товарищам? Написали ли вы мне по этому поводу? Нет, нет, нет и нет. Мне вы пишете, чтобы говорить о личных обидах. Политические вопросы проходят мимо вас. А когда я на них обращаю ваше внимание, вы опять-таки делаете из этого вопрос личной обиды. Неужели же вы думаете, что, так как у вас в архиве есть хорошие цитаты, то это избавляет вас от необходимости и обязанности вести актуальную борьбу -- притом в интернациональном масштабе? Да ведь это же значит игнорировать само существо политического действия. Или, может быть, вы скажете, что у вас нет для этого времени и средств? Для этого нужно очень мало того и другого. Вы пишете гигантские письма по пустякам. Почему же вы не написали короткого политического письма в "Фольксвилле"? И почему на напоминания об этом вы... обиделись? Извините: это манеры примадонны, а не революционного политика. 3. Вы продолжаете с упрямством, которое я должен назвать недобросовестным, утверждать, будто я отношусь к вашей группе нелояльно и будто я поддерживаю две другие австрийские группы против вас. Я вам повторяю еще раз: это вздор. Вы питаетесь либо сплетнями, либо продуктами расстроенного воображения. Помимо работы над своей автобиографией, я за последние месяцы занимался главным образом французскими делами. К немецкому вопросу я подошел в самое последнее время. Америкой, Чехословакией и другими странами я мог интересоваться лишь, к сожалению, эпизодически. Австрийскими делами я почти совершенно не занимался. Ни вы, ни кто-нибудь другой не сможет указать ни одного слова, ни одного действия, ни одного шага с моей стороны, которые могли бы быть истолкованы как поддержка двух других австрийских групп против вас, или как моя особая солидарность с ними в противовес вам и вашей группе. Вы позволяете себе в развязном тоне говорить о моих двух филиалах в Вене. На каком основании? Назовите факты. Точные факты. Но не перечисления заслуг вашей группы, не обвинения против т. Франка и других товарищей -- все это я уже слышал. Нет, укажите факты, которые позволяют вам инсинуировать, будто для предпочтения двух других групп у меня есть какие-то тайные причины, которых я не решаюсь высказывать вслух. Я совершенно не могу понять, что вы хотите сказать этой инсинуацией? Не играйте в прятки, не занимайтесь дипломатией на тему о моей "несправедливости", а скажите ясно и добросовестно, чего вы, собственно, хотите? 4. Летом у меня случайно съехалось несколько товарищей из разных стран. Они приезжали все -- кроме Росмера -- по собственной инициативе. Но когда оппозиционеры из пяти стран оказались на несколько дней вместе и когда мы повели первые беседы о международных изданиях левой оппозиции и проч., я сейчас же сделал попытку вызвать вас в Константинополь. Я вам написал первому. И я, и Росмер с большим нетерпением ждали вашего приезда, чтобы вместе с вами наметить первые шаги. Не получив ответа, мы стали беспокоиться. Я просил т. Франка написать вам вторично. Но оказывается, что вы в это время пребывали в состоянии перманентной обиды и считали, что самое мудрое -- это не сообщать мне ни о вашей обиде, ни об ее причинах. Очевидно, вы считали, что моя обязанность состоит в том, чтобы догадаться, почему тов. Фрей обижен. Уверяю вас, я не знаю: смеяться или негодовать? Вы не отвечали шесть недель (пишу по памяти, не справляясь с архивом). За это время все разъехались. После этого -- совершенно уж неслыханное дело -- вы решили обидеться заново по поводу того, что вас не поставили в известность и что с вами не посоветовались. Вы обиделись затем в третий раз по поводу того, что вам пришлось -- о, ужас! -- узнать от Салюса202 о кое-каких намеченных шагах. Но так как вы не только не приехали, но даже не изволили отвечать на повторные письма, то как же иначе можно было вас известить, как не через проезжего товарища? Научите нас, пожалуйста, как вообще можно сноситься с вами и в каких формах вести переговоры? После этого к вам заезжал Росмер. Это человек абсолютной лояльности. У него не могло быть и тени предвзятости в пользу той или другой австрийской группы. Он явился к вам с самыми лучшими товарищескими намерениями. Чем вы ему ответили? Подробным изложением всех обид. Причем, как ни старался тов. Росмер, он не мог ни понять, ни объяснить мне, в чем, собственно, эти обиды состоят. 5. Вы заранее объявили, что вы не входите в интернациональное объединение, а остаетесь "симпатизирующим". Почему? На каком основании? Какое вы имеете право уклоняться от совместной с другими работы над созданием интернациональной фракции? Что руководит вашим поведением? Личная обида или национальное сектантство? Росмер взял на себя инициативу в деле создания подготовительного инициативного бюро, которое, разумеется, не присвоит себе никаких прав, а примет меры к установлению связи, к выработке основных элементов в международную платформу -- и к подготовке конференции. Все это, конечно, должно делаться в тесной связи с национальными группами и по прямому соглашению с ними. Почему бы вам или другому представителю вашей группы не войти в это бюро? Не предложить проект тезисов, не выработать план международного совещания и пр. и пр.? Но нет, вы выбираете другой путь. Вы скрещиваете руки на груди и заявляете: я только симпатизирующий, и, кроме того, я обижен. Обиду я вижу, а симпатии не вижу. * * * Вы понимаете, товарищ Фрей, что продолжать переписку в таком роде нет никакого смысла. Я жду от вас письма совсем другого рода. Такое письмо, по-моему, может состоять из нескольких десятков строк. Вы должны совершенно точно, конкретно и строго практически указать, чего именно вы требуете, т. е. какие неправильные действия должны быть устранены и что именно должно быть сделано по отношению к вашей группе и кем именно. Все должно быть строго деловым образом названо по имени. На такого рода деловое письмо я обязуюсь вам столь же деловым образом ответить. Если же я получу от вас в ответ на это письмо новую иеремиаду203, то я положу его в архив и всю свою переписку с вами перевяжу веревочкой накрест. Откровенность и резкость этого письма вызваны стремлением не только спасти наши отношения, но и перевести их на здоровые рельсы. Одно без другого невозможно. Решение остается за вами. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] 11 сентября 1929 г., Принкипо Дорогой товарищ Мюллер, Нам сообщили из Парижа, что вы взяли 110 экземпляров "Бюллетеня". Мы были этим очень обрадованы. Дело с распространением обстоит довольно плачевно. Как идут дела у вас по этой части? Каким способом вы действуете? Даете ли в киоски? Это необходимо, особо в те из них, которые находятся на людных улицах близко к полпредству и торгпредству204. Продавать следовало бы и на вокзале, с которого едут в Россию, может быть, прямо продавать у поезда. В киосках "Бюллетень" должен быть на видном месте, а не похоронен сзади. Мы полагаем, что успех будет зависеть главным образом от нашей энергии. Киоскам и прочим вы могли бы давать скидку. Мы со своей стороны целиком пойдем вам навстречу -- в смысле серьезной скидки для Вас с каждого экземпляра. Напишите на этот счет свои предложения, можете нам, можете в Париж. Обязательно напишите, сколько, где и кому продано экземпляров. Даете ли "Бюллетень" в русские магазины? Какие, по вашему мнению, перспективы, какие вы имеете предложения? Пишите! Привет! Лучше пишите по-русски, но можете и по-немецки. [Л.Д.Троцкий] Письмо М. Истмену М. Истмен 14 сентября 1929 г. Дорогой друг! 1. Вашу телеграмму насчет перевода и уплаты "Консолидейтед Пресс" я в свое время получил. Никакого договора я до сих пор не подписывал и никто мне его не предлагал подписать. Но я и не предпринимал никаких шагов к тому, чтобы освободиться от налога в пользу "Консолидейтед Пресс", так как я не знаю, что собственно я должен для этого сделать. На всякий случай, еще раз повторяю вам суть дела. а) Первоначально "Консолидейтед Пресс" предложила Скрибнеру собрание моих газетных автобиографических статей. О книге тогда еще не было и речи. б) В условиях "Консолидейтед Пресс", которые мне протелеграфировал Паз, не было ни слова о 10%-тном отчислении в пользу агентства. Когда я по телеграфу принял эти условия (речь все время шла о собрании газетных статей), я понятия не имел об отчислении. в) Теперь Скрибнер печатает не газетные статьи, а книгу, которой "Консолидейтед Пресс" не имеет решительно никакого отношения. Для характеристики положения достаточно прибавить, что до последних недель парижский представитель "Консолидейтед Пресс" все еще думал, что Скрибнер печатает мои газетные статьи, и был очень удивлен, когда я ему сказал, что дело идет о книге, которая в три или четыре раза превосходит по размерам газетные статьи. Вывод: я предлагаю Скрибнеру (через ваше посредство) заключить со мной формальный договор непосредственно. Пусть пришлет мне текст этого договора, я его здесь подпишу и возвращу ему. Это есть единственная возможность урегулировать дело. Так как вам придется, все же, еще говорить со Скрибнером, то я считаю полезным известить вас, что сегодня я послал ему "Предисловие". Таким образом, он имеет теперь всю рукопись целиком, со всеми необходимыми дополнениями и поправками. В точно таком же виде книга выйдет на немецком и французском языках. Я не знаю, каковы права и обычаи американских издательств, но думаю, что после того, как Скрибнер получил всю рукопись, он должен уплатить гарантированную сумму (или может быть часть ее?). Теперь еще о заглавии. Мне очень не нравится заглавие "Моя жизнь"205. Немецкому издателю я предложил следующие пять заглавий: а) "Полвека (1879-1929)". -- Подзаголовок: "Опыт автобиографии". б) "Приливы и отливы". -- Автобиография революционера. в) "На службе революции". -- Опыт автобиографии. г) "Жизнь в борьбе". -- Автобиография революционера. д) "Жить значит бороться". -- Автобиография революционера. 2. Теперь позвольте перейти к более интересным и важным вопросам. Я, к сожалению, не понял из вашего письма, какую позицию вы лично занимаете в вопросе о русско-китайском конфликте. Этот вопрос имеет гигантское принципиальное значение. Этот вопрос полагает начало настоящим, а не случайным и не фиктивным группировкам внутри оппозиции. Я вам пошлю на днях целую брошюру, которую я посвятил этому вопросу206. Если вы не согласны с моей статьей, то я бы вас очень просил подождать высказываться в печати до получения моей брошюры. 3. В связи с этим два слова о Пазе. Вы ошибаетесь, если думаете, что я начал неожиданно резкую полемику. Это совсем не так. С февраля месяца я находился с Пазом в непрерывной переписке. Я старался внушить ему самые элементарные революционные понятия. Он приезжал затем в Константинополь и произвел на меня и мою семью впечатление совершенно чужого человека. Мы часто упоминаем слово "мелкий буржуа" и поэтому нередко лишаем это слово его полновесного значения. Паз есть законченный тип образованного мелкого буржуа, очень консервативного и абсолютно лишенного тех психологических черт, которые составляют главную пружину революционера. Я пытался не доверять непосредственным впечатлениям и писал Пазу десятки писем в самом дружеском тоне, стараясь заставить его понять, что претензия на роль руководителя оппозиции во Франции налагает на него известные обязательства. Он отмахивался от этого с досадой и требовал от меня только одного, чтобы я осудил всех остальных, кроме него; при этом условии он соглашался меня признавать "Вождем" (с большой буквы). Я потратил ряд месяцев на то, чтобы открыть в нем революционную искру, -- и не открыл ничего, кроме кучи мелкобуржуазной золы. В течение нескольких месяцев я убеждал его приступить к изданию еженедельника. Он всячески уклонялся. Почему? Потому, что он не способен ни на какое мужественное решение, и особенно ни на какие личные жертвы. Это тип, противоположный революционеру. У меня в Константинополе было несколько французских рабочих. Они все не могут говорить о Пазе иначе, как с глубокой враждой. Знаете, какой их главный довод? Он очень прост: "Если Паз, -- говорят они, -- серьезно верит в пролетарскую революцию и в ее возможную близость, то почему же 99/100 своего времени он посвящает не подготовке ее, а обеспечению своего положения в буржуазном обществе?" Рабочие к этому чутки в высшей степени, и они совершенно правы. Из их слов я понял, какой вред приносят оппозиции элементы, подобные Пазу. Принадлежность к оппозиции и обязывает гораздо меньше, чем принадлежность к официальной партии. Они имеют двойную выгоду: слывут крайними радикалами и в то же время не ударяют пальцем о палец для торжества тех взглядов, которые они "признают". Когда же упомянутые выше французские рабочие вместе с несколькими молодыми интеллигентами решились поставить еженедельник и выдвинули кандидатуру Росмера в редакторы, Паз стал на дыбы. Он написал мне письмо, в котором требовал, чтобы "осью издания был не Росмер, а он, Паз". Таким образом, он сам отказывался ударить пальцем о палец для издания, а когда другие взяли на себя риск издания, он потребовал, чтобы его назначили "вождем". Я ответил ему, что я не заведую распределением ролей, что надо просто соединить обе группы и приступить к работе. После этого Паз уже развернул большую энергию -- в борьбе против еженедельника "Ля Верите". Опять-таки, частным письмом я предупреждал его, что, вставши на путь раскола по личным мотивам, он неизбежно вынужден будет искать принципиальные разногласия или создавать их. Такова предварительная история этого дела. 3. С этим тесно связан вопрос об августовской демонстрации. Задача состояла в том, чтобы от имени всей левой оппозиции ясно и громко предупредить революционных рабочих об авантюристическом характере воззвания Западноевропейского бюро Коминтерна207 и о столь же авантюристическом характере подготовки выступления 1 августа. Наше воззвание по этому поводу имело интернациональный характер и потому не могло заниматься вопросом о том, как оппозиция в каждой отдельной стране должна отнестись к тем формам демонстрации, которые в данной стране состоятся, а, может быть, и не состоятся. По этому вопросу оппозиция в каждой стране должна была вынести решении сообразно с обстоятельствами. Но принципиальное предупреждение нужно было сделать от имени всей оппозиции сообща. Паз, однако, отказался подписать его. Почему? Потому что он уже стал в оппозицию из-за еженедельника. Его мотивировка отказа вносила совершенно сознательно смуту и путаницу в наши ряды, -- и когда? -- в самый критический момент, за две недели до 1 августа. Вот чем объясняется острый характер опровержения, который мы редактировали в составе нескольких товарищей с участием Росмера. Дней десять тому назад я получил письмо от тов. Кеннона208, затем от тов. Шахтмана209. Ни тому, ни другому я не ответил, так как мой секретариат сейчас совершенно ликвидировался: иностранн