ке, распределение мест в столовой - словом, все то, что трудно было оговорить в интернате. Потом все вышли к линейке, и командирам указали, где будут стоять их отряды. Мне было жалко портить поляну, окапывая линейку бровкой, и командирам сказали, чтобы они просто запомнили свои места. Мне еще с пионерских лет претили лагерные линейки. Долгие построения, сдача рапортов, выслушивание объявлений, подъем и спуск флага, когда надо держать руку в салюте - и все это минут двадцать, на радость нудно гудящим комарам. Торжественность ритуала блекла из-за ежедневных повторений, а смысловая нагрузка общего сбора не оправдывала времени, затраченного на него. На первом заседании Штаба мы решили, что линейка не должна проводиться дольше 5-6 минут, а если потребуется дополнительное время, надо попросить разрешения у ребят. Естественно, встал вопрос, с какого момента вести отсчет времени - от сигнала трубы или когда отряды выстроятся на линейке. И тогда я выдвинул ну просто блестящее предложение. - Вот что, - сказал я, - будем давать два сигнала: первый - предупредительный, а через восемь минут основной. И не только для построения на линейку, но и на любой общий сбор. И после второго сигнала дежурный командир начинает громко считать до двенадцати. На двенадцатой секунде построение должно быть закончено. Ребята уже привыкли к моим выдумкам и начали обмозговывать, что из этого может получиться. - А почему именно до двенадцати ? - спросили воспитатели. - Потому что это не круглое число, - сказал я. - И пусть все думают, почему до двенадцати - скорее запомнят. - Не побегут, - сказал Сергей Михайлович. - А впрочем, это даже интересно. Скажите честно, вы бы побежали ? - спросил я членов Штаба и командиров. - Мы бы побежали, а вот остальные... - Которые, конечно, несознательнее вас, - закончил я недосказанную мысль. - Поверьте, если ребятам объяснить, что мы экономим их время и никому не позволим его транжирить, нас поймут. Предлагаю мое предложение не голосовать, а опробовать на линейке. Договорились? Раз уж разговор зашел об экономии времени, я предложил изменить и форму проведения линеек. Для чего нам нужны утренние и вечерние построения? Прежде всего, для учета людей. Второе - для краткого объявления плана на день. Подробно говорить не нужно: члены Штаба есть в каждом отряде и сами расскажут там о своих решениях. Третье - для передачи дежурства от одного отряда к другому. И четвертое - для объявления людей, получивших благодарность или наряд от дежкома, если таковые будут. Как уместить это в 5-6 минут ? А очень просто. Растолковывать ребятам все, что мы придумали на заседании Штаба, долго не пришлось - это было принято, как новая игра, и дня через три стало привычным. И тогда получилось вот что. На двенадцатой секунде после второго сигнала трубы построение на линейке заканчивается. Отряды стоят один от другого на расстоянии метра, с командирами на шаг впереди. В пионерских галстуках - только командиры. Уже одно это позволяет мне и воспитателям пробежать взглядом по строю и увидеть, в каком отряде не хватает человека. Вот теперь начинается отсчет времени. Я говорю: - Первый отряд! - Все! - отвечает командир. - Второй отряд! - Все! - Третий отряд! - Четверо на кухне, остальные здесь! - Четвертый отряд! - Один в лазарете, остальные здесь! - И т. д. На перекличку уходит 15-20 секунд. Дежурный командир в своей тетради делает пометки. - Слово дежурному командиру, - говорит начальник Штаба. Отчет дежкома предельно краток. Перед линейкой он уже подробно отчитывался на заседании Штаба и - что существенно - сам выставлял себе оценку за дежурство, а члены Штаба или утверждали оценку, или корректировали ее. По первости дежкомы мялись и возводили глаза к небу, когда их спрашивали: - Что же ты, проработал весь день - и не можешь оценить, как ? Я видел - чем ближе к заседанию Штаба, тем больше волновался дежурный командир. Он подходил ко мне или к воспитателям и спрашивал, не много ли будет, если он поставит себе "четыре". Его успокаивали и советовали поставить "пять". Дежком соглашался, но на Штабе все-таки говорил: "четыре". - Почему "четыре"? - Так... - Есть предожение: "пять". - И дежком облегченно вздыхал под одобрительные реплики своих товарищей. И теперь на линейке дежком говорил: - День прошел нормально. Благодарности получили за добровольную пилку дров такие-то. Нарядников нет. Оценка - "пять". Обычно я благодарил отличившихся ребят, но затягивать линейку не имел права, поэтому отчет дежкома и мое выступление занимали не более двух минут. Затем начальник Штаба называл дежурный отряд на следующий день. Из отряда выходил назначенный заранее командиром новый дежком и принимал от старого повязку и тетрадь. Начальник Штаба объявлял, какие отряды уходят завтра в поход, и вызывал туриста, предложенного дежурным командиром за особые заслуги на спуск флага (утром флаг лагеря поднимал дежурный командир). Я командовал: - Лагерь, равняйсь! Смирно! Равнение на флаг! Командиры, салют! Флаг спустить! Если не вмешивался наш писатель и врач Сергей Михайлович, лимит времени, отводимый на линейку, даже не исчерпывался. Но у Сергея Михайловича почти всегда находились сверхважные темы для разговора именно на линейке. Он выходил к мачте и, дергая себя за пальцы, начинал объяснять, что любая царапина может привести к нагноению, если ее не смазать зеленкой, и как плохо поступил Юра Овчинников, сбежав из лазарета в поле на прополку капусты. Я знал, что такой разговор может тянуться бесконечно, и, извинившись, спрашивал ребят: - Время линейки закончилось. Дадим Сергею Михайловичу слово? - Дадим! - кричали ребята. Они любили Сергея Михайловича, хотя ни в грош не ставили его советы. План нашей работы был составлен так, что почти ежедневно половина отрядов была в походах, а половина в лагере. На троих воспитателей легла большая нагрузка: две девушки выводили на маршрут по одному отряду, а мужчина - географ - возглавлял сразу два. Вернувшись, воспитатели получали два дня отдыха - только какой это отдых, если надо оформлять материалы похода и готовиться к вечернему отчету, да еще судить различные соревнования! Подозреваю, что воспитателям было даже легче в походах, чем в нашей лагерной суете; во всяком случае, они с радостью уводили на маршруты новые отряды. Мы знакомились с районом в радиусе 25-30 километров от нашего лагеря, составляли карты маршрутов и описания к ним в расчете, что этот материал пригодиться в следующем году. Каждый отряд прошел три двухдневных похода и один трехдневный. Ребята шли по местам боев Великой Отечественной войны, были на игольном заводе и на фабрике, мастерившей гитары, облазили Саввинско-Сторожевский монастырь, и воспитатели говорили, что они очень довольны своими туристами. В лагере с четырьмя отрядами оставались я и Сергей Михайлович. Я выводил ребят на колхозное поле полоть капусту, организовывал после работы купание, а после тихого часа - снова купание и спортивные соревнования. Сергей Михайлович оставался с дежурным отрядом в лагере и помогал малышам стаскивать с плиты тяжеленные котлы. Кстати, о купании. Почему деревенские мальчишки сидят в реке сколько им хочется, а мы должны только по несколько минут? И я договорился с ребятами, что если, кроме меня, нет взрослых, в реку входит один отряд. Второй отряд следит персонально за каждым купающимся, а третий загорает на песочке. Купаться можно до посинения, но уж если вышел на берег, второй раз в воду не входишь. Когда самые настырные, стуча зубами, выскакивали из реки, в воду бросался второй отряд. А потом все начиналось сызнова. Как и предполагал, больше пяти-шести минут ребята в реке не засиживались, но все были довольны, что купаться можно без всяких ограничений! Береженого Бог бережет. Я не сводил глаз с купающихся, но чтобы уж совсем быть уверенным в том, что никто не отправился на дно, ввел такое правило: входя в воду, каждый ставил на берегу свою пару обуви. Вышел из реки - забери обувку. Кроме того, я постоянно объявлял: - Восемь человек в воде! - Один вышел, семь человек в воде! - Двое вышли, пять человек в воде! И когда обуви на берегу не оставалось, распределял, кто за кем будет следить - и очередной отряд начинал купание. Возможно, это не лучший способ учета детей в воде, но другого я не придумал. Жизнь в лагере нравилась ребятам. Еще бы! Полная свобода, кроме выполнения режимных моментов. Не хочешь участвовать в играх и соревнованиях - пожалуйста, иди в лес, только предупреди дежкома, когда вернешься. Хочешь половить рыбку - тоже никто не запрещает; но вот купаться самостоятельно нельзя. Об этом мы серьезно говорили с ребятами. Ну а если невтерпеж? Что ж, скажи любому взрослому, и он пойдет с тобой к реке. - Так и пойдет ? - не верили ребята. - Так и пойдет. С рекой шутить нельзя. Каждый уверен, что с ним ничего не случится, но ведь люди тонут! Зачем же по-глупому рисковать? По правде говоря, в этом запрете и необходимости особой не было. Купались два раза в день, еще можно было окунуться утром после зарядки и на вечернем умывании. Ну, обратились ребята к взрослым ради проверки, пару раз сходили на реку, а потом поднимались по крутой тропе в лагерь - кому охота? Так что о самостоятельных купаниях мы не беспокоились. Структура лагеря оказалась удачной и практически не менялась все девять лет жизни нашего палаточного городка. Конечно, что-то в ней совершенствовалось и уточнялось, но основная идея, которая обеспечивалась структурой - широкое детское самоуправление - оставалась неизменной, и я строго следил, чтобы новые воспитатели не вмешивались в распоряжения ребят. Надо сказать, что вмешательство взрослого, имеющего какую-то власть, но не познавшего сложности переплетения нитей руководства и подчинения в детском коллективе, может разрушить уже устоявшуюся организацию. Помню, как через несколько лет наша команда участвовала в районных туристских соревнованиях. Я предупредил ребят, что приду на бивак позднее, а с ними поедет воспитатель - назовем его Петром Степановичем. Петр Степанович ходил со мной на городской слет, видел работу дежкомов и краеведческих групп и старался помогать всем и каждому, боясь, что мы не успеем оформить собранный в пути краеведческий материал. Эта необузданная ответственность не всегда устраивала меня, но я помнил свой первый велопоход со школьниками на городские соревнования, и нервозность Петра Степановича была понятна. Я все-таки просил дать ребятам возможность самим разобраться со своими делами и помогать им разве что советом. И теперь, передавая Петру Степановичу руководство командой, я снова напомнил, что одного его присутвия будет вполне достаточно: ребята опытные, и соревноваться им не в новинку. На подходе к поляне слета я встретил наших девчонок, бегущих по трассе ориентирования. - Ой, здрасьте! - закричали девчонки. - Идите скорее на бивак, там такое делается! Палатки не поставлены, ужин не готов, мы на бутербродах бежим! - Вы не бежите, а болтаете, - сказал я. - Куда идти? - Вон через тот лесок. И девчонки снова начали рассказывать, что на биваке ничего не получается и вообще ничего не получается. - Вы на соревнованиях или на прогулке? - перебил я. - Да выиграем мы, еще один КП остался. А знаете, Петр Степанович дежкома за дровами услал... Я шуганул девчонок и поспешил на бивак. Петр Степанович встретил меня чуть ли не криком: - Это не туристы, а сплошные лодыри! Вы посмотрите - только одна палатка поставлена! Пошли за дровами, потом кто-то вернулся за топором, и теперь все его по лесу ищут! Ориентировщики чуть на старт не опоздали, им-то зачем было за дровами ходить?! Нет, вы посмотрите, что делается! Я посмотрел. Двое мальчишек выдували из костра сиротливый огонек. Куча сушняка еще не наломана и не сложена в поленницу. Два кана с водой и рядом пустое ведро. Возле дерева свалены рюкзаки, и к одному приторочена пила в брезентовом чехле. - Ладно, - сказал я, - давайте присядем. К костру подошло еще трое ребят с бревнами на плечах. - Ну вот что, - сказал я. - Прекратите работы и позовите сюда всю команду. - Мы там бревно нашли. Сейчас возьмем пилу, распилим и вернемся. - Успеется. Позовите ребят, и побыстрее. Когда все, кроме ориентировщиков, собрались, я спросил: - Кто у нас сегодня дежком? - Я. - Ну так распоряжайся. Дежком вытащил тетрадь: - Татьяна, продуктовую клеенку! Положишь здесь. У кого про-дукты на ужин? Доставайте. Мишка, ведро в руки и за водой! Толик, возьмешь пилу. Четверо за дровами, дежурным готовить, остальным ставить палатки. Дежком повернулся ко мне: - Вроде все. - Вроде. Мы сидели с Петром Степановичем у костерка и смотрели, как бивак обретает божеский вид. - Они только вас и слушают, - сказал Петр Степанович. - Да нет. Просто вы подменили дежкома, а он лучше нас с вами знает, что делать. Пришли ориентировщики: - Попить бы... - Будь сде! - и дежком снял подвешенный над костром котелок с чаем. - Откуда котелок-то? - У соседей одолжил. Знал, что придете взмыленные. После ужина я попросил командира рассказать, что у них произошло. - Только, пожалуйста, без эмоций. - Можно и без эмоций. - И командир поведал, что Петр Степанович, как только пришли на бивак, послал всех за дровами. Дежком сказал, что всех не надо, но Петр Степанович сказал, чтобы через минуту возле него никого не было. - В общем, я не слышал, что у штабной палатки собирают командиров и ориентировщиков, поэтому чуть не опоздали на старт. А дежком то за дровами ходил, то воду таскал. Дальше командир мог не рассказывать. Петр Степанович, не желая того, нарушил привычную систему управления, и ребята, подчинившись воспитателю, ушли за дровами. Хвороста вокруг было мало - другие команды ведь тоже не сидели без дела, надо было искать бревна или сушины. А когда их нашли, оказалось, что топор и пила оставлены на биваке. Дежурные по кухне стояли у сушин, ожидая, когда обрубят ветки, чтобы принести их к костру, а должны были оборудовать очаг и начать готовить. Ну, а дежкому вообще нельзя уходить с бивака: его дело - организовывать все работы. Я не стал объясняться с Петром Степановичем, он и сам видел, что переусердствовал, и когда все палатки были поставлены, огорченно сказал: - Черт его знает, почему все хочется сделать самому и побыстрее! Утром он ни во что не вмешивался, только нервно ходил между ребятами на старте полосы препятствий и просил их не волноваться. Мы заняли на слете первое место, и Петр Степанович успокоился окончательно. Я вспоминаю об этом случае и мог бы вспомнить о других, подобных ему, чтобы еще и еще раз сказать: структура коллек-тива - вещь очень хрупкая, и повредить ее гораздо легче, чем создать. Возьмем обычный школьный класс. Есть там назначенный староста, есть выбранные председатель Совета отряда и звеньевые, есть ответственные за выпуск газеты, за успеваемость, за спорт, за культурные мероприятия. Все сделано разумно, и такая структура должна работать. Должна! А работает ли? Очень часто возложенные на ребят обязанности ни к чему их не обязывают. Но если так случается, значит, должны быть причины. И главные, на мой взгляд, - это отсутствие личной и общественной значимости в порученииях, которые даются ученикам. Уверен, что на заре пионерской организации ребята принимали любое задание, как боевой приказ: Даешь учебу! Даешь культуру! Все на старт! Это было необычно и увлекательно. Двоечников прорабатывали на общих собраниях и говорили, что они - чуть ли не скрытые враги, потому что республике Советов нужны знающие люди. - Как так, не пришел на лыжные соревнования? Что значит - не мог? А коллектив для тебя - ничто? Ты будущий защитник страны - и не имеешь значка ГТО! Так было. Я не говорю, хорошо это или плохо, но то, что в классе и в пионерском отряде формировали личностную значимость, тесно переплетающуюся с общественной, - несомненно. Но постепенно борьба за знания подменилась отчетами школ в процентах за четверки и пятерки отдельно, за тройки - отдельно, а отчет с двойками - был такой период - даже нельзя было подавать. А когда между школами начинается процентное соревнование по успеваемости, сначала на уровне директоров, потом учителей - причем тут дети? Что мог сделать староста с замшелыми двоечниками, которых затюканные администрацией учителя за уши тащили в благополучный процент? Указать им на призыв "Учиться, учиться и учиться ", который, кстати, товарищ Ленин выдвинул совсем в другом контексте? Пристыдить на классном собрании? Да чихать они на это хотели! Учеба сделалась личным делом каждого и никак не отражалась на жизни класса. Еще когда преподавал в обычной школе, случайно услышал разговор двух девочек: - Люда, тебя Надежда Николаевна ищет. У тебя двойка в четверти. Она волнуется. - Ничего, пусть волнуется. Все равно тройку поставит. Скажи - сейчас приду. Система отчетов за все, что делается в классе, втиснула жизнь учеников вне уроков в сетку принудительных мероприятий. А где есть принуждение, там и сопротивление ему. Ребята с удовольствием поиграли бы в волейбол. Но требуется не просто побросать мячик, а участвовать в соревнованиях. Что из того, что они плохо играют? А честь класса?! И ребят гонят в спортивный зал на общее посмешище. Конечно, в следующий раз они постараются не придти. Что им за это будет ? Ну, поругают на классном часе, так ведь всегда ругают, не за то, так за это - можно пережить. А теперь надо провести митинг в защиту чего-то. Кто собирает учеников? Староста, председатель Совета отряда? Да нет - конечно, классный руководитель, человек, ответственный за все. И маются ребята в актовом зале, перекрикиваясь и дурашливо хлопая, не слушая, что там на сцене заученно говорят назначенные ораторы. И с гиком мчатся по своим важным делам, когда наконец их отпустят. Так ранее действенная структура постепенно оказывается ненужной: исчезли общие, значимые для большинства цели, которых нельзя достигнуть в одиночку, а только всем вместе. Исчезла ответственность за порученные дела, которые теперь важны не столько ученикам, сколько учителям, и не столько учителям, сколько администрации для отчетности. Там, где нет целей и перспектив, о детском самоуправлении можно только красиво разговаривать, и любая совершеннейшая структура не поможет - ее просто негде применить. Но допустим, определены цели, ради которых ребята не пожалеют ни личного времени, ни усилий. Что должен сделать педагог? Продумать все участки организации работ в рамках наиболее подходящей структуры. И это только начало: созданная модель может забуксовать с первых же шагов. Не так уж трудно распределить обязанности в группе и указать на их взаимозави-симость. Если ребята понимают логику предложенной структуры, она будет принята. Но когда дело доходит до практики, начинаются ссоры и споры. Оказываются, многие не приучены действовать в предлагаемых обстоятельствах, не привыкли подчиняться товарищу и выполнять поручения точно в срок. Ребята не могут понять, почему они должны делать неприятную работу или тратить слишком много времени на общие дела. Постоянное ощущение неудобства и неудовлетворенности вполне может привести к тому, что раннее желанная цель будет выглядеть не такой уж привлекательной. Не в этом ли причина провала самых ярких начинаний? Творческое и деловое содружество в группе создается не сразу - возможно, год или два, а шлифуется еще дольше. Поэтому я старался не допускать, чтобы в дела класса и туристкого лагеря вмешивались люди, имеющие право распоряжаться, но не знакомые с нашей структурой. Проводится, скажем, субботник по уборке территории интерната. Каждый класс получает свой участок. Наш производственный сектор, зная, что инвентаря может не хватить, за несколько дней до субботника позвал мальчишек в мастерскую; вместе с преподавателем труда Юрием Александровичем сколотили пару носилок и насадили с десяток грабель на черенки. В день субботника опять же производственный сектор распределил между ребятами все работы, не забыв и меня - приставив к носилкам утаскивать мусор, который сгребали две девочки. Но едва мы начали свой коммунистический труд, как подошла старший воспитатель и забрала у девочек грабли: - У вас этих грабель - девать некуда, а в других классах не хватает! Мелочь, пустяк? Но мы с напарником и две девочки остались без работы. И кроме того, обидно: у нас хватает, а у других не хватает. Значит, у нас можно забрать? Я подошел к старшему воспитателю: - Так нельзя. Сколько грабель не хватает? - Много. А у вас их... - Мы дадим четыре штуки. Но эти верните. Производственный сектор уже стоял рядом, но в разговор не встревал. - Мы можем выделить четверо грабель? - спросил я. - Трудно. Но если минут через десять, то дадим пять человек с граблями. Это устроит? - спросил я старшего воспитателя. - Устроит! - старший воспитатель сердито вздернула плечи и сунула грабли девочкам. Производственный сектор перебросил нас в соседнюю бригаду, мы быстренько убрали мусор, и бригада поступила в распоряжение старшего воспитателя. Конечно, я мог бы обойтись и без помощи производственного сектора, уж как-нибудь догадался, куда пристроить освободившихся ребят. Но сегодня я подменю производственный сектор, завтра спортивный, а послезавтра - дежкома. И прощай самоуправление, прощай персональная ответственность воспитанников за порученное дело! Вот чтобы этого не случилось в нашем туристком лагере, я и запретил взрослым отменять распоряжения ребят, ответственных за какие-то дела. - А если ответственные совершают явную ошибку? - Что ж, посоветуйте, как можно сделать лучше - но только тактично. И никаких отмен детских распоряжений! Был у нас в лагере такой случай. После тихого часа воспитательница занимается с потенциальным двоечником математикой. Это предусматривалось планом: вернувшись из походов, отстающие по математике занимаются после тихого часа по сорок минут. Подбегает отрядный физорг: - У нас же футбол сейчас! - Ничего. Позанимается и придет, - говорит воспитательница. Физорг рванул к своему отряду. Потом снова к воспитательнице: - Он же вратарь у нас! Мы же проиграем! - Сказала - позанимается и придет. И тогда физорг заорал: - Я тебе приказываю - иди на поле! Вот вам и ситуация: кого слушать - ответсвенного за игру или воспитательницу? Ведь оба правы. Но физорг не может вернуться к отряду без вратаря, иначе какой он ответственный? А воспитательница должна проводить дополнительные занятия - у нее свой план! И мальчишка помчался играть в футбол. Конечно, не из сознательного подчинения своему спортсектору. Скорее всего воспользовался прекрасным поводом, чтобы улизнуть с занятий. А воспитательница побежала ко мне жаловаться. И я встал на сторону ребят. Я сказал, что мальчишка абсолютно прав, выполнив приказ физорга, потому что в данный момент для отряда ничего важнее футбола нет. А подвести товарищей - это большой грех. Мы долго говорили о детском самоуправлении, и присутствовавший при разговоре добрейший Сергей Михайлович, подергивая себя за пальцы, довольно кивал головой. На вечерней линейке воспитательница попросила слово и, рассказав о том, что случилось, закончила: - Я хочу извиниться перед физоргом. Я была неправа. А после линейки вратарь подошел к воспитательнице и сказал, что готов заниматься математикой хоть в тихий час, хоть после полдника и даже после ужина. По-моему, воспитательница согласилась. И в дальнейшем, сколько бы на меня ни сыпалось шишек, я упрямо отстаивал лагерную структуру от посторонних наскоков и все вопросы, от финансовых и хозяйственных до самых незначительных, решал только с ребятами, которые по своей должности обязаны были их решать. Неожиданно оказалось, что отдельные элементы детского самоуправления в лагере начали использоваться и в интернате. В нескольких классах появились дежкомы, отвечающие за нормальное течение дня, и это освободило воспитателей от необходимости собирать, строить и куда-то вести ребят: достаточно было вечером на Совете отряда или на классном собрании подробно оговорить план на завтра - и дежурный командир (иногда не без помощи взрослого) старался его выполнить. Должность дежкома очень ответственна и особых радостей не приносит: ведь надо постоянно что-то требовать от сверстников, а бывает, и конфликтовать с ними. Ну как объяснить ребятам всю справедливость указания А. С. Макаренко, что детское самоуправление - это не вопрос дружбы, не вопрос товарищества, а отношение ответственной зависимости? В лагере было проще: ошибка или недобросовестность дежкома могла отразиться на каком-то участке работы, а то и на всей жизни палаточного городка. А в интернате? Заходит дежком после утренней уборки в спальню и указывает старосте на грязь или плохо заправленные кровати. А тот: "Да брось ты! Кто заметит?" Руки в брюки - и до свиданья! Расскажет об этом дежком на вечернем собрании? Один расскажет, другой нет: зачем ссориться с товарищем. Я не уставал разъяснять своим, теперь уже шестиклассникам, выгодность для нашей жизни взаимоподчинения в коллективе. Я говорил, что прекрасно понимаю, как трудно быть дежурным командиром - зачем же доставлять ему лишние неприятности? Сегодня дежурит один, завтра другой воспитанник - что ж, будем постоянно конфликтовать? Скорее всего не мои нравоучения, а нежелание меня обидеть удерживало многих ребят от споров с дежкомом, но только через год эта должность начала обретать истинный смысл. Зато работа физоргов, культоргов и других "оргов" во всех классах, побывавших в лагере, стала значительно лучше - об этом говорили воспитатели и мне лично, и на совещаниях при директоре. А уж если Валентина Ивановна видела в чем-то пользу для дела, она вгрызалась в него, что называется, зубами. - Будем строить лагерь для 3-х - 8-х классов, сказала она. - Что для этого нужно? - По максимуму или по минимуму? - осторожно спросил я. - По максимуму! Не будем мелочиться. Я помчался в сапожную каморку Алексея Ивановича, по пути вытащив из столярки Юрия Александровича. Ну что за прекрасные люди! Довольно потирая руки, они начали раскручивать совершенно немыслимые для меня планы. - Значит, так, - говорил Юрий Александрович. - Делаем столовую на 150 человек. - На 140, - поправляю я. - В лагере будет 140 воспитанников. - А гости? Думаете, в такую махину никто не приедет? Что же мы их, во вторую смену кормить будем? - Это же сколько бревен и теса пойдет, - чешет лысину Алексей Иванович. Мы начинаем подсчитывать, плюсуем еще доски под настилы к палаткам - получается явно несуразная цифра. - А если сделать столовую в металле... - прикидывает Юрий Александрович. - Это как? - спрашиваю я. Мое мнение здесь десятое. Я могу только подкинуть идею, но уж никак не советовать опытным мастерам. Юрий Александрович молчит и рассматривает стену. Потом начинает плавно дирижировать пальцем перед собой. - Чапай думаеть, - говорит Алексей Иванович. - Будет так, - Юрий Александрович замолчал и еще немного поруководил оркестром. - Будет так. Столовую делаем на трубах, из которых свинчивают конструкцию перед строящимися домами для настила мостков. Соберем каркас, сколотим щиты с крюками, навесим их на конек крыши, раскатаем толь - и порядок. - Можно, - говорит Алексей Иванович. - А где трубы возмем? - спращиваю я. - На стройках выпросим. На одной, другой - много ли нам надо. Мы были великими специалистами по выклянчиванию нужных вещей, поэтому я не стал вдаваться в детали. Итак. трубы будут. - И что удобно, - Юрий Александрович начинает загибать пальцы. - Демонтируем столовую, сложим ее в колхозе - у нас-то хранить негде; потом подгоним грузовичок - и никаких забот. Копать каждый раз ямы для столбов не надо: вгоним в землю трубы чуть большего диаметра, чем у столовой, а после лагеря закроем их втулками. Приедем на следующий год, вставим в трубы несущие опоры - и все дела. За два дня столовую соберем. Щиты для крыши тоже лет пять прослужат: снял , укрыл на зиму толью - чего им сделается! - Мужики, - говорю я, - как бы сделать, чтобы палатки не провисали? Их бы на рамы натянуть... - Подумаем, - Юрий Александрович черканул у себя в тетради. - Еще что надо, если по максимуму? - Погреб надо, - говорит Алексей Иванович. - Большой, с железной дверью. А его рыть - неделя уйдет. - Погреб будет, - говорю я, прикидывая свои связи в Звениго-роде. - Когда начнем работы? Юрий Александрович поводил огрызком карандаша по тетради: - Тут обмозговать нужно. Тес и гвозди придется все-таки покупать. Ну, еще кое-что по мелочам. Давайте так: вы свою смету составляете - сколько палаток подкупить, рюкзаки там, канцелярию всякую - а я свою. И к Валентине Ивановне. Через неделю я принес Валентине Ивановне наши предло-жения. Валентина Ивановна просмотрела смету, графу за графой, и начала внимательно изучать мою физиономию. - Вы не заболели? - Нет, я здоров. - Уверенны? - Вполне. - Садитесь, - сказала Валентина Ивановна. - Вы понимаете, что смета нереальная? - Я понимаю, что большая. Что ж, давайте сокращать. Только вместе с лагерем. Валентина Ивановна подтолкнула мне бумажки. - Сократите на треть! Несколько дней я колдовал над сметой, но сократить на треть не получалось: вместо сорока палаток оставил тридцать пять и убрал с десяток рюкзаков, а на стройматериалы даже не замахивался. Валентина Ивановна снова читала графу за графой, но моим здоровьем уже не интересовалась. - Приобретайте по частям. А я с шефами переговорю. С нашим директором разговаривать было трудно, но работать можно. И это главное. С началом работ мы решили не спешить. Тут ведь как получается: начнешь рано - у ребят постепенно пропадет интерес к делу, припоздаешь - начнется аврал, нервотрепка, и что-нибудь обязательно проглядишь. Поэтому до февраля мы закупали и доставали все необходимое, а потом вывесили план всех работ и понедельный график их выполнения. Классы, получив задания, формировали небольшие бригады, и после приготовления уроков интернат превращался в огромную мастерскую. Девочки четвертого класса шили номера для палаток, шестиклассницы - фартуки и колпаки для поваров. Мальчишки-пятиклассники изготовляли таблички с названием улиц и гнули из проволоки колышки для палаток. У старших - работы посложнее: здесь и сколачивание щитов, и покраска труб, и изготовление посудомойки - единственного моего изобретения, которым я очень гордился. Штаб лагеря ежедневно вывешивал сообщения о трудовых подвигах каждого класса, и я не помню случаев невыполнения работ к назначенному сроку. А вот перевыполнение плана, хотя и редко, но было. И тогда на доске объявлений появлялись "молнии" с фамилиями героев. Из педагогического дневника: " 20 марта 1960 г. Я не знаю, чем вызван такой энтузиазм. Мечтой о лагере? Так ведь в нем были далеко не все воспитанники. Моим авторитетом? Вряд ли. Я почти не контролирую выполнение работ - этим занимается Штаб. Возможно, играет роль удачная организация дела и ответственность старших ребят. Мы часто собираемся у меня в классе перед отбоем. Это не официальная планерка: приходят, кто хочет - и члены Штаба, и те, кому есть что сказать. Юра Овчинников предупреждает, что у малышей кончается проволока для колышков, и ее надо "где-то надыбать". Тонечка Балашова приносит образцы номеров для палаток. Кто-то жалуется, что Юрий Александрович запирает слесарку, и бригада не успевает сверлить дырки в крюках... Но этим ребятам по должности положено беспокоиться, а откуда такое рвение у остальных? Есть же личный интерес у каждого, или, по крайней мере, какие-то побудители, не позволяющие уклониться от работ. Не поняв этого, я не могу дать гарантии, что наш график не сорвется в самый неподходящий момент." Признаться, я и сейчас не понимаю, почему у нас все получалось так гладко, но, просматривая те давние записи, думаю, что немного лукавил: гарантию, что ничего не сорвется, я все-таки мог дать. Законы лагеря И снова строители выезжают под Звенигород. Мы переносим место лагеря на другую поляну, над самым косогором у Москвы-реки. Отсюда и купаться поближе, и колхозное поле недалеко. В первый день занимаемся планировкой, а потом застучали молотки, завжикали пилы и начал расти наш городок: три улицы - Пионерская, Туристская и Гагарина; столовая, волейбольная площадка, уголок тихих игр, Штабной шатер, шатер-лазарет и (наконец-то) продуктовый погреб. За всесоюз-ную валюту - две бутылки "Столичной" - я пригнал из города экскаватор, и за полдня была вырыта двухметровой глубины яма, выложенная бетонными плитами. Такими же плитами накрыли погреб сверху, и получилось что-то наподобие ДОТа, только вместо амбразуры - железная дверь. Лет двадцать спустя я пришел с туристами на эту поляну, чтобы рассказать новому поколению о прошлых делах, и увидел, что погреб наш сохранился. Только дверь проржавела да ступени пообвалились... По Сеньке и шапка. Колхоз выделил нам лошадь с телегой и несколько больших молочных фляг. Теперь мы будем возить воду из городской колонки, а не таскать ведрами метров двести вверх от реки, всякий раз ожидая, что нас прихлопнет за это первая же комиссия санитарных врачей. Интернат перевел деньги на местную продуктовую базу, и здесь наш транспорт будет как нельзя кстати. Увеличивался штат лагеря. Если восемь отрядов из шестнадцати постоянно в походе, то по крайней мере пять руководителей должно быть. Это с учетом того, что один воспитатель выходит на маршрут с двумя отрядами. Мне очень не хотелось иметь в лагере лишних взрослых: всегда казалось, что они помешают ребячьему самоуправлению. Но тут уж ничего не поделаешь - меньше пяти туристских руководителей никак не получалось. Отбирал их придирчиво, запугивая трудностями кочевой жизни, и те, кто соглашался на мои условия, работали в лагере по два-три сезона. В первые дни после заезда ребят я увидел, что не хватает еще одного, быть может, самого нужного нам взрослого человека, и срочно вызвал из интерната нашу повариху - тетю Тасю, неунывающую и шумную женщину, под началом которой дежурные по кухне вертелись словно ошпаренные. Намучившись кашеварить без помощи взрослого, ребята организовали своей спасительнице торжественную встречу, поставили возле столовой отдельную палатку, а так как улицы из одной палатки не получилось, повесили табличку: " Тети Тасин тупик ". Еще при строительстве лагеря я увидел, что ребята копают узенькие канавки от моей палатки к штабному шатру, к лазарету и к столовой. - А это еще зачем ? - А это сюрприз. Раз сюрприз, допытываться нельзя. И хотя на другой день я догадался, что затеяли мои изобретатели, но делал вид, будто ничего не замечаю, и старался обходить канавки стороной. А потом меня пригласили в мою же палатку и протянули телефонную трубку: - Поговорите со Штабом. Я ахал и восторгался - детский телефон на батарейках работал не хуже настоящего! Это оказалось действительно удобно: за полчаса до подъема я перебрасывал клемму на столовую. - Слушаю! - говорил дежурный командир. - Доброе утро. Как дела? Завтрак не опоздает? - Доброе утро. Все в порядке. Да вылезайте вы из палатки - на улице хорошо-то как! Среди ночи можно было связаться с караульными и немного поболтать с ними. Для какой надобности мы ставили караульных, трудно сказать. Времена тогда были тихие, никто нас не беспокоил. Иногда заходили на территорию случайные люди, так их просили обойти лагерь по лесной тропке. Но ребята уходят в походы, и много палаток остаются пустыми на несколько дней. Опять же погреб с продуктами и посуда в столовой. В общем, мы решили, что охрана не помешает. А уж если охрана имеется, то надо делать все по-серьезному. У дороги перед лагерем врыли грибок и поставили часового с малокалиберным ружьем. Боек, правда, мы спилили и патронов у нас не было, но все равно часовой при галстуке и красной повязке смотрелся здорово. Назначались часовые из дежурного отряда и стояли под грибком по часу, точнее, не стояли, а сидели на скамеечке, а вставать и брать ружье на караул им полагалось, когда я проходил мимо. По несколько раз в день я специально сворачивал к грибку, чтобы доставить ребятам это удовольствие, но в разговоры с часовыми не вступал, хотя имел на то право, как и дежурный командир, проводивший смену караула по установленному ритуалу. Когда к нам начали наведываться различные комиссии и делегации, гости с трудом сдерживали улыбки, глядя на четвероклассницу с ружьем, загораживающую им дорогу. - Здравствуйте! Часовой Оля Филатова. Вы к кому? Выслушав гостей, часовой снимал трубку и вызывал дежурного командира, который давал разрешение на проход в лагерь. Ночная смена несла вахту попарно. Обычно ребята сидели в столовой возле погреба, но обязаны были время от времени обходить лагерь. Кто и когда будет дежурить, решал командир отряда. Через два часа караульные будили сменщиков и пере-давали им вахтенную тетрадь, где помимо времени сдачи дежурства были еще очень важные пометки, о которых следует рассказать, но с довольно большим предисловием. Еще в прошлом году мы поняли, что нужно вводить в лагере какие-то законы, определяющие, что можно делать и чего нельзя. О том, как мы застраховались от самостоятельного купания, я рассказывал. Но ведь было много и других моментов, которые тоже требовалось вводить в законодательные рамки. Надо ли в тихий час лежать в палатках? А если там душно в солнечный день? А как быть с теми, кто заигрался в лесу и не пришел по сигналу в столовую? Ведь приход в столовую - это дополнительный учет людей. Мы не требовали хождения строем, но перед тем, как сесть за стол, отрядный санитар проверял чистоту рук и отправлял грязнуль к рукомойникам, а командир отряда всенепременно докладывал мне об отсутствующих. А если после отбоя в палатке кого-то не оказалось? Таких "если " набиралось много, и Штаб предлагал составить целый список ограничений, вывесив его на самом видном месте. Заглядывавшие на заседание Штаба воспитатели имели только совещательные голоса, но зато очень громкие и щедрые на всяческие запреты: не позволять уходить с территории лагеря, не позволять стрелять из луков, не разрешать детям ездить одним на продуктовую базу - и все это с указанием на неминуемые трагические последствия и мою личную ответственность. Я соглашался, что какие-то запреты необходимы, но если уж что-то запрещать, то ребята должны твердо знать, что именно. Поддерживая меня, воспитатели предлагали не только составить свод ограничений, но и завести специальную тетрадь, в которой все должны расписаться, подтверждая тем самым, что знакомы с нашими порядками. И тогда я попросил: - Назовите мне второй пункт из "Правил для учащихся". Не помните? Но ведь они вывешены на каждом этаже в интернате и напечатаны на обложках тетрадей. Ну хорошо, не помните второй - назовите третий. Тоже не помните? Тогда четвертый. Конфуз был полный. Как не старались члены Штаба и воспитатели, ни одного правила так и не смогли наз