- ных. В худшем-трогали, стараясь так, чтобы обиды последних не просочи- лись вверх по инстанции. По Сашиным словам, бывало, и сестры покрывали младший медперсонал. Но, в общем, мой настрой не имел под собой поч- вы. Беспомощных дурачков с оставшимися чувствами здесь не было. Мужики, некоторые из которых, наверное без труда могли бы стать серьезным со- перником Анатолию Карпову или Петру Стаханову составляли одну половину контингента больных. Вторую половину составляла милиция, не желавшая заводить дел на своих клиентов из-за мелкого состава их преступления. Я опять начал вспоминать свои сержантские привычки. Чувство ответствен- ности за каждого своего подопечного было забытым старым. Тем более, что они тоже были ограничены в свободе. Для медперсонала я был городс- ким. Городскими в отделении были еще 2 сестры. Все же остальные сотруд- ники были жителями этой или соседней деревень. Письмо, которое я Ире написал, несло тон уже как бы бывшей по- молвки. Я не скупился на чувства, которые раскрывать еще было неудоб- но, но которые во мне уже были. Я писал, что приеду, как только выпадет окно между дежурствами. Ответ пришел быстро: "Здравствуй, Мишель"- у меня померкло в глазах. Она спрашивала, не спешу ли я. Что, кажется, я спешу в отношениях. От своей души она ме- ня не отталкивала. Только теперь ее надо было добиваться. Что произошло я не понимал. Я был унижен и растерян. И собирался с силами. -Почему...ты...так...написала? - начал я когда приехал. -А как я написала? -Так.У нас ведь был договор. -Какой договор? -Ну, что мы поженимся. -По-моему, такого договора не было. -Как?Ну ведь был же у нас разговор в тот раз. -Миша, по-моему, ты придаешь словам слишком большое значение. Я разве давала тебе обещание? -...Нет. -По-моему, ты поспешил с этим письмом. Я был раздавлен. -И что мы не будем жениться? -А ты чувствуешь в этом необходимость? -Ну, ведь тебе же нужен муж? -Даже если и нужен, по-моему, это не твоя проблема. -Ну, ведь нужен же. Не понимая почему она так со мной разговаривает, но чувствуя, что душой она как-то располагается ко мне, я начал ее умолять. Но я не только умолял. Один раз, выведенный ее неопределенностью, я потребовал от нее определения ею моего статуса, пригрозив уйти, если я ей не ну- жен. Но она не дала отказа. Надежду в ту поездку она мне оставила. Мы стали ближе друг другу. Дома я стал чувствовать себя гостем. Приезд че- рез поездку меня обнадежил:на ее дверях висела тюль, похожая на фату невесты. Я становился своим в доме. К следующему моему приезду тюль ис- чезла. Я опять почувствовал себя на птичьих правах. В ее исчезновении чувствовалось что-то зловещее. Я как-то постарался о ней спросить в разговоре. -Мальчишки прожгли спичками,-сказала Ира. Я успокоился. Мы все чаще стали появляться на людях. Нечто, иду- щее от нее совпадало с моим отношением к ней, но ее отказ определить мне словами мой статус по отношению к ней меня тревожил и насторажи- вал. Ира заочно поступала в ВУЗ в другом городе. Перед поступлением она приехала познакомиться с моей матушкой. Знакомство проходило так, как это наверное и бывает. Я заставил матушку, делавшую ремонт в доме, слезть со стула и, пытаясь быть торжественным, сказал ей о нашем реше- нии. Матушка из спокойной стала тоже несколько торжественной. Вечером, за столом матушка спросила Иру какого она года. Узнав, что она меня старше, матушка на мгновение поморщилась. "Наверное, подумала о се- бе",-подумал я почему-то. В городе, где находился Ирин ВУЗ, жил мой знакомый. Я предлагал ей остановиться у него по его возможности, но хотя она его адрес взя- ла, она предпочла остаться независимой. Прощались мы у Иры дома. Я уез- жал полным, не подкрепляемый ее словами, чувствами. Она меня провожа- ла. Поцеловав ее, я поднялся в вагон и выглянул из него. Она кокетливо помахала рукой, складывая ладошку на поднятой руке пополам. Я почувс- твовал себя каким-то шизофреником. Приехав домой, я написал ей письмо, в котором тоже оставлял ей только надежду. Она позвонила. -Это ты так решил поддержать меня перед сессией?- печально спро- сила она. Я начал ее успокаивать, но чувствовал, что этого бальзама мне не хватает. Оставалось только ждать встречи. После поступления у Иры был отпуск, и ее приезд ко мне планировался однозначно. Время потекло. На- конец-то! Ира приехала с сыном. Как-то утром позвонил Павитрин после года разлуки. -Поможешь закидать машину раствора в опалубку? Было солнечное ут- ро. -Поедем?- спросил я Иру. -Поехали. Машина в тот день не пришла.У нас договор был до обеда. Павитрин с братом сварили картошку. Сели. Забыли о ложках. Они, развалясь, сидели на своих стульях и переглядывались друг на друга, не желая идти. -Хо, мужики!- презрительно сказала Ира. Она встала и принесла лож- ки.Этой решительности у меня как раз и не хватало. Мы уехали. Вскоре из-за непонимания друг друга у нас опять случилась ссора. Своим недове- рием была виновата она, резкостью -я. После каждого его проявления я все больше чувствовал себя одиноким и раздражался этим, так как она присутствовала рядом. -Ты что так всю жизнь собираешься жить?- спросил я.-Собирай тогда свои вещи и уезжай домой. Говоря так, я надеялся, что она не уедет. Хотелось как-то с пози- ции силы отреагировать на случившееся -как это она делала по отношению ко мне. Но я переборщил. Она собралась и уехала. И тут я сразу понял как выглядит позиция силы. В первую же ночь мне приснился сон, в котором она мне пела "Ябло- ни в цвету" и ароматы яблок и зелени перевивались с ароматами, шедшими от ее тела и голоса. Утром как-то без задней мысли я однозначно знал что мне делать. Я пошел на автовокзал и взял билеты. -Все. Хватит.Я тебе не пятилетняя девочка разъезжать неизвестно с какой целью по людям. Я душой почти стоял на коленях. -Нет. Я уехал ни с чем. Поехав на огород, я смотрел на столбы для забо- ра, которые вкапывала она с сыном, ведро, в котором варил гудрон Да- нил. И вдруг меня начало осенять. Я свободный человек, парень. Действи- тельно моя психика не в порядке. Я сам ей об этом говорю. Разве не имеет она право на недоверие, когда я позволил ей написать вместо напутствия такое. Разве не имеет она право оберегать свою душу, когда она отвечает за судьбу другого беззащитного человека в этом жестоком мире. Я начинал открывать в ней новые глубины. Моя душа в них проваливалась. Я помчался домой, хотя только пришел на огород. Расстояния для меня не существова- ло. Моя настойчивость ее смягчила. Она не стала отбирать у меня послед- ней надежды. Однако поднимать вопрос, о том, когда она снова приедет в Благовещенск окончательно, мне было страшно. После ее отъезда, я сразу уволился из Усть-Ивановки. Причин было 2. Прошло уже 4 месяца, как я там работал, но мне не начисляли денег, положенных за вредность рабо- ты. Психология кнута была еще в силе, которой потворствовало еще мое неудобство часто требовать деньги для себя. Себя я настраивал на два месяца голого оклада, с надеждой подойдя к старшей медсестре после первого. Настойчиво предупредил после второго. После третьего мне ткнули на пыль под одной кроватью. -Она стоит сто рублей?-спросил я.Это было бессовестно тем более, что при сдвоенном и строенном с другими санитарами дежурствах заста- вить работать больных, сестры бежали охотней ко мне. Сказать им было нечего. Как-то вечером, когда из дежурной смены я остался лишь с моло- денькой сестрой, раздался звонок в рабочий вход. Я открыл дверь. На по- роге стояли 2 наших выпивших санитара с таким же дружком. Они вошли. -Позови Убаревича. Это был единственный больной, который у меня в груди вызывал пос- тоянное что-то. Уже месяц, как он постоянно сам кормил больного, кото- рый, будучи привязанным к кровати, смыслом своего полубреда и видом представлял забавную картину. -Саша, почему ты делаешь нашу работу?- спросил я его. -Миша, потому что у меня есть душа. Душа у него действительно была и оставалась, несмотря на службу в ВДВ, 4 ходки в тюрьму, одну из которых за порезанную ножом жену и ха- рактер, мгновенно становившийся сгустком нервов при малейшем неспра- ведливом его задевании. Он также кровно ненавидел милицию, а меня нес- колько первых дежурств звал ментом. Другие же больные, считающие, что у них душа есть и тщательно оберегавшие ее местонахождение, ржали, когда какой-нибудь санитар вдруг бил по губам ложкой того болтуна. Здесь я почувствовал что-то недоброе. -Зачем он вам? -У тебя плохо с пониманием? -Хорошо. -Зови. -Зачем? -Если ты его не позовешь-отоварим тебя. -Давайте. -Пошли. -Пошли. Мы вышли в раздевалку. Один санитар и его друг были моими ровесника- ми. Самому старшему было 40 лет, и однажды он продемонстрировал вбива- ние ладонью гвоздя в фанерную дверь, о чем мне приходилось только меч- тать. Годом позже, открыв для себя Виктора Цоя и в подлиннике переос- мысливая его слова "в каждом из нас спит Бог", я вспомнил, что за 2 недели до этого случая я опять начал заниматься на работе в раздевалке все свое свободное время, едва выпадала возможность передохнуть от рабо- ты - каратэ, к которому все эти годы у меня в сердце находилась лишь любовь. Мой Бог предвидел это? Унизить меня им удалось. И теми, пропущенными мной, несколькими ударами и началом драки, когда этот 40- летний, умник, подойдя ко мне, спокойными движениями начал рвать мой халат, а затем толкнул меня в грудь на подоконник, и я спиной выдавил внутренюю раму. Но и простофи- лей я не был. Мой молодой коллега после драки захромал и на вторую но- гу, а его дружку довелось полежать на полу от моей подсечки. Меня спасли 2 батареи, на которые я запрыгнул, сократив тем самым расстоя- ние от моих кед до их лиц и то, что я оказался "своим мужиком". Но оп- леван я был с головы до ног и жалел, что не позвал Сашу. С его способ- ностями и темпераментом мы смогли бы что-нибудь сделать. Сашу же они хотели отоварить за его "борзоту". Я же чувствовал отвественность за него. А переборщить они могли запросто. "Стучать" на них я не стал, но мой синяк на известном месте сам говорил о случившемся. -Кто?-спрашивали женщины.- Скажи только кто. Молчание тоже выглядело по-пацанячьи и своему наставнику по пер- вому дежурству Коле Чубанову я рассказал. -Ой, козлы!Ой,...-нецензурным прозвищем дятла назвал он своего старшего коллегу. У меня зрело, что надо сказать не только ему. Тем бо- лее, что они рассказали об этом своему дружку-санитару, чьи попытки выехать в работе за мой счет несколько раз оставались бесплодными. Те- перь он улыбочками восполнял их пустоты в своей душе. Перед зарплатой было собрание коллектива. -У кого есть еще что сказать?- спросила заведущая.-Значит, ни у кого больше нет? -У меня есть один вопрос,-сказал я. -Какой у тебя вопрос, Миша? Все, начавшие было вставать, удивленно посмотрели на меня. Саша, сидевший у двери, взглянув на меня, вдруг резко встал и вышел в кори- дор. Вслед за ним выбежал Сережа. -Я хотел бы его задать в присутствии Саши. Но те были уже на ули- це. Я особо и не был против. Когда мы получали деньги у старшей мед- сестры, она вдруг сказала: -Вот он Саша.О чем ты хотел его спросить? -Наверное, о том кто из больных ворует его кеды, когда он спит на дежурствах и бычки в рот сует, -сказал Саша. Первое было. -Кеды- моя проблема, а бычки - тебе наверное свои снятся. -Что ты там про меня сказал заведущей? -Я не успел сказать - ты быстро выбежал. Все ошеломленно молча- ли. В глазах у старшей стало светиться какое-то понимание случившего- ся. Я взял деньги и вышел. Последние несколько дежурств я не выходил на работу-не хотел. Отпрашивался, мотивируя здоровьем, вынужденными поезд- ками. Деньги же за эти дежурства начислили. От больницы у меня было и стекло, нарезанное одним больным по моей просьбе для парника и дачи. Мы с больницей были квиты. Двухмесячный срок со дня подачи заявления ис- тек. Последнее, наверное, тоже подсказал мне подать мой Гид. Однажды к нам в отделение привезли классического психически боль- ного -мужчину в возрасте около 35 лет, снятого милицией с поезда. Нас- колько я мог его понять, он с женой и детьми ехал в поезде Москва -Владивосток. Снят он был в Белогорске, от которого идет железнодорож- ная ветка на Благовещенск. Сам он был из Твери, что сразу приблизило меня к нему душой. Я захотел помочь ему во что бы то ни стало. Даже воп- реки своим обязанностям. Я решил помочь ему бежать из отделения, чувс- твуя, что так ему будет лучше и у него будет больше шансов выжить и выздороветь. Если верить его рассказам, которые у него переходили в откровенную трактовку своих видений, в дороге к ним пристали парни, обманом разлучили его с ней и детьми и сейчас им угрожает опасность. Он так рвался к выходам из отделения, что его привязали к кроватям, чему он особенно не сопротивлялся, так как был интеллигентным и довер- чивым. Тем не менее слабым он не был. Иногда он в кульминационные момен- ты переживаний такую ярость обрушивал на ремни, что мне становилось жутко от мысли, что они могут не выдержать. Поговорив с ним сразу пос- ле его прибытия я пообещал ему вечером организовать ему побег, о чем он меня попросил. Его просьбы задели меня за живое. Когда я услышал в этой постоянной табачной дымке в отделении, сочившейся из туалета ока- ющий волжский говор и увидел его белую кожу и мягкость обращения к медперсоналу, когда не все санитары и сестры отвечали ему тем же, я понял что ему здесь не место лечения. Я видел весь ужас ситуации, в ко- тором оказалась его душа. Его положение представало передо мной тем бо- лее плачевным, что всю свою силу он тратил на доверчивые попытки обра- тить внимание медперсонала к своим просьбам и выпустить его отсюда или помочь его жене и детям. Запутался в себе он основательно. Часто на ме- ня он реагировал с более отчужденным отношением, чем было у него ко мне в предыдущем разговоре. Он не переставал оправдываться за сказан- ное, осознавая, что его могут воспринимать как ненормального. Я чувс- твовал-попади он на волю и вдохни он свободы необходимость оправды- ваться у него бы исчезла. И он бы успокоился. Направленность действий у него была - розыски жены. Мне казалось, что за "парней" он принял ра- ботников милиции, которым, возможно, жена сама и отдала его из-за его критического состояния. Он умер этой же ночью от разрыва сердца.Не сделали вовремя укол. Врач не хотела слушать его бред и мои просьбы помочь ему. От больницы с небольшими исключениями у меня осталось только одно светлое воспоминание- Карпов. Звали его Коля. Он, несмотря на свои со- лидность, возраст и серьезность был тем, с кого постоянно смеются те, кто может смеяться бесконечно. Однажды волейбольная подача, попав в него, выбила его из равновесия, и он, покачнув скамейку, положил ее с элитой отделения на землю. -Мы пойдем другим путем,- дважды сообщал он своим зрителям и сво- ему сопернику по шахматам. Ни его, ни их лица при этом не менялись. Я угарал за всех. Как-то раз с парнем я стал спорить о высоте забора. -3 метра,-говорил я. -2,5. -Ты смотри, я - 178-180. -А я - 185. -Понял?- спросил у меня назидательно Карпов, -ты еще из ... не вылез, а он уже "Аврору" красил. В областной больнице я работу не бросал. Матушка собралась уезжать на Сахалин. До пенсии ей оставалось 3 года. В больнице подошла ее очередь на квартиру. Таня с мужем Борисом и детьми, уезжая по трудовому договору на Сахалин, не стала оформлять бронь, так как в трудовом договоре сохранение прежней жилплощади обе- щалось конституционным стилем. Директор совхоза им тоже не подсказал. Сейчас же оказывалось, что бронь нало было оформлять отдельно, а указ- ка на нее в договоре официальной силы не имеет. На этом основании ма- тушку снимали с очереди на квартиру. Она обошла десятки инстанций - бесполезно. По поводу своей женитьбы я тоже не мог сказать ничего опре- деленного. Оскорбленная не только непониманием, но и некоторыми пред- ложениями некоторых ответственных работников больницы, матушка поехала на Сахалин тоже, зная, что заработки там выше, заключив трудовой дого- вор с одной из больниц, неподалеку от Таниного поселка -в Углезаводс- ке. Я оставался один. Сентябрь и октябрь 90-го года-наверное самое на- сыщенное нердинарными переживаниями время в моей жизни. Когда Ира мне опять оставила надежду, я немного успокоился. Все отношения протекали в настоящем и прошлом. О будущем мне страшно было и упоминать. Но как можно жить без него. Через неделю я опять был у нее. Яркий свет в окнах предвещал недоброе. Дверь открыла ее молодая соседка. -Ой,Миша!Сейчас. Навстречу из-за ее спины вышел одетый парень и, взглянув на меня, вы- шел на улицу. -Заходи,-сказала Ира ярко накрашенными губами. -Сегодня я не могу тебя принять. У нас видишь-банкет. Из кухни вышел другой парень полный болтливого настроения. С ним же он и протянул мне руку. -Сережа. Я молча ее пожал. Он меня понимал и не требовал моего имени. -Ну, ладно, -я стал выкладывать из сумки кабачок и овощи на секретер. -До свидания! И ушел. Состояние было ужасным. Я даже не мог понять от чего. Чувствова- лось, что вся их компания хорошо знакома друг с другом, но присутствие в доме парней я воспринимал естественно. Могла же она общаться с мужчи- нами как с людьми. О большем я и не думал. До глубокой ночи просидев в ожидании поезда и утром приехав до- мой, я усидел лишь до обеда. В сердце что-то щелкнуло и потянуло туда сильнее обычного. Я взял деньги и побежал на автобус. Она была краси- вой. Она вообще была красивой и эффектной. Но в тот вечер ее спокойное лицо было обрамлено каким-то алым сиянием. Каждая черточка лица была нежной и совершенной и излучала покой. Она гладила белье. Я сидел на стульчике и умолял ее вернуться. "Матушка уезжает", -рисовал я ей идиллию. Она лишь покачивала головой. Я чувствовал стену с одним отк- рытым проходом. Я искал его. Я начал о прошлом. -Ты знаешь, когда у меня с психикой было все нормально, я мог представить себя, например, этой стеной. Она заулыбалась, что называется, в усы. -А когда в первые разы ты о себе рассказывала, я сидел и думал: "Вот это волчица!" Ее лицо вдруг озарилось догадкой. Я увидел, что она вдруг все по- няла и сразу как-то бессильно обмякла. Но что она поняла? Моя мысль на- чала усиленную работу. Разрушенная стена отошла на второй план. Однако, благодаря этому мы как-то помирились. Про этих парней она сказала, что они просто коллеги по работе. Ворочаясь в поезде, я не мог уснуть. Мысль ритмично била в одном направлении. И тут она уперлась в неадекват- ность. Ее соседка, открыв дверь и воскликнув, проявила какой-то испуг всем своим существом. Это не вязалось с той легкостью, с которой Ира рассказывала о парнях. Картина происходившего стала развертываться дальше. Когда она вся была передо мной, я застонал. Она вся была во мне. Я знал все черты ее характера. Сейчас, слива- ясь с увиденным, они показывали мне все ее глазами. Я видел, что она - частично раба самой себя и частично ситуации. Что она подавляет свою гордость на на допускаемые унижения этим Сережей. Я видел и как он к ней относится и сравнивал его отношение к ней со своим и стонал, что она и сейчас остается свободной. Я переживал всем своим существом. Мысль текла дальше, вскрывая очаги памяти. Касание первого из них мгно- венно переменило мои настроения: "Так вот почему тюль была снята". "Ах вот почему ты тогда испугалась, когда я уловил запах курева от те- бя". Мысль, что подобное, если не большее происходило и раньше, когда я дышал ее именем, меня шокировала. Теперь я думал иначе: "Нет. Если бы ты сидела на одном стуле, ты была бы доверчивей". Право судить ее, кото- рое я получал от своей чистоты, рождало теперь и искреннее сострадание к ней. Оно усиливалось и тем, что, вспоминая ее озаренное лицо, я по- нял, что она только в тот момент поняла, что в восприятии ее, я по чистоте и непосредственности отношения к ней, был ребенком. Раньше я несколько раз на ее эффектное, подчеркивающее мою мужскую силу, обра- щение, говорил ей печально: "Ты не со мной разговариваешь". Что мне бы- ло делать?Я ее любил и ненавидел. Последнее - не только из-за себя. Все это происходило ведь при Даниле, отправленном спать в другую комнату насильно. Теперь мне стали ясны многие детали его поведения. Я опять застонал. Я и освобождался от нее чистотой. Но я был и привязан к ней душой. И не только ей. И собой тоже. Как-то я сказал ей, что я ее никому не отдам. "Почему я ушел? Мне надо было начистить фас этому Сереже и отправить его вслед за своим другом. А потом ей дать втык",-внезапно меняла направление мысль. Тогда бы я и сдерживал бы и свое слово и по- лучал бы практически полную свободу действий по отношению к ней, и прав на нее, из чего я выбирал второе. Но я проиграл и проигрывал. Более того: я был привязан к ней и своими идеалами человека, которые были в ней и которые, я знал, были не только моими. "Если ты такой сильный и принимаешь человека целиком, у тебя сейчас есть полная возможность продемонстрировать это",-думал я. Но я не хотел этого, так как чувство- вал себя оплеванным с головы до ног, а она и сейчас оставалась свобод- ной. Предложение свадьбы сейчас представлялось окончательным унижением меня в ее глазах и казалось абсурдным. "Вот это жизнь!-думал я.-Это не у матушки под крылом прохлаждаться". Матушка тем временем уехала. Я не знал куда себя деть. Я сутками лежал на диване и думал: "Ну, почему, почему так?" Огород требовал своего. Я ехал туда. Лопата валилась из рук. Мне ничего не было нужно. Ъ_Набор нового опытаЪ.. Я включал музыку и слушал "Алису", "Машину времени". Особенно "Алиса" производила на меня впечатление. Я завидовал силе Константина Кинчева, и мне казалось, что мне до такой силы далеко. В песне "Если бы мы были взрослее" Александра Кутикова есть слова: "Я очки терял, я не понимал, что можно проиграть. Но, но меня спасло, что в те годы, в те годы я не любил считать." У меня вставал вопрос какие очки и что считать. Павитрин как-то с радостью воскликнул:"Я знаю почему первая эманация от человека идет обычно отрицательная, а потом все плохое исчезает, и человек кажется хорошим. Потому что он открывает свою душу, и все плохое растворяется в последущем". У меня возникала куча вопросов-не лицемерит ли этот чело- век? Почему в его психике есть плохое? Значит он способен на плохое? Но ведь душа же одна? То есть в ней плохое сожительствует с хорошим. И как с таким человеком общаться? Как с хорошим или плохим? Слова Алек- сандра Кутикова я понимал, что в детстве, когда люди открыты душой, они не ведут счет отданного, и так же жил и он. А с возрастом он стал рассчетливей, включая счет блоков отданной души. Эта песня стала для меня ностальгической, так как в ней человек с уверенностью пел, ут- верждая совсем не мои идеалы. Так благодаря Павитрину и Александру Ку- тикову в мой обиход вошли понятия "счет отданной души", ее количества, а также "закрытие и открытие души". Границами каждого ее блока становился кашель, плевки и некоторые другие приемы, которыми люди пользуются во время общения. Среди этих приемов были и придуманные мной, например использование повелительной формы глаголов. И тут судьба мне опять подбросила Славу. Мы с ним учились вместе в СПТУ. Потом я уехал на запад. Он, я узнал позднее, попал в тюрьму на 5 лет. Мы встретились раз. Он был мрачен, соответственно времени, ко- торое переживал город и вся страна. Второй раз его лицо несколько просветлело. Я продолжал приглашать его в гости. Я хотел стать бальза- мом его душе, хотя своя и разрывалась. Но, видимо, подсознание чувс- твовало, что вдвоем переносить боль легче. От него веяло какой-то но- вой силой. Он и сам предупреждал, что сильно изменился. Во всем чувс- твовалось знание своего места и меры, усиливающее эту силу. Я же на своем месте оставался разве что только физически. Слава это почувство- вал. У него была проблема. Он хотел отомстить парням, изнасиловавшим его подругу. Он описал мне их приметы. Они неожиданно сильно совпадали с чертами, живущих неподалеку. Когда я пошел его провожать, то показал ему этот дом. -У меня есть знакомый пацаненок.С завязанными глазами пальцем откроет любой замок,-сказал Слава. -Эти зверьки без воды и пищи через несколько дней станут шелковыми и сделают все, о чем я их попрошу. Забрать их в заточение он хотел, выкрадя и увезя их с друзьями куда-то на машине. Я был шокирован. Во второй свой приход Слава пришел с шестеркой. Шестерка, которую звали Димой, расставила перед Славой, усевшимся на диване, 6 бутылок пива, попрощалась и смылась. Слава сделал широкий жест рукой. Для меня он был слишком широким и поэтому я, поблагодарив, отказался. Слава на- чал рассказывать о своих возможностях. Он мог достать собачьи шкуры для двух пар унтов. Я знал сапожника. Начало общему делу было положено. Сла- ва мог достать многое. Но и надо ему было не меньше, чем он мог. У меня же в городе связей было достаточно. Я пообещал одно, другое, третье. Их выполнение требовало времени, но Слава им располагал с избытком. Когда же он принес шкуры, их оказалось только две, а табуны собак, бегавших вокруг его деревни состояли, оказывается из трех собак, так как теперь там бегала только одна. Я был так неуверен в себе и так напуган его личностью, что в ходе второй встречи я отказался от двух наших прежних с ним договоренностей познакомить меня с одной девушкой и одним пар- нем. Это освобождало меня от связей с ним, и Слава воспринял мой отказ со скрежетом зубов:"Пусть будет так!" Но унты мне зачем-то были нуж- ны. Хотя и нужны. Его обман меня относительно собачьих шкур был явным, но я ничего не мог сказать против. Общая картина наших взаимоотношений складывалась печальной для меня. Он знал обо мне все, включая мои ноч- ные дежурства в больнице. И у него был пацан с волшебным пальцем, прий- ти с которым и еще с несколькими он мог в любое мое отсутствие. Я же к тому же был связан им по рукам и ногам своими обещаниями. Я запутался окончательно. Я боялся выйти из своей квартиры. Я не привязан к вещам, но быть ограбленным и поруганным мне не хотелось. "Это тебе наказание за Иру,-думал я.-Слава сильный, она сильная, -это я кретин. Зачем я тогда ушел от нее, оставив ее тому болтуну. Я же говорил, что ее никому не отдам. Зачем я отказался от договора со Славой о знакомстве и настроил его против себя. Он ведь мои побуждения понял правильно. Я ведь первым проявил недоверие. Хотя я отказался и от чувства ненужности мне ни этой девушки, ни этого парня из-за моей неспособности сейчас им что-то дать. Но что-то делать было нужно. Я лежал и перебирал в памяти людей, могущих мне помочь. Все оказывались занятыми своими делами. Я хотел до- говориться с какой-нибудь женщиной, приглядывавшей бы за квартирой во время моих дежурств. Одна родственница, о которой я вспомнил, не пове- рила слову "чист", сказанное мной ей для разубеждения ее в подозрении того, что здесь замешаны наркотики, которые имеются в больнице. Что мне было делать? "Может дядя Валера поможет?- думал я о папином друге подполковнике КГБ. По Славиным рассказам я знал о беспределах, творимых его знакомыми и в людных местах, и возможное сведение Славы счетов с ним меня останавливало. "Тем более контингент не КГБ-шный,-думал я.- Но ведь у него должно быть есть связи в других органах УВД. Может быть чем-то поможет". Дядя Валера Бандурин как и прежде вдохнул в меня столько силы и веры, что я не знал после как его благодарить. Сначала он предложил ор- ганизовать ему встречу со Славой у меня дома. Я отказал ему в этом. Тог- да он предсказал мне все дальнейшие Славины действия и сказал мне в случае затруднения снова прийти к нему. Домой летел я как на крыльях. Оставаясь порядочным, я стал силь- ным. А и с тем и другим Слава считался и уважал. "Постоянство-лучшая черта в человеке", - сказал он мне во время нашей первой встречи. Мы со Славой сделали все так, как и сказал дядя Валера. Победив Славу, я чувствовал уже побежденной и Иру. Во время кризиса и самопроклинания чувство подвело меня к стелла- жу, на полке которого лежали 2 книги, которые недавно пришли от Вали из Твери : "Парапсихология и современное естествознание" и " Исповеди- мый путь" Анатолия Мартынова. Это чувство говорило мне, что это то, что мне сейчас нужно. После "Исповедимого пути" я почувствовал, что в промежуток от крышки черепа до внутренней стороны лица что-то мягко обволакивая приятно затекло и осталось. До этого там была пустота. Сейчас там был новый взгляд на старые вещи и новые понятия "Карма", "Гид","Путь","духовность" (почти все из которых тождествлялись мной прежде с церковью или с несовременным старым). Я начал ими опериро- вать. И тут я начал делать открытия. Ира была старше меня на 4 го- да.Моя матушка отца- на 2. При их свадьбе моей сестре было 5 лет. Да- нилу сейчас 6. Результат брака моих родителей я знал. Начались новые сомнения. Теперь я боялся судьбы. Сомнения усиливались словами Иры, как-то сказавшей: "Это ты сейчас так ко мне относишься, а что будет че- рез 15 лет?" Победа над Славой принесла мне, однако, успокоение и нео- жиданно легкое разрешение этой проблемы. Как и писал А.Мартынов в своей книге, я перестал строить воздушные замки будущего и копаться в разва- линах прошлого. Я начал жить настоящим. В настоящем она мне была нуж- на. В будущем же, если бы отношения себя исчерпали, разойтись всегда можно было по-доброму. Мое восстановление зимой в институте требовало ее переезд в го- род. Работа ей находилась. Карма была побеждена. И в ее рассмотрении я приобрел столько опыта, что чувствовал себя вестником нового знания. Я отвез Ире стопку подобных книг вместе с этими и попросил ее, прочитав их, разобраться в ситуации и принять решение. Свое я ей сказал. О посте- ли в тот приезд я и не думал, чем вызвал у нее презрение. Мою перемену она почувствовала, и я стал иметь на нее больше прав, при полной, од- нако, свободе обоих. Все объединяющее было невысказанным. Я был на дежурстве.После работы я лег спать в свободной пала- те. Под утро мне приснился тошнотворный сон, который нельзя было наз- вать просто сном. Зрительных картин не было. Просто я знал что происхо- дит. С его окончанием я проснулся. Разбудило меня как бы захлопывание двери. После пережитого покой казался раем. Я посмотрел на ча- сы:6.20. Время подтверждало мои переживания. Я не знал верить себе или нет. Какое-то чувство подтверждало, что да. Второй "сон" случился среди бела дня, когда я мыл полы, и я пошел на почту давать телеграмму с благодарностью за эротику и просьбой перестать ее мне показывать. Когда я приехал, Ира стала смотреть на меня с интересом. Оказывается, когда принесли телеграмму, они сидели за столом с очередным банкетом (я по- верил, что это был просто банкет) и парни стали ее допекать вопросами, перед кем это она показывала стриптиз. Но третий сон, от которого меня опять стало выворачивать, положил конец моему терпению. Взяв на работе очередной отпуск, я уехал на Сахалин. С моей сестрой Таней почти всю жизнь мы жили как кошка с соба- кой. При моей доброй собачьей сущности моя внешность всю жизнь остава- лась кошачьей. У сестры же наоборот. Я не хочу сказать, что она злая, но впиться зубами в палец, подобно, иной приласканной кошке для нее не проблема. Один только раз в середине моих школьных лет мы с ней жили около года душа в душу. Этот год с тоской вспоминается до сих пор. Пе- ред армией я стал находить слова для отвоевания своего достоинства и укрепления своей независимости от ее слов: хоть мы и ссорились ее взгляд на многие вещи и после ссор оставался до этого для меня автори- тетом. Во время моего расцвета она была на Сахалине и ничего о нем не знала. После моего стресса мы с ней виделись один только раз, когда она приехала с Борей в Благовещенск для родов Катерины. В тот ее приезд она мне принесла много боли своим непониманием меня. Ей казалось, что я не забываю о том, что надо сходить в магазин или вынести ведро, а де- лаю это сознательно. Я с ужасом стал констатировать факт, что начинаю кричать на подобные претензии. Сейчас, забыв все свои обиды, я ехал к ним с открытой душой. Все мое время нахождения там вокруг происходили чудеса. Правда, не меньше было и мое ожидание их. Я и жизнь и все, что в ней происходило воспринимал как чудо. Но было и интересное. Украден- ная утром из под балкона елка, вечером опять там стояла. Я определил, что это другая. Правда, перед этим были разборки с молодым соседом по поводу его друзей, выносящих из его квартиры какую-то елку, но они нас убедили, что это была другая. И возвращать в обмен другую им не было никакого резона. Да даже если это сделали и они. Потом у Бори пропал бумажник. Просмотрено было все, что можно. Я сел, напрягся, представил ситуацию. За окном стояла его машина."Пойдем, посмотрим еще раз в ней",-предложил ему я. Мы сидели в кабине и разго- варивали. Что-то мне подсказывало, что в бардачке на приборной панели он не смотрел. Я открыл бардачок. Там лежал бумажник. Я опять начинал любить все и вся. Особенно экстрасенсов. Теперь я знал что это за люди. Открывая газету и глядя на заголовки статей, я думал:"Какие люди глупые. Сколько они тратят энергии в бесполезных по- пытках изменить мир. Он ведь сам должен меняться. Ведь, натыкаясь на стену, если нет силы, нужно или остановиться или повернуться или сесть, то есть дожидаясь лучших для этого дела времен, заняться другим делом. Минимум у любого есть в доме. У кого его нет- это ведь романтика в каждом человеке видеть могущего помочь Бога. Любой, прошедший через действительные трудности с ностальгией вспоминает о таком трудном вре- мени. Как о времени собственного становления. К тем же, чей Бог, могу- щий им помочь, спит, или живет в другой плоскости, тоже можно отно- ситься с благословением. Если причины их недеяния себя не оправдают, то то, что они недодали вам вернется к ним. И об этом можно не заботить- ся. Психическая энергия всегда возвращается в излученном виде. Теперь я брал журналы "Публикатор", "Эхо" и штудировал статьи о Шри Ауробиндо, экстрасенсах и во всем видел истину. Моим жизненным принципом стала монгольская пословица:"Не делай завтра того, что можно сделать послезавтра". Рыбалка на море, радушие родственников, как и в другие, последу- щие за этим приездом разы, наполнили меня до краев. Уехал я домой с созревшим решением съездить к Ире в последний окончательный раз. Пони- мание его окончательности стало пророческим. Она с подругой и братом уходила на банкет. Когда я вошел, был поставлен ею перед фактом их ухода. Мне ничего не оставалось делать, как повернуться и уйти. На вокзале, представив несколько часов ерзания на неудобных креслах и хождения по улице мимо группировок сомнительных личностей, я вернулся к ней: "Разреши остаться до поезда. Ключ будет в почтовом ящике". Она мне его оставила. На ее раскаяние по поводу ее пер- воначального отправления меня на вокзал, промелькнувшее в ее глазах, я и не обратил особого внимания. Впрочем, если бы она извинилась, я бы ей поверил. А так на веру у меня уже не хватало сил. Она прислала поздней и брата ко мне. И "сны" мне больше не снились. Но я уже был душой свобо- ден. Уходя, я попрощался с ее братом и не стал с ней. Подъезжая к горо- ду, я почувствовал прединфарктное зашкаливание сердца, что дало мне повод подумать, что она переживает то же. Единственно, при каком усло- вии у меня оставалась вера в наши отношения, это в случае ее приезда в Благовещенск. Я позвонил ей по телефону и сказал ей все, что я о ней думал. -Это не твое дело,- сказала она. -Я даю тебе срок до 10 февраля. Не приедешь-пеняй на себя. -Прощай,- печально сказала она. -До свидания! Я ждал ее до 8 Марта. Все субботы, воскресенья и три выходных праздничных дня, встречая каждый автобус на автовокзале. 9 марта взял 3 журнала "АУМ" и, отправив их, написал ей пожелание начать их читать со 190 страницы первого номера. "Сатья Саи Баба тебе сможет по- мочь",-думал я. Переживал теперь я недолго. Была весна, шла учеба в институте, я и сам был обновлен. О скуке не было и речи. Начиналась школьная педпрактика. Внутри себя я торопил ее приближение. Радости мо- ей не было предела. Я чувствовал полную свободу и открытый путь впе- ред. Теперь моими подопечными становились не мои ровесники или потенци- альные за небольшим исключением зэки, а дети, ожидавшие от меня испол- нение роли светоча, исполнить что я был готов не только програмными знаниями. Лао-Цзы. О нем и его отрывки из "Дао-Дэ-Цзина" я впервые прочитал в книге Н.В.Абаева "Чань-буддизм и культура психической деятельности в средне- вековом Китае" и сборнике научных работ "Дао и даосизм в Китае", когда еще учился в 9 классе. В конце 70-х годов наши соседи за Амуром пост- роили новую телевизионную антенну и наши телевизоры стали ловить их передачи. Фильмы о кунфу и мастерах цигуна потрясали воображение. В кни- гах же говорилось о взаимосвязи всех китайских философий с боевыми ис- кусствами. Каратэ же для меня было если не образом жизни, то ведомым к нему. Посмотрев фильмы "Пираты ХХ века" я сделал нун-чаки и потом схо- дил на него еще 6 раз пока не запомнил каждое движение Тадеуша Кась- янова и Талгата Нигматуллина, а чувства экзотичности фильма не были притуплены накатанностью памяти. С моей легкой руки нун-чаками стали заниматься почти все мои ровесники нашего двора и даже часть приходив- ших в него. Я никому не отказывал ни в их производстве, ни в учительст- ве. Лао-Цзы каким-то непонятным мне еще образом показывал путь к со- вершенству и в нун-чаках. Он поддержал меня и в Алма-Ате, когда у меня обострились отношения с армейцами. Тогда я встретил 2 десятка его изре- чений в журнале "НТТМ" в рубрике "Лицо и мысли". Прочитав его, я опять задышал глубже. Обнаружил его в себе я неожиданно на "дне души". Где-то внутри груди на самом ее дне я почувствовал, что туда точно вписываются и меня греют стихотворные формы Дао-дэ-Цзина. Само же их содержание виделось универсальным не только для всех времен и народов но и для всех соци- альных слоев общества. Сейчас же я обнаружил в читальном зале весь "Дао-дэ-Цзин" в переводе Валерия Перелешина. То что было там показывало бледной пародией мое прежнее знакомство с ним. Я растворялся в строках и пропитывался ими насквозь. Я начал замечать, что моим соперникам при футбольной разминке перед тренировкой было трудней меня обыгрывать после моего чтения "Дао-дэ-Цзина". Моя уверенность в себе в этом случае была непробиваемой. Бессознательные чтения стали сознательными. Когда я читал Лао-Цзы, передо мной вставал вопрос: "Как при отно- шении ко всему внешнему "Я в истине, а прочее - ничто" мудрец относит- ся к людям, к друзьям. Особенно ранили душу строки: " Ни небо ни земля не знают доброты живые твари им что чучела собачьи, но также мудрец не знает доброты и люди для него - что чучела собачьи". В сноске под текстом В. Перелешин указывал, правда, что под этими словами Лао-Цзы имел в виду отсутствие лицеприятия у истинного мудреца, но меня это мало успокаивало. Я хотел в каждом человеке видеть его самого. Но у Лао-Цзы я нашел и еще нечто. "Но ей ли (Истине) оскудеть вместилищу прообразов вещей",-переводил Перелешин. "Как крона дерева сверху (или снизу) в разрезе представляется набором кружков разного диаметра, скрывая полную картину явления, не так ли и видимые вещи нашего мира являются продолжением полных вещей, полнота которых скрывается в неви- димом нам измерении",- написано в "Исповедимом пути". "Вместилище про- образов вещей" здесь ясно перекликалось со скрывающим полноту вещей измерением. "Чему они нас учат?"-думал я о наших преподавателях. -Исти- на же сжиматься учит нас". Для меня это тем более было актуально, что опыт одного расширения у меня уже был. Более того:"Только там, где нет насыщенья жизнь получит толчок вперед". После слова "насыщенье" я подс- тавлял слово "информацией". Требуемое от нас бумаготворчество при на- писании конспектов при моей уверенности в себе, что было не голой ам- бицией, казалось мне маразмом, которого я надеялся избежать. "Ну, нес- колько тезисных заметок,- делал я с собой комп