мной на тренировку в дом офицеров, куда я ходил уже несколько дней. Он поддержал мое предложение. Я пришел к Вадиму вечером. После отдачи ему книги, я пошел домой. Он пошел меня провожать. У обоих чувство радости от встречи было та- ким: эмоции лились почти как у детей. Кварталы мелькали незаметно. - Ну и как у тебя со здоровьем сейчас? - У меня была разомкнута энергосистема. Сейчас я ее практически замкнул. Можно даже сказать и без практически. - Это как? - Ну, полностью очистил содержимое головы от доминантного очага в правом полушарии. Говоря последние слова, я вложил в них ироничный намек, и взгля- нул на него. Он поморщился. Дальше разговор шел о матушке и обо всем. Я рассказывал ему, как я провалился в его "Я"после пробивания его эг- регора. - Я вдруг оказался в таком покое, что мне стало смешно. Он нахо- дится в таком покое, а я пытаюсь ему что-то доказать, рассказываю про поле. Павитрин засмеялся. Мы прошли немного дальше. Я продолжал по хо- ду разговора: - Я же говорил тебе, что я чуть не убил твоего отца в прошлом го- ду. У меня и в этом было нечто подобное, только по отношению к тебе. Но как я могу это сделать, когда я вижу, что ты меня не понимаешь. - Незнание смягчает ответственность, - поспешил вставить Павит- рин. - Незнание не смягчает ответственности - это справедливый закон природы и глупый - судебного законодательства. Я же сужу по-человечес- ки. - Я понимаю. - Как я мог тебе что-нибудь сделать, когда я вложил в тебя столь- ко сил, когда ты - без пяти минут Шри Ауробиндо. - Ну уж Шри Ауробиндо, - сказал Павитрин самодовольно. - Обыватель. Меня полоснуло самодовольство, с которым было произнесено пос- леднее слово. Я сказал это. - Не самодовольно, а с сожалением, - сказал он. - В психозе я видел видение, - продолжил я. - "Я из тебя Павитру сделаю", - говорил я тебе. - Павитра - это кто? - хитро спросил Павитрин. Эта хитреца меня задела, но я продолжал: - Это первый ученик Шри Ауробиндо. В переводе означает "чистый". Вадим стал расспрашивать меня о том, где я собираюсь печатать книгу. -В своем институте. Он опасался, что кто-нибудь из студентов или лаборантов, восполь- зовавшись моей неосведомленностью во всех возможностях работы компь- ютера прочтет необработанный текст, в котором было много информации, способной подорвать авторитет их семьи. Я в порыве чувств писал все очень откровенно. Но когда я пришел домой, как-то само по себе возник- ло решение спросить о помощи Валентину Николаевну Мосиенко - давнюю знакомую, жившую раньше в нашем подъезде, работавшую в политехническом университете. Она, как и всегда, откликнулась на мою просьбу и, пого- ворив со своей коллегой - Акиловой Светланой Геннадьевной, дала мне телефон ее кафедры. Теперь я день за днем с перерывом на обед проводил в компьютерном классе. В класс приходили студенты, занимались, играли на компьютерах, часть из которых постоянно была свободной. - Можно, я приведу знакомых себе на помощь? - спросил я Олю - ла- борантку компьютерного класса. - Приводи. Я стал думать, кого бы мне попросить. Ответ долго ис- кать не пришлось: Олю Павитрину. Ее сестра с Сергеем, находясь дома со своей маленькой дочкой, могли свободно присмотреть за Ильей и Алиной. Оля в школе училась в УПК на машинистку и имела скорость печатания в то время 157 ударов в минуту. Два-три дня работы на компьютере эту скорость восстановили бы свободно. Я был словно одержимым. Ужасы, которые мне приходилось наблюдать в автобусах и в общественных местах, когда из-за одной бессознательной интонации человека на него начинали орать и обзывать последними слова- ми, показывали мне бессмысленность всей моей жизни и любого другого дела, пока все это будет продолжаться. Выходом же из того уровня тре- вожности и стереотипов человеческого восприятия ближних, которое при- сутствует у большинства людей, я видел даже в незначительном повышении веры в будущее или настоящее и с отвлечением людей от их каждодневных забот. Точнее, делание дел при мыслях о другом. На печатной машинке, которую мне дала знакомая девушка - Нина, я напечатал памятки: "Для адаптации психически больных. Если сказанные вами слова у вас на глазах становятся сгустком бо- ли, от которого невозможно избавиться, значит, вас не понял человек, которому вы их произнесли. Успокойтесь, вернитесь домой и постарайтесь от них очиститься, как и от этого полевого комка. Ваша боль пройдет, когда вы это сделаете. Врачам. Причины шизофрении хорошо показывает такой наглядный пример: про- езжая в автобусе, наверное, каждый обращал внимание на то, что, если смотреть на землю во время движения транспорта, она продолжает дви- гаться и после его остановки. Это происходит во время движения полево- го субстрата из отдела памяти перед взором. Галлюцинации при шизофре- нии происходят подобным образом. Только движущей силой, способствующей их появлению, является мышление собеседника больного. Лечение шизофре- нии просто. Боли больного исчезают по мере заполнения его биополя. Больного необходимо на время изолировать от излишнего общения и, успо- коив ему душу, научить его правильно понимать людей и правильно и точ- но выражать свои мысли и чувства. Частичная потеря памяти, так называемый склероз, происходит из-за того, что сознание пересекает подсознательные отделы психики - нераз- работанные участки мозга и собственного биополя. Полнее картину причин склероза при "ишемии" и самой ишемии показывает выражение древних: "Оберегай духом тело". Недостаток "духа" - биополя, которое еще носит название энерго-информационного поля, открывает участки мозга, спо- собствуя тем самым появлению склероза. Выход из проблемы прост. Успо- коение души даст закрытие биополем мозга. Родственникам больного. Излечение вашего больного родственника возможно лишь при правиль- ном отношении к нему его знакомых и близких. Поэтому вам необходимо помочь ему и им в этом, так как мысль преграды не имеет. Вы должны стать посредником в отношениях между ним и ими, если в этих отношениях присутствует недружелюбие, помирив их". После этого я стал расклеивать их по городским вокзалам. Хотел я это сделать и в больницах города у регистратур, но у меня отбил жела- ние Вадим и человеческие настроения. Вадим, которого я попросил сде- лать это в его поликлинике, сказал, что ему это чревато производствен- ными осложнениями. Я предлагал ему спросить сначала согласия у работ- ников регистратуры или просто незаметно повесить на доску объявлений в фойе тот листок в виде частного объявления, но бесполезно. После он у меня попросил этот листок принести, вызвав недоверие к себе. Я ему принес. На вокзалах, где мне случалось побывать после наклеивания лист- ков, я увидел, что последние безбожно срывали. Что плохого в том, что люди больше будут знать полезного, пусть даже необычного? Весь этот день и вечер я чувствовал себя неуютно. Было какое-то чувство противохода микрочастиц в невидимых глазу каналах головы, что вызывало некое беспокойство или, можно сказать, раздражение. Я лег в медитацию. Как-то однозначно внутри всплыло курение. Я, понятно, не курил. Курил он. Это видение черноватым сгустком, напоминающим отноше- ние к чему-нибудь темному, появилось у меня в правом боку. Одновремен- но возникла мысль о Вадиме. Я стал вспоминать его отношение к сигаре- там. Курение постоянно вызывало у него внутренний конфликт. Для меня вопрос был исчерпан. На следующее утро, проснувшись полседьмого, в семь часов утра я был у Вадима. Взяв соседский коврик, я подстелил его под себя и сел на ступеньке лестницы в ожидании, пока Вадим пойдет на работу. Когда он открыл дверь, его глаза автоматически достигли вершины его сознания. - Так заикой можно оставить, - сказал он, несмотря на то, что я сидел на приличном расстоянии от его двери. Мы вышли на улицу. - Я пришел к тебе попросить тебя бросить курить. - ?! - Ведь курево же вызывает у тебя внутренний конфликт. - И огромный. - И я это чувствую. Пока мы находимся в соавторстве, ты должен это сделать ради меня. Он начал колебаться. - Хорошо, - сказал я. - Если ты этого не сделаешь, я забираю кни- гу назад и пишу сам. - Подожди, подожди, - начал он. - Зачем так категорично? - Во-первых, желание бросить курить у тебя есть, и бросать ты бу- дешь все равно. Во-вторых, я сейчас иду по лезвию бритвы, и если ты не хочешь этого понять и не можешь ради моего здоровья или даже жизни от- казаться от своего удовольствия - я не собираюсь тебя ублажать за свой счет. - Может быть, я тебе помогу, если скажу, что тебе, если ты это делаешь, нужно делать легко, не участвуя в действии, - продолжил я. - Но сейчас тебе необходимо бросить курить, это однозначно. Так он и сделал. Курить он бросил, через некоторое время начав снова, следуя моему совету, и каждый раз своим взглядом как бы говоря: "Ну что тебе еще надо?", причиняя мне простую человеческую боль. К тому времени я перестал так остро ощущать дисгармонию на расстоянии и разговоров об этом больше не заводил. Однажды утром я позвонил Вадиму на работу и пригласил его вечером прийти ко мне с Сатпремовым посидеть за разговорами. Он согласился. Когда он положил трубку, я вдруг почувствовал, как у меня в затылочной части головы начинают сходиться две огромные структуры, наподобие ко- лец ножниц, когда одно находит на другое. Одновременно с этим у меня внутри наступил покой, о котором приходилось только мечтать. Я стал недоумевать - как я раньше не мог понять причину своего беспокойства и жить в том содоме. Вернувшись на несколько предыдущих мгновений време- ни назад, я увидел, что полость моего сознания была выстлана мягкой полупрозрачной духовной тканью, приглушавшей вибрации, идущие от этих структур. К тому же предыдущие годы жизни давно стерли в моей памяти понятие нормы душевного состояния, и я привык подстраиваться под то, что есть. Мне сразу стало понятно, что наша "вражда" с Игорем в созна- нии Вадима успокоилась. Только такое влияние его сознания на мое, не только сознательно, но и бессознательно оставляла у меня вопросы к прошлому. С ними пришел еще Сережа. Перед тем, как мы сели за стол, я спросил Вадима его мнение, если я отдам Игорю для прочтения кусочек текста, в котором я описывал позапрошлогодние события, которые готовил опубликовать: "А потом был Игорь Сатпремов. Он бестолочью не был. Он был ум- неньким. Чтобы успокоить свой комплекс неполноценности, он решил про- верить, действительно экстрасенс я или нет, чтобы не остаться в той же кочке, из которой год назад мне, принесшему ему на работу К. Кастанеду "Дверь в иные миры", он со смехом сказал: "Иди, Миша, совершенствуйся дальше". Я был открытым, доверчивым и фанатичным настолько, что у Иго- ря были все основания подозревать, что я далеко ушел в развитии своих способностей. О больнице я ему, как другу, рассказал. Но ни это, ни тот мешок дешевого риса, который я ему сделал, работая в магазине грузчиком, не смогли Игоря уверить в моих, если не самых добрых, после прошлого, то в нейтральных чувствах, это точно. Поэтому, чтобы не просчитаться, в очередной приход, он решил проверить это сам. В этот раз он пришел со своим другом. У меня уже были гости - мои бывшие ученики - парни, в классе которых я проходил практику. Они пришли поздравить меня с 23 февраля и отметить бутылкой коньяка этот праздник. - Кис, кис, кис, - начал передразнивать меня Игорь, когда я стал звать кошку, выскочившую вслед за пришедшим соседом на лестничную пло- щадку. - Тьфу, тараканы здесь везде плавают, - сказал он, отплевываясь после дегустации жидкости, уже неделю стоящей в стакане. - Он там был до твоего плевка или появился после? - спросил я его. Ни мой вопрос, ни хохот парней ему не понравились, поэтому он ре- шил испытать меня дальше. Когда я, перевернув окончившуюся пластинку, вернулся на свое место и сел возле колонки, через некоторое время я, и до того чувствовавший себя неважно, стал чувствовать себя еще хуже. Мою голову как-то замутило и повело в сторону колонки так, что я вооб- ще на мгновение выключился из восприятия окружающего. Вдруг муть ис- чезла и боковым зрением я вдруг увидел желтое Игорево сознание, влета- ющее Игорю в голову за чуб и скрывающееся в голове, подобно тому, как укладывается петушиный гребешок. Впрочем, оно у всех людей подобно Солнцу. Игорь встрепенулся и пошел в туалет прыгать и анализировать проверку моей сенситивности. Одно остается непонятным. Зная предусмот- рительность Игоря и щепетильность, как он не мог предусмотреть, какие прыжки ему пришлось бы делать вокруг меня, если бы со мной в ходе его эксперимента что-нибудь случилось? Был там и еще один факт из жизни Игоря, но о нем здесь я написать не могу". Вадим согласно кивнул. Ужин прошел почти как всегда, за исключе- нием только чувства новизны реальности и будущего, что и задавало весь тон вечеру. Один раз на сказанную Сережей шутку мы с Игорем расхохота- лись в один голос, в то время как Вадим удивленно на нас посмотрел и сделал про себя вывод о разнице отношения к говоримому. Как я начал понимать тогда: его сознание было на другом уровне, на другой волне восприятия реальности. Обратил я внимание еще вот на что. У каждого из присутствующих длина взгляда была состоящей из одного колена длиной примерно по мет- ру, в то время как у Вадима - из двух по метру каждое. С чем это свя- зано, я понять не мог, знал только, что отражает что-то духовное. Когда парни уходили, я отдал Игорю вышеприведенный фрагмент, на- деясь, что он поймет, что я после этого жеста остаюсь чистым. Сказал после прочтения отдать этот листок Вадиму. Садясь в машину, Игорь с трудом выдохнул: "Извини" (за прошлое). В ходе вечера Игорь, взяв бутылку из-под коньяка, стоящую на сто- ле, и, разглядывая этикетку, спросил у меня ее емкость, несмотря на то, что она на ней была написана. После этого "извини" у меня остался незакрытым один вопрос: если бы я удовлетворил его вопрос, проявив тем самым простоту, стал бы Игорь извиняться или нет? Я на вопрос Игоря не ответил, почувствовав неискренность, в результате чего Игорь стушевал- ся и опустил глаза. Иногда я думал: "Представить Брюса Ли. Станет он бояться сказать близкому человеку, куда он идет из страха, что его "вычислят"? Станет ли он отказываться от очевидной выгоды, которая сама идет в руки из страха что этот человек сядет на шею, предъявив потом счет? Причем не по большому, а по малому бытовому счету, при том, что этого человека он знает давно. Неужели в любой момент времени он не сможет сказать свое мнение, в том числе и то, которое будет отличаться от мнения ему невыгодного? И в чем отличается от него большинство людей, трясущихся за свое будущее и теряющие и его и настоящее? Только слабостью своих эмоций?" Однажды, когда я к Вадиму пришел, увидел, что он продолжает на меня обижаться за записку в прошлом году. Что эта его обида - единс- твенная причина, не дающая нам друг другу только давать. Я готов был вылезти из шкуры и извиниться перед ним за ту обиду, но я не мог этого сделать, так как не было ни грамма лишней энергии - я не мог открыть рта по этому поводу, так как уже извинялся за то. А он про это, навер- ное, забыл. - Знаешь, какое у меня предложение - спустя два дня сказал я Па- витрину, придя к нему в гости. - Давай, ты будешь писать свою часть книги. Твоя задача будет в том, чтобы, начиная с августа или даже вес- ны 1992 года ты все свои сны и предчувствия, связанные со мной напи- сал, вспомнив как можно точнее дату их переживания, отдашь их мне, а я их сопоставлю с моими состояниями и отношением к тебе в тот момент. Это ведь будет интересно. Внезапно на лицо Вадима набежала тень. - Знаешь, - сухо сказал он, - у меня плохая память на сны и чувс- тва. Я, наверное, не смогу тебе вспомнить. Он сидел ко мне левым боком, глядя вперед в одну точку, точнее в себя. От его правого полушария к левому вертикально двигались полевые слои, рождая у меня чувство, что мне надо уйти. Едва я об этом поду- мал, как Вадим стал мне давать понять, что разговор окончен, и мне на- до уходить. Происходящее вызвало у меня чувство своей абсурдности. Я понял, что выдал Вадиму какую-то вибрацию, в которой он не мог узнать меня или которая дала ему повод заподозрить меня в обмане душой. - Да, ты меня не понял - воскликнул я, тем не менее сдвигаясь в прихожую перед его принуждающим провожанием. - Что я такого сказал? Если хочешь - не пиши, я и так знаю все что мне надо - сам все напишу. Я изо всех сил старался зацепить словами какой-нибудь свой энер- гетический центр, чтобы насупленную физиономию передо мной сделать ли- цом. Получилось. Лицо Вадима расплылось в улыбке - он узнал меня. -Заходи, - он опять сделал широкий жест. Потрясенный от того, что это происходило в присутствии Сережи, но больше всего от того, что как мое собственное отношение к Вадиму не менялось на протяжении всего этого инцидента, так и от того, что я оставался свободен все это время по отношению к нему во всех отношениях, я прошел на кухню. Всю эту минуту он строил свое отношение ко мне вне меня, как будто к какому-то мне внутри себя и оставлял меня настоящего, стоящего перед ним, нетронутым своим отношением, разве что только наполовину - выгоняя. У меня напо- ловину отпал прежний энтузиазм, и я оставил это предложение ему на его усмотрение. "Вот это восприятие - думал я, возвращаясь домой. - Как у попуга- ев в Африке в брачный период: если ветка закрывает лицо избранника - значит это уже не он". После я говорил ему об этом случае. Он удивленно слушал. С удив- лением я обнаружил, что я в его поле нахожусь в том же месте, где и он в моем. Он на мгновение задумался. Вспышка озарения у меня вызвала та- кую же вспышку озарения и у него. Я вспомнил затылком правого полуша- рия, и он вспомнил этим местом свое - то что хотел сказать. - Сережа просит у меня почитать то, что ты пишешь. - А ты что? - Говорю - нельзя. Он говорит, а я так, чтобы он не узнал. Я говорю - узнает. У меня осталось чувство того, что он имел в виду, что узнаю я дистанционно. Мне это польстило. Мы сидели с ним в его машине. - Я считаю, что первую часть книги печатать не надо, а только вторую, - сказал он. Я почувствовал удар. С его стороны он мог выгля- деть уколом, но я увидел нечто похожее на черное бревно, ударившее ме- ня силой палки торцом в грудь. Зачем меня бить, я понять не мог и по- думал, что суть проблемы, наверное, в том, что Вадим не понял взамос- вязи обеих частей книги. То, что он не хотел, чтобы я писал про все его художества, мне было понятно. - Хо, это значит, ты не очистился. Ты не понял хода моей мысли. Суть книги в том, чтобы изложить весь путь как вниз, так и наверх. Ведь без первой части будет непонятно, откуда что взялось во второй. - Да. - Значит, первую тоже надо печатать. - Да. То как он легко и игриво соглашался, вызвало у меня подозрения в обмане. Как будто вопрос он задал для каких-то других целей. И было удивительно то, что если он это делал искренно, он рассчитывал от меня услышать другой ответ. Он довез меня до дому. Ложась спать, я не мог заснуть. Не давали успокоиться его слова о том, что не надо печатать первую часть книги. Что они могут означать? Он ведь может меня просто обмануть. Когда кни- га будет напечатана, под каким-нибудь предлогом он возьмет ее просмот- реть. Понятно, что я ему теперь не дам. Но общаться, будучи на взводе, означало постоянную трату нервов в ожидании подлости. Огромный черный психический канал, что и имело вид непонятного бревна, будучи неопре- деленных размеров, но выходя из меня, вытягиваясь до середины улицы, нес собой фразу Павитрина о том, что не надо печатать первую часть книги. На протяжении всего его выхода из меня каждый его участок, по- добный сегментам дождевого червя, нес мне боль той шершавой чернотой, которой он был окутан. Лишь сам его конец, вышедший из меня, был бе- лым. Пока из меня шла чернота этого канала - я был на взводе и недалек от того, чтобы кинуться и по меньшей мере набить морду тому, кто его задал. Но когда из меня вышла белая часть этого канала - она принесла мне какое-то облегчение. Тем не менее я открыто ему сказал о своих страхах, о том, что после его вопроса, я потерял к нему доверие. - Я боюсь, что когда книга будет написана, ты нажмешь клавиши, и она не будет издана. Он ответил что-то непонятное. Я ей рассказывал о тех чувствах, которые она во мне вызвала к се- бе в то время, когда я лежал в больнице. Но мой рассказ нес вид не признания, а разговора. Я говорил ей, сколько она у меня вызвала боли тем, что она находится по ту сторону жизни, что у меня нет смысла даже в мыслях помечтать о возможности разделить эти чувства с ней. Разве только что после моей выписки. Я еще не знал, что мне не давало расс- лабиться по отношению к ней в своих мыслях. - Вы должны рождать собой и у больных отношением к ним простое человеческое чувство, которое не привязывает к себе. Вы любите - при- вязываетесь сами и привязываете к себе больных. Изгнание из церкви. Это был мой предпредпоследний приход в церковь. Александр после службы стал разговаривать со мной как с дурачком. К нему присоединился второй Саша. - Какой может быть микрофон без покаяния? Почему ты не выходишь к сцене, когда принимают веру остальные? - Да я верю в Бога и так. - Вот я сейчас подойду к нему, - с этими словами он подпрыгнул к одному парню, - и буду его дергать, как ты меня - снимай пальто, сни- май. Я буду умным или дураком? - Ходишь, только понтуешься - добавил второй Саша. Это меня зацепило. Я и не собирался понтоваться. На следующий день я сидел в компьютерном классе, когда откуда-то сверху пришла мысль отнести памятку об адаптации больных пастору из Литвы. Он выступал сегодня последний раз. Вечером я подошел к концу службы. Я стоял у колонны, пользуясь покровом зимнего вечера и ждал, пока пастор из Литвы закончит прощаться с пастором Александром. Когда литовский пастор пошел к машине, я, проскользнув между прихожанами, очутился перед ним. - Вы говорили, что были хирургом. Вот, распространите это в психи- атрические больницы. Он с удивлением взял листок. - Заклинаю, чтобы ты не появлялся больше в церкви, - сказал пас- тор Александр в отчаянии, увидев меня. Услышав это, я сам пришел в от- чаяние. - Я о тебе в газету напишу. Запомни - психическая энергия всег- да возвращается в излученном виде. Я все-таки решил сходить в церковь еще раз. У дверей стоял второй Саша. - Саша сказал, что он не Бог, - сказал ему я. - Правильно, не Бог. - А как не Бог может узнать Бога? - Знаешь, -сморщился Саша, -я не хочу этой демагогии. А кто Бог? Ты Бог? - Я - Бог. - Какой ты Бог, если тебя гонят из церкви? Я ему ничего не ответил. Я знал что вместе с водой, за которую они принимают мою внешность, они выплескивают и ребенка. Под словом "Бог" я имел в виду то, что я, если не весь, то часть Бога точно. Как-то с пастором мы встретились в автобусе. Он спросил меня про мои взгляды. Они оставались прежними. - Ха-ха-ха! Мишаня, будь благословен. Еще одни стихи той зимы: Судимые, судители зачем-то созданы. Могли быть созданы они лишь обществом порочным. Судья безмолвный правит миром сим. И то, что делает он - это всегда точно. Когда к Судье приходит вдруг один, То получает он на то же право. Но происходит чудо - он права судьи Берет лишь изредка, ведь есть в другом управа Тем людям, что во тьме сознанья своего Пришли к нему, гонимые судьбою. Они ведь невиновны, что творят Бесчинства грешною своею головою. Им нужно показать, что в мире нет Злодеев, подлецов и прочих негодяев. Есть только понимания предел Того, кто злость из жизни выделяет. Однажды ночью мне приснился сон: по середину голени я захожу в реку, разговариваю с хорошо знакомым человеком, девушкой. В этот момент я чувствую как за мою левую ногу, ее часть, находящуюся под водой, неви- димая, но огромная сила начинает тянуть вниз - вперед под воду. По- верхность реки остается неподвижной, но я чувствую это существо, его силу, которое находится прямо передо мной под водой. Создается чувство что оно - сама сила, а не живое существо, почему поверхность реки ос- тается неподвижной. На одно мгновение, потеряв было равновесие, я ис- пугался. Но, после того как я телом отпрянул назад, я почувствовал, как ко мне приходит равновесие и устойчивость, а сила этого существа по отношению ко мне начинает исчезать. От этого страх через мгновение стал становиться исследовательским интересом. Физически не просыпаясь, но имея ясный, как при бодрствовании, ум, я почувствовал, что это су- щество - не какая-то невидимая сила, а реальное живое существо парал- лельного мира. Я почувствовал это так явственно, как если бы я, услы- шав человеческий крик, поверил говорящему, который бы сказал мне, что кричит человек. Это чувство пришло само на мой немой вопрос, и я, все также не просыпаясь, отметил, что я просто не смог бы в это поверить и просто допустить мысли об этом, не имей я представления о потусторон- них встречах Р. А. Монро. Тогда бы я мог просто испугаться. Поверх- ность реки стала становиться поверхностью Реальности, над которой на- ходилось все мое туловище. Правую ногу я тоже видел и чувствовал цели- ком. Левая же продолжала виднеться только до середины голени. Нижняя ее часть оставалась мне невидимой в другой части Реальности. Я обратил внимание на то, что линия раздела Реальности проходит через место, в котором энергетические каналы за годы, проведенные мной в стрессе, об- разовали пучок, сходящийся в конус с округлой вершиной, в осевой части ноги, смотрящей вниз. По мере выхода этих энергетических каналов из ноги в стороны я переставал их ощущать. Одновременно я почувствовал то, что это существо, несмотря на свои размеры и силу, не имеет в сво- ем "рту" и вообще, похоже, всем теле, острых костных образований. Об- раз же его действия стал мне казаться тупым. Оно, вроде, не могло меня даже съесть, удайся ему меня утащить. Похоже, его занимал лишь сам процесс действия. Обретя равновесие, я просто смотрел, как ослабевают его силы по отношению ко мне, и чувствовал, что оно скоро отпустит мою ногу. Когда я проснулся, я тут же вспомнил ужасный сон, который я пере- жил в пятилетнем возрасте. Последнее время он мне часто вспоминался и днем, но вспоминал его я по другому поводу. Это был единственный кош- марный сон, впечатавшийся мне в память своим кошмаром. В ту ночь мне приснилось, как огромная крыса тащит меня в свою нору, подобно тому, как это делала крыса Шуршура. Только в отличие от Буратино, я не мог из себя выдавить ни звука. Я кричал изо всех сил. Отец, мать, сестра были где-то рядом, в соседней комнате, потом они и сами зашли в комна- ту, где это происходило, но они не видели ни меня, ни крысы, а я не мог привлечь их внимание как не старался. Созвонившись с незнакомым парнем, мы договорились с ним встре- титься в 10 часов. В лифт вошел мужчина и парень. Мужчина вскоре вы- шел. Оказалось, что мы с парнем едем не только на один этаж, но и идем в один кабинет, у дверей которого познакомились друг с другом. Мне в общем был не очень удивителен настрой с ним на одну волну после перво- го же телефонного разговора. Я хотел закончить работу на огороде, оштукатурить и доделать дом и уезжать на запад к отцу. Штукатурка в прошлом году у меня получилась неровной, и я решил попросить Женю Тимошенко и Леню Куропова помочь мне в этом деле. Договорившись с Женей, в одно прекрасное утро мы пришли к Лене. Посидели, поговорили обо всем. Затем Леня стал рассказывать про случай на охоте. И тут неожиданно я вспомнил что-то другое, что грозилось за- быться. Извинившись, я прервал Леню и спросил его о насущном. Разговор переключился в другое русло, но неудобство от того, что я Леню прер- вал, меня не покидало. Пока Леня объяснял мне последнее, что я у него спросил, я сидел, слушая, и повторял про себя, не переставая, чтобы не забыть "Ну и что? Ну и что?", чтобы сказать эту фразу сразу, как Леня закончит объяснять то, что я спросил. Леня закончил. Я сидел и выжидал время, чтобы не быть невежливым, не переставая про себя задавать этот вопрос. -Ну и вот, - вдруг сказал Леня в тон моему немому вопросу. Мне стало не по себе от такого неожиданного единодушия. Я посмотрел на Ле- ню, чтобы узнать, понял он, что ответил на мой незаданный вопрос, или нет. Но по его взгляду понял, что он не понял. Это меня успокоило. Однажды я хотел было пойти, но, сидя в кресле, вдруг повернул свою голову влево и направил свой взгляд вниз, ощущая однако, вместе с желанием это сделать, нежелание. Когда я повернул голову назад, по- чувствовал, что сознание потеряло свою высоту. Мягкая и почти неощуща- емая, нераспознаваемая, прямо-таки йоговская сила, проходя сквозь верхние слои моего сознания, сжимая его и унижая его в самом себе, заставила потерять меня часть своих личностных качеств - таких как достоинство и простое самоуважение. Понятно, что мне на руку был такой опыт, так как я стал уже забывать сценарий последнего психоза, а это давало мне новые ответы с других сторон на ранее пережитое. Я стал по- нимать то, что происходило со мной летом. Мое сознание, проходя сквозь участки собственно моего сознания, в результате духовного роста попа- дало в полость сознания, надстройкой возвышающуюся над моей головой. Попадая в нее, мое сознание растущим духом начинало телу придавать формы Павитрина, оживляя кортико-висцеральные связи, чувственную сферу и другие пути, соединяющие сознание, психику с телом, которые когда-то у меня были в действии, когда я себя чувствовал Павитриным. Выходя из своей квартиры, на лестничной площадке я столкнулся с одним парнем, который разговаривал со своим другом. Мы поздоровались за руку. Он, как всегда, у меня спросил куда я иду. В его улыбке было нечто неприятное мне, но оно пряталось где-то внутри, и к форме я не мог придраться. К тому же неприятное соседствовало в добротой. С иск- ренней добротой. Я вышел на улицу, когда на меня стал опускаться прис- туп бешенства на него, какие бывали. Я не знал, в чем причина, но чувствовал, что опять в его отношении ко мне. Что он опять что-то по- думал, улыбаясь мне в глаза. Я не мог понять, ни что он подумал, ни найти какую-нибудь зацепку, чтобы начать разговор. Ведь если он думал о моем прошлогоднем психозе, то, относясь ко мне сейчас как к дураку, он также как дураку и ответит, что нет, ничего не подумал. И еще может посмеяться после над моей наивностью, не подозревая о резервах моей души. И если бы еще его не постоянная помощь мне в моих просьбах. Я сжимал кулаки и не знал, что мне делать. На пути домой, когда я шел безлюдными кварталами, мое сознание вдруг, приподнимаясь в его филиале слева от моей головы, пересекло какую-то область реальности, в кото- рой, казалось, находилась сама его сущность: что-то белое, мягкое, нежное и доброе, вызывающее у меня к нему те же чувства и всколыхиваю- щее мою память этим воспоминанием о его действительной сущности. Пере- житая разница чувств вызвала на мои глаза поток слез. "Это его-то я хотел убить?". Я стал замечать за собой еще одну особенность. Когда я вспоминал о Сатпремове, у меня неизменно подворачивалась нога в голеностопном суставе, если это происходило при ходьбе. Взаимосвязь была такой пос- тоянной, а чувство отсутствия при этом, точнее даже только при одном только воспоминании Игоря, сустава и вообще костей ноги - там находи- лась словно какая-то щель, наполненная разноцветным содержимым - гово- рило мне о неслучайном подвороте ноги. Его филиал у меня находился то- же в правом полушарии под Павитринским. В левом он проявлялся у меня только во время психозов со стороны затылка за левым полушарием. Как-то в городе я встретил Виктора Ивановича Курашова, к кому в 88-89 годах ходил на самбо с Толей Страховым. Виктор Иванович пригла- сил меня опять, дал мне самбовку, и я бесплатно мог ходить на трени- ровку пять раз в неделю. Но выходило реже. Я пришел на тренировку к Виктору Ивановичу. Было такое чувство, будто ударом молота левее и ниже солнечного сплетения мне вбит тупой кол - чувство, которое я испытал в результате своего похода и откры- тости одному врачу. Мы обменивались опытом. Ее опыт мне если и был ну- жен, то только как пример, как не надо лечить. Я просто отдавал все, что я мог отдать, ничего не прося для себя. Она не делала ничего пло- хого и осудительного, кроме того, что закрывала от меня свою душу. По- нятно, она знала, что я лежал в больнице. Каждую мою фразу она акку- ратно подытоживала своей, на что я обратил внимание только после обще- ния - она внешне олицетворяла собой открытость, а я был так увлечен отдачей... К ударам, также как и неискренности, мне было не привыкать, несмотря на то, что моя психика была перекошена изнутри так, что я чувствовал себя в предбольничном состоянии. Мои чувства можно понять, если представить, что я здоровый, по крайней мере для них, врачей, чувствующий себя здоровым и внушающий себе это, после одного посещения врача для общения, не имеющего ничего общего с моей прошлой болезнью, стал чувствовать себя на грани умопомешательства. Если бы я почувство- вал себя беспомощным, или у меня отключилась какая-нибудь жизненная физиологическая или психическая функция, к кому я должен был бы обра- щаться, зная, что меня, здорового, сделали больным врачи, точнее, ми- ловидная врач, считающая себя и считающаяся человечной и умной. Как я должен бы был объяснить причину моего заболевания сейчас? Где гаран- тия, что другая врач не будет такой же? Кому в этом мире вообще можно верить, когда, приходя по самому малому счету для человека, ты теряешь не только все, но и больше чем все, если знать, что жизнь вечна? И ладно я - уже прошел огонь и воды, и знаю что к чему - но ведь на моем месте мог оказаться любой другой больной, только что вышедший из боль- ницы. И вместо того, чтобы ему дать кусочек своего здорового субстра- та, который у него еще больной, или даже ничего не дать, а просто вы- полнить свой долг - дать холодный и правильный совет и разойтись, у него отнимается и его больная душа, и все с ней связанное только из-за маленьких компромиссиков со своей совестью лечащим врачом. Я просто не стал обращать на эту боль внимания, зная, что пережито и залечилось у меня больше. Залечится и это. Оно и затянулось. Звоня по телефону, я еще со школьной скамьи впитал, что, звоня, нужно представляться. По крайней мере, добрым знакомым. Разговор начи- нался примерно так: -Здравствуйте, Ольга Михайловна. -Здравствуйте. По металлическому голосу я не мог понять узнала, она меня меня или нет. -Это Миша (Белов) звонит. То ли я отражал ее металл голоса, то ли излучал броню танка свое- го правого бока, но очень часто я чувствовал, что "Ольга Михайловна" начинает метаться в поисках выхода из ситуации, думая, что это я под предлогом представления закрываю свою душу. Естественно, что я тут же начинал чувствовать неудобство. Возникло видение части верха головы и глаза Павитрина, сосредото- чивающиеся на противодействии мне. Больно не было. Но энергия, идущая от видения, шла "против шерсти" моему мышления, моему взгляду. Я смот- рел и обдумывал то, что вижу, глядя вперед, энергия направляла сам ток энергии моего мышления назад. Однажды Мария Федоровна, моя классная руководительница в школе, положив ко мне на плечи своего тайского кота Маркиза, сказала успокаи- вающе: "Полежи, Маркиз, у Миши - остеохондроз", от чего я чуть не подпрыгнул. Сама вибрация, шедшая от этого слова, несла болезнь, и я поэтому не понял, зачем эти слова были сказаны. Мария Федоровна обычно говорила успокаивающе и мягко, но сейчас эта мягкость была сродни вкрадчивости. В памяти сразу всплыло недоразумение, которое произошло между ее сыном и мной. Тоже по поводу вибрации, шедшей от одного ска- занного им слова. Он и не подозревал, что я так к нему отнесусь. После того, как мы с ним поговорили, он, вроде, остался в некотором недоуме- нии, и, мне показалось, мог за мою прямоту и претензии настроить Марию Федоровну против меня. Это ее внушение мне остеохондроза, по-моему, являлось следствием того недоразумения. Два дня я переживал по этому поводу, так как сразу выяснить этот вопрос я не мог. Разве желающий зла сознается в этом? Давая внутри себя людям полную свободу действий, я был уверен, что они способны и имеют право на все, живя в этом жес- током мире. Я ведь тоже мог настраивать людей против них без их ведо- ма. Однако, придя через 2 дня и услышав человеческое отношение Марии Федоровны ко мне, я почувствовал, что можно ее спросить по поводу ос- теохондроза. Мария Федоровна была в полушоке от моего вопроса и отп- равных точек моих умозаключений. У нас сломался телевизор. Мастер, которого привел мой сосед по двору, был 75 года рождения. Посмотрев телевизор, он заменил одну сго- ревшую лампу, и, почистив ПТК (переключатель каналов) от пыли, заменил его пружину. Для чистки ПТК он брал его на вечер домой. Вечером следу- ющего дня, сделав, он объявил цену: - 40 тысяч. Я расчитывал, тысяч на пять, на семь. - Это много, - сказал я. - Давай, 20. - Нет, - ответил он. Матушка и сосед насели на меня - "отдай". Я не стал им сопротив- ляться, но чувство несправедливости расчета осталось. Встретившись со временем с парнем во дворе, я сказал ему: - Я купил еще один телевизор с подобной поломкой. Давай, ты его починишь, и у меня к тебе останется прежнее отношение". - Я впервые вижу, что заказчик назначает цену, - заявил он. - А я впервые вижу такую цену за такую работу - сказал я. - Вот что - давай, я сниму у тебя свои запчасти и возвращаю тебе деньги, и мы с тобой расходимся. - Давай. Во время разговора парень, почувствовав мою открытость с кажущей- ся слабостью, что-то смекнул. Я почувствовал, что-то недоброе. Когда он пришел и протянул мне деньги, их оказалось 50 тысяч. Мне показа- лось, что он проверяет мою совесть. - Здесь десять штук лишних, - сказал я. Он, заулыбавшись, отвел от меня сосредоточенный взгляд. Снимая детали, он меня постарался уяз- вить, немало удивив, ведь можно было разойтись в простоте. Я не чувс- твовал в нем вообще для себя никакого врага и поэтому опешил от всей души и ответил ему как бы нехотя - лишь бы он не продолжал и не заб- луждался. Он собрался, было, уходить. Чувство и ситуация подсказывали мне пересчитать деньги, лежащие пока тут же рядом. Их оказалось 40 ты- сяч. Я посмотрел ему в глаза. Он, не поняв моего взгляда, тяжело вздохнул, как будто внутри у него оборвалась какая-то надежда, и пошел обуваться. После его ухода я вспоминал подробности того, как под таким же напористым взглядом - отношением меня обсчитал в Москве один парень на полцены от назначенной мной. Мы разошлись. Второй телевизор вскоре я продал парням-рабочим. А наш - после того, как его отремонтировал другой мастер за двадцать ты- сяч, сломался. Перегорело две лампы, сумма стоимости которых 26 тысяч. Глядя на черные энергетические полосы, тянувшиеся со стороны двора к панели телевизора, я чувствовал в них дух первого мастера. Выигрыш в деньгах я получил только за счет продажи второго телевизора. Впоследствие, спустя несколько лет я понял, что просто был нев- нимательным. Это был самый мучительный период моей жизни. Мучительный по па- радоксальности переживаемого. Я мог к Павитриным идти, но не мог себе этого позволить. Я не чувствовал никаких преград для этого и меня тя- нуло к ним так, что я едва находил в себе силы себя удержать. Но я вы- нужден был мыслями искать зацепки - причины у себя в голове, чтобы к ним не ходить. Находя эти зацепки, вскоре за текущими делами я забы- вал, что принял решение к ним не ходить, и через некоторое время опять бился в сомнениях идти - не идти. Как и в 88 году я опять начинал плевать при нахождении невдалеке от меня человека. Не играли роли ни расстояние, ни препятствие, ни время суток. Иногда я даже по тому, что плевал, понимал,