и в сарай. Время доить, а женщины-доярки нет. Стоим мы, восемь мужчин, перед коровой и не знаем, что делать. Вообще, кто бы объяснить смог, что иногда с людьми происходит при виде животных. Живешь-живешь нормально, ни на каких там зверюшек внимания не обращаешь. И вдруг попадаешь в ситуацию, когда появляется в доме зверюшка, кошка, собака или еще кто-то, и вдруг возникают к ней чувства у человека, словно к ребенку. Беспокоишься, переживаешь. Откуда это? Может, действительно первый человек Адам, когда Бог поручил ему определить предназначение всех тварей, смотрел на них, когда определял, с любовью, и осталась эта любовь в наследство, сидит где-то глубоко и проявляется время от времени. Так или нет, неизвестно. Только у всех у нас возникло к этой корове какое-то чувство, да и она к нам тоже что-то почувствовала. А от этого вот что получилось. Сережа Ходоков говорит: -- Ей, наверное, молоко вымя разрывает. Надо что-то делать. На Мишунина набросились. Зачем, мол, корову приобрел! И в то же время продавать ее жалко: за день как-то привыкли к ней, как к родной. Корова смотрит на нас грустными глазами, молчит. Потом голову в мою сторону вытянула и промычала: "Му-у-у". Как-то просяще промычала, и я сказал Мишунину: -- Приступай к доению немедленно, раз приобрел! Мишунин быстро принес подойник, платком повязался, женщиной-дояркой оставленным, и полез через загородку к корове. Нас попросил не уходить. А то мало ли что. Она его подпустила, позволила доить. Мы корове попить принесли, сена подкладываем, хлеба даем. Мишунин доит. Сначала плохо у него это получалось, струйки слабые были, мимо ведра иногда попадали, потом получше стало получаться. Минут пятнадцать прошло, а струйки все не кончаются. Мишунин почему-то шепотом сообщает: -- Пот. Пот мешает. Собрали мы носовые платки у кого были, и Сережа Ходоков полез за загородку, пот у Мишунина со лба вытирать. На корточки рядом с ним присел, смотрит, как доение идет и вытирает время от времени пот со лба Алексея. И вдруг, слышим возмущенный шепот Сергея: -- Ты что же это делаешь? Ты же корову портишь! С правой руки у тебя хорошая струя, а от левой в три раза меньше. Ты же ей вымя так можешь скособочить -- Пальцы, -- шепчет Мишунин,-- пальцы на левой руке немеют. Ты бы помог лучше. Сережа Ходоков подобрался к корове с другой стороны, и они стали выдаивать корову вместе. Примерно через полчаса, может больше, они надоили целый подойник. Мы пили за ужином парное молоко, и оно казалось нам лучшим молоком, которое мы пробовали за всю нашу жизнь. Рано утром нас разбудила женщина-доярка и удивленно сообщила, что пыталась подоить утром корову, но та ее непонятно почему не подпускает. Мы опять пошли все в сарай. Сделали все, как вечером, и корова стала доиться. -- Надо же, -- говорит женщина, -- раз уж вы понравились корове, теперь сами и доите ее. Такое бывает. Одних коровы подпускают, других -- нет. А наша корова оказалась очень привередливой. Мало того что она не подпускала никого из нанимаемых нами доярок, так она еще все время требовала во время дойки, чтобы кто-либо из нас у ее морды стоял и подкармливал, разговаривал с ней, а доить должны были сразу двое. Следовательно, на каждую дойку мы по трое должны ходить. Так и распределились -- по трое. Думали, пока не продадим. Но по поселку быстро разнеслась молва, что корова наша привередливая. Покупатели придут, подоить попробуют -- не получается. И отказываются брать ее, даже за бесценок. Правда, я еще условие ставил, чтобы не убивали ее на мясо. Мы пригласили ветеринара, а он говорит: -- Такое, мужики, бывает. Животное к кому-то привыкнет, другого долго может не подпускать. И что вас угораздило приручить ее к такому? Ничего он нам толкового не посоветовал, да еще сообщил, что наша корова стельная, беременная значит. Надо, когда время подойдет, приготовиться к приему родов. Время ветеринар указал примерное. Признаком его приближения будет отсутствие молока. Так как мужчины вынуждены были дежурить по трое, мы много времени проводили на "фазенде". И ночевать там приходилось. Убедиться в существовании проблем с коровой наши жены не могли, так как дали слово, что на "фазенду" ни ногой, и считали рассказы про корову отговоркой. Женщины и жены, работавшие в кооперативе, совсем потеряли над собой контроль. Стали отпускать шуточки непристойные. Та, что говорила о плохом запахе своего мужа, сказала: -- Только таким извращенцам могла попасться такая извращенная корова. Он ей ответил: -- Лучше буду всю жизнь доить молчаливую корову, чем слушать твои дурные речи. А потом совсем переехал жить на "фазенду", позже развелся. Женился на деревенской молодой женщине с ребенком, стал неплохим фермером. Корова перестала давать молоко. Мы, по совету ветеринара, все приготовили к родам. Но корова родила самостоятельно и без проблем. Родила бычка. Красивого очень. Когда пригласили ветеринара, он посмотрел и сказал: -- Надо же. Делать ничего не надо. Она сама все сделала. Теперь чистоту только поддерживайте. Кормите хорошо. Впоследствии нам удалось отдать в хорошие руки корову и бычка. Мы ходили смотреть, каким красавцем он стал, наш бычок. И с коровой все определилось. И сейчас о ней вспоминается. Интересно, вспоминает ли она нас. С коровой-то определилось, а вот взаимопонимание в кооперативе восстановить не удалось. Тогда я разделил кооператив, организовав еще одну фирму. Сам на зафрахтованном теплоходе стал уходить в длительные коммерческие рейсы по реке Оби на север. В перерывах между рейсами проводил бизнестуры для российских и иностранных предпринимателей. Для себя отметил, что непременным залогом успеха являются, среди прочего, взаимопонимание в коллективе, вера в способности не только свои, но и каждого. Вера в окружающих умножает любые способности. Предприниматели-гербалайфщики Лишь по прибытии в Московский аэропорт "Внуково" я осознал, что в моем бумажнике всего пять миллионов рублей и нет конкретного плана действий. Работники моей фирмы и семья вряд ли справятся с образовавшимися долгами, и им придется распродавать имущество, а значит, никакой помощи из дома ждать мне не следует. Конечно, выправить положение мог бы я сам, оставшись в Новосибирске. Но для этого необходимо было сосредоточиться на повседневных делах фирмы, что оказалось невозможным после событий в тайге и данного то ли Анастасии, то ли самому себе слова. Трудно сейчас определить -- воздействие Анастасии или собственная осознанность и желания руководствовали моими действиями. Я осознавал, что разорен. По многочисленным примерам своих коллег мне было известно, в такой ситуации нечего надеяться ни на родственников, ни на друзей, ни на бывших работников. От тебя все будут шарахаться как от чумы. Можно побеждать в течение десяти лет и лишь один раз, совершив ошибку, получить презрение и забвение своего окружения. Так было со многими известными предпринимателями. В данной ситуации необходимо надеяться исключительно лишь на себя и уметь в, казалось бы, безвыходной ситуации, найти выход. Бросив в гостинице сумку со свитером, несколькими рубашками и еще кое-какими мелкими вещами, я отправился бродить по Москве. Пытался осознать значимость сказанного Анастасией относительно предпринимателей России. Первое, что бросилось мне в глаза в Москве в этот раз -- активность гербалайфщиков. Аккуратно одетые люди на станциях метро в центре столицы усиленно предлагают работу. Как они говорят, в одну иностранную фирму. Прохожих завлекают обещаниями больших заработков, возможностью продвижения по службе. О том, что речь идет о гербалайфе, они не говорят. Вероятно, потому, что в газете: "Из рук в руки", в рубрике "Ищу работу", почти каждое объявление заканчивается словами: "Гербалайф не предлагать". Но они, с табличками "Работа для вас", с помощью раздачи небольших листовок от какой-то иностранной фирмы упорно приглашают на собеседование. Впоследствии я выяснил, что пришедшие на собеседование подвергаются серьезнейшей психологической обработке. Акценты делаются на два важнейших для среднего россиянина фактора. Во-первых ораторы со сцены объясняют и доказывают на собственном примере и примере родственников, что они якобы получили с помощью заморского гербалайфа чудодейственное исцеление. Тем самым, внушая будущим распространителям, что они тоже будут заниматься благородным делом -- лечить людей. Система столь чудодейственна, утверждают они, что не надо быть медработником, просто 2 и 3 занятия, будь ты даже маляром-штукатуром, и, пожалуйста, консультируй больных потребителей. Второй акцент заключается в рассказах с примерами, как можно разбогатеть, занимаясь распространением гербалайфа. Для этого нужно купить сначала за свои деньги хотя бы один комплект, найти человека и в устной доверительной форме доказать ему необыкновенную благодать, если он будет принимать гербалайф. И продать ему комплект подороже. Так же нужно привлекать параллельно новых распространителей. От каждого привлеченного будешь иметь свой процент. И чем больше людей привлечешь, тем выше будет твой уровень в иерархии, тем больше денег будет на тебя сыпаться. Уже можно самому распространением не заниматься. Мне как предпринимателю сразу стало ясно: деньги действительно сыплются золотым дождем, но только на того, кто сидит на самом верху этой пирамидальной системы, и на его ближайших сподвижников. Вся длинная цепочка распространителей, разделенных на так называемые уровни, живет за счет того, что каждый уровень делает свою накрутку на цену, а за все платит самый последний -- поверивший в чудодейственность данного продукта потребитель. В отдельных случаях цена повышается в двенадцать раз!!! Система же распространения с помощью огромного количества агентов, в устной и доверительной форме убеждающих россиян в чудодейственности гербалайфа на примере собственного исцеления, действует безотказно. С ее помощью можно продавать золу из печки, а заявившему, что она не помогает, сообщить о некоем нарушении системы приема и несоблюдении специального режима. Эта система наиболее эффективно срабатывает именно в нашей стране, так как именно мы привыкли наиболее достоверную информацию получать друг от друга, а не по официальным каналам. Абсолютно бессмысленно касаться пользы или вреда, приносимого людям гербалайфом. Это длинный разговор. Скажу лишь одно с полной уверенностью -- весь пыл рассказчиков-распространителей об их собственном исцелении пропадет, как только уйдет возможность получения ими от вас денег. Тогда вы услышите от них же множество примеров прямо противоположных: "Какая это зараза!". Система распространения разработана на Западе. Руководят ею с Запада, вовлекая безработных россиян, но это не наши предприниматели. А вот еще одна премудрость западных бизнесменов. Бесплатный отдых на Гавайях Если вас остановят в людных местах Москвы элегантные молодые люди, иногда с акцентом, и очень вежливо предложат посетить презентацию одной иностранной фирмы, где для вас заказан будет столик и где будет разыгрываться бесплатная лотерея, по которой вам предоставляется возможность выиграть золотые часы или даже бесплатную путевку на Гавайи, можете быть уверены: бесплатная путевка вам обеспечена. Но все же не стоит забывать поговорку: "Бесплатный сыр бывает только в мышеловке". Не трудно разобраться, как срабатывает мышеловка в данном случае. Итак, вы "бесплатно" получаете возможность проживания в великолепных апартаментах. По приезду убедитесь, что они соответствуют фотографиям на буклетах. Билет на самолет, питание и прочее обслуживание за ваш счет. Прожив всего несколько дней, поймете, что день "бесплатного" проживания обходится вам значительно дороже, чем если бы вы приобрели путевку за полную ее стоимость на другой равноценный курорт. Все очень просто: ваше бесплатное проживание компенсируется множеством наценок на комплекс услуг и питание. К тому же в эти наценки входит и оплата стоящих на улице агентов, и так называемая бесплатная презентация, и буклетики, вам врученные, и прибыль компании. Конечно, для тех, у кого денег достаточно, это ничего не значит. Разве только неприятное ощущение одураченности может возникнуть. Ужасно другое, когда наш средний россиянин с небольшим достатком, собрав все накопленное к отпуску за год, клюет на этот блеф и, вместо того чтобы поехать к своей матери или на один из курортов России, отдает заморским "умникам" накопленное и проводит в качестве дурака две недели в апартаментах для дураков. Откуда же у вас такое неуважение к нам, господа заморские? Я смотрел на коммерческие киоски, заполненные импортными товарами, где даже вода продается привозная. Вспоминал, что и на моих теплоходах было то же самое, но почему-то не задумывался, что за этим стоит. Я слушал по радио о сомнительном качестве заполонивших всю страну куриных окорочков, о бутылках с водой, где за красивыми этикетками целебности и минеральности, для наших магазинов готовят обыкновенную воду из-под крана с сомнительными добавками. Смотрел на огромное количество вывесок, предлагающих подкрепиться хот-догом, будто бы вся Москва и Россия сделала эти резиновые сосиски своим национальным блюдом, и думал: почему раньше не бросалось все это мне в глаза? Я вспоминал, с каким уважением и подобострастием встречали мы в начале перестройки иностранных предпринимателей. Как устраивал я для них на своем теплоходе бизнес-туры по Оби, как сибирские предприниматели старались помочь обеспечить для них сервис. Конечно, среди них разные были люди, но в итоге что же получилось? Так где же вы, предприниматели России? Те, кто должен сделать нашу страну процветающей!? Начало перестройки В самом начале перестройки, когда вышел первый закон "О кооперативах в СССР", для многих людей он послужил как бы призывом к действию. И много людей, молодых и не очень, но обязательно энергичных и желающих действительно что-то сделать для себя и страны, словно кинулись в бой. И сразу оказались в окружении недоброжелательной толпы. "Ату их,-- кричали. -- Буржуи, наглецы! За что боролись?" И несмотря на то что труд большинства первых предпринимателей требовал круглосуточной работы, колоссального количества энергии, смекалки и находчивости, как бы ты ни работал, что бы ты ни делал, "спасибо" ни от кого не услышишь. Требовалась хотя бы минимальная поддержка, а она могла быть только при общении и взаимодействии друг с другом. Тогда и возникла, словно из воздуха, идея создания Союза кооператоров СССР. Организацией этого союза первых предпринимателей и занимались в числе инициативной группы мы с Артемом Тарасовым (известным в России предпринимателем). Большинство из нас тогда были коммунистами. На первом съезде предприниматели выбрали меня секретарем партгруппы съезда. Я пытался тогда объяснить курирующему нас инструктору ЦК КПСС Колосовскому, что предпринимателям при подобной травле невероятно трудно. Требуется прежде всего моральная поддержка. Но вскоре понял, что мы еще долго будем один на один с недоброжелательством и травлей со стороны как части простых людей, так и больших и малых чиновников. Высшее руководство ЦК не будет выступать за нас открыто, боясь потерять популярность, да и сил у него не было таких, как раньше. Началась, по-видимому, внутренняя борьба. А на предпринимателя все больше и больше стал давить еще и налоговый прессинг. Сегодня ни одно (ну, может быть, за редким исключением) предприятие не сможет продержаться на плаву, если будет исправно платить все налоги. Понимая это, многие с помощью всевозможных ухищрений выскальзывали из-под налогового прессинга. Но тут же попадали в еще более страшную ситуацию -- становились вне закона. Многочисленные попытки объяснить на разных уровнях абсурдность существующего налогообложения успехом не увенчались. И не могли увенчаться, так как те, кто вводил эти налоги (пусть это будет лишь моим предположением), лучше других понимали невозможность их выплат, но это, именно это, и нужно было им. Для чего? Для власти! Для рэкета! Любого, кто посмеет высунуться, можно в одно мгновение стереть в порошок, с помощью налоговой инспекции или полиции поставить вне закона. Мне стало обидно за первых предпринимателей перестройки и за сегодняшних бизнесменов России. Решил что-либо сделать для них, на что хватит сил. Я пришел в Лигу кооператоров и предпринимателей России, которую возглавлял выбранный нами еще в начале перестройки академик ВАСХНИЛ В. А. Тихонов. Сохранилось помещение, где базировался президиум Лиги, но многие кабинеты пустовали. Владимир Александрович умер полтора года назад. Там же мне рассказали, что полгода назад был отравлен председатель "круглого стола" бизнеса России Иван Кивилиди, отравлена и его секретарша. Артем Тарасов из Лиги ушел. Членство в Лиге резко уменьшилось. Меня знал один из трех оставшихся работников аппарата Лиги, потому и был предоставлен по моей просьбе один из свободных кабинетов, два телефона, компьютер и факс. Никаких средств в Лиге на оргработу не было, и действовать необходимо было самостоятельно. В этом кабинете я и ночевал, чтобы сэкономить время и деньги на гостиницу. Приход уборщицы поднимал меня в шесть часов утра. Отсутствие телевизора позволяло работать до двенадцати ночи. Резкий переход в условиях быта от комфортабельной каюты ( в которую по звонку могли принести все что угодно из еды и спиртного) к неприспособленному для проживания кабинету абсолютно никак не смущал и даже создавал большие возможности для работы. Я продумывал и писал положения о сообществе предпринимателей, составлял письма-обращения и отправлял факсы по утрам, когда связь на предприятиях не загружена. Разными путями, используя объявления в газетах и случайные встречи, собрал секретариат из москвичей разных профессий, осознавших значимость предстоящего сообщества предпринимателей России. В секретариат вошли и три московских студента. Сначала пришел Антон Николайкин, чтобы отремонтировать сломавшийся компьютер. Он же потом, узнав о работе по организации сообщества, привел своих друзей -- Артема Семенова и Алексея Новичкова. Они начали работать над электронной версией "Золотого каталога России" и смогли сделать программу на высокопрофессиональном уровне. Сообщество предпринимателей России Идея сообщества заключалась в том, что в него должны были войти предприниматели фирм, проработавшие на российском рынке не менее года, искренне стремящиеся к честному партнерству, как по отношению друг с другом, так и с теми, для кого они работают, а также со своим коллективом. Представители разных общественных формирований пытались убедить меня, что на сегодняшний день предприниматели стали пассивны ко всякого рода объединениям, что эйфория веры прошла и что в разного рода объединениях, куда любой запросто может вступить, заплатив небольшие взносы, все же членство катастрофически уменьшается. Тем самым доказывали, что организовать сообщество, при вступлении в которое повышаются требования как к личности предпринимателя, так и к самому предприятию, идея вообще абсурдная. Узнав о моем приезде в Москву и о затеянном, пришел на один из "круглых столов" мой старый знакомый -- Артем Тарасов. Он подключился к работе над документами, сам написал обращения к предпринимателям России. Выложил несколько тысяч долларов, чтобы достойно оформить документы и раздать их на собираемом ассоциацией съезде малых предприятий. Но организаторы съезда решили не допустить раздачу таких материалов о сообществе, боясь, вероятно, конкуренции с нашей стороны. Тогда секретариат и студенты рассредоточились у входа в гостиницу Россия, стараясь вручить делегатам папки с документами. Они упорно стояли на холоде, отгоняемые милицией, решившей, что идет какая-то торговля. Артем Тарасов все же пронес в Кремлевский Дворец папку с документами, но, к сожалению, лишь небольшую часть. Операция, на которую возлагались надежды, сорвалась. Организация сообщества становилась невозможной. Дело в том, что для доведения информации до предпринимателей российских регионов об организации сообщества, его принципах и структуре, требовалась сумма на типографские и почтовые расходы порядка полмиллиарда, так как положительная реакция на предложение была у десяти процентов от получивших материалы. Такой суммы не было. Из поступивших взносов руководство Лиги забрало часть суммы себе на аренду помещений, так как другого источника доходов у них не было. Видя, что происходит какая-то заминка, Лига вообще прекратила выдачу денег на орграсходы, несмотря на то что перечисляемые предпринимателями суммы предназначались именно для финансирования орграсходов. Поступающие от предпринимателей средства руководство Лиги вынуждено использовать на хознужды. Стала задерживаться зарплата секретариата сообщества. Мне пришлось уйти из Лиги, оставив там второй компьютер, приобретенный на средства предпринимателей, вступивших в сообщество. "Как же так? -- недоумевали студенты, фактически за свой счет подготовившие ряд компьютерных программ. -- Мы делаем работу, которую и должна выполнять согласно своему уставу, эта общественная организация, а нас расценивают как арендаторов, и плевать им на предпринимателей". У аппарата Лиги были свои аргументы: "За аренду помещения нужно платить". Я попытался с остатками секретариата продолжить работу от профсоюзов предпринимателей, но ситуация повторилась. И тогда я, познакомившись с рядом общественных объединений, вдруг увидел, что все они имеют названия, но не имеют членства, похожи на "диванные партии" и заняты лишь нуждами самого аппарата. Это не относится к ассоциации фермерских и крестьянских хозяйств, возглавляемой В. Башмачниковым. Может быть, еще к кому-то, но в основном это так. В России нет на сегодняшний день общественной организации, объединяющей серьезное количество предпринимателей, а существующие похожи на "диванные партии". Причины? Среди прочих считаю и обезличенность взносов. Почему-то каждый раз создается какой-то руководящий орган, который впоследствии начинает выступать от имени предпринимателей, при этом не советуясь с большинством. Я ушел из профсоюзов, остался без средств связи и каких-либо средств к существованию. К этому времени Артем Тарасов уехал в Лондон. Он пытался баллотироваться в президенты России. Еще при сборе подписей затратил несколько миллиардов рублей, но, когда Центризбирком забраковал большую часть подписей, Артем вынужден был заняться поправкой собственных дел. Москвичи, работавшие в секретариате и не получающие никакой заработной платы, вынуждены были покинуть его. Я остался один. Вернее будет сказать, подумал, что остался один. Но начатое дело не собирались оставлять три москвича студента: Антон, Артем и Леша. Антон из своих средств, собираемых к отдыху на каникулы, оплатил месячную квартплату снятой для меня квартиры. Они ждали и хотели, чтобы я искал и нашел выход из создавшегося положения и продолжил работу над созданием сообщества. Их захватила сама идея. Они верили в нее. Но я видел лишь тупик. В такое время и подоспела весть из Новосибирска. К самоубийству Приехавший по своим делам в Москву человек из Новосибирска пришел ко мне вечером. Он принес бутылку водки, закуску. Мы сидели на кухне, снимаемой мной однокомнатной квартиры, и он рассказывал о положении дел в моей семье и фирме. Они были плачевны. Фирме моей пришлось отказаться из-за нехватки средств на арендную плату от одного из офисов в центре города. Прекратил функционировать магазин запчастей для автомобилей, работники фирмы попытались заниматься торговлей обувью, но итог их деятельности -- увеличение долгов. Ответственность вся ложилась на меня. -- А ты тут занимаешься неизвестно чем. Многие считают, что ты с ума сошел. Сначала нужно было как-то положение дел в фирме выправить, потом уж заниматься этим своим непонятным делом. В тебя там уже никто не верит. Когда мы допивали бутылку, он спросил у меня: -- Хочешь, я тебе честно скажу, чего, по-моему мнению, ждут от тебя? -- Говори, -- ответил я. -- Чтобы ты покончил с собой или исчез навсегда. Ты сам посуди, без начального капитала сейчас вообще никакого дела начать невозможно, а у тебя теперь не то что начального капитала нет, питаться не на что. Да и долги скопились. В мире нет аналога, чтобы из такой ситуации кто-то выкарабкался. А не станет тебя, все и спишется со смертью, а остатки имущества твоего они разделят. Жена твоя говорит, что ты по гороскопу Лев и все время жизнь расточительную вел, а умереть должен в нищете, как в гороскопе. Ну зачем ты пошел во вторую экспедицию? Никто понять не может. Несмотря на то что мы были изрядно выпившими, проснувшись утром, я все же в подробностях вспомнил разговор. Его аргументы были весомы и убедительны. Тупик в Новосибирске, тупиковая ситуация здесь, в Москве. Везде страдают работавшие рядом со мной люди, страдает семья. Найти выход и исправить все я не могу, потому что выхода не существует. Прекратить эти страдания может моя смерть. Конечно, самоубийство -- это нехорошо. Но логика происшедшего говорит: мое самоубийство облегчит жизнь других, и если это так, то он прав, жить я не имею права. И я решил покончить с собой. Это даже успокоило меня. Отпала необходимость мучительного поиска выхода из создавшейся ситуации, так как я согласился с тем, что смерть и есть выход. Я слегка убрал в квартире, написал хозяйке записку, что не вернусь. Решил пойти в профсоюзы, привести в порядок бумаги по сообществу. Кто-либо пусть не сейчас, позднее, может, продолжит эту работу. Вот только как покончить с собой, если нет денег даже на отраву? Потом надумал: чтобы самоубийством не выглядело, пойду вроде бы купаться, словно морж, в прорубь нырну и утону. И пошел. На станции метро "Пушкинская", в переходе, вдруг услышал знакомую мелодию. Ее выводили на скрипках две молодые девушки. Перед ними лежал раскрытый футляр, куда люди бросали деньги. Так подрабатывают музыканты во многих переходах метро. Но эти две девушки, их скрипки, плывущая в грохоте поездов и шума перехода мелодия заставляли замедлять шаг многих людей. Меня же она вообще заставила остановиться. Смычки скрипок выводили мелодию, которую... пела в тайге Анастасия. Когда там, в тайге, я попросил ее спеть что-то свое, а не из известных мне песен, я и услышал эту необыкновенную, странную, чарующую мелодию без слов. Анастасия сначала вскрикнула, как кричит новорожденный ребенок. Потом ее голос зазвучал тихо-тихо и очень ласково. Она стояла под деревом, прижав руки к груди, и казалось, что она голосом баюкает и ласкает совсем маленького ребенка и что-то говорит ему. Совсем тихий голос ее заставил все вокруг замереть и слушать. Потом она словно обрадовалась проснувшемуся ребенку, и голос ее ликовал. Невероятно высокие по тональности звуки плавно и с переливами то парили, то взлетали ввысь, заполняли пространство, радовали все окружающее... Я спросил у девушек: -- Что вы играли? Они переглянулись и одна из девушек ответила: -- Я как-то сымпровизировала. Вторая добавила: -- А я подыграла. Здесь, в Москве, захваченный идеей создания сообщества предпринимателей, ставшей уже как бы моим главным в жизни шагом, я почти не вспоминал Анастасию. И вот в последний день моей жизни, словно прощаясь, она напомнила о себе. -- Сыграйте, пожалуйста, еще так же, как играли, -- попросил я девочек. -- Попробуем, -- ответила мне старшая. Я стоял в переходе метро, слушал чарующую мелодию скрипок, вспоминал таежную поляну и думал: "Анастасия! Анастасия! Слишком уж сложно в реальной жизни осуществить задуманное тобой. Одно дело -- мечтать, и совсем другое -- воплощать мечту в реальность. Ошиблась ты, выстраивая свой план. Организовать сообщество предпринимателей, книгу написать..." Меня словно током ударило. Повторяя и повторяя в себе эти слова, я чувствовал, что есть в них какая-то неточность, что-то нарушено. Там, в тайге... в тайге... немножко по-другому говорилось, но как... как по-другому? Продолжая повторять, я переставил местами слова и получилось: "Книгу написать, организовать сообщество предпринимателей". Ну конечно же! Надо было книгу писать сначала. Книга должна была решить все проблемы и, главное, распространить информацию о сообществе! Эх, столько времени зря потеряно, думал я, и ситуация в личной жизни осложнилась. Ну хорошо, буду действовать. Теперь ясно по крайней мере, как действовать. Конечно, невероятно написать книгу не умеющему писать, да еще чтобы читали ее. Но Анастасия верила, что получится. Все убеждала меня в этом. Ладно. Надо, надо пробовать, надо действовать до конца! Звенящие Кедры России Я возвращался в квартиру. Москву уже ласкала весна. На кухне осталось полбутылки подсолнечного масла и сахар. Необходимо было пополнить запасы продуктов, и я решил продать свою зимнюю шапку из норки. Шапка настоящая, не формовка, стоит за миллион. Конечно, сейчас уже не сезон, но тысяч двести пятьдесят за нее получить смогу, думал я, направляясь к одному из многочисленных московских рынков. Я подходил то к продавцам фруктами, то к торговцам вещами. Они смотрели на шапку, но покупать не спешили. Я уже решил сбавить цену до ста пятидесяти тысяч, но тут ко мне подошли двое мужчин. Они повертели шапку в руках, потрогали мех. -- Надо бы померить. Ты зеркальце попроси у кого-нибудь -- сказал один из них своему товарищу и предложил мне отойти в сторону. Мы зашли в укромное место в конце ряда прилавков и стали ждать его товарища с зеркальцем. Ждать пришлось недолго. Он тихо подошел сзади, и от удара по затылку у меня в глазах сначала вспыхнули искры, потом все стало мутнеть. Оперевшись о забор, я все же не упал, но когда пришел в себя, моих покупателей уже не было, и шапки тоже не стало. Лишь две женщины участливо охали: -- С вами все в порядке? Ну и сволочи. Вы посидите, вот ящик. Я немножко постоял у забора и медленно пошел с рынка. Моросил весенний дождик. Пытаясь перейти дорогу, я остановился на обочине тротуара, чтобы осмотреться. Голова болезненно шумела. Я зазевался, и пронесшаяся близко от меня машина грязными брызгами из лужи обильно окропила мои брюки и полы куртки. Пока я соображал, не двигаясь с места, что делать дальше, колеса грузовика из той же лужи добавили брызг, долетевших до моего лица. Я отошел от обочины дороги и укрылся от дождика под козырьком коммерческого киоска, пытаясь определить свои дальнейшие действия. В метро, конечно, в таком виде не пустят. Три остановки до квартиры, где я живу, пройти можно, но и на улице в таком виде может милиция забрать, приняв за пьяницу, бомжа или просто подозрительную личность. Отдувайся потом, оправдывайся, пока будут выяснять. Да и что я им скажу? Кто я теперь? И тут я увидел этого человека. Медленно ступая, он нес сразу два ящика с пустыми бутылками и был похож на бомжа или алкаша, которые часто вертятся рядом с коммерческими киосками со спиртным в розлив. Наши взгляды встретились, и он остановился, поставил свои ящики на асфальт, заговорил со мной. -- Что стоишь, высматриваешь? Это моя территория. Марш отсюда, -- спокойно, но властно сказал он мне. Не желая, да и не имея сил с ним спорить или пререкаться, я ответил: -- Не нужна мне твоя территория, сейчас приду в себя и уйду. -- Но он продолжил разговор: -- Куда уйдешь? -- Не твое дело куда. Уйду, и все. -- А дойдешь? -- Дойду, если не помешают. Отстань. -- В таком виде ни стоять, ни идти тебе долго не придется. -- Тебе-то какое дело? -- Бомжуешь? -- Что? -- Начинающий, значит. Ладно, отдохни пока здесь. Он поднял свои ящики и ушел. Вернулся со свертком и снова заговорил со мной: -- Следуй за мной. -- Куда это? -- Погостишь часа три или до утра. Обсохнешь. Потом своим путем и последуешь. Идя за ним, я спросил: -- Далеко твоя квартира? Он ответил, не поворачиваясь: -- До моей квартиры уже до конца жизни не дойти. Нет у меня здесь квартиры. Есть место моей дислокации. Мы подошли к двери, ведущей в подвал многоэтажного дома. Он приказал мне постоять в сторонке, огляделся и, когда никого из жильцов не было поблизости, чем-то похожим на ключ открыл замок. В подвале было теплее, чем на улице. Его обогревали специально оголенные, наверное бомжами, от теплоизоляции трубы, по которым подавалась горячая вода. В одном углу валялось какое-то тряпье. На него падал тусклый свет, проникающий через запыленное стекло подвального окна. Но мы прошли в дальний, пустой угол. Он достал из своего свертка бутылку с водой, открыл пробку и, набрав в рот воды, разбрызгал ее вокруг, словно из пульверизатора. Пояснил: -- Это чтоб пыль не поднималась. Потом он чуть отодвинул в сторону, стоящую в углу доску. Из образовавшейся между стеной дома и перегородкой щели вытащил два листа фанеры, закрытой большим куском целлофана, потом еще несколько кусков картона, тоже закрытых целлофаном. Устроил из них на полу две импровизированные лежанки. Взял из угла консервную банку, зажег поставленную в нее свечку. Не до конца отрезанная крышка банки была чистой, слегка согнутой в полусферу, и служила отражателем. Этот нехитрый прибор осветил края фанеры и полуметровое пространство между ними, на котором, расстелив газету, он стал выкладывать из пакета кусок сыра, хлеб, два пакета кефира. Аккуратно разрезая сыр, проговорил: -- Что стоишь? Присаживайся. Куртку сними, на трубу повесь, когда высохнет, почистишь. У меня щетка есть. Брюки пусть на тебе сохнут. Старайся поменьше мять их. Еще он достал два стограммовых запечатанных стаканчика с водкой, и мы сели ужинать. Кругом грязь подвальная, а уголок им оборудованный получился каким-то чистеньким и уютным. Когда чокались, он представился: -- Называй меня Иваном. Здесь без отчеств все. Его действия с импровизированными лежанками, аккуратно разложенной на газетке пищей, несмотря на грязный пол подвала, создавали атмосферу чистоты и уюта в его подвальном уголке. -- А чего-нибудь помягче подстелить у тебя нет? -- спросил я после ужина. -- Нельзя тряпье здесь всякое держать, грязь от него будет, запах потом. Вон в том углу соседи... Двое их, иногда приходят. Развели со своим тряпьем гадюшник. Разговаривая с ним, отвечая на его вопросы, сам того не заметив, я рассказал ему про встречу с Анастасией, о ее образе жизни и способностях. О лучике ее, мечтах и устремлениях. Он был первым человеком, кому я рассказал об Анастасии! И сам не понимаю, почему я рассказывал ему о странностях Анастасии, о ее мечте и о том, как дал слово помочь ей. Сообщество предпринимателей с чистыми помыслами организовывать пытался, да ошибся. Надо было сначала книжку написать. -- Теперь буду писать, пытаться издавать. Анастасия говорила, что сначала нужна книжка. -- Ты что же, уверен, что написать сможешь, а потом еще и издать, не имея средств? -- Уверен или не уверен, не знаю. Но действовать буду в этом направлении. -- Значит, цель существует, и ты будешь идти к ней? -- Буду идти. -- И уверен, что дойдешь? -- Я буду идти. -- Да... Книжку... Надо художника хорошего, чтобы оформил обложку. От Души, чтобы оформил. Смыслу соответствуя, цели. А где тебе художника найти, без денег? -- Придется без художника. Без оформления. -- Нужно делать как следует, и с оформлением и по смыслу как следует. Мне б бумагу, кисти да краски хорошие. Помог бы тебе. Только дорого сейчас это стоит. -- Ты что же, художник? Профессионал? -- Офицер я. А рисовать еще с детства любил. В кружки ходил разные. Потом, когда время выкраивал, писал картины, дарил друзьям. -- А офицером зачем тогда стал, если рисовать все время хотел? -- Прадед был офицером, дед тоже, отец. Отца я любил и уважал. Знал, чувствовал, каким он хочет видеть меня. Таким и постарался стать. Дослужился до полковника. -- Каких войск? -- В основном в КГБ служил. Оттуда и уволился. -- По сокращению или выгнали? -- Сам рапорт подал, не выдержал. -- Чего? -- Песня, знаешь, есть такая. Слова там: "Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом". -- На тебя покушаться стали? На твою жизнь? Стреляли в тебя, мстили за что-то? -- В офицеров часто стреляют. Во все времена шли офицеры на встречу с пулями. На защиту тех шли, кто за ними. Шли, не подозревая, что их сердца под прицелом и выстрел смертельный будет произведен с тыла. С точностью. Разрывной. И прямо в сердце. -- Как это? -- Помнишь времена доперестроечные... Праздники -- Первое мая, Седьмое ноября; огромные колонны людей, кричащих "ура", "слава", "да здравствует"... Я и другие офицеры, не только из КГБ, гордые были тем, что являемся щитом для этих людей. Оберегаем их. В этом заключался смысл жизни большинства офицеров. Потом перестройка, гласность. Другие возгласы стали раздаваться. И оказывается, сволочи мы, офицеры КГБ, палачи. Не тех и не то защищали. Те, кто в колоннах под красными знаменами раньше шли, в другие колонны построились, под другими знаменами ходить стали, а виновниками нас определили. Жена у меня, на девять лет младше, красавица... Любил ее... Да и сейчас люблю. Она гордилась мной. Сын у нас родился, единственный. Что называется -- поздний ребенок. Семнадцать ему сейчас. Он тоже мной вначале гордился, уважал. Потом, когда началось все это, жена молчаливой стала. В глаза не смотрит. Стыдиться жена меня стала. Я рапорт подал, в охрану коммерческого банка перешел. Форму подальше спрятал. Но немые вопросы висели все время в воздухе и у жены, и у сына. А на немые вопросы ответить невозможно. Ответы они видели на страницах газет, с экрана телевизора. Оказывается, кроме как дачами собственными да репрессиями, мы -- офицеры ничем и не занимались. -- Но ведь шикарные дачи военачальников по телевизору действительно показывали, натуральные, нерисованные. -- Да, показывали, натуральные, ненарисованные дачи. Только дачи эти курятником жалким покажутся по сравнению с тем, что теперь имеют многие из кричавших обвинения в адрес владельцев этих дач. Ты вон теплоходом владел. И намного большим, чем дача генеральская. А ведь этот генерал сначала курсантом был, окопы рыл. Потом лейтенантом из казармы в казарму кочевал. А дачу, дом ему, как и всем, для своих детей хотелось иметь. И кто знает, сколько раз ему приходилось вскакивать ночью из теплой постели той самой дачи, чтобы оказаться в полевых условиях. Раньше на Руси ценили офицера. Поместья жаловали. Теперь решили, что и дачки с пятнадцатью сотками земли для генерала много! -- Раньше по-другому все жили. -- По-другому... Все... Но обвиняли среди прочих в первую очередь непременно офицеров. На Сенатскую площадь офицеры вышли. О народе думали. Офицеров этих на виселицу потом, в рудники, в Сибирь. Никто на их защиту не встал. За царя, за Отечество в окопах с германцами сражались. А в тылу уже готовили для них встречу революционные патриоты, вгоняя в затворы пули для их сердец, пострашнее свинцовых. "Белогвардейцы, изверги", -- так называли вернувшихся с войны офицеров, попытавшихся навести порядок. Кругом хаос, все рушится. Все прежние ценности -- материальные