ерезки. Николай поставил раскладушку с матрацем и одеялом у березки на участке Сони. Девочка легла и тут же уснула крепким сном. Это был ее первый сон на своей родовой земле. В детском доме возникла, как поначалу всем казалось, неразрешимая проблема. Соня каждый день просила воспитателей разрешить съездить на ее гектар земли. Объяснения, что она еще маленькая, чтобы самостоятельно ездить на автобусах, а возить ее воспитатели не могут, так как нельзя оставлять других детей, не помогали. Соня стала говорить с директором детского дома. Она объясняла директору, что она обязательно должна приезжать к своей земле. Обязательно, потому что на соседних участках люди уже сажают деревья, и у них скоро зацветут сады. А ее земля получается брошенная. На ней не зацветет ничего. В конце концов директор детского дома нашел приемлемое для Сони решение, сказав: -- Сейчас, Соня, возить тебя на твой участок невозможно, так как помимо всего прочего тебе еще полмесяца учиться нужно. Через полмесяца начинаются каникулы, я поговорю с соседями по твоему участку, и если они согласятся за тобой присмотреть, то во время каникул мы отправим тебя на некоторое время на твой участок. На недельку или, может, больше. Кстати, эти полмесяца ты могла бы и с пользой для своей земли провести. Вот возьми две брошюрки, почитай. В одной говорится, как грядки делать, в другой -- какие есть лекарственные растения. Если будешь хорошо себя вести, я тебе еще и семян разных к каникулам подготовлю. Соня вела себя хорошо. Старательно делала уроки, а все, абсолютно все свободное время читала две подаренные директором брошюрки. Когда ложилась спать, мечтала, представляла, как у нее на участке будут красиво расти разные растения. Ночная нянечка однажды заметила, когда все дети спали, как рисовала Соня при лунном свете, проникающем сквозь окно, деревья и цветы. Соседи согласились присмотреть за девочкой, и когда настали летние каникулы, сам директор помогал загружать в багажник "Жигулей" сухой паек на две недели, лопатку, грабельки, пакет с семенами... Николай не хотел брать сухой паек из детского дома, но директор ему сказал, что Соня девочка независимая, никогда не хочет кому-то быть обузой и лучше, если она будет видеть, что у нее есть и свои продукты. И еще ей дали новый спальный мешок. Несмотря на то, что семья соседа Николая приготовила для детдомовской девочки небольшую комнату на уже отстроенном первом этаже своего дома и постель. Когда Соня садилась в машину, провожать ее вышли не только работавшие в тот день сотрудники детского дома, но и многие люди, которые специально пришли, посмотреть на сияющее счастьем лицо девочки. Первые три ночи Соня спала в отведенной ей в соседском доме комнате, целый день проводила на своем родном гектаре земли. На третий день у Николая был день рождения, и к нему приехало много гостей. Одна молодая пара приехала со своей палаткой. На следующий день гости разъехались, но палатка осталась. -- Это тебе подарок,-- сказали молодые Николаю. И Соня подошла к Николаю с просьбой поспать в палатке. Николай разрешил: -- Конечно, поспи, коль так хочется. А что в комнате тебе душно? -- В комнате хорошо, -- ответила девочка, -- но все люди спят на своей земле, а моя ночью одинокой остается. На многих участках огоньки горят, а на моем темно. -- Так ты что ж, хочешь, чтобы я палатку на твой участок переставил? -- Очень хочу, дядя Коля, чтобы рядом с березкой. Если будет у вас время, если нетрудно... Все последующие ночи Соня спала в палатке, поставленной у березки на ее гектаре. Просыпаясь рано утром, она сразу шла к ведру с водой, стоящему у палатки, кружкой зачерпывала воду и, набрав в рот, пускала тонкую струйку воды в подставленные ладошки, умывалась. Потом брала альбом, на страницах которого были сделаны ее рукой рисунки планировки участка, рассматривала их. А далее шла делать клумбы и грядки. Небольшая саперная лопатка, подаренная директором детского дома, хоть и была острой, но Соне никак не удавалось воткнуть ее в землю на полный штык, она осиливала только до половины. Однако грядки у нее все равно получались. Сосед Николай предложил Соне вскопать места, которые она укажет на своем гектаре, мотоблоком, но Соня категорически отказалась. Вообще, она ревностно относилась к любому вторжению на территорию своего гектара. Люди это чувствовали и старались без ведома девочки не переступать границу, обусловленную колышками и натянутой между ними веревочкой. Даже сосед Николай, проснувшись утром, чтобы позвать Соню к завтраку, доходил только до веревочки и оттуда обращался к Соне. Какое-то прямо необычное стремление маленькой девочки к самостоятельности или боязнь быть кому-то в тягость не позволяли ей ничего просить и даже когда ей кто-нибудь из жителей поселка стремился предложить то одежду, то конфеты, то какой-нибудь инвентарь она вежливо благодарила, но брать категорически отказывалась. За две недели пребывания на своей земле Соня вскопала и посадила три грядки и сделала посредине большую цветочную клумбу. Утром последнего дня двухнедельного пребывания Сони на своей земле Николай как обычно пришел к границе ее участка, чтобы позвать на завтрак. Девочка стояла у своей клумбы, на которой еще ничего не взошло, смотрела на нее и, не поворачиваясь, ответила Николаю: -- Дядя Коля, не нужно меня звать сегодня кушать, я не хочу сегодня. Николай рассказывал, что почувствовал в голосе девочки какой-то надрыв и еле сдерживаемые рыдания. Он не стал выяснять, что произошло. Вернулся к себе и стал наблюдать за Соней в бинокль. Девочка ходила по участку, трогала рукой растения, поправляла что-то на грядках. Потом подошла к своей березке, взялась за нее ручками, а плечики ее вздрагивали. К обеду приехал за Соней старенький детдомовский микроавтобус. Водитель остановился у въезда в усадьбу Николая и посигналил. Николай рассказывал: -- Когда я посмотрел в бинокль, как она собирала свои нехитрые вещички, лопатку да грабельки, и понуро направилась в нашу сторону, когда я увидел в бинокль ее лицо, не выдержал, схватил мобильный телефон. Хорошо, что сразу удалось соединиться с директором детского дома. Я сказал ему, что подпишу любые бумаги, взяв на себя ответственность за ребенка, возьму отпуск, буду неотрывно на участке, только чтобы девочка могла находиться на своем гектаре до конца каникул. Директор сначала стал объяснять, что все дети их детского дома должны выехать на лечение и отдых в летний лагерь на море. Что они такой возможности давно добивались и вот теперь едут, благодаря спонсорам. Я что-то сказал директору по-мужски, но он не обиделся, ответил мне тоже резко. И тут же добавил: "дайте телефон шоферу, а завтра я сам приеду". Я выбежал, дал телефон шоферу, а сам говорю ему: -- Давай, друг, быстренько уезжай. Водитель уехал. А подошедшая Соня спрашивает: -- Дядя Коля, это за мной наш автобус приезжал? Но почему он уехал? А я чего-то сильно разволновался от переговоров с директором, закуриваю, руки дрожат, говорю ей: -- Ну прямо так и за тобой. Приезжал так просто, спросить, не нужны ли тебе продукты или еще чего, а я ему сказал, что обойдемся. Она внимательно посмотрела на меня, казалось, она что-то поняла, тихо сказала: -- Спасибо, дядя Коля, -- и сначала пошла, а потом быстро побежала на свою землю. Директор детского дома приехал утром, но я уже поджидал его. Только он не ко мне, а сразу к палатке направился. Не успел я ему сказать, чтобы не переступал без приглашения через веревочку. Но он, молодец, сам догадался и еще молодец он, явно, чтоб не травмировать ребенка, сразу сказал, как девочка к нему навстречу вышла: -- Добрый день, Соня, я заехал только чтоб спросить, мы к морю выезжаем, ты как: здесь останешься или с нами на море? -- Здесь, -- не сказала, а выкрикнула Соня. -- Я так и думал, -- ответил директор, -- потому и привез тебе в качестве сухого пайка... -- Не надо беспокоиться, время тратить. Мне ничего не надо. -- Не надо? А как мне быть прикажешь? Государство на каждого воспитанника деньги отпускает. А ты тут сама воспитываться будешь, сама питаться. Как мне прикажешь в такой ситуации за государственные деньги отчитываться? Нет, ты уж прими, будь добра. Давай, Алексеич, выгружай. Разреши нам войти, Соня. Может, ты покажешь свое хозяйство? Соня некоторое время смотрела на директора, до конца осмысливая ситуацию. Потом увидела, как водитель микроавтобуса выгружает какие-то тяжелые сумки, и окончательно поняв, что она остается на своей земле до конца каникул, радостно воскликнула: -- Ой, что ж это я... Входите, вот же калиточка, здесь веревочки нет. Заходите в гости. Я покажу вам свое хозяйство. И вы, дядя Коля, входите. Она подвела нас к своей палатке и сразу предложила попить воды из стоящего у палатки ведерка: -- Вот вода, я ее из родника беру, она вкусная, лучше, чем из крана. Попейте, пожалуйста. -- Не откажусь, -- ответил директор, и, зачерпнув полкружки, с удовольствием выпил, -- хороша. И я попил, и водитель, и хвалили мы воду Сони к великому ее удовольствию. Наверное, впервые в своей жизни Соня обладала чем-то своим. Пусть просто водой, но своей и это свое она впервые могла давать взрослым. Соня начинала чувствовать свою причастность к миру. Потом мы часа полтора, а то и два слушали увлеченный рассказ Сони о том, что она уже посадила, что собирается посадить. И показывала рисунки будущего своего родового поместья. Только домика в ее планах-рисунках не было. -- Нам пора, -- сказал директор Соне, -- ты тут уж сама вещи распакуй. Там я и фонарь тебе на аккумуляторах привез. Им вдаль светить можно, а если переключить на лампу дневного света, то и читать можно. А читать тебе теперь будет что. Я тебе и по дизайну участка журналы привез, и книги по выращиванию всего, и по народной медицине. -- Ой, что же это я опять забыла, -- всплеснула ручками Соня. -- Я сейчас. Она отогнула полог палатки, и мы увидели пучки разных трав, висящих на натянутой в палатке веревочке. Она сняла несколько пучков и протянула их директору: -- Это чистотел. Травка такая. Это для Кати из нашей группы, ей надо заварить и пить. Она болеет часто. Я прочитала в брошюрке, которую вы мне давали... Насушила. -- Спасибо... В общем, хороший человек этот директор и детей любит. Потом я с ним разговаривал, он меня о поведении Сони расспрашивал, кое-что дельное советовал. А Соня так все лето и прожила в палатке на гектаре своей земли. Расцвела в центре прекрасными цветами ее клумба. Взошли на грядках лук, и редиска, и другое. Вечерами, когда дни стали короче, часто можно было наблюдать, как мерцает в палатке под березкой свет фонаря. Каждый вечер читала Соня книжки по народной медицине да все рисовала в своем альбоме будущее своей земли. Когда в конце лета приехал за ней старенький детдомовский микроавтобус, я грузить помогал Сонины припасы. И грузить было чего. Одних трав она насушила пучков двести. Мешок картошки, три тыквы, в общем, загрузили микроавтобус. Я спросил у Сони: -- Ну ты как на следующий год? Палатку твою сохранять? -- Я обязательно приеду на следующие каникулы. В первый же день приеду на свою землю. Вы хороший сосед, дядя Коля. Спасибо вам за хорошее соседство! И руку мне подала по-взрослому, окрепшая это была рука. Да и сама Соня за лето не только загорела, но и окрепла, увереннее в себе стала. Она приехала на следующий год с саженцами плодовых деревьев, какой-то рассадой и сразу же взялась за дело. Люди нашего поселка на собрании решили построить Соне маленький домик. А Зина, жена предпринимателя, что самый большой коттедж строил, стала настаивать, чтобы не маленький. -- Стыдно людям в глаза смотреть. Все в поселке дома закладывают как дворцы, а один единственный ребенок в палатке живет. Гости приезжают, думают про нас невесть что. Зная нрав девочки, ее болезненное отношение ко всякого рода подношениям, переговоры с ней по поводу строительства дома поручено было мне провести. Я пришел к ней и говорю: Соня, люди в поселке на собрании решили построить тебе небольшой домик, ты только место укажи, где его поставить. А она меня как-то настороженно спрашивает: -- Дядя Коля, а сколько будет стоить небольшой домик? Ничего не подозревая, я и ответил: -- Тысяч двести, ну, в общем, по две тысячи с каждой семьи. -- По две тысячи? Но это же очень много денег. Значит, люди для своих детей чего-то меньше купят. На меня потратятся. Дядя Коля, очень прошу вас: скажите людям, что не нужен мне пока домик. Я и место для него еще не придумала. Прошу вас, дядя Коля, объясните, пожалуйста, людям... Она волновалась, и я понял, почему. Соня, получив свой гектар, впервые в жизни почувствовала себя независимой. Он заменил ей родителей, он нуждался в ней, а она в нем. Каким-то внутренним чутьем девочка ощущала или представляла себе, что ее земля не хочет, чтобы к ней кто-нибудь чужой прикасался. И, не дай Бог, если кто-нибудь после постройки домика упрекнет, пусть даже молчаливым упреком Соню. Ей дороже собственного дома собственная независимость. Я стал убеждать не делать насильно девочке никаких подарков. А вскоре произошло неожиданное. Бегут с озера ребятишки мимо Сониного участка, впереди всех на крутом велосипеде сын предпринимателя Эдик. Он все время подтрунивал над Соней, малявкой ее звал, хоть и сам всего на три года старше ее был. -- Эй, малявка, -- кричит Соне Эдик, -- все ландшафтным дизайном занимаешься, и не надоедает тебе? Пойдем лучше с нами на зрелище смотреть. -- Какое зрелище? -- спрашивает Соня. -- Мой папка сейчас строительную бытовку поджигать будет. Вон видишь. К нам уже и пожарная машина пришла на всякий случай. -- Зачем же ее сжигать? -- Затем, что вид портит. -- Но после того, как она сгорит, на земле долго расти ничего не будет. -- Почему это не будет? -- Потому что все червячки полезные, все букашечки сгорят. Вот я костер у палатки жгла и смотри: в этом месте теперь ничего не выросло. -- Надо же, какая ты, малявка, наблюдательная. Так спаси наших червячков. Забери старый вагончик, а то папка не знает, куда его сбагрить. -- Как же я его заберу, он же тяжелый? -- Как, как? Краном, конечно. К нам послезавтра кран придет. Ветряк ставить. В общем, забирай или костер сейчас будет грандиозный. -- Хорошо, Эдик, я согласна забрать ваш вагончик. -- Тогда пойдем. Взрослые соседи и множество ребятни собрались у усадьбы родителей Эдика. Пожарный расчет в готовности. И тут Эдик подходит к идущему к строительной бытовке с канистрой бензина своему отцу и говорит к неудовольствию детворы и изумлению радостному взрослых: -- Пап, не надо сжигать этот вагон. -- Что значит не надо? Это почему? -- Потому что я его подарил. -- Кому? -- Малявке. -- Какой малявке? -- Ну Соне с крайнего участка. -- И что же? Она согласилась? Согласилась принять от тебя? -- Пап, ты что ж, мне не веришь, так сам тогда ее спроси. Эдик взял стоящую в толпе ребятишек Соню за руку, подвел ее к отцу: -- Скажи, что согласна забрать эту будку. Говори. -- Я согласна, -- тихо ответила Соня. Ох, и не смог предприниматель скрыть распиравшую его гордость за сына. Это ж надо, ни от кого ничего не берет и только от его Эдика решилась принять подарок своенравная Соня. Когда детвора разошлась, позвал предприниматель всю бригаду, работавшую на отделке его коттеджа, и говорит бригадиру: -- Так, мужики. Берите любые материалы, работайте сутками, плачу по двойному тарифу, но чтоб через два дня внутри этой бытовки евроквартира была. Внешне пусть так и будет обшарпана. Но внутри... Через два дня на Сонином участке рядом с березкой, на месте, где стояла ее палатка, был поставлен на кирпичный фундамент обшарпанный строительный вагончик-бытовка. Обшарпанный, но подготовленный строителями к покраске, а финская краска и кисти находились внутри. Соня потом сама его покрасила -- свой первый в жизни собственный домик, стоящий на родной земле. Этот домик на следующий год превратился в сказочный теремок. Увитый плющом и диким виноградом и окруженный цветочными клумбами. x x x Прошло десять лет. Соня закончила школу и уже год жила в своем поместье. В поселке, утопая в зелени и цветущих садах, возвышались коттеджи. Но самая лучшая, самая красивая усадьба была у Сони. Когда ее одногодки покидали детдом, уходя в неизвестность, пытаясь поступить хоть в какие-то училища, лишь бы было общежитие; найти хоть какую-то работу, лишь бы хватило на пропитание, -- Соня была уже состоятельным человеком. Жители поселка сдавали менеджеру излишки фруктов и овощей. Скупалось выращенное в поместьях по довольно высокой цене. Экспортировалось в страны Евросоюза, в специальные магазины, продающие экологически чистую продукцию. Сдавала менеджеру выращенное в своем поместье и Соня. Хотя большую часть ее продукции скупали приезжающие прямо к ней люди из города, услышавшие о необычной девочке и ее чудесном поместье. И еще Соня собирала лечебные травы и помогала многим людям избавиться от болезней. Однажды в гости к своим родителям, теперь постоянно живущим в своем поместье, приехал Эдик. Он уже три года учился в престижном американском университете. Ему предстояла сложная медицинская операция. Наверное, от заморской воды и питания произошли неполадки с печенью и почками. Перед операцией Эдик и решил недельку погостить у родителей. Зинаида, мать Эдика, предложила ему: -- Сынок, может, сходим к нашей местной целительнице. Вдруг поможет. -- Да ты что, мама, в каком веке живем? Там, на западе, медицина давно на высочайшем уровне. Что надо вырежут и заменят. Не беспокойся. Не пойду я к разным бабкам-знахаркам. Это ж позапрошлый век. -- Так я тебе и не предлагаю к бабкам. Давай сходим, ты помнишь, девочка маленькая из детского дома на краю нашего поселка на удивление всем сама подаренный ей гектар земли обустраивала? -- А, эта малявка-то? Помню немножко. -- Теперь она не малявка, сынок, а очень уважаемый человек. За выращенное ее руками две цены менеджеры платить готовы. А за ее сборами травными из отдаленных мест приезжают. Хоть и рекламы она никакой не дает. -- Откуда ж у малявки знания? -- Так она же с первого класса каждое лето на своем участке проводила, а каждую зиму ежедневно книжки разные по садоводству и народной медицине читала. Детский ум острый, все хорошо воспринимает. Из книжек она многое, конечно, почерпнула. Только люди говорят, больше она сама понимала. Еще говорят, растения ее понимают. Она с ними разговаривает. -- Ну и малявка! Сколько же она денег за лечение берет? -- Иногда берет, но бывает и бесплатно подлечит. Я вот прошлой осенью около пруда ее встретила. Так она мне в глаза посмотрела и говорит: "Тетя Зина, у вас белки глаз не такие, возьмите вот травку, отвар сделайте и пейте, пройдет". И прошло. А белки действительно у меня были не такие, потому что печень болела. Теперь не болит. Пойдем, сынок, сходим, может, и твоей печени поможет. -- Так у меня, мама, не только печень. Уже диагноз поставлен -- мне почку удалять будут. И тут никакие отварчики не помогут. Впрочем, пойдем сходим, интересно на поместье малявки посмотреть. Говорят, будто на рай оно похоже. x x x -- Да! Здорово она обустроилась, -- не сдерживая восхищения, сказал Эдик, когда они с матерью подошли к поместью Сони. Пока в поселке люди все силы строительству коттеджей да заборов каменных отдавали, она действительно рай создавала. Ты смотри, мама, какой забор из зелени вырастила! -- Ты бы сад ее видел, еще не так бы восхитился. Только очень немногих в свой сад она пускает, -- заметила Зинаида. Приоткрыла калитку и позвала громко: -- Соня, если ты дома, выйди. Соня, ты дома? Дверь из домика -- бывшей строительной бытовки -- растворилась, и на крыльцо вышла девушка. Плавным жестом она убрала за плечи тугую русую косу. Увидела Зинаиду в сопровождении сына, и на щеках ее вспыхнул румянец. Она застегнула верхнюю пуговку кофточки, обтягивавшей упругую грудь, мягкой, легкой и в то же время грациозной походкой молодая красавица спустилась с крыльца и направилась по дорожке к калитке, где стояли Зинаида и Эдик. -- Здравствуйте, тетя Зина. С приездом вас, Эдуард. Если хотите, войдите в мой дом или сад. -- Спасибо за приглашение, с удовольствием войдем, -- ответила Зинаида. А Эдик ничего не сказал и даже не поздоровался. -- Ты знаешь, Соня,-- продолжала говорить Зинаида по дороге к саду, -- проблема у сына моего, операция ему предстоит. Хоть и в Америке оперировать будут, а все ж беспокойно мне, матери, как-то. Соня остановилась, повернулась и спросила у Эдика: -- Что же болит у вас, Эдуард? -- Сердце, -- сдавленно ответил Эдик. -- Как сердце? -- воскликнула Зинаида. -- Ты же говорил печень, почка. Врал, значит, успокаивал? -- Не врал. Но теперь сердце, мама, бьется, вот потрогай, как бьется, -- и, взяв руку матери, прижал ее к своей груди, -- слышишь, сейчас вырвется и взорвется, если ты не уговоришь эту красну-девицу замуж за меня немедленно выйти. -- Ну и шутник, -- засмеялась Зинаида, -- чуть мать не напугал до смерти. -- А я не шучу, мама, -- серьезно ответил Эдик. -- Ну если не шутишь, -- весело продолжила Зинаида, -- так знай, к Соне уже половина поселка сватов для своих сыновей засылала. Да все безрезультатно: не хочет она выходить замуж. Вот и спроси, почему не хочет, а мать не подставляй. Эдик подошел к Соне и тихо спросил: -- Соня, почему вы не вышли ни за кого замуж? -- Потому, -- тихо ответила Соня, -- потому что я тебя ждала, Эдик. -- Вот шутники, вы чего над матерью насмехаетесь? -- Благословляй нас мама, немедленно, я не шучу, -- твердо сказал Эдик и взял Соню за руку. -- И я не шучу, тетя Зина, -- серьезно сказала Соня. -- Не шутите... Значит и ты, Соня... Не шутишь... Так, если не шутишь, чего ж тетей зовешь, а не мамой называешь? -- Хорошо. Буду называть мамой, -- дрогнувшим голосом ответила Соня и, сделав шаг к Зинаиде, остановилась в нерешительности. Зинаида была не в силах осознать сразу, что произошло -- розыгрыш, шутка? Она серьезно переводила взгляд с лица Сони на лицо сына и снова... В какой-то момент она поняла серьезность намерений молодых людей и, поняв, метнулась к Соне, обняла ее и заплакала: -- Соня, Сонечка, доченька, я поняла, вы серьезно. Вздрагивали и плечи Сони, прижавшейся к Зинаиде, и она повторяла: -- Да, мама, серьезно. Да, очень серьезно. Потом молодые, взявшись за руки, медленно и никого не замечая вокруг, пошли по улице поселка к поместью семьи Эдика. А впереди шла Зинаида. Она смеялась и плакала одновременно и непрерывно тараторила, подбегая к каждому встречному: -- Мы пришли... А они: раз -- и влюбились друг в друга... А я: раз -- и благословила... А сначала думала -- шутка. А они: раз -- и влюбились. А я им говорю... А они мне -- свадьбу, мама, сегодня. Люди добрые, как же так можно? Надо ж готовиться, надо ж официально. Так же невозможно. Когда примерно такой же сбивчивый рассказ услышал от нее вышедший навстречу муж, предприниматель, отец Эдика, он посмотрел на молодых и сказал: -- Ну ты как всегда, Зинаида, тараторишь. И что это значит, свадьбу сделать сегодня невозможно? Да ты посмотри на этих молодых. Не сегодня надо делать свадьбу, а сейчас. Эдик подошел к отцу и обнял его: -- Спасибо, папа. -- А что там... Спасибо. А что там обниматься. Горько кричать надо! -- Горько! Горько! -- закричали собравшиеся вокруг люди. Эдик и Соня на виду у жителей поселка первый раз поцеловались. На свадьбу собрались все оказавшиеся дома на тот момент жители поселка. Импровизированный стол на свежем воздухе накрывали тоже все вместе. Не "гудела", как это бывает на русских пьянках, а пела свадьба до глубокой ночи. Несмотря на уговоры родителей, поселились молодожены не в коттедже, похожем на дворец, а в небольшом домике Сони. -- Пойми, отец, -- говорил Эдик, -- построили мы тут дворец с разными пристройками на полгектара. А красоты такой, как в Сонином поместье, и воздуха нет у нас. Снести половину надо. Предприниматель потом пил неделю. Но на удивление всем стал сносить пристройки. Приговаривая: -- Понастроили тут сдуру, внуки не захотят селиться в таких катакомбах. Счастливая жизнь Сони и Эдика... Стоп! Это я уже начал рассказывать о будущем. И оно обязательно будет прекрасным. А в настоящем? В настоящем в городе Харькове есть хороший детский дом. И девочка Соня в нем. Пошла Соня уже в третий класс, но гектара собственной земли у нее нет, так же, как и у Тани, Сережи, Кати... и у других сотен тысяч детей из детских домов. Украинская Рада еще и вопроса на повестку дня не поставила: давать ли в пожизненное пользование жителям своей страны, включая детей-сирот, по гектару земли для обустройства на нем родового поместья. И Белорусская Дума не поставила, и Российская... Простят ли их дети? Смогут ли простить сегодняшние депутаты сами себя? Зона будущего Николай Иванович -- начальник исправительной колонии особого режима, а в просторечии -- тюрьмы, уже пятый вечер не уходил из своего кабинета вовремя. Когда заканчивался рабочий день, он отключал телефоны и ходил по кабинету в размышлении взад-вперед. Иногда он садился за стол, брал в руки зеленую папку и уже в который раз перечитывал ее содержимое. От имени группы осужденных граждан, заключенных двадцать шестой камеры, отбывающий срок наказания по статье 931 Уголовного кодекса Российской Федерации обращался к нему с немыслимым на первый взгляд предложением. Осужденный по фамилии Ходаков предлагал взять для колонии сто гектаров заброшенных или неиспользуемых пахотных земель. Эту землю обнести колючей проволокой, установить вышки по углам, в общем, сделать все положенное для предотвращения побега. На этих ста огороженных гектарах будут работать, занимаясь сельским хозяйством, девяносто заключенных. Заявления желающих находились в этой же папке. Так вот, эти заключенные своими заявлениями обязались кормить всю колонию овощами, отдавая на нужды колонии половину выращенного ими урожая. Вторую половину они просили передавать их семьям. В этом не было еще ничего невозможного. В разных колониях заключенные работают на производствах. В одних мастерят что-нибудь несложное в деревообрабатывающих цехах, в других -- организованы швейные производства, и заключенные шьют простые вещи, телогрейки, трусы, получают за свой труд небольшую оплату. Оплата небольшая еще и потому, что их труд малопроизводителен. Здесь в папке лежало предложение: заключенные хотели заняться сельским хозяйством. Ну что ж, тоже можно. Оплата половиной урожая -- возможна, не надо будет сбытом заниматься, отдавать продукцию под реализацию, потом месяцами ждать перечисления денег. Но вот дальнейшее... Заключенный Ходаков от имени других заключенных просил, чтобы сто гектаров разделили на участки по одному гектару и закрепили каждый участок за конкретным заключенным. Далее предлагалось дать возможность каждому заключенному построить на выделенном ему участке одиночную камеру. Далее, по истечении срока отбывания наказания, тем, кто хотел бы остаться на своем участке, просили предоставить такую возможность. Не взымать, а уже покупать у него избытки урожая и предоставить возможность отбывшим срок наказания расширить свои камеры. Зеленая папка с данным предложением или просьбой была передана Николаю Ивановичу еще полгода назад. Помимо девяноста заявлений и текста предложения в папке лежала планировка будущих участков, красиво сделанная цветными карандашами. На рисунках были изображены и сторожевые вышки, и колючая проволока, и контрольно-пропускной пункт. После первоначального прочтения Николай Иванович отложил папку в нижний ящик стола, время от времени мысленно возвращаясь к сути ее содержимого, но ответа никакого заключенным не давал. Однако случилось обстоятельство, заставившее начальника колонии ежедневно вот уже на протяжении пяти вечеров интенсивно размышлять над предложением заключенных. Обстоятельство заключалось в следующем. Из управления пришел приказ со следующего года приступить к расширению колонии, построить дополнительные камеры и быть готовым до конца следующего года к принятию еще ста пятидесяти осужденных граждан. Вместе с приказом пришел проект пристроек к существующим зданиям, сообщалось о сроках финансирования. Предлагалось на строительстве использовать труд заключенных. Николай Иванович рассуждал так: "Финансирование как всегда будут задерживать, с материалами дешевыми проблема. Смету делают на одни цены стройматериалов, а к строительству приступишь -- они уже другие. Труд заключенных малопроизводителен. Приказ заведомо невыполним. Но и не выполнять его нельзя. До конца службы осталось пять лет. Дослужился до звания полковника. Двадцать лет он начальник колонии, и ни одного взыскания. И вот тебе приказ. Но не эти обстоятельства были главными в рассуждениях полковника. Зеленая папка! Заключенный Ходаков в своей записке утверждал, что при содержании заключенных, согласно его проекту, будет выполнена главная задача подобных заведений -- перевоспитание преступников. То, что в современных исправительных учреждениях преступники не перевоспитываются, а скорее наоборот -- делаются более опытными, Николаю Ивановичу было хорошо известно. Иначе не получали бы они срок второй и третий раз. Именно это обстоятельство сильно угнетало Николая Ивановича, отдававшего службе много сил и времени. Жизнь проходит, служба заканчивается, а что сделал? Получается, преступников растил. Зеленая папка! Вот зараза. Ну хоть бы прийти к твердой уверенности, что неприемлемое в ней предложение изложено, так нет же, не дает что-то внутри отвергнуть его. И утвердиться в нем не в силах. Не-обычное предложение, нестандартное. Утром следующего дня полковник первым делом приказал доставить к нему в кабинет заключенного двадцать шестой камеры Ходакова: -- Можете присесть, гражданин Ходаков, -- указал Николай Иванович на стул вошедшему в сопровождении конвойного заключенному. -- Я тут перелистал содержимое вашей папочки. Вопрос конкретный к вам возник. -- Слушаю вас, гражданин начальник, -- быстро проговорил заключенный, вставая со стула. -- Сидеть! -- скомандовал конвойный. -- Да ты сиди, чего вскакиваешь, как на суде, -- спокойно произнес начальник колонии и обращаясь к конвойному, добавил: -- Ты подожди пока за дверью. -- Значит вы, Ходаков Сергей Юрьевич, вносите вот такое странное предложение? -- Оно только на первый взгляд выглядит странным. На самом деле предложение весьма рационально. -- Тогда скажите сразу, напрямик, какую хитрость задумали? Условия для массового побега создать хотите? Среди ваших девяноста заявлений сроки отсидки у каждого от пяти до девяти лет. Значит, волю приблизить хотите? -- Если и есть хитрость в данном предложении, то не с побегом она связана, гражданин начальник, -- заключенный снова встал и заволновался, -- вы меня не так поняли... -- Да сиди ты спокойно. И давай без "гражданин начальник". Меня Николаем Ивановичем зовут. Тебя, из дела знаю, -- Сергеем Юрьевичем. Психологом ты был. Диссертацию защитил, потом в бизнес подался. Срок за хищения в особо крупных размерах получил. Так? -- Срок получил... Николай Иванович, вначале перестройки ведь как было... Не успеешь к одним законам привыкнуть, как другие выходят... -- Ну ладно, речь сейчас не об этом. Поясни задумку свою с этой сельхоззоной за колючей проволокой, или как там ее еще назвать можно? -- Я постараюсь пояснить, Николай Иванович. Только трудно мне сделать это будет из-за одного обстоятельства. -- Какого? -- Понимаете, книжку мы прочитали, "Анастасия" называется. Потом еще книжку, продолжение. В общем, в книжке говорится о предназначении человека. О том, что если каждый живущий на земле человек возьмет по гектару земли и сотворит на нем райский уголок, то вся земля в рай превратиться. Просто и убедительно в книжке об этом сказано. -- Куда уж проще. Если каждый возьмет и сотворит, то конечно, вся земля превратится... Только вы здесь при чем? -- Так я же говорю: убедительно все в этих книжках изложено. Кто-то бегло их, быть может, прочитал, не все понял. У нас время есть: мы читали, обсуждали и поняли. -- Ну и что из этого? -- Многие люди после прочтения этих книг захотят землю взять и создать на своей родовой земле райский оазис. Они на свободе, им это доступно. Вот и решили мы: пусть за колючей проволокой, но тоже взять по гектару, работать на нем, благоустраивать... В качестве наказания -- половину или даже большую часть продукции на нужды колонии или общества отдавать. Но просьба у нас: чтобы не забирали у нас участок, когда отбудем свой срок, у тех, кто захочет на нем остаться. -- Это что же, так и будете за колючей проволокой, под дулами конвойных свою жизнь доживать? -- Когда у всех срок кончится, вы можете снять заграждения из колючей проволоки и перенести их вместе с вышками на другое место. На новом месте новых заключенных из числа желающих свое поместье обустроить поселить. А мы в своих останемся. -- Ага. А потом у тех срок выйдет, проволоку с вышкой на новое место, а они в свободных поместьях останутся. Так? -- Да, так. -- Фантасмагория какая-то. Это что же, я, начальник колонии, буду для заключенных оазисы райские создавать? И вы верите, что такое может произойти? -- Я абсолютно убежден в успехе. Как психолог убежден. И сердцем чувствую. Вы сами посудите, Николай Иванович. Отсидит свои девять лет человек, выйдет на свободу. Друзей нет. Друзья его на зоне да в камерах. Семье он не нужен. Обществу тоже. Кто захочет на работу хорошую бывшего зека брать? Безработных и так полно с разными профессиями, в очередь стоят на биржах и с биографиями приличными... Никакого дела для бывшего зека в обществе не предусмотрено. Одна дорога: за старое взяться. И берутся, и вновь к вам попадают. -- Да знаю я про эту ситуацию... Что ты мне очевидное излагаешь. Ты скажи, как психолог: почему зеки, прочитав эти книжки вдруг изменились, за землю даже за колючей проволокой решили взяться? -- Так перспектива вечности у каждого открылась. Так вроде считается, живет еще человек, хоть и в камере. На самом деле нет его. Умер. Потому что нет у него жизненной перспективы. -- Что еще за перспектива вечности? -- Я же говорю, трудно мне все сразу изложить, что в книжках... -- Ладно, прочитаю я эти книжки, разберусь: что вас на такую лирику подвигло. Потом поговорим. Конвойный, уведи. Заключенный Ходаков встал, заложил руки за спину и попросил: -- Разрешите задать еще один вопрос? -- Говори, -- согласился полковник. -- Когда мы разрабатывали проект этой зоны, то учли существующие инструкции о содержании заключенных. Никаких нарушений инструкций в проекте нет. -- Надо же, учли... Инструкции... Нарушений нет... Я проверю. -- Уведите,-- приказал Николай Иванович конвойному. Потом вызвал юриста, передал ему папку со словами: -- Вот возьми. Ознакомься и определи: в чем здесь нарушения инструкции содержания, доложишь через два дня. Через два дня юрист сидел в кабинете начальника колонии. Свой доклад он начал с необычных для юриста обтекаемых формулировок: -- Дело в том, Николай Иванович, что с точки зрения закона и инструкций, регламентирующих содержание граждан в так называемых местах лишения свободы, данный проект нельзя трактовать однозначно. -- Ты что это крутишь тут передо мной, Василий, как адвокат на суде? Мы с тобой пятнадцать лет друг друга знаем, -- Николай Иванович встал из-за стола. Он почему-то слегка волновался. Он прошелся по кабинету, снова сел: -- Говори конкретно, в чем здесь нарушается закон и инструкции. -- Конкретно... Ну если конкретно, надо все по порядку. -- Давай по порядку. -- Мы строим зону. В проекте предусматривается изоляция территории от внешнего мира. Два ряда колючей проволоки огораживают сто гектаров зоны. Так- же в проекте предусматриваются сторожевые вышки. В общем, ограждения территории зоны полностью соответствуют инструкциям. Далее в проекте предлагается разбить зону на отдельные участки размером в один гектар и закрепить за каждым участком по одному заключенному. Ну что ж тут сказать? Согласно инструкции, мы и должны приучать несознательных граждан к труду, строить цеха по производству простейшей продукции, а также устраивать подсобные хозяйства и частично переходить на самофинансирование. Ведь по закону разрешается создавать учреждения, подобные нашему, с особыми условиями хозяйственной деятельности и многоцелевым использованием лесного фонда*. В нашем случае проектом предусматривается подсобное хозяйство, которое будет обеспечивать наших подопечных овощами, а возможно, еще и на продажу останется. Пока мы в рамках закона. -- Ты не тяни, давай дальше. Где мы за рамки выходим? -- А дальше предлагается на каждом участке по-строить отдельную камеру, в которой будет жить заключенный, за которым закреплено его рабочее место -- гектар земли. -- Вот именно, каждому отдельную камеру на его гектаре. На нормальные кровати средств не хватает. А они отдельную камеру со всеми удобствами и меблировкой хотят. Утопия. -- Ты, наверное, невнимательно с проектом ознакомился, Николай. *Закон РФ от 21.07.93 в редакции от 9.03.2001 "Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы". -- Прим. редактора. -- Что значит "невнимательно"? Да я его наизусть помню. -- Не знаю, не знаю... Но здесь прилагается чертеж и описание, так сказать, внутреннего интерьера этой отдельной камеры. Все строго по инструкции. Кровать, клозет, стол, стул, полка для книг, тумбочка. Металлическая дверь с глазком и внешним запором, решетки на окнах. А что касается финансирования, так тут четко сказано: каждый заключенный сам финансирует изготовление своей одиночной камеры. -- Такого в проекте не было, когда я его просматривал. -- Не знаю... Не знаю... Вот смотри, есть. И рисунок, и рабочие чертежи для изготовителей, и описание. -- Что значит "есть"? Но когда я тебе передавал папку для ознакомления, этого там не было. Я точно помню, что не было. Я эту папку раз десять от корки до корки просматривал. И значит ты... За два дня... -- Я, Коля. Я. Только не за два дня. Они мне такую же папку еще три месяца назад передали. Недавно я внес свои коррективы, дополнения, они с ними согласились. -- Почему ты мне об этом ничего не рассказывал? -- Но ты же тоже только два дня назад попросил меня высказать свое мнение. -- Ну ладно, давай говори, что ты про все это думаешь? -- А то и думаю, Николай. Если этот проект осуществлен будет, то тюрем и лагерей в стране поубавится, а преступность сократится. И войдешь ты, Николай Иванович, в мировую историю как гениальнейший реформатор. -- Да брось ты про историю. Давай по существу. О законности. -- Николай Иванович снова встал из-за стола и заходил по кабинету. Юрист повернулся к прохаживающемуся в задумчивости начальнику колонии и произнес: -- А от чего это ты, Николай, так волнуешься? -- Я волнуюсь? Да с чего мне волноваться? Впрочем... Прав ты, Василий. Волнуюсь. Оттого и волнуюсь, ч