поминать о твоем грехе сам человек, знающий о нем, вспоминать без тебя или в твоем присутствии, каждый раз ты неминуемо будешь чувствовать, как этот грех твой высказанный постоянно обновляется воспоминанием, энергетически подпитывается. Таким образом, ты привязал свой грех на физический план, материализовал некогда возникшую только в тебе его энергетическую конфигурацию: обронил его и спотыкаешься. Но это если ты высказал грех простому человеку, а если же ты "обронил" свой грех в душу невежества, то оно только обрадуется этому и обязательно использует его в наказание твое, в торжество зла по Божей Милости, но все-таки во твое благо, ибо невежество: если оно само накажет тебя, а значит -- сотворит зло, а значит -- сотворит свой грех, то все равно, когда-то, но это невежество будет наказано Господом за свой грех, также и за наказание безвинного..."Словеса невежества, обращенные к тебе, отведи от меня, все дела и помыслы, направленные на меня из лона черных магов, колдунов, наговорщиков во горе и печаль мои, во истязание моего тела и души, во смерть мою, отведи все это зло и невежество, Божья Мать, защитница моя, отведи в преисподнюю, не слушай более черных магов, колдунов и наговорщиков против меня..." -- договорил про себя Юра... И случилось неожиданное: то напряжение, то чувство соприкосновения с иконой у Божива исчезло, словно образовалась пропасть, провал между ним и иконой, и Божив насторожился и даже немного испугался этого. "Я что-то не так сказал?" -- снова мысленно обратился Божив к иконе. И в следующее мгновение Юра едва удержался на ногах, потому что незримая сила его потянула к иконе, увлекла так резко и неожиданно, что он пошатнулся вперед, и тогда Божив стал усердно креститься, а его душу, чувства и помыслы с невероятным устремлением будто уносило в бездонную космическую глубину иконы. И теперь случилось такое, от чего Божив молниеносно припомнил ту, своеобразную "тайную вечерю" с Остапом Моисеевичем и Купсиком, ибо Купсик в единый момент будто надломился от иконы, отшатнулся от нее и не замедлил раствориться в толпе, покидая храм. "Вы, Купсик, рог от дьявола, надломленный, вас отведет Божья Мать", -- вспомнились Боживу его гадальные слова, его предсказание.  * Часть седьмая ПОЧЕРКОМ ИЗИДЫ *  Это принадлежит... Пришел Божив, и Надежда Михайловна озабоченно посмотрела ему в глаза в прихожей, она очень уважала его и всегда верила ему, но сегодня ей очень хотелось, чтобы он ошибся... Им никак не удавалось, и Боживу, и Надежде Михайловне, остаться наедине, чтобы переговорить: ведь Наташа слышала разговор, их телефонный разговор, неотступно находилась рядом с ними в этот вечер. И мама Сережи Истины, и Юра переглядывались, долго переглядывались, и им неуютно было чувствовать себя заговорщиками. А Наташа сама себя ощущала третьим лицом, но уйти в соседнюю комнату была не в силах, а может, и ушла бы, да Сабина уже спала, а предлог тоже отойти ко сну был гораздо мучительнее, нежели остаться здесь, среди безмолвного разговора о ней, который она улавливала в переглядах Надежды Михайловны и Божива: к чему уходить и неминуемо прислушиваться, лучше уж честно присутствовать рядом, все-таки определила для себя Наташа. Шло обычное чаепитие и разговоры о предметах и действиях. Надежда Михайловна всегда была честным человеком, и для нее всегда означало слово "скрывать" -- значит убивать! Да!.. Что ты скрыл, то убил... Ты убил движение, ибо, скрывая, ты удерживаешь, а кто вправе убить движение? Никто, даже Господь, ибо Господь сам суть движение, разве может Господь убить сам себя, не был бы он тогда Богом, а убийцей, а значит, человек скрывающий есть убийца, он покушается на Бога, и его надо судить, и наказание неминуемо. Есть одно на свете, чего не может сотворить даже Господь, единственное и незыблемое: Бог не может убить сам себя, а значит, скрыть, остановить... движение. Надежда Михайловна не выдержала. -- Наташа, -- сказала она, проговорила внезапно посреди словесной замусоренности вечера, и ее обращение прозвучало как готовность к наведению порядка, она больше не хотела отворачиваться, когда Наташа смотрела ей в глаза. -- Наташа, -- повторила она еще раз в пространстве молчания, когда приумолк и Божив, Надежда Михайловна была философом и, может быть даже, одним из тех единственных философов, которые верили в то, что говорили и писали. Несколько секунд после отзвучавшего "Наташа" даже тишина молчала, даже она прислушалась. -- Да, -- прозвучал коротко голос Наташи. -- Но ты же была дома, -- медленно подбирая слова, будто предлагая вернуться к такому необходимому и здравомыслящему, устоявшемуся и правильному "нет", сказала Надежда Михайловна. -- Да, -- снова ответила Наташа. Божив молчал, он еще многое не усвоил из уроков Истины, но из его дневников теперь для Юры обозначилось одно: молчи, и слушай, и жди, когда предложат слушать тебя. -- А как же ты могла... -- заговорила было Надежда Михайловна, но осеклась, ибо в единый момент поняла не имеющееся право свое на такой вопрос. -- Могла, -- не подыскивая слов, ответила Наташа, даже не пытаясь как-то защищаться. -- Ты сегодня видела Сережу? -- наконец-то проговорил Божив, отодвинутый, отшрихованный молчанием. -- Сережа не узнал меня, -- ответила Наташа. -- Наташа, где ты его видела? -- серьезно сказал Надежда Михайловна. -- Он работает в кинотеатре. -- Наташечка, там сейчас работает Юра. -- Я знаю, и Сережа тоже. -- Надежда Михайловна, -- вмешался Юра, -- Наташа просто устала. -- Да, я устала. Я и в самом деле устала, Надежда Михайловна. Извините, Юра, я пойду прилягу. Наташа ушла к себе в комнату. Юра и Надежда Михайловна некоторое время сидели молча. -- Ты знаешь, Юра, -- заговорила Надежда Михайловна, -- а ведь Наташа не больна, и она вовсе не устала... умом, ты понимаешь, о чем я говорю. -- Да, конечно, Надежда Михайловна. -- И эта "Сказка о любви", -- как бы рассуждая вслух, сказала Надежда Михайловна задумчиво. -- А что значит "Сказка о любви"? -- поинтересовался Божив. Но тут неожиданно раздался телефонный звонок, и Надежда Михайловна сняла трубку. -- Алло, -- сказала она. -- Алло, Надя, добрый вечер, это Алексей, у меня мало времени. Завтра с утра созвонимся и встретимся, ты не возражаешь? Слушай Алексей, -- взволновалась Надежда Михайловна, -- завтра само собой, скажи одно ... рукопись?! -- Да. Это принадлежит Сереже. Смерть? В эту ночь Божив долго не мог уснуть: он медитировал, выполняя астральное дыхание. Именно сегодня Юра понял одну закономерность -- астральное дыхание нельзя делать непосредственно перед сном: энергетика должна уложиться, а для этого требуется определенный промежуток времени, чтобы освоить ее, должна наступить энергетическая осмысленность. Ранее Божив всегда выполнял это дыхание за час, полтора до сна, и теперь ему стало ясно, необходимо, выполнив дыхание, забыть о нем, а это нелегко дается человеку за короткий промежуток времени. Час, полтора -- подходящий отрезок. Сегодня Юра, основываясь на дневниках Истины, твердо решил выйти в Астрал, он просто подумал об этом уверенно и постарался не привязываться к этой мысли, забыть о ней, осуществил установку. Долго, вперемежку с медитациями на диване, он плавно ходил по комнате взад и вперед, словно проплывая среди земных форм, ни в чем не сдерживая свои мысли, чувства, ощущения, свое физическое тело воспринимая как телесную одежду. Он смотрел как бы со стороны на свои мысли и чувства, все шумы, если таковые доносились с улицы, Юра слышал как некую бесформенную энергетическую массу, и он совершенно не осознавал ее. Не задумываясь для чего, по первому желанию он прикасался к предметам своей комнаты, и в сознании своем находил их объемную предметность иллюзорной. Божив, словно некая мысль, главенствующая, умеющая мыслить самостоятельно, осмысливал пространство комнаты так, будто это он размыслился вокруг: и шкаф, и люстра и стол, и кресло -- все, что находилось в комнате, было взмыслено Боживым, это был он сам. Таким образом Юра осваивал свободу прикосновения, нарабатывал астральное состояние. Немало времени он уделил и рассмотрению своих астральных рук. Закрыв глаза и расслабившись в кресле, Юра воображал свои земные руки и выполнял ими различные движения, ощущал ими всевозможные поверхности, открыл глаза и ощупывал астральными руками различные отдаленные предметы. Божив знал, что видение астральных рук и умение манипулировать ими одна из важных наработок свободы прикосновений в подготовке к выходу в Астрал. Немало Юра уделил внимания своим энергетическим отрывам от земного тела -- самостоятельности воображения: продолжая сидеть в кресле, Юра кувыркался вперед и назад, делая полные обороты в своем видении, также вращался по кругу, вправо или влево. Потом Божив лег на диван на спину и основательно расслабился, ни единая его мысль не имела напряжения, труднее всего всегда оказывалось расслаблять глаза. Юра ушел в позвоночник: "Я -- позвоночник, я не есть это тело", -- взмыслил он установку про себя. Как бы отталкиваясь от самого донышка объема земных своих ног, Юра начал как бы ужиматься к темечку, подтягиваться через весь объем своего земного тела, и те части тела, в которых уже не было его ощущений и мыслей, он просто забывал, их больше не было для него, они словно растворялись, будто никогда и не существовали в его сознании. Одновременно его внутренний взгляд, остановленный, улавливал всевозможные красочные образы, они были объемны и настоящи, и воображение Божива разглядывало их со всех сторон, и также одновременно Юра смедитировал свой слух в темечке, он как бы слушал темечко и возникающий в нем ветер. И вдруг, в одно единое мгновение Божив осознал себя только внутри своего земного тела, в этот момент он абсолютно забыл все на свете, там, за поверхностью его земного тела, которое он теперь воспринимал как некий энергетический объем, Божив не мог помыслить о пространстве, а тем более о каких-либо предметах в его просторах, не ведал он, где находится в это время, напрочь он забыл о мире, точно его и не было, так же забыл, как он забывал части своего земного тела, подтягиваясь к темечку. Рельефно вычерчивая позвоночник, Юра стал пытаться отделиться от своего тела, он продолжал вслушиваться в нарастание взветренного шума, и в конце концов, он стал этим взветренным шумом, и словно вспыхнул ветром весь объем его земного тела, и теперь Юра стал как бы бесформенным, вытянутым сгустком ветра, который еще ко всему был самим воплощением некоего необъяснимого гула. Так продолжалось недолго. Полностью осознавая самого себя, Божив силился, возмутительно желал выхода в Астрал! Во мгновение ветреный сгусток, ожесточенно колеблющийся и вибрирующий, с гулким шумом рванулся с места, но тут же возвратился обратно, и Юра снова вначале ощутил себя внутри объема земного тела и потом, сколько ни пробовал, не смог повторить выхода. "В момент выхода нельзя желать самого выхода, -- вспомнилось ему из дневника Истины. -- Само желание выхода в Астрал это самая коварная, но последняя привязка к физическому плану. Дальше ожидает страх, и лишь потом восторг картинной галлереи Астрала". "Какое растворение всего, какой невероятный полет взветренного гулкого потока, это и есть... смерть?" -- подумал Божив и только часа через два уснул. Было... На следующий день Божив проснулся рано, и хотя сон его был непродолжительным, но все его тело звучало восторгом души: вчерашний отпечаток памяти о выходе в Астрал торжествовал в каждом его движении. В последнее время, читая и перечитывая дневники Истины, Юре очень хотелось познакомиться с кем-либо из учеников Корщикова. Именно сегодня Божив решил посетить областной Дворец Здоровья, разыскать психофизиолога Олейникову Аню, близкого человека Саши Корщикова, познакомиться. Почему именно сегодня? Потому что Юра долго готовился, ожидал своего первого астрального выхода, ему не хотелось общаться на ощупь, и он знал, что истинно понимать можно только понимающего себя. В Боживе радостно высился Человек-Ветер. О Саше Корщикове Юра знал очень мало, ему известно было только то, что Саша некогда непродолжительный промежуток времени являлся первым учителем Истины и что именно он предложил Сереже для постижения Священную Книгу Тота, также Божив знал, что Корщикова уже нет в живых и что его смерть была удивительно необъяснимой, и то, что у Саши при жизни имелась написанная им некая работа по энергетике, она и притягивала Божива познакомиться с Аней: "Работа Корщикова должна быть у нее", -- предполагал он. Отыскать Олейникову Аню не составляло особого труда, ко всему прочему, ее фотография висела на первом этаже Дворца Здоровья на Доске Почета, и неведомо как, когда Юра прохаживался по фойе этажа, его взгляд остановился именно на этой фотографии. Оставалось подняться на скоростном лифте на шестой этаж и спросить у дежурного отделения психофизиологии, в какой комнате работает Аня. Олейникова находилась в шестьсот двенадцатой... Юра не замедлил постучаться в комнату и приоткрыть дверь. -- Можно войти? -- спросил он. -- Пока занято, -- ответили ему. -- Извините, я хотел бы видеть Олейникову. -- Это я, -- ответили Боживу, -- проходите, присаживайтесь в кресло, но несколько минут вам придется подождать. Вот, -- Олейникова предложила Боживу, когда тот уселся в кресло, -- полистайте пока журнал. Юра разлистнул разноцветный журнал "Америка" и не спеша стал рассматривать красочные иллюстрации. Между Олейниковой и каким-то молодым человеком шел разговор. Божив исподволь улавливал его. -- Да нет же, вы меня никак не хотите понять, -- возмущался молодой человек. -- Ну почему же... Это вы что-то не так воспринимаете. Вы правильно сделали, что пришли к нам, в чувстве интуиции вам нельзя отказать, в вас нарушена энергетическая конфигурация, замусорены определенные протоки в области между лопаток на протяжении позвоночника, и даже не исключено, что до самого затылка. -- Откуда вы это можете знать? -- не унимался молодой человек.- -- Но я же только что зондировала вас прибором. -- Это вот эти железки?.. -- И молодой человек указал рукой на стол. -- Ну да, как бы вы их ни называли, но они четко работают. -- При чем тут спина?! Я же вам сказал уже -- у меня ангина, простуды замучили! -- Извините, -- вмешался Божив, -- но вы не правы. -- Почему это я не прав?! -- сказал молодой человек, нервно повернувшись в сторону Божива, словно слегка огрызнулся. -- Да потому, что энергетика -- это основа вашего здоровья, и ангина, и все, как вы выразились, простуды -- результат ваших неправильных мыслей, -- и Олейникова бросила внимательный изучающий взгляд на Божива. -- Что вы меня сразу начинаете оскорблять, откуда вам знать, как я думаю? Один мой товарищ тоже об этом все время долдонил и долдонил и доигрался... -- В каком смысле? -- спросил Божив. -- Спит, в летаргии теперь. Божив заметил, как Аня насторожилась. -- Простите, как его зовут, вашего товарища? -- поинтересовался Божив. -- Сергей. -- Он работал директором кинотеатра? -- Да, вы откуда знаете? -- Я его друг из Москвы. Молодой человек приумолк, но в следующее мгновение оживился: -- Вы Юра Божив? -- Да. Аня отошла к окну и смотрела вниз на дорогу, она о чем-то задумалась. -- А вы ведь тоже знаете Сережу Истину, -- внезапно обратился Божив к Олейниковой, -- и знали Корщикова. При упоминании о Саше Аня едва уловимо вздрогнула, а молодой человек, до сего времени смотревший на Божива, пытливым взглядом окинул своего врача. Аня повернулась к ним лицом. Ненадолго в кабинете наступило молчание. -- Извините, -- заговорил Божив, обращаясь к молодому человеку, -- вы тот самый Павел Мечетов? Сергей много рассказывал о вас, я даже читал некоторые ваши рассказы и стихи. Мечетов застеснялся и опустил глаза. -- Вы давно из Москвы? -- негромко задала вопрос Аня Боживу. -- Не один год, как я живу в этом городе. -- Как сейчас Сережа? Я давно не была у него. -- В двух словах не скажешь, но официально спит. -- Что значит "официально"? -- возмутился Мечетов. -- Я у него на прошлой неделе был, все та же летаргия. -- О Корщикове вы узнали от Сережи? -- поинтересовалась Аня. -- Из его дневников, из них же я узнал и о вас. -- Да, -- задумчиво произнесла Аня, -- теперь я понимаю, зачем вы пришли, -- вам нужна работа Корщикова. -- Мне необходимо с ней ознакомиться, если, конечно, это возможно. У вас она есть? -- Есть, -- сказала Олейникова, а Мечетову ничего не оставалось, как поглядывать то на нее, то на Божива, замысловатый разговор заинтересовал его, и он силился его понять. -- И вы можете дать ее почитать мне, хотя бы на время? -- Приходите завтра часиков в двенадцать, она у меня дома, я принесу. Сможете? -- Смогу, -- подтвердил Юра. После небольшого разговора об Истине Божив собрался уходить, но, прощаясь, он поинтересовался у Ани, продолжает ли она занятия, и услышал ответ: "Было... Это когда-то было", печальный ответ, после которого Божив ушел, а Мечетов увязался за ним. Есть кому! Екатерина Васильевна всегда оставалась в земном теле Гриши, когда я выходил в Астрал, потому что председатель ушел, и у меня еще не было возможности, чтобы отыскать его по астральным следам воображения, но и продолжать жить в земном теле кооператорщика неопределенно долгое время я больше не мог. Наступило критическое время, и я искал выход: оставить Гришино физическое тело означало не что иное, как его смерть, а не покинуть его -- приближало конфликтные перспективы. Оставалось одно -- все-таки уйти, но замена, требовалась некая сущность, которая согласится занять временно Гришино воплощение -- физическое тело. С ведьмой мы долго думали, кто же? Отчаявшись, я решился посетить сорок пятую камеру городской тюрьмы в низшем астральном плане. Людочка! Почему-то мне показалось возможным рассчитывать на ее помощь, потому что я вспомнил некогда прозвучавшее предложение ее астрального тела об этом. Сгусток моего астрального воображения незримо завис в углу под потолком сорок пятой камеры, поодаль от решетчатого окна. Арестанты спали на нарах. Ночь... Решетчатая лунная дорожка протягивалась по полу всей камеры. Я намеревался разбудить Людочку и уже приготовился выполнить это: войти через фиолетовую чакру земного тела женственного утонченного заключенного и плавно помочь его астральному телу осуществить выход, я знал, что сейчас, во время сна, это астральное тело связано с физическим легкими энергетическими прикосновениями и для меня не составит никакого труда увлечь его за собой в астральный мир, и оно, едва покачнувшись, окутанное ветреным ореолом, сотканным из оборвавшихся ощутительно-- чувственных энергетических нитей привязок воображения, проделает предложенный путь. За световой день, и вообще за период бодрствования, нашему астральному телу так вскруживает голову земное воплощение, что оно удивительно прочно верит в его иллюзорность, как в неподкупную праведность, истинную подлинность его существования, оно увлекается его наслаждениями, но и утомляется его усталостью и, подчас, болью, и потому, отходя к так называемому сну, астральное тело словно отпускает своеобразные вожжи, энергетическую связь со своим земным телом, чтобы отдохнуть, побывать в созерцательном одиночестве: оно отделяется, обосабливается, чтобы залечить язвы привязок своего воображения, этим самым восстановиться. Но не каждый человек, не каждая человеческая сущность может полностью востанавливаться, абсолютно порывать со своим земным телом в течение сна, отсюда приходят и накапливаются: многолетняя усталость, преждевременная старость и множество болезней. Только та человеческая сущность способна выйти в Астрал или приобщиться к астральному видению, которая умеет в единый момент отделиться от своего земного воплощения и забыть о нем. Я еще не определил для себя, не было времени, почему Людочка, ее астральное тело, не могло выходить в Астрал самостоятельно, но так легко поддавалось воздействию инородной воли и покидало свое земное тело, словно оно никогда не принадлежало ему. Это я успел осмыслить только сейчас. Неожиданно, в самое последнее мгновение, перед моим устремлением воздействовать на астральное тело Людочки, до меня донесся чувственный разговор, насколько я понял, это общались две астральные сущности, возникшие тоже в сорок пятой камере, но я их не видел. -- Что это вы решили сегодня прогуляться со мной? -- От безделья. -- Гы-гы, тоже скажете, у вас ни одного движения лишнего нет. -- Ладно, это моя забота. -- Может, сами это сделаете? -- Не хватало еще, чтобы я тебе девочек подавал. Иди, я тебя подожду здесь. -- И все-таки, почему вы сегодня со мной? Га-гы... -- Чтобы подчиненные всегда оставались таковыми, к делу их иногда надо подводить за ручку или собственным примером. -- Так, может... -- Я уже сказал, иди сам. -- Конечно, пойду, я... -- Пшел, сказано тебе, надоел! И в следующее мгновение увидел я обоих: Это были Остап Моисеевич и Купсик! Я испугался... "Сейчас они меня увидят, и Бог весть куда повернется моя астральная судьба", -- обреченно подумалось мне. Но удивительно, они совершенно не замечали меня! И тут-то я понял почему: мне уже удалось в некоторой степени укоротить, пресечь астральную волю дьявола, ее энергетические проявления, в разлуке двух влюбленных, которых мне удалось спасти, в бедах Игоря Золотова, прекращенных исправлением опечаток, и, наконец, гибель сатанинского художника по воображению Божива, при помощи ведьмы Екатерины -- вот почему укрепилась моя астральная воля и, как следствие этого, моя защитная реакция, моя невидимость сейчас, при появлении членов астральной шайки. Нет, конечно же нет, я еще не смел гарантировать свою окончательную победу или сколько-нибудь основательную, вряд ли могло бы мне еще удастся вернуться в свое земное тело, на такую степень силы уже рассчитывать было нельзя, но я неминуемо почувствовал, что самостоятельность, прочная подвижность моего астрального воображения увеличилась, стала более податлива мне во встречах с астральными проявлениями. Купсик приблизился к области живота Людочки, мне это было знакомо и неприятно. Он забрался в земное тело утонченного арестанта, и вскоре случилось совершенно неожиданное для меня. Астральная сущность Остапа Моисеевича бросилась к темечку заключенного. "Оба хотят войти", -- подумал я. Но нет, события развернулись иначе. Остап Моисеевич энергетическим взмахом своего воображения выдернул астральное тело Людочки из недр земного воплощения, в суете оттолкнул его от себя в сторону. -- Посидишь там, -- взмыслил он, обращаясь в глубину темечка, -- я тебя научу, как брать лишнее, -- и он расхохотался и отплыл в сторону, астральное тело Людочки в это время зависло возле меня. -- Нет!.. Я не хочу сидеть здесь, -- разъяренно завопило земное тело Людочки -- утонченного арестанта, оно, обезумевши, вскочило с нар так, что рядом лежавший Пахан чуть не свалился на пол, и стало растерянно метаться по камере, подпрыгивая и хватая что-то в воздухе. -- Нет! Нет, я прошу вас, Остап Моисеевич! -- кричало оно, рыдая. -- Не оставляйте меня! -- Вскочил и Пахан. -- Что за паскудность?! -- проорал он на любимого заключенного. -- Крыша поехала, -- тихо сказал Косой. Остап Моисеевич неистово, дьявольски хохотал, а ко мне пришла неожиданная идея: пока Магистр увлечен своей жертвой, астральным наказанием провинившегося подчиненного, надо увлечь Людочку, ее сущностный астральный сгусток в область своей невидимости, я почувствовал, что мне это под силу, тут же воплотил свою задумку. Остап Моисеевич продолжал хохотать, но почему-то уже озираясь по сторонам, видимо, он выискивал астральное тело арестанта, но, насколько я понимал, с каждым последующим мгновением Магистр не видел и его, как и меня. Это обрадовало меня и доставило некоторое удовлетворение отмщения, но я понимал и другое: Остап Моисеевич может применить выход созерцательного просмотра всевозможных близлежащих энергетических конфигураций, и даже невидимых, и потому я решил не искушать свою судьбу недолгой победой и поспешил увлечь астральное тело Людочки, которое уже поняло, в какой ситуации оно находится, увлечь за собою, укрыть от непредвиденных посягательств. И тогда, когда я и Людочка уже унеслись далеко от опасного места и остановились у лесной комнаты Екатерины, у самого темечка Гриши, я предложил неожиданному спутнику укрыться со мною вместе в земном теле кооператорщика. Испуганная Людочка тут же согласилась на это. Улики В контрасте сознания и расплывчатого видения вокруг себя земных предметов, Божив пришел на работу рано, он не спал всю ночь: вчера вечером Вику выписали из роддома. Юра уже заметил, что в сонливом состоянии он всегда лучше воспринимает и понимает. Читая рукописи Истины, он всегда примерял их на себя, он словно проходил их школу не только в размышлении, но и в практике, и он знал: ширина медитационного луча каждого человека в его сношении с миром различна. Один в разговоре слышит только себя, другой слышит и себя, и собеседника, и как птички поют вокруг или звенит вода, или рычат машины, а третий слышит, своеобразно лавируя и управляя своим медитационным лучом, ему доступно своеобразно перебрасывать этот луч во мгновение в любом направлении. Каждый день медитационный луч нашего сознания различен по своей объемности. Вот почему не каждый день мы имеем возможность воспринимать что нам хочется, вот почему мы так часто абсолютно равнодушны ко всевозможному разношумью, разнозвучью вокруг и запросто выполняем какую-то работу, слыша и видя только ее, и вот почему тоже немало часто мешает нам производить какое-то дело даже самое малое: чей-то сторонний далекий разговор, неразборчивый шепот, музыка, присутствие человека, людей, предметов, позвякивание посуды на кухне, чье-то шарканье подошв в прихожей -- и мы уже раздражены, все это вспыхивает в расширенном луче нашего медитационного сознания и слепит нас как встречный свет, когда мы рискнули вести автомобиль нашего дела, приходится постоянно прищуриваться в чувствах и ощущениях, мыслях, чтобы не упустить, разглядеть дорогу, но все равно, скорость нашего продвижения в такой день невысока. Не мучайте себя, люди! Когда не делается малое в большом, отдайтесь большому, когда не делается большое в малом, отдайтесь малому. Вот и сегодня Божив, как только проснулся, убедился в том, что ныне он не может воспринимать мир расширенно, объемно, его медитационный луч сознания словно лезвие бритвы медленно передвигался в своем радиусе, и, может, еще поэтому, когда его сознание по существу не управляло всевозможьем вокруг, насколько это было ему возможно по опыту, и возник его первый, наиболее существенный конфликт с жизнью на Земле: еще в малом фойе его встретила Зоя Карловна и, вежливо повиливая глазками, подала ему в руки повестку, где значилось -- вызов товарища Божива в отделение милиции на предмет беседы с капитаном Дубининым о смерти художника. Явка обязательна, в противном случае... И Юра тут же покинул кинотеатр и направился по полученному адресу. Дубинин крепко сидел за своим рабочим столом, с минуту не приглашал он Божива присесть. После краткого обмена приветствиями капитан продолжал разглядывать какую-то бумагу. Наконец, Дубинин словно опомнился, словно прочел в конце этой бумаги "товарищ участковый, к вам пришли". Тогда он тут же оторвал свой взгляд от листка, и его губы надломились в снисходительной улыбке: глаза в глаза смотрел теперь Дубинин так, словно достаточно ему только нажать кнопку, и Божив растворится. -- Что ж, садитесь, товарищ Божив, -- в услужливой надменности сказал Дубинин. -- Спасибо, Василий Васильевич, -- ответил Божив, усаживаясь на стул. -- Вы что-то хотели уточнить по поводу художника? -- Вы меня недооцениваете, Юрий Сергеевич, пожалуй, все уже уточнено. -- Что значит "уточнено"? Зачем вы тогда мне голову морочите, вызываете сюда. -- Вот, -- тут же будто отпарировал Дубинин, протягивая листок бумаги директору кинотеатра, -- прошу вас подписать расписку о невыезде, -- вы подозреваетесь в убийстве, в убийстве художника кинотеатра нашего города. Юра ничего не ответил. Подписал бумагу, поданную ему, и сразу же, слегка взволнованный, возвратил ее обратно. -- Вот так-то оно будет надежнее, Юрий Сергеевич. -- А что же вам не дает права арестовать меня сейчас? -- раздумывая, медленно проговорил Божив. -- Все против вас, все улики налицо, остается разоблачить ваше, на первый взгляд, железное алиби, но оно на первый взгляд железное, уверен, что все прояснится, Юрий Сергеевич. -- Постойте, но каковы же улики? -- Имеются очевидцы убийства, они подлинно подтверждают вашу внешность, без сомнения -- убивали вы, очная ставка еще будет, но это чистая формальность, не сомневаюсь. А вот ваши отпечатки пальчиков и ваши следы можете считать что уж подали заявку на ваше заключение в тюрьму, -- язвительно сказал Дубинин, и снова линия его губ надломилась в надменной улыбке. -- Вот так-то, Юрий Сергеевич, -- добавил капитан. Ноль три Теперь наступало время, когда все более или менее начинало проясняться, по крайней мере проявляться в направлениях развития. Когда я помог укрыться Людочке от непредсказуемой агрессии Остапа Моисеевича в земном теле Гриши, мы все: Екатерина Васильевна, Людочка и я пришли к единому мнению о дальнейшей судьбе кооператорщика, его телесной оболочки, и с тем я и направился в Лесной поселок в кинотеатр к Боживу. Предварительно я созвонился с ним, и он рассказал мне по телефону, что находится под подозрением в убийстве художника и потому попросил меня проявить максимум осторожности и конспирации: "Не исключено, что за мною следят", -- предупредил он. Коротко я посоветовал Юре успокоиться и объяснил недоказуемость его вины, ибо и в самом деле, алиби директора кинотеатра, его присутствие на рабочем месте в злополучное мгновение убийства неопровержимо, и потому, как бы ни старалось соответствующее следствие, ему никак не удастся логически состыковать одновременно нахождение так называемого подозреваемого в двух местах, разделенных между собой сотнями километров, но все-таки подтверждаемых абсолютно здравомыслящими, психически нормальными свидетелями. Итак я и Юра договорились встретиться... -- Молодой человек, вы к Екатерине Васильевне? -- окликнула меня уборщица кинотеатра Марина Ивановна, а я уже намеревался открыть дверь кабинета Божива, но приостановился и оглянулся. -- Нет, мне нужен директор, он здесь? -- спросил я в свою очередь. -- Туточки он, Юрий Сергеевич, -- отзывчиво сообщила старушка, -- а я думала, вы к Екатерине Васильевне, ее нет. -- Я это знаю. -- А вы ей кто приходитесь? -- А вы, -- спросил я Марину Ивановну, -- вы кем ей приходитесь? На мгновение старушонка опешенно задумалась. -- Х-м... Как же это... -- подыскивала выражение она, -- ну-у... я ее знаю, -- выпалила Марина Ивановна и обрадовалась тому, что нашлась, что ответить. -- Это хорошо, -- подтвердил я, -- я тоже ее знаю, -- и с этими словами я скрылся в кабинете Божива. Божив нетерпеливо ожидал моего прихода, и потому, как только я вошел в кабинет, он, окинувши беглым взглядом Гришино земное тело, тут же спросил: -- Сережа? -- Да, это я, -- не замедлил с ответом я. Юра едва улыбнулся, он встал и вышел из-за стола мне навстречу, но в двух шагах остановился в нерешительности; трудно ему было поверить в такую трансформацию человеческой сущности. Я сам преодолел расстояние между другом и обнял Божива. Я почувствовал, как он пугливо вздрогнул всем телом, но продолжал настороженно молчать и лишь через несколько секунд, будто очнувшись от утомительного размышления, тоже обнял кооператорщика. -- У нас не так уж и много времени, Юра, -- убедительно сказал я другу на ухо. -- Я закрою дверь на ключ, -- предложил Божив. -- Хорошо, так будет спокойнее, -- согласился я. Медленно наши руки опустились, и наше объятие распалось. Юра пошел и запер дверь в кабинет, сразу же вернулся к себе на рабочее место, а я присел рядом, на стул возле сейфа, и облокотился на знакомый полированный стол. -- Что будем делать? -- заговорил Божив. -- В общем так, слушай меня внимательно, Юра, как ты уже понял, я не бездействовал и кое-что мне уже удалось: астральная воля Остапа Моисеевича усечена в некоторой степени, больше того, его подручный Купсик, ты с ним знаком? -- Васильев? Знаю лично. -- Так вот, Купсик сидит в тюрьме. -- Божья Мать, -- медленно проговорил Божив, -- все осуществилось, как я увидел. -- Астральное видение? -- поинтересовался я. -- Нет, этот мерзавец, Остап Моисеевич, попросил меня погадать на кофейной гуще Васильеву. -- Понятно... Так вот, я продолжу, заключение Купсика само собой неожиданно предложило мне выход, я совсем было уже зашел в тупик в размышлениях об этом моем сегодняшнем земном теле... как с ним поступить. Но все в порядке, есть кому понаходиться в этом земном воплощении председателя кооператива. Долго объяснять не буду, да это пока и не суть важно, короче, некий арестант, в земном теле которого сейчас присутствует Купсик в сорок пятой камере городской тюрьмы, согласился мне помочь: он займет мое место. -- А что же будет с тобой? -- заволновался Юра. -- Снова астральное заключение? -- В немалой степени пока да, но, если ты будешь не против облегчить мою последующую жизнь, то иногда я буду пользоваться твоим телом. -- Господи! -- воскликнул Божив. -- Да кто же против?! Мое тело полностью к твоим услугам. -- Спасибо, друг. А о своем существовании на то время, когда я буду овладевать твоим телом, можешь не беспокоиться, есть одна астральная библиотека, моя библиотека, в который ты неплохо проведешь часы дальнейшего совершенствования по энергетике и Космическому Сознанию. Да и потом, я не думаю, чтобы тебе пришлось скучать: в большинстве случаев, мне думается, все-таки, что ты будешь помогать мне работать здесь, на физическом плане из Астрала. Вдвоем-то мы быстрее поставим на место астральную шайку. -- Да, конечно, же, Сережа, ты прав, я обязательно согласен, только вот не пришлось бы и мне оказаться в земных застенках... -- Ты все-таки беспокоишься о гибели художника? -- Вика родила, она уже дома, -- задумчиво сказал Божив. -- Я понимаю тебя, но еще раз гарантирую самым крепким образом: недоказуемо! Твое алиби совершенно, улики его не смогут преодолеть, нет на Земле еще уголовных законов по энергетике и Космическому Сознанию. -- Я верю тебе, Сережа, и все-таки знобит меня от моего воображения. -- У страха глаза велики, не будем больше об этом. -- Да, верно, достаточно. Значит, говоришь, Купсик в тюрьме, а заключенный из сорок пятой согласился тебя заменить? -- Именно так, но здесь есть один не очень приятный нюанс, в котором ты мне сегодня должен помочь. -- И что же это? Что мне необходимо сделать? Я согласен на любую грязную работу. -- Твои действия скорее будут деликатными, Юра. Правда, придется сыграть роль, но иначе нельзя. -- Хорошо, объясни в чем дело, сценарий. -- Ты знаешь, Божив, это от нас не уйдет, это мы обязательно выполним в конце моего посещения. -- Как скажешь. Мы немного помолчали... -- Сергей, -- первым заговорил Божив, -- я тебе должен кое-что сказать о твоем учителе. -- О Корщикове? -- переспросил я. -- Иване, -- определился Юра. -- И что же? -- Совершенно случайно я узнал, что он тебе помогал. -- Та-ак, -- задумался я, -- а что тебя в этом обеспокоило? -- Насколько я понял из твоих дневников, Иван обладает не меньшей астральной силой, нежели Магистр, Остап Моисеевич. -- Это верно, и я начинаю понимать, что ты хочешь этим сказать, ты имеешь в виду, почему он мне не поможет освободиться от летаргии? -- Разве для него сложно? -- Для него труда нет, но это сложность моя, я ее сложил. А вот насчет того, что я был под постоянным присмотром Ивана, я не ожидал узнать. -- Так ты ничего не знал? -- удивился Божив. -- Нет, я в самом деле ничего не знал, -- сказал я и немного призадумался, проговорил вслух, словно для самого себя, -- это нехорошо, Иван... получается неправда... Да-а... Но почему? -- Сергей! -- Что? -- тут же опомнился я. -- Не исключено, что тело этого кооператорщика скоро начнут разыскивать. -- Я в этом не сомневаюсь... Его семья, товарищи по фирме, вскорости они и в самом деле заподозрят исчезновение, потому я сегодня и здесь. -- Нет. И это тоже, но... есть еще и другие обстоятельства. -- Какие же? -- Скажи, ты был у Наташи? -- А ты откуда знаешь? -- "Сказка о любви". -- Вот оно что... Наташа догадалась? -- Нет, совершенно случайно ее прочел один товарищ твоей мамы, друг ее детства, он криминалист, Алексей Константинович... -- Понятно. -- Свеженаписанная рукопись была датирована прошедшими годами. Заострилось молчание... -- Наташа тоже знает? -- обратился я к другу. -- Она не знает... С ней вообще творятся непонятности. -- В каком смысле? -- Если бы не обстоятельства времени, я бы вообще мог сказать, что она бредит одержимо печалью разлуки с тобою. Меня это заинтересовало. -- Что ты имеешь в виду под обстоятельствами времени? -- осведомился я. -- Небольшая загвоздка вышла, и, честно говоря, я сам виноват; поспешил, необдуманно поступил: Наташа приходила сюда, в кинотеатр, совсем недавно, и в это же самое время, как выяснилось, она была дома. Здесь, в кабинете, она почему-то ожидала встретить тебя и выглядела, мягко говоря, в растерянном ужасе, если не сказать безумно, и эти обстоятельства уже известны твоей маме. -- Спасибо, Юра, я постараюсь со всем этим разобраться. Конечно же, тебе было бы лучше не выставлять Наташу перед мамой... -- Извини, но я сам испугался и потому поспешил. Теперь снова на некоторое время мы замолчали... -- Кое-что я у тебя хотел уточнить, Сережа, -- сказал Божив. Я отзывчиво посмотрел другу в глаза. -- Скажи, Созерцатель... кто это? -- В двух словах будет сложно объяснить даже то, что мне известно о нем, поверь, не все пока доступно и мне, но прежде... откуда ты об этом узнал? -- Магистр сказал, что по разрешению Созерцателя было не допущено помешать Ивану тебе помочь. -- Так, еще одно то, о чем я не знал. Хорошо, с этим