Было это в конце семидесятых. Я
знал некоторых ученых, докторов наук из 1-го Медицинского Института. Им, как
медикам, были интересны сексуальные возможности человека. Чисто научно. Я им
сказал, что могу проводить половой акт сколько угодно. Ну, конечно, не сто
лет подряд, но показать фантастику в этом отношении могу. Условия
эксперимента были такие: нужное количество молодых красивых женщин, которым
такой научный эксперимент интересен. Не уродок, не каких-нибудь аноргазмичек
или проституток, а таких вот циников, в медицинском отношении: - а сколько
можно, говоря современным языком, потрахаться? Девочек, которые это дело
любят, уважают, но не подходят к этому, как проститутки. Я профессорам
сказал: - "Ребята, если у вас такие девочки есть, - давайте поставим
эксперимент". Ну, медики - народ, часто не имеющий комплексов, так что в 1
-ом Медицинском нашлись девчонки, которые решились посмотреть: - "А
действительно, что будет?" И вот сюда, ко мне было приведено одиннадцать
женщин, здоровых, в хорошем смысле этого слова, - самок, - думающих,
образованных. Они были с четвертого курса Мед.Института. Им было интересно:
- "затрахают они мужика или нет?". На кухне у меня сидела группа профессуры,
чтобы потом объективно спросить у девочек: - "был акт или нет, как он
проходил...", - чтобы они дали подробный отчет. Я в той комнате работал, а
девочки менялись. Устала
- иди рассказывай профессуре, что было; на ее место - следующая и так
далее. Длилось это все без перерыва пятьдесят часов. Потом я чисто физически
устал. Это был чистый научный эксперимент - надо было посмотреть,
- сколько человек объективно может этим заниматься. Каков предел.
Если бы я был каким-нибудь индусом или американцем, то это было бы в
книге рекордов Гиннеса.
Больше того, - я сейчас берусь повторить подобный эксперимент. При тех
же условиях: комиссия должна состоять из медиков с ученой степенью и они
должны все, что происходит, фиксировать. И, достаточно большое количество
женщин, которые это дело любят и уважают.
Ставят же научные эксперименты на тему - сколько человек может поднять,
пробежать и так далее.
В: - Были ли у вас переживания мистического опыта? А: - Могу вам
сказать, что то, что описывается в текстах, как самадхи и сатори, я могу
практиковать регулярно. Например, - решать коаны дзенских Учителей, -
впадать в "состояние" и давать решение. Я знаю методики, техники, как в это
входить, как, в частности, решать коаны. Я владею этим. Мне кажется, что
этому может научиться каждый, пройдя длительный этап правильных тренировок.
Этот опыт есть, но это - очень специфический опыт. Ну, решен коан, но,
в конечном итоге, - кому это надо?
Я стараюсь эти вещи применять в самых обыденных делах, в частности в
математике. Так я решаю задачи, которые до меня никто не мог решить. В этом
отношении, у меня есть подозрение, что великие ученые этим владеют. Вот, тот
же академик Зубов. Он выдает такие вещи, которые обычному сознанию не под
силу. А он ведь не сидит в позе лотоса и не дышит через одну ноздрю. Очень
похоже, что крупные ученые своими творческими усилиями, наработанными в
течение всей своей жизни, научились вызывать эти состояния. Заметьте,
кстати, что периодическая таблица элементов пришла в озарении Менделееву,
который всю жизнь был химиком, а не какому-нибудь йогу в пещере.
Вот вам интересный пример. У меня есть хороший знакомый, - пожилой
еврей. Типичный, - все, как положено, - Абрам Иосифович. Он
слесарь-инструментальщик, всю жизнь этим занимается. Не один десяток лет
работает. Имеет очень высокий разряд. Он уже около пенсионного возраста. И
вот мы вместе шли на моей яхте, под дизелем. И случилась авария. На
Новоладожском канале нам сорвало винт. Транспортировать яхту на стапель в
таком состоянии, - как минимум, - неделя-другая возни. Пройдет сезон, а мы в
отпуске. То есть, и отпуск пролетает, да еще и огромные материальные
: затраты. Я говорю: - "Все, Абрам Иосифович, - приплыли!" - Что он
делает: раздевается и лезет в воду. Этот винт - на глубине полтора метра. Он
; туда ныряет и там, пока хватает дыхания, лазает. Потом что-то думает.
После этого - спрашивает: - "Где-нибудь рядом есть колхоз, где есть мастерс-
∙ кая, куда меня пустят за токарный станок?"
Представьте себе, - в мутной воде, на глубине полтора метра, на ощупь
он определяет диаметр вала, шаг резьбы, тип гаек, которые должны быть, тип
шпонок... Он не спортсмен, не ныряльщик, - он еврей! Это было еще при
Советской власти. Нашелся колхоз, где за пол-банки его пускают к станку. Он
вытачивает все, что надо. После этого, под водой, ныряя, все это монтирует,
ставит винт на место. Мы заводимся и идем. Вот - не сатори ли? С точки
зрения обычного сознания - это невозможно.
Еще один пример про Абрама Иосифовича. У него на столе находится
цилиндр - поршень. Ты берешь цилиндр, стараешься загнать в поршень, - не
получается. Но, стоит этот цилиндр погреть в руках (температура 36,6╟), как
от этого маленького нагрева происходит расширение, такое, что поршень входит
в цилиндр и там ходит. Дело в том, что станки на том предприятии не могли
дать такую точность. Как он сделал такую вещь? Это невозможно - за Пределами
точности инструмента. В каком это нужно быть состоянии? Какая должна быть
концентрация внимания? А ведь Абрам Иосифович никогда не стоял на голове, не
дышал через одну ноздрю и не молился...
Вообще, про меня разное рассказывают. Чего только, бывало, про себя не
услышишь! Что я и чернушник и извращенец и тому подобное. А все оттого, что
у меня много было разных приколов, которые и служат пищей для всевозможных
слухов.
Вот пример. Идем мы с кампанией в поход. У меня с собой есть банка
кабачковой икры. И вот я отхожу метров на сто от лагеря и где-нибудь на
травку эту самую кабачковую икру вываливаю. Дальше я мну газету,
- ну, понимаете, как! Пачкаю газету икрой, и тут же ее рядом бросаю.
После этого я кладу в карман ложку и, придя в лагерь, говорю: - "Девчонки,
пойдем погуляем!" Идем. Вдруг я вижу кучу с газеткой и кричу:
- "О! Это мое!", - сажусь, вынимаю ложку и начинаю все это с аппетитом
уплетать. Представляете реакцию?! Говорю: - "Ну, кто хочет, -возьмите ложки
и присоединяйтесь, - очень вкусно!"
Вы понимаете, - это ведь надо было придумать! Ведь кабачковую икру и
газету видел каждый. Вот вам пример сатори. Это совсем не обязательно
божественное откровение или теорема в математике. Здесь нужно было придумать
хохму, такую хохму, которая перекрывала бы все возможные. Никто ни разу не
решился присоединиться ко мне и поесть, даже самые отпетые циники. А все под
руками: кабачковая икра, ложка, газета...
То есть, вы видите область применения, - начиная от теорем в математике
и кончая тем, чтобы разыграть толпу. Некоторых, кстати, тут же рвало.
Причем, я делал все натурально, еще так, чтобы у меня по подбородку все
текло... Конечно, тут важно не перепутать и не нарваться на настоящее говно,
- ведь нужно быть последовательным до конца в юморе.
Но, самое интересное, что если рассказать людям разгадку этого фокуса,
то уже становится неинтересно и скучно. А уберите разгадку и получится
круто: - "Вот это да! Вот это чернуха! Где такого дурика еще найдешь?
Какофила, маньяка...".
Поэтому, из десятых уст получаешь иногда такое, что начинаешь
вспоминать, - что же ты отмочил, а потом понимаешь, что да, без какой-то
дополнительной информации действительно создается впечатление, что Иванов -
какой-то маньяк.
К примеру, у меня была такая ситуация. Когда я занимался журналистикой,
мне, как журналисту, было интересно, - смогу ли я написать пятьдесят страниц
на любую тему. И мне предложили знакомые, шутки ради, написать пятьдесят
страниц восхваления Гитлера. И я написал. Такое восхваление! Причем, для
этого понадобилось сатори. Даже современные фашисты, те, кто действительно
это исповедует, не додумались бы до такой чернухи. Вот, например, одна из
моих фраз: - "Ни в коем случае нельзя обожествлять фюрера, так как фюрер
выше Бога!", - как, а![смеется). Дальше, в той же работе: - "Доказательство
того, что фюрер выше Бога: еврейский Бог утверждал, что конец света будет в
двухтысячном году; но вот пришел фюрер и отменил указ еврейского Бога.
Поэтому - евреи не люди, а фюрер отменил указ еврейского Бога и мир спасен,
и тысячелетний рейх объявлен! Фюрер подарил нам еще тысячу лет! Поэтому
-Хайль Гитлер!", - и так далее.
И вот, я написал пятьдесят страниц такой чернухи. Естественно, если это
расценить, не подумав, то можно решить, что я жуткий фашист и антисемит. А я
просто смотрел уровень своего профессионализма - смогу ли я развить любую
тему так, что будет видно, что я такой поклонник и фанатик этой темы, что
дальше некуда. Я с этой задачей справился. И вот, иногда, в качестве хохмы,
я это показываю друзьям, - читателя аж трясет. Взять этот текст,
распечатать, подписать -Анатолий Иванов, и пустить в народ: - вы понимаете
за кого меня примет человек, все это прочитавший? Особенно, если он
-врач-психиатр! (Смеется). Поэтому, - какие только разговоры про меня не
ходят.
А все это я к чему: я показываю вам пример, - как можно войти в
состояние и создать реальный результат, например, пятьдесят страниц такого
восхваления фюрера, что восхваление Христа у проповедника покажется по
сравнению с ним жалким лепетом. Вот это и есть сатори! А состояние
направляется на результат, - если я в журналистике профессионал, то могу
одинаково блестяще писать на любую тему. Вот, как Ломоносову, например, было
сказано: - написать оду царю. Он, будучи профессионалом, написал очень
сильную оду.
Еще один случай, уже из другой "оперы". Дело было в походе. Мы идем с
девушкой на байдарке. Девушка не умеет плавать. Идем мы по речке Шуя -это
серьезная вещь. Я там раньше не был. Смотрю, - люди обносят какое-то место.
Обычно обносят зверское место, потому что иначе - смерть, - байдарочники
действительно часто гибнут. Они обносят километра за два до порогов и
километра два - после. Я прикидываю: - четыре километра тащить все на себе.
Не хочется! И я думаю: - "А дойду-ка я до самой гряды, там причалю к берегу,
обнесу эту гряду, - полкилометра, а дальше снова спущусь на воду. Чего они
все перестраховываются?" И я иду дальше. Девчонке ничего не сказал. И когда
я подхожу к тому месту, где действительно пора причаливать, то вижу, что к
берегу не причалить. Моих сил недостаточно. Эта вода может ломать бревна,
крутить электростанции... Мне здесь не справиться. Я не рассчитал свои силы.
Это смерть, - вот она впереди, -вон торчащие камни, водопад, - он падает на
острые камни. Это - два трупа. Все это я прекрасно понимаю. В это время у
меня возникает что-то - включается какое-то сверхвнимание. И я замечаю
маленькую щель между камнями, где может пройти байдарка, и замечаю место
впереди, под водопадом, куда может упасть байдарка. Но дальше, через
двадцать сантиметров идет камень, - а это все на скорости. И я вижу, что от
этого камня можно оттолкнуться. И вот, я разгоняю еще дополнительную
скорость, - прыжок с водопада, - мы летим на тот камень, но я успеваю от
него отвернуть... Это невозможно, понимаете? Мы проходим мимо! И, когда
обалдевшая толпа, все это видевшая, подходит ко мне, когда мы уже причалили,
- нас-то уже считали трупами, - я им говорю: - "Да элементарно! Я все время
здесь хожу, а что?", - Я же не стану им рассказывать, что меня по глупости
туда втянуло. Они меня зауважали - типа крутой! Было два варианта - иначе
зауважали бы за то, что погиб. Но, за плечами у меня к тому времени было
двадцать лет опыта, как байдарочника. То есть, сиди вместо меня человек, не
имеющий никакого опыта, - вряд ли ему что-либо помогло. Скала с именами
погибших возле этого порога красноречиво об этом говорит.
Вот вам пример сатори. Потому что задача была неразрешимая. Порог
-могила.
Относительно всех этих состояний - сатори, самадхи, - наиболее опытные,
образованные специалисты, например Судзуки, ссылаясь на кого-то из древних,
писали, что настоящее самадхи и сатори возникают не на коврике. Самадхи на
коврике, в медитации, - это еще не истинное самадхи. Настоящее самадхи
проявляется в повседневной жизни, реализуется и имеет четкий объективный
результат.
Глава 9
No20 (Владимир Донченко)
...И вот я в Киеве, у легендарного "Номера Двадцать", известного
"деми-стификатора мистики", автора многочисленных самиздатовских текстов,
которыми, с середины семидесятых годов, зачитывалось множество Искателей во
всех регионах страны.
Киев, 26.01.1999.
Влад: - Почему вы решили встать на Путь?
N220: - Я не решил, так вышло. Особенность моего Пути состояла в том,
что начался он непроизвольно. Оккультная литература, в которой упоминалось о
Пути, попадала мне в руки и до того, но ничего ценного, кроме забавных
словосочетаний, я в ней не находил. Я был насмешником, циником и
весельчаком. А потом я на какое-то время был вырван из обычной своей среды
обитания и... кое-что переживал. И когда затем в руки ко мне попали
комментарии Рамачараки к "Свету на пути" Мабель Коллинз, я прочел там о себе
- о том, что я переживал. Это было очень точное описание. Но, что было для
меня самым важным и определило дальнейший путь, - мой опыт описывался не
теми словами, которыми бы я описывал его сам. Вместе с тем не узнать его
было невозможно: это был опыт тех же переживаний, описанный другим
человеком. И это стало для меня ключевым открытием: непосредственный опыт
может описываться по-разному. Я раз и навсегда усвоил, что интеллектуальные
конструкции представляют собой не более (и не менее) чем средство
организации и передачи опыта. Звучит вроде бы самоочевидно. На самом деле,
однако, это довольно редкое постижение, - во всяком случае, я немногих
духарей встречал, которые бы действительно понимали роль и место мысли. В
большинстве своем они были жертвами каких-то ментальных фиксаций -
концепций, с которыми непроизвольно отождествляли свой опыт, - или страдали
"детской болезнью левизны в дзен-буд-дизме", отрицая значение мысли вообще.
А потом я стал развивать успех.
В: - Успех?
No20: - Ну да. Для меня было несомненным, что я без всякой посторонней
помощи сделал первые шаги по какому-то пути, который, оказывается, известен
и описан.
В: - У вас был учитель?
No20: - Внешнего учителя не было, учитель был внутренний.
В: - Что это за внутренний учитель?
No20: - Я прочел о нем у того же Рамачараки. Какие-то стороны моего
опыта описывались там в терминах "внутреннего учителя". Речь идет о
возможности получать из глубины души неведомое тебе ранее знание, причем
получать его в законченной, едва ли не афористичной форме. С таким учителем
у меня были серьезные отношения, и все мои тексты были написаны с его
помощью. Но благодаря изначальному постижению разницы между опытом и его
концептуализацией, у меня это не приняло форму контактерства, вещания от
имени потусторонней сущности.
В: - А как это у вас происходило?
No20: - Впадая в другую крайность - крайность объективизма, - можно
сказать, что это был опыт сознательно-культивирующего отношения к интуиции.
Говорят о бытовой интуиции, научной интуиции и т.п. Суть в том, что интуиция
может давать ответы на любые действительно значимые для тебя вопросы. Для
меня тогда самыми главным вопросом был вопрос о смысле жизни. Внешние,
даваемые другими ответы я не ощущал таковыми, для меня это были просто
слова. Гораздо интереснее было задавать этот вопрос самому себе: я не
находил на него в себе не то что ответа, - никакого отклика вообще. Я ощущал
лишь мягкое, гасящее звук молчание. Молчание это представлялось мне даже
забавным: как же так, - задаешь вопрос, ну хоть бы эхо какое услышать!
Полная тишина. Несмотря на это, от вопрошания я не отказывался. Равно как не
отворачивался и от факта его безответности. Я ясно ощущал, как вопросы мои
уходят куда-то в глубину; меня не покидало чувство, что там что-то есть. Я
был открыт миру, принимал живое участие в молодежных тусовках, впитывал
подобно губке жизненный опыт. Но все это происходило в присутствии и на фоне
внутреннего молчания, - я все время краем уха прислушивался к нему. И,
по-видимому, когда подошел срок, там, в глубине, все, что нужно,
интегрировалось, и совершенно неожиданно для меня вышло на поверхность. Это
случилось ночью, коща я ехал в поезде на третьей полке общего вагона. В мое
сознание вошло слово. Смысл жизни оказался простым, как сибирский валенок.
В: - И в чем же смысл жизни?
No20: - Ну какой смысл произносить сейчас какое-то хорошо известное
слово? Ясное дело, что оно так словом и останется. Но для меня за ним стояла
вся совокупность моего опыта. Это была вершина некоего айсберга, всплывшего
из глубин души. Эта вершина была неотделима от айсберга и вне его не имела
смысла.
Потом новое знание стало открываться мне опять и опять. Причем оно
представлялось мне всякий раз несомненно истинным, поражало своей
самоочевидностью. Пытаясь постичь природу этих откровений, я понял, что они
являются не чем иным, как самопроизвольной интеграцией моего опыта, опыта
моих собственных попыток осмысления жизни. Более того, я обнаружил, что
механизм этот по сути дела идентичен с частично уже освоенным мною
механизмом творчества, появления ("создания") новых образов, - я был тогда
художником. Когда я прочувствовал, как материал загружается в
бессознательное, как он выходит затем в преображенном виде на поверхность, и
какие для этого необходимы условия, я стал культивировать их, то есть
обслуживать этот механизм сознательно. Точнее, я стал служить ему. Потому
что ключевым в этом процессе было личное отношение к нему как К Учителю, а
не просто как к "механизму" интуиции или творчества. Я начал
взаимодействовать с ним, я сознательно вступил с ним в личные отношения, и
тем самым чрезвычайно интенсифицировал этот внесознательный источник знания.
Должен сказать, что такая работа с глубинами своей души - это работа на
грани одержимости. Непроизвольная концептуализация такого рода личных
отношений, отождествление этого опыта с некой частной мыслеформой приводит к
появлению всяких ''тибетских Махатм", "космических разумов" и тому подобных
прелестей духовной жизни. Но сам по себе этот механизм реален. Он работает
и, если человек не впадает в соблазн самоцельной его эксплуатации, вполне
может работать конструктивно. Это именно тот источник, из которого люди
получали новое знание во все времена, - знание, которое воспринималось как
откровенное и продолжало воспроизводиться затем последующими поколениями.
Источник этот в разные времена называли по-разному. Я могу говорить о нем
как о "внутреннем учителе" или "механизме интуиции"; однако тонкость состоит
в том, что сам для себя я его окончательно никак не называю. Я действительно
склонен трактовать его как "интуицию", но вовсе не считаю такую безличную
трактовку оптимальной. Как бы там ни было, именно способность не смешивать
внутренний опыт и его интерпретацию помогла мне не слететь с катушек в
условиях отсутствия внешнего учителя как критерия нормы и защитника
психического здоровья.
В: -А что, были такие ситуации, когда это могло произойти?
No20: - У меня не было, но я видел, как это происходит с другими, когда
они залипают на каких-то интеллектуальных конструкциях или учениях и
отождествляют с ними свой опыт. У меня такого не могло произойти в принципе,
так как опыт и его объяснения были растождествлены изначально. Я получил
первый опыт Пути, не имея никакой теоретической базы.
В: - Все-таки, как произошло, что вы вдруг начали получать этот опыт?
No20: - В моем случае это произошло от полноты жизни, а полнота жизни
была обусловлена судьбой - местом рождения и жизненными обстоятельствами. У
меня было счастливое детство без лжи, манипуляций и сверх-опе-ки со стороны
взрослых. Я знал, что такое любовь и нежность, и получил всего одну
серьезную психологическую травму. Моя естественная поисковая активность (все
эти исследовательские рефлексы и инстинкты) не была подавлена. В детстве и
подростковом возрасте не было зажимов и комплексов неполноценности. Поэтому
на каждом этапе своей жизни я извлекал из нее весь тот опыт, который можно и
нужно было извлечь. В юности, например, благополучно самоутверждался, был
признанным лидером. И однажды я начал ощущать, что подошел к какому-то
пределу. Что я уже не знаю, чего еще хотеть. Чего еще извлекать. Все, что
могло меня привлекать, отпало, так как все, что можно было, я в основных
чертах уже испробовал: далее возможны были лишь бесчисленные вариации
известного, а это меня не устраивало. Я был талантлив, я знал, что смогу
все, за что бы ни взялся; я не знал только, за что мне следует взяться. Это
логически подвело меня к вопросу о смысле жизни, - вопросу для меня не
праздному и не академическому, но жизненно-насущному.
В: - А почему вдруг у вас в ответ на этот вопрос открылся внутренний
источник знания? Вопросом о смысле жизни задаются многие люди, но ничего
подобного у них не происходит.
No20: - Судьба! В критический момент имело место благоприятное стечение
обстоятельств. Во-первых, я поехал учиться во Львов, и тем самым был вырван
из привычной киевской среды, которая отвлекала меня от ощущения внутренней
пустоты, смягчала ощущение ценностного вакуума. Эта среда обеспечивала
достаточно интенсивные и привлекательные раздражители: прожигать жизнь в ней
было весело и увлекательно. А когда я был лишен этой среды с ее отвлекающими
факторами, смысложизненные вопросы вышли на передний план. Они стали
неотвратимыми.
В: - В каком возрасте это произошло?
No20: - Мне было тогда лет двадцать. Но собственно соприкосновению с
Учителем и выходу на Путь предшествовало еще одно обстоятельство: я бросил
пить, курить и мясо есть. Вот. Но сделано это было вовсе не для того, чтобы
вступить на Путь, а из любопытства. Знакомый сказал мне, что если месяц не
пить - не курить - мясо не есть, можно выйти в астрал. И пообщаться друг с
другом через астральную трубу. Ну, поскольку я был открыт неведомому, и
вообще делать было нечего, то подумал: а чего бы не попробовать? И бросили
мы с моим одноклассником, который остался в Киеве, пить-курить и мясо есть.
На месяц. Под конец он сорвался, объелся пельменями. Ладно, решили ради
чистоты эксперимента еще месяц не пить, не курить и мяса не есть.
Эксперимент все равно провалился, но за эти пару месяцев мои мозги видно
очистились от токсинов и во что-то я смог-таки врубиться.
Так что налицо два судьбоносных обстоятельства: изоляция и очищение.
Плюс третье - благоприятная среда. Дело в том, что во Львов я приехал с
профессиональными иллюзиями: думал, что чему-то научусь. Но в первом же
семестре мне стало ясно, что меня здесь ничему не научат, более того, что я
потеряю и ту квалификацию, которая у меня была; обстановка там, надо
сказать, действительно была разлагающая - не учат ничему и делать ничего не
надо. Собирался бросать институт. Но где-то под конец первого семестра меня
пробило и я понял, что именно такая обстановка мне и нужна, что я смогу
здесь пять лет беспрепятственно заниматься Йогой. Так оно и вышло.
В: - Была ли у вас какая-то группа, круг единомышленников?
No20: - Нет, я был один и рос самостоятельно. В общем-то, в Киеве был
круг друзей, не чуждых подобным интересам; но это было не очень серьезно.
В: - Учились вы как, по книгам?
No20: - С самого начала мне было ясно, что из книг я могу узнать лишь
то, как другие люди осмысляли сходный с моим опыт в прошлом. Я рассматривал
книги не как источник знания, а как исторические документы. И свидетельства
того, что я не один.
В: - А почему вы сами стали писать?
No20: - По ряду причин. В голове у меня была каша, и чтобы как-то в ней
разобраться, я не нашел способа более удобного, чем выносить эту кашу на
бумагу, а потом разгребать ее, выясняя, что к чему. Знание, получаемое из
внутреннего источника, поражало меня словно гром среди ясного неба, и я,
естественно, тоже записывал эти откровения. Ну, и книги. Оказалось, что в
книгах много воды, но встречаются ясно сформулированные мысли и точные
наблюдения, созвучные моему опыту. Я их выписывал. Первоначально эти
разрозненные записи и выписки никак между собой не были связаны. Потом в них
стали просматриваться какие-то общие темы и они стали объединяться в более
крупные фрагменты. Они были словно частями некой мозаики, которую я на
каком-то этапе начал складывать сознательно, целенаправленно восполняя
недостающие детали. Благодаря этому я стал постепенно уяснять для себя общую
картину происходящего, начал сознавать свой Путь.
В: - И в чем состоял ваш Путь?
No20: - Я понял, что Путь представляет собой по существу процесс
развития самосознания, эволюцию переживания того, "кто я". Все остальное
-это цветы у дороги, средства передвижения и т.д., но не Путь как таковой.
В: - Что вы делали для того, чтобы продвигаться по этому Пути?
No20: - Ничего особенного я вроде бы и не делал. Это был в значительной
мере спонтанный путь.
В: - Что, никакой специальной практикой вы вообще не занимались?
No20: - Вообще-то вначале я действительно занимался Хатха-йотой...
В: - Но это привело к каким-то переживаниям или как?
No20: - Это была работа, в результате которой я осознал, что у меня
есть тело. И что оно живет своей жизнью, отличной от жизни ума и чувств.
Трудно поверить, но до того, как заняться Йогой, я этого не сознавал. Все
составляющие моей личности были слипшимися в один неопределенный ком,
который я называл "собой".
В: - Значит, какая-то практика у вас все-таки была?
No20: - Ну, скажем так, практика самонаблюдения в естественном потоке
жизни.
В: - То есть основной опыт, который служил материалом для осмысления,
вы получали посредством интроспекции?
No20: - В данном случае вернее будет говорить именно о самонаблюдении,
а не об интроспекции в узком смысле слова. Я получал опыт в ходе
соприкосновения с жизнью и наблюдения, как моя психическая организация
реагирует на жизнь, и как жизнь реагирует на меня, на мое поведение. Плюс
знакомство с духовной литературой, то есть опытом осмысления подобной работы
предшественниками.
В: - Таким образом, это не было специальной практикой, выделенной из
потока жизни?
No20: - Да, в качестве практики я воспринимал саму жизнь во всем ее
многообразии. А специальная практика ничего, кроме скуки, у меня не
вызывала. У меня было ощущение, что выполнение упражнений, с точки зрения
Пути, -это просто убитое время. Практика внимательного отношения к жизни
представлялась мне гораздо более интересным и действенным занятием.
В: - Вы просто участвовали в потоке жизни или намеренно помещали себя в
какие-то ситуации?
No20: - На каком-то этапе я действительно помещал себя в ситуации,
которые бы угрожали моему образу себя. Это облегчало наблюдение за тем, как
мой образ себя влияет на мое восприятие.
В: - Не могли бы вы подробнее рассказать об этом?
No20: - Рассказать о создании ситуаций, угрожающих образу себя? Это
могли быть любые ситуации, когда я выглядел в глазах окружающих не самым
достойным образом. Сейчас я припоминаю только ситуации неумеренного
потребления алкоголя; собственно практикой можно было назвать переживание
переживания того, что я натворил в невменяемом состоянии.
Разумеется, я не стану рекомендовать пьянство как путь к свободе от
себя. Потому что мне лично удалось выйти на Путь не в последнюю очередь
именно благодаря отказу от спиртного. Ценность трезвого состояния я усвоил
сразу и где-то года три-четыре вообще не брал в рот ни капли. А потом уже
начал экспериментировать.
В: -Долго?
N220: - Долго ли я пил? Никаких особых усилий в этом направлении я не
прилагал, просто не упускал случая надраться, когда представлялась такая
возможность, а их было немало: дни рождения, молодежные вечеринки и т.п. Но
напиваться, по-видимому, имело смысл лишь в компании, где меня считали
человеком продвинутым и непьющим (потому как просто пьяный мужик в порядке
вещей, чего тут такого); скоро таких компаний не стало и подобная практика
утратила свою эффективность. Впрочем, необходимость в ней тоже отпала.
В: -А помимо ситуаций алкогольного опьянения еще какие-нибудь ситуации
вы создавали?
No20: - Не помню. Собственно, жизнь полна таких ситуаций, когда мы
выглядим в глазах окружающих не самым достойным образом. Было бы желание
отслеживать.
В: - Я почему спрашиваю, - иногда такие ситуации действительно
случаются сами собой, но бывают и такие полосы жизни, когда ничего подобного
не происходит. Тогда можно создавать их сознательно. Создание и проживание
таких ситуаций действительно может рассматриваться как своеобразная практика
выведения себя из равновесного, покоящегося состояния. Поэтому меня и
интересует ваш опыт в этом направлении.
No20: -Что плохого в равновесии? Мой опыт говорит мне, что если за
равновесие не цепляться, продолжается оно недолго. С другой стороны,
практика выведения из равновесия имеет тенденцию переориентироваться с себя
на другого. То есть начинает человек с себя, а затем входит во вкус создания
подобных ситуаций для других. Так, московская школа самодеятельного
околотибетского эзотеризма, насколько я с ней знаком, занималась именно тем,
что они там друг друга долбали, из равновесия выводили. Разумеется, пользу
можно извлечь из чего угодно, в том числе и из того, что тебя кто-то
пытается смешать с дерьмом. Но в большинстве случаев такая практика приводит
не к декларируемому разрушению защит, а к их укреплению, появлению феномена
"отмороженного сознавания", которое полагается целью человеческих
стремлений. Защита ведь не сводится к бессознательности, она проявляется
также в бесчувственности, не-переживании, не-реагировании, - в голой
констатации происходящего.
Я лично всегда предчувствовал, а с некоторых пор считаю, что защиты у
каждого человека неслучайны и возникают с необходимостью. Защиты ломать
нецелесообразно, потому что это приводит либо к их укреплению, то есть
отодвигает момент возможного рассасывания, либо к декомпенсации, когда
человек сталкивается с материалом, с которым еще не готов иметь дело. Я свои
защиты уважал и не пытался поднять неподъемное. Но при этом во мне все время
присутствовало легкое прощупывающее стремление двигаться в направлении,
прегражденном защитой. И со временем это приводило к результатам, которые
становились не поверхностным психологическим лоском, а органичной частью
моей жизни. А противоположный, силовой подход напоминает мне попытку
сократить срок беременности: "Как, ждать девять месяцев?! Нет, рожать будем
здесь и сейчас!"
Так обстояло дело с ситуациями. Ничего особо выдумывать не приходилось.
Это была постоянная работа по отслеживанию собственных глупостей и ляпов в
межличностных отношениях. В жизни каждого молодого человека такого добра
хватает.
В: -А как складывались ваши отношения с властями? Вас не преследовали,
вы не ощущали на себе давления?
No20: - Нет. Наоборот... Действительно, большинство духарей в то время
страдали так называемой "гэбэфренией", - считали, что живут под колпаком,
что КГБ спит и видит, как бы их сграбастать. Я посмеивался над этими
настроениями, полагая, что у Конторы есть дела посерьезнее. Кроме того, из
контактов с гэбэшниками, - а в нашем институте они пытались вербовать едва
ли не каждого студента, - я выяснил, что их вездесущность и осведомленность
далеко не столь велика, как считалось в народе. Хотя за эзотерическими
библиотеками они действительно охотились и изымали их регулярно. Так что
библиотеки надо было беречь. А изготовление и распространение идеологически
сомнительной литературы преследовалось в уголовном порядке. Поскольку же я
занимался этим в достаточно крупных на то время масштабах, какие-то меры
предосторожности применять приходилось, - например, я не держал телефонной
книжки, в телефонных разговорах был очень аккуратен и вообще предпочитал
пользоваться телефонами-автоматами.
В: - При этом вы говорите, что не только не ощущали давления, но
"наоборот". Что значит "наоборот"? Вообще, что вы можете сказать о своем
ощущении атмосферы того времени начала восьмидесятых?
N220: - Хм, из чего складывается мое ощущение атмосферы того времени?
Да, ощущения давления не было, было ощущение реальной опасности... Я бы так
сказал: это было ощущение здорового - соизмеримого, преодолеваемого
-сопротивления среды. У меня было ясное ощущение задач времени. Из этого
ощущения задач и усилий, направленных на их разрешение, для меня,
собственно, и складывалось общее ощущение атмосферы, о которой вы говорите.
В: - Что это были за задачи?
No20: - Понимаете, это был период сродни самой темной части ночи,
наступающей перед рассветом. У меня лично было такое ощущение, что строй,
который сейчас называют эпохой застоя или эпохой развитого социализма, - это
НАВСЕГДА. Ни у меня, ни у кого-либо из моих знакомых, ни у "Радио Свобода"
не было ни малейшего предчувствия того, что развитой социализм рухнет в
одночасье. Мне было ясно, что надо что-то делать именно в этой исторической
обстановке, приняв ее правила игры, - исходя из наличного положения вещей в
интеллектуальной и социальной сфере, исходя из наличного отношения властей к
инокультурному опыту саморазвития человека. Я усматривал свою задачу в том,
чтобы привнести этот опыт в наличную культуру, - привнести в такой форме,
которую она не смогла бы отвергнуть. Нужно было представить проблему так,
чтобы от нее нельзя было отмахнуться.
В: - То есть представить ее на языке, близком-к научному?
Н220: - Задача состояла в том, чтобы переосмыслить этот опыт в
психологическом ключе и изложить языком, который бы был свободен от
самоцельных и необязательных мистических накруток, - языком, который бы был
узнаваем, и против которого сложно было бы что-то возразить. А поскольку я
знал, что опыт и мыслительные конструкции жестко не связаны, я был
совершенно свободен в выборе интеллектуальных средств выражения. У меня не
было ощущения, что мне приходится пудрить мозги власть предержащим с помощью
эзопова языка "психологической науки"; у меня было ощущение, что я решаю
новую историческую задачу. Новая культура не принимала традиционных
идеологических схем, но я знал, что опыт, который люди уже не раз излагали
по-разному, может быть еще раз изложен иначе, -изложен так, чтобы стать
органичной частью наличной культуры, получив тем самым возможность в ней
жить и развиваться. Но для осуществления этой задачи нужно было сперва
выявить основы, нащупать основания, на которых зиждется предшествующий опыт
саморазвития человека, и на которых можно было бы построить что-то новое.
И хотя колосс социалистической культуры рухнул, и в настоящий момент
эта интеллектуальная работа по выявлению основ никому не нужна, я не считаю,
что она пошла прахом. Более того, я подозреваю, что она будет тем немногим,
что останется от эпохи развитого социализма в копилке общечеловеческого
культурного наследия.
В: - Я не согласен с тем, что сейчас эта работа по выявлению основ
никому не нужна. По-моему, принимая во внимание засилье мистического бреда,
сейчас она нужна более чем когда-либо.
No20: - Да, я работал в жанре демистификации мистики, но дело ведь к
этому не сводилось. Меня интересовали прежде всего вопросы методологии
саморазвития человека, и мои работы последнего периода посвящены именно
этому. Я считал очень важным, с одной стороны, донести до других эту сферу
опыта в ее чистоте, не искаженной игрой воображения и интеллектуальной
неряшливостью; с другой, - донести ее в такой форме, в которой бы эта
чистота могла быть воспринята и усвоена наличной культурой. То есть
социалистической культурой. Я искал язык, жизнеспособный именно в этой
культуре. Между тем она приказала долго жить. Вздохнула под конец полной
грудью и испустила дух. Соответственно, продукты этой культуры утратили
жизнеспособность, перешли в разряд исторических памятников. В том числе и я
со своим творчеством оказался за бортом истории. Впрочем, не только я, все
мы там оказались: так как новая, не-социалистическая культура еще не
сформировалась, культурно-значимые средства самовыражения у нас в настоящее
время отсутствуют. Культурно-значимые в смысле способности обеспечивать
воспроизводство соответствующего опыта в социальном масштабе. Мы вошли в
переходный период - период мычания и изучения иностранных языков. Свой
собственный язык у нас появится лишь тогда, когда наша культура вновь
обретет какие-то более-менее устойчивые, зримые очертания, и можно будет
попытаться выяснить, что, о чем, как и зачем говорить. Вот тогда и
пригодится опыт моих методологических изысканий.
В: - В каких работах они представлены?
No20: - В Самиздат эти работы не попали. Они собраны в книге под общим
названием "Очерки эзотерической психологии эпохи развитого социализма". Это
1985-87 год. Я тогда открыл для себя то, что называю "психологическим
механизмом духовного развития"; и поездил по Европейской части СССР,
обсуждая схему этого механизма с разными знающими людьми.
В: - Вы публиковали где-нибудь его описание?
No20: - Нет. Планировалась публикация в третьем выпуске "Вопросов
саморазвития человека", - издавал я такой ежегодник, - но этот выпуск так и
не вышел в свет, потому что я переключился на другой проект,
представлявшийся мне в то время более неотложным. Кроме того, был у меня
доклад на какой-то психологическо-методологической конференции, где я
попытался сжато изложить эту и две другие методологические схемы.
В: -А над чем вы теперь работаете?
No20: - После того как окончательно стало ясным, что социалистическая
культура погибла, я отошел от интеллектуального творчества и занялся тем,
чем имеет смысл заниматься в наше время - переводами того, что уже сделано.
В: - Почему вам представляется актуальным именно это? И именно для вас?
No20: - Для меня? Потому что ничего другого я делать не умею. Зато это
умею делать как следует. А вообще, поскольку мы находимся на начальном этапе
становления новой культуры, мне представляется важным, чтобы некоторые
стороны инокультурного опыта саморазвития человека могли служить для нее
полноценным строительным материалом. В некоторых книгах ясно излагаются
позиции, по отношению к которым, как я считаю, важно самоопределиться
каждому, кто вступает на Путь. И мне хотелось бы, чтобы эти позиции были
изложены на русском языке столь же ясно и убедительно, как на языке
оригинала, а не так, как это делается в нынешней коммерческой спешке.
В: - У вас есть ученики?
No20 - Нет. Как я уже говорил, мой Путь в значительной степени был
обусловлен судьбой. Многое мне было дано, а не достигнуто осмысленными
усилиями, опыт которых можно бы было транслировать. Например, у меня никогда
не было страха смерти как психологического небытия и поэтому мировоззрение
мое никак не обусловлено этим страхом; но у меня не было и опыта преодоления
страха смерти, поэтому я не в состоянии передать такой опыт другим. Я не
Мастер, я Специалист.
В: - Что вы, как специалист, могли бы посоветовать тем, кто вступает на
; Путь?
No20: - Как специалист, я мог бы посоветовать молодым людям
ознакомиться с моей книгой "Эволюция сознания в документах", где начало Пути
, описано без каких б