шение и так далее играли роль, так - говорил я себе - должно Духовное созерцание от объективной имагинации к объективной имагинации идти, без того, что нечто другое в Душе живет, как Духовное содержание ясно разумного сознания. То, что знают об имагинации, что она есть не только субъекивный образ, но образ-воспроизведение объективного Духо-содержания, к этому приносят это через здоровое внутреннее переживание. Достигают этого Духовно-Душевным образом, как и в области чувственного наблюдения при здоровой организации верно отличают воображения от объективных восприятий. Так имел я результаты моего созерцания передо мной. Они были сначала „созерцаниями", которые жили без наименований. Должен был я ими поделиться, то требовало это слово-описаний. Я искал тогда позднее таковые в более древних изложениях Духовного, чтобы еще безсловесное мочь выразить в словах. Я использовал такие слово-описания свободно, так что ведь едва одно из таковых в моем использовании совпадает с тем, чем оно было там, где я его находил. Я искал, однако, такую возможность, чтобы выразить себя, всегда только, после того как содержимое восходило в собственном созерцании. Прежде прочитанное знал я как отключить, при собственном исследующем созерцании через насторой сознания, который я именно уже описал. Теперь, находили в моих выражениях отзвуки древних представлений. Без того, чтобы входить в содержание, задерживаются за такие выражения. Говорю я о „цветках лотоса" в астральном теле человека, то было это доказательством, что я Индийские учения, в которых находят такое выражение, якобы воспроизвел. Да, говорю я об астральном теле, то было это результатом чтения Средневековых писаний. Использую я выражения: Ангел, Архангел и так далее, то обновляю я просто представления Христианского гнозиса. Такие, полностью на поверхности движущиеся мысли, находил я всегда постоянно мне противопоставленными. Также на эти факты желал я указать теперь при опять-появлении „Тайноведения" в новом издании. Книга содержит ведь очерки Антропософии как одно целое. Отсюда, она будет преимущественно затронута недоразумениями, которым таковая подвергнута. Со времени, в которое в моей Душе имагинации, которые книга воспроизводит, слились вместе в один целостный образ, я безпрерывно продолжал образовывать исследующее созерцание в людях, в историческое становление человечества, в Космос и так далее; я приходил в отдельных подробностях ко всегда новым результатам. Однако, что я в „Тайноведении" дал как очерк, для меня ни в чем не было поколеблено. Все, что я с тех пор мог сказать, является, когда это будет вставлено в верном месте этой книги, как дальнейшая разработка тогдашнего эскиза. Гетеанум (Goetheanum), 10 Января 1925 Рудольф Штайнер Характер Тайноведения Древнее слово: "Тайноведение" будет применено к содержанию этой книги. Слово может быть поводом того, что у различных людей современности одновременно будут вызваны противоположные чувства. Для многих оно имеет нечто отталкивающее; оно вызывает иронию, улыбку сожаления, возможно пренебрежение. Они представляют себе, что род представления, который так описывается может основываться только на праздном мечтании, на фантазировании, что за такой "мнимой" наукой может скрываться только стремление обновления всякого суеверия, которое с правотой избегает тот, кто ознакомился с "истинной научностью" и "настоящим стремлением к распознаванию". На других это слово действует так, как если бы нечто под этим подразумеваемое должно быть преподнесено им, что никаким другим путем не является доступным и к чему их, соответственно их предрасположенности, притягивает глубокое внутреннее желание познавания или Душевно утонченное любопытство. Между этими резко друг другу противоположными мнениями существуют всевозможные промежуточные ступени условного отклонения или принятия того, что представляет себе один или другой, когда он слышит слово "Тайноведение". - Не оспаривается, что для некоторых слово "Тайноведение" имеет некое чарующее звучание, потому что кажется способным удовлетворить их приверженную страсть, по естественному пути не достигнутого знания о "неизвестном", полном тайны, даже непонятном. Ибо многие люди глубочайшее желание своих Душ желают удовлетворить не через то, что может быть познано ясно. Их убежденность исходит из того, что вне того, что человек мог бы познать в мире, должно бы существовать нечто еще, что ускользает от познания. С некоторым особенным абсурдом, который они не замечают, они отклоняют ради глубочайших желаний познания все, что "есть известно" и желают зато позволить только то сделать действенным, о чем человек не мог бы сказать, что это станет известно через естественное исследование. Кто говорит о "Тайноведении" сделает хорошо, чтобы держать перед глазами то, что ему напротив стоят недоразумения, которые были вызваны от таких защитников некоторого вида науки; от защитников, которые стремятся собственно не к знанию, но к его противоположности. Эти высказывания направляются читателям, которые не позволяют своей непредвзятости допустить, что слово вызывает предосуждения через различные обстоятельства. О неком знании, которое в каком-нибудь отношении должно считаться как "тайное", доступное только для некоторых через особую благосклонность судьбы, здесь не будет речи. Будут правы в здесь подразумеваемом употреблении слова, если подумают о том, что имел Гете (Goethe) в этом смысле, когда он говорит о "проявленных тайнах" в явлениях мира. То, что в этих явлениях остается "тайным", непроявленным, если схватывают их только через чувства и интеллект, завязанный на чувствах, это будет рассматриваться как содержание сверх-чувственного способа познания. (* Происходило так, что выражение "Тайноведение" - как оно составителем этой книги употреблялось уже в прежних издания этой книги - прямо на том основании отвергалось, потому что наука, однако, ни для кого "тайной" быть не может. Были бы правы, если бы дело так подразумевалось. Только это не есть такой случай. Так же мало естественная наука может быть названа "естественной" наукой в том смысле, что она каждому "от природы естественна", так же мало мыслит себе составитель под "Тайноведением" некую "тайную" науку, но такую, которая соотносит себя на, в явлениях мира для обыкновенного рода познания, непроявленное, "тайное", некую науку "тайного", "проявленной тайны". Тайной, однако, такая наука не должна ни для никого быть, кто свои познания ищет соответствующими ей способами.) - Тот, кто как "науке" позволяет быть действенным только то, что через чувства и им служащий интеллект становится явным, для того само-разумеется, что подразумеваемое здесь как "Тайноведение" не будет никакой наукой. Такой некто должен был бы, однако, если он сам желал бы понять себя, признать, что он отвергает "Тайноведение" не из некого обоснованного воззрения, но через некое, из своего чисто личного ощущения происходящего, безапелляционного решения (Machtspruch). Чтобы это увидеть, необходимо только произвести размышления над тем, как наука устанавливается и какое значение она имеет в жизни человека. Становление науки, по существу, узнают не по предметам которые наука охватывает; это узнают в выступающем в научном стремлении образе действия человеческой Души. Как Душа ведет себя, тем что она разрабатывает себе науку, на это должен быть обращен взор. Усваивают себе привычку, устанавливать этот образ деятельности только тогда в действие, когда откровения чувств входят в рассмотрение, тогда легко приходят к мнению, что эти откровения чувств есть сущностное. И тогда не направляют взор на то, что именно определенное поведение человеческой Души было применено только для откровений чувств. Однако можно выйти за такое произвольное само-ограничение и, не взирая на особые случаи применения, охватить взором характер научного действия. Это пред-основополагается, когда здесь о познании не-чувственного Миро-содержания (Weltinhalte) будет говориться как о неком "научном" содержании. В таком Миро-содержании человеческий образ представления желает задействовать себя так же, как он задействует себя в других случаях естественно-научных Миро-содержаниях. Тайноведение желает естественно-научный способ исследования и разумность (Gesinnung) исследования, которые в своей области удерживают себя на совместной связи и ходе чувственных фактов, освободить себя от этого особого применения, однако твердо удерживать себя в их мыслительных и прочих характерных особенностях. Оно желает говорить о не-чувственном тем же самым образом, как естественная наука говорит о чувственном. В то время как естественная наука с таким образом исследования и образом мышления остается стоять в чувственном, желает Тайноведение Душевную работу на природу рассматривать как некий образ само-воспитания Души и воспитанное применить на не-чувственную область. Оно желает так действовать, что оно говорит хотя не о чувственных явлениях, как таковых, но о не-чувственном Миро-содержании так же, как природо-исследователь говорит о чувственном. Оно твердо удерживает естественно-научным образом действия Душевный настрой в пределах этого действия, итак как раз такой, только через который естество-познание становится наукой. Тайноведение позволено поэтому обозначить как науку. Кто производит размышления над значением естественной науки в человеческой жизни, тот найдет, что такое значение не будет исчерпано приобретением познаний природы. Ибо такие познания не смогут никогда и никогда более привести к чему-то другому как к переживанию того, чем Душа человека сама не является. Не в том живет Душевное, что человек узнает о природе, но в процессе познавания. В своей деятельности на природу Душа переживает себя. То, что она в такой деятельности полно-живо разрабатывает себе, это есть еще нечто другое, чем знание о самой природе. Это есть, испытанное при познании природы, само-развитие. Выигрыш (Gewinn) этого само-развития Тайноведение желает задействовать в областях, которые лежат над голой природой. Тайно-вед желает не непризнать ценность естественной науки, но признать ее еще лучше, чем сам природо-вед. Он знает, что без строгости образа представления, который правит в естественной науке, никакая наука не может быть основана. Он знает, однако также, что если такая строгость через истинное проникновение в Дух естественно-научного мышления приобретена, она может быть твердо удержана через силу Души для других областей. Нечто, что может заставить задуматься, выступает правда при этом. В наблюдении природы Душа будет управляемой через рассматриваемый предмет в гораздо более сильной мере, чем в не-чувственном Миро-содержании. В таковом должна она в более высокой мере из чисто внутренних импульсов иметь способность, чтобы твердо удерживать сущность научного образа представления. Потому что очень многие люди - бессознательно - верят, что только при путеводной нити явлений природы такая сущность может быть удержана, они склоняются, чтобы через некое безаппеляционное решение решиться на это: как только такая путеводная нить будет оставлена, Душа вступает со своим научным методом в пустоту. Такие люди не донесли себе особенность этого метода до осознания; они образовывают свое суждение главным образом из заблуждений, которые должны возникнуть, когда научная разумность не достаточно закреплена на явлениях природы и несмотря на это Душа желает предаться рассмотрению не-чувственных областей мира. Здесь возникает, само-разумеется, много ненаучных речей о не-чувственном Миро-содержании. Однако не из-за того, что такая речь по своей сущности не может быть научной, но потому что она, особенно в этом случае, позволила быть лишенной научного само-воспитания через наблюдение природы. Кто желает говорить о Тайноведении, должен все-таки, со вниманием на только что сказанное, иметь бдительное чувство для всего блуждающего (Irrlichtelerende), которое возникает, когда делается некоторое заключение о проявленных тайнах мира без научной разумности. Все-же это не привело бы к чему-либо полезному, если бы здесь, сразу в начале тайноведческих высказываний, не говорилось бы обо всех возможных заблуждениях, которые в Душах личностей, полных предосуждений, каждое исследование в этом направлении приводят к игнорированию, потому что такие личности из наличности истинно многочисленных заблуждений делают заключение о неправомерности всего стремления. Так как здесь, однако, главным образом у осуждающих научных или научно ориентированных лиц, отвержение Тайноведения, однако, основывается только на уже выше обозначенном безапелляционном решении и апелляция на заблуждения есть только - часто бессознательная - отговорка, то дискуссия с такими противниками будет прежде всего мало плодотворной. Ничто не препятствует им ведь, чтобы сделать конечно полностью правомерное возражение, которое с самого начала ни через ничто не может быть установлено, существует ли действительно у того, кто верит, что другой захвачен заблуждением, выше обозначенное прочное основание. Отсюда, стремящийся к Тайноведению может только просто продемонстрировать то, что он верит позволительно сказать. Суждение о его правомерности могут образовывать себе только другие, но также только такие личности, которые при избежании всех безапелляционных решений, могут вникнуть в образ его сообщений о проявленных тайнах событий мира. Ему надлежит правда, показать, как соотносит себя им продемонстрированное к другим достижениям знания и жизни, какие противопоказания возможны и насколько непосредственная внешняя чувственная действительность жизни приносит подтверждения для его наблюдений. Однако он не должен никогда стремиться к тому, чтобы удерживать свой изложение так, что оно вместо того, чтобы действовать через свое содержание, воздействовало бы через его искусство убеждать. Можно напротив тайноведческим высказываниям часто слышать возражение: таковые не доказывают то, что они преподносят; они выставляют там только одно или другое и говорят: Тайноведение устанавливает это твердо. Следующие высказывания недооценивают, если полагают, что только что-либо в них преподнесено в этом смысле. Что здесь добиваются, есть то, чтобы разворачивающемуся в Душе при естественном знании позволить так далее развиваться, как это может развиваться по своему собственному существу и затем обратить внимание на то, что при таком развитии Душа наталкивается на сверх-чувственные факты. При этом предполагается, что каждый читатель, которому удается вникнуть в высказываемое, совершенно необходимо наталкивается на такие факты. Некое различие напротив чисто естественно-научному рассмотрению предрасполагает себя правда в то мгновение, в которое вступают в Духовно-научную область. В естественной науке факты располагаются в поле мира чувств; научный излагающий (Darsteller) рассматривает деятельность Души как нечто, что напротив совместной связи и течению чувство-фактов отступает назад. Духовно-научный излагающий должен установить эту деятельность Души на передний план; ибо читатель достигает только к фактам, когда он эту деятельность Души правомерным образом делает своей собственной. Эти факты есть не как в естественной науке - все-таки не понятые - также без деятельности Души перед человеческим восприятием; они выступают много более в таковом только через деятельность Души. Духовно-научный излагающий предполагает также наперед, что читатель ищет факты совместно с ним. Его изложение будет выдерживаться таким образом, что он рассказывает об обнаружении этих фактов и что в том образе, как он рассказывает, господствует не личный произвол, но воспитанный в естественной науке научный смысл. Он будет поэтому также вынужден говорить о средствах, через которые достигают к некому рассмотрению не-чувственного - сверх-чувственного. Кто пускается в тайноведческое изложение, тот скоро заметит, что через него приобретаются представления и идеи, которых прежде не имели. Так приходят к новым мыслям также о том, что прежде полагали под сущностью "доказательства". Учатся познавать, что для естественно-научного изложения "доказательство" есть нечто, что для такового привнесено известным образом извне. В Духовно-научном мышлении располагается однако деятельность, которую Душа при естественно-научном мышлении прилагает к доказательству уже при поиске фактов. Их можно не найти, если путь к ним не является уже доказуемым. Тот кто действительно проходит через этот путь, уже переживает доказуемое; ничто не может быть достигнуто через извне вставленный аргумент. То, что этим в характере Тайноведения пренебрегают, вызывает многие недоразумения. Все Тайноведение должно произрастать из двух мыслей, которые в каждом человеке могут пустить корни. Для Тайно-исследователя, как он здесь подразумевается, обе такие мысли выражают факты, которые можно переживать, если обслуживают себя для этого правильными средствами. Для многих людей эти мысли уже означают весьма оспариваемые утверждения, над которыми позволительно много спорить, если не вообще нечто, чью невозможность можно "доказать". Эти обе мысли есть таковы, что позади видимого мира, прежде всего для чувств и завязанном на эти чувства мышлении, существует скрытый мир и что человеку, через развитие способностей, которые в нем дремлют, возможно проникнуть в такой скрытый мир. Такой скрытый мир не существует, говорят одни. Мир, который человек воспринимает через свои чувства, является единственным. Его загадки можно разрешить из него самого. Когда также человек в настоящее время еще далеко удален от того, чтобы мочь ответить на все вопросы бытия, еще придет время, когда чувственный опыт и на нем основывающаяся наука смогут дать ответы. Нельзя утверждать, что за видимым миром не существует невидимого, говорят другие; однако человеческие силы познания не могут проникнуть в этот мир. Они имеют границы, которые они не могут переступить. Возможно, что потребность "веры" может найти в таком мире свое убежище: истинная наука, которая опирает себя на надежные факты, не может заниматься таким миром. Некой третьей партией являются те, которые смотрят на это как на некий род соразмерности, если человек через свою познавательскую работу желает проникать в некую область, в отношении которой он должен отказаться от "знания" и довольствоваться "верой". Как неправомерность воспринимают признающие это мнение, когда слабый человек желает проникнуть в мир, который может принадлежать единственно религиозной жизни. Также будет преподноситься то, что для всех людей возможно совместное познание фактов чувственного мира, что однако в отношении сверх-чувственных вещей единственно личное мнение отдельного человека могло бы стать под вопросом и что об общей действующей достоверности в таких вещах не может говориться. Другие утверждают многое другое. Можно сделать себе ясным, что рассмотрение видимого мира предлагает человеку загадки, которые никогда из фактов этого мира не могут быть сами разрешены. Они будут в таком виде неразрешимы также тогда, когда наука таких фактов будет продвинутой так далеко, насколько это только возможно. Ибо видимые факты указывают отчетливо через свою собственную внутреннюю сущность на скрытый мир. Кто этого не видит, тот замыкает для себя загадки, которые везде отчетливо проистекают из фактов чувственного мира. Он не желает известные вопросы и загадки вообще видеть; поэтому он полагает, что все вопросы могут быть отвечены через чувственные факты. Те вопросы, которые он желает ставить, есть действительно также все, должные быть отвеченными через факты, о которых ручаются, что они в течение будущего будут открыты. Это можно признать без дальнейшего. Но почему должен также ожидать ответы в известных вещах тот, кто вообще никаких вопросов не ставит? Кто стремится к Тайноведению, говорит ничто другое, как что для него такие вопросы есть само-очевидны и что их должно признать как полноправное выражение человеческой Души. Наука, все-же, не может быть через это втиснута в границы, что запрещают человеку непредвзятые вопросы. На мнение, что человек имеет границы своего познания, которые он не мог бы переступить и которые заставляют его останавиться перед невидимым миром, должно быть, все-же, сказано: не может иметь место вообще никакое сомнение, что через такой род познания, какой здесь подразумевается, нельзя было бы проникать в невидимый мир. Кто такой род познания считает единственно возможный, тот не может прийти ни к какому другому воззрению, как к такому, что отказывало бы человеку проникнуть в некий якобы имеющийся высший мир. Однако можно все-же также сказать следующее: если возможно развить некий другой род познания, то может таковой все-же привести в сверх-чувственный мир. Считают такой вид познания за невозможный, тогда приходят к некой точке зрения, глядя из которой всякая речь о неком сверх-чувственном мире является как чистая бессмыслица. Напротив такому непредвзятому суждению не может однако для такого мнения быть никакое другое основание как то, что приверженецу такового, любой другой род познания неизвестнен. Как можно однако вообще судить о том, о чем утверждают, что этого не знают? Непредвзятое мышление должно признать утверждение, что должно говорить только о том, что знают, и что ничто не должно быть утверждаемо о том, чего не знают. Такое мышление может только говорить вправе то, что некто сообщает о деле, которое он испытал, однако не вправе то, что некто объявляет за невозможное то, чего он не знает или не желает знать. Никому не позволительно оспаривать право, чтобы не заботиться о сверх-чувственном; однако никогда не может истинное основание высказываться за то, что некто не только объявляет себя соразмерным для того, что он может знать, но также для всего того, что "человек" может не знать. Напротив тем, кто объявляет как соразмерность то, чтобы проникнуть в сверх-чувственную область, должно быть дано тайноведческое рассмотрение для того, чтобы обдумать, что это возможно и что это было бы прегрешением против данных человеку способностей, если он им позволяет увядать, вместо того, чтобы их развивать и себя ими обслуживать. Кто однако полагает, что воззрения на сверх-чувственный мир должны принадлежать всецело личному мнению и ощущению, тот отрицает общее во всех человеческих существах. Это конечно верно, что прозрение в такие вещи каждый должен найти через самого себя, это есть также факт, что все те люди, которые только достаточно далеко идут, приходят не к различному, но к одному и тому же воззрению об этих вещах. Различие имеется в наличии только так долго, пока люди хотят приблизиться к наивысшим истинам не по некому научно гарантированному пути, но на личном произволе. Это, все-таки, должно быть признано без дальнейшего, что только тот может признать правильность тайноведческого пути, кто сам желает вжиться в его своеобразие. Путь к Тайноведению может каждый человек найти в подходящем для него временном пункте, который наличие некого скрытого распознает или также только предполагает или угадывает из проявленного, и который из сознания того, что силы распознавания являются способными к развитию, побуждается к чувству, что скрытое может ему разоблачиться (enthьllen). Человеку, который через такие Душевные переживания приводится к Тайноведению, раскрывается через таковые не только перспектива, что он на определенные вопросы своего стремления к познанию найдет ответ, но также еще совсем другая перспектива, что он становится преодолевателем (Ьberwinder) всего того, что жизнь задерживает и делает слабым. И это означает в некотором известном, высшем смысле ослабление жизни, да даже некую Душевную смерть, если человек рассматривает себя вынужденным отвергать или отрицать сверх-чувственное. Да, это ведет при известных предпосылках к отчаянию, если человек теряет надежду, что ему скрытое станет открытым. Эта смерть и это отчаяние в своих многосторонних формах есть одновременно внутренние, Душевные противники тайноведческого устремления. Они выступают, если исчезает внутренняя сила человека. Тогда ему должны быть подведена извне всякая сила жизни, если вообще таковая должна прийти в его владение. Он воспринимает тогда вещи, существа и процессы, которые выступают для его чувств; он разчленяет их своим рассудком. Они готовят ему радость и боль; они побуждают его к действиям, каких он способен. Он желает делать это некоторое время так дальше: он должен однако все-же достичь однажды некого пункта, на котором он внутренне умирает. Ибо то, что может быть извлечено из мира для людей, исчерпывает себя. Это не есть некое утверждение, которое происходит из личного опыта отдельного человека, но нечто, что получается из непредвзятого рассмотрения всей человеческой жизни. То, что предохраняет от такого исчерпания, есть то скрытое, что покоится в глубине вещей. Умирает в человеке сила, чтобы снизойти в такие глубины, чтобы всегда добывать новую жизненную силу, то также внешнее вещей оказывается в конце-концов более не жизне-побудительным (lebenfцrdern). Дело ведет себя никоим образом так, что оно касается только отдельного человека, его личного блага и боли. Как раз через истинное тайноведческое рассмотрение станет человеку достоверностью то, что с некой высшей точки зрения благо и боль отдельного человека внутренне совместно зависит от счастья (Heil) и несчастья (Unheil) целого Мира. Существует, ведь некий путь на котором человек достигает к прозрению, что он целому Миру и всем существам в нем вносит вред, если он свои силы не приносит верным образом к развертыванию. Опустошает человек свою жизнь через то, что он теряет совместную связь со сверх-чувственным, то разрушает он не только в своем Внутреннем нечто, чье отмирание может приводить его в конце-концов к отчаянию, но он образует через свои слабости некую помеху для развития целому Миру, в котором он живет. Теперь, может человек заблуждаться. Он может предаться вере, что некое скрытое не существует возможно, что в том, что выступает для его чувств и для его рассудка, уже содержится все, что вообще может иметься. Однако такое заблуждение возможно только для поверхности сознания, не для его глубины. Чувство и желание не присоединяют себя к такой обманчивой вере. Они будут всегда снова каким-нибудь образом затребывать к скрытому. И если они лишены этого, они устремляют людей в сомнение, в неуверенность жизни, да, именно внутрь в отчаяние. Познавание, которое скрытое делает открытым, подходит для того, чтобы всю безнадежность, всю неуверенность жизни, все отчаяние, короче, все то преодолеть, что жизнь ослабляет и делает это неспособным, для необходимой ему службы в Мировом целом (Weltganzen). Это есть прекрасный плод Духовно-научных познаний, что они дают жизни силу и прочность и не только удовлетворение вожделения знания. Источник, из которого такие познания черпают силу для работы, уверенности для жизни, не есть некий запечатанный. Никто, кто истинно однажды набрел на этот источник, при повторяющемся прибежище, которое он в нем же самом принимает, не покидает его не укрепившись. Существуют люди, которые из основ таких познаний ничто не желают знать, потому что они именно в сказанном уже видят нечто нездоровое. Для поверхности и внешнего жизни такие люди совершенно правы. Они не хотят ослабленно знать то, что жизнь в так называемой действительности предлагает. Они видят некую слабость в том, когда человек отвращается от действительности и свое счастье ищет в неком скрытом мире, который для них, ведь, равняется некому фантастическому, выдуманному миру. Желают при таком Духовно-научном поиске не впадать в болезненное мечтание и слабость, то должно признать отчасти правомерное таких возражений. Ибо они основываются на неком здоровом суждении, которое только через это ведет не к некой полной, но к некой половинчатой истине, что проникает не в глубины вещей, но остается стоять на их поверхности. - Подходило бы стремление к сверх-чувственному познанию для того, чтобы жизнь ослаблять и приносить людей к удалению от истинной реальности, тогда были бы конечно такие возражения достаточно сильны, чтобы выбить почву под ногами этого Духовного направления. Однако также напротив этим мнениям тайноведческие устремления шли бы неправильный путем, если они себя в обычном смысле слова желали бы "защищать". Также здесь могут они говорить только через их, для каждого непредвзятого человека распознаваемую, ценность, если они делают ощутимым то, как они жизненную силу и жизненную крепость повышают тому, кто в правильном смысле в них вживается. Эти устремления не могут сделать человека чуждым жизни или мечтателем; они усиливают человека из такого жизненного источника, из которого он, по своей Духовно-Душевной части, происходит. Другие препятствия понимания еще кладут себе некоторые люди на пути, когда вступают на путь тайноведческих устремлений. Это именно принципиально хотя правильно, что читатель в тайноведческом изложении находит описание переживаний Души, через чье последование он может продвигаться к сверх-чувственному Миро-содержанию. Единственно в практике должно, однако, это изживать себя как некий род идеала. Читатель должен прежде всего, соразмерно своему участию, принять некую значительную сумму сверх-чувственных опытов, которые он сам еще не переживает. Это не может быть по-другому и будет также с этой книгой так. Будет описано то, что составитель подразумевает знать о существе человека, о его поведении в рождении и смерти и в свободном от тела состоянии в Духовном мире; будет издалека изложено развитие Земли и человечества. Так могло бы это показаться, что как будто все-же была сделалана предпосылка, что некое количество предполагаемых познаний были преподнесены как догмы, для которых потребовались бы вера в авторитет. Это есть однако все-же не тот случай. Что именно может быть известно о сверх-чувственном Миро-содержании, это живет в излагающем как живое содержание Души; и вживаются в такое содержание Души, то воспламеняет такое вживание в собственной Душе импульсы, которые ведут к соответствующим сверх-чувственным фактам. В чтении Духовно-научных познаний живут другим образом, чем в сообщениях о чувственных фактах. Читают сообщения из чувственного мира, то читают именно о них. Читают, однако, сообщения о сверх-чувственных фактах в правильном смысле, то вживаются в течение Духовного бытия. В принятии результатов, принимают одновременно собственный внутренний путь к этому. Это верно, что здесь подразумеваемое, не будет сначала часто вообще замечено читателем. Человек представлет себе вступление в Духовный мир слишком аналогичным чувственному переживанию, и так обнаруживается, что то, что переживают при чтении об этом мире, является слишком соразмерным мыслям. Однако в истинном, соразмерном мыслям принятии, уже стоят внутри этого Мира и должно только еще сделать для себя ясным, что он уже незаметно пережил то, что избегалось получить только как сообщение мысли. - Получают тогда полную ясность о настоящей природе этого пережитого, когда практически исполнят то, что описывается во второй (последней) части этой книги как "путь" к сверх-чувственным познаниям. Можно бы легко поверить, что обратное было бы верным: этот путь должен был бы описываться сначала. Это есть однако не тот случай. Кто, без того, чтобы направлять Душевный взор на определенные факты сверх-чувственного мира, делает только "упражнения", чтобы вступить в сверх-чувственный мир, для того остается этот мир неопределенным, запутывающим себя хаосом. Учатся вживаться в этот мир в известной мере наивно, тем что осведомляют себя об определенных фактах, и затем дают себе отчет в том, как - оставив наивность - в полном сознании сами достигают переживаний, сообщение о которых приобрели. Убеждаются, когда проникают в тайноведческие изложения, что надежный путь к сверх-чувственному познанию только таким, однако, и может быть. Будет также распознано, что все мнения о том, что сверх-чувственные познания могли бы сначала как догмы, в известной мере действовать через силу внушения, являются необоснованными. Ибо содержание этих познаний приобретается в такой Душевной жизни, что у него отнимается любая голая внушающая власть и дает ему только возможность, говорить к другому на том же пути, на котором говорят к нему все истины, которые направляют себя на его разумное суждение. Что другой человек сначала не замечает, как он в Духовном мире живет, к этому лежит основание не в неком неразумном внушенном принятии, но в утонченности и необычности переживаемого в чтении. - Так становятся через первое принятие сообщений, как они даются в первой части этой книги, сначала со-познавателем (Mit-Erkenner) сверх-чувственного мира; через практическое исполнение, указанных во второй части Душевных отправлений, становятся самостоятельным познавателем в этом мире. По Духу и истинному смыслу также никакой настоящий ученый не сможет найти противоречие между своей, построенной на фактах чувственного мира науке и тем образом, как исследуется сверх-чувственный Мир. Каждый ученый обслуживает себя известными инструментами и методами. Инструменты он изготавливет через переработку того, что дает ему "природа". Сверх-чувственный образ познания обслуживает себя также неким инструментом. Только этот инструмент есть сам человек. И также этот инструмент должен сначала быть подготовленным для высшего исследования. В нем должны, сначала данные ему от "природы" без содействия человека способности и силы, быть превращены в высшие. Через это человек может сам сделать себя инструментом для исследования сверх-чувственного Мира. Сущность человечества При рассмотрении человека с точки зрения образа сверх-чувственного познания вступает одновременно в силу то, что из этого образа познания действенно. Это рассмотрение основывается на признании "проявленной тайны" в собственном человеческом существе. Чувствам и на них поддержанному рассудку доступна только часть того, что в сверх-чувственном познании охватывается как человеческое существо, именно физическое тело. Чтобы прояснить понятие этого физического тела, внимание сначала должно быть направлено на явление, которое как великая загадка лежит расширенным над всем наблюдением жизни: на смерти и, в совместной связи с этим, на так называемой безжизненной природе, на царство минералов, которое постоянно носит в себе смерть. Этим указано на факты, чье полное разъяснение возможно только через сверх-чувственное познание и которому важная часть этой книги должна быть посвящена. Здесь, однако, должны быть пока только побуждены представления для ориентации. В пределах проявленного мира физическое тело человека является тем, в чем человек равен минеральному миру. Напротив, не может как физическое тело быть действенным то, что отличает человека от минерала. Для непердвзятого рассмотрения прежде всего важным есть тот факт, что смерть обнажает в человеческом существе то, что, когда наступает смерть, является одного рода с минеральным миром. Можно указать на труп как на то в человеке, что после смерти подвержено процессам, которые находятся в царстве минерального мира. Можно подчеркнуть факт, что в этом члене человеческого существа, в трупе, действенны те же самые вещества и силы как в минеральной области; однако является необходимым, не менее сильно подчеркнуть, что со смертью для этого физического тела наступает распад. Правомерно, однако, также сказать: конечно, в физическом теле человека действуют те же самые вещества и силы как в минерале; но их действенность во время жизни поставлена на более высокую службу. Они действуют только тогда равно минеральному миру, когда наступает смерть. Здесь они выступают так, как они соразмерно своему собственному существу должны наступить, то есть как разлагатель физического телесного облика (Leibesgestaltung). Так должно резко отделять в человеке проявленное от скрытого. Ибо во время жизни скрытое должно вести продолжающуся борьбу против веществ и сил минерального в физическом теле. Прекращается эта борьба, то вступает минеральная действенность. - Этим указывается на пункт, при котором наука должна использовать сверх-чувственное. Она должна искать то, что ведет указанную борьбу. И это именно является скрытым для наблюдения чувств. Это доступно только сверх-чувственному наблюдению. Как человек достигает того, что ему это "скрытое" таким проявленным становится, какими являются чувственные явления для обычных глаз, об этом будет говориться в более поздней части этой книги. Здесь, однако, должно описываться то, что выдает себя сверх-чувственному наблюдению. Уже было сказано: только тогда могут сообщения о пути, на котором достигают высших наблюдений, быть некой ценности человеку, когда он сначала через голое рассказывание ознакомился с тем, что разоблачает сверх-чувственное исследование. Ибо понять можно именно также то в этой области, что еще не наблюдают. Да, это есть хороший путь к созерцанию для того, кто исходит из понимания. Когда, теперь, также то скрытое, что в физическом теле ведет борьбу против распада, наблюдается только для высшего созерцания: то ясно обнаруживается, что в его действиях расположена, ограничивающая себя на проявленном, сила суждения. И эти действия выражают себя в форме или облике, в который во время жизни совместно соединяются минеральные вещества и силы физического тела. Эта форма исчезает мало-помалу, и физическое тело становится частью остального минерального мира, когда наступает смерть. Сверх-чувственное созерцание, однако, может наблюдать то, как самостоятельный член человеческого существа, что препятствует физическим веществам и силам во время жизни, идти своими собственными путями, которые ведут к разложению физического тела. Будь этот самостоятельный член назван "эфирное тело (Дtherleib)" или "жизненное тело (Lebensleib)". - Чтобы сразу, с начала, недоразумения не должны вкрадываться, то должно напротив этому обозначению второго члена человеческого существа приниматься во внимание двоякое. Слово "эфир (Дther)" употребляется здесь в другом смысле, чем это происходит в современной физике. Таковое обозначает, например, носитель света как эфир. Здесь должно, однако, слово стать ограниченным в том смысле, который был дан выше. Оно должно применяться для того, что доступно высшему созерцанию и что для чувственного наблюдения существует, чтобы познавать только в его действиях, именно через то, что имеющимся в физическом теле минеральным веществам и силам удается придать определенную форму или облик. И также слово "тело" не должно быть недопонятым. Должно для обозначения высших вещей бытия, именно, все-же употреблять слова обычного языка. И таковые выражают, ведь, для чувственного наблюдения, только чувственное. В чувственном смысле, естественно, есть "эфирное тело" вообще не телесное, каким бы утонченным таковое также ни удавалось представить. (* Что с названием "эфирное тело", "жизненное тело" не должно быть снов