Оцените этот текст:





     Ему был свойствен тот неподдельный романтизм,  который  заставляет  с
восхищением - порой  тайным,  бессознательным  даже,  -  жадно  переживать
новизну  любого  события.  Такой  романтизм,  по  существу,  делает  жизнь
счастливой - если только в один прекрасный день  вам  не  надоест  все  на
свете. Тогда обнаруживается, что все вещи не имеют  смысла,  и  вселенское
это бессмыслие убивает; но, скорее,  это  происходит  просто  от  душевной
усталости. Нельзя слишком долго натягивать  до  предела  все  нити  своего
бытия безнаказанно. Паруса с треском лопаются, лохмотья свисают  на  месте
тугих полотнищ, и никчемно стынет корабль в бескрайних волнах.


     Он искренне полагал, что только  молодость,  пренебрегая  деньгами  -
которых еще нет, и здоровьем - которое еще есть, способна создать шедевры.
     Он безумствовал ночами; неродившаяся  слава  сжигала  его;  руки  его
тряслись. Фразы сочными мазками шлепались на листы. Глубины  мира  яснели;
ошеломительные, сверкали сокровища на острие его мысли.
     Сведущий в тайнах, он не замечал явного...
     Реальность отковывала его взгляды, круша идеализм; совесть  корчилась
поверженным, но бессмертным драконом; характер его не твердел.


     Он грезил любовью ко всем; спасение не шло; он истязался в бессилии.
     Неотвратимо - он близился к ней. ОНА стала для него  -  все:  любовь,
избавление, жизнь, истина.
     Жаждуще взбухли его губы на иссушенном лице. Опущенный  полумесяц  ее
рта тлел ему в сознании; увядшие лепестки век трепетали.


     Он вышел под вечер.
     Разноцветные здания рвались в умопомрачительную синь, где серебрились
и таяли облачные миражи.
     На самом высоком здании было написано: "Театр Комедии".
     Императрица  вздымалась  напротив  в  бронзовом  своем   величии.   У
несокрушимого гранитного постамента, греясь на солнышке, играли в  шахматы
дряхлеющие пенсионеры.
     - Ваши отцы вернулись с величайшей из войн, - сказал ему старичок.
     - Кровь победителей рвет наши жилы! - закричал старичок,  голова  его
дрожала, шахматы рассыпались.
     Чугунные кони дыбились вечно над взрябленной мутью и рвали удила.
     Регулировщик  с  красной  повязкой  тут  же  штрафовал  мотоциклиста,
нарушившего правила.
     Солнце заходило над Дворцом пионеров им. Жданова, бывшим Аничковым.
     На углу продавали пачки сигарет - и красные гвоздики.
     У  лоточницы  оставался  единственный  лимон.  Лимон  был  похож   на
гранату-лимонку.
     Человечек схватил его за рукав. Человечек был мал ростом, непреклонен
и доброжелателен. Человечек потребовал сигарету; на листе записной  книжки
нарисовал зубастого нестрашного волка в воротничке и галстуке и  удалился,
загадочно улыбаясь.
     Он зашел выпить кофе. За кофе стояла длинная очередь. Кофе был горек.
     Колдовски прекрасная девушка умоляла о чем-то мятого верзилу; верзила
жевал резинку.
     Он перешел на солнечную сторону улицы. Но вечернее  солнце  не  грело
его.
     Пока он размышлял об этом, кто-то занял телефонную будку.
     Дороги он не знал. Ему подсказали.
     В автобусе юноша с измученным лицом спал на тряском  заднем  сиденье;
модные дорогие часы блестели на руке.
     На улице Некрасова сел милиционер, такой молоденький  и  добродушный,
что кругом заулыбались. Милиционер ехал до Салтыкова-Щедрина.
     Девчонки, в головокружительном  обаянии  юности,  смеясь,  спешили  к
подъезду вечерней школы. Напротив каменел Дворец бракосочетаний.
     Приятнейший  аромат  горячего  хлеба  (хлебозавод  стоял  за   углом)
перебивал дыхание взбухших почек.
     "Весна..." - подумал он.
     ЕЕ не оказалось дома.
     Никто не отворил дверь.
     Он ждал.
     Темнело.
     Серым  закрасил  улицу  тягостный  дождь.  Пряча  лица   в   поднятые
воротники, проскальзывали прохожие  вдоль  закопченных  стен.  Проносились
автобусы, исчезая в пелене.
     Оранжевые бомбы апельсинов твердели на лотках, на  всех  углах  тлели
тугие их пирамиды.

Last-modified: Thu, 03 Jul 1997 10:01:03 GMT
Оцените этот текст: