надо, -- подхватил Пегас, не скрывая своего вожделения. -- Но она!.. У нее такие круглые груди, что просто невозможно вообразить ее мальчишкой!.. Кориолан покраснел. -- А мне она кажется красивой, -- пробормотал он. -- И мне хочется дотронуться до ее груди... А тебе нет?.. Брат посмотрел на него с недоумением. -- Ну и сволочь же ты! -- крикнул он в сердцах. -- Нет второго такого развратника!.. Кончится тем, что ты женишься на женщине!.. XVIII Надстоятель вышел из тризницы в сопровождении Пьяномаря и Священка. У всех троих в руках были картонки с украшениями для храма. -- Когда придет грузовик с краскомазами, -- сказал он, обернувшись к Священку, -- распорядитесь, Жозеф, чтобы заехал прямо в алтарь. Странное дело, но почти всех Священков на свете зовут почему-то Жозефами. -- Будем красить в желтый? -- спросил Жозеф. -- В лиловую полоску, -- уточнил Пьяномарь по имени Эмманюэль Жюдо, симпатичный верзила в парчовом облачении с золотой цепью, сиянием своим напоминавшем северное. -- Да, -- подтвердил Надстоятель, -- ведь на благословение прибудет сам Архиписк. Пошли, нам надо обрядить хоры. -- А сколько будет музыкантов? -- спросил Священок. -- Семь на десять да три, -- ответил Пьяномарь. -- И четырнадцать певунчиков, -- с гордостью добавил Надстоятель. Священок аж свистнул: "Фью!" -- А венчаются только двое! -- сказал он и причмокнул с восхищением. -- Да,-- сказал Надстоятель. -- Вот что значит быть богатым. -- Народу будет много? -- спросил Пьяномарь. -- Очень много, -- сказал Священок. -- Я возьму красную алебарду и красную трость с набалдашником. -- Нет, -- сказал Надстоятель. -- На этот случай нужна желтая алебарда и лиловая трость, это будет изысканней. Они остановились под хорами. Надстоятель отыскал в одном из столпов, подпирающих свод, едва заметную дверцу и отворил ее. Они гуськом стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Сверху сочился слабый свет. -- Тяжело! -- сказал Надстоятель. Священок, подымавшийся последним, поддакнул ему. Пьяномарю, который шел между ними, деться было некуда, ему пришлось согласиться. -- Еще два с половиной витка, -- сказал Надстоятель. Наконец они вышли на хоры, расположенные против алтаря на высоте ста метров над церковным полом, который трудно было разглядеть сквозь туман: облака беспрепятственно вплывали в храм и огромными хлопьями проносились по среднему нефу. -- Погода будет отличная, -- сказал Пьяномарь, принюхиваясь к облакам. -- Пахнет тимьяном. -- Немного отдает и лакрицей, -- добавил Священок. -- Надеюсь, церемония удастся на славу, -- сказал Надстоятель. Поставив картонки на пол, они принялись украшать стулья музыкантов. Священок разворачивал праздничные покрышки, сдувая с них пыль, и передавал Пьяномарю и Надстоятелю. Вздымавшиеся над их головами каменные столпы соединялись где-то там, в едва различимой вышине. Матовый бело-кремовый известняк, обласканный нежным сиянием дня, отражал ровный и мягкий свет. А под самой кровлей густела бирюзовая синева. -- Надо надраить микрофоны, -- сказал Надстоятель Священку. -- Вот сейчас разверну последнюю покрышку и займусь этим, -- ответил Священок. Он вынул из сумки красную суконку и принялся энергично тереть подставку ближайшего микрофона. Всего их было четыре штуки, расположенных в ряд перед стульями музыкантов. Микрофоны эти были подключены к особому механизму для того, чтобы каждая мелодия включала соответствующий колокольный звон. Внутри же храма звучала только музыка. -- Скорей, Жозеф, -- сказал Пьяномарь, -- мы с Эмманюэлем уже все закончили. -- Подождите меня, -- попросил Священок. -- Чуточку терпения! Мне осталось работы на пять минут, не больше. Пьяномарь и Надстоятель прикрыли картонки крышками и аккуратно составили их в угол хоров, чтобы по окончании церемонии снова все убрать. -- Готово! -- воскликнул Священок. Они пристегнули лямки парашютов и грациозно прыгнули в пустоту. Зашелестел шелк, распустились три пестрых цветка, и безо всяких осложнений ноги всех троих одновременно коснулись отполированных плит каменного пола. XIX -- По-твоему, я красивая? Хлоя смотрела на свое отражение в воде аквариума, дно которого было посыпано серебряным песком. В нем резвилась красная рыбка, то и дело выплывая на поверхность. На плече Хлои сидела серая мышка с черными усами, потирала лапками мордочку и любовалась разноцветными бликами на воде. Хлоя уже натянула чулки цвета своей золотистой кожи, легкие, как дымок ладана, и надела белые лайковые туфли на высоком каблуке. Больше на ней ничего не было, если не считать тяжелого браслета из синего золота, от которого ее узкое запястье казалось, еще более хрупким. -- Ты находишь, что мне уже пора одеваться? Мышка сбежала с ее округлого плеча, примостилась на груди и взглянула на Хлою снизу вверх, как бы утвердительно отвечая на ее вопрос. -- Тогда мне придется спустить тебя на пол. Знаешь, сегодня вечером ты вернешься к Колену, так что попрощайся со всеми здешними мышами... Хлоя посадила мышку на ковер, посмотрела в окно, приподняв занавеску, и подошла к своей кровати, на которой были разложены ее белое подвенечное платье, а также платья Ализы и Исиды, оба цвета воды. -- Вы готовы? В ванной комнате Ализа причесывала Исиду. На них тоже были только чулки и туфли. -- Что-то мы все не торопимся, -- с нарочитой строгостью произнесла Хлоя. -- Уж не забыли ли вы, подруги, что у меня сегодня свадьба? -- Еще целый час впереди, -- ответила Ализа. -- Успеем, -- сказала Исида. -- Ты ведь уже причесана. Хлоя засмеялась, тряхнув локонами. В ванной комнате, затуманенной паром, было жарко, и порозовевшая спина Ализы выглядела так привлекательно, что Хлоя нежно провела по ней ладонями. Исида сидела перед зеркалом, покорно доверив свою голову умелым рукам подруги. -- Ой, щекотно! -- крикнула Ализа, засмеявшись. Хлоя нарочно касалась тех мест, где щекотно, пробегая пальцами по ее бокам до бедер. Теплая кожа Ализы чуть вздрагивала от ее прикосновений. -- Из-за тебя Ализа испортит мою прическу, -- сказала Исида, которая, чтобы не терять времени, делала себе маникюр. -- До чего же вы обе красивые! -- воскликнула Хлоя. -- Жаль, что вы не можете в таком виде пойти на свадьбу. Как бы мне хотелось, чтобы на вас ничего не было, кроме чулок и туфель! -- Иди, младенец, одеваться, -- сказала Ализа. -- А то опоздаем. -- Поцелуй меня, -- сказала Хлоя. -- Я так счастлива. Ализа вытолкнула ее из ванной. Хлоя присела на кровать и, хотя она была одна в комнате, смеялась, глядя на кружева своего платья. Прежде всего она надела целлофановый лифчик и трусики из белого сатина, в которых ее изящные формы приобрели уже совсем фирменный вид. XX -- Ну что, порядок? -- спросил Колен. -- Нет еще, -- ответил Шик. Вот уже в четырнадцатый раз он пытался завязать галстук Колену, но у него ничего не получалось. -- Может, наденешь перчатки? -- предложил Колен. -- Зачем? -- удивился Шик. -- Думаешь, получится лучше? -- Не знаю, просто пришла такая мысль, -- ответил Колен. -- Но я не настаиваю... -- Как хорошо, что мы занялись этим делом загодя, -- сказал Шик. -- Конечно, но мы все равно опоздаем, если не справимся. -- Справимся, справимся. Шик снова быстро проделал весь ряд строго определенных движений и с силой потянул за концы галстука. Галстук с треском разорвался посередке, и обе его половины беспомощно повисли в руках Шика. -- Уже третий по счету, -- заметил Колен с отсутствующим видом. -- Я знаю, -- сказал Шик. -- Ничего страшного. Он сел на стул и, задумавшись, потер себе подбородок. -- Ума не приложу, в чем дело, -- сказал он. -- Я тоже, -- сказал Колен. -- Но это противоестественно. -- Да, -- сказал Шик, -- безусловно. Попробую завязывать, не глядя. Шик взял четвертый галстук и небрежно накинул его Колену на шею, с подчеркнутым интересом следя в это время глазами за залетевшим в комнату шмелем. Подсунув длинный конец под короткий, он сделал петлю, потом отвернул этот конец направо, протащил снизу, но как раз в этот момент его взгляд, к несчастью, ненароком упал на полузавязанный узел, который тут же затянулся, да так туго, что крепко-накрепко прихватил его указательный палец. Шик застонал от боли. -- Вот сука! Будь он неладен! -- Он сделал тебе больно? -- сочувственно спросил Колен. Шик усердно сосал палец. -- Ноготь посинеет, -- вздохнул он. -- Бедняга! -- сказал Колен. Шик пробормотал что-то и взглянул на Колена. -- Стоп! -- прошептал он. -- Шикарно получилось!.. Замри!.. И, не сводя глаз с злополучного узла, Шик отступил на несколько шагов, схватил со столика флакон с фиксатором для пастельных мелков, медленно поднес к губам трубочку пульверизатора и на цыпочках подошел к Колену, который с невозмутимым видом напевала, демонстративно уставившись в потолок. Струя распыленного лака ударила галстук точно в середину узла, он встрепенулся и замер навеки, пригвожденный к месту застывающей смолой. XXI Колен вышел из дому вместе с Шиком. К Хлое они отправились пешком. Николя должен был присоединиться и ним прямо в церкви -- он еще не вынул из духовки приготовленное по рецепту Гуффе блюдо, которое, как он ожидал, произведет сенсацию. На их пути находился книжный магазин, перед которым Шик так и застыл. В центре витрины сверкал, словно драгоценность, экземпляр "Затхлости" Партра в лиловом сафьяновом переплете, украшенному гербом герцогини де Будуар. -- О! -- воскликнул Шик. -- Ты только погляди!.. -- Что? -- спросил Колен, подходя к витрине. -- А, это?.. -- Да... -- прошептал Шик. У него от вожделения слюнки потекли. Вскоре под ногами Шика образовался маленький ручеек и заструился к краю тротуара, обтекая неровности асфальта. -- Ну и что? -- спросил Колен. -- У тебя же он есть. -- Не в таком переплете... -- ответил Шик. -- Да ну его к черту! Пошли, мы спешим, -- сказал Колен. -- Он стоит не меньше инфлянка, а то и двух, -- сказал Шик. -- Наверно, -- согласился Колен, двинувшись дальше. Шик стал рыться в карманах. -- Колен,-- позвал он. -- Одолжи мне немного денег. Колен снова остановился. Он печально покачал головой: -- Тех двадцати пяти тысяч инфлянков, которые я тебе обещал, боюсь, хватит ненадолго. Шик покраснел и опустил голову, но руку протянул. Схватив деньги, он опрометью кинулся в лавку. Колен, помрачнев, ждал его. Но, увидев сияющего от счастья Шика, он снова покачал головой, правда, на этот раз, с сочувствием, и едва заметно улыбнулся. -- Ты просто спятил, мой бедный Шик! Сколько ты за нее отдал? -- Какое это имеет значение! -- ответил Шик. -- Идем, идем скорее! Они прибавили шагу. Шик летел как на крыльях. I Возле дома Хлои толпились зеваки и с любопытством разглядывали красивый белый лимузин, который только что подкатил к подъезду. За рулем сидел шофер в свадебной ливрее, а салон был обит белым мехом, там циркулировал теплый воздух и играла музыка. Небо по-прежнему оставалось голубым, облака -- легкими и пушистыми. На дворе было еще холодно, впрочем, без особых излишеств. Зима подходила к концу. Пол лифта вздулся у них под ногами и, конвульсивно содрогаясь, доставил Колена и Шика на нужный этаж. Двери раздвинулись. Они вышли и позвонили. Хлоя ждала их. Кроме прозрачного лифчика, трусиков и чулок, на ней было всего лишь два слоя белой кисеи и длинная тюлевая фата, ниспадающая с плеч, так что голова ее была не покрыта. Возле Хлои стояли Ализа и Исида, одетые точно так же, только в платьях цвета воды. Их пышные волосы блестели на солнце и падали на плечи благоухающими тяжелыми волнами. Прямо глаза разбегались. Но не у Колена. Однако он не решился обнять Хлою, чтобы не нарушить гармонии ее туалета. Зато он отыгрался на Ализе и Исиде, а они, видя, как он счастлив, платьев не берегли. Комната была заставлена белыми цветами, присланными Коленом, а на подушке раскрытой постели лежал лепесток красной розы. Запах цветов и аромат девушек сливались воедино, и Шику показалось, что он пчела в улье. У Ализы в волосах была сиреневая орхидея, у Исиды -- пунцовая роза, а у Хлои -- большая белая камелия. В руках Хлоя держала букет лилий, а на ее запястье, рядом с тяжелым браслетом из синего золота, поблескивали сплетенные, никогда не вянущие, будто лакированные, листья плюща. Кольцо, которое ей надели на палец при помолвке, было украшено круглыми и продолговатыми бриллиантиками, расположенными таким образом, что они составляли имя "Колен", написанное азбукой Морзе. Из огромной корзины цветов в углу высовывалась макушка кинохроникера, который отчаянно крутил ручку своей камеры. Колен с Хлоей несколько секунд позировали ему, потом их сменили Шик, Ализа и Исида. А затем все двинулись к дверям и вошли вслед за Хлоей в лифт, трос коего сразу так натянулся, что даже не пришлось нажимать на кнопку. Надо было только всем выскочить на первом этаже, не то замешкавшийся снова взвился бы в опустевшей кабине наверх. Шофер распахнул дверцу машины. Три девушки и Колен сели сзади, Шик -- спереди, и лимузин тронулся. Люди на улице оборачивались им вслед и восторженно махали руками -- им казалось, что едет президент, -- а потом шли дальше, и почему-то мысли их вертелись вокруг блестящих, золоченых предметов. До церкви было не очень далеко. Описав элегантную кардиоиду, машина остановилась у портала. На паперти, между двумя богато орнаментированными пилястрами, Надстоятель, Пьяномарь и Священок встречали прибывших. Портал был задрапирован белыми шелковыми полотнищами, свисавшими до пола, и на этом фоне четырнадцать певунчиков танцевали балет. Они были в белых блузах, коротких красных штанишках и белых башмачках. Девочки были одеты точно так же, с той лишь разницей, что вместо штанишек на них были красные плиссированные юбочки, а в волосах у каждой торчало по красному перу. Надстоятель бил в барабан, Пьяномарь играл на флейте, а Священок задавал ритм маракасами. Припев они подхватывали все вместе. Потом Священок попытался отбить чечетку и, находясь в контрах со своим басом, смычком заставил его исполнить сверхмодный хорал на подобающую случаю музыку. Семьюжды-десять и три музыканта уже сидели наверху и играли, а колокола звенели, не умолкая. Вдруг оркестр зазвучал вразнобой, потому что дирижер, увлекшись, подошел к самому краю хоров и свалился вниз. Правда, его заместитель тут же встал за пульт, и в тот миг, когда дирижер шмякнулся на каменные плиты, музыканты рванули аккорд, чтобы заглушить шум падения, но церковь тем не менее сотряслась до основания. Колен и Хлоя восхищенно глядели на представление, которое давали Надстоятель, Пьяномарь и Священок, а два Священочка -- подручные Священка -- стояли позади всех у дверей, ожидая момента, когда надо будет подать алебарду. Надстоятель, жонглируя палочками, отстучал на барабане брек, Пьяномарь извлек из своей флейты такое пронзительное мяуканье, что половина святош, сгрудившихся на ступеньках, чтобы поглазеть на невесту, тут же впали в экстаз, а Священок порвал последним аккордом все струны своего контрабаса. Тогда четырнадцать певунчиков гуськом спустились со ступенек паперти к машине и выстроились двумя рядами: мальчики справа, девочки слева. Первой вышла Хлоя. Она вся сияла и была просто неотразима в своем белом платье. За ней появились Ализа и Исида. Тут как раз подошел Николя и присоединился к группе. Колен взял под руку Хлою, Николя -- Исиду, - Шик -- Ализу, и все три пары стали подниматься по церковным ступеням; вслед за ними пошли братья Демарэ, Кориолан справа, Пегас слева, и певунчики, прихорашиваясь на ходу, тоже шагали парами. Тем временем Надстоятель, Пьяномарь и Священок отложили музыкальные инструменты и, взявшись за руки, закружились в хороводе. Колен и его друзья подошли к порталу уже в ином порядке, а именно: Колен оказался в паре с Ализой, Николя -- с Хлоей, а Шик -- с Исидой. Вслед за ними по-прежнему шагали братья Демарэ, но на сей раз Пегас был справа, а Кориолан -- слева, Надстоятель и его кунаки перестали кружиться, возглавили торжественную процессию и, запев старый григорианский хорал, вдруг со всех ног ринулись в глубину храма, в то время как юные Священочки раскалывали о головы входящих тонкие хрустальные флакончики со святой водой и украшали волосы каждого кусочками дымящегося ладана, который у мужчин вспыхивал желтым пламенем, а у женщин -- лиловым. Вагонетки стояли прямо у входа. Колен с Ализой села в первую и тотчас же покатились по рельсам. Вагонетка промчалась по темному, пропахшему религией коридору с невообразимым грохотом, и музыка тоже гремела во всю мощь. Вагонетка вышибла дверцу, преграждавшую путь, и повернула точно на девяносто градусов. И вот тут-то Колену и Ализе привиделся в зеленоватом свете лик святого, который так ужасно гримасничал, что Ализа в испуге прижалась к Колену. Паутина, лохмотьями свисавшая с потолка, щекотала им лица, и в памяти всплывали обрывки молитв. Вторым видением был образ Пресвятой Девы, а когда перед ними предстал сам Сын Божий с весьма кислой миной и подбитым глазом, Колен вспомнил наконец всю молитву и смог повторить ее Ализе. Оглушительно задребезжав, вагонетка въехала под своды бокового нефа и остановилась. Колен выпрыгнул и, показав Ализе, где ей сесть, остался ждать Хлою, которая прикатила следом. Народу в нефе было полным-полно. Пришли все их знакомые, они слушали музыку и наслаждались пышностью церемонии. Пьяномарь и Священок, оба в парадном облачении, появились первыми, подпрыгивая на радостях, а за ними вышел Надстоятель, ведя под руку Архиписка. Все встали, а Архиписка усадили в большое кресло. Скрип стульев на каменных плитах церковного пола был исполнен божественной гармонии. Внезапно музыка смолкла. Надстоятель опустился на колени перед алтарем и трижды ударил лбом оземь. Пьяномарь направился к Колену и Хлое, а Священок тем временем расставил певунчиков по обе стороны алтаря. В храме воцарилась мертвая тишина, люди даже дыхание затаили. Пучки лучей от множества люстр дробились в золоте церковной утвари и разлетались в разные стороны, расчерчивая свод и стены храма широкими желтыми и лиловыми полосами, что делало неф похожим на брюшко гигантской осы, разумеется, если представить себе его изнутри. Где-то высоко-высоко невнятно звучал хор. Плывущие над головами облака терпко пахли кориандром и горными травами. В церкви было жарко, и все собравшиеся погрузились в атмосферу благодушия и расслабленности. Колен и Хлоя стояли коленопреклоненные на обитых белым бархатом скамеечках перед алтарем и, взявшись за руки, ждали начала венчания. Тем временем Надстоятель торопливо листал страницы толстого фолианта, потому что забыл все ритуальные слова. Но он то и дело оборачивался, чтобы поглядеть на Хлою, так ему понравилось ее платье. Наконец он захлопнул книгу, выпрямился и махнул рукой регенту. Раздались звуки увертюры. Надстоятель набрал в грудь воздуха и под аккомпанемент одиннадцати засурдиненных труб затянул первые фразы молитвы. Архиписк мирно дремал в кресле, опершись о посох. Он знал, что его разбудят, когда подойдет его черед. И увертюра, и песнопения были выдержаны в манере традиционных блюзов. Колен попросил, чтобы во время обручения был исполнен старый, всем известный мотив "Хлои" в аранжировке Дюка Эллингтона. Перед Коленом на стене висело распятие. Иисус, пригвожденный к большому черному кресту, казалось, был счастлив, что его пригласили сюда, и с интересом наблюдал за происходящим. Колен держал Хлою за руку и со смутной улыбкой глядел на Христа. Он чувствовал себя немного утомленным. Венчание обошлось ему очень дорого -- пять тысяч инфлянков, -- и он радовался, что церемония удалась на славу. Алтарь был убран цветами. Колену нравилась музыка, которую теперь исполняли. Он увидел стоявшего перед ним Надстоятеля и узнал молитву. Тогда он медленно прикрыл веки, слегка наклонился вперед и произнес: "Да". Хлоя тоже сказала: "Да", и тогда Надстоятель энергично пожал ей руку. Оркестр грянул с новой силой, и Архиписк встал, чтобы произнести напутствие новобрачным. А Священок, протиснувшись между двумя рядами гостей, больно ударил Шика пятой по пальцам за то, что он не слушал, а листал книгу. XXII Архиписк ушел. Молодые стояли в тризнице, и все подходили к ним, чтобы пожать им руки и обругать на счастье. Кое-кто давал им советы насчет брачной ночи, а уличный торговец, заглянувший сюда на огонек, предложил им набор порнографических открыток для пополнения образования. Колен и Хлоя вдруг очень устали. Музыка в церкви все еще играла, гости танцевали, ели божественное мороженое, запивая святой газированной водой с сиропом, к ней подавали маленькие бутербродики с треской, которые все трескали с большим аппетитом. Надстоятель переоделся в будничную сутану с дыркой на заду, но он как раз собирался купить себе новую, так как рассчитывал прикарманить изрядный куш из тех пяти тысяч инфлянков, которые заплатили за свадьбу. Кроме того, он, как водится, обсчитал оркестр и наотрез отказался заплатить дирижеру, поскольку тот расшибся еще до увертюры. Пьяномарь и Священок помогали певунчикам разоблачиться, чтобы поскорее убрать их костюмы, притом Священок занимался исключительно девочками. Священочки, которых пригласили на халтуру, уже смылись. Грузовик с краскомазами уже стоял перед церковью. Они собирались отскоблить желтую и фиолетовую краски, чтобы снова разложить их по маленьким баночкам. Рядом с Коленом и Хлоей стояли Ализа с Шиком и Исида с Николя и тоже принимали поздравления. Особенно тут усердствовали братья Демарэ. Когда Пегас замечал, что его братец слишком уж плотно прижимается к Исиде, он изо всех сил щипал его за бедро и обзывал извращенцем. Теперь в тризнице оставалось всего лишь человек двенадцать самых близких друзей Колена и Хлои, которых пригласили на дневной прием. Наконец, все двинулись к выходу, окинув прощальным взглядом цветы, украшавшие алтарь. Когда они вышли на паперть, холодный ветер обжег им лица. Хлоя закашлялась и быстро сбежала по ступенькам к теплой машине. Там она забилась в уголок в ожидании Колена. Остальные наблюдали с паперти, как увозят музыкантов в тюремной машине, поскольку все они сидели за долги. Музыкантов набилось в кузов как сельдей в бочке, и они в отместку подняли ужасный шум -- изо всех сил задудели в свои трубы, особенно усердствовали скрипачи. XXIII Спальня Колена была несомненно квадратной, с высоким потолком, а окно тянулось пятидесятисантиметровой стеклянной лентой вдоль всей стены в ста двадцати сантиметрах от пола, устланного мохнатым светло-оранжевым ковром. Стены были обиты натуральной кожей. Кровать стояла не на полу, а на своего рода антресолях, построенных на половине высоты комнаты. Наверх вела лесенка из уморенного дуба, отделанная латунью. Ниша под антресолями служила будуаром. Там стояли книги и мягкие кресла, а также висела фотография Далай-ламы. Колен еще спал. Хлоя только проснулась и глядела на него. Волосы ее растрепались, и от этого она казалась еще более юной. На кровати не было ничего, кроме простыни, той, на которой они лежали, все остальные постельные принадлежности почему-то оказались разбросанными по комнате, хорошо прогретой огнедышащими брандспойтами. Хлоя сидела, уперев подбородок в колени, и терла глаза, потом она потянулась и опрокинулась навзничь, примяв подушку. Колен лежал ничком и пускал слюни, словно старый младенец. Хлоя рассмеялась, встала на колени и, взяв его за плечи, сильно тряхнула. Колен проснулся и принялся целовать ее раньше, чем открыл глаза. Хлоя с охотой поддавалась ему, подводя его к избранным местам. Ее кожа, янтарная и душистая, была похожа на марципан. Серая мышка с черными усами взобралась к ним по лесенке и сообщила, что пришел Николя и ждет их. Они вспомнили о предстоящем путешествии и разом вскочили на ноги. Мышка воспользовалась этим и основательно поработала над коробкой шоколадных конфет, стоящей у изголовья кровати. Они быстро умылись, надели дорожные костюмы и поспешили на кухню. Николя пригласил их позавтракать в своих владениях. Мышка пошла было за ними, но остановилась в коридоре. Она хотела поглядеть, почему солнца сегодня не сияли так ярко, как обычно, и при случае наорать на них за это. -- Ну, как вам спалось? -- спросил Николя. Под глазами у него темнели синяки, а цвет лица был землистый. -- Превосходно, -- сказала Хлоя и плюхнулась на стул, потому что ноги ее не держали. -- А ты? -- спросил Колен. Он поскользнулся и сел на пол, не попытавшись даже подняться. -- Я проводил Исиду домой, -- ответил Николя, -- и она, как водится, предложила мне выпить. -- А ее родителей не было дома? -- спросила Хлоя. -- Нет, -- подтвердил Николя. -- Были только две кузины, и они упросили меня остаться. -- Сколько им лет? -- коварно спросил Колен. -- Точно не знаю, -- сказал Николя. -- Но на ощупь я дал бы одной не меньше шестнадцати и не больше восемнадцати другой. -- Ты провел с ними ночь? -- спросил Колен. -- Угу... Они слегка выпили, так что... мне пришлось убаюкивать всю троицу. У Исиды широченная кровать... Там было как раз еще одно место. Я не хотел тревожить вас и остался там спать... -- Спать? -- переспросила Хлоя. Кровать эта, видно, очень неудобная, потому что вид у тебя, я бы сказала... Николя смущенно покашлял и чрезмерно деловито стал возиться со своими электрическими приборами. -- Попробуйте-ка это, -- сказал он, меняя тему разговора. И подал начиненные финиками и сливами глазированные абрикосы в ароматном сиропе. -- А машину ты сможешь вести? -- спросил Колен. -- Попробуем, -- ответил Николя. -- Как вкусно! -- воскликнула Хлоя. -- Поешь с нами. -- Я предпочел бы что-нибудь бодрящее. И на глазах Колена и Хлои он составил для себя чудовищную смесь из кварты белого вина, ложки уксуса, пяти яичных желтков, двух устриц и ста граммов рубленого мяса, залитого сливками и посыпанного щепоткой гипосульфида натрия. Все это исчезло в его глотке со свистом пущенного на полную мощность циклотрона. -- Как пошло?-- спросил Колен и рассмеялся, увидев гримасу Николя. -- Порядок!-- через силу ответил Николя. И в самом деле, синяки под глазами у него разом исчезли, словно их стерли смоченной в бензине ваткой, а лицо заметно посвежело. Он фыркнул, как конь, стиснул кулаки и зарычал. Хлоя с некоторой тревогой взглянула на него. -- У тебя схватило живот, Николя? -- спросила она. -- Наоборот! -- рявкнул он. -- Все как рукой сняло! Сейчас подам вам еще одно блюдо -- и в путь. XXIV Большой белый лимузин осторожно продвигался вперед, объезжая рытвины. Колен и Хлоя сидели сзади и глядели в окно, но им было как-то не по себе от проносящегося мимо пейзажа. Небо висело совсем низко, красные птицы едва не задевали телеграфные провода, поднимаясь и опускаясь вместе с ними от столба к столбу, а их пронзительные крики отражались в свинцовой воде луж. -- Почему ты велел свернуть на эту дорогу? -- спросила Хлоя у Колена. -- Так короче, -- ответил он. -- Да по-другому и нельзя. Старое шоссе вконец износилось. Все так и норовили по нему промчаться, потому что над ним всегда ясное небо. И вот теперь остался только этот путь. Не волнуйся, Николя хорошо ведет машину. -- Ненавижу этот тусклый снег, эту мглу... -- сказала Хлоя. Ее сердце колотилось, словно стиснутое жесткой скорлупой. Колен положил ей руку на плечи и бережно, как котенка, обхватил пальцами ее тонкую шею. -- Да-да... -- прошептала Хлоя и, поеживаясь от щекотки, чуть втянула голову в плечи. -- Не убирай руку, мне страшно одной... -- Хочешь, я подниму цветные стекла? -- предложил Колен. -- Ага... Пусть будет попестрей... Колен нажал на зеленые, синие, желтые и красные кнопки, и разноцветные фильтры заменили автомобильные стекла. Теперь Колен и Хлоя оказались словно внутри радуги, и цветные тени плясали по белому меху сиденья всякий раз, как машина проскакивала мимо телеграфных столбов. Хлоя почувствовала себя лучше. Равнина по обе стороны дороги была покрыта жиденьким ползучим блекло-зеленоватым мхом, да кое-где мелькали растрепанные деревья с корявыми стволами. Воздух был недвижим, даже малый ветерок не рябил жидкую грязь, которая черными фонтанами разлеталась из-под колес. Николя изо всех сил старался не потерять дороги, он с трудом удерживал машину посредине вконец разбитого скользкого шоссе. -- Не волнуйтесь, -- сказал он, обернувшись к Хлое. -- Осталось совсем чуть-чуть. Скоро дорога изменится. Хлоя посмотрела в правое окно и вздрогнула. Привалившись к телеграфному столбу, чешуйчатая тварь провожала их пристальным взглядом. -- Гляди, Колен... Кто это?.. -- Не знаю... По-моему... оно не злое... -- Это рабочий из бригады, обслуживающей телеграфную линию, -- сказал Николя через плечо. -- Все они носят вот такие противогрязевые комбинезоны. -- Это... жутко уродливо... -- прошептала Хлоя. Колен поцеловал ее. -- Не бойся, Хлоя, ведь он всего-навсего человек... Грунт под колесами как будто уплотнился. Рыжеватый свет забрезжил над горизонтом. -- А вот и солнце, -- сказал Колен. -- Погляди... Николя покачал головой. -- Нет, это медные копи. Мы мимо них проедем. Мышь, сидевшая рядом с Николя, навострила ушки. -- Да, -- сказал Николя. -- Скоро будет тепло. Дорога повернула несколько раз. Жидкая грязь дымилась. Машина пробивалась сквозь завесу белых испарений с сильным запахом меди. Наконец грязь совсем затвердела и обнаружилось шоссе, пыльное и растрескавшееся. Вдалеке перед ними, как над огромной раскаленной плитой, дрожал воздух. -- Мне здесь не нравится, -- сказала Хлоя. -- Может, объедем другой дорогой? -- Другой дороги нет, -- сказал Колен. -- Не хочешь ли ты почитать Гуффе? Я взял его с собой. Кроме этой книги они ничего не взяли из вещей, так как рассчитывали покупать все необходимое в пути. -- Давай опустим цветные стекла? -- предложил Колен. -- Давай. Теперь стало светлее. Внезапно дорога еще раз повернула, и они оказались посреди медных рудников, которые раскинулись ярусами по обе стороны шоссе. Бескрайняя пересохшая равнина, покрытая зеленоватой медной рудой, уходила за горизонт. Сотни рабочих в герметических комбинезонах возились вокруг огнедышащих горнов. Другие складывали угольные брикеты, которые непрерывно подвозили электровагонетки, в аккуратные пирамиды. Медь от жары плавилась и текла красными ручьями, окаймленными бордюром из твердого, как камень, застывшего ноздреватого шлака. Ручьи эти впадали в большие резервуары, откуда медь выкачивали насосами и гнали по овальным трубам. -- Какая ужасная работа! -- сказала Хлоя. -- Зато платят хорошо, -- сказал Николя. Несколько рабочих остановились, чтобы поглядеть на проезжающую машину. Их взгляды не выражали ничего, кроме презрения и, пожалуй, насмешки. Это были широкоплечие, сильные люди, и вид у них был невозмутимый. -- Они нас ненавидят, -- сказала Хлоя. -- Поедем поскорей! -- Они на работе, -- сказал Колен. -- Ну и что? -- сказала Хлоя. Николя прибавил газу. Автомобиль мчался но растрескавшемуся шоссе под урчанье машин и бульканье плавящейся меди. -- Мы скоро выскочим на старую дорогу, -- сказал Николя. XXV -- Почему они так высокомерны? -- спросила Хлоя. -- Ведь работать не очень-то приятно... -- Принято считать иначе, -- сказал Колен. -- Работают по привычке, и как раз для того, чтобы не думать. -- Во всяком случае, выполнять работу, которую могут делать машины, полный идиотизм. -- Должен же кто-то делать машины, -- сказал Колен. -- О, конечно, -- воскликнула Хлоя. -- Чтобы получить яйцо, нужна курица, но когда есть курица, можно получить не одно яйцо, а целую кучу. Следовательно, лучше начать с курицы. -- Надо бы узнать, что мешает выпускать машины. Вероятно, просто не хватает на это времени. Люди тратят все время на то, чтобы жить, а на работу у них не остается времени. -- А может быть, совсем наоборот? -- спросила Хлоя. -- Нет, -- ответил Колен. -- Если бы у них было время сделать машины, они могли бы потом ничего не делать. Я хочу сказать, что они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить, не работая. -- Это чересчур сложно, -- заметила Хлоя. -- Нет, это очень просто. Конечно, такие перемены могут произойти только постепенно. Но когда подумаешь, сколько времени уходит, чтобы сделать то, что так быстро изнашивается... -- По-твоему, рабочие не предпочли бы сидеть дома, и целовать своих жен, и ходить в бассейн, и на танцы? -- Нет, -- сказал Колен, -- потому что они об этом не думают. -- Даже если они считают, что работать хорошо, разве они в этом виноваты? -- Нет, не виноваты, ведь им все твердят: "Труд священен, работать хорошо, это благородно, труд превыше всего, и только трудящиеся имеют право на все". Но при этом общество организовано так, что они работают все время и просто не успевают воспользоваться своими правами. -- Выходит, они глупые? -- Да, глупые, -- сказал Колен, -- поэтому и согласны с теми, кто им внушает, что нет ничего выше труда. Таким образом, они ни о чем не думают и не стараются освободиться от бремени такой работы... -- Давай поговорим о чем-нибудь другом, -- предложила Хлоя. -- Я от этого устала. Скажи мне лучше, нравятся ли тебе мои волосы... -- Я тебе уже говорил... Он посадил ее к себе на колени. И снова почувствовал себя совершенно счастливым. -- Я тебе уже говорил, что люблю тебя и в целом и в частностях. -- Тогда переходи к частностям, -- сказала Хлоя и с гибкостью змейки нежно к нему прильнула. XXVI -- Простите, месье, но не угодно ли месье здесь остановиться? -- спросил Николя. Машина затормозила у придорожной гостиницы. Шоссе было уже хорошим, с гладким покрытием, испещренным солнечными бликами, которые так эффектно выглядят на рекламных фотографиях, а по обе его стороны раскинулся прекрасный ландшафт: деревья правильной цилиндрической формы, свежая травка, освещенная солнцем, коровы, пасущиеся на луговинах, источенные червячком ветхие ограды, живые изгороди из цветущей жимолости, яблони, усыпанные яблоками, желтые листья, собранные в аккуратные кучки, кое-где снежные овраги, для разнообразия -- пальмы, мимоза, а в саду гостиницы -- северные сосны и еще вихрастый огненно-рыжий мальчишка, который гонит по дороге двух овец и одну пьяную собаку. По одну сторону шоссе дул сильный потер, по другую же ветра не было вовсе -- каждый выбирал то, что ему нравится. Тень отбрасывали не все деревья, а лишь некоторые, и только в одной из канав квакали лягушки. -- Да, давайте здесь остановимся, -- ответил Колен. -- Все равно до юга нам сегодня уже не добраться. Николя распахнул дверцу и вылез из машины. На нем был красивый шоферский костюм из свиной кожи и элегантная кожаная каскетка. Он отошел на два шага и оглядел автомобиль. Колен и Хлоя тоже вышли. -- Наш экипаж, увы, не блещет чистотой, -- сказал Николя. -- Ведь мы ехали по такой грязи. -- Не важно, -- сказала Хлоя. -- В гостинице мы попросим, чтобы его помыли... -- Пойди узнай, есть ли у них свободные номера, -- сказал Колен. -- И не грозит ли нам здесь смерть от голода. -- Слушаюсь, месье, -- ответил Николя и приложил два пальца к козырьку каскетки, словно нарочно стараясь вывести Колена из себя. Он толкнул калитку из вощеного дуба и нервно вздрогнул, когда ладонь его прикоснулась к обтянутой бархатом ручке. Гравий захрустел у него под ногами, затем он поднялся по ступенькам каменной лестницы и исчез в вестибюле. Жалюзи на окнах были опущены и внутри не доносилось ни звука. Солнце подпекало упавшие в траву яблоки, и из них прямо на глазах проклевывались новорожденные зелененькие яблоньки, которые тут же зацветали и начинали плодоносить крохотными наливными яблочками. Яблоньки третьего поколения выглядели уже зелено-розовым мхом, и с них то и дело сыпались на землю яблочки-бусинки. Несколько стрекозлят зажужжали на солнышке, предаваясь невнятным забавам, одна из которых заключалась в быстром волчковании на месте. На ветровой стороне шоссе какие-то злаки волнами склоняли колосья и гудели под сурдинку, а первые палые листья с тихим легким шелестом прилежно учились летать. Стайка жуков, трепеща крыльями, пыталась лететь против ветра с глухим бульканьем, подобным плеску плицев колесного парохода, который поднимается вверх по реке к Большим озерам. Колен и Хлоя стояли рядом, молча греясь на солнышке, и сердца у обоих стучали в ритме буги-вуги. Стеклянная дверь тихо скрипнула. Появился Николя. Он был весь расхристанный, а каскетка криво сидела на голове. -- Они что, вытолкали тебя взашей? -- спросил Колен. -- Никак, нет, месье, -- ответил Николя. -- Они готовы принять месье и мадам и заняться машиной. -- Что с тобой случилось? -- воскликнула Хлоя. -- А, -- махнул рукой Николя, -- хозяина не оказалось на месте... Пришлось обратиться к его дочери. -- Ты хоть застегнись, -- сказал Колен, -- у тебя неприличный вид. -- Покорнейше прошу, месье, меня извинить, но я подумал, что ради двух хороших номеров стоит принести такую небольшую жертву. -- Переоденься, пожалуйста, раз ты без этого не можешь нормально разговаривать, -- попросил Колен. -- Ты играешь в дурака на моих нервах... Хлоя остановилась у маленького сугроба. Снежинки были пушистые, свежие. Они ослепляли белизной и не таяли. -- Погляди, какая прелесть, -- сказала она Колену. Под снегами цвели примулы, васильки и маки. -- Ага, -- ответил Колен, -- только зря ты трогаешь снег, простудишься. -- Да что ты! Нет! -- сказала Хлоя и вдруг зашлась кашлем, похожим на треск рвущегося шелка. -- Милая моя Хлоя, -- Колен обнял ее и притянул к себе, -- не кашляй так ужасно, мне больно. Она выпустила снежинки из рук, и они медленно, словно пух, упали на землю и снова засверкали на солнце. -- Мне не нравится этот снег, -- пробормотал Николя, но тут же спохватился. -- Я прошу месье извинить меня за то, что я позволил себе высказаться. Колен снял полуботинок с ноги и швырнул его Николя в лицо, но тот как раз в эту секунду нагнулся, чтобы оттереть пятнышко на своих брюках. Услышав за собой звон разбитого стекла, Николя выпрямился. -- О месье, -- проговорил он с упреком. -- Это ведь окно вашей комнаты. -- Ну и черт с ним! Воздуху будет больше... И тебе наука, чтобы ты не вел себя, как идиот. Опираясь о плечо Хлои, Колен поскакал на одной ноге к дверям гостиницы, разбитое стекло тут же начало отрастать. По краям рамы уже появилась тоненькая прозрачная пленка опалового цвета, отливающая цветами радуги. XXVII -- Ну, как ты спал? -- спросил Колен. -- Недурно. А ты? -- ответил Николя, не надевший в то утро шоферской одежды. Хлоя зевнула и придвинула к себе кувшин с каперсовым сиропом. -- Из окна так дуло, что я не могла уснуть. -- Разве оно не затянулось стеклом? -- спросил Николя. -- Не совсем. Родничок пока не зарос, и сквозь него садил ветер. Утром у меня заложило грудь, она набилась снегом... -- Это просто ужасно, -- сказал Николя. -- Ну, я их обматерю самым строгим образом. Так мы сейчас едем дальше? -- Не