лы. - Нет. - Но ты упускаешь очень интересную возможность поболтать. - До свидания. - До свидания, старина. - Прости, что так получилось, - сказал Гай, поворачиваясь от телефона к Вирджинии. - Раз уж ты у телефона, то можешь заказать еще несколько коктейлей, - предложила она и поднялась с пола, чтобы занять приличную позу к приходу официанта. - Да и свет тоже лучше включить. Они сели один напротив другого у камина, возбужденные. Прошло много времени, а коктейли все еще не приносили. Вирджиния спросила: - А как насчет обеда? - Сейчас? - Уже половина девятого. - Здесь? - Если хочешь, здесь. Гай попросил принести меню, и они заказали обед. В течение последовавших тридцати минут в номер то и дело входили официанты, они вкатили столик, принесли ведерко со льдом, небольшую электрическую плитку и, наконец, обед. Гостиная в номере сразу стала выглядеть оживленнее, чем ресторан на первом этаже. От интимности, которую они ощущали, сидя у камина, и следа не осталось. - Что мы будем делать после обеда? - спросила Вирджиния. - Я что-нибудь придумаю. - Ты в самом деле можешь? Ее глаза сделались проницательными и насмешливыми, сверкавшие в них час назад искорки ожидания и согласия совсем угасли. Наконец официанты убрали все со стола. Стулья, на которых они сидели за обедом, были снова поставлены спинками к стене. Гостиная опять стала точно такой, какой Гай увидел ее, когда перед ним впервые распахнули двери номера: дорогой и незаселенной. Даже огонь в камине, куда подложили угольки, горел так, что казалось, будто его только что развели. Вирджиния оперлась о каминную доску, от горящей сигареты в ее руке вверх поднималась спираль синеватого дыма. Гай подошел к ней поближе, она чуть-чуть отодвинулась от него. - Неужели бедной девушке нельзя спокойно переварить пищу? - спросила она. Вино оказывало на Вирджинию сильное воздействие. За обедом она выпила довольно много, и Гай заметил в ее поведении верный признак опьянения, которое, как ему было известно по прошлому, могло в любую минуту вылиться в грубость и язвительность. Через минуту произошло именно это. - Переваривай сколько тебе угодно, - сказал Гай. - Я так и знала. Ты позволяешь себе слишком много. - Отвратительные слова, - сказал Гай. - Так говорят только уличные девки. - А может быть, ты и считаешь меня уличной девкой? - А может быть, ты и в самом деле уличная девка? Они оба были ошеломлены тем, что наговорили, и молча уставились друг на друга. После небольшой паузы Гай сказал: - Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я не хотел сказать это. Извини меня. Я, должно быть, сошел с ума. Пожалуйста, прости. Забудь это, пожалуйста. - Иди-ка сюда, сядь, - сказала Вирджиния. - Ну-ка, поведай мне, что же, собственно, ты тогда хотел сказать? - Ничего. Просто вырвались необдуманные слова. - У тебя был свободный вечер, и ты думал, что я легкодоступная шлюха. Ты это хотел сказать, да? - Нет. Если хочешь знать, я думал о тебе еще с тех пор, как мы встретились после рождества. Именно поэтому я и приехал сюда. Пожалуйста, поверь мне, Вирджиния. - Между прочим, откуда же и что именно тебе известно об уличных девках? Если я правильно припоминаю наш медовый месяц, ты не был тогда столь "опытным. Тебя, насколько мне помнится, нельзя было отнести к особо искушенным в этом деле. Стрелка нравственной сдержанности резко подскочила вверх и затрепетала. Теперь Вирджиния зашла слишком далеко, высказавшись так оскорбительно. Снова наступило молчание, после которого она продолжала: - Я ошибалась, считая, что военная служба изменила тебя в лучшую сторону. При всех твоих недостатках в прежние времена ты не был грубияном и скотиной. А теперь ты хуже, чем Огастес. - Ты забыла, что я совершенно не знаю Огастеса. - Что же, поверь мне, он был непревзойденным хамом. В плотно окутавшем их мраке блеснул слабый луч света; в набежавших на ее глазах и скатившихся вниз слезинках сверкнули искорки сожаления. - Согласись, что я не так плох, как Огастес. - Выбирать особенно не из чего. Но он был жирней тебя. Это я могу признать. - Вирджиния, ради всего святого, не будем ссориться. Не исключено, что это мой последний шанс видеть тебя, ибо я не знаю, скоро ли и увидимся ли мы вообще еще раз. - Опять ты за свое. Воин, возвратившийся с войны. "Я буду развлекаться там, где только можно". - Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это. - Может быть... Гай снова приблизился к ней, обхватил ее за плечи: - Давай не будем свиньями, а? Вирджиния посмотрела на него еще не любовным взглядом, но уже без гнева, даже весело. - Иди сядь на свое место, - сказала она примирительно, поцеловав его. - Разговор еще не окончен. Предположим, что я действительно выгляжу как легкодоступная уличная девка. Во всяком случае, многие воспринимают меня такой. И я, пожалуй, не буду сетовать на это. Но я не могу понять тебя. Гай. Совершенно не понимаю. Ты никогда не был одним из тех, кто свободно вступает в случайные связи. Да я и теперь не могу поверить, что ты такой. - Я действительно не такой. Ничего похожего. - Ты всегда был таким строгим и благочестивым в этом отношении. Мне нравились эти качества в тебе. Что же с тобой произошло? - Я и сейчас такой. Даже больше, чем когда-либо. Я говорил тебе об этом, когда мы встретились прошлый раз. - Хорошо. Но что сказали бы священники по поводу твоих сегодняшних попыток? По поводу попытки сблизиться в отеле с пользующейся дурной славой разведенной женщиной? - Они не возражали бы. Ты - моя жена. - О, брось чепуху молоть! - Но ты же спросила, что сказали бы священники. Они сказали бы: "Давай, действуй!" Блеснувший во мраке и слегка разгоревшийся затем луч света внезапно угас, как будто по сигналу тревоги, предупреждающему о воздушном нападении. - Но это же мерзость, - сказала Вирджиния. Гай опешил. - Что мерзость? - спросил он. - Это невероятно омерзительно. Намного хуже того, что могли бы придумать Огастес или мистер Трой. Неужели ты не понимаешь этого, ты, скотина? - Нет, - ответил Гай с невинным простосердечием. - Нет, не понимаю. - Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы ты считал меня уличной девкой. Предпочла бы, чтобы мне предложили пять фунтов за то, что я совершу что-нибудь отвратительное в туфлях на высоких каблуках, или прокачу тебя по комнате в игрушечной упряжке, или сделаю еще какую-нибудь гадость, о которых пишут в книгах. - По ее щекам катились слезы гнева и унижения, но она не обращала на это никакого внимания. - А я-то думала, что ты снова полюбил меня и захотел побыть со мной во имя нашей старой дружбы. Я думала, что ты выбрал меня по особым причинам. Впрочем, это действительно так. Ты выбрал меня потому, что я единственная женщина во всем мире, с которой твои священники разрешат тебе лечь в постель. Тебя только это привело ко мне. Ах ты, пьяная, самоуверенная, отвратительная, напыщенная, бесполая, ненормальная свинья! И в этот момент полного крушения всех планов Гай вспомнил о своей крупной ссоре с Триммером. Вирджиния повернулась, чтобы уйти от него. Гай сидел как окоченевший. В тишине, наступившей после того, как умолк ее резкий голос, раздался еще более резкий звук. Вирджиния уже ухватилась за ручку двери, но невольно замерла на месте. В третий раз за этот вечер телефонный звонок как бы проводил разграничительную черту между ними. - Послушай, Краучбек, старина, я нахожусь, так сказать, в затруднении. Не знаю, как мне поступить. Я только что взял человека под строгий арест. - Это очень опрометчивый поступок. - Он штатский. Штатских ты не имеешь права арестовывать. - Вот об этом-то, Краучбек, как раз и говорит арестованный. Надеюсь, ты не намерен встать на его сторону. - Вирджиния, не уходи! - Что, что? Я не понял тебя, старина. Это Эпторп говорит. Ты что сказал, не идти? Вирджиния ушла. Эпторп продолжал: - Это ты говорил, или к нам вклинился кто-то еще? Послушай, дело здесь серьезное. Устава я, к сожалению, с собой не захватил. Потому я и прошу тебя помочь мне. Как, по-твоему, мне, наверное, надо выйти и попытаться найти сержанта и нескольких солдат для охраны арестованного на улице? Это не так-то легко в затемненном городе, старина. А может быть, мне просто передать этого парня гражданской полиции?.. Эй, Краучбек, ты слышишь меня? По-моему, ты не совсем ясно представляешь себе, что это вполне официальное обращение к тебе. Я звоню тебе как офицер вооруженных сил его королевского величества. Гай положил трубку на аппарат и дал указание по телефону из спальни, чтобы в этот вечер его больше не беспокоили никакими звонками, за исключением, если это случится, звонка из шестьсот пятидесятого номера отеля. Он лег в постель и около половины ночи провел в беспокойном полусне. Однако телефон больше не звонил. На следующий день, встретив Эпторпа в поезде. Гай спросил его: - Ну как, ты нашел выход из вчерашнего затруднения? - Затруднения, старина? - Ты же звонил мне, разве не помнишь? - Звонил? Ах да, это по вопросу уставного положения... Я думал, ты сможешь помочь мне. - Ну и как, ты решил эту проблему? - Я уже забыл обо всем, старина. Все это уже миновало. - После небольшой паузы Эпторп продолжал: - Не вмешиваясь в твои личные дела, можно мне спросить, что произошло с твоими усами? - Улетучились. - Это видно. Я как раз об этом и спрашиваю. - Я сбрил их. - Да? Очень жаль. Они были к лицу тебе, Краучбек. Шли тебе, и очень здорово шли. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЭПТОРП БЕСПОЩАДНЫЙ 1 Согласно приказу в Кут-эль-Амару следовало явиться к восемнадцати ноль-ноль 15 февраля. Гай ехал по знакомой грязновато-серой местности. Морозы миновали, земля промокла, началась капель. Он проехал по темнеющим улицам Саутсанда. Окна в домах, еще не освещенные, зашторивали. Это возвращение Гая никак нельзя было назвать возвращением домой. Он чувствовал себя бездомным котом, который, полазив по крышам, крадучись возвращался назад, в темный угол среди мусорных ящиков, где мог зализать свои раны. Саутсанд - это городок, в котором Гай найдет успокоение. Отель "Грэнд" и яхт-клуб приютят его. Джузеппе Пелеччи накормит и утешит его. Мистер Гудол воодушевит его. Дымка с моря и мокрый снег скроют его. Эпторп очарует его и незаметно уведет в далекие сады фантазии. Охваченный унынием, Гай совсем забыл о семидневном плане Ритчи-Хука. Лишь в более поздний период своей военной деятельности, когда Гай хорошо распознал этих одетых в военную форму и украшенных орденами государственных чиновников, приказы которых заставляют одних людей протыкать штыками других, когда Гай почувствовал, какие непреодолимые препятствия могут воздвигать эти чиновники на пути других, лишь после всего этого Гай по-настоящему оценил масштабы достижений бригадира и скорость, с которой он осуществлял свои планы. В настоящее же время Гай наивно предполагал, что один из высокопоставленных чинов просто сказал бригадиру, что именно он хотел изменить, дал соответствующие распоряжения, и дело было сделано. В действительности же удивлению Гая не было предела, ибо за семь дней Кут-эль-Амара преобразилась неузнаваемо. Здесь уже не было ни майора Маккини, ни старого руководящего состава, ни прежних поставщиков провизии. Не было в Кут-эль-Амаре и Триммера. На доске объявлений висел документ, озаглавленный: "Личный состав, сокращение". В нем сообщалось, что Триммер лишен присвоенного ему временного офицерского чина. Вместе с Триммером были уволены еще два правонарушителя и молодой человек из центра формирования, фамилия которого была незнакома Гаю по той простой причине, что тот находился в самовольной отлучке в течение всего их пребывания в Саутсанде. Вместо них в Кут-эль-Амаре появилась группа кадровых офицеров, и среди них майор Тиккеридж. В шесть часов того первого вечера все собрались в столовой. Бригадир встал, чтобы представить сидящих позади него кадровых офицеров. Некоторое время он продержал аудиторию в напряжении, критически осматривая всех своим единственным оком. Затем он сказал: - Джентльмены, вот офицеры, которые будут командовать вами в бою. С этими словами ощущение стыда и уныние Гая исчезли, он снова наполнился чувством гордости. На какое-то время он перестал быть одиноким и бесполезным человеком, каким он так часто считал себя после раннего юношества, рогоносцем, никчемным, самодовольным. Теперь он был снова вместе с полком алебардистов, с их историческими ратными подвигами позади и огромными возможностями впереди. Он весь дрожал от воодушевления и физической бодрости, как будто его зарядили гальваническим током. В своей речи бригадир объяснил новую организацию, объявил распорядок дня. Бригада уже приняла эмбриональную форму. Офицеры, имеющие временный чин, разделены на три батальонные группы по двенадцать человек в каждой, и каждая из этих групп подчинена майору и капитану, которые в конечном счете станут командиром и начальником штаба каждого батальона соответственно. Все офицеры будут на казарменном положении. Разрешение ночевать вне казармы, и только по субботам и воскресеньям, получат женатые офицеры. Все должны обедать в столовой по меньшей мере четыре раза в неделю. - Вот и все, джентльмены. Мы встретимся снова за обедом. Когда стажирующиеся офицеры вышли из столовой, они обнаружили, что за время их короткого отсутствия крышка от стола на каменной полке в зале заполнилась напечатанными на машинке листочками. Медленно разбираясь в официальных сокращениях, Гай прочитал, что он назначен во второй батальон и будет подчиняться майору Тиккериджу и капитану Сандерсу, с которым Эпторп так примечательно играл однажды в гольф. Вместе с Гаем в этот батальон были назначены Эпторп, Сарам-Смит, де Сауза, Ленард и еще семь человек - все из алебардийского казарменного городка. Гай и Эпторп снова перебрались в свою комнату "Пашендейль". Позднее Гай узнал и о других переменах. Комнаты, бывшие до этого запертыми, теперь открыли. На двери одной из них появилась надпись: "Штаб бригады", и в ней находились начальник оперативно-разведывательной части и два писаря. В бывшем кабинете директора разместились три батальонные канцелярии. Здесь появились также начальник квартирмейстерской части (у него были кабинет и писарь), три батальонных старшины, алебардисты-повара, новые, более молодые алебардисты-денщики, три грузовые машины, легкий разведывательный автомобиль "хамберетт", три мотоцикла, водители и горнист. С восьми часов утра и до шести вечера непрерывно проводились строевые занятия, тренировки и лекции. Так называемые "дискуссии" предполагалось проводить во второй половине дня по понедельникам и пятницам. Занятия по теме "Ночные действия" - тоже два раза в неделю. - Не знаю, как все это воспримет Дейзи, - заметил Ленард. Позднее Гай узнал, что ею это было воспринято плохо: беременная и раздраженная, она уехала к своим родителям. Большая часть молодых офицеров была озабочена. Эпторп, который еще в поезде сказал, что у него опять приступ "бечуанского живота", был озабочен больше, чем кто-либо. - Меня беспокоит вопрос о моих вещах, - сказал он. - А почему бы не оставить их в снятой тобой комнате? - спросил Гай. - У командора? Довольно рискованно, старина, особенно в том случае, если нас неожиданно переведут куда-то. Я, пожалуй, лучше переговорю об этом с нашим квартирмейстером. Позднее Эпторп поделился с Гаем результатами этих переговоров. - Ты знаешь, квартирмейстер ничем не помог мне. Сказал, что очень занят. Он, кажется, подумал, что я говорю о лишней одежде. Посоветовал мне даже, когда мы будем жить в палатках, выбросить половину вещей. Он, наверное, один из этих мелких торговцев. Никогда не участвовал в походах и кампаниях. Я так и заявил ему, но он ответил, что служил рядовым в Гонконге. Гонконг! Тоже мне служба! Ведь это почти самое хорошее место во всей Британской империи. И об этом я сказал ему напрямик. - А почему ты так беспокоишься о своих вещах, Эпторп? - Э-э, дорогой друг, чтобы собрать их, потребовались многие годы. - Да, но что у тебя там, в твоих чемоданах и коробках? - Это, старина, не такой легкий вопрос, чтобы ответить на него одним словом. В этот первый вечер все обедали в школьной столовой. В десять тридцать вечера бригадир сказал: - Ну что же, джентльмены, отправляйтесь на боковую. У меня еще есть работа. Надо разработать программу вашей подготовки. Он повел весь свой штаб в комнату с надписью: "Штаб бригады". Гай слышал, как они расходились из этой комнаты в два часа ночи. Разработанная бригадиром Ритчи-Хуком программа боевой подготовки не следовала никаким учебникам и наставлениям. Тактика, по его мнению, состояла в умении уничтожать противника. Об обороне давалось лишь поверхностное представление, и речь о ней шла лишь как о перестройке рядов в период между двумя кровавыми наступательными боями. Об отходе и отступлении не говорилось вообще. Атака и элемент внезапности решали все. Много туманных дней было проведено с картами и биноклями на окрестной пригородной местности. Иногда они "закреплялись" на прибрежных позициях и в решительной атаке заставляли обороняющегося "противника" отступать в горы, иногда сбрасывали воображаемых оккупантов с гор в море. Они окружали населенные пункты на холмистой местности и жестоко расправлялись с предполагаемыми вражескими обитателями. Иногда они просто сталкивались с "противником" в "бою" за шоссейную дорогу и сметали его со своего пути. Гай обнаружил, что у него определенная склонность к такого рода военным действиям. Он легко читал карту и хорошо ориентировался на местности. В то время как городские ребята, подобно Сарам-Смиту, растерянно оглядывались вокруг и ничего не замечали, Гай всегда мог найти "мертвое пространство" и "прикрываемые пути подхода". Иногда они действовали поодиночке, иногда группами. Принимаемые Гаем решения обычно совпадали с решениями, рекомендованными штабом. Во время ночных учений, когда их высаживали на какую-нибудь незнакомую холмистую местность и по компасу давали направление к месту сбора. Гай обычно приходил на это место одним из первых. Одним словом, у тех, кто вырос в сельской местности, оказалось много преимуществ перед городскими. В "дискуссиях" Гай тоже отличался. Как правило, споры шли о различных, более запутанных и сложных, аспектах искусства уничтожения противника. Предмет спора объявлялся заблаговременно с расчетом на то, что участники должны подумать над вопросом и тщательно изучить его. Когда наступал вечер, большинство слушателей клонило ко сну, и тогда технические термины и сокращения, которыми Эпторп с успехом пользовался в другое время, становились скучными и неинтересными. Гай же говорил четко и выразительно, замечая, что снова привлекает к себе внимание окружающих. Оттепель сменилась ясной холодной погодой. Их снова стали вывозить на стрельбище Мадшор, но теперь уже под руководством бригадира. Это был период до создания "школ ближнего боя". Стрельбе боевыми патронами, как это было хорошо известно Гаю, придавалось не меньшее значение, и она проводилась с не меньшей осторожностью, чем салют огнем во время похорон. Так было всегда и везде, за исключением случаев, когда поблизости находился бригадир Ритчи-Хук. Свистящие пули приводили бригадира в восторг и доводили до ребяческого легкомыслия. Он отправился на мишенный вал, чтобы организовать стрельбу навскидку. Отметчики неожиданно поднимали фигуры-мишени в разных местах и вызывали ураганный огонь по ним из пулеметов "брен". Бригадиру вскоре надоело это, он нацепил свою фуражку на трость и, пообещав по телефону соверен тому, кто попадет в нее, начал бегать по траншее, поднимая, опуская и покачивая трость. Никто не попал. Разгневавшись, бригадир неожиданно приподнялся над бруствером и крикнул: - Эй вы, юнцы, стреляйте в меня! Громко смеясь, он бегал по траншее с одного места на другое, то поднимая, то опуская голову, до тех пор, пока не устал, но в него никто не попал. Это был период, когда боеприпасов не хватало. Пять патронов на человека - такой была обычная норма для одних стрельб. На стрельбах же, которыми руководил бригадир Ритчи-Хук, из всех пулеметов "брен" стреляли одновременно, непрерывно, их перегретые стволы с шипением опускались в ведро с водой, а сам бригадир в это время вел своих молодых офицеров на четвереньках перед линией мишеней, на несколько дюймов ниже свистящего потока пуль. 2 Поспешно просматриваемые Гаем газеты были полны сообщений о победах финнов. "Неуловимые лыжные отряды, - прочитал как-то Гай, - прочесывают мрачные арктические леса и изматывают механизированные советские дивизии. Русские плохо вооружены и недоедают. Английские войска, сдерживаемые лишь некоторыми дипломатическими осложнениями, находятся в пути для оказания помощи. Может статься, что русские - это всего только мираж. Маннергейм занимает в сердцах англичан место, завоеванное в 1914 году королем бельгийским Альбертом". Затем совершенно неожиданно оказалось, что финны потерпели поражение. В кут-эль-амарской школе это несчастье никого, кажется, из равновесия не вывело. Что касается Гая, то эта новость усилила испытываемое им неприятное ощущение, которое он стремился подавить (и в корпусе алебардистов это ему чаще всего удавалось), ощущение того, что он участвует в войне, в которой мужество и справедливость не имеют никакого отношения к делу. Эпторп сказал: - У меня и без этого много забот. Гай сразу же догадался, что напряженная личная драма Эпторпа, разыгравшаяся в дни великого поста на фоне введенных бригадиром новых порядков и методов подготовки, получила новое развитие. В сущности, всю свою остроту эта драма приобрела в результате введения новых методов и порядков и в конечном счете сама явилась их кульминационной иллюстрацией. Драма начала развиваться в первое воскресенье после введения новых порядков. Во второй половине дня почти все аудитории и холлы кут-эль-амарской школы пустовали. Стажирующиеся офицеры или спали в своих комнатах наверху, или отправились в город. Гай сидел в холле на первом этаже и просматривал недельные газеты. Случайно бросив взгляд через зеркальное стекло окна, он неожиданно увидел, как к дому подъехало такси и как выскочивший из него Эпторп с помощью водителя вытащил из машины какой-то большой предмет квадратной формы и поставил его на крыльцо. Гай вышел и предложил Эпторпу свою помощь. - Спасибо, я справлюсь один, - напряженно ответил Эпторп. - Я просто перевожу некоторые свои вещи. - А куда ты собираешься поставить это? - Я еще не решил окончательно. Но я вполне справлюсь один, спасибо. Гай вернулся в холл, расположился у окна и стал праздно наблюдать за развитием событий. Темнело, читать становилось трудно, а солдат, который должен был зашторить окна, все еще не появлялся. Вскоре Гай увидел, как Эпторп, выйдя из парадной двери, крадучись, скользнул в вечерние сумерки и начал осторожно высматривать что-то в кустарнике. Гай наблюдал за ним, словно загипнотизированный, до тех пор, пока тот, примерно через десять минут, не возвратился. Дверь парадного входа находилась прямо напротив холла. Эпторп появился в ней задом, волоча за собой свой груз. - Может быть, я все-таки могу помочь тебе? - спросил Гай. - Нет, нет, спасибо. На площадке под лестницей, ведущей на второй этаж, был большой чулан. Эпторп не без труда затолкал свой груз в него. Затем он снял перчатки, шинель и фуражку, подошел с безразличным видом к-камину и сказал: - Командор передает тебе привет. Говорит, что скучает по нас там, в клубе. - Ты был в яхт-клубе? - Не совсем. Я просто заскочил к старику, чтобы взять кое-что. - Взять тот предмет, который ты привез? - Э-э, да, фактически, этот предмет. - Это что-нибудь сугубо личное, Эпторп? - Нечто, не представляющее общего интереса, старина. Никакого общего интереса. В этот момент в холл вошел дневальный алебардист, чтобы зашторить окна. - Смидерс! - обратился к нему Эпторп. - Да, сэр? - Ваша фамилия Смидерс, да? - Нет, сэр, Крок. - Ну неважно. Я хотел спросить вас о помещениях в задней части дома. - Да, сэр? - Мне нужно маленькое помещение или какая-нибудь кладовая. Подошла бы, например, кладовка садовника, или душевая, или молочная кладовка - что-нибудь в этом роде. Есть такие помещения? - Вам это нужно на короткое время, сэр? - Нет, нет, нет. На все время, пока мы здесь. - Я уверен, сэр, что это не в моем ведении. Надо спросить у начальника квартирмейстерской части. - Ну ладно. Я просто поинтересовался. Когда дневальный ушел, Эпторп продолжал: - Глупый парень. Я почему-то все время думал, что его фамилия Смидерс. Гай снова принялся за газеты. Эпторп сел напротив и уставился на свои ботинки. Через некоторое время он встал, прошел к чулану, сунул голову в дверь, потом снова закрыл ее и вернулся на свой стул. - _Держать_ там эту вещь, по-моему, можно, а вот _пользоваться_ ею там, наверное, нельзя, правда? - Почему нельзя? - Гм, _как_ же я смогу? Наступила пауза, во время которой Гай прочитал статью о непроходимости болот Миккели. (Это были пока еще ничем не омраченные дни до поражения Финляндии.) Затем Эпторп сказал: - Я думал, что найду место для этой вещи в кустарнике, но ведь кустарник просматривается куда больше, чем я предполагал. Гай ничего не сказал на это и перевернул страницу "Тэблета". Было ясно, что Эпторп горит желанием раскрыть свою тайну и наверняка поступит так с минуты на минуту. - Идти к квартирмейстеру нет никакого смысла. _Он_ не поймет меня. Да и кому бы то ни было объяснить это не так-то легко. - Затем, после еще одной паузы, Эпторп добавил: - Если уж тебе так _нужно_ знать, это мой "гром-бокс". Признание Эпторпа превзошло все ожидания Гая. Он предполагал, что это могли быть продукты питания, что-нибудь относящееся к медицине, огнестрельное оружие; в лучшем случае он надеялся услышать о какой-нибудь экзотической обуви. - А мне можно взглянуть на него? - почтительно спросил Гай. - Не вижу причин, почему бы тебе не взглянуть, - ответил Эпторп. - Собственно, я так и полагал, что это заинтересует тебя: очень тонкая работа, образец, каких больше не производят. Да и слишком дорогой, по-моему. Эпторп направился к чулану и вытащил из него свое сокровище - обшитый медью дубовый ящик кубической формы. - В самом деле, это прямо-таки замечательная работа, - еще раз похвалился он. Он поднял крышку "гром-бокса", и Гай увидел механизм из тяжелого медного литья и узорчатой керамики работы крупных мастеров времен Эдуардов VI и VII. На внутренней стороне крышки была пластинка с надписью: "Автономный химический клозет фирмы Коннолли". - Ну, что ты скажешь на это? - спросил Эпторп. Гай затруднялся найти подходящие слова, чтобы похвалить этот экспонат. - Совершенно очевидно, что эту вещь хорошо берегли, - сказал он. Казалось, Гай подобрал удачные слова. Эпторп остался доволен. - Я получил это от верховного судьи в тот год, когда правительственные здания в Каронге оборудовали канализацией. Дал ему пять фунтов за эту вещь. Сомневаюсь, что теперь ты сможешь найти такую даже за двадцать фунтов. Мастеров, способных сделать такую штуку, теперь и днем с огнем не отыщешь. - Ты, должно быть, очень гордишься ею? - Конечно. - Но я не совсем понимаю, зачем она нужна тебе здесь. - Не понимаешь, старина? - Лицо Эпторпа, выражавшее до этого наивное торжество от сознания, что он владелец этой уникальной вещи, стало теперь забавно серьезным и глупым. - Неужели не понимаешь?! А ты слышал когда-нибудь о такой довольно неприятной штуке, как триппер, Краучбек? - Что ты говоришь! - воскликнул ошеломленный Гай. - Это неприятнейшая вещь. Очень жаль, дорогой. А мне и в голову не пришло. Наверное, ты подхватил его прошлой ночью в Лондоне, когда был пьян. А ты у врача-то был с этим делом? Тебе ведь необходимо специальное лечение в госпитале. - Нет, нет, нет! _Я_ не подхватывал никакого триппера! - А кто же тогда? - Сарам-Смит, например. - А как ты узнал? - Я _не узнал_. Я просто выбрал Сарам-Смита в качестве примера. Он как раз такой недоразвитый идиот, который может подхватить что угодно. Да и любой из них может. А я никоим образом не намерен рисковать. Эпторп закрыл крышку "бокса" и снова задвинул все под лестницу. Усилие, с которым он сделал это, казалось, рассердило его. - И знаешь что, старина, - продолжал он, - мне не очень нравится, как ты только что разговаривал со мной, обвиняя меня в том, что я подхватил триппер. Это ведь довольно серьезное обвинение. - Извини. Это вполне естественная ошибка в таких условиях. - Для кого-нибудь естественная, но не для меня, старина. К тому же мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду под "условиями". Я _никогда_ не бываю пьян. Я почему-то думал, что ты должен был заметить это. Навеселе при случае могу быть, но _пьяным_ - никогда! Это такое дело, от которого я держусь подальше. Мне слишком много пришлось повидать и перенести из-за этого. На следующий день Эпторп, поднявшись с рассветом, сразу же начал обследовать подсобные помещения вне дома и еще до завтрака обнаружил пустой сарайчик, в котором хозяйственники школы, видимо, хранили битый и другой спортивный инвентарь. В этом сарайчике с помощью алебардиста Крока он и установил свой химический клозет. Туда-то он и ходил, к своему немалому удовольствию, в течение нескольких последовавших мирный дней. Беспокойное время настало для Эпторпа через два дня после поражения Финляндии. Возвратившись с занятий по уничтожению "противника" на холмистой местности и позавтракав с довольно большим опозданием, Гай расположился в кресле в предвкушении получасового отдыха. Неожиданно к нему подошел Эпторп. На нем прямо-таки лица не было. - Краучбек, на пару слов. - Пожалуйста. - Тет-а-тет, если не возражаешь. - Возражаю. А в чем дело? Эпторп настороженно огляделся. В холле все, казалось, были заняты своим делом. - Ты пользовался моим "гром-боксом"? - Нет, не пользовался. - Кто-то воспользовался им. - Что ж, только не я. - Но, кроме тебя, о нем никто не знает. - А алебардист Крок? - Он не посмел бы. - Я тоже не посмел бы, дорогой друг. - Это твое последнее слово? - Да. - Хорошо. Но в будущем я подкараулю и узнаю, кто это. - Я бы тоже поступил так. - Это серьезное дело, ты знаешь. Граничит с мелким воровством. Химикалии стоят не дешево. - Сколько же стоит одна порция? - Дело не в деньгах. Дело в принципе. - И в риске подцепить что-нибудь? - Совершенно верно. Всякую свободную минуту в течение двух последовавших дней Эпторп проводил в кустах около сарайчика, подкарауливая свою жертву. На третий день он отвел Гая в сторону и сказал: - Краучбек, я должен извиниться перед тобой. Это не ты пользовался моим "гром-боксом". - Я был уверен в этом. - Да, но согласись, больше мне подозревать было некого. Так или иначе, но теперь я узнал, кто это. Положение очень сложное. - Это не Сарам-Смит? - Нет. Дело намного сложнее. Это _бригадир_. - Ты считаешь, что у _него_ триппер? - Нет. Это маловероятно. Слишком светский человек. Но возникает вопрос: что мне следует теперь предпринять? - Ничего. - Но это же дело принципа. Несмотря на то что он мой прямой начальник, прав пользоваться моим химическим туалетом у него не больше, чем прав носить мои ботинки. - Да-а. Но я, например, дал бы бригадиру свои ботинки, если бы они понадобились ему. - Возможно. Но в таком случае, извини меня за откровенность, ты не очень-то заботишься о своих ботинках, не так ли, старина? Так или иначе, но ты, стало быть, считаешь, что я должен покориться без каких-либо возражений? - По-моему, ты поступишь невероятно глупо, если не покоришься. - Все это надо хорошенько взвесить. Как, по-твоему, следует ли мне обратиться по этому вопросу к начальнику штаба? - Нет, не следует. - Возможно, ты и прав. На следующий день Эпторп доложил: - Дело приняло еще худший оборот. Гай так много думал об эпторповском химическом клозете, что сразу же догадался, что именно имеет в виду Эпторп. - Новые незваные посетители? - Нет, не это. Сегодня утром, когда я выходил из сарайчика, бригадир шел в него. Он посмотрел на меня очень странно. Ты, наверное, заметил, что иногда у него очень пристальный и неприятный взгляд. Так вот, он посмотрел на меня так, как будто хотел сказать: "_Тебе_ здесь нечего делать". - Он человек дела, - сказал Гай, - поэтому тебе долго ждать не придется. Тем или иным образом, но он даст тебе знать, каково его мнение на этот счет. Весь день Эпторп был не в своей тарелке. Его ответы на вопросы по тактике были необдуманными, решения по возникавшим проблемам - нелепыми. День выдался очень холодный. Всякий, даже самый короткий, перерыв в занятиях он использовал для дежурства поблизости от сарайчика. Он пропустил чай и возвратился только тогда, когда до вечерней лекции оставалось десять минут. Нос у него покраснел, щеки посинели. - Ты заболеешь, если дело и дальше пойдет так, - сказал Гай. - Оно не может пойти дальше, - возразил Эпторп. - Произошло самое худшее. - Что именно? - Пойдем посмотрим. Я ни за что не поверил бы, если бы не видел все собственными глазами. Они вышли в вечернюю темноту. - Это случилось всего пять минут назад, - продолжал Эпторп. - Я начал дежурить здесь сразу после чая и промерз до самых костей, поэтому под конец начал прохаживаться. Мимо меня Прошел бригадир. Я поприветствовал его. Он ничего не ответил. Потом он воспользовался "гром-боксом" прямо на моих глазах. Потом он снова прошел мимо меня, я опять поприветствовал его, а он, я это хорошо видел, улыбнулся. И ты знаешь, Краучбек, это была _сатанинская_ улыбка. Они подошли к сарайчику. Гай заметил на двери что-то большое и белое. Эпторп направил на дверь луч карманного фонарика, а Гай увидел аккуратно выведенную надпись: "Всем чинам ниже бригадира вход запрещен". - Он, наверное, специально заказывал эту надпись одному из писарей, - гневно проговорил Эпторп. - Да, это ставит тебя в весьма затруднительное положение, правда? - сказал Гай. - Я подам в отставку. - По-моему, в военное время это невозможно. - Тогда попрошу перевести меня в другой полк. - Мне будет скучно без тебя, Эпторп, намного больше, чем ты, возможно, предполагаешь. Так или иначе, но через две минуты - лекция. Давай пойдем. Лекцию читал сам бригадир. Мины-сюрпризы, оказывается, занимали все более важное место в действиях дозоров на Западном фронте. Бригадир рассказал о натяжных проволоках взрывателей и о самих взрывателях противопехотных мин, подробно описал, как однажды придумал привязать мину-сюрприз к козе и отправить ее в лагерь бедуинов. Он редко бывал энергичнее и словоохотливее, чем на этой лекции. Вечер этого дня был одним из тех, на которые не планировалось ни дискуссий, ни ночных занятий, когда желающие могли поэтому обедать вне пределов школы. - Давай пойдем в "Гарибальди", - предложил Эпторп. - Я не хочу сидеть за одним столом с этим человеком. А ты пообедаешь со мной как мой гость. В "Гарибальди" лицо Эпторпа, овеваемое парами густого супа из риса и овощей, обрело более жизненный цвет, а когда он еще и подкрепился несколькими рюмками бароло, отчаяние совсем пропало и Эпторп сделался необычно храбрым. Пелеччи наклонился очень низко, когда Эпторп пересказывал историю о нарушении его законных прав. Разговор для Пелеччи был малопонятным. "Гром-бокс" - изобретение этого способного офицера, незаконно присвоенное старшим офицером, было явно каким-то новым важным оружием. - Я не думаю, что обращение в армейский совет приведет к каким-нибудь положительным результатам, - сказал Эпторп. - А как, по-твоему? - По-моему, не приведет. - В таком деле, как это, полной непредубежденности от них ожидать нельзя. Я не утверждаю, что будет иметь место безусловная предвзятость, но ведь в конечном итоге они бесспорно заинтересованы в том, чтобы поддержать авторитет старших, если это в их силах. Стоит им только обнаружить малейшую возможность, малейшую зацепку... - А ты считаешь, что в твоем деле есть такие зацепки? - Откровенно говоря, старина, считаю, что есть. В офицерском Суде чести дело, конечно, было бы истолкованно по-другому, но нельзя не признать вполне законным то обстоятельство, что бригадир имеет право запретить вход в любые предоставленные бригаде помещения или постройки. Нельзя опровергнуть и тот факт, что я установил свой "гром-бокс" в сарайчике без разрешения. Именно за это и может уцепиться армейский совет. - Конечно, это вопрос спорный, - согласился Гай. - Поскольку "гром-бокс" предназначен теперь для бригадирского чина, прикасаться к нему не имеет права никто, кроме бригадира. - Ты совершенно прав, Краучбек. Попал в самую точку. - Эпторп с искренним восхищением посмотрел на Гая вытаращенными глазами. - Ты знаешь, бывают такие моменты, когда решение проблемы буквально крутится в голове. Я долго обдумывал это дело, прикидывал его и так и сяк, пока не почувствовал, что заболел от умственного напряжения. Вот тогда-то я и понял, что мне необходимо мнение постороннего человека, необходимо мнение человека, который лично не вовлечен в это дело. Я не сомневаюсь, что рано или поздно я и сам пришел бы к такому же решению, но мне, возможно, пришлось бы мучительно размышлять над проблемой добрую половину ночи. Я очень признателен тебе и в большом долгу перед тобой, старина. Им принесли новые блюда и поставили новые бутылки вина. Джузеппе Пелеччи находился в полной растерянности. "Гром-бокс", как ему теперь казалось, - это кодовое имя какого-то важного политика, не имеющего военного чина и пребывающего в данном районе скрытно. Пелеччи передаст эту информацию в таком виде, в каком получил ее сам: за что купил, за то и продаст. Более просвещенные и пытливые руководители должны будут разобраться и понять что к чему. Сам же Пелеччи вовсе не претендует ни на какое повышение. Ему вполне достаточно выгоды, которую он извлекает из ресторана. Он сам создал хорошую репутацию своему заведению. Заниматься решением политических проблем ему надоело, а уж о сражениях и говорить нечего - он просто боялся их. Он и приехал-то сюда главным образом для того, чтобы уклониться от военной службы. - А потом специальный zabaglione [сабайон - подливка из взбитых с сахаром желтков, вина и пряностей], джентльмены. - Да, да, давайте, - согласился Эпторп. - Давайте все, что у вас есть. - И, повернувшись к Гаю, добавил: - Имей в виду, что я угощаю тебя - обед за _мой_ счет. Гай имел это в виду с самого начала. "Это напоминание, - подумал он, - было не чем иным, как бестактным выражением признательности". В действительности это была хитрая просьба об оказании дальнейших услуг. - Я считаю, что в юридических аспектах дела мы разобрались очень хорошо, - продолжал Эпторп. - Но теперь встает вопрос о том, как действовать. Каким путем нам изъять "гром-бокс" из сарайчика? - Таким же, каким ты внес его туда, по-моему. - Это не так просто, старина. Мы имеем дело с переплетением всяких осложнений. В сарайчик его внесли алебардист Крок и я. Как же мы можем вынести его оттуда, не нарушив запрещения? Не могу же я приказать солдату совершить незаконное действие. Об этом нельзя забывать. К тому же мне просто не хотелось бы _просить_ его. Он участвовал во всем этом деле с явной неохотой. - А нельзя ли заарканить этот твой "гром-бокс" через открытую дверь? - Очень рискованно, старина. Да и аркан-то мой где-то среди других