- Ладно, - сказал Сэм. - Но скажи, главные страсти богов когда-нибудь меняются? Яма улыбнулся. - Богиня танца была богом войны. Похоже, что все может меняться. - Когда я умру реальной смертью, - сказал Сэм, - тогда я, наверное изменюсь. Но до того момента я буду ненавидеть Небо. Ненавидеть до последнего вздоха. Если Брама сожжет меня, я буду плевать в пламя. Если он меня задушит, я буду пытаться кусать его руки. Если он перережет мне глотку, может быть, его клинок заржавеет от моей крови. Это тоже - главная страсть? - Ты - хороший бог материи, - сказал Яма. - Хороший бог! - Прежде чем что-то случится, - сказал Яма, - я получил заверение, что тебе позволят присутствовать на свадьбе. - На свадьбе? Твоей и Кали? Скоро? - Когда меньшая луна будет полной. Поэтому, что бы там Брама не решил, я, по крайней мере, могу поставить тебе выпивку, прежде, чем что-то произойдет. - За это спасибо, бог смерти. Но я всегда считал, что свадеб на Небе не бывает. - Эту традицию собираются ломать, - ответил Яма. - Нет более проклятой традиции. - Тогда - желаю счастья. Яма кивнул, зевнул и снова закурил. - Кстати, - сказал Сэм, - какова последняя мода в небесных казнях? Я спрашиваю в чисто информативных целях. - Казни в Небе не совершаются. 5 Из Адского Колодца он пошел в Небо, чтобы объединиться с богами. Небесный Город содержит многие тайны, в том числе и кое-что из прошлого. Известно далеко не все, что случилось за то время, пока он пребывал там. Однако известно, что он ходатайствовал перед богами в интересах планеты, приобрел симпатии одних и вражду других. Если бы он предпочел предать человечество и принять предложения богов, то он, как некоторые говорили, мог бы жить вечно, как Хозяин Города, и не встретил бы смерть в когтях призрачных кошек Канибурхи. Правда, клеветники говорили, что он принял эти предложения, но позднее выдал сам себя, вернувшись в своих симпатиях к страдающему человечеству до конца своих дней, которых осталось очень мало... Опоясанная молниями, несущая знамя, вооруженная мечом, колесом, луком, защитница, обманщица, ясная, любящая и любимая, Брахмани, Матерь Вед, живущая в тишине в самых тайных местах, знаменующая доброе и спокойное, всезнающая, быстрая, как мысль, носительница черепов, обладающая властью, сумерками, непобедимый вождь, сострадательная, открывающая путь потерянным, умоляющим о милости, учитель, доблесть в образе женщины, изменчивая сердцем, суровая, волшебница, пария, бессмертная и вечная... Ариатаррабхаттариканамасхтоттарасатакастотра (36-40) В то время, как часто бывало и в прошлом, ее снежный мех был приглажен ветром. Она шла там, где колыхалась лимонного цвета трава. Она шла по извилистой тропе под темными деревьями и цветами джунглей, и яшмовые утесы поднимались направо, прожилки молочно-белого камня, простреленные оранжевыми полосками, открывались ей. Затем, как часто бывало и раньше, она шла на мягких подушечках своих лап, ветер гладил ее белый, как мрамор, мех, и десять тысяч ароматов джунглей и равнины окружали ее здесь, в сумерках места, которое существовало лишь наполовину. Она шла одна по не имевшей возраста тропе через джунгли, которые были частично иллюзией. Белый тигр - одинокий охотник. Если другие идут тем же курсом, никто из них не смеет составить ему компанию. Затем, как это бывало и раньше, она взглянула вверх, на гладкую серую оболочку неба и на звезды, что блестели там, как чешуйки льда. Ее серповидные глаза широко раскрылись, она остановилась и села, глядя вверх. За кем она охотилась? Низкий звук, вроде хихиканья, перешедшего в кашель, вырвался из ее горла. Она внезапно прыгнула на высокий камень и села там, облизывая плечи. Когда показалась луна, она стала следить за луной. Она казалась статуей, вылепленной из нетающего снега, под ее бровями играло топазовое пламя. Затем, как и раньше, она подумала, в настоящих ли джунглях Канибурхи она сидит. Она чувствовала, что она все еще в границах настоящего леса. За кем она охотится? Небо находится над плато, которое когда-то было горной грядой. Эти горы были расплавлены и сглажены, чтобы сделать ровную основу. С зеленого юга была принесена почва, чтобы эта голая структура была покрыта растительностью. Все пространство прикрыл прозрачный купол, защищающий от полярного ветра и от прочих нежелательных проникновений внутрь. Небо стояло высокое и сдержанное и радовалось долгим сумеркам и долгим ленивым дням. Свежий воздух, нагретый, когда его втягивали внутрь, циркулировал по Городу и лесу. В самом куполе можно было генерировать облака. Из них вызывали сильный дождь, который падал почти на все пространство. Таким же способом можно было вызвать и снегопад, но этого никогда не делалось. На Небе всегда было лето. В небесном лете стоял Небесный Город. Небесный Город рос не так, как растут города людей - вокруг порта, или возле хорошей пахотной земли, пастбищ, охотничьих угодий, торговых путей или районов, богатых теми или иными природными ресурсами, нужными людям. Небесный Город возник из концепции в умах его первых жителей. Растительность его не растет медленно и как попало, не строят здание - здесь, а новую дорогу - там, не ломают один дом, чтобы дать место другому, не соединяют все части в одно неправильное и разномастное целое. Нет. Каждое полезное требование обсуждалось, каждый дюйм великолепия рассчитывался первыми планировщиками и увеличивающими чертеж машинами. Эти планы были скоординированы и осуществлены несравненным архитектором-художником. Вишну, Охраняющий, держал в своем мозгу весь Небесный Город до того дня, когда он повернул шпиль высотой в милю на спине Птицы-Гаруды книзу, и Город был полностью захвачен каплей пота с его лба. Итак Небо возникло из мысли бога, эта концепция стимулировалась желаниями его товарищей. Небо заложено было больше по желанию, чем по необходимости, в пустыне льда, снега и камня, на безвременном полюсе мира, где могли создать себе дом только могучие. (За кем же она охотится?) Под куполом Неба, рядом с Небесным Городом, был большой лес Канибурха. Вишну в своей мудрости видел, что должно быть равновесие между метрополией и пустыней. В то время как пустыня могла существовать независимо от города, жителям города требовались для удовольствия не только культурные растения. Если бы весь мир был городом, рассуждал Вишну, часть его жителей жила бы в пустыне, потому что во всех них есть желание иметь место, где кончается порядок и начинается хаос. Итак, в его мысли вырос лес с могучими ручьями и запахами растительности и разложения, полным криками бесчисленных существ, живущих в темных местах, сжимающихся на ветру и искрящихся в дождь, гибнущих и снова возрождающихся. Пустыня подошла к краю Города и остановилась. Входить туда было запрещено, и Город охранял свои границы. Но некоторые из живущих в лесу существ были хищниками, они не признавали пограничных рубежей и входили и выходили по своему желанию. Главными среди них были тигры-альбиносы. Было написано богами, что кошки-призраки не могут видеть Небесный Город; так что в их глаза, в глазные нервы было заложено понятие, что Города здесь нет. Белые кошки полагали, что мир - это только лес Канибурхи. Они ходили по улицам Неба, и для них это были тропы джунглей. Если боги, проходя мимо, поглаживали их мех, для кошки это было прикосновение руки ветра. Если они поднимались по широким ступеням - это был каменистый склон. Здания были утесами, статуи - деревьями. Прохожих они просто не видели. Однако, если кто-то из Горда вошел в настоящий лес - кошка и бог жили бы тогда на одном уровне существования: дикое место, равновесие. Она снова кашлянула, как это бывало и раньше, и ее снежный мех пригладил ветер. Она была призрачной кошкой, она три дня шла по диким местам Канибурхи, убивая и пожирая сырую красную плоть жертвы, вылизывая мех широким, шершавым языком, чувствуя, как на спину ей падает дождь, капает с высоких веток, приходит с грозой из туч, которые чудесным образом скапливаются в центре неба; шла с огнем в пояснице, потому что спаривалась накануне с лавиной мертво-окрашенного меха, чьи когти царапали ее плечи, и запах крови приводил обоих в неистовство. Мурлыкала, когда холодные сумерки сошли на нее и принесли луны, похожи на изменяющиеся полукруги ее глаз, золотую, серебряную и серо-коричневую. Она сидела на камне, лизала лапы и думала, за кем же она охотится. В Саду Локапалас Лакшми лежала с Куберой, сильным хранителем мира, на душистом ложе, поставленном у бассейна, где купались Апсары. Другие трое из Локапаласа в этот вечер отсутствовали... Апсары со смехом брызгали душистой водой на ложе. Бог Кришна Темный почему-то выбрал именно этот момент, чтобы дунуть в свою свирель. Девушки тут же отвернулись от Куберы-Судьбы и Лакшми-Возлюбленной, положили локти на край бассейна и уставились на Кришну, лежащего между бурдюками с вином и остатками пищи. Он пробежал пальцами по свирели и извлек одну долгую жалобную ноту и серию козлиного блеяния. Гвари Прекрасная, которую он добрый час раздевал, а потом, по-видимому, забыл, встала, нырнула в бассейн и исчезла в одной из многочисленных пещер. Он икнул, начал одну мелодию, остановился и начал другую. - Правду ли говорят насчет Кали? - спросила Лакшми. - Что говорят? - ворчливо спросил Кубера, потянувшись к чаше сомы. Она взяла чашу из его рук, отпила и вернула ему. Он выпил залпом и поставил чашу на поднос. Слуга снова наполнил ее. - Что она хочет человеческую жертву для празднования своей свадьбы? - Возможно, - сказал Кубера. - С нее станется. Кровожадная сука, вот она кто. Вечно переселяется в какое-нибудь злобное животное для праздника. Однажды стала огненным петухом и вцепилась когтями в лицо Ситалы за то, что та что-то сказала. - Когда? - Ну... десять или одиннадцать воплощений назад. Ситала носила вуаль чертовски долгое время, пока ей готовили новое тело. - Странная пара, - сказала Лакшми, куснув его за ухо. - Твой друг Яма, наверное, единственный, кто хотел бы любиться с ней. Вдруг она разозлится на своего любовника и бросит на него смертельный взгляд? Кто, кроме Ямы, может это выдержать? - Никто, - сказал Кубера. - Мы таким образом потеряли Картикейю, Бога Сражений. - Да? - Угу. Она странная особа. Вроде Ямы, хоть и не похожа на него. Он бог смерти, это верно, но он убивает быстро и чисто. А Кали - как кошка. - Яма когда-нибудь говорил о тех чарах, которыми она его держит? - Ты пришла сюда собирать сплетни или для чего-то путного? - И для того, и для другого, - сказала она. В этот момент Кришна принял свой Аспект и поднял Атрибут божественного опьянения. Из его свирели полилась горько-темная кисло-сладкая заразительная мелодия. Опьянение в нем распространялось по саду попеременно то радостными, то печальными волнами. Он встал на гибкие смуглые ноги и начал танцевать. Плоские черты его лица ничего не выражали. Влажные темные волосы лежали тугими кольцами, точно проволока; даже борода была такая же кудрявая. Когда он двинулся, Апсары вышли из бассейна и последовали за ним. Его свирель блуждала по тропам древних мелодий и становилась все более и более неистовой, по мере того, как он двигался все быстрее и быстрее, пока, наконец, не сорвался на Раза-Лила, Танец Вожделения, а его свита, положив руки на бедра, следовала за ним с невероятной скоростью по спиральным движениям танца. Кубера крепче прижал к себе Лакшми. - Теперь это - Атрибут, - сказала она. Рудра Жестокий натянул лук и послал стрелу. Стрела неслась все дальше и дальше и, наконец, остановилась на отдых в центре далекой мишени. Стоявший рядом с ним Господин Муруган хмыкнул и опустил лук. - Опять твоя взяла, - сказал он. - Мне этого не побить. Они ослабили луки и пошли к мишени за стрелами. - Ты встречался с ним? - спросил Муруган. - Когда-то, очень давно, я знал его, - ответил Рудра. - Акселерационист? - Тогда он им не был. Вообще ничего политического. Он из Первых, из тех, кто смотрел на Уратху. - Да? - Он отличился в войнах с Морским Народом и с Матерями Страшного Жара, - Рудра сделал в воздухе знак. - Позднее об этом вспомнили, и он получил назначение на северные марши в войне против демонов. В те дни он был известен как Калкин, и там стал называться Связующим. Он развил Атрибут и воспользовался им против демонов. Он уничтожил большую часть Якшасов, а Ракшасов связал. Когда Яма и Кали захватили его в Адском Колодце в Мальве, ему уже удалось освободить Ракшей. Таким образом Ракши снова распространились в мире. - Зачем он сделал такую вещь? - Яма и Агни говорили, что он заключил пакт с главой Ракшасов. Они подозревают, что он предложил этому Ракше в аренду свое тело в обмен на обещание, что отряды демонов будут воевать с нами. - Значит, на нас могут напасть? - Сомневаюсь. Демоны не дураки. Если они не смогли справиться с четырьмя нашими в Адском Колодце, вряд ли они нападут на всех нас здесь, в Небе. А Яма сейчас в Большом Зале Смерти конструирует абсолютное оружие. - А где его будущая супруга? - Кто знает? - ответил Рудра. - Да и кому какое дело? Муруган улыбнулся. - Я когда-то думал, что ты сам всерьез влюблен в нее. - Слишком холодная, слишком насмешливая, - сказал Рудра. - Она оттолкнула тебя? Рудра повернул свое темное, никогда не улыбающееся лицо к прекрасному богу юности. - Ты плодишь божества хуже, чем марксисты, - сказал он. - Ты думаешь, что все это идет как между людьми. Мы и в самом деле были некоторое время друзьями, но она слишком сурова с друзьями и поэтому теряет их. - И этим она оттолкнула тебя? - Полагаю, что так. - А когда она взяла в любовники Моргана, поэта с равнин, он в один прекрасный день воплотился в джек-птицу и улетел. Ты как раз тогда охотился на джек-птиц, пока твои стрелы не выбили за месяц почти всех их в Небе. - Я и сейчас охочусь на джек-птиц. - Зачем? - Мне не нравится их пение. - Слишком холодное, слишком насмешливое, - согласился Муруган. - Я не люблю ничьих насмешек, бог юности. Можешь ты обогнать стрелы Рудры? Муруган снова улыбнулся. - Нет, - сказал он, - и никто из моих друзей в Локапаласе не мог бы. Да им этого и не надо. - Когда я принимаю свой Аспект, - сказал Рудра, - я беру свой большой лук, данный мне самой Смертью, я посылаю свистящую стрелу за много миль преследовать движущуюся цель, и она поражает насмерть, как удар молнии. - Давай поговорим о другом, - сказал Муруган. - Я слышал, что наш гость несколько лет назад в Махартхе насмеялся над Брамой и напал на священные места. Как я понимаю, он и есть тот самый, что основал религию мира и просветления. - Тот самый. - Интересно. - Пожалуй. - Что сделает Брама? Рудра пожал плечами. - Об этом знает только Брама, - ответил он. В месте, называемом Брошенным Миром, где за краем Неба нет ничего, кроме далекого мерцания купола, а далеко внизу - пустой земли, скрытой под дымно-белым туманом, стоял открытый со всех сторон Павильон Тишины; на его круглую серую крышу никогда не падал дождь, на его балконах и балюстрадах по утрам клубился туман, а в сумерках гуляли ветры. В пустых комнатах иногда сидели на жесткой темной мебели или прохаживались между серыми колоннами задумчивые боги, сломленные воины или оскорбленные любовники; они приходили сюда подумать обо всех пагубных или пустячных вещах под небом за Мостом Богов, среди камней, где мало красок и единственный звук - шум ветра. Здесь, вскоре после дней Первых, сидели философ и колдун, мудрец и маг, самоубийца и аскет, свободный от желания нового рождения или обновления. Здесь, в центре отречения и забвения, было пять комнат под названиями Воспоминание, Страх, Разбитое Сердце, Пыль и Отчаяние; и этот павильон был построен Куберой-Судьбой, который не слишком заботился давать названия любому из этих чувств, но, как друг Господина Калкина, сделал это здание по настоянию Канди Свирепой, иногда известной как Дурга или Кали, потому что он один из всех богов обладал Атрибутом материализовать соответствие и мог облечь работу своих рук в ощущения и страсти, переживаемые теми, кто появлялся тут. Они сидели в комнате Разбитого Сердца и пили сому, но не пьянели. Вокруг Павильона тишины сгустились сумерки, и ветры, кружащие по Небу, летели мимо. Они сидели в черных плащах на темных сидениях. Его руки лежали на ее руках на столе, разделявшем их; гороскопы всех их дней проходили мимо них по стене, отделявшей Небо от небес; Они молчали, рассматривая страницы пережитых ими столетий. - Сэм, - сказала она наконец, - разве они не были хорошими? - Были, - ответил он. - И в те давние дни - до того, как ты оставил Небо, чтобы жить среди людей - ты любил меня? - Теперь уж и не помню, - сказал он. - Это было очень давно. Мы оба были тогда другими - другие мысли, другие тела. Может быть, те двое, какими бы они ни были, любили друг друга. Но я не помню. - А я помню весну мира, как будто это было вчера - те дни, когда мы вместе ездили сражаться, и те ночи, когда мы стряхивали звезды со свежеокрашенных небес! Мир был такой новый и совсем другой тогда, с затаившейся в каждом цветке угрозы и бомбой за каждым восходом солнца. Мы вместе отбивали мир. Ты и я, потому что ничто, в сущности, не нуждалось в нас здесь, и все сопротивлялось нашему приходу. Мы прорезали и прожигали себе путь по земле и по морям, и мы сражались под морями и под небесами, пока не выбили все, что сопротивлялось нам. Затем были построены города и королевства, и мы возвысили тех, кого мы выбрали, чтобы управлять через них, а когда они перестали развлекать нас, мы снова их сбросили. Что знают молодые боги о тех днях? Могут ли они понять ту власть, которую знали мы - Первые? - Не могут, - ответил он. - Когда мы жили в нашем дворце у моря, и я принесла тебе много сыновей, и наш флот завоевывал острова, разве не были прекрасны и полны очарования те дни? И ночи с огнем, ароматами и вином? Ты любил меня тогда? - Я думаю, те двое любили друг друга. - Те двое? Мы не так уж отличаемся от них. Мы не настолько изменились. Хотя с тех пор прошли века, есть что-то внутри нас, что не меняется, не переделывается, сколько бы тел мы не сменили, сколько бы любовников ни брали, сколько бы прекрасного и безобразного ни видели и ни делали, сколько бы ни передумали, ни перечувствовали. Сущность наша остается в центре всего этого и наблюдает. - Разрежь плод - внутри него семя. Это и есть центр? Разрежь семя - в нем нет ничего. Это и есть центр? Мы с тобой совершенно отличны от хозяина и хозяйки сражений. Те двое знали хорошее, но это и все. - Ты ушел с Неба, потому что устал от меня? - Я хотел сменить перспективу. - Долгие годы я ненавидела тебя за твой уход. Было время, когда я сидела в комнате, называемой Отчаяние, но была слишком труслива, чтобы пойти за пределы Брошенного Мира. И было время, когда я простила тебя и умоляла семерых Риши принести мне твое изображение, чтобы я смотрела на тебя, как будто ты вернулся, как будто мы снова вместе. А однажды я желала твоей смерти, но ты обратил палача в друга, так же как обратил мой гнев в прощение. Ты хочешь сказать, что не чувствуешь ко мне ничего? - Я хочу сказать, что больше не люблю тебя. Было бы очень приятно, если бы хоть что-то в мире оставалось постоянным и неизменным. Если бы такая вещь была, она была бы сильнее любви, но я такой вещи не знаю. - Я не изменилась, Сэм. - Подумай хорошенько, Леди, над всем, что ты сказала, обо всем, что ты вспомнила обо мне в этот день. На самом деле ты вспомнила не мужчину, а резню, через которую мы с тобой прошли вместе. Теперь мир укрощен, а ты жаждешь былых пожаров и стали. Дело не в мужчине - нас с тобой разделила судьба, это судьба теперь - прошлое, она тревожит твой мозг, и ты называешь это любовью. - Как бы я ее ни называла, она не изменилась! Ее дни не прошли. Это и есть постоянная вещь в мире, и я зову тебя разделить ее со мной снова! - А как же Господин Яма? - А что Яма? Ты имеешь дело с теми, кто считается ему ровней, и они еще живы. - Значит, тебя интересовал только его Аспект? Она улыбнулась в тени и ветре. - Конечно. - Леди, Леди, Леди, забудь меня! Живи с Ямой и будь его любовью. Наши дни прошли, и я не хочу вспоминать о них. Хорошие были дни, но они прошли. Как есть время для всего, так есть время и для конца чего бы то ни было. Сейчас время для консолидации человеческого роста в этом мире. Время делиться знанием, а не скрещивать клинки. - Ты хотел биться с Небом за это знание? Ты хотел пробить Небесный Город, чтобы открыть его своды миру? - Ты знаешь, чего я хотел. - Тогда у нас еще может быть общее дело. - Нет, Леди, не обманывай себя. Ты предана Небу, а не миру. И ты это знаешь. Если бы я получил свободу и ты присоединилась бы ко мне в сражении, ты, возможно, некоторое время была бы счастлива. Но, независимо от победы или поражения, ты в конце концов станешь еще более несчастной, чем раньше. - Послушай, мягкосердечный святой из пурпурной рощи! Это как раз для тебя - предугадывать мои ощущения, но Кали отбрасывает свою преданность, когда хочет, она никому ничем не обязана, кроме своего выбора. Она богиня наемников, помни это! Возможно, что все твои слова - истина, а она лгала, когда говорила, что все еще любит тебя. Но она жестока и полна вожделения битвы, она идет по запаху крови. Я чувствую, что Кали может стать Акселерационисткой. - Остерегайся говорить так, богиня. Мало ли кто может подслушать. - Никто не подслушает, - сказала она, - потому что в этом месте редко произносят слова. - Тем больше причин для кого-нибудь заинтересоваться, если здесь заговорили. Она помолчала, потом сказала: - Никто не подслушивает. - Твоя сила выросла. - Да. А твоя? - Осталась той же, я думаю. - Так ты примешь мой меч, мое колесо, мой лук во имя Акселерации? - Нет. - Почему нет? - Ты слишком легко даешь обещания и так же легко нарушаешь их. Я не могу верить тебе. Если бы мы сражались и победили во имя Акселерационизма, это была бы, вероятно, последняя великая битва в этом мире. А ты не пожелаешь и не позволишь такому случиться. - Ты глуп, Сэм, если говоришь о последней великой битве, потому что последняя великая битва - всегда следующая. А если я приду к тебе в более приятном виде, чтобы убедить тебя в правдивости моих слов? Если я обниму тебя в теле с печатью девственности? Тогда ты поверишь моему слову? - Сомнение, Леди, есть целомудрие мозга, и я ношу на своем мозге эту печать. - Тогда знай, что я привела тебя сюда, чтобы помучить тебя. Ты прав: мне плевать на твой Акселерационизм, и я уже исчислила твои дни. Я хотела подать тебе фальшивые надежды, чтобы ты был сброшен с большей высоты. И только твоя глупость и твоя усталость спасли тебя от этого. - Прости, Кали... - Мне не нужны твои извинения! Я хотела твоей любви, чтобы воспользоваться ею против тебя в твои последние дни и сделать их еще тяжелее. Но, как ты сказал, мы слишком изменились, и ты больше не стоишь трудов. Не думай, что я не могла заставить тебя улыбками и ласками снова полюбить меня: я чувствую в тебе жар, а мне не трудно разжечь его в мужчине. Но ты не стоишь той великой смерти, когда мужчина падает с высот страсти в бездну отчаяния. И у меня нет времени дать тебе что-нибудь, кроме презрения. Звезды закружились вокруг него, нестирающиеся, жгучие, ее рука ушла из-под его ладони, когда она наливала еще две чаши сомы, чтобы согреться в ночи. - Кали! - Да? - Если это даст тебе какое-нибудь удовлетворение, то я все еще забочусь о тебе. Это не любовь, или это слово ничего не значит. А то, что я подумал, имеет разные значения. Это чувство, по существу, безымянно, лучше таким его и оставить. Так что прими его и уходи вместе со своими шутками. Ты знаешь, что мы снова вцепимся друг другу в глотки, как только истощим запас общих врагов. У нас бывали частые примирения, но всегда ли они стоили той боли, которая предшествовала примирению? Ты побеждаешь, и ты богиня, а я поклоняюсь - разве не поклонение и религиозный страх создают комбинацию любви и ненависти, желания и страха? Они пили сому в комнате Разбитого Сердца, и чары Куберы окружали их. Кали сказала: - Если я кинусь на тебя и стану целовать и скажу, что лгала, когда говорила, что солгала - чтобы ты засмеялся и сказал, что ты солгал, получится ли финальный реванш? Иди, Господин Сиддхарта! Лучше бы одному из нас умереть в Адском Колодце, потому что велика гордость Первых. Не следовало приходить сюда, в это место. - Да. - Значит, уходим? - Нет. - С этим я согласна. Давай посидим здесь и будем почитать друг друга некоторое время. - Ее рука легла на ее руку и погладила ее. - Сэм! - Да? - Ты не хотел бы лечь со мной? - И таким образом скрепить свою гибель? Конечно! - Тогда давай пойдем в комнату Отчаяния, где нет ветра и есть ложе... Он пошел за ней из Разбитого Сердца в Отчаяние; пульс его быстро бился на горле. А когда он положил ее нагую на ложе и дотронулся до мягкой белизны ее живота, он понял, что Кубера действительно самый могущественный в Локапаласе, потому что чувства, которым была посвящена эта комната, наполнили его, и даже когда в нем поднялись желания, и он на ней - пришло ослабление, сжатие, вздох и последние обжигающие слезы. - Чего ты желаешь, Госпожа Майа? - Расскажи мне об Акселерационизме, Тэк из Архивов. Тэк вытянул свой большой тощий костяк, и его кресло с треском подалось назад. За ним были банки информации, довольно редкие записи заполняли своими пестрыми переплетами и запахом плесени длинные высокие стеллажи. Он поглядел на леди, сидящую перед ним, улыбнулся и покачал головой. Она была в туго облегающем зеленом и выглядела нетерпеливой; ее волосы были вызывающе-рыжими, мелкие веснушки покрывали нос и полушария щек. Бедра и плечи были широкими, а узкая талия крепко дисциплинировала эту тенденцию. - Почему ты качаешь головой? К тебе все идут за информацией. - Ты молода, госпожа. За тобой всего три воплощения, если я не ошибаюсь. На этой точке твоей карьеры ты, я уверен, не захочешь, чтобы твое имя было занесено в особый список тех молодых, что ищут этого знания. - Список? - Список. - А зачем тут быть списку при таких вопросах? Тэк пожал плечами. - Боги коллекционируют самые странные вещи, и кое-кто из них собирает списки. - Я всегда слышала, что Акселерационизм считается полностью мертвым - тупиком. - Так почему же этот внезапный интерес к мертвому? Она засмеялась и уставилась зелеными глазами в его серые. Архивы взорвались вокруг него, и он оказался в бальном зале в середине Шпиля в милю высотой. Была поздняя ночь, почти перед рассветом. Бал явно кончился уже давно, но в углу зала собралась толпа, в которой стоял и он. Кто сидел, кто полулежал, и все слушали невысокого, смуглого, крепкого человека, стоявшего рядом с богиней Кали. Это был Великодушный Сэм Будда, только что прибывший со своим тюремщиком. Он говорил о буддизме и акселерационизме, о временах связывания и об Адском Колодце, о богохульстве Господина Сиддхарты в городе Махартхе у моря. Он говорил, и его голос слышался далеко, гипнотизировал, излучал силу, доверие и тепло, и слова шли, и шли, и шли, и люди медленно теряли сознание и падали вокруг него. Все женщины были совершенно безобразны, кроме Майи. Она хихикнула, хлопнула в ладоши, привела обратно Архивы, и все еще улыбающийся Тэк снова оказался в своем кресле. - Так почему этот внезапный интерес к мертвому? - повторил он. - Но этот человек не мертвый! - Нет? - сказал Тэк. - Не мертвый?.. Госпожа Майа, он мертв с той минуты, когда ступил в Небесный Город! Забудь о нем. Забудь его слова. Не оставляй в своих мыслях ни следа о нем. Настанет день, когда тебе понадобится обновление - так знай, что Боги Кармы ищут сведений об этом человеке в мозгу каждого, кто проходит через их залы. Будда и его слова отвратительны в глазах богов. - Но почему? O - Он анархист, бросающий бомбы, прекрасноглазый революционер. Он хочет скинуть само Небо. Если ты хочешь более полной информации, я воспользуюсь машинами, чтобы найти сведения. Ты позаботилась получить подписанное разрешение для этого? - Нет. - Тогда выкини его из твоего мозга и запри дверь. - Он и в самом деле такой плохой? - Он еще хуже. - Тогда почему ты улыбаешься, говоря о таких вещах? - Потому что я человек несерьезный. Это никак не относится к моему сообщению. Так что будь осторожна. - Ты, похоже, знаешь об этом все. А сами архивариусы иммунны к этим спискам? - Едва ли. Мое имя стоит в списке первым. Но не потому, что я архивариус. Он - мой отец. - Этот человек? Твой отец? - Да. Ты удивляешься, как девочка. Я думаю, он даже не знает, что он мне отец. Что такое отцовство для богов, привыкших обладать многими телами, порождающих многочисленное потомство с богинями, которые тоже меняют тела четыре-пять раз в столетие? Я сын того тела, которое он когда-то носил, рожденный матерью, которая тоже прошла через многие тела, да и сам я живу не в том теле, в котором родился. Таким образом, родственные связи полностью запутаны и интересны главным образом на уровне метафизических размышлений. Что есть истинный отец человека? Обстоятельства, соединившие два тела и тем произведшие его? Было ли, что по какой-то причине эти двое нравились друг другу больше, чем любые возможные альтернативы? Был ли то просто голод плоти, любопытство или воля? Или еще что-то? Жалость? Одиночество? Желание покорить? Что чувствовал или что думал отец тела, в котором я впервые осознал себя? Я знаю, что мужчина, живший именно в этом отцовском теле именно в тот момент времени, был сложной и могучей личностью. Хромосомы для нас не имеют значения. Если мы живем, мы не проносим эти отличительные признаки через столетия. Мы в сущности вообще ничего не унаследуем, кроме случайного дара имущества или денег. Тела имеют так мало значения в долгом пробеге, что гораздо интереснее размышлять об умственных процессах, которые выталкивают нас из хаоса. Я рад, что именно он вызвал меня к жизни, и я часто гадал, каковы были причины этому. Я вижу, что твое лицо вдруг потеряло краски, госпожа. Я совсем не собирался огорчать тебя этим разговором, просто хотел как-то удовлетворить твое любопытство и заложить в твой мозг кое-какие мысли, которые есть у нас, стариков, насчет этих дел. Когда-нибудь и ты тоже захочешь взглянуть на это с такой точки зрения, я уверен. Но мне жаль видеть тебя такой расстроенной. Умоляю тебя, успокойся. Забудь мою болтовню. Ты - Леди Иллюзии. Не могу ли я поговорить о чем-нибудь близком к тому материалу, с которым ты работаешь? Я знаю, что ты скажешь о манере, в какой я говорил, почему мое имя первое в списке. Это поклонение герою, я полагаю... Ну, вот, ты немножко раскраснелась. Не хочешь выпить холодного? Подожди минутку... Вот, выпей. Теперь насчет Акселерационизма. Это просто доктрина дележа. Она предполагает, чтобы мы, жители Неба, отдали живущим внизу наши знания, могущество и имущество. Этот благотворительный акт должен быть направлен на подъем их условий существования на высший уровень, сродни тому, какой занимаем мы сами. Тогда любой человек будет как бог, видишь ли. В результате не будет никаких богов, а только люди. Мы должны отдать им наши знания науки и искусства, а сделав это, мы разрушим их простодушную веру и уберем весь базис их надежд на лучшее - потому что лучший путь для уничтожения веры и надежды - это позволить им реализоваться. Почему мы должны позволить людям страдать от этого груза коллективной божественности, как того желают Акселерационисты, когда мы и так даруем им это индивидуально, если они того заслуживают? В шестидесятилетнем возрасте человек проходит через Залы Кармы. Его судят, и если он делал добро, подчинялся правилам и ограничениям своей касты, оплачивал ритуалы Небу, продвигался вперед интеллектуально и морально, он воплощается в более высокой касте, а иногда получает божественность и приходит жить сюда, в Город. Каждый человек время от времени получает заслуженный десерт - например, ограждение от несчастных случаев; и таким образом, каждый человек, скорее чем общество в целом, может войти в божественное наследие, которое честолюбивые Акселерационисты желают оптом раскидать перед всеми, даже перед неготовыми. Как видишь, эта позиция страшно несправедливая и ориентирована на низшие касты. На самом же деле они желают понизить требования божественности. Требования эти строги по необходимости. Дашь ли ты силу Шивы, Ямы или Агни в руки ребенка? Если ты не дура, ты этого не сделаешь. Ты не захочешь проснуться утром и увидеть, что мира не существует. Именно это и могли вызвать Акселерационисты, поэтому их остановили. Теперь ты знаешь об этом учении все... Ну, я вижу, тебе жарко. Могу я повесить твою одежду и принести тебе выпить? Очень хорошо... Так на чем мы остановились, Майа? Ах, да, таракан в пудинге... Так вот, Акселерационисты уверяли, что все, только что сказанное мною, было бы правдой, если бы не тот факт, что порочна сама система. Они клевещут на честность тех, кто разрешает перевоплощение. Некоторые даже осмеливались утверждать, что Небо содержит бессмертную аристократию своевольных гедонистов, играющих с миром. Другие смеют говорить, что лучшие люди никогда не получают божественности, но в конце концов встречаются с реальной смертью или воплощением в низшие формы жизни. Кое-кто мог бы даже сказать, что ты сама была выбрана для обожествления потому только, что твоя первоначальная форма и стать поразили воображение некоего похотливого божества, а вовсе не из-за твоих явных добродетелей, милочка... Смотри-ка, у тебя, оказывается, полно веснушек! Да, об этих вещах проповедовали трижды проклятые Акселерационисты. Эти обвинения, которые поддерживает отец моего разума, я стыжусь произносить. Что человек может сделать с таким наследством, кроме как удивляться? Этот человек представляет последнюю ересь среди богов. Он - явное зло, но он и великая фигура, этот отец моего разума, и я уважаю его, как в древности сыновья уважали отцов своих тел... Теперь тебе холодно? Иди сюда, позволь мне... Сюда... Сюда... Теперь сотки для нас иллюзию, моя любимая, чтобы мы вошли в мир, свободный от таких глупостей... Вот так. Повернись сюда... Пусть в этом бункере будет новый Эдем, моя влажногубая с зелеными глазами... Что главное во мне в этот миг? Истина, моя любовь, - и искренность, и желание разделить... Ганеша, бог-творец шел с Шивой по лесу Канибурха. - Бог Разрушения, - сказал он, - как я понимаю, ты нашел уже наказание для тех, кто отметил слова Сиддхарты не просто ухмылкой. - Ясное дело, - сказал Шива. - Сделав так, ты уничтожаешь его эффективность. - Какую эффективность? Что ты имеешь в виду? - Убей вон ту зеленую птицу на молодой ветке. Шива двинул трезубцем, и птица упала. - Теперь убей ее самца. - Я его не вижу. - Ну, любую другую из ее стаи. - Ни одной не вижу. - И не увидишь, потому что эта лежит здесь мертвая. Так что, если желаешь, убей сначала тех, кто слушал слова Сиддхарты. - Я уловил смысл твоих слов, Ганеша. Пока он останется на свободе. Ганеша, бог-творец смотрел на джунгли вокруг. Хотя он шел по королевству призрачных кошек, он не боялся зла: рядом с ним шел Бог Хаоса, и Трезубец Разрушения защищал его. Вишну Вишну Вишну смотрел на Браму Браму Браму... Они сидели в Зале Зеркал. Брама крепко держался на Восьмисложной Тропе, триумф которой есть Нирвана. Выкурив три сигареты Вишну откашлялся. - Да, Господин? - спросил Брама. - Могу я осведомиться, зачем этот буддийский трактат? - Ты не нашел его чарующим? - Нет, не слишком. - Это уж твое лицемерие. - Что ты хочешь сказать? - Учитель должен показывать хотя бы умеренный интерес к собственным урокам. - Какой еще Учитель? Какие уроки? - Конечно, Татагатха. Зачем бы еще в недавние годы Бог Вишну стал воплощаться среди людей, как не для того, чтобы учить Пути Просветления? - Я?... - Эвива, реформатор, убравший из людских мозгов страх реальной смерти. Те, кто не родится снова среди людей, теперь уходят в Нирвану. Вишну улыбнулся. - Лучше объединиться, чем бороться за искоренение? - Почти эпиграмма. Брама встал, взглянул на зеркала, взглянул на Вишну. - Итак, когда мы отделаемся от Сэма, ты будешь реальным Татагатхой. - Как мы избавимся от Сэма? - Я еще не решил, но открыт советам. - Не могу ли я посоветовать, чтобы он был воплощен в джек-птицу? - Можешь. Но тогда кто-нибудь может пожелать, чтобы джек-птица воплотилась в человека. Я чувствую, что у него есть заступники. - Ну, у нас еще есть время рассмотреть эту проблему. Спешить некуда, раз он теперь под охраной Неба. Я сообщу тебе свои мысли насчет этого дела, как только они у меня будут. Сразу нелегко. Затем они они они вышли вышли вышли из Зала. K Вишну вышел из Сада Радостей Брамы; как только он ушел, сюда вошла Леди Смерть. Она обратилась к восьмирукой статуе с виной, и статуя стала играть. Услышав музыку, подошел Брама. - Кали! Любезная Дама! - возвестил он. - Могуч Брама, - ответила она. - Да, - согласился Брама, - так могуч, как только можно пожелать. А ты так редко бываешь здесь, что я безмерно рад твоему визиту. Пройдемся по цветущим тропинкам и поговорим. Ты прекрасно одета. - Спасибо. Они пошли по цветущим тропинкам. - Как идут приготовления к свадьбе? - Хорошо. - Вы проведете медовый месяц в Небе? - Нет, мы планируем провести его подальше отсюда. - Где же, могу я спросить? - Мы еще не решили. - Время летит на крыльях джек-птицы, дорогая. Если ты и Лорд Яма пожелаете, можете пожить в моем Саду Радостей. - Спасибо, Создатель, но это слишком роскошное место, чтобы два разрушителя проводили здесь время и чувствовали себя легко. Мы поедем куда-нибудь подальше. - Как хотите. - Он пожал плечами. - Что еще у тебя на уме? - Что с тем, кого называют Буддой? - С Сэмом? Твоим бывшим любовником? А что с ним, в сущности? Что ты хотела бы знать о нем? - Как он... Как с ним поступят? - Я еще не решил. Шива советовал мне подождать некоторое время, прежде чем что-нибудь сделать. Таким образом мы можем проверить его воздействие на общество Неба. Я решил, что Вишну станет Буддой ради исторических и теологических целей. А что касается самого Сэма, я прислушаюсь к любому разумному совету. - Ты однажды предлагал ему божественность. - Да. Однако он не согласился. - Что, если ты снова это сделаешь? - Зачем? - Не будет существовать теперешней проблемы, а он не очень талантлив индивидуально. Его таланты делают его ценным добавлением к пантеону. - Такая мысль появлялась и у меня. Теперь он должен бы согласиться, поскольку тут - быть или не быть. А я уверен, что он хочет жить. - Есть средства точно удостовериться в этом. - А именно? - Психозонд. - А если