и, где горели совершенно круглые красные, как у разъяренного быка, глаза; с седловидным уродливым носом, вывороченными ноздрями и тонкими нитками губ. Я словно сфотографировал его для себя, потому что он, смертельно раненный, все шел и шел на меня, хотя каждый раз, когда я нажимал на курок, невидимая сила отбрасывала его назад. Когда я выпустил последнюю пулю, яйцеголовый будто ждал ее -- обняв свой живот, он остановился и рухнул на низенький шахматный столик, на поле белых и черных клеток привнося цвет алый. Но с улицы в гостиную вбежали еще трое. Пани убил одного, а затем нашел свой конец -- оторванный огненным смерчем от земли, будто Антей, он испустил дух. Мутанты хозяевами прошлись по залу. Я положил рядом с собой бесполезный пистолет, обойм больше не было, отвалил труп Роже Шали, но подняться не смог -- циклоп с хоботом вместо носа, забросив за спину короткоствольный автомат на ремне, поставил мне на грудь ногу. К Элен (она, словно неживая, все еще стояла у окна), приблизился, казалось бы, обыкновенный мужчина, пожилой, коренастый и даже приятный, и принялся бесцеремонно рассматривать ее,.. потом тихо и вежливо произнес: -- Прошу прощения, мадемуазель... Но его слова перекрыл звонкий голос вошедшего -- человека или мутанта в маске, в сером длинном плаще, шляпе. -- Да тут и его подружка, вот, вот Жорж, встань с ней, покарауль, да поглядывай, что там снаружи. Я готов был поклясться, что слышал этот голос не впервые. Маска оглянулась и прокричала кому-то на улице. -- Тащите эту суку сюда... Затем человек в маске присел в кресло, его колючие глаза внимательно посмотрели на меня: -- Вопрос один, где архив Томашевского? -- Один бог знает это, -- хмуро ответил я. -- Послушайте-ка, месье, я полагал, что у нас на руках только один козырь, оказалось два... не лучше ли нам договориться? В этот момент двое мутантов внесли бесчувственную Патрицию. Я попытался подняться, тогда нога циклопа придавила меня к полу, может быть, не сильно, но ребро! И я едва не потерял сознание от боли. -- Спокойно, спокойно, дружище, -- продолжала говорить со мной маска тоном старого приятеля, -- игру я буду вести честную... твою дочь мы убьем в любом случае, лгать не хочу, но только от тебя зависит, умрет ли она сразу или смерть будет долгой и мучительной. Ведь может так статься, что она проклянет день, когда родилась. Но если сердце у тебя камень, после нее возьмемся и за твою подружку... Разумеется, такие решения не даются сразу -- в вашем распоряжении минута! "Где же я слышал этот голос?.. -- говорил я сам с собой.-- Конечно, на квартире Томашевского! Или где-то еще? Архив?... Архив, где он? В камере хранения, где-нибудь закопанный в лесу, в швейцарском банке или на вилле Скотта? Да откуда я знаю...Ах, Элен, почему я не отправил тебя сразу куда-нибудь подальше от Парижа... Признаюсь, Патриция, я бы не отказался самолично положить всех этих пятерых под нож гильотины..." -- Мысли мои путались. Что мог я ответить маске, если действительно не знал, где архив. -- Минута прошла, -- прозвучал приговор, -- Приведите в себя эту... Когда глаза дочери раскрылись, взгляд ее стал жестким. Пат не стоило занимать мужества. -- Она ваша, господа! -- небрежно бросила маска. "Бог мой!" -- взмолился я, страшнее для Патриции пытки наверное придумать было нельзя: с нее сорвали одежду и нагую стали привязывать к перилам лестницы, сначала сверху за руки, а затем и за ноги, широко разводя их в стороны. -- Морис, Морис, она ведь только удовольствие получит. Что-то дальше будет... Вот уж посмеемся... Итак, где архив? -- Я не знаю, поверьте, это правда... Неужели... -- Солдаты, -- быстро сказал Жорж, -- сюда идут. -- Ты не ошибся, к нам? -- тревожась спросила маска. --С ними разговаривала женщина, наверное, она видела, как мы входили в дом. -- Уходим! Всех троих с собой... Где выход в сад?! -- обратилась ко мне маска. На мое молчание она ответила тем, что направила пистолет в сторону Элен. -- Три секунды! -- Через кухню. Циклоп поднял меня с пола, заломил руку; Элен, положив трехпалую клешню ей на плечо, заставил идти Жорж, а Патрицию повел он, командовавший всем, схвативший ее за волосы и приставивший снизу к подбородку дуло пистолета. Но дверь на кухню была забаррикадирована изнутри. -- Кто там еще? -- не теряя самообладания, грозно посмотрела на меня маска. -- Вероятно, экономка с внуком... -- (я и забыл о них!) -- Комнаты наверху выходят в сад? -- Да, две из них. -- Все, быстрее, быстрее. Входную дверь вдруг разнесло в щепки. Гостиная потонула в дыму. Я вырвал руку... Раздалась стрельба. Кто-то падал. А по лестнице поднимался человек в маске, с Пат, не отпуская ее. Я поймал Жоржа, вернее, его автомат и, воткнув ствол ему в живот, нажал его же пальцем на курок, выворачивая мутанту внутренности; завладев оружием, оттолкнул Элен за диван и, бросился на второй этаж. Перед тем, как я оказался в спальне, где скрылась Пат, оттуда донеслись выстрелы. Я ожидал увидеть там все что угодно, только не то, что увидел, и в изумлении остановился посредине комнаты. В ней находились Пат... и Роберто... Он сидел в углу, в метре от распахнутой балконной двери и немыслимо! Он целовал ладонь Патриции, и она тому не противилась. Нагая, удивительно красивая, она смотрела на него, и ненависти в ее взгляде не было. Руки мои по прежнему сжимали автомат, направленный на них обоих. Роберто?! В спальню ворвался солдат, бравый десантник, зараженный войной, и его желание убивать сработало быстрее, чем его способность здраво рассуждать, чем я о чем-либо подумал, но быстрее пули оказалась Пат. Всколыхнувшись, словно наседка, берегущая свое дитя, она накрыла Роберто своим прекрасным телом. Только тогда я выбил из рук солдата автомат. О, Пат! Она жила еще минуту, не больше, умирая на руках у Роберто. -- Ты все-таки урод! -- все же с непреодолимым отвращением, слабея, сказала она ему. Затем она взглянула на меня и произнесла совсем тихо: -- Он твой сын... CА 666... в ее палате... Я всегда верил в рок, но разве не рок, то, как она погибла -- защитив мутанта от рук человека... 38. Я и Элен ехали к Филидору. Сен-Клу не был чем-то особенным. Всеобщее разорение и страх на лицах людей, иногда встречавшихся нам на пути, следы пожаров и горе парижан, потерявших родных и близких, разграбленные магазины, перевернутые и сожженные автомобили, и затаенное торжество победителей в глазах мутантов -- всюду было одно и тоже. Все говорило о том, что этой ночью Париж пережил кошмар тем более страшный, что его ждали, рано или поздно. Но тучи, столь некстати оккупировавшие прошедшей ночью небо, рассеялись, и яркое солнце светлым днем, казалось, старается искупить чужую вину... Мы ехали к Филидору и говорили о Пат. Несмотря ни на что, Элен очень переживала смерть подруги и сестры. -- Да, я знала о том, что она моя сестра, как и о том, что Роберто -- мой брат... В день смерти отца я вернулась домой и нашла Пат... никогда раньше не видела ее такой отрешенной. Пат сказала, что застрелила моего отца. Даже увидев его мертвого, я не хотела верить в случившееся. Он ведь безумно любил ее и порой, мне казалось, небезответно. "Все это нелепая ошибка", -- говорила я себе. Но Патриция передала дневник отца и пододвинула пистолет, добавив коротко: "Решать тебе!"... Если бы я смогла в нее выстрелить, вернуло бы это отца?.. Затем я вывезла Патрицию в своей машине. Расставались мы долго. "Ты знаешь, мы всегда были как сестры и я всегда любила тебя и буду любить, но, прошу тебя, не встречайся больше с моим отцом, забудь его..." -- это ее слова... помнишь, после нашей первой ночи тот мой злосчастный звонок. Пат каким-то образом узнала обо всем, приехала ко мне и очень жестко потребовала, чтобы между нами все было кончено. Она бы рассказала обо мне правду, что я мутант. Я боялась этого... Когда я поняла, что должна родить твоего ребенка, Патриция тогда лежала в больнице, то открылась ей... Она пришла в ярость и предупредила, что еще одна наша встреча -- и... Элен, она сидела за рулем, нажала на тормоза, остановила машину. Элен плакала неслышно, по щекам, словно соблюдая строгую очередность, текли слезы... -- Значит, она знала твою тайну,.. -- задумчиво сказал я. -- Да, вся история о несуществующей подруге -- ее история, это ее изнасиловали тогда в спортзале. На следующее утро она пришла не домой, ко мне... ничего не скрыла, и я сама сказала ей, что я тоже... они... Тебе покажется странным, но это не отразилось на наших с ней отношениях. Пат не солгала тебе в другом -- той Пат, какую я знала раньше, уже не было, после той ночи в школе, та Пат умерла... -- А дневник? -- Пат сказала, что отвезет его нашей матери. Тебе самому надо прочесть этот дневник. Мы снова тронулись в путь, минуя бесконечные шлагбаумы военных постов, объезжая вереницы танков, марширующих колонн десантников, добрались до Булонского леса, а вскоре и к дому Велье. Дверь с улицы, просверленная пулями, была полуоткрыта. Я вошел внутрь, полный тревоги. На диване лежала мадам Велье, лицо ее было мертвенно-бледное, глаза закрыты, а губы дрожали, словно они быстро, быстро шептали молитву. Около нее на коленях, держа ее руку в своей, стоял Филидор; к его ногам прислонилась скорострельная винтовка. Гильзы, изуродованные десятками пуль стены, мебель, превратившаяся в одну ночь в груду хлама, и перевязанная кисть моего друга, где поверх бинта проступало багровое пятно... -- свидетельства жестокого боя остались, когда все ушло в прошлое. -- Карл... он мертв? -- не взглянув на меня, с надеждой услышать "Нет", спросил он. -- Да,.. -- выдавил из себя я. Филидор непонимающе пожал плечами и, склонившись над женой, поцеловал ее в лоб. -- Она ранена... осколок в теменной части. -- Ее надо в больницу, -- несмело предложил я. -- Боюсь, она не выдержит дороги, -- промолвил Филидор. Я осмотрел рану. Все было очень плохо. -- У тебя нет другого выхода... Здесь она не протянет и часа. -- Может быть, скорую? "Какая сейчас к черту скорая", -- подумал я, а вслух сказал? -- Приедет ли она быстро... столько жертв... Когда мы ехали, Филидор, сидевший на заднем сидении, все время смотрел на Сару, ее голова лежала на подушке, слегка покачиваясь, смотрел и вздрагивал, когда из уст ее исходил стон. Никогда не задумывался над тем, что, наверное, все-таки самое страшное место в дни войны --это госпитали, переполненные страждущими. Бог мой, сколько тяжелораненых, истекающих кровью, искалеченных и тихо умирающих, и живущих одной лишь надеждой людей увидел я в больнице, куда мы привезли жену Филидора. Даже найти врачей здесь оказалось не так-то просто. Все куда-то бежали, каталки везли больных, суетились сестры... Трехглазый, с непропорционально могучей шеей, пожилой доктор, которого я привел, осмотрев мадам Велье, покачал головой и произнес очень устало? -- Право, не знаю, господа. Но попробуем... Сестра, в операционную! 39. В холле клиники Рикардо я ждал доктора Тароко. Теперь клиника фактически принадлежала ему. Из головы никак не шли мрачные мысли. Кажется, этой ночью я постарел на все те недостающие тридцать лет. По крайней мере, чувствовал я себя на шестьдесят... Снова и снова я переживал события, от которых меня отделяли всего несколько часов. Но и после, когда, казалось, все плохое позади, судьба не стала благосклоннее ко мне и моим друзьям. Сначала безжалостный приговор Саре, потерявшей рассудок и навсегда прикованной к постели "...Мы сделали все, что могли. Жить она будет, хотя вряд ли это можно назвать жизнью..." Затем настойчивая просьба Филидора... и я рассказал ему о смерти Карла; я так и не посмел взглянуть в лицо Филидору, он же, словно пытаясь поддержать меня, сказал? "Нет, Морис, не вини себя; то расплата, ниспосланная на всех нас свыше..." Потом внезапная ссора с Элен, желавшей одного -- бежать от всего, хоть на край света и немедленно, -- я мог ее понять и, наверное, мог бы выбраться из этого водоворота жизни, увлекшего меня за собой и грозившего мне смертью, но не хотел, вознамерившись до конца испить горькую чашу. Наконец, я побывал на N.., куда поехал с тайной надеждой поговорить по душам с Роберто и увидеть Лауру живой и невредимой. Меня встретил мой сын... "Она умерла этой ночью" -- глухо произнес он. Умел ил он плакать? Не уверен; думаю, он не узнал меня, хотя... Я же не вымолвил ни слова, смешавшись, быстро ушел... "А может быть, в самом деле бросить все и уехать вместе с Элен..." -- размышлял я. Пришел доктор Тароко. Я уже видел его однажды со Скоттом. Он был моложе своего босса лет на двадцать, среднего роста, с черной бородой, невольно внушающей уважение,.. не хочу называть его лицо заурядным лишь потому, что напротив стоял не мутант, а человек. Он перевел глаза с записной книжки, которую читал на ходу, на меня и, не задумавшись, произнес? -- Да, я помню Вас. Вы друг доктора Скотта. -- Был, -- поправил я его, вовсе не имея в виду смерть Вильяма. -- Конечно же... нелегко, когда друзья уходят из жизни... Итак, чем обязан? -- Я хочу увидеть Элизабет де Санс, мою жену... Тароко повел бровями, как бы говоря "Ну, что ж..." и предложил пройти с ним. Признаться, я не ожидал, что все разрешится столь скоро и без каких-либо усилий с моей стороны, очевидно, со смертью Скотта тайна утратила смысл. Вскоре мы оказались у блока 10А, расположенного где-то под самой крышей клиники. -- Это здесь, -- сказал Тароко, -- В этом блоке всего две палаты, одна пустует, в другой ваша жена... Блок закрывается снаружи. Я буду ждать Вас десять минут. Если будете больше -- вызовите по телефону "021" сестру. Я предупрежу... Прошу Вас. Тяжелые, словно в швейцарском банке, двери впустили и закрылись за мной. Я оказался в узком коридоре длиной не более шести метров, стену справа скрывали светлые шторы, слева, от потолка до пола, было толстое стекло, за которым располагалась комната с двумя широкими окнами. Интерьер ее не отличался изысканным вкусом: привинченная к полу кровать, привинченные к полу стол и стул и почему-то ничем не защищенный аквариум. На кровати, словно покойница, лежала старуха, аккуратно расчесанные седые волосы были разбросаны по подушке. Взгляд ее, неподвижный, нашел на потолке только ей принадлежавшую звезду, никому, никогда не доступную, ставшей только ее Вселенной. Я не видел Элизабет, предо мною была высохшая, исхудавшая до соприкосновения со смертью, маленькая старушонка. Я вошел в комнату, встал над ней, произнес вслух ее имя. Но ее не было рядом. Она была далеко, у той звезды. Я поднял к небу, или к ее звезде, глаза и прошептал молитву, ту, которую знал, или скорее придумал сам. "Господи милосердный! Ну, за что же ты караешь детей своих... Господи... Мы так слабы, Господи! Так за что же?.. Будь милосерден... Молю тебя, Господи!" Может быть, если бы не эта молитва, я не увидел бы врезанный в стену над кроватью небольшой сейф. Мне словно подсказывали свыше -- не Бог, а дьявол вершил здесь суд. Я тотчас вспомнил "СА666",.. и не ошибся. Но нашел я там не только, как того ожидал, дневник Скотта, но и кейс; и понял, что это кейс Томашевского. Впрочем, в тем минуты ни то, ни другое не слишком взволновало меня... Той, которую раньше звали Элизабет, больше не было. Осталось лишь имя. -- Вы можете навещать ее в любое время. Хотя это и бесполезно, -- уже после говорил мне доктор Тароко, -- Она почти не принимает пищи, должным образом не оправляет естественных надобностей, но иногда встает и часами, не отрываясь, смотрит на рыбок... Это было мое последнее посещение клиники Рикардо. Я вышел за ворота больницы, сел в терпеливо поджидавшее меня такси. В раздумье посмотрел на кейс и, словно совершенно никчемную вещь, швырнул его на сиденье. "К черту! Неужели он стоит всей пролитой из-за него крови, моей перевернутой жизни"... -- закипела во мне злоба. Я попросил у таксиста телефон и набрал номер Куена. Разговор получился коротким. -- Райкард Куен, слушает. -- Это Морис Да Санс, кейс у меня. -- Где Вы? -- У клиники Рикардо. -- Оставайтесь там же. Я скоро буду. В моих руках оказался дневник Скотта. Для меня он значил гораздо больше кейса. Скот был немногословен; порой перерывы межу записями составляли недели, а то и месяцы, к тому же врач-психиатр в нем очень часто заслонял простого смертного. На 33 странице под датой впервые упоминалось об Элизабет. "...Ближе к вечеру в клинику поступила больная, Элизабет де Санс. Как она прекрасна!" А через десять страниц... "...Познакомился с Морисом де Санс. Как жаль, что у Лиз есть муж..." Судя по следующим записям, лечение Элизабет протекало успешнее, чем я думал. Вот некоторые из них: дата: "...-6" дает поразительные результаты. Вчера к Лиз на двадцать часов вернулась ясность мысли... Спрашивала о Морисе, матери, но ни разу не вспомнила о дочке. Почему?" дата: "...снизил дозу "...-6" вдвое, результаты обнадеживающие. В состояние депрессии Лиз впадает только с наступлением сумерок..." И, наконец, приведу несколько фрагментов из дневника, которые, как мне кажется, проливают на истину свет: дата: "...Сегодня с Лиз случилась истерика. Во всем виноват визит ко мне Рейна. Столкнувшись с Рейном в дверях кабинета, она сразу узнала его... Пришлось вызывать санитаров и насильно отвести ее в палату. Однако после беседы с Рейном очень многое для меня прояснилось. Вечером был у нее -- снова глубочайшая депрессия. Кажется, я отброшен как минимум на три месяца назад. дата: "...нашел сына Лиз, когда следил за Рейном. Могу себе представить состояние женщины (ее возраста!), не имевшей ранее детей, увидевшей вместо желанного ребенка монстра. Мальчик родился первым, и она ничего не знала о дочери... Звонил Рейн, кажется, он хочет вытянуть из Мориса кругленькую сумму". (Ниже я обнаружил адрес Лауры... У меня исчезли последние сомнения). дата: (спустя год) "...Она не хочет больше меня видеть. На душе скверно. Весь день шел дождь, весь день я бродил по набережной Сены. Никто не знает, как боюсь я ее потерять..." дата: (спустя год) "...Отменил препарат "...-6". Я не хочу ее терять... Она Моя!.." Мне никогда не узнать всю правду до конца. Я могу лишь строить догадки, впрочем, не лишенные оснований. За то время, когда я и Скотт были рядом, он ни словом не обмолвился о том, что к Элизабет возвращалось сознание. Очевидно, тогда же он запрещал мне с ней видеться по десять -- пятнадцать дней, объясняя это как раз наоборот -- ухудшением состояния. Он умолчал и о сыне, хотя знал о нем уже тогда. Но почему в последнем нашем разговоре Вильям не сказал того, что мой сын мутант? Почему умолчал... Пощадил?.. С какой стати? Скотт ничего не пишет о той злополучной ночи, с которой все началось тридцать лет назад. Правда ли, что он встречался с Элизабет? Правда ли то, что она любила его? -- Это не столь важно. Важно другое. После того, как, надо полагать, Элизабет отвергла Вильяма, он вскоре отменяет препарат "...-6", который, вероятно, мог сыграть решающую роль в ее выздоровлении, более того, вообще, если судить по записям в дневнике, напрочь отказывается от мысли вылечить ее. И через три года рождается Элен. Но, может быть, я ошибаюсь, и Скотт просто отчаялся спасти Элизабет? Ведь даже после длительных периодов прояснения рассудка она снова и снова теряла нить, связующую ее с этим миром. И все же, думаю, была права Патриция -- Скотт сознательно порвал эту нить, своими руками... Странная бывает любовь... Перелистнув последнюю страницу дневника, я еще долго всматривался в белое здание клиники, в ее квадратные окна, словно пытаясь найти в них Элиз, но только не ту, которую видел сегодня. Лишь приезд Куена заставил меня отвести будто окоченевший взгляд. Он подошел, поздоровался, сел ко мне в такси. -- Я должен Вам сказать... Пани убит... -- Уже знаю... Этот? -- Куен взял кейс. -- Да... -- Все-таки в клинике? -- Да... -- у меня не было желания вступать с ним в диалог. Похоже, Куен почувствовал мое настроение, и потому, пожимая на прощание руку, как-то по особенному понимающе покачал головой и сказал лишь короткое: "Удачи! Его шевроле уже развернулся, когда я заметил на повороте за кустами шлем, отыгравший солнечный зайчик мне в глаза. Но шевроле сорвался с места... всего шестьдесят метров до поворота... Я выскочил из машины и услышал автоматную очередь. Мотоциклист был скор на руку. За те десять секунд, что я бежал к шевроле, он успел забрать драгоценный кейс и исчезнуть, словно его и не было. Куену, завалившемуся набок на кресло справа, пули не дали времени даже на последнее "прости"... 40. Я не стал дожидаться ни полиции, ни военных. Почти не сомневаясь, что только Роже Шали, даже мертвый, сможет мне помочь в поисках убийц, я позвонил в его офис. Мне ответил приятный голос Марии Стюарт. -- Мсье де Санс? -- Я могу надеяться, что Вы дождетесь меня в офисе? Я постараюсь приехать как можно скорее, -- попросил я. -- Разумеется, сэр... Париж, однако, словно прорвало. Машины нескончаемыми потоками, дыша друг другу в затылок, покидали город. Но за рулем и в салоне всегда сидели мы с Вами, зрителями же этого панического бегства, не смею писать, постыдного, были они -- мутанты; кто стоя на пороге дома, провожая долгим взглядом реку, иногда застывающую в своем течении, иногда шумно живую, кто из-за оконных жалюзи, тайком, кто, чаще молодежь, открыто выражая враждебность криками, улюлюканьем, бранью, свистом. Миллионный город был словно... Оказывается, я не знаю с кем или с чем сравнить все то, что происходило в Париже в те дни после НОЧИ. Нет, муравьи возвращаются в разоренный муравейник, и пчелы строят свой дом заново. Крысы? Но когда они бегут с корабля, он тонет. Париж -- он оставался и жил дальше, не с нами, с ними, -- жизнью новой, чужой, но жил. То, что происходило, не имело аналогов в этом мире. И какой толк был в стоящих вокруг танках, вооруженных до зубов солдатах, кружащих над городом вертолетах, когда сражение было уже проиграно...? Путь, который должен был занять не более часа, из-за многочисленных автомобильных пробок, царившей на дорогах неразберихе, перекрытых военными улиц, отнял у меня время до вечера. Незадолго до объявленного с 20.00 комендантского часа я оказался на Бульваре де Ризе. Звонить в дверь не пришлось, очевидно, Мария Стюарт заметила меня из окна. -- Здравствуйте, мсье де Санс, я уже начала беспокоиться, не случилось ли что, -- встречала она. В этот раз платье на ней, еще более откровенное, чем то, в котором я видел ее раньше,-- длинное, черное, блестящее, облегающее фигуру, с разрезом сбоку до пояса, обнажающим бедро,-- меня почти раздражало. "Она тоже празднует победу", -- подумал я, вслух же процедил сквозь зубы: -- Роже убит этой ночью... -- Мне сообщили, кто-то из полиции. -- Ответила они цинично хладнокровно, лишь добавив, впрочем, безразлично: -- Жаль босса... -- Мадемуазель, я хотел бы... -- Вы хотели забрать Ваше дело? -- не дала она досказать мне. -- Да. Шали предупреждал меня, что все может сложиться подобным образом и что тогда я смогу воспользоваться собранными им материалами. -- Пожалуйста, пройдите в кабинет... Номер вашего сейфа "В20". В кабинете я был один, Мария Стюарт осталась в приемной. Я быстро нашел свою ячейку, набрал известный только мне и Шали шифр, и извлек из сейфа толстую папку. -- Мсье Клайнофорд? Хорошо, я перезвоню,.. -- донесся до меня голос Стюарт. В папке оказались несколько фотографий и копия доклада, подготовленного комиссией по расследованию гибели станции "Большой Джо" Излишне передавать здесь содержание более чем полуторы сотни страниц этого документа с пометкой "для служебного пользования", изобилующего заключениями экспертов, схемами и диаграммами. Я упомяну лишь о трех фактах, без которых мой рассказ не будет и полным и логичным. Первое: вывод комиссии был однозначен: авария на станции произошла в результате теракта. Второе: тела четырех человек не были обнаружены на станции, три трупа не были опознаны. Третье: за три минуты до того момента, как была нарушен герметичность станции, от нее отделилась капсула, однако человек, решивший бы использовать ее как путь к спасению, был бы, по утверждению комиссии, обречен. Что касается фотографий, к которым я обратился, уже просмотрев доклад, то на первой же из них увидел Марию Стюарт... входящую в клуб "Парис"... "Почему Роже Шали следил за своим секретарем?" -- Встал передо мной неожиданный вопрос. Насторожившись, я медленно поднял глаза на дверь кабинета. Она была чуть приоткрыта. Теперь звонок к Клайнфорду уже не казался мне столь безобидным. Я напомнил себе охотника, попавшего в собственный капкан. В приемной, стараясь выглядеть как можно естественнее, я поспешно попрощался с Марией Стюарт. -- Благодарю Вас, мадемуазель. -- Вы уже уходите? Сейчас начнется комендантский час,.. -- попыталась удержать меня Стюарт. -- Ничего, проскачу как-нибудь,.. -- сказал я, находясь вплотную к двери и поворачивая ее блестящий шар, -- секунда, и я бы скрылся в коридоре. -- Постойте! -- произнес все тот же томный голос, но теперь достаточно дерзко. Я посмотрел на Стюарт через плечо -- она стояла в двух шагах, направив дуло пистолета мне в затылок. -- Что это значит? Поверьте, я оставался совершенно спокоен. -- Забота о ближнем,-- без тени усмешки сказала Стюарт, -- Отойдите от двери, сядьте в кресло... Я был послушен, как же иначе... Напротив меня, не опуская оружия, за свой стол села Стюарт. Наблюдая за мной парой глаз верхних, парой глаз нижних, она принялась просматривать журнал мод, свободной рукой неторопливо листая страницы. Прошло минут пять -- и в дверь позвонили. Стюарт, не вставая из-за стола, пультом дистанционного управления открыла ее, вероятно, будучи в полной уверенности, что это тот, кого она ждет. Вошедшим был не кто иной как Артур Крайс. И визит его, неожиданный для нас обоих, для Стюарт стал роковым. Она, не понимая, кто же этот человек, смотрела на него со все нарастающим удивлением, видя, как рука его скользнула куда-то под плащ, как, вернувшись, сжимает нечто темное, умещающееся на ладони, и страшное. Затем будто выстрелила плохо закупоренная бутылка вина... Мария Стюарт едва вздрогнула, тело ее обмякло, голова склонилась на бок, а на ее роскошной груди четко обозначилось алое пятнышко: не родинка, но поцелуй смерти. -- Мсье де Санс, если не ошибаюсь? -- пряча свой почти игрушечный пистолет, сказал Крайс. -- Да, -- все еще размышляя, радоваться мне или нет, сдержанно ответил я. -- Вот уж не думал не гадал, что свидимся снова... Надеюсь, вы более не ратуете за равноправие уродов? -- Крайс говорил насмешливо, но лицо его не выглядело добрым, скорее наоборот. -- В зависимости от обстоятельств... -- Ну да черт с Вами... Мне нужен Роже Шали. Насколько я понял, его здесь нет... -- Он убит этой ночью. -- Хм... -- Послушайте, Артур, -- я наконец оценил ситуацию, -- нам надо уходить отсюда и как можно скорее... поговорим по дороге... -- Тогда идемте ко мне, во время комендантского часа на машине не очень-то поездишь, а до моего пристанища всего полчаса пешком. Мы шли проходными дворами и узкими улочками, пугаясь вдруг вспыхнувшего в окне света и чьих-то, гулко отдававшихся в ночной тишине, шагов, быть может, военных патрулей, шли, словно единственной нашей целью был поиск самых затаенных уголков Парижа. Все верно, идти было немного, но разболевшиеся раны сделали для меня этот путь в сто крат длиннее. К Артуру Крайсу в его весьма скромную обитель я пришел уже совсем обессиленный. Эти квартиры в громадных, неуклюжих многоэтажках все на одно лицо и потому, думаю, нет смысла описывать Вам и ту, в которой я оказался. Впрочем, Крайс, надо признать, оригинально решил проблему дизайна своей единственной комнаты, укутав ее в белый пушистый синтетический ковер: сползающий со стены на пол, покрывший весь зал и снова взбирающийся на стену противоположную, вытеснив собою какую-либо мебель, он заменял ему и кресла, и кровать. На этот ковер я и опустился или, может быть, меня уронили ноги...; так или иначе, а я провалился в небытие, некий сон, сотканный из чудовищных кошмаров: меня пытали, и с шумом падал нож гильотины, обрубывавший мне кисть руки, но каждый раз, когда я подносил руку к глазам, оказывалось, что кисть на месте, однако снова гремели цепи, зловеще поднимался нож и падал, но уже бесшумно,.. порой слышался голос Артуру Крайса "Это Роже Шали предупредил меня... Это Роже Шали предупредил меня... ...я бежал из больницы... И вдруг слышал голос другой, и видел маску. "Спокойно, спокойно, дружище...". Я вспомнил этот голос. Но попытки мои проснуться и сказать себе, что я вспомнил, были обречены -- слишком тяжелый пришел сон, слишком крепко он держал меня в своих объятиях. Но все всегда разрешается к худшему или лучшему... Когда мои глаза открылись, я почувствовал себя превосходно; взглянул на часы -- был уже полдень... "Так чей же это был голос?"--откликнулась память. Но, не найдя ответа, спросил себя: "Где Артур Крайс?" Я присел. Рядом раскрытой лежала взятая мною из офиса Роже Шали папка и разбросанные фотографии. Теперь у меня было время их посмотреть. Циклоп с глазом вместо рта;.. "двухголовый негр-красавец,.. фото Марии Стюарт, которое я уже видел; и снова клуб "Парис" с входящим в него юношей, наверное, с лицом Париса; домик у моря и стоящие на веранде старик, совсем дряхлый, и опять этот юноша, ("Что общего имеет он и мутанты?" -- Задавался я вопросом.) и еще четыре фото на фоне домика у моря, где на одном к старику и юноше присоединилась пожилая женщина... Отложив фотографии, я наткнулся на записку Артура. "Морис! Дождитесь меня!" В холодильнике, на кухне, ничего, кроме пива, не оказалось. Не довольствуясь малым, я бродил по пустой квартире, помышляя только о хлебе насущном, мне хотелось есть... Вы представить себе не можете, как хотелось... Прошло еще часа три, прежде чем трель электронного соловья возвестила о визите миловидной девушки с двумя коробками пиццы и коробкой побольше. Наверное, именно пицца заставила меня, оторвавшись от глазка, без промедления впустить неизвестную гостью. -- Как я выгляжу? Вы могли бы меня полюбить?.. -- сказала девушка голосом Артура Крайса. -- Вряд ли... Вы не в моем вкусе, Артур, -- немало удивившись этому превращению, ответил я. -- Тогда держите пиццу, -- проходя мимо меня, нехорошо смеясь, сказал он. За пиццу я схватился, как за спасательный круг, без лишних церемоний. А Крайс, небрежно бросив на мех оставшиеся у него коробки, подошел к зеркалу и, оглядывая свой новый облик, спросил, хорошо ли я себя чувствую. -- Превосходно,.. -- коротко сказал я, всем своим видом показывая, что пицца для меня сейчас все. -- Не надеялся, что найду Вас здесь. -- Вы же оставили записку. -- Однако еще вчера вечером... -- Выходит, я провалялся двое суток... Кстати, спасибо, что поменяли повязку... -- ...Вчерашний вечер я провел в "Парисе", -- сказал Крайс. -- ...И?.. -- Попасть в него оказалось непросто. Он только для мутантов. Но для женщин и "голубых" вход свободен, поэтому не тревожьтесь: мое переодевание -- вынужденная мера, здесь (Крайс кивнул головой в сторону большой коробки) и для вас найдется маскарадный костюм... Далее,.. я видел там этого красавчика, которого так часто фотографировал Роже Шали (я понял, что он говорит о "Парисе"), как выяснилось, это хозяин клуба. Рядом с ним постоянно четверо его телохранителей... А хозяина зовут мсье Клайнфорд... Мы замолчали на какое-то время. Крайс наконец отошел от зеркала и сел рядом со мной на ковер. -- О Клайнофорде... Он очень азартен, прекрасно играет в бильярд, и, что самое приятное -- проигрывая, начинает много курить. -- Что из этого? -- В детстве мы забавлялись: какого-нибудь урода угощали сигаретой, а около фильтра был порох... Смешно? Но вместо пороха можно придумать и что-нибудь посмешнее. -- Ну, а если Клайнофорд здесь не при чем? -- возразил я, не веря в то, что говорю. -- Я иду туда сегодня вечером... После этих слов Крайс взял листок бумаги и набросал план. -- Смотрите, вот это вход, затем лестница вниз, справа перед дверью в клуб глубокая ниша, там расположен электрический щит, под ним оставим мину, ключ ее будет находиться в замочке сумочки... Он попросил меня подать одну из коробок и достал из нее крохотную дамскую сумочку... И только тогда я понял -- это всерьез... А Артур вновь обратился к плану, применяя карандаш в качестве указки... -- Как вы понимаете, от этой стены необходимо находиться подальше... вот здесь рядом бар, тут столики, здесь и здесь... а это бильярдные столы... Но я еще не спросил -- Вы намерены идти со мной? -- ОН не смотрел на меня. -- "К чему?" -- спросил кто-то, кто сидел глубоко во мне... -- ...Артур, все хотел Вас спросить, с Вами ведь что-то случилось... откуда это странное прозвище,.. -- невпопад спросил я. -- Циклоп? -- злобно усмехнулся Крайс... -- ... -- Я вижу лишь правым глазом, банальная автомобильная катастрофа... Я иду туда сегодня вечером... Вы со мной? Еще позавчера, после смерти Куена, я готов был на все; но теперь, когда время притупило ненависть, я, сам того не желая... сказал: "Да". 41. Спустя два дня Париж опустел. Все, кто хотел покинуть его, уже сделали это. Военные, заполонившие улицы, парки, грозно стоявшие на охране зданий, перекрестков, дотошно проверяющие документы у каждого встречного, на площадях разворачивающие колонны танков и бронетранспортеров,-- вся эта огромная масса машин и людей в камуфляже теперь хранила покой мертвого города. Около шести вечера того же дня мы, вырядившись должным образом, без проблем прошли в клуб. Не хочу и не буду описывать себя в платье и на каблуках -- это отнюдь не доставит мне удовольствия. Только мы устроились за столиком в баре, заняв удобную позицию для наблюдения за бильярдными столами, как к нам тут же подсели двое омерзительного вида мутантов. Однако приходилось мириться и с этим. Время тянулось долго, секунды, обернулись минутами, минуты стали часами. Одно меня радовало -- "наши кавалеры" оказались весьма нестойкими перед виски и поэтому скоро не устающий наполнять их рюмки Крайс ласково уложил обоих на стол, обнимая за плечи. Мы же почти не пили. Наконец я увидел Клайнфорда. С появлением хозяина клуба хлопнула пробка шампанского, пенящееся вино пролилось на дубовый паркет, наполнило бокалы. Господин Клайнфорд, кроткой улыбкой поприветствовав завсегдатаев, сразу прошел к бильярдному столу и весело сказал голубоглазому циклопу напротив, через зеленое сукно: -- Фрэнк! Ящик шампанского! По рукам?! Я узнал этот голос... маски, убийцы из дома Томашевского,.. и. -- Клайнфорд ли его настоящее имя? -- прошептал я на ухо Крайсу. -- Вы знаете его? -- Не уверен, он очень молод и изменил внешность... Возможно, он -- Ежи Стовецки. Если Вы вспомните тот инцидент на станции... -- Я понял, о ком Вы говорите... -- ...Что ж, придется спросить у него, так ли это... Морис, как договорились: когда все случится, захлопните свою сумочку и уносите ноги. Встретимся на улице. Артур Крайс встал из-за столика и быстро направился к Фрэнку. Голубоглазый циклоп все еще раздумывал над предложенным пари, когда из-за его спины возник мой сообщник. -- Ящик шампанского мелковато... Моя ставка -- жизнь! Все замерли, улыбка слетела с лица Клайнфорда. Округлился глаз Фрэнка. -- Кто эта мадемуазель? -- произнес Клайнфорд, обращаясь ко всем. -- Ах, Ежи, Ежи... -- ядовито засмеялся Крайс. В этот момент я стоял уже гораздо ближе к ним и не мог не заметить как, пусть всего на мгновение, вспыхнули глаза Клайнфорда. -- Ах, Крайс, Крайс... -- парировал Клайнфорд. -- Итак, кажется, я не ошибся, -- продолжал Артур Крайс, -- если выиграю я, Вы оставляете меня в покое, если нет... тогда я Ваш. Уж очень надоело прятаться по углам. -- Вот познакомьтесь, Рэм, -- сказал Клайнфорд телохранителю с перекошенным уродливым лицом, справа от себя, -- это и есть Артур Крайс, которого Вы упустили... -- Боитесь проиграть? -- настаивал на своем Артур, наверное, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног. Но Клайнфорд, впрочем, Стовецки, не отвечал. Он щелкнул пальцами -- ему поднесли полный бокал--и, наслаждаясь вкусом шампанского, Ежи взглядом искал меня... Это должно было быть... Мы встретились, глаза в глаза. -- Вы полагаете, вашей жизни достаточно, Крайс, -- произнес он. -- Мой добрый друг! Не прячьтесь за спинами, -- уже обратился только ко мне Ежи Стовецки. -- Вы как будто родились заново,.. -- я вышел вперед, срывая с головы дурацкий парик. -- Что поделать, того требовали обстоятельства... Но это я, смею Вас уверить?.. Так Вы играете, Крайс? Жизнь Ваша и Вашего приятеля -- против свободы для вас обоих? -- Принимаю пари... Я никогда не любил бильярд. Я никогда в нем не разбирался, но никогда в жизни не следил за игрой с таким азартом. Кажется, я даже забыл об объявленных ставках, как будто меня ничуть не волновала моя собственная судьба. Я ждал только одного -- чтобы Ежи начал проигрывать... Крайс закурил первым, хотя, насколько я понимал, в партии все складывалось как нельзя лучше именно для него. -- Дайте и мне! -- тотчас откликнулся Ежи. "Дайте и мне!" -- эхом мысленно повторил я. Крайс протянул Стовецки пачку сигарет, затем снова взялся за кий. Стовецки курил нервно, лицо было сосредоточено, взгляд метался от кия к разбегающимся шарам, вдруг исчезающим в лузе, и каждый точный удар Крайса заставлял Ежи глубоко затянуться. Замечу, Артур Крайс не стал испытывать судьбу и потушил свою сигарету. Скоро я поймал себя на том, что перестал смотреть на поле, что смотрю на сигарету Стовецки, и взгляд мой, откровенный до безумия, он не мог не прочесть. В глазах Ежи отразилось недоумение, он оторвал фильтр от губ, и глянул на него так, будто увидел змею; потом непонимающе посмотрел на меня, поднес сигарету ко рту, наверное, не осознавая своей тревоги... Ужалила ли змея? -- не знаю. Я предоставил это провидению, защелкнув свою сумочку... Тогда стена обрушилась в устрашающем грохоте, а клуб провалился во тьму... Уже на улице меня нагнал Артур, он был зол. -- Проклятье! Струсили! Почему так рано? Я отвечал, не взглянув на него, не замедляя шаг: -- Мне надоело видеть смерть... Я заканчиваю, дамы и господа... Моя история может показаться Вам неполной и недосказанной, на многие Ваши вопросы при огромнейшем моем желании все же не в силах дать ответы... Увы, слишком тесно в ней от загадок... Каким образом спаслись со станции Артур Крайс и Ежи Стовецки? Или происшедшее с Анри Ростоком... -- разве не абсурд? И не был ли Крайс сам мутантом от рождения -- одолевали меня сомнения... Но совсем не для того заговорил я о тайнах. Через день, когда я и Элен покидали Париж, на мое имя пришла бандероль. Это оказалась видеокассета, мне думается, отснятая Симоной. Опуская все лишнее, скажу лишь: мотоциклисты, привезшие Пат в гостиницу, были... полагаю, вы догадались... -- циклопами. Но какое значение это им