и, дига ведут. А ты говорил, что их не сажают! Кто-то торжественным голосом заявил: -- Через несколько дней они ответят за свои прегрешения перед Господом Богом! Когда люк со скрежетом захлопнулся за ними, Алекс, Энди, диг и вэйвер очутились в глухо запаянной металлической коробке три на три метра, лишь в полу виднелось несколько вентиляционных отверстий. Фургон легко взмыл в воздух и стрелой полетел в неизвестном направлении. -- Вот дерьмо собачье! -- в сердцах выругался Алекс, стукнув кулаком по стене. Энди грустно улыбался, Молчун настроился на какую-то свою волну. Алекс не утихомиривался: -- Тайтус, когда ты узнал, что этот ублюдок -- агент? -- Как только он назвал свое имя. Глупый поступок с его стороны, -- после паузы ответил диг. -- По всей вероятности, ему очень нравится твоя проза. -- О боже, но почему ты не предупредил нас?! Тайтус невозмутимо молчал. Алекс повторил вопрос, но ответа так и не получил. Глава 5. Тюрьма. День первый -- Прибыло свежее дерьмо! -- змеино улыбаясь, так приветствовала их крашеная под блондинку и с безвкусно положенной краской на лице женщина в форме, Старший надзиратель городской тюрьмы, когда нашу компанию под дулами разрядников доставили в это тихое и спокойное заведение. Штыки покалывали их спины, а в куртке Молчуна слишком ретивый служака даже проковырял дырку. Увидев дига, улыбка ее стала совсем тошнотворной; остановившись перед Тайтусом и помахивая небольшой блестящей дубинкой, начиненной сложнейшей электроникой, она несколько минут с ненавистью глядела на неподвижное лицо дига, наполовину скрытое непрозрачными стеклами. -- Диг, -- голос этой мегеры был подобен плевку, -- не думай, что ты самый умный. Так что без фокусов! Тайтус не отвечал, но ее это нисколько не задело. Мегера резким движением сунула дубинку дигу прямо под нос, но тот не пошевелился. Губы ее кривились, как жирные ярко-красные черви. -- Станнер, -- при этих ее словах Тайтус немного отшатнулся, хотя и без всякой мимики на лице. -- Я не знаю, как он подействует на твои нейроны, диг. И тут же, без всякой паузы, она подскочила к Энди и опытным жестом лошадника раздвинула ему рот. -- Вамп, так я и знала, -- удовлетворенно произнесла мегера. -- Скажи спасибо, что у меня нет дочки, у которой можно было бы выпить хоть грамм крови. Иначе я отрезала б твой... -- Ты тоже можешь нам сгодиться, старая сучка! -- не выдержал Алекс, но не успел он договорить, как надзирательница направила в его сторону дубинку. Алекс упал, невидимые волны привели его нервную систему во временную непригодность. Мегера вернулась за стол и открыла толстый гроссбух: -- Итак, диг, два вампа и вэйвер. Назовите ваши имена! Так как диг и Молчун и не думали открывать рот, а Алекс в данный момент был на это неспособен, пришлось Энди выполнить ее просьбу, а также сообщить возраст каждого и то, что они являются студиозусами. -- Вы подозреваетесь в совершении уголовных преступлений, предусмотренных статьями 67, 187, 229 и 131 Уголовного Кодекса Республики. Надеюсь, вы доживете до судебного следствия, -- приободрила их мегера. Она снова сорвалась со стула и нетерпеливо наклонилась над Алексом, тот не подавал признаков жизни. Мегера не любила ждать, и ее тяжелый ботинок ударил несчастного вампира по подбородку, челюсть только чудом осталась в своих пазах. Алекс застонал, повернул голову, и его стошнило на начищенные ботинки надзирательницы. С перекошенным от отвращения и ярости лицом, она ударила Алекса еще раз, на этот раз в живот, но ботинки от этого чище не стали. Мегера грязно выругалась и нажала на одну из кнопок на своем столе. Вошли два тюремщика, у каждого в руке был станнер. -- Отведите это дерьмо в одиннадцатую камеру, -- отрывисто приказала она. Один тюремщик вопросительно изогнул бровь: -- И дига, мэм? Им, по-моему, положена отдельная камера. Старший надзиратель городской тюрьмы мстительно улыбнулась: -- Тебе повезло, диг. Карцер как раз свободен. Перед тем, как их развели в разные стороны (Тайтуса куда-то вниз, а остальных -- прямо по грязному тускло освещенному коридору), у них отобрали "Юнипак", ножи, всю мелочь, а также поразивший бедных студиозусов толстый кошелек Молчуна. Единственное, что было оставлено -- это концентратные кубики дига, которому было объявлено, что раз у него есть своя пища, он освобождается от тюремного рациона. -- А в задний проход не хотите мне заглянуть? -- невинно округлив ангельские глазки, поинтересовался Энди. -- Твоя задница будет интересовать твоих сокамерников, -- парировала мегера, осматривая их через окуляр сканирующего устройства. Алекс воздерживался от полемики, так как ему все еще было худо, и он прикладывал все усилия, чтобы не грохнуться на твердокаменный пол. -- До скорого свидания, Тайтус, -- попрощался Алекс, диг не высказал никаких эмоций. Камера была огромной и имела квадрат в основании, освещалось это душераздирающее зрелище тускло мерцающими панелями в потолке. В одном углу камеры попахивало мочой и калом небольшое круглое отверстие в полу. Окна во внешний мир отсутствовали, если не считать темный экран телевизора. В камере уже находилось шесть человек, и двое из них показались им очень знакомыми. Эта пара сидела отдельно от всех и с горящими глазами оживленно разговаривала, и нетрудно было догадаться о чем. -- Что-то в последнее время мой трайк перестал выкладываться на полную мощность, я еле набираю двести миль в час, -- пожаловался маленький Курц, вечно попадающий в разные неприятные истории. -- Скорее всего засорился детонатор, -- ответил ему высокий, крепко сложенный Ланг. -- Я уже его смотрел, на нем совсем немного нагара... -- Попробуй проверить поршни и взрывные камеры... -- Эй, трайкеры, вы-то что тут делаете? -- не выдержал Энди. Курц нахмурился, а Ланг довольно осклабился. -- Мы проехались по Артиллерийскому парку. Курц наехал на какую-то бабушку... -- улыбка его стала еще шире, а глаза блистали фанатичным блеском. -- А я развалил несколько скамеек. Представляешь, погнул правое антикрыло... Маленький Курц недовольно помотал головой: -- Я даже не успел отковырять фарш от шин! И, повернувшись друг к другу, трайкеры завели свой бесконечный разговор. Алекс опять побледнел, пошатнулся и, прислонившись к стене, присел отдохнуть после мозгового шока. Молчун примостился рядом, настроившись на любимую волну. Энди решил познакомиться с другими невольными обитателями камеры. Посредине квадрата, образованного сверхпрочными стенами, в позе какальщика сидел здоровенный детина с бритым затылком, на майке у него блестел значок студиозуса. На бесхитростном лице детины застыло умильное выражение. Периодически он поглядывал по сторонам и негромко гудел. -- Что ты делаешь? -- изумился Энди. Лицо крепыша расплылось в улыбке. Он еще раз зыркнул по сторонам и ответил: -- Рою подземный ход! У Энди отвалилась челюсть: чтобы человек усилием мысли рыл подземный ход -- такого он еще не видел. От стены, где сидел мужчина с заросшими щеками и лысый скуластый парень с безжизненными глазами вэйвера, раздался смех. -- Эй, Орсон, хватит прикалываться, -- гулко сказал небритый мужчина. Крепыш перестал гудеть и, легко поднявшись, протянул Энди руку, озорство так и струилось из его глаз. -- Меня зовут Орсон, -- рукопожатие его было мощным, но вампир с особенностями его организма мог бы сжать еще сильнее. -- А это мои друзья: вэйвер Филип, которого мы называем Пип, и просто Филип. -- Я -- Энди. Вон там -- Алекс и Молчун. Молчун тоже вэйвер, -- представился вампир. -- С нами был еще диг... -- Всех дигов нужно закопать поглубже, -- незлобно улыбаясь, сказал Орсон. Похоже, он все время улыбался. Вэйвер Пип открыл глаза и спросил: -- Курить есть? Энди отрицательно покачал головой и посмотрел в угол, расположенный диаметрально противоположно зловонному отверстию в полу. Там разместился еще один бедняга в темном плаще и коричневой элегантной шляпе. На носу его поблескивало пенсне. Небритый Филип перехватил взгляд вампа и пояснил: -- Это Гордон. Он здесь дольше всех нас, вместе взятых. -- Меня зовут Энди, -- подошел вампир к Гордону и, заметив под плащом белый воротничок, добавил, -- патер... -- Просто Гордон, -- ответствовал тот и обнажил в приветливой улыбке типичные только лишь для вампа зубы. Энди ответил ему тем же и присел рядом с ним. -- Я слышал, что с вами был диг? -- полюбопытствовал Гордон. -- Не беспокойся о нем. Диги губят наше общество, ибо у них нет бессмертной души... "Мало того, что этот патер -- вамп, он еще и сумасшедший", -- подумал Энди и спросил у Гордона, что же такое, по его мнению, душа. -- Душа -- это очень сложное явление, вид материи, существующий независимо от нашего сознания. Душа состоит из семи сфер, каждая из которых вложена в предыдущую, а первая вложена в последнюю, -- совершенно серьезно объяснил Гордон. -- Сигареты есть? -- Была одна, но и ту отобрали. Нас ободрали, как липку, -- сокрушался Энди. -- Плохо, -- нахмурился Гордон. Энди грустно покачал головой и решил вступиться за Тайтуса: -- И все-таки, Гордон, диги неплохие парни, во всяком случае, некоторые. Они безвредны, как вэйверы, и более похожи на нормиков, чем, например, шаггеры... Патер Гордон смотрел на Энди, как на маленького ребенка, только выучившегося говорить. Затем он не спеша протер пенсне. -- Знаешь ли ты, Энди, что у дигов отсутствуют вкусовые и обонятельные нервные окончания? Что они видят мир черно-белым, а диапазон их слышимости ограничен? Что у них плохо развита тактильная и болевая чувствительность? Но это все мелочи по сравнению с тем, что у дигов нет бесценного дара Господа Бога -- души! Энди не рискнул спросить, что такое Бог. -- Но дигов все-таки очень мало, -- сказал Энди и поперхнулся, встретив полный негодования взгляд Гордона. -- Верховный вершитель зла -- Сатана -- один-единственный, а диги -- суть диаволовы приспешники, то бишь бесы. Эй, что с твоими руками? Энди увидел, что на его правой руке, на мизинце, ноготь отделился от своего ложа и упал на пол. -- У тебя начался катаболический процесс, Энди, -- а когда несчастный кровопийца рассказал ему о лже-девушке, патер пояснил: -- Этот трансвестит ускорил катаболизм твоего организма, да и твоего друга тоже. Но разговоры ничем не могли помочь, и Гордон достал из кармана плаща коробочку с таблетками. -- Это гемоанаболик. Проглоти одну и дай еще своему другу. Это, конечно, не даст такого наслаждения, но зато позволит продержаться некоторое время, -- патер Гордон мечтательно откинул голову. -- Ах, как давно я не ощущал хруст прокусываемых сосудов... Энди поблагодарил и поспешил на помощь к Алексу. Тот в полуобморочном состоянии подозрительно обнюхал таблетку, но все-таки проглотил. Молчун вдруг встал, подошел к вонючей дыре и, повернувшись ко всему миру спиной, начал поливать отверстие. Звук струи напомнил кое о чем Энди и Алексу. Когда они сделали свое дело, зашумел экран телевизора, на нем появилось багровое поле, украшенное пеплом и воронками. Энди, Филип и Орсон с радостными криками поустраивались у мелькающего экрана. На поле с двух разных сторон выбежали спортсмены, слева -- в броневых доспехах желтого цвета, справа -- в красных с белыми полосками, в руках у каждого было оружие. Из середины поля поднялась платформа, на которой лежал колючий, как еж, мяч. Небритый Филип развернул "Спортивную газету" (все-таки заключенным позволялось иметь безделушки, подумал Энди) и с умным видом стал ее изучать. -- Сегодня играют "Стрейнджеры" и "Бизоны", -- сообщил Филип. -- "Стрейнджеры" -- моя любимая команда, "Бизонам" до нее далеко. -- А какого они цвета? -- спросил Энди, который был абсолютно другого мнения. -- Понятия не имею, -- после долгих раздумий признался Филип. А глядя на озорное лицо Орсона, Энди понял, что его можно не спрашивать. Красные и желтые ринулись к мячу и друг к другу, попутно поливая все и вся пулеметным огнем, многие пули попадали в своих же сокомандников. Смертоносный металл срывал пластинки брони с тел спортсменов, кое у кого брызнули струйки крови, но пока еще никто не упал. Наконец, был нанесен удар по мячу, и в то же мгновение началась ужасная неразбериха в середине поля: закованные в броню гиганты, развившие уже приличную скорость, сталкивались лоб в лоб, увеличив вдобавок прицельность непрерывного огня. Энди, Филип и Орсон возбужденно уставились в экран, а когда один желтый спортсмен с раскореженными грудными пластинами упал и не поднялся, они довольно закричали, махая в воздухе кулаками. Алекс, к которому после гемоанаболика вернулось хорошее самочувствие, скучающе слонялся по камере, вэйверы слушали свои волны, а патер Гордон листал затрепанный журнал для мужчин. Закончился первый тайм. Во время перерыва спортсменам срочно клепали новые бронепластины, пополняли запасы боекомплектов, а медики вводили в их организмы бешеные дозы стимуляторов и, если кто был ранен, обезболивателей. Во втором тайме на поле выпускались дополнительные силы, вооруженные ракетами. А относительно счета -- он так и не был открыт, если не считать десяток продырявленных, как решето, неподвижных тел, которые техники в спешном порядке вывозили с поля. Как только спортсмены вновь заняли свои места на поле, прозвучал свисток судьи, и... К огромному ужасу и возмущению фанатов этого зрелищного спорта телевизор чмокнул и погас. Орсон, не находя выхода для своего гнева, даже заколотил кулаками по серому экрану, но его похвальные старания оставались тщетными. По решетке двери провели дубинкой-станнером. Щуплый черноволосый надзиратель с хмурым обликом принес ужин. -- Вас уже девятеро, гады? Вы что, размножаетесь? -- поинтересовался он, просовывая под решетку ужин на картонных тарелках, а между прутьями -- какое-то питье в бумажных стаканчиках. -- Приятного аппетита! Трайкеры, очнувшись от своей техно-болтовни, ринулись к кормушке и первыми выбрали себе порции. Патер Гордон с усмешкой превосходства наблюдал за ними. Затем уже медленно разбирали тарелки и стаканчики остальные, патер замыкал шествие. -- Не пейте сразу всю воду, -- предупредил Гордон новичков, -- это на шесть часов, иначе от жажды вам придется пить из этого благоухающего отверстия. И, черт возьми, не выкидывайте стаканчики и тарелки -- это необходимая для вас же бумага. Свой журнал потом я рвать не позволю. Проинформировав их таким образом, патер поправил пенсне, завел очи вверх и громко, с искренним чувством произнес: -- Благослови нас, Господи, и благослови нашу вечернюю трапезу! И спасибо тебе, Господи, за то, что она у нас есть! "Этого Господа Бога хоть раз накормить такой трапезой", -- мрачно подумал Алекс, глядя на нечто бесформенное, серое, покрытое пленкой слизи -- содержимое своей тарелки. -- Слава Богу, что оно хоть не воняет, -- пробурчал он. Вилок и ложек в тюрьме не полагалось, и приходилось пользоваться естественными инструментами -- пальцами. К счастью, эта неприглядная масса не имела ни запаха, ни вкуса, и поэтому процесс поглощения пищи медленно, но продвигался, не проявляя тенденции обратиться вспять. От двери камеры послышался гнуснейший и злораднейший смех. Энди, Алекс и Молчун узнали в небольшой полноватой фигурке Сони Скевинджера. Лицо агента было подобно полной луне, а рот растянулся от уха до уха. -- Приятного аппетита, -- сказал Сони. -- Vade retro, Satanas! -- громогласно повелел патер Гордон, осеняя решетку крестным знамением. Сони мгновенно исчез. Покончив с неприглядной кашей (если только это была каша), Энди пригубил компот (если только это был компот, а не продукт жизнедеятельности какого-нибудь животного). На вкус эта темноватая жидкость оказалась лучше, чем он ожидал, но немного портило впечатление то, что нерадивый повар не потрудился выловить из стаканчика каких-то маленьких темно-коричневых червячков. Тараканов Энди с удовольствием бы погрыз, но червяки... брр, мерзость! После ужина свет в камере начал медленно угасать, и через несколько минут они очутились в кромешной тьме, кроме светлого прямоугольника дверного проема. В коридоре также уменьшили яркость освещения, но не погасили совсем. Кто-то в темноте направился к отверстию. -- Осторожно, не упади туда, -- сказал патер Гордон. Этот кто-то долго, с натугой делал свое дело, а потом, приглушенно ругаясь неприличными словами, воспользовался картонкой от тарелки. -- Господи, благослови эту ночь, -- торжественно провозгласил Гордон, когда все успокоились, растянувшись на прохладном полу. -- В таком месте необходимо просить милости у Сатаны, -- хмыкнул невидимый Филип. -- Спокойной ночи! z z z В холодном, как лед, карцере неподвижно сидел диг Тайтус. Лампы над его головой то ярко вспыхивали, то резко гасли, но диг установил частоту считывания изображения с сетчатки глаза равной частоте вспышек и установил максимальный светофильтр на очках. Благодаря этим мерам, мир погрузился для него в темноту. Тайтус думал. Но вы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что он думал не о том, как выбраться из тюрьмы, и не о том, как показать себя на суде (если таковой будет) наилучшим образом. Диг мысленно играл сам с собой в шахматы. Даже его совершенный мозг, в миллионы раз превосходящий быстродействием самые лучшие электронные устройства, не мог перебрать все возможные варианты, и поэтому Тайтус получал немалое интеллектуальное наслаждение. Глава 6. Тюрьма. День второй Хмурый надзиратель изо всех сил стучал металлической дубинкой по прутьям решетки, вырывая заключенных из объятий сна, отказывая им в праве восьмичасового пребывания в царстве грез. Энди был мрачен, как туча, так как безжалостный стук прервал его свидание со столь милой его сердцу подружкой. Надзиратель поставил каждому порцию вчерашней, а потому холодной пищи и, зевая до хруста челюстей, отбыл. -- Благослови, Господи, наш завтрак! -- провозгласил Гордон. После завтрака неожиданно увели Ланга, Курц обеспокоено заметался по камере. -- Не беспокойся, Курц, Ланг тебя вытащит, -- пообещал ему Алекс, запивая компотом очередную таблетку, любезно предоставленную Гордоном. Энди удивленно заморгал слипшимися после сна глазами. Алекс придвинулся к его уху и негромко, но так, чтобы слышал и проявивший интерес Молчун, сказал: -- Вы разве не знаете, кто у Ланга мама? -- и он поднял вверх указательный палец. Но Курц не успокаивался. С безумным видом трайкера, у которого угнали единственную жизненную ценность -- трайк, он носился по камере взад и вперед своей ковыляющей походкой (у трайкеров обычно были атрофированы определенные группы мышц) и, наверное, свалился бы, в конце концов, в отверстие, запаха которого мужественно старались не замечать. Этому помешала картинка из журнала, который опять читал Гордон. Это была реклама сигарет, но на заднем плане виднелся ярко-красный трайк, мчащийся на огромной скорости. Фотография была очень размазана, но у Курца от восхищения перехватило дыхание. Он с быстротой хищника ринулся к патеру и начал пожирать изображение глазами. -- Гордон, тебе очень нужен этот листок? Можно его вырвать? -- от волнения у трайкера даже подрагивали уши. Патер Гордон сначала тщательно удостоверился, нет ли на обратной стороне страницы необходимых ему картинок и лишь потом медленно, с глубоким чувством того, что своими действиями спасает страждущую душу трайкера, торжественно выдрал лист. Курц яростно схватил фотографию и, удалившись в один из углов камеры, начал фанатично ее созерцать. Вэйвер Пип открыл глаза и продекламировал: -- Коль хочешь грешникам помочь, дай им курнуть. А то не в мочь! -- Канделябры, идите дуйте в дырку! -- замолотил кулаком по стене Орсон. Курильщики: Энди, патер Гордон и Пип -- по просьбе сокамерников сгрудились у зловонного отверстия, патер извлек из плаща сигарету и спичку. Они закурили, по очереди передавая друг другу сигарету и сплевывая в мерзкое озеро жижи. -- Интересно, -- начал рассуждать вслух Энди, -- если канализационная система сломается и дерьмо уйдет, наверное, можно будет выбраться отсюда. Плечи легко пролезут... -- Хе, хе, хе, -- хрипло засмеялся патер Гордон. -- Если эта чертова система сломается, уровень дерьма начнет повышаться, и нам будет вовсе не весело. Хотя, хе-хе, сначала затопит карцеры... "Диг!" -- вспомнил Энди. В голове, прозрачной как стеклышко от пары затяжек, возникла идея; он наклонился над отверстием и заорал со всей силы: -- Тайтус!!! Озеро дерьма заколыхалось, и из него показался белесый отросток с двумя присосками на конце; Энди отпрянул. Червь, которого звали, очевидно, не Тайтус, легко подпрыгнул и с плеском исчез в непрозрачной жиже. -- Черт возьми! -- протянул Гордон. У Пипа глаза стали совсем круглыми, то ли от потрясения, то ли от слишком глубокой затяжки. -- Не хотелось бы мне, чтобы такая дрянь полезла мне в задницу, -- пробормотал Энди, едва оправившись от шока. -- Эй, что вы там рассматриваете, черти? -- заинтересовался Орсон. -- Экскременты, -- ответил мудреным словом Энди, который был весьма начитанной особой. -- Чего? -- не понял Орсон. -- Faeces Vulgaris, -- пояснил патер Гордон, пенсне его задумчиво поблескивало. -- Чего? -- Орсон не учил латыни, но зато Молчун, как прилежный студиозус, знал необходимый минимум этого благородного языка. -- Дерьмо обыкновенное, -- перевел он. Незадолго до второй кормежки их компанию покинул второй трайкер -- маленький Курц. Время тянулось так неторопливо, что стало жизненной необходимостью решить проблему, как его убить. Филип спросил, кто умеет играть в "Четырех епископов". Отозвались Алекс и Энди; Молчун тоже был знаком с этой незатейливой, но захватывающей карточной игрой, но смолчал. -- Пип будет играть со мной в паре, -- объявил Филип, у которого щетина уже основательно оккупировала щеки и подбородок. -- Гордон, не одолжишь ли нам свои карты? Карты патера Гордона немного смутили вампов, малоопытный Алекс не мог даже понять, где там руки, а где ноги, и сколько человеческих тел имеется на каждой карте. Молчун исследовал радиоэфир, Гордон продолжал изучение журнала, протертого до дыр, а Орсон, проглотив ненароком пищевую порцию Пипа, улегся на пол и громко захрапел. -- Не понимаю, -- сказал Энди, -- почему Орсон строит из себя дурачка, по-моему, он психически вполне нормален... -- Ха! -- Филип презрительно искривил рот. -- У Орсона в голове столько мозгов, сколько в той дырке вот этого самого Vulgaris... Он работал в области математической физики и изобрел этот... как его... -- Метод Шварцхельма-Орсона, -- подсказал Пип. Настроившись на какой-то музыкальный канал, он покачивал головой в такт музыке. Карты шлепались на пол, дразня мужской взор своим содержанием, у бедного Алекса даже взмок лоб. -- И что дальше? -- спросил Энди, внимательно рассматривая расклад. -- Ему попалась в руки книжка, автор недавно умер, кажется, и прочел что-то насчет суеты сует... Вот вам! -- Филип азартно бросал карты. -- И, решив, что до дигов ему далеко... Вот вам еще! Орсон бросил работу, а свою золотую медаль подарил первому встречному дигу. Профессор Шварцхельм чуть не сошел с ума от огорчения! -- Как же он попал сюда? -- Статья 228, -- кратко ответил Пип. -- Хищение радиоактивных веществ, -- расшифровал Филип. -- Орсон всего лишь захотел сделать небольшую термоядерную бомбу... -- А с тобой что случилось, Филип? -- Статья 101, -- по-видимому, Пип наизусть знал все статьи Уголовного Кодекса Республики. -- Я сидел в баре и пил пиво, -- охотно начал рассказывать Филип. -- Рядом со мной сидел какой-то мужик, уже основательно поддатый. Я никого не трогал, я человек мирный, но когда он попросил меня врезать ему по морде, я не смог отказать. -- И? -- Видать, я не рассчитал силу своего удара и прочность его черепа, -- довольно усмехнулся Филип. -- Это ему большой минус. Я выиграл! -- А я вообще не помню, как здесь очутился, -- поделился и Пип своими переживаниями. -- Но меня обвиняют в том, что у меня нет ни паспорта, ни удостоверения личности, ни какого-нибудь другого документа. Я не числюсь ни в одном списке, и у меня ничего нет, кроме имени. И то я не уверен, что меня зовут Филип или Пип. -- По всей видимости, они считают тебя шпионом Чужих, -- Энди посмотрел на потолок в подтверждение своих слов. Во время обеда они приостановили игру, оставив карты на полу. Алекс, Энди и Молчун уселись рядом, попивая из бумажных пакетиков еле теплый клееобразный суп. -- Интересно, -- сказал Алекс, -- добрались ли трайкеры до суда, или... Молчун ухмыльнулся, а Энди высказался вслух: -- Нет, конечно. Ланг, по-моему, даже не подозревает о существовании каких-либо законов. -- Хотел бы я такую маму, -- мечтательно вздохнул Алекс. -- Можно гораздо лучше, -- отозвался Молчун. -- Женись на ней, и тогда Ланг будет называть тебя папой... Друзья невесело рассмеялись. Энди вдруг вспомнил, что не спросил патера Гордона, за какие грехи он тут очутился, но в это время железная дубинка бешено заколотила по дверной решетке. Гнусно улыбающаяся мегера презрительно оглядела заключенных, поигрывая станнером, и даже умудрилась плюнуть и попасть в бумажный стаканчик Молчуна. "Многолетняя практика!" -- подумал Энди. -- Алекс, Энди и ты, вэйвер, -- она указала на Молчуна, -- на выход! Быстро, и без глупостей, пока я добрая! "Когда ты злая, тебя нужно держать в смирительной рубашке", -- подумал Алекс, кипя внутри от ненависти. "Сейчас решится наша судьба", -- подумали вампы одновременно. Глава 7. Судилище -- Встать! Суд идет! -- и полный судья в траурно-черной мантии и съехавшем на одно ухо парике изо всех сил застучал молотком по столу, жирные щеки при этом желеобразно тряслись. Требуя от других тишины, судья колотил до тех пор, пока секретарь суда не дотронулся до его плеча. После этого секретарь объявил судебное заседание открытым и попытался огласить состав суда, но судья по-хамски оборвал его. -- Я не сплю уже двадцать часов, так что к черту все формальности, -- громко сказал судья, не пытаясь даже прикрыть рукой рот, ощерившийся гнилыми зубами в чудовищном зевке. Энди, Алекс и Молчун уселись на скамью подсудимых, за каждым из них каменным изваянием стоял безликий страж порядка со станнером. В зал ввели дига, и вскоре Тайтус занял свободное место рядом с Энди. Пока секретарь начал все-таки оглашать различные формальности, которые никто не слушал, Энди спросил у дига: -- Тайтус, хочешь, я угадаю, как будет фамилия твоей будущей жены? Глядя прямо перед собой, диг отрицательно покачал головой, он, вероятно, знал эту старую шутку. Но Энди не успокоился и задал этот вопрос Алексу. Алекс наморщил лоб в непривычных раздумьях, но у него не было такого багажа полезных и бесполезных знаний как у дига. Поэтому озадаченный вамп лишь пожал плечами. Энди уточнил у друга год, месяц, день и даже час рождения, сделал вид, что занят напряженными вычислениями и через несколько минут, торжествующе хихикая (может быть, снимая этим нервное напряжение), наклонился к его уху и прошептал: "Ее фамилия будет миссис Шоу!" Алекс подумал еще немного и решил, что какая-то доля истины в этом есть. Он повернулся к Молчуну, чтобы спросить, думает ли тот так же, но вэйвер сидел с закрытыми глазами и мечтательным выражением лица. В общем, наша четверка вовсе не производила впечатления людей, отстоящих от смертного приговора за несколько шагов. -- Эй, диг по имени Тайтус, у тебя есть документы, подтверждающие, что ты диг? -- поинтересовался судья. -- Это очень важно, -- добавил секретарь. Для кого это было так важно, осталось непонятным: судья прилагал все усилия, чтобы его слипающиеся глаза не слиплись окончательно в счастливых грезах; присяжные занимались своими делами: женщины говорили о моде и прочей несущественной чепухе, а мужчины -- о спорте и о женщинах. Может быть, поэтому диг ничего не ответил. Секретарь что-то шепнул судье, взял со стола калькулятор и подошел к Тайтусу. -- Сколько будет 36865 умножить на 81921? -- вежливо спросил секретарь, быстро нажимая на клавиши этого электронного считающего устройства, но диг был еще быстрее, он моментально ответил: -- 3 миллиарда 20 миллионов 17 тысяч 665. Это очень легкая задача, -- добавил он после некоторого раздумья. Но секретарь уже не слушал его, с помощью нехитрого теста он выяснил, что хотел. -- Вы обвиняетесь в совершении преступлений, предусмотренных статьями 67, 131, 187 и 229 Уголовного Кодекса Республики. -- Мы это уже знаем, -- кивнул Молчун. -- И виновными себя не признаем. Судья, не стесняясь, выругался, как извозчик, причем с абсолютно детской непосредственностью, и дал слово государственному обвинителю, погубившему не один десяток юных и наивных душ. -- Сони Скевинджер! -- огласил прокурор имя первого и единственного свидетеля. Вампы увидели Скевинджера, лицо агента выражало откровенную злобную радость. Но только он открыл рот для принесения присяги, как тяжелый молоток судьи заткнул его. -- Сто, стоп, стоп! -- возвестил судья. -- Я только что вспомнил, что диг имеет право на отдельное судопроизводство. Проклятый склероз! Тайтус, или как там тебя, ты хочешь воспользоваться этим правом? Диг молчал дольше, чем обычно, и Энди даже захотелось помахать перед его лицом рукой, чтобы проверить, не ушел ли его товарищ в необъятные глубины подсознания, но Тайтус ответил: -- Нет, ваша честь. Судья снова мучительно зевнул так, что захрустели челюстные хрящи. -- Твое желание, диг. Продолжай, Пончик. Агент Скевинджер временно утратил божественный и бесценный дар членораздельной речи. -- Ваша честь... -- промычал он. -- На столе у вас лежит мой рапорт, зарегистрированный под номером шестьдесят четыре, там изложена вся суть. Я же принес запись разговора, который вели между собой подсудимые... Сони включил воспроизведение; судья непреодолимо зевал, зевали присяжные; эпидемия зевоты поразила даже вампов. Молчун загадочно улыбался, закатив мутные глаза под набрякшие веки. Сони сухими, шаблонными фразами закончил выступление, и только тут судья заметил отсутствие в зале одного из важных участников этого душераздирающего действа. -- Зараза, -- сказал он между двумя зевками, -- что-то я не вижу нашего милейшего адвоката... Секретарь суда засуетился, но единственное, что это принесло -- присяжные начали посмеиваться, а один из них, толстый, как пивная бочка, без помощи рта произвел продолжительный неприличный звук, что, впрочем, никого не смутило. -- Наверное, по многочисленным вашим просьбам, ваша честь, черт все-таки забрал этого алкоголика, -- добродушно заметил этот толстяк с заплывшим жиром лицом и свиными глазками; добродушие его тона весьма расположило к нему Алекса и Энди, они даже обрели кое-какие надежды. -- Мы прекрасно обойдемся без него. Мы только что посовещались (среди присяжных и других присутствующих раздались смешки) и единодушно вынесли решение. Толстяк с натугой оторвался от сидения и передал судье официальный документ с подписями. Кстати, о присутствующих: в зале, кроме судьи, государственного обвинителя, секретаря суда, Сони Скевинджера, трех конвоиров, четырех подсудимых и присяжных, находилось еще пятеро скучающих господ, причем совершенно посторонних и никому не знакомых. Ни один из них не брился, по крайней мере, неделю, ни у одного не было свежей рубашки и чистых носков. Один из этой странной компании весь судебный процесс как заводной ковырял в носу, вытаскивая на свет божий поразительные произведения искусства. Судья тоже вспомнил о своих носовых каналах, высморкался прямо в ладонь, вытер ее о нижнюю поверхность крышки стола и только после этого взял в руки документ. -- Виновен, смертная казнь, -- прочитал он четырехкратно. Как только вампы услышали роковые для них слова, жизнь показалась им легкой и безоблачной. -- Интересно, как они делают эту... смертную казнь? -- с безмятежной, даже какой-то застенчивой улыбкой поинтересовался Энди. -- В тело смертника посредством обыкновенного шприца вводится один кубический сантиметр эвтаназина. Жертва спокойно засыпает, через несколько минут мозг перестает получать и посылать нервные импульсы, а сердечная мышца прекращает свои сокращения, -- пояснил Тайтус. -- Возможно, я смогу протянуть дольше всех и пронаблюдаю полный спектр антемортуальных ощущений. Энди удовлетворенно закивал головой. Присяжные тем временем уже уходили через маленькую дверку, судья же неуклюже водил ручкой по документам. -- Господа, господа, подождите же, -- неимоверными усилиями секретарю удалось вернуть присяжных на места. -- У приговоренных осталось последнее право -- право последнего слова, которое мы в обязательном порядке должны выслушать. -- Ах, опять запамятовал; не голова, а коробка с дерьмом, -- укоряя себя таким образом, судья отложил ручку в сторону. -- Ну, ты, вэйвер, твое последнее слово. А затем по очереди справа налево. Указующий палец судьи с грязными ногтями был направлен прямо на Молчуна. Под пристальным взглядом окружающих Молчун встал, невесело усмехнулся и, настроившись на местную радиостанцию, выпалил: -- Государственное время 13 часов 0 минут. -- Это все? -- судья еле пришел в себя от удивления. -- Дерьмо! -- сказал Молчун и сел на место. -- Ну что же, похвальная краткость, -- одобрил судья. -- Следующий! Следующим был Алекс. -- Можно бумагу и ручку? -- спокойно, глядя прямо в глаза судье, попросил он. Судья с изумленно-издевательской физиономией протянул ему чистый лист и собственную авторучку. Алекс подошел вплотную к стене, растолкав конвоиров, и, прислонив к ней бумагу, начал что-то быстро писать. Но когда возникла небольшая заминка, он повернулся к Энди. -- Энди, я забыл, как будут звать мою будущую жену? -- Миссис Шоу, -- выдавил из сдавленного спазмами горла Энди. Записав имя своей будущей жены, чтобы проверить предсказание Энди, когда вышеуказанная особа появится в его жизни, Алекс старательно спрятал листок в нагрудный карман. Затем он стал в позу оратора, вытянув руку в сторону появившегося судебного медика, и сказал: -- Учтите, что я пользуюсь только одноразовыми шприцами! Медик с блестящим чемоданчиком в руках и закрытым белой маской лицом успокоительно закивал головой. -- Еще бы мне хотелось побриться, -- добавил Алекс, случайно дотронувшись до своей щеки. Это желание Алекса было незамедлительно удовлетворено с помощью бритвы с лазерно-лучевой системой. -- Следующий! -- судья смотрел на Энди. Энди медленно поднялся, пригладил рукой свои светлые кудри и уставился скорбным взглядом своих невинных голубых ангельских глазок на судью. По заросшей щеке его скатилась скупая мужская слеза, а затем еще одна и еще. -- Можем ли мы подать апелляцию? -- дрожащим голосом спросил он и сам поразился своей слабости: в реальной жизни он не ведал страха, всегда шел напролом судьбе, увлекая за собой Алекса, но сейчас... -- Нет! -- отрезал судья. -- Поправка к Конституции, заботясь о правах человека в нашем демократическом, гуманном и справедливом обществе, отменила апелляционную бюрократическую волокиту. Ты уже высказался? -- Нет, ваша честь, -- хлюпнул носом Энди. -- Я хочу сказать... Я, конечно, очень плохой, вы даже не можете представить себе, как я скверен... Но все же я считаю ваше чрезмерно строгое решение излишне поспешным... Энди изо всех сил старался воздействовать чарами обаяния на присяжных обоего пола, но его милые, беззащитные улыбки пропали даром. Вампу было невдомек, что главной причиной суровости суда Республики было то, что стоимость одной ампулы эвтаназина равнялась стоимости содержания одного заключенного в течение суток, а в государственном бюджете была огромная, непрерывно растущая дыра. Окончательно упав духом, Энди сел. -- Диг, твое слово. Тайтус медленно встал и замер в неподвижности, непрозрачные стекла были направлены на судью, как удав на кролика. Тайтус молчал, и сначала Энди и Алекс подумали, что это обычная диговская пауза, но когда прошло три минуты... что-то тут было не так. -- Диг, ты будешь говорить или нет? -- судья в нетерпении стал яростно почесываться под мышками. -- Чего ты ждешь? -- Я жду курьера, -- после своей привычной задержки ответил диг. -- Какого курьера?! -- Курьера с золотыми нашивками. -- ?!!! "Похоже, Тайтус свихнулся раньше времени", -- подумал Алекс. -- Можешь сесть, диг, -- сказал судья, но Тайтус остался стоять. Судья повернулся к безлицему медику: -- Начинайте, по моему протоколу они должны быть мертвы еще десять минут назад. Медик (на самом деле это был подрабатывающий таким образом в эти трудные времена студент Медицинского института) открыл хромированный чемоданчик палача и начал готовить четыре одноразовых пластиковых шприца с веществом блаженной смерти. Когда он профессионально быстро выполнил эту нехитрую операцию, судья посоветовал: -- Начни с дига, любезный. Медик взял в руки шприц, но только он сделал шаг к Тайтусу, в дверь в сопровождении четырех гвардейцев, вооруженных разрядниками, быстро вошел неприметный человек в строгом мундире Правительственного курьера с золотыми пуговицами и нашивками. В руках у него был огромный запечатанный конверт, который был незамедлительно возложен на не очень чистый стол судьи. Глава 8. Это еще не конец -- Что это за мура? -- проворчал судья, распечатывая конверт и с опаской поглядывая на курьера. Одновременно он подал знак медику, чтобы тот продолжал свое светлое дело. Но курьер с золотыми пуговицами предупреждающе поднял руку, и на белом халате палача появились четыре рубиновые точки; тот остановился, не желая быть хорошо прожаренным заживо. Судья, грозно нахмурившись, прочитал послание Очень Высоких и Влиятельных Людей: "Ввиду того, что наш возлюбленный брат Консул Септимус тяжко болен, и появилась угроза для его необходимой для государственного блага жизни, мы решили проявить пример бескорыстного гуманизма и милосердия и своей высшей властью, дарованной нам Народом, повелеваем: все осужденные, приговоренные к смертной казни и ожидающие в данный момент исполнения смертного приговора, полностью и безоговорочно амнистируются без каких-либо последствий. Слуга Народа, Верховный Консулат Республики". Энди в радостном изнеможении откинулся назад, больно ударившись головой о металлическую дубинку стоявшего позади него тюремщика. Алекс напряженно раздумывал о том, писал ли он когда-нибудь завещание, хотя завещать ему было нечего и некому. -- Эти консулы совсем спятили, что ли? -- судья включал в свою речь после каждого слова элементы ненормативной лексики, которые мы не можем привести в данной рукописи из опасения, что сие произведение будут читать представительницы слабого пола, чьи нежные ушки не приспособлены для таких речей (в существовании таких особ, однако, имеются большие сомнения). Судья не заметил, что агент Службы Безопасности Сони Скевинджер проворно включил на запись портативный диктофон, с которым никогда не расставался. -- Мы свободны? -- Энди сделал шаг к столь притягательному для него светлому прямоугольнику двери. -- Наш вещи! -- напомнил Молчун. -- Да-да, -- секретарь как заводная детская игрушка выскочил из зала.