-- И это рассуждает де... женщина, враги которой готовы были расстаться с жизнью, лишь бы ее погубить! А если тот, кто переместил нас всех сюда, не принадлежит к колдовскому Цеху? C какой стати он станет считаться с цеховыми правилами? -- Все колдуны Северного берега принадлежат к Цеху, а других здесь нет, -- убежденно сказала колдунья. -- А ты сама? -- Я -- другое дело. Отец хотел, чтобы я приносила пользу городу. -- Она помолчала и добавила: -- А я хотела другого. Май потер лоб. Должно быть, он вовсе разочаровался в жизни, раз начал спорить с женщиной. Переубедить колдунью было невозможно. Май сказал: -- Ну да. И в результате ни ты, ни он не получили того, что хотели. Неужели Цех настолько неколебим и прочен, что в нем нет ни отступников, ни изгнанников, вынужденных скрываться из-за нарушенных ими законов? -- Нарушивших правила Цех лишает Силы,-- упрямо сказала колдунья. -- Или их убивают. _Я_же_знаю_. Маю ничего не оставалось, кроме как пожать плечами. Скорее всего, тот, кто расставил эти сети, не заставит себя долго ждать и объявится в самое ближайшее время. -- Посмотрим, -- сказал Май. Сначала догорел и погас один факел, за ним -- другой. В темноте колдунья захлюпала носом. Потом к ней присоединился ее приятель. Май и хотел бы им помочь чем-то, да самому ему нужна была помощь. К тому же, они оба ему изрядно надоели. Если б в его воле было выбирать себе спутников в приключения, он бы выбрал не таких. Поэтому он молча ходил кругами, пока совсем не устали ноги. Тогда он сел на солому и, сидя, заснул. В начале девятого утра сверху загрохотал и заскрипел подъемный механизм, и в каменную яму опустилась на цепях ненадежного вида досчатая площадка. Пленников подняли наверх. Два молчаливых, деревенского облика стража провели их под арочными сводами погреба, где хранились огромные бочки с вином. Потом, через колоннаду во внутреннем дворе, по которой тек сладкий запах приготовляющейся где-то неподалеку пищи, они попали на лесенку, которая вела в летние комнаты на верхний этаж, и в главные жилые помещения. Хозяин замка -- а они попали именно в замок, и не такой, как строят нынче, а замок древний, хоть и немного переделанный, чтоб скрыть почтенный возраст, -- хозяин его был высок -- чуть ли не с Мая ростом, довольно худощав, длинноволос, очень бледен, и, кроме того, верхнюю часть его лица скрывала маска с птичьим клювом на месте носа. Одет он был во все черное. Май смотрел на этого человека так и эдак. Несмотря на мужскую охотничью одежду, Маю казалось, что перед ним женщина. Грудь ее была великовата, чтоб ее можно было удачно прятать. Маленькая колдунья смотрела на создтеля мышеловки круглыми глазами. Она чувствовала. Май тоже чувствовал. Ветерок магической силы летал вокруг него, словно ощупывая, что за нежданный улов попал в сети. Наконец, изучение прекратилось. Май поправил свои растрепанные волосы и, со старательно напущенным равнодушием, поклонился. -- Итак, который из вас был с ней? -- голос вопрошавшего был нарочито груб, рука в перчатке ткнула в сторону колдуньи. Бывшей колдуньи. Настоящей колдуньей, как Май уже понял, сейчас здесь была другая. Да и вопрос был излишен. И так все ясно. Испуганный Максимилиан, переминаясь ногами в сползших чулках по выстланному камышом полу, пробормотал что-то не очень ясное насчет себя, про то, что он на три года младше Маддалены и вообще еще несовершеннолетний. Май сейчас очень не завидовал ему. Он представил, как бы выглядел сам, окажись он на его месте, и втайне радовался, что мальчик его опередил. Нехорошо это -- без штанов попадать в такие передряги. Большой удар по самолюбию... Затем внимание загадочного хозяина вновь обратилось к Маю. Май выдержал взгляд, сохраняя достоинство -- тот капитал, кроме которого ничем в этой жизни не владел. Ему не нравилось, когда его меряли _таким_ взглядом. Да и кому понравилось бы. Тем не менее, он чуть улыбнулся. Он был вежливым человеком. Щеки замковой колдуньи вспыхнули -- это Май увидел и под маской. Она сняла перчатку и показала ему свою руку, на кончике среднего пальца которой светилось пятнышко голубоватого огня. -- Ты _видишь_? -- спросила она. Ипполит Май кивнул. -- _Почему_ ты видишь? Он ответил спокойно. В конце концов, несмотря на явную неудачность собственного Дара, тайны из него он не делал ни перед кем и никогда, -- ну, разве что для успеха какого-то важного дела. -- В моем роду были ясновидцы. Предсказатели будущего. -- Ты можешь предсказывать будещее? Это было произнесено так, что Май удивился. Она хотела знать будещее? Зачем ей это? Май пожал плечами. Он вынужден был разочаровать ее тем, что и на этот раз сказал правду: -- Сожалею -- нет. Румянец под маской истаял. -- Прекрасно, -- сказала она.-- Можете убираться отсюда. Оба. x x x Их вывели через задний двор за стену замка и столкнули с насыпного косогора прямо так, как они были: Май в своем помятом парадном костюме, но без шляпы, без плаща и без камзола, а мальчишка -- в рубашке и чулках, которых до спуска с косогора у него было два, а после остался один. Почти в самом низу трявяного склона парень упал. Май подобрал его за локоть и поставил на ноги. Сам он лишь встряхнулся -- как отряхивается петух, случайно попавший под ливень, расправляя перья. Май уже зарекся про себя связываться в другой раз с колдунами, и желал очутиться быстрее как можно дальше от этого места. Это вам не придворная мышиная возня, не военные действия и не пустое интриганство. Способы этой игры ему, Маю, не нравились и, он ясно видел теперь: не подходили. Он попробовал, и понял, что это сложнее, чем кажется. Но деньги все еще маячат где-то впереди. Значит, надо поторопиться, пока в замке не пожалели, что отпустили их живыми. -- Не хнычь,-- сказал он хлюпнувшему было носом неудачливому герою-любовнику, потиравшему ободранные коленки. -- Со мной бывало хуже, и я это пережил. -- Правда? -- с робкой надеждой спросил Максимилиан. -- Правда. -- А Маддалена? Что с ней будет? -- Не знаю. Это их колдовские дела, пусть сами разбирают, что они не поделили. -- Но Маддалена больше не колдунья. Ее надо выручать! Май смотрел на него сверху вниз. В золотых кудрях Максимилиана запуталась черная соломенная труха. Вот тоже, херувимчик... -- Знаешь, милый мальчик, это не моя забота, -- сказал Май. -- _Я_ никого выручать не собираюсь. Я ухожу. Нас с тобой отпустили -- этого уже много. Ты идешь со мной или остаешься? Максимилиан сжал кулаки. -- Я должен ей помочь! -- Тогда -- всего хорошего. Май развернулся и зашагал через большой луг к лесу. Идти он решил на юг. Вернее, он ничего не решал. Просто, на юг вела та единственная дорога, которая, как он видел, шла от замка. Он не так много разглядел с насыпи. Зеленым морем раскинулся вокруг замкового холма залитый солнцем лес. И где-то очень далеко лежали синие горы в полосах тумана. Обилия дорог и деревень он не увидел, а, стало быть, и выбор был невелик. Через десять минут его догнал Максимилиан. Он бежал босиком и единственный свой чулок нес в руке. -- Я еще вернусь... Я отомщу... Тогда посмотрим, кто есть кто... -- некоторое время еще бормотал про себя мальчик. Потом он запыхался и примолк. Правда, мили через две пути Максимилиан сделал вторую попытку уговорить Мая вернуться и попробовать что-нибудь сделать для спасения Маддалены, красноречиво приводя примеры благородства из рыцарских романов, где отважный герой непременно побеждал злых колдунов и драконов во имя справедливости, а так же для того, чтобы имя его прославили в веках. Маю было неудобно, что на него смотрят, как на единственное в обозримой вселенной воплощение рыцарства. Если б мальчик знал, насколько благородная внешность бывает лжива -- особенно, когда пусто в карманах... В общем, плодить по свету обманутые надежды Маю сейчас в особенности не хотелось, он и так оставлял их на своем пути достаточно. Поэтому он этот разговор пресек. -- Не жди, что я сейчас поверну и брошусь освобождать твою плененную красавицу, -- сказал он. -- О последствиях надо думать прежде совершения поступка, а не после него. Ужель ты думаешь, случилось бы что плохое, если б ты женился на Маддалене? Никто не посмел бы вас красть со свадьбы. Напротив, весь колдовской Цех радовался бы вместе с вами. Ты сам себя поставил в сомнительное положение, имей мужество сам нести ответственность за содеянное. Максимилиан растерялся. Он пробормотал: -- А я-то что? Это она... Май даже приостановился на секунду. -- Ах, так она же еще и виновата?! Замолчи и не оскорбляй мой слух столь жалким оправданием. Я не желаю больше слышать от тебя ни слова. Весь последущий путь Максимилиан то отставал и смотрел назад, где за спиной быстро шагающего Мая остался колдовской замок, то бегом догонял старшего спутника и понуро брел немного в стороне от него. Веточкой, обмотанной чулком, он гонял от голых ног комаров. Лицо у него было страдающее и обиженное. Часа через два с половиной пути лесная дорога вывела их к развилке, где под сенью трех высоких дубов стоял длинный, прокопченый насквозь старый дом с облезшей вывеской над дверью. Как ни силился Май прочесть надпись, она не поддавалась. Он оглянулся, проверяя, с ним ли мальчик. -- Похоже на постоялый двор, -- сказал Май. -- Зайдем. -- А деньги? -- спросил Максимилиан. -- Я же сказал -- зайдем. Максимилиан больше не возражал. Они прошли мимо коновязи и загона для овец, поднялись на кривое крыльцо и попали в большую, темную залу, грязную и совершенно пустую, если не считать бродящую под столами одинокую курицу. Когда они входили, где-то в глубине дома громко звякнул колоколец, предупреждая хозяина о появлении гостей. Тем не менее, держатель заведения на глаза не показался -- ни сразу, ни через четверть часа. В итоге Май, которому надоело ждать, вернулся на порог и еще раз хлопнул дверью, чтобы хозяин, наконец, явил свой лик посетителям. Колоколец от такого непочтительного обращения прямо-таки захлебнулся звоном. И долгожданный хозяин появился. Лицо у него было опухшее, красное, с большим туфлеобразным носом, а голова обрамлена нимбом стоящих торчком нечесанных седых волос. От него пахнуло хлевом, чесноком, перегаром и чем-то жареным вдобавок, -- видно, с кухни. Он вытер руки грязной тряпкой и мрачно воззрился на Мая и его полуголого спутника. -- Доброе утро, любезный хозяин, -- приветствовал его Май. -- Нам бы поесть и раздобыть какую-нибудь одежду для вон того, -- он кивнул на Максимилиана, -- беглого покорителя женских сердец, чтоб ему можно было не стыдясь дойти до дома. Максимилиан до корней волос залился краской и скосолапил ноги. Суровый корчмарь кивнул и сделал Маю знак наклониться поближе. Май с вниманием обратился к нему. -- Полфлара, -- громко сказал корчмарь ему прямо в ухо, -- будет завтрак и все, что можно за деньги. Но деньги вперед. Май выложил на стойку серебряную монету, которая немедленно исчезла у корчмаря за поясом. И вскоре на столе появилось большое блюдо с мясным рагу, две деревянные ложки и кувшин с почти свежим пивом, а на скамью были брошены холщовые штаны, веревка для подпояски и плетеные сандалии. Май остановил корчмаря, когда тот хотел опять уйти. -- Скажите, уважаемый, -- спросил Май, -- как называется эта местность? -- Корчма "Три дуба",-- буркнул тот в ответ. -- Это я понимаю, -- сказал Май. -- А как называются окрестности? -- Для большей понятности он сделал широкий жест рукой. -- Окрестности? -- переспросил корчмарь и задумался, шевеля кустистыми бровями и многочисленными морщинами на лбу. Натянувший уже штаны Максимилиан оборвал его тяжкие раздумья новым вопросом: -- Что за замок лежит в пяти милях к северу отсюда? -- Замок? -- опять спросил корчмарь, на этот раз с удивлением.-- Ни к северу, ни к югу тут нет никаких замков. -- Но как же?.. -- Водит, -- объяснил своему юному спутнику Май. -- А ты как думал? Она нас водит. Чтобы мы обратной дороги к замку не нашли. -- Он вновь обратился к корчмарю: -- Уважаемый, сообщите нам, в таком случае, чьи земли мы имеем честь топтать? Вот тут корчмарю раздумывать над ответом было не нужно. -- Чьи? Земли благородного герцога граагского Зуммеля фон Хаузаля. Май прикусил черенок ложки. Герцогство Граагское. Среди приморских городов, да и в великоимперских землях оно пользовалось славой не то, чтобы дурной. Скорее, странной. Говорили, будто с суши оно больше, чем если плыть вдоль берегов полуострова морем. Говорили, будто это колдовской край, и будто сам герцог -- колдун. Говорили и другие чудные вещи, которым Май раньше не верил -- мало ли что наплетут да придумают. Верил ли он в них теперь? Пожалуй. Но все еще не полностью. А другие путешественники, побывавшие здесь, возвращались с известием, что ничего необычного в Грааге не видели. Конечно, они не видели. Для того, чтобы видеть, нужно с этой способностью родиться. Или же уметь так соврать, чтоб самому уверовать в собственные сказки. Корчмарь еще повертелся пару минут, сказал: -- Сдачу сейчас принесу, -- и исчез. -- А кто это -- она? -- спросил Максимилиан. Май только посмотрел на него. Рот у него был занят, чтобы отвечать. -- Тот, из замка? Который был в маске? -- Вот-вот, -- кивнул Май. Больше они на эту тему не разговаривали, пока блюдо перед ними не опустело. -- А что мы будем делать дальше? -- спросил его Максимилиан потом, подбирая куском хлеба остатки подливы. -- Если здесь все спокойно, останемся до завтра и отдохнем, -- сказал Май.-- Я устал, я запылился, я хочу спать. -- А я хочу обратно в замок, -- опустив взгляд на пустое блюдо сообщил Максимилиан. -- Ты должен потерпеть, -- сказал Май, который, к слову, совершенно и не был уверен в том, что здесь все будет спокойно: уж слишком редко сбываются мечты. Но он себе позволил помечтать еще: -- Доберемся до гавани, сядем на корабль, и через неделю ты будешь дома. -- А как же деньги? -- опять спросил херувимчик. -- Денег я тебе дам. Разумеется, в долг. -- А Маддалена? Май покачал головой. -- Ничем не могу помочь. -- Тогда я лучше вернусь. Май поставил на стол локти -- Ты не сможешь вернуться, -- сказал он. -- Почему? -- Спроси хозяина. Он не знает, где тот замок. И никто не знает. Дорога заколдована, никто не сумеет сказать тебе, откуда она нас сюда привела. -- Но почему?.. -- Да потому что. И хватит разговоров об этом. Колоколец при двери на этот раз смолчал. -- Серебром платишь? -- спросил от порога молодец с подобным хозяйскому носом-туфлей. -- Ну, давай посмотрим на твое серебро. -- И бирюльку с пояса тоже отдай, -- добавил корчмарь, топтавшийся в дверях кухни с пистолетом в руке. Смотрел он при этом на золотые часы Мая и целился примерно туда же. Все как всегда, с тоской подумал Май. В лесной глуши появляются двое неизвестных необычного вида. Оружия у них нет, денег мельче серебряного флара нет. Свидетелей, кстати, тоже нет. Никто их раньше здесь не видел. Что за беда, если никто никогда и не увидит их больше? Сказать спасибо, что поесть успел? -- Когда начнется, беги хоть в дверь, хоть в окно, -- проговорил он сквозь зубы хлопавшему наивными голубыми глазами Максимилиану, -- только быстро. Молодец от двери подскочил к Маю и приставил тому к шее нож. -- Ох, не терплю непорядочных трактирщиков, -- проговорил Май вслух и полез за кошельком. Вообще-то, деньги он загодя переложил в башмак, где в каблуке была для этого специальная полость, и сделал это еще в каменном мешке, ожидая рано или поздно чего-то подобного. В кошельке он оставил четыре монеты. Но вот часы ему было жаль. Они стоили почти четыреста флар и расставаться с ними Маю не хотелось. Однако, если не сложатся обстоятельства, он знал, что придется и их отдать. Жизнь дороже. Он перевернул свой пустой кошель, и монетки с жидким звоном раскатились по столу в разные стороны. Корчмарев родственник перебросил нож в другую руку и потянулся за крайней. Лезвие Май почувствовал у себя вместо горла уже чуть ли не на затылке. Тогда, стараясь ни на долю мгновения не упускать ощущение ножа, что удалось ему, к сожалению, не совсем, Май, сколько было силы -- а уж ее-то, к счастью, было много, -- ударил разбойника локтем в живот, одновременно ногой выбив из-под оцепеневшего Максимилиана стул и прошипев: "Дурак, кому сказано!" Бандит отвалился назад. Корчмарь от неожиданности подпрыгнул, выпучил глаза и вытянул вперед трясущиеся руки с пистолетом. Грянул выстрел, разнеся в щепки ножку табурета в трех шагах от Мая. А Май еще всерьез сомневался, что пистолет у него заряжен. Фигуру корчмаря заволокло сизым пороховым дымом. Максимилиан крикнул: "Помогите!" -- вскочил с пола и бросился наутек. Сидевший на полу позади Мая грабитель сипел что-то в адрес способностей корчмаря стрелять, когда рядом родной сын, которого можно запросто укокошить вместо ограбляемого. Май не стал выслушивать его словоизлияний по этому поводу, схватил со стола подвернувшуюся под руку монетку, -- не так он был богат, чтоб раздавать их направо и налево по первому требованию и, прижав ладонь к порезанной шее, бегом кинулся прочь. С улицы раздался заливистый разбойничий свист. На крыльце Май столкнулся с белым, как полотно, Максимилианом, который из корчмы выбежал, а куда деть себя дальше -- не знал. На большой ветке дуба обезьяной раскачивался какой-то мальчишка, -- наверное, он и свистел. А по дороге, меж редевших ближе к развилке лесных деревьев, к трем дубам летели, пригнувшись к шеям коней, с полдюжины всадников. Получившему что-то вроде невидимого подзатыльника Маю не пришлось гадать кто бы это мог быть. На секунду он растерялся. Он не знал, на что решиться. Что это за погоня? Чего еще от них хотят? И не сбежишь, не спрячешься, когда охоту ведет колдун. Делать было нечего. -- Ты как знаешь, а я умер, -- бросил он Максимилиану, шагнул с последней ступеньки крыльца и повалился в дворовую пыль кровоточащей раной всем на обозрение. Доверчивый Максимилиан ахнул и сел на землю рядом с ним. "Умер" Май честно. На то, что вокруг происходит, он не смотрел. Только слушал. Топот лошадей по двору. Позванивание шпор -- спешились. Отрывистый приказ осмотреться и подобрать лежащего. Оправдания корчмаря: "Милостивый государь, сын у меня сумасшедший, голоса слышит. Как вступит ему в башку, так за нож хватается, на кого хотите кинуться может. Сколько раз нас с матерью порешить пытался, чудом спасались..." Разговоры вокруг себя: -- Умер. -- Да нет же, дышит. -- Сажай на лошадь, довезем. -- А если не довезем? -- Госпожа Береника велела забрать, значит, надо забрать. Рана-то пустяковая. -- Много ты понимаешь в ранах. А если его насквозь проткнули? -- Ну, помрет, так помрет. Давай, поднимай. -- Тяжелый, что ты будешь делать... Потом, в приподнятом над землей состоянии, холодная ладонь на лице, на порезанной шее. Колдовство. За всю его жизнь никто не плел вокруг него столько колдовства, сколько в этот день. x x x Проснулся Май в замке. Стены его спальни были голы и унылы, потолок темен, камин нетоплен и паутинист, в воздухе сыро. Но простыни чистые и постель мягкая. Он осторожно потрогал шею. Потом ощупал ее внимательно с одной стороны и с другой, думая, что позабыл, где у него был порез. Обнаружить ему удалось лишь то, что ему не мешало бы побриться. Волшебство, будь оно неладно. Все эти штуки с перемещениями на расстояние в неделю пути, похищениями людей и предметов, подслушиванием чужих разговоров через три стены, превращением вина в уксус и уксуса обратно в вино щелчком пальцев, запутыванием чужих мыслей и дорог, и -- он не знал, на что еще способны колдуны, не то бы в сердцах припомнил, -- а, главное, с касательством к его, Мая, личному организму, вместилищу его бессмертной души, сильно перестали ему нравиться -- сразу и все. Одно дело смотреть на бывшего бродягу с севера, а ныне придворного колдуна какого-нибудь вельможи из Вертраны или Гольдока, который, с позволения своего господина, укрощает взглядом дикое животное. Другое дело -- очутиться в колдовском северном краю Грааги, где колдуны, как видно, не подчиняются никому и ничему, и побывать в шкуре этого бедного животного самому. Впрочем, он не должен был позволять себе сердиться. Обстоятельства таковы, что лучше бы держать характер под колпаком... Итак, где он? Заколдованный замок, заколдованный лес... Он читал такие сказки в детстве. Предвидел ли он утром, что сюда вернется? Пожалуй, да. Просто упрямо не хотел себе в этом сознаться. Беда была в том, что, пребывая в смятенных чувствах, -- напуганным ли, влюбленным ли, все равно, -- ему довольно сложно было разобрать, где проявляет себя его чудесный Дар предвидения, а где желаемое он принимает за действительное. Слишком много мыслей одновременно было у него в голове в такие моменты. С другой стороны, чем-то это было даже хорошо. Если бы он предвидел в своей жизни все и всегда, -- наверное, ему было бы впору пойти и утопиться... Из-за почерневшей от времени парчовой занавеси раздался голос, звучавший много мягче и нежнее, чем это было утром. И на этот раз Май ее не почуял на расстоянии. То ли уже привык к ней, то ли она прикрыла на время свою Силу на замок. -- Не понимаю, как мог такой здоровый бык, как вы, потерять сознание от простой царапины, -- тоном деревенской скромницы проговорила она и вышла на свет, на середину комнаты. Май мог ее рассмотреть. На ней было простое домашнее платье. Женское на этот раз. Теперь, когда Май видел ее без маски, он, позабыв свои нерадостные мысли, улыбался по-настоящему. Она была красавицей. От его улыбки на ее щеках расцвели розы, но взгляд она не опустила. -- Мне необходима ваша помощь, господин предсказатель, -- проворковала она заискивающе. Потом, видя, что собеседник не отвечает, добавила: -- Пожалуйста... -- и Маю почудилась в ее голосе виноватая нотка. Он был рад, что с ним заговорили по-другому. Однако, называться предсказателем он права не имел. Во всяком случае, перед колдуном, который может разоблачить обман и оттого разгневаться. -- Вы ошибаетесь, я не предсказатель, -- честно признался Май. Она мигом утратила смущенный и виноватый вид и погрозила ему пальцем, показав в опасной улыбке ровные краешки зубов. -- Не лгите мне. Я не догадалась сразу, кто вы, но все-таки, чуть позже, я это поняла. Я обманула вас, вы обманули меня -- мы квиты, не правда ли? Я редко прошу прощения, но у вас я его попрошу. Вы меня простите? Май склонил голову на бок, давая согласие. Вряд ли колдунья из замка была много старше обежской. Разве что года на два -- на три, подумал он. Но эта выглядела намного привлекательнее. Она подошла к нему и, с полминуты посмотрев и подумав о чем-то, осторожно уселась рядом с ним на край постели. Маю казалось, что длинное платье стесняет ее, в нем она чувствует себя неловко, и посему предпочитает занять одно место и не двигаться. Она немного сутутилась оттого, что была для девушки слишком высокого роста. -- Вы, господин, не признающий себя предсказателем, знали наперед все, что случится, и предупреждали ту маленькую негодяйку, когда вы были все в подвальной яме,-- предъявила свой аргумент колдунья. -- Обежка рассказала мне об этом. Май призадумался. -- Я ни о чем ее не предупреждал, -- попробовал возразить он. -- Будущее предсказывается немного не так, любезная госпожа Береника. -- А! -- она с торжеством подняла вверх палец. -- Вот вы и проговорились! Май покачал головой. Она слишком близко села, и он гадал, рассердится ли она, если прямо сейчас ее обнять. Очень уж лихо она показала себя в самом начале их знакомства. Но и близко уселась от его ладоней тоже. Впрочем, он видел, что, несмотря на показную простоту, это -- девушка из тех, к которым подбивают клинья хитро. Здесь более других годился испытанный им прежде, но очень уж мудреный способ: ни на чем не настаивать, не лезть напролом, но разбудить в ней желание самой пойти навстречу. Иначе результата не будет. Если ему в самом деле нужен результат. Май убрал от нее свои руки и сцепил пальцы поверх одеяла. -- Я могу кое-что предсказывать, -- все-таки сознался он. -- Но я не могу считаться предсказателем и не принадлежу ни к одному из Младших цехов, поэтому не называйте меня так. Настоящий предсказатель видит будущее других, но никогда -- свое. А я, кроме своего, какое-то другое вижу крайне редко. Она грустно вздохнула и опустила голову. Май тут же ее пожалел. -- И что за помощь вам требуется? -- спросил он. -- Нужно преодолеть одно пророчество,-- отвечала колдунья, -- так, чтоб оно сбылось и не сбылось одновременно. Май удивился. -- Но разве пророчество можно преодолеть? Когда оно сделано верно, оно сбывается, когда неверно -- нет. Что еще с ним можно сделать? -- А что толку разговаривать, если помощи от вас не будет? -- вновь вздохнула она, и Май понял, что она собирается встать и уйти. -- Может быть, я и смогу быть вам полезным, -- поспешил сказать он. -- Все-таки, в предсказаниях я кое-что понимаю. Расскажите мне, в чем дело. Вдруг у меня родится полезная мысль. Она помолчала немного. -- С пророчеством можно сделать самые разые вещи, -- наконец, произнесла Береника. -- Вот, слушайте... И она рассказала Маю весьма странную историю, в правдивость которой он мог бы и не поверить, поведай ему о таком кто-нибудь в южном Магребе или столичном шумном Франкофе. Он счел бы все это сказкой. Он даже забыл на некоторое время, что хотел Беренику тихонечко обнять. Дело было в том, сказала она, что тридцать лет назад в поместье, называемом странным словом Жмузырьки, в десяти милях от замка Ведьмин Холм, поселился странный человек. Прозывали его Нам Тибра, хотя на самом деле имя у него было другое, иноземное. Жмузырьки свои он получил по наследству от какого-то не то двоюродного, не то троюродного деда, и откуда приехал в Туманную Долину, никто за тридцать лет так и не удосужился узнать. И все бы хорошо было с эти соседом, -- исправно он платит налоги, не перекрывает дорог, не зарится на чужие земли, не берет лишней платы с арендаторов, и сам по себе человек он весьма ученый и вежливый, хоть иногда бывает вспыльчив, -- если бы не летопись Туманной Долины, которую он взялся вести. Занялся он вначале, как положено, изучением древностей, узнавал историю родов, перечерчивал генеалогические древа, брал почитать рукописи из домашних библиотек -- кто что написал о долине до него. Потом сел за свой труд. С древних времен он перешел на полудревние, потом на совсем недавние, потом на настоящие. А потом на будущие. И опять все бы было хорошо, если бы он просто сочинял будущее для Туманной долины. Но он его не сочиняет. Он его знает наверняка. И пишет. И все сбывается, как он пишет, слово в слово. Мало того, когда он с кем-то ссорится, он специально сулит ему несчастья, и они приходят, если человек вовремя не обнаружит предписанное и не обойдет слова Нам Тибры какой-нибудь хитростью. Великую тайну из своих трудов, к счастью, господин Тибра не делает. То есть, так просто почитать написанное он не позволяет, конечно. Он говорит, что труд еще далек от завершения и читать его рано. Но, если кто умеет смотреть на расстоянии, а в Туманной долине это умеет чуть ли не каждый, -- читать только умеют не все, -- он может взглянуть на те страницы, которые Нам Тибра оставляет открытыми, когда его самого нет рядом. А ей, Беренике, однажды даже удалось перевернуть одну страницу... Тут Май ее перебил, спросив, почему же только одну. Она немного смутилась. Оказывается, она не была такой уж могущественной колдуньей, как сумела показать с утра. Она всего лишь притворилась. Сама она только путала дорогу. Фокусы с перемещениями ей помогал делать, вернее, делал за нее, ее учитель, настоящий маг Старшего Цеха, господин Бернгард Пелерин. Они объединяли Силу через два колдовских камня. То-то Май подивился точности, с которой перемещения были совершены. -- Понятно, -- кисло усмехнулся он. Береника вернулась к рассказу. Но пусть не думают, что она не сможет сделать того, что ей нужно. Она упряма и всегда добивается своего. Она прочитала предсказание Нам Тибры на будущий год. Предсказание гласило: "В году 1757 в замке Ведьмин Холм сменилась династия. Новый наследник был рожден от человека, имя которого у всех на устах, которым восхищаются и кого до времени называют в Туманной долине величайшим чародеем всех времен и народов." Отец Береники и сама Береника все продумали. Самой ей пытаться снискать колдовскую славу было бы смешно. После того, как она вернула Бернгарду Пелерину колдовские камни, она не может даже разогнать мышей. Май опять ее перебил: каких мышей? Оказалось, бывшая обежская колдунья заговорила всех мышей в замке, -- на это у нее Сила осталась, -- и они теперь сидят в спальне Береники и на ее вещах. Прогнать их Береника не может, потому что не знает мышиного отговора, а кошку заговоренные мыши не боятся. Так что, скорей всего, снова придется просить помощи у господина Пелерина. Итак, они с отцом решили, что, раз замок ждет перемена династии, пусть хотя бы династия будет родственной. Вот они и придумали подарить Ведьмин Холм кузену Береники Бартелю Фрею, а величайший чародей всех времен и народов -- та маленькая мерзавка, которая сидит сейчас в башне и повелевает мышами. Она выйдет за кузена замуж -- ведь в предсказании не сказано, мужчиной должен быть чародей или женщиной. А уж знает про обежскую колдунью доподлинно каждая собака в долине -- после того, как та прищемила хвост одному самонадеянному колдунишке из Феркертхазе, пытавшемуся с ней тягаться. -- Что же, по-вашему, будет, если никто не станет заботиться о выполнении пророчества специально? -- выслушав ее, спросил Май. Она пожала плечами. -- Оно исполнится само и каким-нибудь не самым лучшим для нас образом. Например, прилетит черный колдун Ююм с ледника, выживет нас отсюда, а в замке разведет гнездо своих нетопырей. Это стало бы большой бедой для всей округи. Понимаете? -- Более или менее, -- сказал Май. -- Но я никогда еще не слышал, чтобы так вольно относились к предсказаниям. Она махнула рукой. -- Да что вы, это очень просто. Для Туманной Долины -- обычное дело. За Тиброй смотрят много лет, все привыкли и уже научились, как действовать, когда он обещает вещи непонятные и злые. Главное, чтобы все в точности совпало с его записью. И опять начались удивительные сказки. За долгие годы случаи в долине бывали самые разные. Лет пять назад приезжал навестить родню один ученый человек, повздоривший с Нам Тиброй из-за того, что подстрелил на охоте улетевшего у Тибры павлина, которых тот для красоты разводил в своем имении. Человек этот жил при герцоге в Грааге и занимался писанием пьес и музыки для придворного театра. Тибра со зла пообещал, что сказанный человек к осени непременно провалится и долго не сможет выходить в свет. Тот бросил музыку, бросил пьесы, засел дома, дабы переждать время до осени и избежать провала своих сочинений и непременной за тем герцогской немилости, ибо истолковал предсказание именно так. И что бы вы думали? В последний день лета он полез в погреб, который у него дома перестраивали, провалился сквозь некрепкое перекрытие и сломал себе обе ноги. В Туманной долине так и жили. То обманут Тибру, то он кого. Пообещает трактирщику молнию в самую высокую крышу дворовых построек -- тот водрузит на дерево скворечник, и молния попадает в него. Крестьянину предскажет падеж домашнего скота, тот вовремя продаст стадо, и передохнут у него дома мыши да клопы. Напророчит рогатое чудище в пруду -- наденут на бревно коровий череп, да пустят плавать. Вовремя подсмотреть, что он пишет, иметь в голове немножечко смекалки -- и можно ничего не бояться. Все это было странно и забавно. -- Это вроде игры, -- сказала Береника, кивнув, словно прочитала мысли Мая. -- Как шахматы. Вы умеете играть в шахматы? Нам Тибра сделал свой ход. Следующий шаг за нами. Так что вы мне посоветуете, послушав, что у нас здесь происходит? Май потрогал место, где на шее у него должен был быть порез. -- Тот способ предсказаний, которым занимается ваш Тибра, называется "карта острова", -- объяснил он. -- Предсказания, сделанные по такой схеме, не являют жесткой последовательности и взаимосвязи событий. Их можно рассматривать как карту тропинок, на которой указана точка отправки и конечный пункт путешествия. Дорогу, по которой идти, выбираете вы сами. Но остров есть остров, его вам не покинуть. -- Если мы не можем улететь,-- сказала Береника. -- А вы можете улететь? -- Мы пока не хотим. -- Значит, ищите другой путь. Предсказания по типу "карта острова" не дают возможности заниматься их детальным толкованием. Стало быть, я не знаю, каким образом еще возможно оказать вам помощь. Береника посмотрела на него, и глаза ее хитро блеснули. -- А я знаю, -- тихо сказала она. -- И как?.. -- Вы предсказываете себе? Значит, вы должны принять участие в событиях. -- Но меня ждут неотложные дела на Северном берегу, -- обеспокоился Май.-- Мне нужно возвращаться в Котур. Она досадливо тряхнула головой. -- Я уже все сосчитала. До Северного берега неделя пути, если кораблю не помешает шторм. Свадьба послезавтра. Вы задержитесь на пять дней или даже на неделю, и господин Пелерин вам это возместит. Я попрошу его. Мои просьбы он обычно исполняет. -- Она соскочила с постели и снова подняла кверху палец. -- Спускайтесь к ужину и сообщите нам свое решение. Хорошо? -- Хорошо, -- ответил Май. -- Вы не сердитесь, что утром я грубо выгнала вас из замка? Мне нужно было, чтобы вы бежали немедленно и как можно дальше, иначе я не удержала бы клубок дорог. Пожалуйста, не говорите об этом моему отцу, он не одобрит моего поступка. И так придется оправдываться: мы обещали ему, что обойдемся без свидетелей. Договорились? -- Договорились, -- вздохнул Май. Высокий, как колодезьный шест, очень вежливый человек с медленной рассудительной речью, Иоганн Фосс, отец Береники, вернулся в замок к вечеру и привез с собой из Феркертхазе тамошнего аббата, ради которого и пускался в путешествие за Туманный Пояс -- в долине своего священника не было. Маю довелось услышать его наставления дочери перед выходом к ужину: никаких фокусов с огнем в камине, никакой жабы в вине; если сами собой начнут двигаться стулья -- Береника сядет до окончания свадебных торжеств в башню под замок. Его преподобие -- пожилой человек, если нет почтения к его сану, следует уважать хотя бы его возраст и обойтись без ребячества и этих глупых забав. Не должно быть никакого колдовства, когда господин аббат в доме, или, по крайней мере, пока он не спит; и никакой мальчишеской одежды. Береника знает, как должна выглядеть и вести себя девица из порядочной семьи? Если ей вздумается опять изображать из себя пастушонка, ее, как пастушонка, отец ознакомит с вожжой на конюшне. Решается серьезный семейный вопрос. Ясно? Да, папа. Ни Маддалены, ни Максимилиана Май в это вечер за столом не увидел. Представленный отцу Береники и его преподобию аббату Доппельмайеру, он сидел за огромным столом и терпел всеобщие пристальные взгляды. Он больше не улыбался; напротив, был подчеркнуто серьезен. Разговор завел аббат и стал рассказывать, как всемогущий Господь использует к славе своей чудеса, творимые через земных созданий. Май где-то посередине сумел-таки вставить, что он ненастоящий предсказатель и не принадлежит Младшему цеху. На что услышал немедленно, что всякий цех -- суть богомерзкое объединение, созданное не от Бога, но самовластием людей. В то время, как иного вожатого, кроме молитвы и помощи Божией, сподобленному Дара человеку нечего желать. "Молитесь, сын мой, -- сказал Маю аббат, -- и десница Всевышнего наставит вас на путь праведный, а сатана вкупе со всем злом бегут ваших дел и помыслов, и не будет вам от этого ничего, кроме добра." В то же время Береника Фосс так усердно строила ему умильные глазки и так вертелась на стуле по другую сторону стола, что решимость Мая уезжать поколебалась. Он обнаружил что желание остаться и посмотреть, чем кончится вся эта кутерьма, прочно утвердилось в его мыслях и успешно конкурирует с желанием немедленно ехать в Котур за деньгами. Иоганн Фосс вежливо ждал, пока гости покончат с собственными разговорами. Потом он начал обещать. Обещания Май получил от него самые различные -- от приглашения стать почетным гостем на бракосочетании, достойной оплаты трудов вне зависимости от их результата, и до возвращения известным способом (взгляд в сторону аббата -- понимает, о чем речь? не понимает? и слава Богу) или в Обеж, или куда Май пожелает направиться по окончании торжеств, а так же создание ему всех возможных и невозможных удобств до этого времени. Май переводил взгляд с Береники на ее отца, затем на аббата и снова на Беренику. Похоже было, его решили удержать в замке во что бы то ни стало, будь даже его желание ехать в Котур самым подлинным предвидением, что случались когда-либо на земле. Вера этих людей в возможности предсказателей была очень велика, и труды Нам Тибры премного тому поспособствовали. Маю ничего не оставалось, кроме как сказать, что, раз его так настоятельно просят, он, разумеется, остается. x x x Утро заливало окрестные леса ясным светом, туман стелился низинами и вдоль пояса гор, а Май был вынужден этой картиной любоваться. В комнате его происходила энергичная перестановка. Одно мылось, другое чистилось толченым кирпичом и щеткой, третье взбивалось и перетряхивалось; стелились на пол ковры, развешивались занавеси, вносилась и выносилась мебель. Наблюдательный взгляд мог бы отметить, что и во многом другом внутри Ведьмина Холма произошли большие перемены. Уборка везде, это во-первых. А во-вторых -- Маддалена, маленькая колдунья из Обежа, с хозяйским видом расхаживала по покоям и производила осмотр почти уже принадлежащего ей имущества. Максимилиан, убитый горем, весь вечер накануне просидел на кухне. Ночью, как отбыл ко сну аббат Доппельмайер, херувимчик был магическим путем отправлен домой, в Обеж. Ему дали с собой письмо, в котором содержалось известие для начальника городской стражи, что его дочь выходит замуж за богатого и знатного человека, не нужно беспокоиться за ее судьбу и можно даже не беспокоиться о приданом. В обмен в замок прибыл дорожный сундук Мая, его коробка с шляпами, а так же случайно умыкнутый из пансиона, где это все хранилось, стул. Забрав этот стул утром в свое распоряжение и разыскав среди вещей бумагу, дорожную чернильницу и очки, Май удалился от суеты слуг, спешащих лить воду, все скрести и перестилать, прочь, на галерею второго этажа, что вела к летним комнатам. На широких перилах балюстрады установил чернильницу и развернул перед собою чистый лист. Был промежуток между утренним кофе и завтраком, и про Мая, казалось, ровным счетом все забыли. Он воспользовался паузой в событиях, чтобы порассуждать, что он имеет. Он приглашен на свадьбу и нанят для услуг по предсказаниям -- и получалось, что он здесь не господин и не слуга. Исходя из того, что Май успел увидеть и узнать, он мог уже вполне трезво сказать себе: Ипполито, эти люди склонны улаживать свои собственные дела, а вовсе не твои, как ни путайся ты