у них под ногами, чтобы участвовать в событиях. И что ты надеешься найти здесь из непотерянного тобой? Ведь деньги, обещанные тебе -- в Котуре... Однако, эти вопросы в разговоре с самим собой он тщательно постарался обойти. Он даже специально закрыл внутреннее зрение, хотя по обязанности предсказателя должен был держать его открытым. Зрением внешним он окидывал замок -- небольшой, не бедствующий, но, в то же время, не роскошный, и помещенный словно бы нигде. Здесь по другую сторону стен -- ухоженный луг, с юга дорога, с западной стороны пасутся овцы, на востоке развалины монастыря, на севере дымит кузня. Дальнейшая перспектива теряется в зеленых волнах леса; слои тумана -- в низинах гуще, прозрачней на холмах, -- и все те же полуразмытые синие горы, а какое до них расстояние -- неведомо за полосато-туманной далью. Где-то, не очень далеко, судя по долетающим иногда с ветерком звукам музыки -- деревенский праздник, но где -- не видно... Май даже на какое-то время зачаровался. Волшебная долина действовала на него умиротворяюще. Моменты тишины (если повернуться спиной и не обращать внимания на предпраздничный переполох в замке) в его жизни встречались так редко, что он не знал даже, благодарить ли за них небо, или их пугаться и, не останавливаясь, сломя голову, бросаться бежать дальше. И надо было уделить хоть чуть времени тем обязанностям предсказателя, которые на него вчера возложили. Хотя бы из интереса. Этой ночью, ему, например, приснился красивый и странный сон. Ему снились ожившие злые деревья, крылатый конь с белыми глазами, полная внутри муравьев тыква, которая затем разбилась, и огромный лакированный глобус, на котором вода была сделана черной, а суша ослепительно белой. Он видел иногда во снах приметы, по которым мог читать будущее яснее, чем по предчувствиям, посещавшим его наяву. К тому же, восприятие его сильно обострялось, если вблизи творилось кем-то волшебство. Так вот: он был уверен, что запомнившиеся ему вещи из сна имеют значение; только какое -- было неясно. Он зарисовал их, как видел, в последовательности появления, на свой лист и стал подбирать толкования. За этим занятием его и застал приезд в Ведьмин Холм кузена Береники Бартеля Фрея. Заслышав топот по деревянному настилу у ворот, Май поспешно сдернул с носа очки и упрятал их в футляр. Лейтенант лейб-гвардии его герцогского высочества Бартель Фрей влетел во двор замка на взмыленной лошади. Первой из домочадцев навстречу ему выбежала Береника, и, едва тот соскочил на землю и бросил слуге поводья, повисла у лейтенанта на шее. Май отчего-то ждал, что кузеном Береники будет тот самый граагский моряк, которого он видел в Обеже. На самом-то деле Бартель Фрей оказался совсем другим человеком. Он был в возрасте лет двадцати пяти, среднего роста, отлично сложен, и во всем остальном замечательно хорош собой: мягкие каштановые кудри, орлиный взор, чеканый профиль... Следом за дочерью, во дворе появился сам Иоганн Фосс, шуганул Беренику, взял племянника под руку и неспешно повел к лестнице. Береника вилась рядом, заходила то спереди, то сбоку, была бы кошкой -- терлась бы в ногах. Они все время говорили о чем-то, лейтенант смеялся. Май встал со стула и прошел немного ближе к ним -- они двигались в обход замка внизу под галереей, где находился он сам. Так Май узнал, что в двух часах пути вслед за лейтенантом целым обозом едут гости и множество вещей. Еще -- что у Иоганна Фосса молодая жена по имени Амелия, и ей Бартель Фрей помог собраться и отправиться из Грааги в путь. Затем, предполагая, что вскоре нужно будет спуститься в столовую, Май собрал письменные принадлежности и отправился было к себе, чтобы снять халат и одеться. Лейтенант окликнул слугу, что водил по двору его лошадь, оставил Беренику с отцом и вернулся забрать что-то с седла. Май, уже входя в одну из растворенных для проветривания гостевых комнат, обернулся в дверях. Тут-то зоркий лейтенант его и приметил. Может быть, ничего дурного не случилось бы, если б Май, не обращая внимания, шел себе своей дорогой. Но Маю вздумалось остановиться и дослушать разговор, пока его еще можно было слышать. "А это что за кобель? Что он здесь делает?" -- достиг ушей Мая голос лейтенанта Фрея. Последовал укоризеннно-приглушенный ответ Иоганна Фосса, содержавший его, Мая, имя. Потом лейтенант сказал: "Та-ак." И остался только замедлившийся звук шагов. Май запнулся о порог, наступил себе на полу халата и чуть не выронил очки. Он был знаком с граагцами, хотя ему и не доводилось никогда бывать в Грааге. А известность такого рода, как у него, в первую очередь, особым образом распространялась среди армейской молодежи. Именно там Май всегда обнаруживал множество завистников, почитателей и даже подражателей. Слава Богу, от комментариев лейтенант воздержался. Пока. Надо будет припомнить ему это. Но и кобеля припомнить будет надо. Не обязательно быть предсказателем, чтобы понять, к чему может привести их с лейтенантом близкое знакомство. Май решил, что все-таки должен уезжать. В коридоре перед своей комнатой он столкнулся с бегущей куда-то Береникой. Май остановил ее за руку. -- Доброе утро, Береника, -- сказал он. -- Подождите минутку, я должен сказать вам что-то важное. -- О предсказаниях? -- Не совсем. -- Ах, вы же видите, я очень спешу! К нам едет сорок человек гостей из столицы, а еще будут собираться из окрестных имений. Пустите же, у меня дела! Май разжал пальцы, освободив тонкое запястье, и Береника, подхватив юбки, дунула прочь с такой прытью, что вслед ей в солнечном луче столбом взвихрилась пыль. Май, повернув голову, проводил ее взглядом. Что -- похоже, ему предпочитают дурно воспитанного солдафона? Или она считает, что, наняв его предсказывать за плату, к нему можно относиться как к лакею? Нет, он это исправит. Если здесь не знают, кто такой Ипполит Май, он может им это показать. x x x Чувство, которое он испытывал, было подозрительно похоже на обиду. Он не привык, чтобы его вот так не замечали. Он никогда никого не интересовал как предсказатель. Что за новости? Что за беда? Неужели он стареет? Не может такого быть. Еще рано. Просидев около полутора часов перед зеркалом и поняв, что пристойным образом причесан этим вечером он все равно не будет, Май пригорюнился окончательно. Слугу своего, с которым за год проехал полконтинента, он, хоть и жаль было, рассчитал еще во Франкофе, потому что нужно было послать матери денег, денег было мало, а путешествовать в одиночку хоть и не очень удобно, зато обходится дешевле. Бесстыжие служанки хихикали, что гость вертится перед зеркалом, как девица на выданье, пока Май не рассердился и не прикрикнул на них. "Пес с ним, деревня есть деревня," -- стараясь заглушить досаду, сказал он себе в конце концов. Он и побриться-то успел чудом. Едва прибыл свадебный поезд, началась суматоха, все хотели с дороги мыться, сразу кончилась горячая вода, не хватало посуды -- в ход пошли уже и лоханки из прачечной, и тазы с кухни, -- Май видел, как с руганью об очередности все это разносилось по комнатам для гостей. Окончательно убедившись, что приличного вида он сегодня не приобретет, Май выпроводил служанок и вскрыл тайник в своем многострадальном туфле. Взвесил деньги на ладони и переложил их в кошелек. Тут, конечно, все идет кувырком, и собирается не Бог весть какое общество, но играть станут наверняка, а, значит, можно будет приумножить капитал, думалось ему. Хоть чем-то нужно же себя утешить... Когда в нижней гостинной пробило семь, а за окнами появились первые признаки приближающихся сумерек, Май завел свои часы, последний раз поправил перед зеркалом жабо, взбил щелчками кружева манжет и спустился к гостям. Их собралось не сорок человек -- гораздо меньше; сорок их могло бы быть вместе с прислугой, которую большинство приглашенных привезло с собой. Мая представил гостям хозяин дома. Другие были представлены ему. Среди них пристутствовали люди уважаемые и знатные, Май даже встретил давнего знакомого, маркиза фон Валлентайна, у которого как-то выиграл в одну ночь полторы тысячи флар, -- дело было, кажется, в Гольдоке. К радости Мая, маркиз не затаил на него зла, а, наоборот, принял его, как старого приятеля. Маркиз был в возрасте преклонном, влиятелен при дворе, очень богат, и лучшей рекомендации для прочих, нежели его расположение, для Мая здесь представить было трудно. Малышка Маддалена сидела за столом против Бартеля Фрея, за весь ужин не промолвила ни слова и ни разу не подняла от тарелки глаз. Ее помыли, причесали, одели подобающим образом, но все ж среди аристократов гляделась она простовато, сразу было заметно, что происхождения девушка невысокого, а светского воспитания ей хватает только на то, чтобы сидеть, будто аршин проглотив. Зато Амелия Фосс, блистала красотой и остроумием. Их с Бартелем взгляды то и дело встречались; и Май решил, что они, должно быть, любовники. Береника оказалась упрятанной от Мая за вазой с цветами, изголодавшиеся в дороге гости усердно налегали на угощение, и беседа в основном поддерживалась Амелией и аббатом. Иоганн Фосс вставлял в разговор ничего не значащие замечания, да Береника приговаривала сидевшим по обе стороны от нее старичкам и старушке: "Кушайте, господа, кушайте, все очень вкусно." Впрочем, вино из замкового погреба быстро поправило дело. К концу ужина усталость и скука развеялись. Гости перешли в другую залу. Специально приглашенный музыкант сел за клавесин, и Бартель Фрей взялся учить Беренику новым па из придворных танцев. Зажгли еще свечей, открыли балкон. С улицы прибежала свора борзых и разлеглась на полу перед камином. Май делал вид, что ему вообще нет дела до женщин, хотя это было не в его правилах. Это у него называлось "ловить ворон". Ему давно пора было кого-нибудь присмотреть. И он выбрал Беренику, но с Береникой что-то было не так. Он наблюдал за ней, но заметил только, что и на Бартеля Фрея, к которому Май, было, ее приревновал, она смотрит так же отчужденно, как на него самого. Маддалена после того, как все встали из-за стола, забилась в какое-то кресло в углу и напряженным взглядом следила за женихом -- наверное, ей не стоило мешать. Самой яркой звездой среди собравшихся дам была, без сомнения, молодая жена Иоганна Фосса, но она то с лаской смотрела за Бартелем, то с плохо скрытым раздражением -- за Береникой. Май не хотел бы попасть в неловкое положение именно из-за этой женщины, хотя с ней-то найти общую тему для беседы ему было бы проще всего. Прочие кандидатуры оказались либо уж слишком юны, либо, напротив, уже недостаточно. Правда, были еще две симпатичные сестрички подходящего возраста, но, так как они оказались близнецами, Май пока не мог отличить одну от другой, махнул на все рукой и отправился за карточный стол, решив, что все же лучше дать себе лишнее время осмотреться, чем сгоряча попасть впросак. Чутье подсказывало ему, что этот вечер будет долог. За картами собрались хозяин замка, маркиз, аббат, некий невзрачный господин, отчего-то называвший себя баснописцем, отставной полковник, у которого -- Май ясно слышал -- при ходьбе скрипела коленка, и две презабавные старые перечницы, увешанные бриллиантами, сильно похожими на фальшивые. Аббат сел спиной к залу, Май наоборот -- к окну. Ставили вначале немного. Май осторожничал и оставался при своих. Баснописец выиграл у фальшивых бриллиантов, маркиз -- у аббата. Жульничать Май считал для себя зазорным лет с двадцати -- зачем нужен обман, который может разоблачить нелепая случайность, если у него есть Дар? Нужно всего лишь присмотреться к партнерам, их игре, и, главное, к их деньгам: не судьба ли им сменить хозяев? На двух диванах у дальней стены гостинной дети и дамы в обществе Бартеля Фрея играли в фанты. Кому-то уже пришлось лезть под стол и под общий хохот показывать, как поет апрельская кошка, потом там читали стихи наизусть, объяснялись в любви мраморному фавну на каминной полке и даже, с визгом и при поддержке отважного Бартеля взбирались на балконную балюстраду и шли от одного углового вазона до другого. Кому-то выпало хлопнуть веером аббата по макушке, но со смехом и шутками предложение было отклонено, а нечестный участник изгнан из круга играющих. Когда внимание дев старых, дев юных, а так же их наперсниц и мамаш, было увлечено описанными подвигами, а картежников занимали карты, Май успел заметить, как сахарница парит над столом, а сахар в ней меняет окраску. Он тут же поставил удачно и взял банк. Он был доволен -- легко предвидеть, когда рядом колдуют. Немедленно к нему подошла Береника. -- Господин Май, в нашей игре только один мужчина, а за вашим столиком их много, -- сказала она. -- Не согласитель ли вы на некоторое время покинуть это общество и присоединиться к нашему? И протянула ему шляпу, в которой лежали фанты. Май улыбнулся, попросил прощения и вышел из-за карточного стола. Шумной стайкой вокруг шляпы столпились дети и девицы, подошел лейтенант Бартель, смерил Мая взглядом и выбрал фант. -- Разворачиваем! Разворачиваем! -- защебетали юные создания вокруг Мая. Он развернул. "Поцеловать в губы того, у кого фант внутри окажется розового цвета" -- было написано там. Все стали показывать друг другу развернутые чистые бумажки. -- Что у вас? -- спросила Мая Береника. Май не был совершенно уверен, что это не нарочно подстроенная ею шутка, но подозрение на нее все-таки легло. Розовый фант был у Бартеля Фрея, успевшего усесться на диван между Амелией и одной из сестер-двойняшек. Май подошел, позволил лейтенанту прочитать свой фант. Амелия, тоже взглянувшая туда, до непристойности громко расхохоталась. -- Вам нравятся детские игры, лейтенант? -- спросил Май, наблюдая замешательство молодого вояки, и, не дав тому опомниться, наклонился, сильно прижав его плечи к дивану, и оделил таким поцелуем, что Бартель Фрей, точно застигнутая врасплох невинность, брыкнулся и начал вырываться. У бедной Амелии из глаз градом покатились слезы, размывая искусный грим, Береника надела на голову шляпу из-под фантов и без сил повисла на спинке стула, дети визжали, близнецы икали от смеха, аббат обернулся и спросил: "Что там такое?", старые дамы раскудахтались, словно куры, в жилище которых пробрался хорек. Май тоже рассмеялся. Не смешно оказалось только Бартелю Фрею. -- Идите за стол к картам, лейтенант, -- великодушно предложил Май, полагая, что месть его свершилась. -- Я вас избавлю от этой мороки, взяв бремя героя на себя. Бартель вскочил. Лицо у него было таким, что приступ смеха у всех не прекратился, а, наоборот, усилился. Теперь уже и Май, не имея возможности остановиться, утирал с глаз слезы. Кто-то опрокинул на стол вазу с фруктами, залаяли собаки. Иоганн Фосс постучал тростью по каминной решетке и прервал это безобразие, обратившись почем-то к дочери. Он сказал: -- Береника, по-моему, ты ведешь себя неприлично. И тут Мая стукнуло. Смех пропал. Он с трудом перевел дыхание и смахнул слезинку. У него даже не было его обычных сомнений. Он увидел очень хорошо: все вокруг -- лишь декорации к спектаклю; пьеса, которую автор взялся писать, не зная толком, чем она закончится, да так и не сподобился закончить. А в жизни, просто в жизни, ничего не произойдет, ничто не изменится. Для реальных событий все, что творится вокруг не имеет никакого смысла. Он хотел сказать: "Береника, не будет свадьбы, а если и будет -- она ничем вам не поможет". Но не сказал. Эти слова надо было произнести раньше. Вчера. Или сейчас -- но не при всех. Поэтому вслух Май сказал вот что: -- Если эта игра неприлична, быть может, стоит сыграть в какую-нибудь другую? Его потянули сзади за локоть. Возле него стояли близнецы и, не мигая, смотрели на Мая. -- Давайте просто побеседуем, -- предложила одна. -- Вы, вероятно, очень интересный собеседник, -- добавила другая. -- Бартель сказал нам, что вы знаменитый путешественник, -- продолжила первая. -- Расскажите нам о ваших путешествиях, -- подхватила вторая. А Май сразу подумал, что две женщины в постели -- это вдвое лучше, чем одна. -- Извольте, -- согласился он. Он сел на прежнее место Бартеля Фрея возле томно откинувшейся на подушки Амелии и стал рассказывать о граде святой Елены, вновь завоеванном тюрками, о гаремах, красавицах востока и о странных взглядах той далекой страны на любовь и на брак. Ему хотелось привлечь внимание Береники. Но она, хоть и сидела близко, и делала вид, что слушает Мая, на самом деле прислушивалась к чему-то вне гостинной и даже вне замка. По тонкому ветерку Силы Май понял это. На секунду ему подумалось, что у девчонки какая-то своя игра, отличная от игры ее отца и рассказанного Маю плана, но близнецы уже почти висели у него на шее, события входили в привычное для Мая русло, и мысль эта им быстро и без сожаления забылась. Зато его рассказом живо заинтересовалась Амелия. -- А может ли мужчина равно любить трех или пятерых женщин, как если бы это была одна? -- спросила она. И Май только было хотел развернуть широкое философское и логическое обоснование такой любви, как его прервал Бартель Фрей. -- Правду ли говорят про вас, что вы не играете в карты без обмана? -- громко спросил он. Все в гостинной замолчали. Кто посмотрел на Бартеля, а кто -- на Мая. Даже Береника сделала на мгновение вид, что присутствует именно здесь, а не где-то в другом месте. И Май как-то неожиданно для себя обнаружил, что держит придвинувшуюся к нему Амелию за руку. Он отпустил руку хозяйской жены и поднялся. -- Желаете проверить, лейтенант? -- поинтересовался он. -- Хотелось бы, -- отвечал Бартель. Май взял свободный стул и подошел с ним к карточному столу. Он делал неправильно. Он знал, что поступает не так, как следовало бы поступить. Но он был застигнут необходимостью сохранять свое обличье. Ах, если бы здесь его совсем никто не знал. Ах, если б выглядел он, как тот невзрачный баснописец. Увы. Даже знание будущего не избавляет от обязанности делать ошибки. Слишком много зрителей ждало от него решительного шага. Аббат взял в руки колоду, но тут же вернул ее на стол, увидев, сколько денег Май достал из кошелька. -- Это не по моим доходам, -- с сожалением вздохнул он. Сдавать карты взялся Иоганн Фосс. -- Береника, ты не могла бы последить, честно ли ведется игра? -- невежливо спросил Бартель. -- Это излишне, -- вмешался в разговор старый маркиз. -- Господин Май снискал свою репутацию не низким шулерством, уверяю вас. Его игра -- искусство. Безразличный взгляд Береники скользнул по играющим и вновь обратился в никуда. Кто-то там был за стенами замка, с кем она вела неслышную другим беседу, или даже спор, -- Май мог бы в этом поклясться. Впрочем, тех почти неощутимых течений Силы, что овевали ее и кружились по гостинной, ему было достаточно, чтобы чувствовать полную уверенность в себе. Май взял свои карты и назвал ставку. Через четверть часа банк перешел к нему. Фальшивые бриллианты и баснописец переглянулись между собой и дружно встали из-за стола, сказав, что им, пожалуй, пора спать. Полковник задумчиво поскрипел коленкой и решил испробовать счастье еще один раз. Но на большее его не хватило. Май составил монетки перед собой в три аккуратных столбика. Его капитал составлял теперь около трехсот флар. Он выдвинул на середину стола сто. На лице Иоганна Фосса явственно читалась тревога за собственный кошелек. Маркиза охватил азарт. Бартель ничего еще не понял. Он вытряхнул перед собой все, что принес. Денег ему пока хватало. Он тоже поставил сто. -- Не играйте с ним, Бартель, он предсказатель, -- сказал Иоганн Фосс. -- Он не предсказатель, он обычный мошенник, -- отвечал Бартель. Май усмехнулся. -- Я воздержусь, -- сказал тогда Иоганн Фосс. -- Не играйте со мной, Бартель, вам на роду написано во всем мне проигрывать, -- поддразнил лейтенанта Май. Красавец Бартель упрямо сжал губы. Маркиз взялся сдавать. Дамы на диване спорили о возможности любви в гареме. Близнецы были за, Амелия против. Маддалена, кажется, заснула в своем кресле. Май улыбался. Для начала он проиграл Бартелю пятьдесят флар, тот очень обрадовался и попался на крючок. Затем Май выиграл четыреста, и Бартель остался с двадцатью фларами в кармане. -- Вам везет, -- сквозь зубы процедил он. Маркиз сказал: -- Это опыт, молодой человек, огромный опыт. Я искренне восхищаюсь господином Маем. Чтобы так играть, нужно посвятить этому немалую часть жизни. -- Ерунда, простое везение, -- возразил Фрей. -- Я думаю, господин Май даст вам возможность убедиться в моей правоте, -- сказал маркиз.-- Во всяком случае, я очень желаю, чтобы так произошло. -- В таком случае не согласитесь ли вы одолжить мне немного денег? -- спросил Бартель Фрей маркиза. -- Всегда рад оказать услугу, -- отвечал тот, и перед лейтенантом легла большая имперская монета в сто флар. Вскоре она принадлежала Маю, а перед лейтенантом легла еще одна. Сам маркиз участвовать в игре дальше отказался, сказав: -- Учиться никогда не поздно. Я просто посмотрю. -- Может быть, прекратим игру? -- предложил Май. -- Лейтенант явно не в состоянии выиграть, и даже не в состоянии проиграть -- у него кончились деньги. -- Я одолжу денег лейтенанту, сколько он захочет, -- сказал маркиз. -- Я вас все равно обыграю, -- заявил Маю Бартель Фрей.-- Ни один человек не может быть всегда прав. Когда-нибудь вы ошибетесь, и я все себе верну. Начали догорать свечи. Гости разошлись по комнатам. Ушел Иоганн Фосс. Маркиз послал к себе за свертком денег и предоставил Бартелю Фрею черпать оттуда, сколько тому угодно. Уже и Береника куда-то пропала, а перед Маем по-прежнему продолжала расти куча монет. Когда над горами на востоке зажглась неяркая полоска зари, небо посветлело, а из низин, как шапка пены на убегающем молоке, начал вспухать и разливаться вокруг туман, Май стал обладателем семи с половиной тысяч, и промасленная бумага от денежного свертка была маркизом скомкана и брошена на пепел в камин. Везение ли, предвидение ли, но Май никогда в жизни не выигрывал столько разом. Честно признаться, даже брать такие деньги ему было страшно. Мерещилось тут что-то неслучайное. -- А ведь вы не сможете вернуть мне долг, Бартель, -- сказал маркиз. На скулах у Бартеля играли желваки. Он несколько минут думал. -- Этот замок теперь мой, -- сказал он. -- Сколько он стоит? -- Самое большое -- десять. И столько же -- прилегающие к нему земли. С чем вы предпочитаете расстаться, Бартель, с замком или с землей? Май посмотрел на побледневшее лицо Бартеля Фрея. Уж коли Май знал, что ему не следует садиться играть, зачем он сел? Плохой из него предсказатель. Не следует собственным предсказаниям сам. Он пожалел неразумного молодого лейтенанта. Он пожалел Беренику. Он выбрал из кучи пять больших имперских монет, и передивнул то, что осталось, маркизу. -- Вот ваши семь тысяч, -- сказал он. -- Лейтенант Фрей будет их должен мне. Бартель Фрей дернулся вслед за кучей денег так, будто хотел перевернуть стол. Маркиз с улыбкой демона-искусителя на набеленом и нарумяненом сморщеном лице проговорил: -- Я восхищаюсь вашими талантами, господин Май. Не зря вы столь знамениты. -- Быть знаменитым развратником и знаменитым мошенником -- что в том хорошего? -- с ненавистью бросил Бартель Фрей. -- Вы ищете повод не платить мне долг, Бартель? -- завязывая в платок оставшиеся деньги, спросил Май. -- Хорошо, не платите. Возьмите эти семь тысяч как свадебный подарок. Бартель скрипнул зубами. -- Поистине, то, что рассказывают о вас -- лишь сотая доля ваших достоинств, -- проговорил маркиз. Впрочем, восхищение его с некоторых пор приобрело печать поддельности, ибо он желал бы стать владельцем замка или земли, и не ждал, что Бартелю так великодушно помогут вывернуться из ловушки. -- Уже светает, -- сказал Май. -- Не стоит ли разойтись и немного отдохнуть? Ведь у лейтенанта сегодня свадьба. С этими словами Май откланялся и предоставил маркизу считать деньги, а Бартелю, не двинувшемуся с места, обдумывать его поведение. Май покинул гостинную. Ожившие злые деревья. Метаморфозы. Превращения. Какими бывают подлинные превращения? Живой -- мертвый? Бартель с самого утра намеренно старался его оскорбить. Если б Май знал причину, он отхлестал бы лейтенанта по щекам, поскольку причина у него могла быть либо малосущественной, либо ложной. Но лейтенант держал причину при себе, а Май ждал, что тот вот-вот проговорится, и таким образом между ними ничего не происходило. Колдовская Сила по-прежнему присутствовала в замке, из чего Май заключил, что Береника не спит, и отправился на ее поиски. Он хотел доложить ей свои предсказания, основным из которых было то, что он должен немедленно уезжать, чтоб больше не делать ошибок. Он поднялся на второй этаж, прошел, как ищейка -- нос по воздуху -- туда и обратно, и понял, что ему надо наверх, на чердак, если здесь есть чердак, а то и вовсе на крышу. Чердак был. Май взобрался по ветхой лестнице, постучал в некрашеные доски двери, не услышал ответа и вошел. В лицо ему дохнуло сыростью, туманом и росной травой. Чирикала утренняя пташка. Он развел руками ветви деревьев, не очень понимая, где оказался. Под ногами была мокрая скользкая тропа, пологий склон холма. Дальше -- маленький обрывчик, песчаное ложе ручья, туманное море с островками-рифами из верхушек деревьев и дальним-дальним синим берегом -- горами Туманного Пояса. На берегу ручья над песчаным обрывом сидели двое: Береника и тот самый граагский моряк, который был сейчас и похож на себя прежнего, и не похож. Береника говорила: -- Они дают взамен два корабля. Он хочет переехать в Граагу. Говорит, будем возить граагское кружево во Франкию и на Альбион. Оно дорого там. Эта дура Амелия просто счастлива. -- А ты? -- спросил ее собеседник. -- Я все тебе объяснила. -- Береника, -- позвал Май. Она, не оборачиваясь, кивнула. -- Бартель, конечно, крупно проиграл, -- сказала она. -- Конечно, -- сказал Май. -- Сколько он вам должен? -- Уже не имеет значения. Я подарил ему долг. -- Слава Богу, -- сказала она, на этот раз поворачиваясь к нему. -- Уж я-то знаю, как Бартель легко увлекается. На дальнем берегу ручья из зарослей осоки всплыла в воздух черная отрубленная голова с кровавыми ошметками кожи и слипшимися патлами волос, взглянув на которую, Май вначале похолодел, а потом понял, что это представление специально для него. -- Я как раз пришел сказать вам, что думаю по этому поводу, -- проговорил он. -- И что же вы думаете, господин предсказатель? -- Я думаю, что раньше свадьбы случится какая-нибудь неприятность. Я не хочу в том быть замешан. Позвольте мне взять лошадь на конюшне, и я немедленно уеду. -- Ну что же вы все время пытаетесь нас бросить наедине с неведомым? -- укоризненно произнесла колдунья. -- Если случится неприятность, нам без вашей помощи не обойтись и подавно. Если вы чуете беду, вам должны быть видны ее последствия. -- Я не единственный предсказатель в долине. Есть еще Нам Тибра. Вы прочитали в его рукописи про будущий год, а про сегодняшний день разве прочесть нельзя? Береника покачала головой. -- Эти страницы давно пройдены, надо слишком много листать назад. Я пробовала, и у меня не получается. Тибра прижимает их камнем от чужого любопытства. -- А у господина Пелерина тоже не получается? Бывший граагский моряк повернул к Маю лицо. Жесткие, словно из камня высеченные черты, высокий открытый лоб, черные волосы обрезаны по плечи -- удобно, но вышло из моды вот уже лет пять, -- властный взор синих глаз. На вид ему было лет тридцать пять. Хотя, Май читал где-то, что колдуны взрослеют и старятся рано. Май подумал: когда же он начал ее учить и зачем? Разве что, это была когда-то их детская забава... -- Я против того, чтобы знать будущее, господин Май, -- сказал колдун. -- Любое. Всегда. Подул ветерок, и отрубленная голова в тростниках стала понемногу таять. Май смотрел туда. Так-то Пелерин выполняет ее желания, думалось ему. Этому человеку ничего не стоит сказать в любой момент: я больше в этом деле не участвую. И Маю придется выбираться из Туманной Долины и из Грааги, как сумеет сам, и деньги в Котуре, скорее всего, будут потеряны. Зря он подарил Бартелю долг. Надо было оставить себе хотя бы половину. -- Нет, вы не должны уезжать, -- сказала Береника. -- Я боюсь, когда я ничего не знаю. -- Вы уверены, что я предсказатель? -- Да. -- Так будьте уверены и в том, что это все добром не кончится, -- сказал Май, повернулся на каблуках и оказался на лестнице за дверью. Он еще раз обернулся: дверь как дверь. На чердак. Он стал спускаться по лестнице. И сказал сам себе: Предсказааатель. Они хотят заранее знать? А что? Будущего НЕТ. А еще он подумал вот как: что толку городить этот немыслимый огород, если он никому всерьез не надобен? В чем смысл того, что он здесь остается? Всего лишь отдает дань их желанию держаться для надежности за соломинку, -- желанию, которое легче исполнить, чем объяснить им, почему ему, Маю, исполнять его не следует. Однако, бежать из замка он все еще не решался: они все кругом колдуны. Внесла же нелегкая... Бартель Фрей, ждал Мая возле лестницы. За спиной его, вжавшись в стену и закрыв ладонями лицо, стояла Маддалена. Лейтенант успел вооружиться и швырнул другую шпагу Маю весьма бесцеремонно. Оружие Маю надо было подбирать с пола. -- Я не желаю приобретать здесь ничего ценой бесчестья! -- заявил Бартель Фрей, едва увидел Мая, и Май подумал, что слова его имеют касательство к подаренным семи тысячам. Однако, Бартель опроверг его домыслы. Он схватил Маддалену за локоть и, грубо развернув, бросил к ногам Мая следом за шпагой. Маддалена упала не вскрикнув и не отнимая рук от лица. -- Забери свою шлюху! -- крикнул отважный Бартель. -- Я не ребенок, чтоб не знать, как колдунов лишают Силы. Уж после кого угодно собирать объедки, но не после тебя! Май поднял Маддалену. Она прятала лицо, да он все равно посмотрел. Одна щека у нее была красной, другая, как мел, белой. -- Ты ни за что ударил девочку, скотина? -- сказал Май. -- Давай, пошли. Где ты собрался драться? Веди. x x x Бартель владел шпагой так, как должен был владеть ею профессиональный военный -- без особых изысков, зато уверенно и хладнокровно. Но Май был опытнее, старше. Еще он был выше на голову и сильнее. Однажды Бартель споткнулся о корень дерева и упал, но он сам привел Мая в сад, чтобы им не оказаться под окнами спален, и Май позволил лейтенанту подняться -- убивать Бартеля не входило в его планы. Это незначительное проявление благородства вызвало в лейтенанте настоящую бурю ненависти. Май тут же почувствовал ее на своей шкуре: Бартель располосовал ему левый рукав, и брызнула кровь. Тогда Май рассердился. Он не любил положений, в которых приходится защищаться и отступать. И он очень боялся, что все так получится. Он не хотел, чтоб получилось именно так. Однако, на что способна колдунья из Обежа, они оба с Бартелем до сих пор представляли себе плохо. Серебряный, как паутина, аркан захлестнул руку Бартеля Фрея и дернул ее назад. Лейтенант сделал замедленное неловкое движение, а шпага Мая вошла ему под сердце и вышла возле левой лопатки. Нечаянно. Совершенно случайно. Май охнул. Бартель тоже, и начал валиться на мокрую траву. Шагах в десяти, среди деревьев сада, по колено в тумане, стояла Маддалена и брезгливо стряхивала с пальцев липнущую серебряную паутину. Май бросил шпагу, опустился возле лейтенанта на колени, повернул его на спину. -- Возьми в кармане... Пусть эта... гадюка... тоже поплачет... -- прохрипел Бартель. И умер. Бесшумно подкралась Маддалена. -- Кого он имел в виду? -- полушепотом спросила она. Май поперхнулся туманом. -- Ты, дура, понимаешь, что я из-за тебя убил человека? -- выговорил он. -- Не ты его убила, а _я_ убил?! Она пожала плечами с каким-то нелепым, неуместным в глазах Мая кокетством. -- Это не тот, кого можно назвать "человек", -- сказала она и ткнула носком туфельки мертвого лейтенанта в бок, окончательно уверив Мая, что не в добрый час он поехал в Обеж. -- Быстрей ищите, что он вам велел, пока с ним не началось. Май взглянул на Маддалену. Он не поял, о чем речь. Тогда колдунья, досадливо поморщившись, присела рядом и сама стала быстро шарить у Бартеля по карманам. Выдернула из одного какую-то бумажку, бегло просмотрела, сунула ее себе в рукав и отпрыгнула в сторону. Бартель шевельнулся. Контуры его тела задрожали, словно в потоке расплавленного воздуха. Верхняя губа вздернулась, из-под нее показались звериные желтые клыки; лежащие вдоль тела руки словно бы истаяли и потемнели, на них видна стала шерсть и, на месте ногтей, изогнутые черные когти. Май перекрестился и, как был на четвереньках, пошел назад. Льющийся воздух вокруг Бартеля последний раз дрогнул, исчез, и лейтенант остался получеловеком-полузверем в совсем неподходящей к его облику одежде. -- Дайте монетку, -- сказала Маддалена и протянула к Маю руку. Тот машинально сунулся в кошелек, с перепугу бросил ей, ни много ни мало, сто флар и отвернулся. Но краем глаза все равно видел, что колдунья просовывает золотой диск под верхние клыки, чтоб загородить оборотню рот. -- Когда такую тварь убивают, -- объяснила Маддалена по ходу дела, -- она может перекинуться и начать пить кровь у людей по ночам на дорогах. А может и не перекинуться... Это я ему так, на всякий случай... -- Убираться отсюда надо, -- чужим осипшим голосом еле выговорил Май, поднявшись с колен. -- Чем быстрее -- тем лучше. Маддалена отряхнула ладошки, обошла труп и остановилась, задумчиво глядя на простертое в траве тело. Май еще немного попятился, на этот раз -- от нее. На всякий случай, как она говорила. Истерический женский крик "Нет!", раздавшийся с парадного крыльца замка, разорвал утреннюю тишину. Он заставил Маддалену вздрогнуть и оглянуться. За туманом, за деревьями, непонятно было, кто это, но женщина бежала к ним. Следующее "Нет!" неожиданно резко перешло в протяжный и жуткий волчий вой, от которого Мая вдоль спины продрал озноб. Где-то разом захлопали двери и ставни. Май подхватил с земли испачканную кровью оборотня шпагу. Маддалена покрутилась на месте и стала отступать спиной к нему, вытянув перед собой руки. Прямо на нее, ныряя в густом, стелящемся по земле тумане, прыжками неслась поджарая волчица с рыжим пятном на боку. Серое жилистое тело взвилось в воздух, клацнули зубы, и, перевернувшись в воздухе, второй оборотень отвесно рухнул на мертвого сородича, мигом извернулся и стал на лапы. Желтые глаза в бессильном бешенстве смотрели на Маддалену. С оскаленных клыков сбежала струнка слюны. Волчица вскинула морду кверху и завыла. Маддалена по-прежнему держала руки вытянутыми перед собой, ладонями к зверю. А Май не мог двинуться с места, боялся за нее, за себя, за деньги, которые в Котуре, но, даже если б мог, не стал бы помогать колдунье. Ему и так казалось, за это утро он должен поседеть. От замка через сад бежали люди; там были и слуги, и гости, и Береника, и Бернгард Пелерин, и Иоганн Фосс со шпагой в руке впереди всех. Только Амелии среди них не было. -- Сука!.. Шлюха!.. Убью!! -- выкрикнул Иоганн Фосс. Волчица мигом развернулась, прижала уши и бесшумно канула в туман. Маддалену словно толкнули в выставленные ладони, она упала на Мая, тот едва сообразил ее подхватить. В следующий момент серая пружина вырвалась из молочного покрывала и сомкнула клыки на горле старшего хозяина замка. Полыхнул фиолетовый огонь, туманный покров из сада вынесло, как ураганом. -- Бежим, -- крикнул Май Маддалене, и они побежали. x x x Внутри ледник был наполнен звуками. Звенели где-то колокола, пел ветер в органных трубах, проточенных для него водой, пересыпались с места на место хрустальные льдинки, журчала вода. Музыка, рождавшаяся в леднике, звучала чисто и очень мелодично. Сквозь ледяные купола вверху просвечивало солнце. Сумрак в пещерах, уходящих вниз, сгущался в фиолетовых, зеленых и темно-синих тонах. В воздухе взвешены были невесомые блестки снежной пыли. Маддалена пришла в себя первой и, приподнявшись с пола, стала вертеть головой. -- Где мы? -- спросила она. -- В ледяной пещере, -- посмотрев вверх, ответил Май. -- Они говорили про черного колдуна, который живет в леднике. -- Я помню. -- Это здесь? Май покачал головой. -- Откуда мне знать... Последними словами, которые он слышал в саду у Ведьмина Холма, был окрик Бернгарда Пелерина, обращенный к Беренике, пытавшейся самостоятельно сделать что-то с беглецами: "Не смей! Не смей этого сама!" После чего Май и обежская колдунья вместо туманного сада заскользили по ледяному полу среди мозаичных пятен яркого света. Май встал, отряхнул с колен и локтей ледяную пыль и подал Маддалене руку. -- Мы здесь не одни, -- сказала колдунья, поднимаясь. -- Здесь кто-то есть, и он сейчас колдует. Мне кажется... -- она несколько мгновений прислушивалась, запрокинув голову, потом в голосе ее прозвучало легкое удивление: -- ...он ткет туман... Слышите? Лучше бы Май не слышал. Он огляделся. -- Что это значит -- черный колдун? -- спросил он. Маддалена пожала плечиком. -- Отступник; беглец; изгнанный; наказанный Цехом; отвергший Цех; неудобный кому-то плохой человек; назначенный выполнять грязную работу хороший человек, -- да все, что угодно. Меня тоже так называли... иногда. Хотя я ничего ужасного не делала. Май вспомнил рассказ мэтра Иоржина о пытавшихся с ней состязаться магах, но промолчал. -- Наверное, слабого колдуна черным не назовут? -- сказал он. -- Наверное, так, -- согласилась Маддалена. -- Идем искать выход, -- предложил Май. -- Иначе мы здесь замерзнем. -- А если он... -- девочка умолкла. Какой бы великой колдуньей она прежде ни была, вид у нее был растерянный и очень усталый. -- Хочешь сесть на пол и к ночи превратиться в глыбу льда? -- спросил Май. -- Нет. -- Тогда пойдем. Перезвон колоколов становился все явственней, органные трубы повторяли свою мелодию громче; солнце, лучи которого, от того, что проходили сквозь лед, становились желтого, голубого и ярко-синего цветов, играло в зеркальных стенах и ледяных колоннах мириадами оттенков, преломляясь, словно в граненом хрустале. Звеня стеклянными подковами о лед, из сумрака в фиолетовом гроте появилась крылатая лошадь, белошкурая и белоглазая, проводила их взглядом, кивнула головой, взмахнула крыльями и исчезла. Стайка белых белок с дымчатыми полосками вдоль спинки и с крошечными бубенчиками на шеях несколько раз перебегала им дорогу. Белые голуби с мохнатыми лапками ворковали над их головами на прозрачных арках. Сколько времени они потратили на поиски выхода, Май не знал. Дело было плохо -- он не мог сопротивляться. Он не чувствовал ни холода, ни времени, ни страха. Только неприятную обреченность: случилось то, что случилось; зря, конечно, он все это допустил, но ничего теперь не исправишь. В один прекрасный миг он просто сел на показавшийся ему подходящим кусок льда, и Маддалена пошла дальше одна. Кажется, он сказал ей перед этим, что они ходят в ледяном лабиринте по кругу и предложил проверить, встретятся ли они, если он останется, а она продолжит путь. Маддалена грустно посмотрела на него, ничего не сказ