Алиса Кнеллер. Рассказы

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Алиса Кнеллер
     Email: kovtun@bates. kiev. ua
     Date:  25 Feb 1999
     Date:  1 Aug 1999
---------------------------------------------------------------






     "О моем мире.

     Я живу среди кошек(это женщины) и собак(мужчины соответственно). Женщин
приходится  принимать  такими,  какие  они  есть  и   принимать  так  же  их
невозможность  к  принятию   измен,  но  легкое   переживание  и  оправдание
собственной  измены. А  мужчин необходимо  воспитывать  ибо через  некоторое
время они решают, что тебе  безразлична их судьба. Кошки  и собаки. Они  еще
сосуществуют... Странно.
     Знаешь, милая, я  еще не встречала той самой, что попыталась воспринять
меня, как данность. Ты бы  так смогла? Я боюсь новых взаимоотношений,  боюсь
разврата словами, боюсь соприкосновения  шеи  и  губ, боюсь разочарования  и
вынужденного  отъезда.  Я  всего  этого  боюсь.  Ты  ведь  не  станешь  меня
разубеждать, что всего этого  не случится. Ты сама  не  знаешь... Прости  за
сегодняшнюю  тему. Мне  станет  легче.  Мне  уже немного легче от  капели  и
звуков, словно бубенчики. Мне еще никто никогда ничего не посвящал. Звоночек
мой,  давай  пробовать?  Я боюсь, я делаю  легкий,  но решительный шаг на ту
сторону. А там... Там желтый паркет, легкие быстрые шаги в полутьме, конфеты
и  искристое вино..  Там ты? Малыш.... так хочется сказать "мой"... Но  пока
боюсь... "

     Сердце колотилось,  по-сумасшедшему  толкаясь в  ребра,  все  считанные
минуты, пока  я  впитывала,  еще не  понимая, а только  пожирая глазами  эти
хрупкие строчечки с правдой, совсем  не щадящей.  Потому что правда - всегда
не то, что  хочется.  А  хотелось тебя и меня, но есть еще  собаки  и кошки,
степные  волки  и  крикливые обезьяны,  и  сними  нужно  -  быть,  мириться,
принимать, не особенно-то  впуская в маленький  мирок, который я уже  успела
придумать за две недели,  мирок мягких  плюшевых лежанок,  клетчатых пледов,
чаев  с  лимоном,  щекочущих светлых волос  - утром,  у меня  на  щеке мооей
огненно-рыжей головы - где-то у  тебя под мышкой,  там тепло  и не  страшно,
потому что еще ты  видишь это дерево в окне, а не только мне оно протягивает
черные  руки-ветки.  Мир  двух тарелок  на столе за  ужином  и  моих поздних
приходов - шоу-бизнес, все-таки, понимаешь? Твои краски, листы бумаги, гуашь
на руке - Ты рисовала сегодня, моя девочка?
     Мои шумные друзья - они бы так любили захоодить, потому что нигде бы не
было так чисто и светло, так цветочно-пахнуще и вкусно, как там, где бы мы -
есть А мне бы хотелось их  побыстрее - за дверь, на мороз, потому что нельзя
просто так смотреть на золотистую крепенькую ножку в чуть приспущенном белом
носке, которая у меня - под рукой, теплая, шелковая кожа

     Тебе нравиться здесь?
     -  Малыш,  - сказала мудрая черепаха,  - ведь мир настолько  страшен  и
вреден, зачем ты так стремишься увидеть его?  Что  ждет тебя? Боль, болезни,
измена и предательство, разве ты не знаешь это?
     - Знаю, - прошептал Малыш застенчиво
     - Брось все это и  не борись, оставь, ты все равно будешь искалеченым и
кривым, горбатыми и изъеденным болезнями!
     -  Я  знаю, - вздохнул  Малыш,  с  трудом  одолевая  невыносимый  груз,
навалившийся на него сверху.
     -  Малыш, я в последний  раз тебя предупреждаю, - голос черепахи звучал
уже не так уверенно, как в начале. Малыш не отвечал,  лишь делал свое дело -
прорастал к  солнцу.  Малыш был острым  ростком бамбука, на  котором  сидела
старая  мудрая черепаха. И он пророс.  Но  куда  делась та  черепаха? Мы  не
знаем. А,  кстати, что это за темное пятно  на невообразимой  высоте вершины
стройного ствола? И почему оно судорожно трясется?

     Это о ee страхах

     Я рисовала тебя  и свои сны, я рисовала свои мечты и страхи. Мои страхи
- серые с  кроваво красным, а мечты  - лазурно  голубые с золотом. Хочешь  я
нарисую  тебя?  Я  грызу  карандаш  и  на  холсте  появляется  прямоугольник
(кровать). Я решила: я буду рисовать тебя  нежной  женственной  пастелью. Ты
спишь?  Ты  подглядываешь  за мной  сквозь дрожащие  ресницы...  Ты  задорно
поднимаешь ладонь и твой пальчик манит меня. Я  гляжу на тебя укоризненно. Я
ведь хотела тебя  нарисовать. Только нарисованная  ты  была бы  для  меня  и
только для меня! Но ты уже  рядом и пахнет от тебя  кофе  и  булочками... Ты
ведь знаешь, как  я люблю приносить тебе это в  постель и  смотреть  как  ты
завтракаешь. Сегодня суббота, поваляемся? Или пойдем пугать уток и  бабушек,
целуясь на глазах и озорно хохоча....? Как скажешь....

     Ты  любишь запах ванили и  толстые  торты?  Я люблю все  это.  И  люблю
готовить.. тебе...

     Я схожу  с ума... Я думаю  о том, что наверное так не будет ибо слишком
все это мечта, а ты что скажешь?
     Я так мало знаю о тебе... Ты же словно видишь меня.
     Мудрая  черепаха  жила  долго,  она  все  знала,  иногда  расточительно
накрывая малышей дождем мудрости и опыта.
     Но кто был счастливее -  малыши, купающиеся в искристом дожде,  а потом
дома  - болит горло,  температура, или  старая и мудрая, которая  бы  уже  и
хотела умереть, но нельзя - кто кроме нее будет предупреждать о существующей
опасности?  Ведь  все  остальные  беззаботно,  глупо  счастливы,  целуются и
плачут, любят, изменяют, рожают кучи детей, - дураки?
     Мы  пойдем в парк  Шевченко, покормим белок, зайдем к моей  маме  - там
кофе,  сигареты, еда из супермаркета, но сколько шарма, рука-в руке, плевала
я на бабушек А в другой руке - цветы. Я обожаю дарить цветы. Те,  которыми я
хочу  выразить  свои  чувства  в  данный момент. И  за спиной рюкзак, полный
всякой всячиной... И платок в кармане - вытирать очки.  Часто бывает мерзкая
погода.

     И улыбка на морде - счастливая-счастливая.

     И удобные ботинки, чтобы долго гулять и не устать
     торты и булочки, да все что ты захочешь, только чтобы  билась  жилка на
шее, спадал белый носочек, запутывались пряди золотых волос - и я видела все
это,  благодарно  принимала, давала в  ответ  -  свои  перепады  настроения,
громкий  смех  -   всегда,  гримаски   и  словечки,  придуманные  на   ходу,
разбросанные книжки,  охи  и вздохи, худые коленки,  недокуренны  сигаретки,
откровенность и  преданность,  почесывания спинки  и за ухом - тебе, все это
есть.
     И  вдруг, среди  всех  проводов и стука  клавиш,  среди нашей  нежности
появилось вот это, щемящее, покинутое, от боли рвущееся к теплу, ко мне...
     А я и знать то ничего не  знала, просто щедро дарила себе ей, а  заодно
всем, кому удавалось подсмотреть лукавым  птичьим глазом  в  щелку,  откуда-
солнце
     А она, незнакомая,  третья, будто под  землей просидевшая  всю жизнь --
потянулась к плюшевым лежанкам, к нашим пересекающимся мирам

     Нравиться ли мне у тебя? Очень. Но так безумно  страшно  что все это не
мне, не для меня, что это все я себе придумала, что это просто проходя мимо,
от скуки.. Так страшно что будет очень больно.. А покой уже  ушел,  и делать
ничего не могу кроме как думать о тебе...

     "Нас  трое?  холодок  пробегает по  спине. Это  значит,  что  мне  пора
уходить... Как  всегда было.  Я сменю  имя и  буду смотреть за развитием, но
буду молчать...

     Нас  трое. Все  было  слишком хорошо и весело... Мурашки одиночества по
коже.  Отсутсвие смысла в  ночных бдениях в  зубах с ручкой. Смятые  бумажки
неначатых рассказов на полу. Стихи одиночества и серость на холсте. Траур  в
зеркале и трещина в глазах. Нас трое.... Страшно... Страшно брать и отдавать
страшно.... Но что страшнее? Быть одной и нелюбимой, а ведь что-то зазвенело
золотым бубенчиком под кожей... И погасло - нас трое. "


     Не  смей  Неправда Не нужно  мне больно Почему - трое? Вот  мне хороший
урок, чертова дура, выносить сердце на центральную площадь, и ждать, что все
обойдется Ты только о себе  думала, когда все это  написала? А  как я теперь
смогу пойти и спать,  да  я же буду тут торчать  до утра  и ждать,  может ты
оттаишь Не нужно уходить Я  тебя  не пущу  Я выбросила ключ в окно Я сижу  и
жду, когда  ты опять захочешь  со мной поговорить, не притворяясь  что ты  -
кто-то другой

     Моя  любимая  слишком мало  знала  обо мне.  Она не знала меня. Боялась
стать  поводом,  способом,  методом. Когда-то давно  она  попала под лопасть
безразличной моторной лодки жизни и теперь  пугалась  каждого доброго слова,
израненая. И не скоро смогла доверять и бороться.

     "Мне  за себя стыдно.  Я была готова отдать тебя и все,  что может  или
могло  бы быть третьей. Я не знала  есть ли  она, но ее тоска и  одиночество
сразило  меня.  Ты должна  знать:  я  не  умею  бороться  за  счастье.  Если
появляется третий- я ухожу. Я боюсь стоять между или  около. Улыбаюсь сквозь
слезы. Вздыхаю снова. Я слишком труслива. "



     Темная  комната, серый комочек в углу  и  вопрос:  "почему не включаешь
свет?  "  и ответ:  "  не  знаю", тихий голос и легкие касания шеи кончиками
пальцев...

     Нежные поцелуи в губы, вдох  дыма из твоих  легких, талия  под рукой...
Каждый раз не смея опустить или поднять руку.  Но вот и все - рука  ласкает,
изучает и  снова удивление, что  ты  - рядом. А  почему же уголок и темнота?
Просто я очень боюсь темноты и глубины. А через комнату пройти иногда просто
невозможно. А ты - спасение. Я тебя жду. Ты включишь  свет? Сегодня  мерзкая
погода и все не  ладится с утра. Ты прости мое  настроение... ЗАвтра я снова
буду  мудрой и взрослой. Сегодня я - одинокий  ребенок  или даже  щенок, что
скулит под дождем и не знает  куда ему идти. Везде одни лишь  огромные ноги.
Он приосанивается  и  делает вид, что кого-то ждет.  И все ему  верят,  толи
потому что  он  хорошо играет,  толи потому,  что хотят  этому  верить  (так
удобнее), а может дома уже есть собака и куда эту еще?!



     Я  уже укладываюсь спать Теперь  - можно, вздохнув, поджав ноги - здесь
столько теплого простанства. - Иди сюда, у тебя же совершенно ледяные ноги

     Тихо - за ухо куда-то - прости - Не буду больше - Не было ничего - Все,
молчи Спать

     Я есть - Ты есть

     Завтра будет завтра, с  тобой и  с мной, и там будет светло и ясного, и
никакого осадка на душе,  потому что первая трагедия  закончилась так, как и
все наши маленькие трагедии - взаимным удовольствием

     Спокойной ночи, слабое, безумное, дорогое мое существо.

     спи спокойно... Пусть тебя не тревожат мои вздорные глупости. Или пусть
тревожа вызывают улыбку. А хочешь  я расскажу тебе завтра сказку, с  хорошим
концом. может быть она тебе понравится?  Я не знаю.  Я  буду писать  ее этой
ночью  для тебя. Ты слышишь? Я начинаю писать для  тебя... Я  счастлива... Я
иду в парк сейчас,  ночью. Слушать пересвисты  сонных  птиц, дергать за рога
глупого оленя в загородке и трогать холодные мокрые носы его жен и детей.

     Я буду думать о тебе.

     Я улыбаюсь.... Я.





     На меня похожа девочка, живущая там, где тепло, где цветы круглый год и
плачут слоны,  где вода  как  слеза,  солона, горяча,  там  где белый  песок
обжигал пальцы ног,
     (я думаю, ты знаешь эту легенду о двойнике)
     а  меня  вот каким-то злым  ветром  занесло  в холод, снега,  мокроту и
леденящий темперамет людей, живущих возле меня
     они  говорят, что из  нашей компании я  самая веселая, и всегда таскают
меня  с собой, даже если  я не  хочу, но не все  замечают  эти пограничные с
безумием состояния
     на меня похожа блестящая на  солнце мокрая и тугая кожа дельфина, вся в
бликах и отражениях
     на меня похож словесный эксгибиционизм Набокова и мазохизм Фриды Кало
     и еще немного образов, звуков и запахов,  о которых я когда-нибудь тебе
расскажу

     Холодно, холодно, темно и страшно, а ведь днем было солнце, но я сидела
за зажалюзенными  окнами,  все что-то думала-читала, придумывал-писала, была
собой недовольна
     Опять  много курила,  а  потом  придумала,  что  весной  в  заброшенной
оранжерее налить  бы полные  бассейны  лазурной водой,  расцвести  разом все
бутоны,  разбросать лепестки, и чтобы девушки-маори  картаво и медленно пели
без музыки, а цвета были бы простые и открытые, как у Гогена: желтый, синий,
красный, немного охры и может быть золота, но это уже от себя,
     а  каждый  из нас  нашел разговор  по сердцу,  не  по уму,  откровенные
признания, теряющие смысл, как только облекаются в холщовые словесные одежды
послужили бы приманокй для случайно прошелестевшего зверька - не  зашедшего,
люди бы не поняли его  мудрого шопота, а он что-то  знал на самом деле, а не
мы, устроившие весь этот балаган




     Солнце  отыскало  бисеринку,  когда-то пропавшую  в щели паркета. искра
метнулась, минуя  глаза,  прямо  в  нутрь,  и живет  теперь  там,  проростая
лепесточками, стеклышками, золотинками, и еще Бог знает какими штучками,  из
которых сделаны мы - девочки..

     Я проснулась от того, что кто-то теплый уселся у меня на щеке, вальяжно
раскинув мохнатые ножки.

     Кто-то  теплый  шептал мне  в ушко нежные  слова,  прикидываясь  тобой,
щекотал и стаскивал с меня одеяло Мол, -  пора уже, барышня, что это  вы тут
разлеглись, все приличные  барышни давно уже  что-  то творят, а вы все - ну
еще чуть, ну чуть-чуть поспать, пожалуйста!!

     На это месте кто-то теплый превратился в кого-то строгого, прикидываясь
совестью, и выбросил меня  из пушистого нагретого мирка  недомотренных  снов
прямо  в холодную твердость сосновых досок на полу  Йогурт и кофе -  что это
мне взбрело в голову заниматься такой ерундой с утра? Я же сплю еще,  и буду
еще жить во сне часов до 12, до перовго ланча, и только  потом действительно
заблестят  глаза и  вылезет  наружу неуемная веселость, а пока - это  только
нежная акварель, ранние зарисовки.


     Подарочек лежал,  готовенький, в блестящей  обертке,  внутренности  его
представляли из себя  нежность и  умиление, замешанные  на щенячьей  радости
новому  дню, собачьей  благодарности  за  вчерашние вечерние  часы и слепоте
крота, смотрящего в ближайшее будущее.

     Он  лежал  там  и  лежал,  составляяющие  перемешивались  между  собой,
бродили,  побулькивая, и  превратились  к  вечеру в одну  большую,  замшелую
тоску, залитую липким, холодным страхом.

     Вот такая незадачливая история.

     А потом подарочек забросили за печку, он затих, обертка  потускнела  за
ненадобностью,  а  замшелая  тоска  трухой  просыпалсь  на  грязный  пол,  и
случайный веник привратил ее в ничто.



     Лапки  черной кошки,  той, что  мягко  крадется сейчас  по  заснеженной
дорожке,  вчера вечером  оставляли  тотемные  знаки на  самом краешке  моего
счастья.

     Следы поглубже,  нечеткие  и мягковатые,  оттаивали  в  моей  замерзшей
памяти  давно  забытые  школьные,  липово-майские, душистые волнения в  низу
живота, это когда  все вместе, одно важнее  другого -  правильно ответить по
предмету и вовремя увидеть ее, не пропустить утром, чтобы потом, целый день,
нахлынет  и  отпустит  нежное  ощущение  присутствия  еще  кого-то  в  твоей
маленькой жизни.
     А  вот  здесь  она немного поскользнулась, выпустила  острый коготок  -
незаживающие ссадины,  острые  зацепки, которые  я тщательно обхожу, их  уже
почти не появляется, я  тоже умею теперь не скользить, а прочно держаться на
самом  краешке.   Множество  их,  болезненных  -  нескольколетней  давности,
обратились в то,  что  люди зовут жизненным  опытом, а породы кошачьих  - не
зовут  никак,  а  используют во  имя  любви к жизни, к себе, и никогда  -  к
другим.

     Было уже совсем поздно вечером, черная кошка стучала лапой в окно моему
счастью, оставляя тотемные знаки на прозрачной перегородке, разделяющей меня
и мое счастье.

      * МОЕ ДЕТСТВО * 

     Генри Миллер

     Никто не знают откуда в твоей жизни берутся любимые писатели. Я - знаю.
     Мне тяжело с  ним  сейчас,  красивое  издание в подарок  покоится среди
множества не таких же, но мне уже тяжело с ним.
     А  тогда я выхватывала  какие-то  соединительные  сцены и трогала  себя
тихонько, сидя в библиотеке на центральной улице, за самым крайним столом, с
моим домом  - окно в окно, пенсионеры и студенты шуршат газетами, а у меня -
яркие детские оргазмы
     Я  даже  помню,  кто посоветовал мне почитать  его - какой-то  смуглый,
кучерявый крымчанин, артистично оборванный ценитель тонких  рук  и угловатых
поворотов маленькой головки.
     Он поймал меня  где-то на перекрестке  центральных улиц в конце мая - я
любила гулять одна и нюхать теплый воздух, а он привязался со своими желтыми
белками почти черных глаз,  и в них было столько неизведанного греха, что  я
не отогнала его, а позволила  идти рядом и говорить о  книгах - и  он сказал
тогда - Тропик Рака, тебе понравится, не такая уж ты и маленькая.

     Кажется,  в тот  же день  я  и  нашла это произведение с названием, как
топот  маленьких ступней  по деревянным доскам пола, в Иностранке, несколько
номеров.
     А его я видела еще  дважды - просто  видела, без мыслей и поступков, но
может не врут иссохшиеся в мудрости своей ламы о реинкарнациях?

     Teenage Tender Sex

     Меня спросили - с какими воспоминаниями ты бы хотела закрыть глаза?
     С запахом сосновых иголок и золотистым пушком на загорелом  торсе моего
мальчика.
     Ему 14 и мне 14.
     Мы берем одеяло и уходим загорать в лес - он должен учить меня играть в
шахматы - так хотят думать наши мамы.
     Коробка с  шахматами так и остается  не раскрытой,  я не умею играть  в
шахматы до сих пор, я променяла их тогда на квадратики мышц и нежность щеки,
дрожь где-то  внизу живота, я умирала от нежности в таких сильных, почти уже
недетских руках,  небо  переворачивалось в глазах  напротив, таких же ясных,
немного  с  пеленой -  большие глаза и  рыжие  волосы  -  породистый потомок
грузинских князей, моя первая любовь. Его застрелил друг не много лет спустя
во время веселой попойки - возмужавшие мальчики палили  из семейных реликвий
- инкрустированных серебром, по соседским воронам, не всегда попадая в  цель
- молодое вино обесценивает жизнь.

     Беседер

     Монгольская чернота  и молочная белизна  - не помню  даже запаха. Но не
могу одеть бело-черного, чтобы не вспомнить.
     Дверь-в дверь, душа - я  хотела вложить  свою душу в ее тело, соединить
сердца  и  спать всегда рядом. Она  боялась моей мамы - Ой, Поля, ну что Вы,
девочки всегда  тянутся к  старшим  подругам...  Протяжные еврейские  нотки,
тягучая сладость, нет, вру я все, еще знаю этот запах.
     На стене висела картина  -  след  солнца протискивается в дверь, что за
дверью  - за  дверью спала моя Таня, она была  намного  старше, и у нее была
любимая девушка,  ревнивая Ирка,  зеленое  платье, укусы  на  шее. Я  только
догадывалась,  все  сложилось в  разноцветную  мозаику  - кроме  красного  и
зеленого,  белого  и  черного был  еще  коричневый, это  Каавэ, я завидовала
генетической  памяти арабского народа и до сих пор  не верю, что можно знать
всего Хайама наизусть. Видимо, можно, и Каавэ был допущен и оставлен.

     Во мне  было  еще слишком мало цветов, они пастелью,  мягко заливали по
утрам Танину  постель,  по тем редким  утрам,  когда  меня не  выпроваживали
обратно в узкое пространство ночных фантазий.
     Открытые  окна показывали  узкую полоску - белое и черное,  я тянулась,
прижималась, неловко соблазняла. В снах все получалось.
     А после сна стало понятно, что после завтра Таня будет даже и так не со
мной. Вернее, ее не будет вообще.  Потому что она будет жить теперь в жаркой
стране, где наш народ  находит ли покой и радость, хотя бы рядом  все  такие
же.
     Я  слышу  ее  иногда  - тягучие  еврейские нотки, грассирующий беседер,
тяжелые бедра и мягкие руки. Одни глаза на лице - для меня одной.
     - Я буду слышать тебя скоро?
     - Беседер...


     * Беседер - хорошо (иврит)


Last-modified: Mon, 02 Aug 1999 05:40:21 GMT