, не пошлет или девочками в Галате торговать, не того полета птица, а остальное - не страшно. Да хоть бы и надсмотрщиком на плантации, или на те же алмазные прииски! - А как вы расцениваете шансы Вооруженных сил Юга России? - вдруг спросил Шульгин, когда Новиков закончил говорить и начал разливать по рюмкам послеобеденный "Мартель". - Как вам сказать? Если бы закрепиться на хорошо защищенных позициях и начать с красными мирные переговоры... Хотя бы до зимы получить передышку. Потом привести войска в порядок, и можно снова наступать. Только не на Москву, а на Одессу и Екатеринослав. Стабилизировать фронт, и пусть там большевички у себя дохнут с голоду! А в общем, не знаю... - Басманов безнадежно махнул рукой. Ему действительно все надоело, и не хотелось даже сейчас, в приподнятом алкоголем и сытостью настроении тешить себя столько раз обманувшими надеждами. Куда интереснее было прямо в лоб спросить, что они имеют ему предложить? Но по-прежнему гордость пересиливала нетерпение. Сами скажут, рано или поздно, даже лучше, если поздно, можно пока здесь сидеть, в уюте и прохладе, налить еще рюмку, положить поверх масла и икры ломтик чеддера, выпить, медленно разжевать... Официант, тоже, наверное, в прошлом офицер, только турецкой армии, судя по выправке и холодно-замкнутому выражению янычарского лица, принес сигары и кофе. "Сочувствую, бедолага, - подумал Басманов, - каково мне было бы в Петербурге, в "Медведе" немцам прислуживать? А вон в "Казачьем курене" войсковой старшина на балалайке играет"... - Для себя он должность официанта считал зазорной, и, будь такая предложена, скорее всего отказался бы, несмотря на очевидные выгоды. Все еще было впереди для господ офицеров... - Так давайте, наконец, перейдем к делу, - сказал Новиков, раскуривая сигару и с сомнением принюхиваясь, как бы подозревая фальшивку, прикинувшуюся настоящей "Короной". - Нам нужно подобрать сотню надежных людей, вот вроде вас, имеющих боевой опыт, знающих, как говорят в Техасе, что делать по любую сторону от мушки, здоровых, умеренно пьющих, не имеющих садистских наклонностей, желательно - хорошо образованных, готовых отправиться в любую часть света для участия в весьма необычном предприятии... - Уж не в иностранный ли легион вы вербуете? - стараясь отчетливо выговаривать слова, спросил Басманов. Происходящее неожиданно напомнило ему о временах и нравах Столетней войны, когда вот так же мобилизовали, предварительно напоив, в армию многочисленных королей и герцогов. Только там это происходило в грязных трактирах, а не в дорогих ресторанах. - Воевать мне, признаться, давно обрыдло... - Ну, куда и зачем - это отдельный разговор. Но уж никак не в иностранный. Просто для примера - вдруг у меня собственное маленькое княжество и мне требуется личная офицерская гвардия. Дружина, так сказать. А чтобы вы не испытывали сомнения в... чистоте наших намерений, давайте так условимся. Сейчас расстанемся. Вы хорошо все обдумаете, посоветуетесь, если есть с кем, и, если согласитесь поступить к нам на службу, придете завтра в это время сюда же. Столик к обеду для вас будет заказан. В случае согласия первой вашей задачей будет, как я уже сказал, подбор подходящих нам людей. В случае успеха можете рассчитывать на достаточно высокую должность, вполне соответствующую вашей квалификации и опыту. Желательно, чтобы люди, которых вы найдете, были вам лично известны, поскольку вам же с ними и служить. Впрочем, окончательное решение мы будем принимать сами. Вы, конечно, вольны отказаться прямо сейчас. Однако советую подумать. А в качестве компенсации за нарушенные планы и для доказательства серьезности наших намерений - возьмите... При этих словах Шульгин опустил руку под пиджак и, повозившись там, положил на стол обернутый в плотную синюю бумагу цилиндрик. И слегка подтолкнул по скатерти к Басманову. Тот не сразу догадался, что ему предложено, лишь через несколько секунд узнал стандартную упаковку Государственного банка. Сто золотых десятирублевок! Он смотрел на стол и не мог заставить себя протянуть руку. - Берите, берите, не нужно привлекать внимания. Я не слишком хорошо представляю себе сегодняшний курс, но... исходя из старых представлений, думаю, что офицеру и дворянину предложить меньше просто неприлично... - с улыбкой сказал Новиков, а Шульгин добавил: - Конечно, если мы договоримся, ваше денежное содержание будет существенно больше. Ну а если не согласитесь, у вас будет время подобрать себе занятие по вкусу... ...Сочтя сегодняшние планы выполненными, Андрей с Шульгиным позволили себе послеобеденную прогулку. Не отягощенную никакими сверхзадачами, бесцельную, а оттого и приятную. Шульгин до сих пор, по известным причинам, не имел возможности постранствовать во времени, не считая, конечно, участия в проводимом Сильвией "эксперименте". Теперь же он, наконец, в своем подлинном физическом облике шел по улице города, исчезнувшего за десятилетия до его рождения, потому что этот султанский Константинополь, сохранивший явные черты средневековья, имел очень мало общего с американизированным Стамбулом конца века. Но, поскольку Шульгин в своей первой жизни так и не сподобился попасть за границу, то специфические ощущения путешественника по времени, столь ярко пережитые и описанные Берестиным, сильно смазывались эмоциями обыкновенного загрантуриста. Босфор и Мраморное море, минареты, путаница кривых и узких улочек, взбирающихся на крутые прибрежные холмы, запахи, распространяемые бесчисленными мангалами, ароматный пар из кофеен, разноязыкий гомон, силуэты линкоров союзной эскадры, без всякой пользы второй уже год дымящей ка рейде, будто не зная, что делать со своими четырнадцатидюймовыми пушками, ржавеющий корпус разоруженного "Гебена", знаменитого своим лихим прорывом в Дарданеллы и рейдами по Черному морю - столько всего довелось увидеть за несколько часов, что на "Валгаллу" друзья вернулись измученными и отупевшими от впечатлений, но прежде всего - от почти непереносимого с непривычки многолюдья. Следующий день обещал быть не менее трудным. Пожалуй, даже более: Новиков планировал не только встретиться с Басмановым, но еще и поискать нужных людей в совсем других социальных слоях и группах эмиграции. Басманов спускался по крутому переулку вниз, к Галатскому мосту, возле которого снимал койку на веранде у толстого унылого грека. В голове у капитана шумело, а мысли разбегались, как испуганные светом тараканы. И он никак не мог сосчитать в лирах и пиастрах, сколько же это будет - тысяча золотых рублей? Выходило слишком уж много. Хватит и приличную комнату снять, отдельную, и приодеться, и в хорошее дело со своим паем вступить, да просто жить не меньше года безбедно, а за год, ой, как много чего может перемениться... А может, купить в посольстве визу и махнуть в Париж? Все теперь можно! Подобного душевного подъема он не испытывал со дня выпуска из училища. А ведь еще утром он, как последний извозчик, о паре поганых лир мечтал... Есть, есть правда на свете! Вот никому не повезло, а ему повезло! Потому, что он заслужил! Воевал пять лет, живота не щадя, жил три месяца, как собака подзаборная, перед каждой сволочью унижался... Но теперь все! Теперь пусть передо мной стоят на задних лапках... Потом его мысли изменили направление. Если эти двое так запросто сунули ему столько без всякой расписки, то каким же может быть настоящее жалованье? Подпоручик до войны получал на круг пятьдесят рублей в месяц, штабс-капитан - восемьдесят четыре. Да если будут платить хоть втрое от задатка, это, считай, довоенное генеральское. А по нынешнему, да перевести золото в бумажки? Правда, неизвестно, куда пошлют служить. В Африку? Да хоть и в Африку! На слонах ездить будем. С неграми воевать? А хоть бы и с неграми! Небось, не хуже, чем с большевиками. Все, решено - завтра как штык! Лет-то всего-навсего двадцать семь, когда и мир посмотреть! А кого бы это с собой для начала прихватить? Капитан увидел на углу покосившегося деревянного дома с нависающим над улицей балконом вывеску менялы. Приостановился, не вынимая руки из кармана, расковырял упаковку, ногтем подцепил тонкий кружок. Медленно раскрыл перед глазами ладонь - а ну как наваждение, солнце напекло голову с голодухи? Но на ладони действительно поблескивала новенькая монета благородного темно-желтого цвета со знакомым, чуть курносым профилем. Усатый турок в феске долго прищелкивал языком, вертел монету, пробовал на зуб, кажется, даже обнюхивал. Потом быстро бросил в ящик и, что-то недовольно бормоча, вывалил на прилавок целую груду мятых и засаленных лир. - Сколько? - спросил капитан. Турок опять залопотал. - А, морда басурманская, никак по-русски не научишься! - добродушно выругался Басманов и так, комом сунул деньги в карман. Обманул - на обманул, все равно много, он столько и в руках никогда не держал. На следующем углу, у старьевщика-черкеса, по-русски кое-как соображавшего, которому многие беженцы загоняли свои вещи, капитан сначала за пятнадцать лир (а за мои десять дал, скотина) купил неплохие наручные часы, а потом поманил торговца пальцем. Когда тот перегнулся через прилавок, Басманов сказал тихо, но значительно: - Револьвер нужен. Русский. Наган. С патронами. Понимаешь? Черкес замахал руками, заклекотал гортанно, мешая русские, черкесские и турецкие слова, но капитан, не слушая, показал ему из кулака золотой. Старьевщик мгновенно успокоился и показал в ответ два пальца. - Ты что, с ума сошел? Он до войны двенадцать рублей стоил, а сейчас этого добра... Червонец, или я пошел... Черкес обежал прилавок и загородил выход из лавки. - Есть, есть револьвер. Хороший, большой, сейчас показать будем. Увидев товар, Басманов насмешливо сплюнул. Здоровенный, до белизны затертый полицейский "Смит-Вессон". - Бери, хороший, как ружье бьет, довольный будешь... - Я сказал - наган! Нету - я пошел... Или черкес не понимал в оружии, или действительно не располагал наганами, но через полчаса азартного торга Басманов вышел из лавки с бельгийским "Браунингом" второй номер в заднем кармане брюк, оставив взамен червонец и еще десять лир. Теперь он окончательно ощущал себя в своей тарелке. Не шваль беженская, а снова боевой офицер, с деньгами, под хмельком и при оружии. Не зная, где придется ему ночевать уже завтра, он тем не менее заплатил греку за неделю вперед - "В карты выиграл, да?" - равнодушно спросил тот, принимая деньги, - и перенес свой вещмешок с веранды в крошечную, но с крепкой дверью каморку в мансарде, из полукруглого окна которой было видно море. Сверток с монетами он спрятал в щель за плинтусом - мало ли что может случиться в ночных портовых трущобах, и неторопливо, заложив руки за спину, словно не по грязному переулку, а по Дворцовой набережной, направился в "Казачий курень", где ежевечерне собирались для тоскливого "веселья" и обмена информацией такие же, как он, "обломки великой империи". Через час, в отгороженном грязноватыми занавесками "отдельном кабинете" он, потребовав вместо вечной рыбы глазунью с колбасой, разливал по стаканам рыжий контрабандный коньяк и начинал осторожный разговор с двумя полузнакомыми поручиками-дроздовцами, ошалевшими от неожиданной щедрости Басманова. Теперь уже он выступал в роли графа Монте-Кристо... Поручики эти сумели устроиться на работу по разоружению и демонтажу береговых батарей, и по десять часов в сутки вытаскивали из погребов, протирали, смазывали и паковали в ящики одиннадцатидюймовые снаряды. Платили им по три лиры в день, а сама работа успела смертельно надоесть, выматывались они страшно и без чарки "дузика" почти не могли спать. Поэтому намек Басманова на возможную работу "по специальности" юноши приняли с восторгом. ...В ресторан капитан явился за десять минут до назначенного времени, тщательно выбритый, пахнущий настоящим "Вежеталем", в начищенных у мальчишки-курда сапогах. Сел за указанный ему столик и спросил оранжаду со льдом. Точно в час в Дверном проеме обозначился Александр Иванович. На сей раз он был один. Но такой же элегантный и непонятно веселый, как вчера. - Ну, вот и прекрасно, что пришли. Я в общем и не сомневался, в людях редко ошибаюсь. Да и чего бы вам отказываться? Совсем молодой человек, вся жизнь впереди, когда и ставить последний рубль ребром? Хотя другой на вашем месте вполне мог загулять суток на трое или просто смыться. От добра, мол, добра не ищут. Ну ладно, это я так... Он протянул Басманову портсигар, но тот с достоинством отказался и закурил собственную "Месаксуди". Снова довольно хмыкнув, Шульгин перешел к делу. - Так, Михаил Федорович, будем считать, на первую должность вы приняты. Будете у нас, так сказать, начальником отдела кадров. Повторяю задачу... - Он перечислил вчерашние требования к кандидатам и добавил: - Только давайте без альтруизма. Я все понимаю, могут быть случаи - хочется помочь человеку, отчаянное положение, голодные дети... Так лучше вы прямо скажите, кому-то кое-что можно просто выделить из представительских сумм... А в целом исходите из того, что с выбранным вами человеком вам же и придется, скажем, в разведку идти, десять верст с пулеметом на плече бежать по песку или джунглям, ну и все тому подобное. А вдруг у него дыхания не хватит, струсит, вас же или товарища раненого бросит, да просто скандален, неуживчив, к мордобою склонен... Надеюсь, все понятно? Тогда далее. Очень нас интересуют люди, умеющие автомобилем управлять, на мотоцикле ездить, вообще к технике причастные. Если авиаторов найдете - совсем чудесно. Ну там артиллеристы, пулеметчики, специалисты по штыковому бою - само собой. Особая статья - кадровые штабисты, лучше даже - генштабисты с полным курсом Академии... Для таких требования к здоровью могут быть и помягче. "Черт возьми, - думал Басманов, - так они что, действительно империю в дебрях Африки основать задумали? Размах, однако! Что ж, тем интереснее". Но вслух ничего не сказал, только кивал понимающе. - Оклад содержания лично вам определим для начала в три тысячи. Золотом, естественно. Знаете, - доверительно понизил голос Шульгин, - я как-то не слишком верю в бумажки, пусть это даже фунты. Согласны? Как он мог быть не согласен? Все это выходило за пределы самых смелых и горячечных мечтаний. А вдали, в таком случае, вырисовываются перспективы совсем уже сказочные. Он вспомнил о матери и сестре, оставшихся в Петрограде. Последний раз они виделись зимой восемнадцатого, и больше известий от них Басманов не имел. Об ужасах, что творили большевики в столице, он слышал немало, но надеялся, что родных террор не коснулся. В конце концов о том, что он жив и ушел к Корнилову, не знал никто, кроме самых близких родственников, а две безобидные женщины ЦК вряд ли заинтересуют. Ну, если все образуется, имея деньги, можно будет через Финляндию пробраться в Питер и как-нибудь их разыскать... ...Началась его работа. В наскоро оборудованной под контору квартире в первом этаже большого и запущенного дома неподалеку от Долма-Бахче. В приемной сидела барышня-машинистка из беженок, в прошлом бестужевка, не успевшая дойти до панели, поскольку ее отец сбежал из Одессы вовремя и не с пустыми руками. В кабинете Басманова стоял большой обшарпанный стол, несколько стульев и, для солидности, желтое шведское бюро с кучей пустых коленкоровых папок. Для выдачи авансов он получил под отчет десять тысяч рублей и право испрашивать сколько потребуется, в зависимости от грядущих успехов. Тактику вербовки он разработал сам. Первым пяти офицерам, лично им отобранным, Басманов выдал по двадцать рублей и пообещал еще по восемьдесят, если они приведут по пять кандидатов, устраивающих капитана. Жалованье же, чтобы не разжигать излишнего ажиотажа, обещал в двести рублей, намекая, впрочем, что это сумма не окончательная. Но и такие деньги натерпевшимся и изголодавшимся эмигрантам казались совершенно сказочными. С теми, кого Басманов счел пригодными, поочередно беседовали Новиков, Шульгин и появившийся позже еще один господин с манерами иностранного генерала. Так показалось Басманову из-за его холодности, неулыбчивости и нерусской педантичности, несмотря на безусловно русскую фамилию - Берестин. Разговаривая с волонтерами, он, как заметил капитан, крайне въедливо выяснял послужной список, проявляя странную осведомленность, отдавал предпочтение лицам, имеющим связи и знакомства с начальствующим составом Вооруженных сил Юга России, а также с бывшими офицерами и генералами, служащими ныне в Красной армии. Это наводило на мысль о его причастности к контрразведке, только неизвестно чьей. Мелькнуло даже в голове - а не большевики ли затеяли какую-то грандиозную провокацию, но Басманов тут же сам себя одернул - и вид у новых хозяев слишком уж небольшевистский, деньгами они сорят неумеренно, да и что за прок большевикам от десятка-другого беглых офицеров? А вот в голубом мундире господин Берестин, вполне возможно, и хаживал... Прошедшие окончательное собеседование и не получившие отказа уезжали на автомобиле с одним из "хозяев", и Басманов их больше не видел. Те же, кому отказывали, получали "за беспокойство" по сто рублей, под честное офицерское слово хранить в тайне место и содержание разговоров. Несмотря на это, в ближайшие дни слух о том, что некие таинственные личности вербуют офицеров, распространился в эмигрантских кругах весьма широко. Говорили разное, как правило - весьма далекое от всякого правдоподобия. Что поделать, вызванное войной падение нравов, меланхолически отметил Шульгин, не слишком, впрочем, этим фактом огорченный. Да и как скрыть, если заходили вдруг по рукам царские десятки в огромных количествах, кабаки, шашлычные, чебуречные и прочие трактиры стали заполнять веселые и возбужденные офицеры, а также и штатские лица, то ли выменивающие, то ли выигрывающие пресловутые десятки, курс лиры в районе проживания русских пошел вверх, так как она внезапно получила "золотой паритет", а проститутки на набережных тоже подняли таксу вдвое-втрое. В субботу, явившись к восьми на службу, Басманов увидел перед дверями конторы толпу, мало уступающую таковой у посольства. И ему пришлось сквозь нее проталкиваться, стараясь не замечать то просительных, то наглых лиц соотечественников, не слышать униженных просьб... Явившийся на час позже Шульгин, которого капитан считал своим непосредственным начальником, тоже пробился с трудом, однако велел пускать и выслушивать всех, кроме явных калек и алкоголиков, каковые тоже имелись в избытке. До обеда Басманов наслушался душещипательных историй и кузьмы-крючковских подвигов в таком количестве, что их хватило бы на десяток выпусков газеты "Русский инвалид". (Следует заметить, что название газеты означает совсем не то, что вы, должно быть, подумали. До революции "инвалид" являлось синонимом понятия "ветеран". И только.) А в три часа пополудни внезапно появился офицер английской морской пехоты в сопровождении вооруженного наряда. Басманов слегка растерялся, не зная, как себя вести, но в конторе, по счастью, оказался сменивший Шульгина Новиков. На великолепном английском пригласил майора в кабинет, попросив Басманова продолжать работу. Через полчаса англичанин вышел раскрасневшийся, явно удовлетворенный полученными объяснениями и новым знакомством, пожал на прощание капитану руку, отдал честь и удалился. А морские пехотинцы остались наводить порядок в очереди. Однако за вечерним хересом Шульгин сказал, что лавочку пора сворачивать. - Сто двенадцать человек. Думаю, вполне достаточно. Или до полутора сотен дотянем? Тогда завтра последний день - и все. Отбирайте самых-самых... Впрочем, сливки мы уже сняли. В общем, сами смотрите... Басманов подсчитал, что через контору уже прошло не меньше батальона претендентов, и, значит, тысяч сорок раздали просто так, да еще двадцать выдано завербованным офицерам на устройство семей, кому посчастливилось их вывезти. Забрать семьи к "месту постоянной дислокации" Шульгин пообещал не позднее, чем через три месяца. - Ну, все! Пора и честь знать, - сказал он Басманову вечером следующего дня, когда желанное число было достигнуто. - Едем домой. Собирайтесь... Басманов понял, что наконец узнает, куда же исчезали принятые на службу. Он отчего-то вообразил, что их собирают в какой-нибудь загородной ферме или в пустых казармах бывшей султанской армии, вроде тех, где сам он отбывал двухнедельный карантин. Однако автомобиль незнакомой модели, открытый, с длинным, сверкающим хромированным металлом капотом и глубокими кожаными сидениями, довез их до порта, где у пирса ждал такой же роскошный катер. Рыча мотором и громко хлопая днищем по мелкой босфорской волне, катер долго несся сквозь розовато-жемчужную полумглу к входу в Мраморное море. С борта катера, особенно в это время, на грани между ранним вечером и подкрадывающейся с Анатолийского побережья ночью, Константинополь выглядел, как ему и подобало - совершенно сказочным городом, кисейная дымка смазывала все подробности, оставляя только смутный цветной силуэт, исчерченный остриями сотен минаретов. В нем обязательно должны бы твориться, непрерывно и бесконечно, как арабская вязь на стенах мечетей, волшебные и загадочные истории в духе "Тысячи и одной ночи", а если на самом деле творилось там совсем другое - так об этом легко было заставить себя забыть, подчиняясь очарованию летнего вечера. Тем более что с ним-то самим, капитаном Басмановым, одна из сказочных историй все-таки произошла, и чудное мгновение продолжает длиться... Увидев высокий белый борт огромного парохода, едва заметно дымившего первой трубой в полуверсте от берега, Басманов невольно вспомнил темные зловонные трюмы, загаженные палубы судна, на котором он выбрался из ужасов Новороссийской эвакуации. И ощутил нечто вроде мгновенной тошноты. Катер лихим разворотом подошел к широкому, почти касающемуся нижней площадкой воды, трапу. Встреченные здоровенным, на голову выше Басманова, матросом с тяжелыми и резкими чертами малоподвижного лица, они поднялись на просторную, тщательно выскобленную палубу. - Сейчас вас проводят в каюту. Устраивайтесь. Если что-то потребуется, обращайтесь к любому члену экипажа, все будет сделано в лучшем виде. Русских среди них нет, но язык все понимают достаточно. Отдыхайте, пообщайтесь со своими друзьями... А утром встретимся. Извините, что оставляю вас, но - дела. - Шульгин развел руками и церемонно приподнял шляпу. Каюта, отведенная Басманову на верхней, то есть четвертой сверху палубе надстройки, поразила его размерами и невиданным с довоенных времен комфортом. Вообще тем, что существует еще на свете такой вот заповедник настоящей человеческой жизни, начисто равнодушной к бедам миллионов людей из бывшей Российской империи. Больше всего каюта походила на лучшие номера "Астории" или "Лондонской" гостиницы, где ему приходилось бывать, возвращаясь на короткий срок с фронта в Петроград. Солидная мебель, обилие бронзовых люстр и бра, особые, свойственные как раз такого рода временным пристанищам богатых людей, запахи. Очевидно, поселяя его здесь, новые хозяева хотели подчеркнуть не только важность его нынешнего положения, но и намекнуть на цену того, что он может потерять, нерадиво относясь к своим обязанностям. По крайней мере, такая мысль у капитана мелькнула. Отпустив матроса, невозмутимость и сдержанность которого напоминали скорее манеры дворецкого из хорошего английского дома, нежели простого моряка, Басманов побродил по каюте, осмотрел все ее жилые и подсобные помещения, постоял у большого окна, со смешанным чувством глядя на редко и неравномерно освещенный берег. Радость в этом чувстве, безусловно, присутствовала, но много было и тревоги. Сменял он скудную, тяжелую, но ставшую почти естественной жизнь... на что? Выкурил папиросу из любезно приготовленной на круглом столе гостиной коробки и решил поискать знакомых. Первый же встреченный в коридоре матрос, как и обещал Шульгин, на медленном, но вполне правильном, несмотря на акцент, русском языке, подробно разъяснил, на какой палубе размещены офицеры и как туда попасть. Четыре марша внутреннего трапа привели его в длинный пятидесятиметровый коридор с множеством одинаковых полированных дверей светлого дерева с блестящими бронзовыми ручками. Басманов остановился, недоумевая, куда он попал. То есть то, что пришел он, куда надо, сомнения не вызывало, достаточно было услышать типичные, чисто отечественные речевые конструкции, густо висящие в воздухе. Они доносились из полуоткрытых дверей кают, из обширного помещения справа от трапа, похожего на предбанник, из бильярдной, где на нескольких столах азартно разыгрывались "пирамидки", ими обменивались мелькающие в основном коридоре и ответвляющихся от него проходах люди. Лица почти всех были Басманову знакомы. Поразило другое. Все здесь были одеты в невиданные, черно-зелено-желтые пятнистые куртки и брюки с множеством накладных карманов на груди, рукавах, коленях и прочих местах и в высокие коричневые ботинки на толстенной, в три пальца, подошве. Только зеленые металлические звездочки на пятнистых хлястиках-погонах своим расположением намекали на принадлежность их владельцев к русской армии, поскольку ни в одной другой (кроме, правда, сербской и болгарской) подобные знаки различия не использовались. Бросилась в глаза поразительная чистота - сияющий паркет и словно час назад вычищенные ковровые дорожки - что, впрочем, почти компенсировалось интенсивностью запахов гуталина и табачного дыма. Перед Басмановым остановился один из "леопардов", в котором, присмотревшись, он узнал штабс-капитана Мальцева, завербованного им в первый день, вместе с поручиками. Был он свеж, чисто выбрит, очень коротко подстрижен. И никак не походил на худого, нервного, заросшего серой щетиной беженца, каким был всего десять дней назад. - О! Нашлась пропажа! - радостно воскликнул Мальцев, пожимая Басманову руку. - А мы, брат, думали, что ты сбежал... - Куда бы это я сбежал? - удивился капитан. - Мало ли куда? Да хоть в Париж... Басманов вспомнил, что действительно высказывал подобную мысль, только вот Мальцеву или кому другому? Все же, кажется, с Мальцевым он об этом не говорил. - Да что же Париж, мы теперь, может, и почище Парижа кое-что увидим. - Уж здесь ты прав! Такое, боюсь, увидим... - Мальцев осекся. Он еще не понял, в каком качестве появился на судне Басманов, и стоит ли перед ним откровенничать. - А тебя еще не переодели? Ты когда прибыл? Где разместился? - Там, наверху... На втором этаже, ближе к корме. Сейчас и не знаю, найду дорогу или нет... - А-а, на господской половине... Ну-ну. В начальство выбился? А чтобы не заблудиться, надо схему изучить, они везде висят. У тебя там не "второй этаж", а верхняя палуба. Наша - палуба Б, ну и так далее. Привыкнешь. - Никуда я не выбивался, сам ничего не знаю. Посадили, привезли, поселили... Барахло свое бросил и пошел вас искать. А вы что, плохо устроены? - Не сказал бы. У всех одноместные каюты, но кое-кто предпочитает двойные, чтоб веселее. И еще пустых осталось пропасть... Дивизию нашу свободно растолкать можно! Говорили мне умные люди в свое время - поступай в гардемаринские классы. Тогда после реального училища без экзаменов брали. Нет, понесло меня в кавалерийское! Моряки хоть всю войну, как люди, прожили - обед за столом из фарфоровых тарелок, каждый день рубашка свежая, кителек беленький, а мы пять лет в грязи, вшей кормили, портянки по месяцу не меняли, эх! - Он с досадой выругался, чуть, не плюнул на пол, но ковровая дорожка вовремя удержала. - Но и служба тут, скажу я тебе... - Чем же она плоха? - Да не плоха, чего зря говорить. Только и в юнкерах меня так не гоняли. Первые дни чуть не сдох, а уж я с семнадцати лет в строю, ты меня знаешь! Ох и материли тебя поначалу, сосватал, мол, так его и распротак! А потом ничего, отъелись, отоспались, даже нравиться начало, после бардака нашего беспросветного. Сам все увидишь. Пойдем лучше, выпьем за встречу. В большом ресторанном зале второго класса, с колоннами и множеством четырехместных столиков посередине и двухместных вдоль стен сидели за столами и толпились у стойки буфета с полсотни таких же пятнистых офицеров. Басманов даже ощутил некоторое неудобство от своей "правильной" формы. - Господа, смотрите, кто к нам пришел! - громко объявил Мальцев, и все обернулись. - ...Едим бесплатно, пьем бесплатно, кому что нравится, - повествовал штабс-капитан, когда закончились общие приветствия и рукопожатия со знакомыми и приятелями. В тихом углу устроились впятером - Басманов, Мальцев, подполковник Генерального штаба Сугорин, некогда весьма близкий к Лавру Георгиевичу Корнилову, а по последней должности - командир полка Добровольческой дивизии, и те самые поручики, с которых все началось, - Давыдов и Эльснер. - На берег пока не пускают, да никого и не тянет, нажрались того берега... - Мальцев чиркнул себе ребром ладони по горлу. - Здесь спокойнее, всего в достатке, есть чем развлечься... - Кроме девочек, - криво усмехнулся Давыдов. Сугорин плеснул в бокалы вермута, едва до половины. - А чего так скромно? - поинтересовался, придержав горлышко бутылки над своим бокалом, Басманов. Ему хотелось выпить за встречу, как полагается, вволю. - Скоро сам не захочешь. Когда утром двадцать кругов по палубе, а потом до обеда так накувыркаешься... Тяжело выходит. - Вот как? А что еще тут с вами делают? - Неужто не знаешь? Ну, раз не знаешь, то сам увидишь. А пока не увидишь, не поймешь. Если б мы солдат да юнкеров перед войной так муштровали, вот бы армия была... - А оружие, а снаряжение! - вмешался поручик Давыдов. - Ничего не скажешь, напридумывали люди! Я вот думаю - отчего мы ничего подобного на фронте не видели? Я с американцами в Архангельске вот так был... - Сугорин сцепил пальцы рук и тряхнул ими перед собой. - Ничего особенного у них не имелось, те же винтовки, ну, еще танки привозили, "Марк-2"... И вояки так себе. Вот жратва да, нормальная... Если б таким оружием, как у нас, они хоть две дивизии вооружили, через месяц войну б кончили... - О чем это вы? - попытался включиться в разговор Басманов, но не получилось, собеседники его не слушали, продолжая какой-то давний спор. - При чем тут американцы? Это ж наши, русские, из Африки, и оружие у них свое, секретное, на заводах в Иоганнесбурге сделано. За границей они только детали заказывали, а собирали сами... - Э-э, поручик, ты меня не сбивай! Я тоже не пальцем... В Академии кое-чему учился. Есть такие понятия - общий уровень развития техники. Вот ты хоть режь меня, не поверю, что сейчас на каком угодно заводе можно построить аэроплан, чтобы летал, скажем, по пятьсот верст в час... - Про аэропланы не знаю, не приходилось дела иметь, а про остальное скажу - ничего особенного. Автомат Федорова когда на фронте появился? В шестнадцатом. И никто не удивился. Здесь почти то же самое. Сделано поаккуратнее, конструкция попроще, и только. На Тульском оружейном и не такое сделать можно! То же и танки. Совершенно ничего сверхъестественного... - Господа, подождите, господа! - вмешался до того молчавший Эльснер. - Я все-таки три курса Технологического прослушал. Если толковый инженер внимательно изучил опыт войны, учел все недостатки техники, да располагает неограниченными средствами и производственной базой, то он и вправду может сделать многое. А вот сколько непреодолимых проблем придется решать в серийном производстве... - Ладно, - отмахнулся от него полковник. - Если все это есть, значит, сделать его было возможно... Меня другое больше занимает - против кого все? С кем мы воевать должны? С туземцами - непохоже. С регулярной армией - где, с какой и в чем смысл? Какие бы мы молодцы ни были, с сотней человек много не сделаешь. - Да ну, господин полковник, с такой сотней повоевать можно! - возбужденно возразил Давыдов. - Мы вон на кубанских переправах ротой в штыковую против дивизии красных ходили, и то... - А может быть, действительно затерянное в дебрях Африки княжество, как в "Копях царя Соломона"? - мечтательно протянул поручик Эльснер. - Тогда действительно, для охраны границ и сопровождения караванов с золотом больше и не надо. Десять-пятнадцать человек всегда отобьются от туземцев и грабителей... - Ну, это уже сказки пошли, а я привык рассуждать в более серьезных категориях. Рано или поздно все, что нужно, мы узнаем. Раз нас так тренируют, значит, есть определенная цель. И следует быть к ней готовыми. А сейчас я спать пойду... - Куда спать, рано еще. Лучше давайте в бильярд сразимся по маленькой... - Лень что-то. Да и настолько я отвык от нормальной жизни, что для меня сейчас лечь в чистую постель, в отдельной каюте, ночничок зажечь, книжку полистать, папироску спокойно выкурить... И собственный клозет с электричеством! Не-ет, господа, вот что ценить надо, а не бесплатную выпивку... Уж чего-чего, а выпить я и на фронте во всякое время мог... - Подполковник вежливо откланялся, пошел к выходу; наблюдавший за ним Басманов заметил, что на полдороге Сугорин резко сломал траекторию, словно влекомый магнитом, подошел к стойке и сгреб несколько банок диковинного, консервированного, словно свинина, пива. ...Несмотря на предстоящий ранний подъем, за разговорами и вином просидели далеко за полночь. Словно впервой, действительно, после хорошего "пропорота" утром на службу? В гвардейских полках и не то бывало. Говорили о многом, и много Басманов узнал такого, что действительно не лезло ни в какие ворота. Но от этого предстоящая служба казалась еще интереснее. Утром он проснулся от солнечных бликов на потолке, легкого покачивания и ощущения движения. Действительно, пароход на приличной скорости шел на юг. Капитан успел вымыться под душем, побриться, откупорить баночку пива из шкафа-ледника, где его было в достатке, когда в дверь постучал матрос и попросил следовать за ним. В каптерке Басманову выдали огромное количество всякой амуниции, начиная от пятнистого одеяния и глубокого, металлического, но неожиданно легкого шлема, до таких мелочей, как специальные, защитного цвета носовые платки, удобный походный несессер, солнцезащитные очки, портсигар с вмонтированной зажигалкой, пружинный нож, не боящиеся воды часы с надписью "Командирские" и еще много всяких интересных и остроумных вещей. После завтрака офицеры на тренировочной палубе приступили к занятиям, а капитана пригласили еще выше, в каюту к Берестину. Одетый в бледно-зеленые брюки и рубашку военного покроя, но без знаков различия, генерал сразу перешел к делу. - Мы решили назначить вас, капитан, командиром батальона. В вопросах внутреннего распорядка вы будете обладать всеми положенными правами. Необходимые приказы и инструкции получать непосредственно от меня. Люди ваши отдохнули, подкормились, пришли в себя, вспомнили, что такое настоящая служба. Прогресс налицо. Теперь можно начинать серьезные тренировки... Это прозвучало угрожающе. Судя по вчерашним разговорам, муштровка и так велась до седьмого пота. По двенадцать часов в день. И если это еще не серьезно... Берестин понял смысл удивленного взгляда Басманова. - Нравы германской казармы я внедрять не собираюсь, не стоит беспокоиться. Но чтобы сделать из людей настоящих "рейнджеров"... Ну, это так называются специально подготовленные для проведения особых операций бойцы. Вы тут все тоже настоящие солдаты, но... Одно дело геройски ходить в штыковые атаки цепями, и совсем другое - впятером и без шума нанести противнику тот же ущерб, что пехотным батальоном при поддержке артиллерии. Вы, наверное, читали Фенимора Купера и подобную литературу? Так вот, подготовка учитывает тактику и боевые приемы американских индейцев, летучих отрядов буров, японских самураев и всяких там охотников за черепами... Вот мы и начнем отрабатывать специфические учебные программы. Стрельбу из всех видов оружия и в любых положениях, рукопашный бой, диверсионное, минно-подрывное дело, тактику малых групп в особых ситуациях... Личный состав разобьем на отделения по десять человек, взводы - по тридцать. Рот создавать не будем. Батальон из четырех взводов и спецвзвод усиления. Назначим командиров. До тех пор, пока вы сами не пройдете курс подготовки, командовать будем я и инструкторы из состава экипажа корабля. А вот когда изучите все, что требуется, получите соответствующие разъяснения, тогда и примете всю полноту власти. Главное - довести все новые для вас приемы и знания до автоматизма, чтобы в деле голова была свободная. Вопросы есть? Вопросы, конечно, у Басманова были, и на некоторые Берестин ответил довольно обстоятельно, от других же уклонился, сославшись на несвоевременность таковых. Капитан не мог не согласиться, что есть вещи, которые знать раньше времени не только бесполезно, но и опасно. - Ну вот представьте, - сказал Берестин, - кто-то из ваших товарищей в конце концов окажется непригодным к избранной службе, захочет "подать в отставку". Если он будет знать только некоторые детали общетактической подготовки - это одно. А если всю нашу стратегическую цель и концепцию - совсем другое. Не думаю, что мы сможем его просто отпустить. И что тогда? Поэтому ограничимся необходимым. И прошу не обижаться. Даю вам честное слово офицера, что ничего противозаконного и аморального мы не готовим, и урона вашей чести не будет в любом случае. Нечто неожиданное для вас - да, но не более... ...Задыхаясь, с хрипением втягивая обжигающий воздух измученными легкими, почти ничего не видя сквозь заливающий глаза едкий пот, Басманов все же добежал дистанцию до конца. Свалился на чахлую траву в тени перистой акации, сбросил горячую и мокрую изнутри каску, расстегнул замки бронежилета. Бежавшим вместе с ним офицерам было явно легче, они перешучивались, срывающимися, впрочем, голосами, кое-кто даже закурил. А Басманову хотелось только лежать, откинувшись на ранец, смотреть в бледно-желтое небо и, если бы можно, глотнуть воды, какой угодно, пусть даже из болота, из лужи полувысохшей. Но воды не было и не будет до самого обеда. За ближним холмом трещали автоматы и гулко хлопали ручные гранаты. - Ну и как тебе, ваше высокоблагородие? - к Басманову подсел Мальцев, назначенный командиром взвода. Вопрос бессмысленный, и так все видно, но Басманов честно ответил и, словно оправдываясь, стал объяснять, что конноартиллеристам даже при экстренном отступлении рекомендуется рубить постромки передков и зарядных ящиков, но спасаться все-таки верхами... - Это мне понятно, непонятно другое... Какая необходимость дрессировать нас именно здесь? До Африки, вроде бы, путь еще неблизкий... Вопрос Мальцева никак нельзя было назвать праздным. Проскочив Дарданеллы, пароход "Валгалла" поначалу взял курс на юго-восток, то есть примерно к Суэцкому каналу, но вечером вдруг стал сбавлять ход и, наконец, совсем остановился. Сквозь сон пассажиры слышали, как гремит и лязгает якорная цепь. Рассвет же осветил зеркальную гладь штилевого моря и желто-бурые холмы острова, судя по расстоянию от Дарданелл - из архипелага Киклады.