о направил ребят, чтобы помогли. А они опоздали. Зато ты сумел заставить тех людей запаниковать. Они обратились ко мне. Не буду пересказывать, о чем шла речь, но... Меня убедили. Нашлись способы. Как и твою Аллу, кстати... - Врешь, - только и сказал я. - Зачем мне врать? Нет, с ней все в порядке, никакого насилия, но... Выхода у нее не было. Она ведь всего лишь слабая женщина. Она выдала все записи и рассказала, что на самом деле никаких людей в Москве нет. Только вы двое... На этом все могло и кончиться. Ты оказался не нужен. И Аллу бы они сразу же отпустили. С хорошими деньгами. Куда дешевле, чем убивать. Они же вполне законопослушные деловые люди. И опять ты все испортил. Тебя ведь уж и искать прекратили... Не знаю, что ты сделал с пленками, и Алла не знает, только недавно со мной говорили... очень плохо. Я видел, что он, скорее всего, не врет. И его версия мало расходится с моей, разве что в деталях. Слишком у Панина было отчетливо все на лице написано. На фоне растерянности и обиды - злость. Он меня ненавидел. За все. И что дело верное сорвалось, и что пришлось от кого-то испытать унижение, возможно - не первое... И что сейчас он выглядит передо мной подлецом и трусом, а не тем, что раньше, великим Майклом. Тут в нем славянство прорезалось, перед своими ему бы так стыдно не было... - Плохо держишься, драйвер, - сказал я с издевкой, - ты же сам этого хотел... А выходит, кусок больше рта оказался. - Сам-то не очень геройствуй, - огрызнулся он. - Куда ты денешься? В Москву сбежишь? И там найдут. А Алла? Бросишь? Я бы подобрал, только она пока еще тебя забыть не хочет... Если б захотела, всем лучше бы стало. А пока ты бегаешь, ее ведь не отпустят. А далеко убежишь - совсем станет плохо... - Не твоя забота... - Увы, и моя тоже. Я ведь к вам обоим по-прежнему хорошо отношусь. И все еще можно исправить... Я подумал, что разговор слишком затягивается, и группа захвата, возможно, уже на подходе. - Стоп. Я меняю позицию. Позже договорим... - Да хватит тебе бегать! Неужели еще не понял? Сейчас они все силы в дело бросили, их люди город перекрыли, полиция подключена, и многое другое... Через час тебя по всем экранам покажут, как опасного преступника в розыске... Деться тебе совершенно некуда. Я откровенно говорю... И предупреждаю по-дружески - никаких глупостей не делай... Вполне возможно - при попытке к бегству... - А уж вот это - хрен! Я ж вам живой пока нужен... - отвечая и храбрясь, я понимал, что он прав и гулять мне недолго, если... - Вот потому мне и поручено передать: ты возвращаешь перезапись, она при тебе, это известно, Алла уже сказала, взамен получаешь деньги вместе с женщиной - и свободен. Само собой - отказываешься от всех претензий. Ей-богу, всем будет лучше. Умей проигрывать. Бери такси и езжай сюда. Я все сказал... - Какая же ты сволочь, - процедил я. - Если даже сдамся - где гарантии? - Гарантии... Мое слово, если угодно. Пусть даже я тот, что ты думаешь, но не настолько же... Повторяю, не нужен ты им... Мало в истории случаев, когда люди не только свои, а государственные секреты продавали и ничего, жили и благоденствовали... Что ты за фигура такая, чтоб из-за тебя руки и совесть пачкать? А что ты партнер серьезный и уважения заслуживаешь, ты уже доказал. - Ну, разболтался... Кончили. Я с тобой буду после разговаривать. И не думай, что легко отделаешься. Мне кое-что обдумать надо и подстраховаться. Не забыл, на что я намекал? - Не делай этого, Игорь, умоляю. Тебе даже они не помогут. Сам пропадешь и девочку погубишь. Хотя бы ради нее... - Подумай лучше, кто _т_е_б_е_ поможет... Я отключился. Пусть ждет и нервничает. Не все же только им людей пугать. Пока мы говорили, успело окончательно стемнеть. Я прямо физически ощущал приближение опасности. И, назло страху, убегать, изображая обезумевшего зайца, не стал. А пересек улицу и сел за столик на веранде уличного кафе. Я находился во французском квартале, и заведение было вполне парижское, и гарсон, и меню тоже. Не успел я сделать первый глоток божоле, как, завывая сиреной, через перекресток пролетела полицейская машина, навстречу - еще одна. Они блокировали квартал с обеих сторон, и тут же подлетел юркий желтый "Растрохеро" на гравиподушке, за ним, чуть поодаль, остановился микроавтобус без окон. Не обманул Панин, работа пошла с размахом. Из "джипа" выпрыгнул похожий на репортера парень в короткой пестрой гавайке, на плечевом ремне - массивный прибор, похожий на видеокамеру. Но, очевидно, другого назначения. Он направил его на ту кабинку, из которой я звонил. Потом повел раструбом вдоль улицы. Я с такими штуками не знаком. На что она настроена? На запах, внешний облик, излучение маячка-опознавателя или мои биотоки? Нас разделяли каких-то пять метров, и он, отступая назад и продолжая ощупывать окрестности, все приближался. Но сообразить, что объект спокойно сидит рядом, охотник, очевидно, не смог. Я же, расстегнув пуговицу пиджака, ждал. Если он все же обернется и засечет меня, выход один - стрелять в упор, потом махнуть через низкий заборчик во внутренний двор и, может, еще раз удастся скрыться... Нет, конечно же, нет. Шансы нулевые. Вокруг десяток полицейских, по их сигналу другие патрули перекроют все окрестности. Возьмут с оружием в руках, и никому уже ничего не докажешь. Лучше просто сдаться... Но внешне я оставался невозмутимо-спокойным, продолжая тянуть кисловато-терпкое вино, и, как все окружающие, с любопытством наблюдал за происходящим. "Следопыт" уперся спиной в ограждение веранды, выругался и опустил камеру. Ничего не вышло. Добыча снова ускользнула. Он перекинул ремень камеры через плечо, повернулся. Мы встретились глазами. Я улыбнулся. Он, машинально, тоже, потом махнул рукой официанту: - Эй, гарсон... два коньяка. Тройных... Его напарник вышел из машины, и они, опершись о балюстраду, выпили. - Проклятый кретин, - сказал оператор, - не мог подержать его на линии еще хоть пару минут... Второй не ответил и длинно сплюнул на тротуар. ...Тихо спустившись в темную воду, я поплыл, сначала на спине, чтобы не подставлять затылок угрюмому мраку берега, и лишь удалившись на сотню метров от скал мыса Сан-Рапфел и огней городка Глен-Эллен, когда гребни волн и мгла туманной ночи надежно скрыли меня, перешел на брасс. Вот чего я не предусмотрел днем, когда намечал свой курс и запоминал ориентиры - на том берегу пролива сиял сплошным морем света Сан-Франциско, и на его фоне разглядеть стояночные огни "Призрака" было невозможно. А ведь спланировал я все вроде бы хорошо. Переехал по мосту на северный берег, по зарослям чаппареля вышел к намеченной точке, убедился, что вокруг ни души. Сверху яхта была видна отлично, ничего подозрительного на палубе не наблюдалось. А сейчас меня охватил страх. В тумане я собьюсь с курса, течение пролива снесет меня в океан, а до утра мне в не слишком теплой воде не продержаться. Надежда была только на Голден-гейт-бридж. "Призрак" стоял на якоре примерно на милю правее третьего с моей стороны пролета. Тревога, близкая к панике, все нарастала, пока на исходе второго часа я, наконец, различил огни яхты, и почти тотчас же - на фоне собственного шумного дыхания - услышал гулкие всплески, удары волны о корпус. Держась за якорную цепь, я отдыхал и осматривался, пока не убедился, что ничего за последнее время на яхте не изменилось. Если бы Андрей с Ириной решили вдруг провести ночь на берегу в каком-нибудь, положим, казино или дрим-клубе, включив сторожевую систему, положение мое ухудшилось бы до чрезвычайности. Однако судьба мне по-прежнему благоприятствовала. Они были тут, вдвоем, наедине с тихоокеанской ночью, сидели в креслах под тентом на кормовом мостике, беседовали о чем-то или слушали доносящуюся до меня музыку... Балансируя на туго натянутой цепи, я дотянулся до леерной стойки, перевалился на палубу, полежал, обсыхая, на теплых досках. Потом вытряхнул из мешка свое имущество, натянул брюки и рубашку. Вдруг из-за тамбура носового люка появилась громадная лохматая собачья голова. Я замер, ожидая, что зверь сейчас оглушительно залает, а то и молча вцепится в глотку. Но пес молча, как бы даже доброжелательно смотрел на меня. Поразительно, что я не обнаружил его присутствия днем, разглядывая палубу в бинокль. Сохраняя достоинство, я медленно сделал первый шаг. Пес посторонился, пропуская меня, и зацокал следом по настилу здоровенными, судя по звуку, когтями. Стараясь не запутаться в многочисленных снастях стоячего и бегучего такелажа, я выбрался на шканцы. Да, моим новым друзьям нельзя не позавидовать. Звуки скрипки, плывущие над палубой, мягкий свет плафонов на стойках тента, накрытый для позднего ужина стол, серебряные горлышки бутылок. Вина ниже, чем шампанское, здесь, очевидно, не пьют. Времяпрепровождение людей, для которых вопрос - когда сниматься с якоря и куда идти дальше, на Фиджи или в Новую Зеландию - едва ни не самый сложный во всем обозримом будущем... Пес лег под трапом, считая свою задачу выполненной, положил голову на лапы, не спуская с меня, впрочем, выпуклых блестящих глаз. Кашлянув, чтобы тактично привлечь внимание, я постучал согнутым пальцем по полированным перилам и поднялся чуть выше средней ступеньки. Изображая всем видом, что вот, мол, вы меня приглашали в гости, ну я и заглянул на огонек. Попросту, без церемоний. Извините, если вдруг не вовремя. Новиков, повернувшись в кресле, смотрел на меня с явным интересом, пожалуй, одобрительным. Можно подумать, что я подтвердил его ожидания. Вот-вот и воскликнет, обращаясь к Ирине: "А я что говорил?!" Но ничего он не воскликнул, а привстал, наклонил вежливо голову и сделал приглашающий жест в сторону третьего кресла, стоящего чуть в стороне, у леерного ограждения. Понять можно двояко, но я предпочел более решительный вариант. Взял кресло и поставил его к торцу стола, между Новиковым и Ириной. Она, взмахнув длинными ресницами, перевела взгляд с него на меня, и губы ее дрогнули намеком на улыбку. И я окончательно успокоился. Взял наполненный для меня бокал. Полусухое "Абрау-Дюрсо" смыло с губ жгучий вкус океанской соли. - Вплавь? - сочувственно спросил Андрей. - Долго добирались? - Часа полтора... - Нормально. Если рекордов не ставить. Видишь, Ирок, я не ошибся... - Ну вот, хоть и с запозданием, а сказано! - Игорь все же принял наше приглашение. Похоже, дела у него не очень. Настолько, что даже катер взять не потрудился. Некогда было? Или не на что? - Скорее, первое... - я вновь почувствовал себя легко, как со старым приятелем. И спокойно, как раньше бывало в обществе командора Маркова. В том смысле, что с ними можно расслабиться, сбросить с себя груз ответственности за принятие жизненно важных решений. - И следует понимать, что во всем западном полушарии помочь, кроме нас, оказалось абсолютно некому? - Тоже недалеко от истины. Не могу не отдать должного вашей проницательности. - Чего уж там, - простодушно улыбнулся Андрей. - Специальность у меня такая... - Профессиональный защитник всех гонимых и обиженных, - в тон ему продолжила Ирина. И опять мне захотелось излить душу, и немалого труда стоило удержаться, хотя бы для того, чтобы "сохранить лицо". Никто не любит слабаков, даже если рады им помочь. Новиков уловил мое настроение. - Ну, что у вас за это время случилось? И чем сейчас могу быть полезен? В нескольких фразах я обрисовал им ситуацию после нашего расставания. Ирина слушала меня с явным сочувствием, возможно, представив себя в положении Аллы. Новиков же рассеяно курил свою трубку, подливал шампанское, в нужных, на его взгляд, местах ободряюще кивал. - Так. Понятно. Только вот беда, среди местной полиции или мафии у меня приятелей не имеется, собственных боевых отрядов тем более. - Знаете, может, я лучше пойду? - сказал я, почувствовав себя ужасно глупо. - Извините, что нарушил ваше уединение... - А вот это зря. Нельзя быть таким... обидчивым. Если уж начали... Не помню, кто сказал - "Бей в барабан и не бойся". Какие-то соображения у тебя все же были, пока ты плыл сюда через ночь и туман? Вот и давай... - внезапно перешел он на ты, и я принял это как совершенно естественный с его стороны шаг. Но и тут он оказался на высоте - поднял бокал и продолжил: - Давай на брудершафт, не люблю я этих церемоний... - Да я и не собирался... обижаться. Тебе показалось. И просьба у меня вполне скромная. Во-первых - до утра воспользоваться вашим гостеприимством... - А я вроде и не предлагал сразу после ужина за борт прыгать. Дальше... - А дальше... По известным тебе причинам я не могу воспользоваться своими московскими счетами, а здесь у меня денег почти нет, да и появляться в людных местах... не стоит. - То есть нужны наличные? - Именно. Но не только... Вот мои документы... Как только все кончится - рассчитаюсь. С любыми процентами... Новиков повертел в руках мою корреспондентскую карточку, посмотрел на голографию, на меня, протянул Ирине. - Ну, допустим. Сочтемся. Сколько? Сначала я хотел попросить две, но в последний момент подумал, что вернуть долг могу и не суметь, и сказал "тысячу". И тут же предупредил насчет возможной моей "неаккуратности". - Ну, это не сумма... - при этих словах Ирина неизвестно чему улыбнулась. - Что можно сделать с тысячей? Возьми хотя бы десять... А касательно прочего... "И отпусти нам долги наши, якоже и мы прощаем должникам нашим..." Тут уже я опешил. Такая щедрость по отношению к совершенно незнакомому человеку... Странно как-то. - Сам ты странный, Игорь, - ответил он на мои возражения. - У тебя похитили любимую женщину, есть шанс ее спасти, а ты о ерунде. Словно на серьезное дело идешь, тебе автомат с полным магазином предлагают, а ты скромничаешь - "да ладно, да мне бы пару патрончиков..." Смешно. А если б я изъявил желание лично поучаствовать, с определенным риском для меня, но с солидными шансами на успех, ты б тоже стал девочку изображать? - Андрей... - тихо сказала Ирина. - Ну что - Андрей? Впрочем, пардон. Я имел в виду, что нечего теперь по волосам-то плакать... Да, не та нынче пошла молодежь... А сам старше меня, ну, лет на пять максимум, а может, и вообще мой ровесник, если сделать поправку на загар, обветренность и умудренный взгляд. И в то же время он чем-то неуловимо напомнил мне того стодвадцатилетнего московского архитектора. Зато яхте его сто лет точно. Теперь, вблизи, это сомнения не вызывает. Настоящая вещь, не новодел. По нынешним временам, тут одного дерева на миллион... - А вот о личной помощи я как раз и хотел попросить... ...Туман постепенно сгустился настолько, что даже мне сидеть дальше на мостике показалось неприятно. И мы спустились вниз, в небольшой, с низковатым подволоком, но удобно и рационально оформленный салон, или, как Андрей назвал его, кают-компанию. Там на самом деле было все, что подразумевало название. Застеленный пушистым ковром паркет, глубокие кожаные кресла, из которых не выпадешь даже при сильной качке, обеденный стол с решетками для посуды, стойка бара, заполненная всем, что за века изобрела неукротимая фантазия пьяниц и их алчных потворщиков - самые неожиданные формы и цвета бутылок, штофов, фляжек, шкаликов и мерзавчиков, радуга этикеток, геральдических зверей и птиц, золотых и серебряных лент, восковых и сургучных печатей - эти произведения искусства можно созерцать часами, так же, как и писаные маслом картины старых мастеров, коллекционные ружья, винтовки и автоматы в застекленных шкафах, и множество книг, и настоящий кабинетный рояль "Стэйнвей", на котором чуть позже Ирина исполнила несколько пьес Чайковского... Мне показалось, что Андрей до сих пор наслаждается самим фактом обладания и своей яхтой, и ее прекрасной хозяйкой, и всем, что я уже назвал раньше. Словно невзначай он задерживался перед книжными стеллажами, касался пальцем стволов оружия... Стоящий у двери кормового балкона со смутной улыбкой на губах, он выглядел безмятежно счастливым человеком, воплотившим в жизнь идею древнего восточного хана, написавшего на своем перстне: "Да текут дни по желанию моему". Не скрою, меня это задело. Очень тяжело, когда от тревоги и тоски ноет сердце, выносить чужое благополучие, тем более так мало скрываемое. Подавляя столь недостойное чувство, я рассказал им о своих приключениях на Крюгере, потом как-то незаметно перешел к подробностям непростых отношений с Аллой, и это неожиданно заинтересовало Ирину, причем настолько, что Новиков оставил нас вдвоем, то ссылаясь на необходимость проверить положение якоря, то принести нечто свежее и горячее с камбуза, а то и просто так. Эта ночь осталась у меня в памяти как одна из самых неожиданных и приятных за последние годы, невзирая на все сопутствующие обстоятельства, а Ирина была столь внимательна ко мне и тактична, что ушел я в отведенную мне каюту только из чувства приличия. Почти влюбленный в нее, пусть и в совсем другом смысле. По крутому трапу Андрей свел меня вниз. Открыл первую по правому борту дверь. - Устроит? Впрочем, остальные такие же точно... Два на три метра каюта со столом и шкафом с огражденной высоким бортиком койкой показалась мне самым уютным местом на Земле. - Отдыхай. А о прочем побеседуем на свежую голову. Глядишь, еще что-нибудь придумаем. Да, чтобы не забыть, а то ведь, чего доброго, ты второй раз и не напомнишь... Он вышел и вернулся с деньгами. Если б и остальные мои проблемы решились так же легко и непринужденно... Глава 17 Утром по палубе шелестел обложной дождь, под который я провалялся в койке до полудня, добирая за все предыдущие беспокойные ночи. Стесняясь своего непрезентабельного вида, я мрачно пил за поздним завтраком кофе и много минеральной воды. Новиков съехал на берег, и когда его вельбот скрылся за дождевой сеткой, мы с Ириной остались вдвоем, если не считать того самого пса с необычной кличкой Парадокс. Одета она была сегодня очень просто, и лицо без всякого макияжа, отчего и говорить с ней выходило легко, и никакой неловкости от вчерашней откровенности я не испытывал. Пока она листала толстую кулинарную книгу, выбирая, чем бы этаким удивить Андрея за обедом, я как бы между прочим вспомнил о своем якобы сне. - Интересный сон, - губы ее сложились в мягкую улыбку. - Во всяком случае, он не так уж далек от истины. Андрей обожает ввязываться во всякие авантюры. И не всегда угадаешь, во благо или на беду... - А кто же он все-таки? - решился я на вопрос, пусть и бестактный в моем положении, но настолько же и естественный. - Знаете, Игорь, это слишком сложно. Достаточно вам того, как он сам себя называет - "землепроходец и мореход". Появилась у него такая возможность некоторое время назад. А вообще он профессиональный психолог, а еще когда-то был вашим коллегой. Если все у вас сложится благополучно, может, и вернемся к этой истории. Как вы считаете, такой вот примерно вариант обеда вас устроит? Обнаглев от ее благожелательности, я не удержался. - Вы знаете о действии, которое производите на мужчин? - и пояснил, что имею в виду. Она вздохнула. - Далеко не на всех, Игорь, далеко не на всех... Вам бы с Андреем поговорить. Впрочем, лучше не стоит. Обещаете? Так вот, он ведь психолог, и довольно давно придумал теорию насчет людей разных генетических серий. Об этом спросить его можете. Эта теория вам кое-что разъяснит. Возможно, какая-то часть наших с вами генотипов совпадает. Вот и вы мне кажетесь довольно подходящим человеком. А кто-то вас видеть не может. Возможно, тем же людям и я не понравлюсь. Так что никакой особой загадки во мне не ищите. А вот с вашей Аллой вам явно не хватает синтонности. Однако, пока она не с вами, говорить так... нехорошо. Согласны? Вот когда вернется... Думаю, вы не откажетесь побыть нашими гостями... Какое-то время. Если вы не против, постараемся во воем разобраться... - Вашими бы устами... То есть, когда Аллу выручим - с удовольствием... - Обязательно все получится. Если Андрей за ваше дало взялся... Ему и не такое удавалось. Теперь уже я почувствовал в ее словах затаенную печаль. Невероятно, но мне показалось, что она (ОНА!) терзается чем-то вроде неразделенной любви. Абсурд, конечно, но тем не менее. ...За ужином, который можно было считать и поздним обедом, в ходе долгого и извилистого разговора я, когда пришлось к слову, спросил: - А вот как ты, Андрей, считаешь - существует много религий, соответственно, много и богов, то ведь и демоны всякие, дьяволы, нечистая сила тоже должны быть разные, в каждой системе свои. Так или нет? - Интересно. Я об этом как-то не задумывался. Но предполагаю, что так. Если принять как данность, что боги действительно разные, а не преломления в людском сознании одного и того же объекта... - А я не согласна, - включилась Ирина. - Боги непременно разные у разных народов, иначе что же получается? Когда, скажем, религиозные войны... Бог, один на всех, всемогущий и всеблагой, нарочно поделил своих детей на разные партии, заставляет их убивать друг друга, а сам наслаждается? Внутренне разделился на ипостаси и гордится, если сторонники его, как Аллаха, перебьют больше сторонников его же, но как Христа? - Это если он их считает своими детьми... Но сказано ведь - "раб божий". А рабов назначить гладиаторами и заставить сражаться - милое дело. - А не кощунствуем ли мы таким вот образом? - поинтересовался я. - Не знаю, - пожал плечами Андрей. - Я атеист. Ты, видимо, тоже... Вот если б мы верующих таким образом смущали... - Да, я скорее всего тоже атеист. Хотя знакомый игумен давно и старательно пытается меня обратить. Только мы не туда заехали. Я интересовался демонами. Вселенная, допустим, или, как говорят отцы церкви, - "тварный мир" - разделена на сферы влияния. Разные боги чужую паству не замечают? А демоны тоже? Может мне какую-нибудь пакость джинн или ифрит сделать, или я исключительно в юрисдикции русских чертей, кикимор и леших? Ирина тихо засмеялась. - Неверно ты вопрос ставишь, Игорь. Признав себя атеистом, ты попадешь в еще более сложную ситуацию. В лучшем, идеальном, варианте ты не входишь ни в чью сферу интересов, экстерриториален как бы, но в худшем - принадлежишь всем. И любая пакость может делать с тобой, что хочет, ибо нет у тебя покровителей. То есть из дипломата, который пользуется правом иммунитета, ты превращаешься в бродягу без подданства и вне закона... Здорово она объяснила, а главное - обнадежила. Умная женщина, ничего не скажешь. Не менее умная, чем красивая. - В общем, мы опять уперлись в ту же проблему. Исходную. Бытия божьего. Либо бог есть, он объективная реальность, и мы его подданные независимо от волеизъявления, либо его таки нет... - И все позволено? - Увы... А вообще так скажу. Хоть мы и атеисты, кое-что я почитывал и знаю, что "не поминай всуе..." Вот давай этому совету и последуем. Я старый теперь уже мореход и помню за каждой инструкцией не только опыт, но и кровь. Веришь, не веришь лучше не нарушай... ...Андрей снял на свое имя пентхаус - виллу на крыше небоскреба. Конечно, по-настоящему, какая там вилла - довольно средненькое бунгало из трех комнат с чахлым садиком. Уважающий себя миллионер и смотреть бы на него не стал. Но зато не слишком дорого, и с любого места хорошо виден "Призрак" у выхода из пролива. В сумерках Новиков привез меня туда и, прикрывая от портье и возможных агентов полиции большим, никак не желающим закрываться зонтом, провел к лифту. Хотя в огромном, почти на всю высоту здания, полном людей холле на нас и так никто не обратил бы внимания. На прощание он снова меня удивил. Такое впечатление, что колебался Андрей до последнего и, уже допив последнюю чашечку лично им сваренного кофе, вдруг сказал: - План-то у нас хороший. Как у товарища Жукова... Однако черт его знает. Дам я тебе, пожалуй, одну штуку. Глядишь, и пригодится... - И протянул черный кожаный футляр. В нем лежал черный же массивный браслет, похожий на старинные часы. - Что это? - Там, внутри футляра, инструкция. Когда я уйду, прочитаешь и поймешь. Категорически настаиваю - надень и до следующей нашей встречи не снимай ни при каких условиях. Это тебе, как летчику парашют. Ко всему прочему, по этой штуке я тебя найду в любом месте и любой момент. А от греха - дай, пожалуйста, руку... Он сам защелкнул пружину. Я, вспомнив гравинаручник, непроизвольно дернулся. Андрей посмотрел удивленно, наверное, подумал, что прихватил кожу. - Теперь и захочешь - не снимешь. Если угодно - гарантия моих капиталовложений. Средство для ненадежных должников. Чтобы не думал, будто я такой уж альтруист... - он ободряюще подмигнул, поднес два пальца к правой брови и задвинул за собой диафрагму индивидуального лифта. Размышляя, что бы все происшедшее значило, я дождался, пока вспыхнул огонек, показывающий, что лифт вернулся обратно, и открыл футляр. Инструкция была отпечатана на желтоватой, похожей на слоновую кость пластинке, прикрепленной к внутренней стороне крышки. "Гомеостат портативный, полууниверсальный. Предназначается для поддержания и стимулирования приспособительных реакций организма, направленных на устранение или максимальное ограничение действия различных факторов, нарушающих относительное постоянство внутренней среды организма. Максимально эффективен при постоянном ношении, может также использоваться кратковременно для диагностических и лечебных целей. Включается автоматически при замыкании браслета на левом или правом запястье пациента. При соответствии внутренней среды организма генетической норме цвет экрана зеленый. Желтый сектор указывает на степень нарушения внутренней среды. Сплошная желтая засветка экрана свидетельствует о степени нарушения, несовместимой с жизнью. Во всех остальных случаях гомеостат обеспечивает полное восстановление нормы в период от 4 до 6 часов в зависимости от тяжести нарушений. При постоянном ношении гомеостат гарантирует 100-процентную регенерацию тканей организма в случае механических, термических и химических повреждений (если таковые не вызовут одномоментного полного разрушения организма вместе с гомеостатом), исключает воздействие на организм любого вида инфекций, токсинов, органических и неорганических ядов, алкалоидов, ионизирующего излучения и т.д. Запрещается: вскрывать гомеостат, подвергать воздействию магнитного поля напряженностью свыше 1 млн. гаусс, нагреву свыше 2000 К. Срок действия гомеостата не ограничен. Питание встроенное, в подзарядке не нуждается". Прочитав, я ощутил некоторое недоумение. Может ли это быть правдой? Ни о чем подобном мне слышать не приходилось, готов поручиться. Даже у десантников таких приборов нет, а следовательно, и ни у кого другого быть не может. Тем более, фирма-изготовитель не указана. Если лабораторный образец - неуместен стиль инструкции. Но, с другой стороны, и насчет оживающих покойников и нестандартных случаев применения хроноквантового двигателя я тоже до последнего времени не подозревал... И только потом мне пришло в голову, что это ведь в принципе одно и то же. Данный прибор, он тоже подходит к проблеме фактора Т и практического бессмертия, только с другой стороны... Значит, Андрей - или те, кого он представляет, занимались аналогичной с Аллой проблемой, но решили ее куда раньше и эффективнее? Я бы даже сказал - изящнее. "...За исключением одномоментного полного разрушения организма вместе с гомеостатом..." Зеленое поле занимало практически весь экран, желтый сектор был совсем узкий. Ну, о том, что здоровье мое в полном порядке, я знал и так. Последний медконтроль проходил перед посадкой, и в случае любого недомогания меня бы просто не выпустили из корабля на Землю. Осталось получить экспериментальное подтверждение. Будучи человеком решительным, я взял вилку и резко чиркнул по левому предплечью, чуть выше браслета. Из глубокой царапины выступила кровь. Примерно через полчаса кожа в том месте была гладкой, как раньше. Ни малейших следов... ...Последний разговор с Паниным получился коротким. Я посочувствовал Майклу, наверное, имевшему неприятность за вчерашний пробой и передал адресованную ему оценку сыщиков. Насчет кретина. Чем заодно ненавязчиво подчеркнул свои возможности. Местом встречи назвал отель, якобы наугад выбранный из справочника. - Ну вот, пусть хотя бы "Уэстберри"... - на самом деле это четырехзвездное заведение находится в низших этажах моего небоскреба. Пусть ваш представитель обратится к портье, там будет пакет... На чье имя? - Да не все ли равно, можно и на мое... - Панин был сегодня тих и сговорчив, на него произвело впечатление все случившееся. - О'кей. В письме я изложу, что и как делать дальше. Главное условие, сам понимаешь, чтобы привезли Аллу. Доставили ее туда, где я буду ждать. И обменяемся. В людном месте и под прикрытием моих друзей... А в качестве компенсации меня устроит миллион... Естественно - долларов. В виде туристской карточки на предъявителя... Я был уверен, что при таком варианте они мне ничего не успеют сделать. Получив Аллу, я тут же поднимусь в пентхаус, заблокирую лифт, позвоню Андрею, и он снимет меня с крыши на заранее заказанном вертолете... Должно получиться. - Но тогда уже от тебя потребуются гарантии, - сказал, подумав, Панин. - Вдруг ты подсунешь пустышку? Тут он угадал, так я и собирался сделать. - Ну, парень... Взаимно. Мы же деловые люди. И подлинники у вас. Есть в них некоторые хитрости, но то уже повод для отдельного разговора... Гарантией они в любом случае служить могут. В итоге мои условия были приняты. ...На самом же деле все вышло далеко не так. Встретились. С их стороны два вполне приличных джентльмена, ничего общего с предыдущими ребятами. Скорее адвокаты, чем громилы. Поговорили. Будто невзначай я коснулся нагрудного кармана, где лежал только что купленный кристалл с полной записью "Кольца Нибелунгов". По-моему, необходимая каждому приличному меломану вещь. Тем более, в исполнении "Берлинерштадт оперы". Чуть ли не под руководством автора... Мы сидели в креслах в холле третьего этажа, под густыми филодендронами. Вдали по коридору бой катил столик с напитками, появлялись и исчезали постояльцы. На втором этаже у дверей конференц-зала толпились участники съезда офтальмологов, еще ниже, в главном вестибюле, тоже было многолюдно. Часто проезжали по стеклянным трубам светящиеся изнутри фиолетовые кабинки лифтов. - Одним словом - все в порядке, господа. Ведите мою даму, готовьте чек - и расстанемся к взаимному удовольствию... - Разумеется, сэр... Я полностью расслабился, уверенный, что выиграл. И как-то не заметил, что в перспективе сходящихся к холлу коридоров вдруг стало пусто. И лифты прекратили свое бесконечное скольжение вверх и вниз. Один из парламентеров поднес к губам микрофон, будто собираясь доложить своим о завершении переговоров, а второй так же спокойно выстрелил мне в бок из искровика. Прожег насквозь, слева-вверх-направо. Сознание я потерял сразу. Но минуты через две-три очнулся. Они споро отволокли меня в эркер, за огромную фарфоровую бочку с растением вроде плакучей ивы. Гибкие мохнатые ветви до самого пола. Обшарили карманы, выхватили кристалл, ничем больше не заинтересовавшись, а "Штейер" просто не заметили под ремнем у позвоночника. Все это я видел и осознавал, как сквозь липкий туман. Мой труп они пристроили так, что найти его можно было не раньше большой утренней уборки. Не помню, сколько я там пролежал. Наверное, около часа. Когда немного полегчало и появилась способность двигаться, кое-как добрался до лифта. Со стороны, если кто видел, я производил впечатление мертвецки (прошу прощения за каламбур) пьяного. С трудом вспомнил код, открывающий выход на крышу, выпал из кабинки и вновь отключился. При следующем просветлении осознал себя на диване. Волнами накатывалась тошнота, нестерпимо пекло в легких, каждый вдох приходилось делать в несколько приемов. Но голова была ясная. Достаточно ясная для того, чтобы понять: спас меня только браслет. Припомнив анатомию, я определил, что разряд прошел через оба легких и сердце. Рана, как у Лермонтова. С той только разницей, что я все-таки жив. Поднес к глазам браслет. Экран желтый больше чем на две трети. За окнами смеркалось. Или в глазах все еще темно? Но, судя по тому, что гласит инструкция, к полуночи буду, как новый. Еще полежу часик и попробую связаться с Новиковым. А как же теперь Алла? Стало страшно и обидно за нее до слез. В буквальном смысле... Дверь скрипнула, и в комнате появился Артур! Будто ангел смерти. Он сильно изменился с момента нашей последней встречи. Или лучше сказать - прощания на берегу? Отличался от себя прежнего не только одеждой - сейчас он был одет вполне прилично - но и всем обликом. Словно наконец, сумел приспособиться к своей потусторонней внешности. Без специального заинтересованного внимания и не заметить того ощущения абсолютной чуждости нашему миру, что исходило от него и так поразило меня еще на станции эмбуса. А из-за его спины вышла и присела в уголке Вера, тихая, скромная, в темном кожаном костюме, совсем не похожая на посетившую меня в Москве обнаженную по пояс и рыжеволосую фурию. Едва не поставившая точку в моей короткой, но бурной жизни. Стараясь не выдать себя резким движением, я начал приподнимать лежавший рядом с подушкой пистолет, снаряженный в предвкушении этой долгожданной встречи тяжелым, не успевшим еще потускнеть серебром. Лишь бы хватило силы в вялых пальцах выжать тугой спуск... - Не нужно, зачем это? Знал бы ты, как больно, когда пуля ударяет. Тем более что для меня почти безвредно. Сравни укол шилом в сердце или палкой по спине... - услышал я его тихий голос. Он сел в кресло напротив меня. Вид у него сейчас был совсем не пугающий, скорее устало-печальный. - Опять ты не захотел умирать? А зря... Я ждал тебя. Ты разве не почувствовал? Я уронил пистолет на диван, но рукоятку из пальцев не выпустил. Мало ли, что он сейчас такой безобидный... - Разве ты ничего не почувствовал? - настойчиво повторил Артур. - Ты ведь умер уже, я тебя видел... - С чего ты взял? Как я мог умереть, я только слегка отключился. И сам пришел сюда, и говорю с тобой... Обошелся даже без реанимации... - Этого я теперь тоже не понимаю. Я знал, что ты вот-вот придешь, с утра я знал это точно. Так и получилось. Я ощутил миг твоей смерти, я успел увидеть, как разорвалась завеса, мелькнула тень... И все кончилось. Знаешь, так бывает, когда утопающий последний раз почти выпрыгивает из воды, пытается уцепиться хоть за воздух и тут же проваливается в глубину. Только круги по воде... А он, оказывается, еще и поэт. Владеет даром образной речи. Я тоже представил себя, прорвавшего некую неведомую завесу, очевидно, между тем и этим миром, но сумевшего ускользнуть обратно. Вот, правда, аналогия должна быть противоположная. Не тонущий человек, а выскочившая ка берег рыба. Еще чуть-чуть - и все. А она подпрыгнула - и обратно в родную стихию... - Ну и что? Ты пришел исправить ошибку? Помочь мне "выплыть"? - Да что уж теперь... Я и так сделал, что мог. Думал, будет достаточно. А нет, так нет. Я сильно изменился, как ты правильно заметил, обвыкся в своем старом теле, вспомнил, как полагается вести себя человеку. А тогда... Считая, видимо, нужным объяснить свое давешнее поведение, Артур стал излагать мне все с самого начала... Как, зацепившись за коралловую ветвь, сорвал с лица маску, как задыхался, пытаясь выбраться из грота, что при этом чувствовал. Детально описал стадии собственной агонии. Самые натуралистические подробности доводил до моего сведения спокойно, даже равнодушно, как мог бы говорить о своей работе старый прозектор. У Толстого в "Иване Ильиче", например, процесс умирания описан не в пример трогательнее. На Веру смотреть было значительно интереснее. Не знаю, какое впечатление она производила в своей предыдущей жизни, а сейчас казалась девушкой, начисто лишенной темперамента. Хорошо воспитанной. Ее пригласили в незнакомый дом и не уделяют особого внимания, вот она и сидит, где посадили, осторожно посматривает по сторонам и ждет, когда и к ней наконец обратятся. Но судя по твердой линии рта, высоким скулам и сведенным к переносице бровям, в случае чего на решительные и неожиданные поступки она вполне способна. В чем лично я успел убедиться. Счет у нас с ней один-один, и взаимных претензий в будущем вроде быть не должно. Артур же перешел к тому, что случилось после его безвременной кончины. - Время перестало существовать. Я как бы растворялся в океане совершенно, каждая моя молекула смешалась с тысячами молекул воды. Небытие самое полное и, возможно, бесконечное. Ничего подобного тому, что мы получали в эксперименте от пациентов. Никаких тоннелей со светом в конце, картинок прошлой жизни, взгляда извне на свое тело... Зато я ощутил, как вновь мое естество консолидируется, рассеянные частицы группируются вместе. Весьма своеобразное, ни на что не похожее, по-особому приятное чувство. Только что тебя не было, и вдруг ты заново рождаешься как личность. Снова все вспоминаешь, осознаешь, как мир вокруг тоже возникает словно впервые... Слияние с мировым разумом в момент Большого взрыва... Понимаешь, о чем я говорю? - Чего ж не понять, учили кое-чему и нас... - Этот возникший мир был прекрасен. Как первое осознанное воспоминание детства. Раньше был просто серый туман с обрывками слов, тенями вместо людей и предметов, а тут, неизвестно откуда - летнее утро, немыслимо синее небо над головой с ослепительным утренним солнцем, трава в росе, огромная пестрая бабочка подрагивает крыльями... И внутри всего ты, именно ты, со своими собственными мыслями, восторгом, счастьем, ощущением бессмертия, и главное - ты ведь, вспоминая того впервые увидевшего большой мир младенца, осознаешь свою с ним идентичность, знаешь все, что вместилось в вашу с ним общую жизнь... Вот и я, оформившись в том неизъяснимом мире, был переполнен счастьем настолько, что не хотел вспоминать, откуда я, где нахожусь на самом деле. Знал это, но оно как бы не имело никакого значения. Нет, пожалуй, я не сумел передать... Счастье было такое, как после долгого перехода через пустыню, после сводящей с ума жажды дойти до источника и пить не отрываясь, и благословлять пустыню и жажду, потому что без них ты никогда не испытал бы неземного блаженства - пить холодную воду сколько хочешь... Гораздо позже - это я для тебя говорю "позже" - на самом деле там нет времени в вашем смысле, память о земном существовании все же восстановилась, и я вдобавок узнал, кто я теперь и в чем смысл всего происшедшего... Смерть, жизнь - ничего не значащие слова. Какое дело бабочке до смерти куколки? Я успел столько понять и почувствовать, что потребуются сотни тысяч слов, чтобы хоть приблизительно рассказать об этом. И столько же новых слов и понятий придумать... Я уже говорил об отчетах пациентов, якобы переживших клиническую смерть. Не верь, все такая же чепуха, как монография евнуха об ощущениях султана, пережитых им с каждой из своих наложниц... И тут он точен в выборе аналогий, подумал я, именно эта сфера жизни наименее выразима словами, особенно для того, кто всю жизнь был всего евнухом... -