глухими дворами внутри, о существовании которых я и не догадывался, проезжая по улицам мимо, полоски и пятна покрытых осенним золотом и багрянцем бульваров и скверов... Ни одного здания, сравнимого по высоте с этим, в поле зрения не было, разве только торчащий чуть левее модерный серый замок универмага Мюра и Мерилиза, семиэтажная коробка Лубянки, стена Китай-города, а сразу за ней кремлевские башни и колокольня Ивана Великого. Если бы на ней сидел грамотный наблюдатель с дальнобойной крупнокалиберной винтовкой или ракетным станком, он бы сумел меня достать, а больше некому. Я подстроил цейсовскую трубу по своим глазам, потом выглянул в коридор и прислушался. Полная, глухая тишина. Только вдалеке - легкое металлическое погромыхивание. Людмила, все время, пока я изучал помещение, ходившая за мной по пятам и злобно молчавшая, решила, наконец, заняться приготовлением обеда. Неистребимая женская сущность или просто ей есть захотелось гораздо быстрее, чем мне. Стараясь ступать бесшумно, но и не так, чтобы это выглядело будто я подкрадываюсь, я пошел по направлению звука. На пороге кухни остановился. Людмила уже успела разжечь высокую и длинную, обитую черным железом печь, за приоткрытой дверцей полыхало алое пламя, рядом с топкой громоздилась куча поленьев и торчала ручка совка из помятого ведра с синевато поблескивающими кусками угля. Сама она стояла у стола и, тихо ругаясь сквозь зубы, неумело ковыряла плоским ножевым штыком консервную банку. Сапоги Людмила сняла, переобувшись в стоптанные войлочные шлепанцы, но револьвер оставила. Странные они здесь люди. Воображают, что наличие кобуры на поясе уже повергает в страх возможного противника. Расхаживает с отстегнутой крышкой, из-под которой торчит изогнутая деревянная рукоятка, и считает, что это я ее должен бояться, а не она меня. Не может себе представить, что человек с расстегнутой кобурой привлекает к себе лишнее внимание и провоцирует желание у него этот пистолет отнять, пока он не совершил какой-то глупости... Ощутив спиной мой взгляд, Людмила обернулась. И, как я и предполагал, рука у нее дернулась, возможно, и непроизвольно, к правому бедру. Широкой улыбкой и протянутыми вперед пустыми руками я остановил ее порыв. - Нервы, да? Понимаю. Проще всего приковать меня наручниками к водопроводной трубе в дальнем коридоре и ни о чем не беспокоиться. Я даже сам сопротивляться не буду. А со своими начальниками сама разберешься... Только пушку не трогай, слишком часто последствия бывают необратимыми. Она снова шепотом выругалась. - Кончай валять дурака. Я просто от неожиданности. Не выношу, когда тихо подходят со спины. А о том, что я говорила и как себя вела - забудь. Так было надо. Есть хочешь? - И пить тоже, - ответил я. Что ж, если она снова меняет стиль игры - пожалуйста. Я не догматик. - Чем угощать собираешься? - Разносолов не обещаю. Вот бобы с свининой. Можно найти говяжью тушенку. Что-то овощное есть. Или омлет из яичного порошка. Не ресторан, сам понимаешь. - Что подашь, то и будем. Чем могу помочь? - Банку открой, а я сковородку прогрею. Потом хлеб нарежешь... Идиллия, можно сказать. Мы с ней выпили граммов по сто водки, причем в ее стакане я заблаговременно растворил шульгинскую обезволивающую таблетку. Местные консервы, на мой вкус, оказались гораздо лучше тех, что изготавливались у нас. Отчего-то на войнах и в космических перелетах я ел совершенно неудобоваримые продукты. Хотя, правда, тогда они мне казались почти нормальными. Время, пока препарат подействует, мы провели в каком-то необязательном разговоре. Я не хотел задавать вопросов по существу происходящего, она, как мне казалось, просто не определила для себя, о чем со мной стоит говорить, а о чем нет. Но вот, кажется, контрольное время вышло. - Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут? Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами. - Да... Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович. - Встань. Иди, - свистящим шепотом сказал я, и она походкой сомнамбулы вышла из кухни в коридор. - Налево. Она повернула и пошла в направлении своей секции. В совсем маленькой спаленке, где едва помещалась койка, стол, комод и два стула, я приказал ей сесть. Не до конца еще уверенный, что полностью овладел ее волей. Однако вряд ли женщина эта способна была столько безукоризненно изображать полную подчиненность. - Раздевайся... Мой приказ наложился на ее воспоминание о позавчерашней ночи, и она начал расстегивать пуговицы своей солдатской гимнастерки со странной, неприятной гримасой на лице, торопясь, не попадая в петли. Честно говоря, тяжелое зрелище видеть, как сравнительно нормальный человек по твоему приказу превращается в куклу. Валентин Терешин, который учил меня кое-каким основам гипнотических воздействий, признанный специалист и мастер психотехники, признавался как-то, что ремесло патологоанатомов кажется ему более достойным и приличным. Покойники хоть не ходят и не склонны в случае чего предъявлять претензии. А с его пациентами бывало всякое, если как следует вспомнить... Но он же говорил, что охотно взял бы меня в свою лабораторию, мол, у меня сильный, хотя и не стабильный "эффект внушения". Слава Богу, я отказался, хватит с меня и того, что этот эффект я успешно реализую путем воздействия на зрительные и слуховые нервы потребителей моего литературного творчества. А сейчас я использовал свой "талант" в сочетании с неизвестной мне химией вполне бесчеловечного века. О стриптизе Людмила не имела никакого понятия, поэтому раздевалась, как солдат перед вагончиком полевой бани, торопливо и без фантазии. Через минуту она уже стояла совершенно... Нет, не обнаженная, а именно голая, лишенная всякого эротического ажура. Даже странно. Хорошая фигура, вообще все, что не может не вызвать интереса у нормального мужчины. Но - по нулям. Ничего подобного тому, что я испытывал глядя на нее позавчера. Но сама Людмила, пребывая в трансе, помнила как раз о минувшей ночи и только что не мурлыкала, ожидая, когда я брошу ее на постель... А глаза у нее были широко открытые и странно пустые. - Сядь! - приказал я ей. Людмила посмотрела на меня с жалкой надеждой. Ее гладкое тело покрылось гусиной кожей, хотя в комнате не было холодно. - Сначала немного поговорим... Она с готовностью кивнула. - Твое настоящее имя? - Ванда Валишевская. - Сколько работаешь на "Систему"? Людмила вздрогнула. "Черт, неужели я ошибся?" - запоздало подумалось мне, но тут же я опомнился. В этом мире не существует еще методик глубоко программирования личности, которые могут заставить объект самоликвидироваться, услышав одно из табуированных слов - Четыре года. - Должность или, иначе - положение, которое ты занимаешь в организации? Мне показалось, что она испытала некоторое затруднение с переводом моего вопроса на употребительный здесь язык. Секунд пять она молчала, морща лоб, потом ответила: - Старший референт-консультант восточного направления. - Референт - чего? Английской разведки, польской, германской, чьей еще? - Нет, не разведки, нет. Наша организация независимая, внегосударственная. Иногда мы сотрудничаем и с разведками тоже, но это мы их используем, а не они нас. Вопросы я придумывал на ходу, экспромтом, подготовиться времени у меня не было, да и не предполагал до последней минуты, что придется вести такой допрос. И я не знал, сколько времени мне удастся держать ее под контролем. В любой момент все может закончиться истерикой или обмороком. Значит, нужно спешить. Что сейчас самое важное? Конечно, моя собственная судьба. - Организация собирается меня убить? - Нет, на тебя очень серьезные виды. С твоей помощью "Система" (я отметил, что методика допроса несовершенна, будучи абсолютно внушаемой, она усваивает употребляемые мной термины некритично. Спросить бы иначе, она возможно, назвала бы настоящее имя организации, а так повторила мое, условное) рассчитывает выйти на подлинных вдохновителей вашего дела. Возможно, начать переговоры о совместной деятельности, о разделе сфер влияния. Не можем же мы враждовать вечно. Гораздо удобнее договориться. Но сначала нам нужно иметь выгодную позицию для переговоров... Так, это понятно, совпадает кое в чем с информацией, полученной от Новикова и Шульгина. Только что же, другого способа выйти на "Братство" у них до сих пор не было? - А ты лично? Зачем ты собиралась меня застрелить? Что я тебе сделал? Ее лицо передернула гримаса. Еще одна болевая точка. - Отвечай, ты выполняешь еще чей-то заказ? - Нет. Я не знаю. Я тебя ненавижу безмотивно. Мне хочется тебя убить просто так. Это... Это как навязчивая идея... Кажется, я знаю тебя всю жизнь, у нас давняя вражда... Кровная месть, так это называется, да? - Ты ошибаешься. - Я напряг все свои силы. Неужели все-таки она уже находится под воздействием наведенного императивного приказа? Чьего? У меня словно даже мозги задымились. - Все, что ты обо мне думала и знала как о противнике, забудь навсегда. Приказываю стереть эту информацию со всех уровней памяти, сознания и подсознания. Там нет и ни слова обо мне. Только то, что ты узнала с момента встречи в "Мотыльке". Если был иной приказ - отменяю! Ты меня любишь. Тайно и страстно. И ревнуешь к высокой красивой женщине с изумрудными глазами. Ты просто вообразила, что готова меня убить, если еще раз увидишь нас вместе... Никаких политических проблем. На политику тебе плевать. Пока нас связывает общее дело, ты готова на все, чтобы со мной ничего не случилось. Ни в коем случае не показывай этого посторонним, веди себя как раньше, но помни - без меня жизнь твоя не имеет смысла... На лице Людмилы появилось нечто вроде мечтательной улыбки, и одновременно от шеи вверх, к щекам и лбу, стала разливаться меловая бледность, на лбу выступили капли пота. Глаза подкатились под веки, так, что не стало видно зрачков. Она явно впадает в шоковое состояние. Значит, я угадал. Слишком глубоко внедренный приказ и слишком сильная психика, пытающаяся на пределе возможностей противостоять внешнему влиянию. И в итоге - срыв... - Сейчас я тебя отпущу. Ты будешь спать два часа. Когда проснешься, вспомнишь только то, что мы с тобой занимались любовью. Усталость, слабость и глубокое удовлетворение... Я был уверен, что она приняла этот последний посыл до того, как медленно завалилась на спину. Я сжал ей запястье, нащупал пульс. Он был слабым, медленным, но ровным. Я принялся массировать ей сердце, похлопал по щекам. Какие еще под руками можно найти стимуляторы? Разжал ей зубы, вставил между ними горлышко коньячной бутылки, аккуратно наклонил. Людмила хоть и была в обмороке, но все же историческом, поэтому несколько раз глотнула, даже не закашлявшись. Лицо женщины почти тут же начало розоветь. Я накрыл ее простыней, сверху одеялом. Очень быстро обморок перешел в гипнотический сон. Людмила-Ванда перевернулась лицом вниз, обхватила руками подушку, стала шумно вздыхать и постанывать. Под тонким солдатским одеялом видно было, как вздрагивает ее тело. Так во сне, бывает, повизгивает и дергается пес, которому снится охота. Глава 19 Узнал я, честно говоря, не слишком много. Да и как я мог узнать больше, находясь внутри совершенно чуждой для меня реальности, в условиях жестокого цейтнота? Чем больше я в ней обживался, тем отчетливее понимал, насколько она для меня чужая. Еще в своем собственном прошлом я бы как-то ориентировался, а здесь... Эти люди сформированы другой историей, у них другой менталитет. Иначе не разошлись бы так сильно наши реальности. Эти люди уничтожили миллионы своих соотечественников и людей других наций в гражданской войне, придумали фашизм, привели свой мир ко второй мировой войне, сбросили ядерные бомбы на густонаселенные города... Мои предки сумели удержаться от всего этого. Рая на Земле они тоже не построили, но сумели хоть сохранить на ней "не ад". То, что принято называть человечностью. В моем мире за сто тридцать прошедших после Мировой войны лет во всевозможных конфликтах погибло миллионов двадцать, а здесь до рубежа восьмидесятых годов прошлого века - наверное, полтораста. А сколько может быть убито за следующие семьдесят? Пожалуй, Новиков и Шульгин правы, взяв на себя функцию всемирной службы безопасности. Что-то у них, может быть, и получится. Но как поступить мне? Кому я потребовался, кто знал обо мне еще до того, как я был принят в "Братство" и доставлен в Москву, чтобы глубоко запрограммировать эту неординарную женщину? Никто, если только это не сами "мои друзья" постарались. Или - что, пожалуй, вероятнее, - Людмила получила внушение лишь утром, уже после нашего близкого знакомства. Слишком разительной была перемена в ее поведении. Сколько мы не виделись после моего заточения в камеру? Часа три-четыре. Вот тут все и случилось. Но кто мог сделать это, а главное - зачем?.. Разве что... Это сделал кто-то из лидеров "Системы", имеющий другие точки зрения на дальнейшее... Людмила... Она не ехала с нами в машине на базу Шульгина, она появилась позже и вполне могла бы меня там застрелить. Из темноты, в предписанный момент. А игра пошла не по сценарию... И если бы я не дал ей на даче в Сокольниках обезволивающую таблетку и не приказал "Спать!", она постаралась бы реализовать свою программу ночью. Так, нет? Может быть, удастся узнать это позже. Провести с ней еще один сеанс "химиотерапии"... ... Стрельбы за окнами вновь усилилась, сухая дробь рассыпалась далеко внизу по огромной дуге от Таганки до Арбата. В конце концов, я сюда прислан работать. В стереотрубу было хорошо видно, как перебегают от перекрестка к перекрестку крошечные, сплющенные фигурки с иголками винтовок в руках, скапливаются под арками подворотен, рассыпаются вправо и влево вдоль цепочки пылающих последним осенним золотом толстых лип. Правительственных войск по прежнему не видно, но кто-то ведь сдерживает продвижение мятежников, в кого то они стреляют? Подкрутив барабанчик вертикальной наводки, пошарив объективами между домами на Неглинной и Трубной, я наконец понял, в чем тут дело. Главная линия обороны (а точнее - цепь опорных пунктов, сохраняющих между собой минимальную зрительную и огневую связь) защитников правительства проходила где-то ближе к Кремлю, может, по линии стен Китай-города, по Кузнецкому мосту и Камергерскому переулку, а вдоль бульваров маневрировали несколько двухбашенных броневиков, ведущих огонь короткими очередями и постоянно меняющих позицию... И тут же я отметил деталь, несомненно, могущую представлять интерес для моих нынешних "коллег". Довольно часто в поле зрения стереотрубы попадались две-три верткие машины БРДМ, явно не принадлежащие этой эпохе. Какое-то их количество имелось на вооружении Югоросской армии, но я знал, что "производство" и распределение этих машин находилось в руках "Братства". Лишенные номеров и знаков принадлежности на бортах, они возникали с удивительной регулярностью в самых разнообразных местах, куда позволяла заглянуть двадцатикратная оптика. Я видел характерные угловатые корпуса и конические башни на Скобелевской площади, на Страстной, у Никитских ворот, на Трубной и даже возле храма Христа Спасителя. Замоскворечье с моего НП не просматривалось. Нанеся на карту места и время появления машин, я экстраполировал их предполагаемый маршрут и убедился, что абсолютно прав. Выходило так, что БРДМ, оправдывая свое наименование, совершали зигзагообразный челночный рейд вдоль линии Садового кольца, то проникая в глубокие тылы контролируемой мятежниками территории, то выходя к позициям правительственных войск. Иначе как провоцирующей рекогносцировкой, назвать это было трудно. Я специально минут пятнадцать наблюдал только за одной машиной. Это было интересно. Она ни разу не ввязалась в серьезную перестрелку. Выскочит в интересующее ее место, постоит, двигая тонкой черточкой пулемета, лишь иногда, без системы, стрельнет короткой очередью по окнам или вдоль квартала и снова, вяло проворачивая рубчатые черные колеса, продолжает свой извилистый маршрут. Буквально через час-другой у тех, кого это интересует, будет подробнейшая картина происходящего... Куда уж тут с моей кустарной видеоразведкой. Следовательно, в ближайшем будущем грядут некие важные события. Да, наступающим остро не хватает самонаводящихся снарядов и вертолетов огневой поддержки. Даже обычных штурмовых карабинов, способных с пятисот метров насквозь пробить двадцатисантиметровую керамзитовую плиту. А с антикварными винтовками много ли навоюешь! Впрочем, навоевать-то можно, дело тут в другом. И я об этом другом уже начал догадываться... За спиной громыхнуло, и я дернулся, уже привычно подхватив лежащий рядом на подоконнике Людмилин "борхарт-люгер". Мог бы и выстрелить из-под плеча навскидку, если бы не сообразил, что угрозы для меня сейчас быть не может. Рановато... - Ну, вы слишком остро реагируете, - сказано было по-английски, и я неторопливо обернулся, опустив ствол пистолета. Станислав Викеньтьевич стоял на пороге и потирал ушибленное колено. Табуретку, видишь ли, неосторожно я оставил у порога. Как-то незаметно за окном по вечернему поголубело, а здесь вообще стояли бледно-чернильные сумерки. - Жизнь, прошу прощения, приучила. А вам бы я не советовал подходить столь неожиданно. Результаты, боюсь, могут оказаться печальными. - Ничего-ничего, это входит в общие опасности профессии. А где Людмила, она должна была вас прикрывать, так сказать с тыла... - Устала Людмила, день, ночь и снова день выдались трудными. Я позволил ей отдохнуть пару часиков... Станислав не сумел скрыть недоумения и недоверия. По его мнению, такое было невозможно. Исходя из порученного ей задания и четко просматривающейся неприязни к "чужаку" она не должна была просто не могла уйти спать, оставив меня без присмотра. Пожал плечами и показал стволом пистолета в направлении ее комнаты. Станислав вернулся буквально через три минуты. - Не скрою, я удивлен...- он поднял поваленную им же табуретку, сел на нее, извлек из кармана свой портсигар. По его интонации и выражению лица я понял, что он увидел гораздо более того, что имело место. Путь так, сейчас мне все было на руку. - Допустим, допустим, что даже и так. Не осуждаю никого, но более чем странно... - Чего же странного? - Так. Фантазии ума, как говорил великий русский писатель. Вернемся к делу. Что вы можете сказать об увиденном за окнами? Вы же успели хоть немного понаблюдать? - Разумеется. Конкретика - на карте. Впечатление - печальное. Если воевать таким образом, не стоило бы и затеваться... - Вы помните одесское выражение: "Еще не вечер"? - Помню, но вечер тем не менее уже наступил... - Фигурально, фигурально давайте выражаться. Вечером ли, ночью, но тому, что положено, случиться... - Не имею оснований вам не верить, однако же... Снова я вывел его из равновесия своей манерой разговора. Отчего это даже не слишком далекие люди, не умеющие как следует излагать свои мысли, тем не менее остро чувствуют издевку, если с невинными глазами начинаешь копировать их стиль? А Станислав, или как там его, тем более не относился к разряду людей неумных. А вот поди ж ты... - Достаточно, Игорь Моисеевич, вам не кажется? На всякий случай я молча кивнул. Он тяжело вздохнул. - А я ведь шел к вам, чтобы впервые поговорить спокойно, на равных, как цивилизованные люди... - Yes, - согласился я. - Предварительно приставив ко мне даму, одержимую манией убийства. - Да оставьте вы, - досадливо махнул он рукой. - А как же иначе? Что, оставить вас одного в сверхсекретной базе, снабженной, кстати, солидным запасом самого современного оружия? - Простите, сэр, не знаю, как вас назвать в рассуждении серьезного разговора, но это не слова мудрого мужа. То вы собираетесь меня использовать, как парламентера, то как агента-двойника в логове врага, а относитесь как к подозрительному перебежчику. Я вас искал? Я к вам в компанию набивался? Зачем это все? Я мог сбежать вчера вечером, мог зарезать вас бритвой во сне, мог уйти и десять минут назад. Однако я здесь. Что дальше? Я бы на его месте просто взял бы и убил столь раздражающе-наглого пленника. Однако Станислав был терпелив, как истинный сын Альбиона. - Ну хорошо. Вы, по вашим словам, контактировали со своими друзьями коллегами года два, так? - Примерно. - И ничего в них странного не заметили? - Заметил, и очень многое. Но люди, которые занимаются тайной политикой, не могут не быть странными по определению. Нормальный человек, имеющий десять тысяч фунтов, купил бы усадьбу на берегу реки или моря, ловил бы форель, вступил бы в приличный клуб, а то и просто в Индию бы уехал, где магараджи, йоги, слоны и игра в конное поло ранним утром, пока жара не наступила... Человека, который предлагает мне те самые десять тысяч за то, чтобы я украл набитый скучными бумагами портфель, я справедливо считаю его дураком... А эти господа тратят не десятки тысяч, а сотни миллионов, и ради чего? - Но вдруг содержимое портфеля стоит в тысячу раз больше? - Во-первых, я этого не знаю, а во-вторых, десять миллионов мне не прогулять до наступления старости при самом богатом воображении... Станислав вздохнул. - А вот... Вот если вашими трудами будет возрожден Эрец Исраэль? Неужто вековая мечта... - Ох, бросьте, диа френд! Ведь я могу и вправду счесть вас ненормальным, вроде того, что начал строить Шартрский или какой там еще собор. Ага, вот я поупираюсь сорок лет, помру, как полагается, от туберкулеза или от натуги, а еще лет через двести кто-то с молитвой разрежет ленточку у входа. И мир задохнется в восхищении. "Слава, слава нашему самоотверженному Игорю Моисеевичу, притащившему на гору краеугольный камень!" Не желая больше втягиваться в бессмысленный и бесконечный разговор, Станислав молча вышел в коридор, повозился там, погромыхивая металлом о металл и вернулся, неся перед собой универсальный пулемет "ПКМ" с пристегнутой с боку патронной коробкой. - Приходилось вам такое видеть? - спросил он, ставя пулемет на стол, на откидные сошки. - И неоднократно, а в чем дело? - Этот пулемет стоит на вооружении армии Югороссии, бывшей Белой... - Да. - А чем вооружена Красная армия, да и все остальные европейские армии тоже? - Мало ли... "льюис", "шош", "максим", "кольт", "гочкис", "браунинг", - я четко выдавал марки пулеметов, виденных в коллекции Шульгина. Мог также с ходу перечислить их тактико-технические данные. - И вас ничего не удивляет? - Абсолютно. Пулемет как пулемет. Аккуратно сделан, но и не более. - А почему русский же "максим" весит 64 килограмма, а этот 12? - А почему русский же "льюис" - тоже 12 или 13, не помню точно... - ответил я, в соответствии с легендой, вопросом на вопрос? - Так невозможно же сравнивать! Этот пулемет по боевым качествам превосходит даже "максим", а "льюис"... Самоварная труба и диск на сорок выстрелов. - Ну и что? - не понял я хода его мысли. Прикинувшись дураком, я кое-что выиграл. - Да то, что не должно быть такого разрыва в качестве техники! Кто его сделал, где? - Станислав быстро и умело произвел неполную разборку. Сунул мне под нос крышку ствольной коробки. - Где клеймо завода, год выпуска, номер наконец? А вот, посмотрите, - он протянул мне затворную раму, шток газового поршня, возвратную пружину. - И это в сущности, все. Вместо ненадежных - только вот это... Я понял, что его волнует. Конечно, если он не совсем дурак, а еще скажем и инженер, несоответствие конструкции техническому уровню века обязательно должно удивлять. Но я-то по легенде не инженер. Пришлось пожать плечами и растерянно развести руками. - Почему бы и нет? Когда мы с вами родились, простые пятизарядные винтовки были в диковинку, а уж ручные пулеметы... Ваш отец тоже хватался за голову от изумления и, как великий русский режиссер провозглашал "Не верю?" Он сообразил, что я безнадежен. И решил зайти с другой стороны. - Тогда послушайте и поверьте на слово, потому что именно сейчас мне подтвердить это нечем. Мы три года наблюдаем за происходящим. И удивление только нарастает. Пулемет - частность, но очень наглядная. Я держал их в руках не один десяток. И знаете что, все они идентичны! Я в самом деле не понял его пафоса, и потому удивился от души, без наигрыша. - Так, по-моему, уже с начала восемнадцатого века любое оружие выпускается серийно и все детали взаимозаменяемы. А с тех пор как Форд внедрил конвейер... - Ерунду вы говорите. То - серийность, а здесь - идентичность. Они все совершенно одинаковы, - вразрядку произнес он. У нас есть хорошие эксперты. Они изучали, сличали, фотографировали. Снаружи - да. Там имелись индивидуальные отличия, появившиеся в процессе эксплуатации. Но внутри!.. В местах, совершенно недоступных случайному повреждению, имеются абсолютно одинаковые спилы, раковины, другие дефекты обработки. То же касается и пружин... Мне осталось только задать последний вопрос: - И что из этого следует? - А сами вы не знаете? - со смешанным любопытством и нетерпеливым ожиданием спросил Станислав. - К глубокому сожалению - нет. И даже затрудняюсь представить, какие выводы можно сделать из этого столь тщательно проведенной экспертизы. Я не лицемерил сейчас, я и вправду не знал ответа, хотя какие-то смутные догадки у меня появились. И собеседник мне поверил. Это сразу нас как-то сблизило. Странно, но мне даже расхотелось ерничать. - Вот и я не знаю, - кивнул Станислав. - Чувствую, что разгадка где-то очень близко, но - увы... Согласитесь, не может же это быть просто так? - Вы знаете, а ведь может. Принцип средневекового философа Оккама. Не нужно искать сложных объяснений, если можно найти простое. Предположим, имеется отлаженное, очень... - я хотел сказать автоматизированное, но подобрал более уместный термин - высокомеханизированное производство, специальные станки, выполняющие заданные операции с большой степенью точности и быстроты... Я не инженер, но кое-что видел. Так вот, если это все так, то дефекты резцов, штампов, каких-то суппортов могут оставлять одни и те же следы на деталях... - Возможно, и это возможно, - без особого энтузиазма ответил Станислав, - но все же, все же... - и неожиданно сменил тему, вернее, перешел на новый виток. Знаете, Игорь, я все больше проникаюсь к вам доверием. Вы - непонятны мне, но врага я в вас не ощущаю. Поэтому скажу - я же вижу, вы терзаетесь сомнениями: для чего вы нам нужны? Пытаетесь угадать, как себя вести и чего опасаться. Опасаться не следует. вы нам нужны очень и очень. Не здесь. В Москве мы справимся сами, уже справились, завтра все будет кончено. Но и это - только эпизод в грандиозной борьбе цивилизаций, извините за высокопарность. Дело в том, что ваших прежних хозяев мы не можем выявить и разгромить уже три года, а ведь это ведь вопрос выживания человечества! Мы даже не сумели за это время узнать - кто же они, кто за ними стоит и что им нужно. Это тоже странно. С нашими возможностями, с организацией, которая может начинать и прекращать войны, смещать и возносить на трон династии, предписывать миллионам людей, что им любить и кого ненавидеть... и не в силах справиться... С кем? - Да так ли они страшны, как вы рисуете? Я вот не знаю, с лидерами ли пресловутого "Союза" я встречался или с таким же, как я и вы пешками... - На его лице мелькнула тень протеста. - Ну пешками, слонами и конями, на ладью я не тяну точно. Так то были совершенно нормальные люди. Интеллигентные, вежливые... Богаты, да, богаты до неприличия, и меня они сделали богатым, но где же угроза миру, помилуйте? Ваши соотечественники говорят: "Кто взял тот и прав". И это бесспорно. Угроза чьим-то интересам, даже глобальным - понимаю, грандиозные убытки, - тоже понимаю, но миру?! Нигде не сказано, кроме как в вашем гимне: "Правь, Британия..." Сегодня Британия, завтра Америка, потом хоть бы даже и Китай... Эпоха сменяет эпоху. Закон природы. - Не совсем так, к сожалению. Именно угрозу миру мы видим и в меру сил пытаемся противодействовать. Потому что определенный миропорядок складывается не моей, не вашей, даже не королевской и царской волей, а... - он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово. - Марксисты говорят, непреложными законами общественного развития. - Пусть даже и так. - Он вдруг взглянул на часы. - Увы, как ни жаль, но пора прервать нашу крайне конструктивную беседу. У вас будет время подумать над моими словами, несколько позже мы вернемся к нашим баранам. Но я чувствую - понять друг друга мы сумеем. Если победим сегодня. А сейчас не сочтите за труд разбудить нашу даму, и - в путь. Ночь будет трудная и, надеюсь, удачная для всех нас... - Вот-вот, компаньеро, сорок веков смотрят на нас с вершин этих пирамид... Станислав посмотрел на меня словно бы даже с обидой. - Шутить, конечно, можно. Но есть же и границы... - Границы есть всему, но кто их вправе определять? - отпарировал я. - Вот еще один пример разрушительного еврейского юмора... Я молча развел руками. Глава 20 Москву окутывал густой туман. И очертания домов, и полуоблетевшие деревья едва угадывались в этой влажной пелене. Свет редких фонарей едва-едва ухитрялся пробиться сквозь нее, коснуться грязных тротуаров, но уже в нескольких шагах от края судорожно подрагивающего круга желтоватая мгла становилась особенно непроглядной. "Хорошее время для решительной атаки, - думал я профессионально, независимо от личных пристрастий. - Только ведь и для обороняющихся не хуже, особенно если они контролируют обстановку". Шульгин, к моему разочарованию, на связь не вышел. А без инструкций что я мог? Только пассивно следовать развитию событий. На телефонный вызов ответил равнодушный вялый голос "Седьмого и четвертого в пределах зоны моей ответственности нет. Общая - команда действовать согласно диспозиции. Ваш запрос поставлен на контроль. Желаю успеха". Я грубо выругался в трубку и сунул ее под сиденье. Робот Герасим и тот был более человекоподобен, чем этот... На моей "Испано-Сюизе" я, Станислав и Людмила объезжали позиции ударных групп. Предназначенная для нанесения смертельного удара в нервный узел власти штурмовая группировка, общим числом до пятисот человек, как удалось мне посчитать, сосредоточивалась отдельными отрядами по дуге от Неглинки до Мясницкой, у Сретенских ворот, на пересечении Пушечной и Рождественки, в Фуркасовском переулке. Довольно беспорядочный, то усиливающийся, то совсем стихающий ружейно-пулеметный огонь доносился от Калачевской площади, с Арбата, из Замоскворечья, а здесь, на наших позициях, было тихо. И бойцы, готовящиеся к атаке, показались мне совсем другими людьми, чем те, что беспорядочно маневрировали по городу. Я был почти уверен, что тогда проводились просто демонстрации, тревожащие и отвлекающие операции, а настоящее начнется только сейчас. И вооружены штурмовики были куда более подходящим для ночных уличных боев образом. Короткие карабины без штыков, "маузеры" и "парабеллумы" с пристегнутыми кобурами-прикладами, пистолет-пулеметы Бергмана и Томпсона, легкие ручные пулеметы. На поясах гирлянды ручных гранат. Серьезная сила. Если у мятежников есть хотя бы 2-3 тысячи таких бойцов, намеченная операция может и удаться. Так что же с Шульгиным? Отчего он забыл обо мне? Уверен, что и так не подкачаю, нарочно заставляет поработать в автономном режиме, делая личный выбор, или настолько занят в другом месте? Я испытывал раздражение и злость. Вот уж попал в чужое похмелье. Не хватает только поймать шальную пулю для полноты впечатлений. Кевларовый жилетик в какой-то мере защитит, ноги, руки, лоб открыты пулям и осколкам... И не казались сейчас совсем лишенными смысла недавние слова Станислава. Что я знаю о происходящем в стране в конце концов? Ну оказался по чистой случайности в стане "Братства", так это еще не основание считать их цели священными, а замыслы противной стороны - дьявольскими происками. Может, и вправду куда правильнее не вмешиваться в исторические закономерности? Не отягощать, выражаясь высоким слогом, свою совесть участием в кровопролитии, никаким образом для меня не оправданном. Пусть все идет как идет... А через несколько секунд уже эти мысли показались мне бессмысленными. Я же там еще, в форте Росс, сознательно признал объективную правоту Шульгина и Новикова, хотя и не без колебаний, так что ж теперь задергался? Высунувшись из машины, Станислав вполголоса отдавал распоряжения человеку в кожанке с поднятым воротником и нахлобученной на глаза фуражке. Коротко махнул рукой, подводя под разговором черту, и обернулся ко мне: - Давайте, Игорь, подъедете прямо, потом сразу направо, станем за углом Политехнического. Оттуда и обзор хороший, и свобода маневра обеспечена. Да и начнем, помолясь... Я еще подумал, что британец-то британец, но уж очень он сжился со своей русской личиной. Лет пять, наверное, прожил здесь безвыездно. Он еще успел сообщить мне свой - а так выходило, что именно он разрабатывал и координировал - стратегический план. Теперь сохранять тайну уже не было необходимости. Одновременным ударом намечалось захватить господствующие над местностью здания - ГПУ на Лубянке, магазин Мюра и Мерилиза в начале Петровки, гостиницу Метрополь, Исторический музей и городскую Думу. Храм Христа Спасителя уже занят. После этого Кремль окажется плотно блокированным, и Совнарком во главе с Троцким потеряет всякую возможность влиять на положение в городе. Утром он будет объявлен низложенным, власть примет на себя "Военный кабинет Рабоче-крестьянского правительства", а дальше или начнутся переговоры об условиях капитуляции и передачи власти, или - штурм. Воззвание к народам России уже печатается в нескольких типографиях и утром будет передано по всем каналам связи. Посольства великих держав проинформированы и готовы признать новую власть. - Повторяете сценарий Октябрьского переворота в Питере? - поинтересовался я. - Для чего выдумывать новое, когда есть оправдавший себя образец? Я не стал напоминать, что тот сценарий разрабатывал и проводил в жизнь как раз сам Троцкий, и вряд ли он успел его забыть. Спросил только, заняты ли мосты через Москву-реку и хватит ли сил, чтобы надежно удерживать такие большие здания и при этом сохранить достаточно войск для маневра по улицам. - Это предусмотрено. Как только мы займем указанные объекты, к нам присоединяться Латышская дивизия и еще некоторые полки гарнизона. Нехватки войск для обеспечения контроля над городом не будет. - Он не стал вдаваться в подробности, вытащил из полевой сумки громоздкую двуствольную ракетницу, поднял ее над головой и выстрелил дуплетом. Зеленая и красная ракеты с шелестом ушли в низкое небо, лопнули прямо над площадью искристыми шарами. А я успел подумать, что не стал бы очень полагаться, организуя мятеж, на войска, которые ставят условием своего в нем участия достижение неких предварительных результатов. Секунд двадцать еще сохранялась тишина, она стала даже более плотной, будто обе стороны затаили дыхание перед решающим мигом, а на самом деле, конечно, атакующие просто бежали сейчас молча, стремясь как можно быстрее преодолеть простреливаемые зоны, пока не опомнились защитники. Положение мятежников было тактически выгоднее, в ночной туманной мгле их было почти не видно, а громады многоэтажных домов довольно отчетливо рисовались на фоне сероватого, подсвеченного сзади розовым неба. Потом где-то в направлении Кузнецкого моста гулко грянул первый винтовочный выстрел, будто бы стрелок проснулся от вспышки ракет и с перепугу нажал на спуск. И тут же загрохотало по всему окружающему Лубянскую площадь кольцу стен и переулков. В звуках беспорядочной ночной перестрелки ориентироваться трудно, но мне показалось, что плотность огня со стороны наступающих во много раз превышает нестройный ответный огонь защитников ГПУ. Неужели "красные" так и не сумели подготовиться или, не располагая достаточными силами, заблаговременно оттянули все, что имели, под защиту кремлевских стен? Тогда хватит и десяти-пятнадцати минут, чтобы штурмовые группы, заняв первые этажи нужных им зданий и не ввязываясь в бой за вертикаль, скатились по улицам переулкам к Охотному ряду и Манежу, по Никольской и Ильинке пробились на Красную площадь. Тогда, пожалуй, действительно Троцкому и данному варианту Советской власти конец. Кремль или не Кремль, а артиллерийский огонь прямой наводкой по воротам и перекидной по внутренним и площадям быстро парализует оборону. Хотя, конечно, держаться на стенах, в развалинах дворцов и храмов можно долго, только это уже будет агония... - Проспали, проспали они там, - возбуждено вскрикивал Станислав, а Людмила просто подалась вперед через спинку переднего сиденья, кусая губы, всматривалась в происходящее. Однако видно было не так уж много. Мелькающие тени людей, вспышки дульного пламени в черных тоннелях улиц, у подножия нависающей над площадью семиэтажной громады дома, с парапета Китайгородской стены. - Вперед, подавайте вперед немного, - распорядился Станислав. - Как только ворвутся в подъезды, мы следом. Очень нужно мне там успеть кое-что найти... И наблюдательный пункт наверху хорош... - Без нервов, друг, без нервов, - остановил я его, отнюдь не собираясь высовываться из-за укрытия, образованной мощной кладкой угловых выступов музея. Не верилось мне, что защитники ГПУ так легко сдадутся. Не знаю, как Шульгин, а полковник Кирсанов должен понимать ценность этого объекта. - Вас, может, и не учили, а я знаю, в XX веке генералы в атакующей цепи не ходят... На улицах было совсем темно. Но темно в обыкновенном смысле, с моей точки зрения, человека, привыкшего к постоянным огням реклам, газосветным шарам через каждые полсотни метров, сверкающим витринам и мягко светящимся окнам квартир. В моей Москве темно на улицах не бывало никогда, разве что в укромных уголках под сенью густых деревьев на бульварах и в скверах. А здесь люди привычнее к темноте, им даже в комнатах остаточно керосиновой лампы или двадцатипятисвечовой лампочки, на улицах же обходились редкими электрическими или даже газовыми фонарями, при свете которых что-либо рассмотреть можно только стоя у самого столба. Я бы сказал, уличное освещение здесь вообще не освещает, а лишь обозначает направление улиц. Но все же ориентироваться можно было и здесь. В разрывах туч проявлялась полная луна, и тогда различались даже белокаменные бордюры между мостовой и тротуаром, а когда луна скрывалась, на помощь сражающимся пришел наверняка никем не запланированный фактор. Совершенно внезапно там и тут темнота вдруг стала прорезаться высокими голубыми факелами. Они вспыхнули и возле занимающего центр площади бассейна с бездействующим фонтаном, и в сквере напротив музея, и вниз по Большому Лубянскому проезду. Я не сразу понял, в чем дело. - Газ, - с досадой бросил Станислав. - Горит осветительный газ. Пулями разбивает фонари и трубы. Совсем не к месту... Дрожащий, мертвенный газовый свет придавал окружающей местности совершенно уже мистический ореол. Сзади из серо-фиолетовой мглы возникла смутная фигура. Человек бежал вдоль тротуара, шарахаясь от кол