абсолютно мертвым взглядом и отвисшей челюстью. Насладившись паузой, Сталин продолжил: - Поэтому мы думаем предложить вам должность наркома Военно-Морского Флота. Лихарев представил себе Ежова в адмиральской форме на мостике линкора "Марат" или крейсера "Киров" и чуть не фыркнул. Хорош сталинский юмор. Ягоду он перед арестом назначил наркомом связи, а этому решил доверить военный флот. Похоже, злой юмор ситуации дошел и до Ежова. - Товарищ Сталин, я готов служить на любом посту, но я ведь совсем не знаю морского дела. - Не знаете? А что там знать? Книжки почитаете, Мэхен, "Теория владения морем", Макаров, "Рассуждения о морской тактике". Были бы хорошие помощники. Ну, как хотите. Однако идея дать главному чекисту попробовать себя в иной, чем земная твердь, стихии овладела Хозяином прочно. - Не нравится вам морское дело - пойдете наркомом водного транспорта. Там у нас тоже вакансия. Река не море - берега видно. И рассмеялся собственной шутке. Как будто Ежову действительно предстояло самому управлять буксирами, тянущими караваны барж по Волге или Беломоро-Балтийскому каналу имени товарища Сталина. - Вы свободны, товарищ Ежов. Решение Политбюро вам доставят. Ежов вышел из кабинета, почти счастливый от мыcли, что он больше не отвечает за безопасность государства, поимку наркома Шестакова и прочие каверзные дела, и ближайшие дни, а то и месяцы сможет прожить спокойно. Пока примет дела, пока вникнет в суть, мало ли что случится. И совершенно не задумывался Николай Иванович об участи своего предшественника, которому довелось поруководить почтами и телеграфом очень и очень недолго. Но то ведь был Ягода, враг народа, троцкист и отравитель, а он, Николай Ежов, истинный пролетарий, верный сталинец, при повседневном руководстве ЦК показавший врагам, что такое железная метла и рукавицы собственного имени. - Вот так, товарищ Лихарев, - обернулся Сталин к Валентину, когда дверь кабинета навсегда закрылась за опальным "Торквемадой". - Вы довольны? Товарищ Сталин хорошо исполнил вашу рекомендацию? Вопрос был риторическим и ответа не требовал. - Что у нас следующее по программе? У вас есть мнение, кого назначить на свободное место? Да, кстати, вам идет форма военюриста. Больше, чем инженера, Может быть, вас и назначить? - У меня нет мнения, товарищ Сталин. У меня, как всегда, есть лишь рекомендация на основе анализа. Одна из возможных. - Говорите. - Если позволите, я сначала все же хотел бы довести до логического конца предыдущую тему. - Какую тему? Об этом, что ли, - он указал трубкой на место, где только что стоял Ежов, и брезгливо сморщился. - Не совсем. Но с ним связанную. В приемной ждет нарком Шестаков. Буквально за пятнадцать минут до выхода из дома в ухе Шульгина вновь ожил динамик капсулы. - У тебя все нормально? - привычно-заботливо, как семейный врач, спросил Антон. - Так точно, благодетель, - ответил Сашка. - Тогда слушай. Я не могу передать тебе меморандум для Сталина сюда, блок по-прежнему непреодолим, но постараюсь сунуть его по дороге. Только будь настороже и не удивись, когда случится. В машине садись сзади. Когда будешь говорить со Сталиным - не торопись, не нервничай, если потребуется, я подскажу вовремя. - Как бы я вообще без тебя жил. Нельзя сказать, что Шульгин совсем не испытывал волнения, готовясь к встрече с "вождем всего прогрессивного человечества". Но эмоции значительно сдерживались очевидной фарсовостью происходящего. Не событие всемирно-исторического значения, а "комедия дель арте" какая-то. Сам он в чужом теле, один инопланетянин - в роли советника диктатора, другой - его собственного, а вдобавок мешает проникнуться должным пиететом воспоминание о том, что и сам Сталин успел побыть марионеткой, управляемой Сашкиным школьным другом. Достаточно, чтобы принимать происходящее не слишком всерьез. Более же всего успокаивало, что Сталин, даже впавший в ярость, ничего им с Валентином не сможет сделать. Есть достаточно способов его обезвредить, не убивая, а потом уйти через внепространственный канал. И Антон поможет, если что. Обещанное Сашка получил, как и планировалось, по дороге от Столешникова к Кремлю. Легонько дунуло теплым воздухом в затылок, и на сиденье рядом с ним легла тоненькая кожаная папка. Сидевший за рулем Валентин ничего не заметил. Шульгин, выбрав момент, сунул ее за отворот пальто. Дождавшись приглашения, успев за это время еще раз обдумать предстоящее, прочитав подготовленную Антоном записку, нарком Шестаков вошел в знакомый (Шульгину - по фотографиям и кинофильмам) кабинет. Деликатно щелкнул каблуками, представился, преданно, но без подобострастия глядя в тигриные глаза диктатора. Сашке приходилось читать, что мало кому удавалось выдерживать сталинский взгляд. Однако у него это получилось без всяких усилий. Более того - Сталин отвел глаза первым, с отчетливым впечатлением, что нарком Шестаков человек честный, надежный, на которого стоит сделать ставку. Каганович, Микоян, Хрущев - все они слишком уж подобострастные. Прав Хозяин или ошибается (как любой человек может ошибаться), не подскажут ведь вовремя, не предостерегут, дрожа за собственное благополучие. Значит - объективно тоже вызывают сомнение. Услужливый дурак опаснее врага. А этот, похоже, готов говорить то, что думает, невзирая на последствия. Полезный человек. Сталин вернулся на свое обычное место у стола заседаний, молча указал Шестакову трубкой на стул напротив. Без всякого ерничества предложил тихим голосом: - Рассказывайте. Все и подробно. Самое смешное, что врать Шульгину почти не пришлось. Так только, по мелочи и в деталях. О многом он умолчал, разумеется, но на связность изложения это не повлияло. Он сразу понял, что судьба убитых им чекистов Сталина не интересует совершенно. Как истинный политик, вождь мыслил глобальными категориями. - Так вы в самом деле уверены, что деятельность НКВД в Испании приносит больше вреда, чем пользы? - Не могу судить в целом, товарищ Сталин, но в пределах собственной информированности. Достаточно такого факта - чтобы ослабить позиции руководителя военных формирований анархистов Дурутти (кстати - стойкого революционера, абсолютно преданного идеям Республики человека, вроде нашего князя Кропоткина), сотрудники Ежова выдали франкистам время и место выгрузки двух транспортов с оружием и боеприпасами, закупленных моими людьми. Воздушными налетами снаряжение было уничтожено, потеряно пятьдесят тысяч винтовок, тысяча пулеметов, свыше десяти миллионов патронов. Бригады анархистов, конечно, оказались разгромлены в боях, но Республика потеряла Астурию и свой последний порт в Бискайском залив Хихон. Через сухопутную границу Франция наши грузы больше не пропускает, а подходы к Барселоне и Картахене блокирует итальянский флот. Это только один пример. - Ваши сведения точные? - Абсолютно точные. - Почему вы не доложили нам своевременно? Мы бы приняли меры... - Не успел, товарищ Сталин, - сокрушенно ответил "Шестаков". - Кроме того, я же не разведчик. Информация поступает ко мне по коммерческим каналам. Все это я узнал опосредствованно, через детективов страховых компаний, которым пришлось выплачивать большие призы фрахтерам и формальным владельцам груза. Готов понести наказание. - Об этом позже. Ты слышишь, Валентин? Черт знает что творится, а мы не знаем! Ежов плетет интриги, а выигрывают Франко, Гитлер и Троцкий. - Как всегда, Сталин уже "забыл", что сам дал команду все силы бросить на борьбу именно с троцкизмом и анархизмом, в результате чего внутри республиканского лагеря развернулась вторая гражданская война, едва ли не затмевающая своим накалом и жестокостью настоящую войну, против Франко[25]. - Кто за все это отвечает? Конкретно? - Конкретно - Ежов, Фриновский, Андре Марти, Шпигельглас. Рядовые исполнители не в счет. - Хорошо, займемся. Всеми займемся. Вот только подберем нового наркомвнудела. А вы не хотите себя попробовать на этом посту, товарищ Шестаков? У вас может получиться. "Откажись, - прозвучал в мозгу голос Антона. Намекни, что готов на другое назначение, с более широким кругом возможностей". "Ага, щас!" - подумал Шульгин, но ответил аккуратнее: - Не по профилю работа, товарищ Сталин. Я в своей области специалист, а здесь дров наломаю побольше Николая Ивановича. - Ну что за люди, понимаешь! - обратился Сталин к Лихареву. - Все хотят своим делом заниматься, никто не хочет нужным делом заниматься. Один флотом командовать не хочет, другой врагов ловить не хочет. Товарищ Сталин все сам делать должен, так, да? - Есть на примете подходящий человек, - осторожно сказал Валентин. - И специалист, и надежный, и Ежов его оч-чень сильно не любит. - Об этом мы поговорим немножко позже. Скажите лучше, товарищ Шестаков, а где вы так хорошо сумели спрятаться, что весь НКВД вас целую неделю искал, а найти так и не смог? Если не секрет, конечно. - Какие от вас секреты, товарищ Сталин? Английский писатель Честертон говорил: "Где лучше всего спрятать песчинку? На морском берегу. Где спрятать лист? В лесу". А я скрывался у себя дома. На собственной квартире. Когда чекисты закончили обыски, опечатали дверь, я открыл своим ключом дверь черного хода, вошел. Вот и все. - Так просто? - не то удивленно, не то восхищенно Сталин хлопнул себя ладонями по коленям. - Вы совершенно правы, товарищ Лихарев, и Ежова нужно гнать, и две трети его сотрудников. Назовите свою кандидатуру. Лихарев назвал Заковского. Сталин поморщился, будто у него вдруг заболел недавно запломбированный зуб. "Ну, Саша, сосредоточься, как ты умеешь, - зашептал в ухо Антон. - Подскажи Хозяину, что Заковский будет ему вернее Аракчеева и безопаснее Берии. Нарисуй, если сможешь, картинку марта пятьдесят третьего. Я поддержу". Шульгин сосредоточился. Лицо Сталина приобрело задумчивое выражение. Он коснулся мундштуком трубки усов, чиркнул спичкой, поводил огнем над давно уже примятьм пальцем табаком. Пыхнул пару раз дымом. Какое-то в нем происходило внутреннее борение. С одной стороны, очевидно, что очень долго он, мудрый политик, ставил не на тех лошадей, очарованный пролетарской демагогией Кагановича и Ворошилова, призвал к жуткой, бесконтрольной власти ничтожного Ежова, жалкую карикатуру на Малюту Скуратова. С другой - ему отчего-то не хочется видеть на этом посту холодного профессионала. Профессионал самодостаточен, он будет спорить, доказывать свое, как Фрунзе, как Тухачевский. Однако же - с профессионалом все-таки легче. Проще. Вон, Гитлер поставил начальником всех спецслужб Гиммлера и больше не имеет никаких забот. Ладно. - Мне кажется, товарищ Лихарев, вы сейчас сказали умную вещь. Я помню Заковского еще по девятнадцатому году. Очень хорошо он проявил себя в Одессе. Котовский - хуже. Поэтому Котовского, к несчастью, застрелил любовник его жены. У товарища Заковского есть жена? - Жена - есть, - усмехнулся Валентин. - Любовника у нее нет. Проверено. - Это - хорошо. Давайте испытаем товарища Заковского. Он не троцкист? - Нет, товарищ Сталин. Немножко махновец, но не троцкист. - Правильно. Хотел бы я посмотреть, как Нестор Иванович побеседовал бы с Львом Давидовичем. - Сделаем, товарищ Сталин. Нестор Иванович не дожил, к сожалению, но его начальник контрразведки - всегда готов. Сталин неожиданно взбодрился, посвежел. Разгладились морщины, на губах появилась мечтательная улыбка. "Ах, молодость, молодость". - Не помнишь, Валентин, какой номер ордена Красного Знамени имел товарищ Махно? - Номер десять, товарищ Сталин. За решающий удар в тыл наступающей Добровольческой армии. - Лучше бы мы его назначили вместо товарища Якира. Жаль, тогда от меня зависело не все. Лихарев удивился, что Сталин назвал расстрелянного Якира, бывшего командующего войсками Украины и Крыма, товарищем. А Шульгин - нет. Новиков не раз ему рассказывал, что вождю нравилось употреблять это обращение по отношению к некоторым бывшим соратникам. Но - только к некоторым. Бухарина, например, он посмертно товарищем не называл никогда. Сталин положил в хрустальную пепельницу недокуренную трубку. - Спасибо, товарищи. Не смею вас больше задерживать. Вы, товарищ Шестаков, отдохните. Два дня. После этого мы с вами подробно побеседуем на заседании Политбюро. Подготовьтесь. - На какую тему, товарищ Сталин? По делам отрасли? - Вообще подготовьтесь. Вождь изобразил на лице легчайший намек на улыбку, но те, кто его знал, сразу поняли, что он доволен, очень доволен состоявшимся разговором, и в ближайшее время можно рассчитывать на "высочайшее благорасположение". - Тогда, если разрешите, я оставлю вам некоторые свои соображения по вопросам текущей промышленной политики. Я на досуге позволил себе рассмотреть некоторые настораживающие ситуации. Сталин принял папку из рук Шестакова. Шульгин заметил, как изумленно дернулась бровь Лихарева. - Я посмотрю, но предварительно, о чем речь? - по-прежнему благожелательно осведомился Сталин. - О том, что проявляется крайне неблагоприятная тенденция. Несмотря на все наши усилия, еще четыре года назад совершенно экономически подавленная, демилитаризованная Германия начинает нас обгонять не только в темпах восстановления промышленности, но и в чисто военно-организационных вопросах. А еще хуже - психологически. Я подобрал совершенно достоверные факты. - Хорошо, товарищ Шестаков, я очень внимательно изучу вашу докладную. Не обидитесь, если передам ее на рецензию специалистам? "Кому? - подумал Шульгин. - Ворошилову? Ну, попробуй". ГЛАВА 41 Лихарев почти искренне поздравил Шульгина за вполне удачное выступление перед лицом Вождя. - Только что это за докладная? Отчего мне не показали? - Не берите в голову. Мне же нужно зарабатывать собственный авторитет? Вот я и набросал несколько тезисов в развитие послеежовской ситуации в стране. На основании испанского опыта, где мы начали проигрывать немцам и технически, и тактически. Вы сами хотели, чтобы я понравился Иосифу Виссарионовичу. - Конечно. Но лучше бы вы мне сначала показали. Когда вы все успели подготовить и отпечатать? - Шестаков это давно написал, а я, пока у него в квартире сидел, кое-что подкорректировал с учетом собственного опыта. Как видите - пригодилось. Результат узнаем послезавтра, причем вы, наверное, раньше, чем я. Лихарев задумался едва ли на секунду, после чего кивнул. - Пожалуй, вы правы, - и предложил отметить это дело визитом в хорошее заведение или в не менее приятную компанию интересных людей, причем далеких от политики. Сашка отказался. - Нет, ты поезжай, конечно, а я впервые за долгое-долгое время просто отдохну. В совершенном одиночестве. Ты даже не представляешь, как великолепно может быть полное одиночество. Заметил легкое колебание Валентина, постарался его успокоить: - Да не переживай ты так. Никуда я не денусь. И некуда, и незачем, и квартирка твоя, как я осведомлен, от любых случайностей экранирована вмертвую. Так? Лихарев не возразил. - Вот и иди. Заблокируй свой хитрый замочек и будь спокоен. Я в постели поваляюсь, музыку послушаю, чайку попью с лимоном. Вернешься - не шуми. И утром не буди без крайней необходимости. Договорились? Дверь за Валентином закрылась. Сашка не сомневался, что в квартире имелась система безопасности, исключающая несанкционированные поступки слишком важного для аггрианского резидента гостя. Скорее всего Лихарев решил оставить Шульгина одного просто для того, чтобы посмотреть, что тот собирается делать. Пожалуйста, братец, смотри, нам скрывать нечего. Шульгин действительно вскипятил себе чаю, нашел в холодильнике лимон и коньяк, поставил на заграничный электропроигрыватель пластинку с записью ньюорлеанского джаза, растянулся на диване, раздевшись до исподнего. В любом случае недурно. Тепло, тихо, одиноко, и за окнами, похоже, опять начинается серьезная метель. Довоенные годы в этом смысле куда лучше гнилых восьмидесятых, когда уже и в Подмосковье январи-феврали стали настолько слякотными и оттепельными, что ни катков не заливают, ни на лыжах толком не покатаешься. Пока не появился Антон, можно не спеша разобраться в положении дел. Который уж день приходится действовать в состоянии острого цейтнота, так хоть сейчас никто не гонит. Для начала он исчеркал графиками и схемами несколько листов бумаги, пытаясь уяснить для себя суть и смысл временных парадоксов, с которыми в очередной раз столкнулся. Кое-что из начал хронофизики он прихватил у Левашова, не раз беседовал с Ириной. Антон, не всегда добровольно, тоже выбалтывал интересные фактики. Но системы в знаниях Александра было не больше, чем у описанного Паустовским наборщика провинциальной типографии. "Его чудовищная эрудиция сочеталась со столь же чудовищным невежеством". Шульгин изобразил жирной стрелой так называемую "Главную последовательность", на которой прожил свою первую, "настоящую" жизнь и на которой, очевидно, находился и до сих пор, только почти на полвека раньше. По крайней мере, ни один факт нынешней жизни, известный ему, и вся память Шестакова не давали оснований усомниться, что до 7 января эта реальность была той самой. Он отметил крестиком 1941 год, откуда, очевидно, началась новая историческая линия вследствие деятельности Новикова и Берестина в ролях Сталина и Маркова. О ней неизвестно ничего, она, истинная или мнимая, уходит за пределы листа, и никакого отношения к его сегодняшним заботам не имеет. Гораздо важнее другая, начинающаяся в 1920 году. Туда, если верить Сильвии-84, они все переместились из Замка после того, как он все-таки выполнил поручение Антона. Где, оказывается, они с леди Спенсер простили друг другу взаимные обиды и стали "близкими друзьями". Само по себе это вполне вероятно и даже приятно. Женщина она эффектная и в постели себя ведет выше всяческих похвал. Другой вопрос - насколько ее записке можно верить. Но, пожалуй, придется. Потому что другого выхода просто нет. Значит - что мы сейчас имеем? Сильвия-84, оказавшись в двадцатом году, проигравшая все и перешедшая на сторону победителей (интересно, какие в этом случае у нее сложились отношения с Ириной?), находит способ переместиться оттуда на Валгаллу (с помощью установки Левашова, при технической поддержке Антона или самостоятельно). Что, кстати, по словам того же Антона, практически невозможно. Но - переместилась. Очевидно, во временную точку, непосредственно предшествующую их рейду на Главную базу. Позже - вряд ли, поскольку, когда информационная бомба взорвалась, аггры исчезли из реальности вообще. Причем явилась она туда, зная будущее, которого еще не знали ее хозяева. Сумела получить информацию о "собственном" запросе по поводу его, Шульгина, матрицы, сохранившейся в мозгу Шестакова. Вернулась к началу все той же "Главной последовательности" и отправила письмо себе самой. Пока все логично, хотя голова немного идет кругом. В том числе и потому, что он еще не знает о событиях, в которых уже поучаствовал его двойник. Шульгин решил, что мировоззренческих вопросов лучше пока не касаться. До выяснения. Продолжил теоретический анализ ситуации, от которого зависело не только его будущее. В позиции Буриданова осла ловить нечего, нужен определенный выбор. Значит, остановимся на варианте, при котором Сильвия-84/20 заслуживает доверия. Соответственно - и нынешняя тоже. Но не следует при этом забывать и завет мудреца: "Люби своего ближнего, но не давайся ему в обман". Размышляя обо всем этом, Шульгин не заметил, как снова попал под влияние подспудно тревожившей его мысли. Вроде бы чисто теоретический анализ обстановки все больше определялся страхом предстоящего. Никуда он не ушел от мыслей о том, что будет означать его "возвращение в себя". И с каждым часом тревога нарастала. Как у человека, ожидающего плановой операции под общим наркозом. Именно под общим. Местный наркоз не страшен совсем. Больно будет или не очень - перетерпим. А общий... Как бы плохо ты себя ни чувствовал перед операцией, но ты все-таки жив и полностью себя осознаешь, можешь еще сам решать свою судьбу. А потом врач капает на маску эфиром или вводит препарат в вену - и все... Проснешься ты потом или нет - никто сказать не может. Умрешь - и даже не узнаешь об этом. Шульгин сам был врачом, не раз видел, как оно случается. То же самое и сейчас. Трусом он себя никогда не считал, смертельный риск его скорее возбуждал, наполнял удесятеренным ощущением радости бытия, но есть риск - и Риск. Попытаться проскочить на мотоцикле по переброшенному через пропасть бревну - это одно, а крутнуть барабан револьвера в "русской рулетке" - совсем другого плана забава. И как смертельно больной перед пересадкой сердца или почек одновременно хочет, чтобы все скорее кончилось, и надеется в душе, что операцию отложат на день, два, неделю, так Сашка, пока еще неосознанно, стремился оттянуть свое возвращение в собственное тело. Примерно через час после ухода Лихарева капсула в ухе Шульгина вновь ожила. - Твой компаньон сейчас приступил к веселью в хорошей компании. Часа четыре минимум у нас есть. - Он действительно развлекаться поехал? Я, честно говоря, думал, что это какой-то финт. - Напрасно. Ничто человеческое ему не чуждо. Как и Сильвии, в чем ты убедился, да и Ирина ваша отнюдь не монашествовала. Работа работой, а в остальном они себе в радостях жизни не отказывают. Я сейчас постараюсь аккуратно снять защиту и заблокировать системы слежения. Нам лучше поговорить с глазу на глаз, согласен? - Тебе виднее. Шульгин в очередной раз убедился в техническом превосходстве форзейлей над агграми. Вроде бы и у тех, и у других аппаратура настолько несоизмерима с земной, что не человеку судить, а тем не менее... Разница как между фордовской кареткой модели "Т" 1915 года и современным "Мерседесом". Вот и сейчас - никаких аггрианских "окон", окруженных светящимися рамками, и внепространственных тоннелей. Просто вдруг бесшумно исчезла стена напротив дивана. Шульгин увидел угол знакомого кабинета, колеблющиеся кремовые шторы и самого Антона, сидящего в простом деревянном кресле у раскрытого на океан окна. И никакого "шва" или видимой границы между мирами. Встань и шагни туда, в Замок, с которым связано столько романтических и приятных воспоминаний. Шагни - и закончатся все твои проблемы. Даже сердце слегка защемило, когда представил. - Барьер пересекать не пробуй, - Антон словно угадал мелькнувшее у Сашки желание. - Иначе могут быть последствия. Грубо говоря, "пробки вышибет". - Раньше ведь ходили, - слегка растерянно ответил Сашка. - Сколько раз и туда и обратно. - Так, против временного потока, с некомпенсированной массой, - не ходили. Когда Воронцов в прошлое отправлялся, здесь, как бы выразиться, оставался адекватный объем ранее занятого им пространства-времени. Такой эфирный слепок. В него он и возвращался, энергия требовалась только на механическое перемещение объекта, грубо говоря. А Шестакова в нашем мире не было, то есть твое тело сейчас фактически - около сотни килограмм антиматерии. Нейтрализовать ее мне нечем. Поэтому уходить отсюда ты будешь в виде информационного пакета, отнюдь не физическим телом. Но это неважно. Пока. Поговорим о практике. Весь звуковидеоконтроль я Лихареву отключил, подслушивания можем не бояться. Я тут кое-что успел придумать насчет их очередного будущего, хотел бы знать, что ты на это скажешь. Геополитические фантазии Антона Шульгин некоторое время слушал с чисто академическим интересом. Потом спросил: - А какие тогда цели у аггров, если у тебя появились подобные мысли? Они-то ради какой идеи работают? - Да неужели непонятно? Именно ради той, что и воплотилась в твоей собственной реальности. Вторая мировая и вызванные ею последствия. Только они пока еще не знают, получится у них или нет. Вдруг Сталин настолько укрепится в своем антифашизме, что заключит договор о коллективной безопасности с Западом? Сумеет восстановить после чистки и подготовить к большой войне армию? Удержит Гитлера от войны на два фронта? Тогда их планы рухнут. - А ведь действительно! - Шульгин чуть не шлепнул себя ладонью по лбу. - Как это я сам не догадался? Что значит аберрация сознания. По привычке вообразил, что будущее всем известно, вот и мучился, какие это корректировки сталинской политики изобретает Лихарев. А все так просто. - Совершенно верно. Заодно вспомни приключения Новикова и Берестина. Там та же история, только аггры увидели, что СССР проигрывает войну слишком быстро, а их это тоже не устраивало. В сорок первом году сенатор Трумэн заявил: "Если мы увидим, что выигрывает Германия, то будем помогать России, а если выигрывает Россия - будем помогать Германии. И пусть они убивают как можно больше". - Трумэн - тоже их агент? - поразился Сашка. - По крайней мере, объективно он работал на них. - А Рузвельт - на вас? Антон пожал плечами. - Черт знает что! - Шульгин выглядел искренне возмущенным. - Получается, что у нас вообще нет ни собственной истории, ни даже свободы воли?! - Зачем же так пессимистически? Свобода воли всегда есть. И мы с тобой об этом уже говорили. Ах да, - спохватился форзейль. Как раз с этим Шульгиным они такого разговора не вели. - Ну, суди на собственном примере. Вы с Андреем могли не вступаться за Ирину тогда, в самом начале, сдать ее агентам, которые за ней пришли, Берестин мог не ходить в шестьдесят шестой год. - Как это - не защитить свою подругу от каких-то жлобов? Кем бы мы тогда были? - Вот именно, Саша, вот именно. Но поступал-то ты вполне свободно. Другое дело, что выбор у тебя был несколько ограничен твоими собственными нравственными принципами. Так и у других все случается примерно так же. Считай, что просто таков закон природы. При данной силе тяжести ты можешь прыгнуть вверх на полтора, ну, два метра... Упав с десяти - почти наверняка разобьешься или переломаешь ноги. И будешь, лежа в гипсе, винить в своей беде очередных жидомасонов: "Какая сволочь выдумала это проклятое "же" 9,8?! Сделали бы три, пусть четыре метра в секунду за секунду, - я с колен пыль отряхнул бы и сейчас с девочками танцевал!" Таким вот образом, мой друг. С такой постановкой вопроса Шульгин, конечно, спорить не мог. - Ты меня извини, я на минуточку выйду, надо. - Пусть думает форзейль, что ему срочно потребовалось в туалет. На самом же деле Сашка, притворив за собой дверь кабинета, а потом и кухни, дрожащими руками налил себе почти полстакана коньяка. "Черт, опять нужно решать вселенские проблемы в условиях острого цейтнота! - Шульгин уже сам не понимал, является ли он по-прежнему независимой личностью или объектом манипуляции неведомых сил, вправе ли поступать так, как хочет сам, или завертели его водовороты совершенно чуждых предопределенностей. - Стоп, - сказал он вслух. - Если сейчас я выскочил сюда, оторвался, собираюсь выпить - это признак свободы воли или нет? Будь я полностью на крючке - дали бы мне такую возможность? Он все-таки выпил, поморщился, разжевал ломтик лимона. "Нет, ерунда, нельзя же подозревать всех и непрерывно. Захотят, так что угодно со мной сделают и тени сомнений в правильности происходящего не оставят. Что я им?" И тут же память услужливо подбросила цитату: "Эх, Каштанка, Каштанка! Насекомое ты существо. Ты супротив человека, что плотник супротив столяра!" Лет двадцать пять назад читал он по школьной программе этот рассказ, а тут внезапно вспомнилось. "С точки зрения нормального человека, тем более - "строителя коммунизма", я, конечно, негодяй и подонок. Циник, эгоист, вор, убийца, прелюбодей, предатель светлых идеалов. Кем еще меня можно назвать? Да кем ни назовешь, с "их" точки зрения все будет правильно. Ну и что же мне теперь делать? Повеситься, как Иуде, на подходящей осине? Простите, не имею желания. И негодяем себя никак не ощущаю. Один какой-то критик, всерьез или для стеба, таким же образом прошелся по "Трем мушкетерам" и доказал, что д'Артаньян сволочь, каких мало. Ну, пусть и я такой же. Более того - моментами мне хочется назвать себя героем. Знаю, что и это ерунда, но тем не менее. Чего это меня вообще потянуло на самобичевание? Свободная минутка выдалась, и больше делать нечего? Да нет, тут сложнее". Шульгин был неплохой психоаналитик, причем умел с должным беспристрастием анализировать и самого себя. "Наверное, абсурдность ситуации достигла наконец критической массы, вот и пошел сброс из подсознания. Плюс там, в собственном теле, я постоянно находился в обществе себе подобных, а гуртом, как известно, добре и батьку бить. А вот остался один, остановился, оглянулся, и душа моя нашими злодействами уязвлена стала. Тут главное не зайди слишком далеко. Ничего не доводи до крайности, заповедовал мудрец". Шульгин решил быстренько убедить себя, что все претензии его к себе ничем необоснованы, и более к скользкой теме не возвращаться. "Допустим, - рассуждал он, торопливо куря под форточкой, в которую свистящий ветер забрасывал жесткие снежинки, - что все происходящее не более чем иллюзия. Ловушка сознания, как выразился однажды Антон. Согласно Лему, установить, что ты являешься персонажем фантоматной пьесы, практически невозможно. Значит, я вообще ни за что не отвечаю. Как не отвечает за поступки подлинного Макбета играющий его актер. Если это не так и все происходит с нами на самом деле - нормы человеческой морали не действуют тем более. На Галактической войне свои законы. И если кто-то вздумает меня судить... А, кстати, кто? Разве что Бог. Так если он все это придумал и сейчас осуществляет, могу ли я противиться его воле, какой бы странной она мне ни казалась. Это сама жизнь подкидывает мне вводные. В тебя стреляют - а что делать в ответ? Тебе не позволяют жить в собственном, пусть плохом, но безмятежном времени - отчего я должен в чужом соглашаться на коленопреклоненную позу подчинения? Может быть, вы там хотите видеть во мне смиренного буддиста, сдвинувшегося на "недеянии" и покорности карме? Тогда зачем отняли у меня зеленую, туманную Валгаллу, где я готов был слиться с природой, а автомат использовать лишь для укрепления руки и причинения верности глазу? А раз, господа, вы все это сделали, имея в виду неведомые мне цели, то не спрашивайте у меня отчета. Я стал таким, жестоким и мерзким, чтобы выжить в навязанном мне мире. Да еще и занять в нем подобающее положение. Знали, с кем имели дело. Теперь - не взыщите". Все эти мысли и рассуждения заняли у него едва ли больше времени, чем потребовалось, чтобы докурить длинными резкими затяжками сигарету и вернуться в кабинет, по пути шумно спустив воду в туалете. Антон безмятежно ждал, перебирая нечто вроде четок. Шульгин промокнул платком губы. - Извини. Что-то мне заплохело. Но уже лучше. Так как все же как ты представляешь мое спасение? Форзейль действительно вообразил, что Сашка начинает терять лицо. - Неужели забыл? Мы же говорили. - Да? Правда, непорядок с головой. Но у меня случайно и другие предложения есть. Вот, посмотри. - Он протянул записку Сильвии. - Чрезвычайно интересно... - Шульгин отметил, что форзейля идея перехода на Валгаллу чем-то заинтересовала. - Ты "ей" это показывал? - А зачем? - Молодец. Пока не знаю, что мы сумеем из этого извлечь, но мало ли. Вдруг пригодится. Тебе, тебе, не мне. Я на Валгаллу не собираюсь, а вот ты... Чем не запасной вариант? У тебя формула, у нее - аппаратура. Начнешь с ней сотрудничать, одновременно добиваясь своего, ей придется все время изобретать доводы, по которым она пока не может тебя отправить. Вот-вот мол, не сегодня-завтра. А человек, которому приходится юлить и врать, неминуемо будет совершать ошибки. Потом я тебя "эвакуирую", вставлю Шестакову новую программу, а она все еще будет считать... И тут Шульгин выбросил на стол свой козырь. Плод кратковременных, но мучительных размышлений, шанс одновременно отсрочить так пугающее его "развоплощение" и посмотреть, что получится в результате столь эффектного вмешательства в историю и геополитику. Уйти никогда не поздно, но отчего бы вдобавок еще и не хлопнуть громко дверью? Сашка вновь стал самим собой, приняв решение, и страх его бесследно исчез, вместо уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и жадный интерес к тому, что ждет его за поворотом. В конце-то концов, все, что он сейчас придумал, в нравственном смысле можно рассматривать всего лишь как упражнение на берестинском военно-компьютерном тренажере. И только. - А что, если сделать все совсем наоборот? Они будут уверены, что я ушел, а я останусь? - То есть как? - не сразу сообразил Антон. - Да очень просто. Зачем нам женщину напрягать, терзать ее неразрешимыми проблемами: отпустить - оставить - отпустить. Мне помнится, с помощью их универблока можно на Валгаллу проход организовать? - Одним блоком вряд ли. А если блок плюс "шар" - наверняка можно. Тем более твоя формула перехода на такую схему и рассчитана. Что ты опять задумал? - форзейль не мог сам догадаться о замысле Шульгина, и это его злило, опять подчеркивало превосходство землянина в способности к нестандартному мышлению. - Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами беспрестанно торговаться. То с тобой, то с ней, то снова с тобой. Вот я и подумал - чего же проще, взять и прямо сейчас сымитировать мое бегство. Наладим систему, введем в нее нужные команды. Валентин в кабак пошел с девками и портсигар-универблок в сейф сунул. Я видел. Побоялся парень, что местная публика рыжье с клифта снимет. Мне тот сейф открыть - раз плюнуть. Насадим все, записочку оставим, мол, адью, ребята, извините за внимание, а я пошел. Оставляю вам наркома Шестакова, готового к любому применению. - Лихо! - не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон. - А как же?.. - А это уж твоя забота. Сделать так, чтобы и матрицу в этой вот голове, - для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем, - их аппаратура больше не фиксировала, и характеристики переноса массы Шестакова туда и обратно ихний "шар" подтвердил. Неплохо бы и мои сапоги в свежей земле испачкать, и чтобы травинка, зеленая, сочная, к подошве прилипла. Деталь, штрих - но какой! В Москве январь и пурга, а тут - летняя травиночка. Побывал парень на Валгалле, побывал и вернулся, но уже "пустой". Еще раз убедятся, какой был крутой Сашка Шульгин! Глядишь, свечку в Елоховском поставят, что от меня избавились. И с Шестаковым будут держаться куда беззаботнее, и вообще. Так сумеешь или нет? - Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако! - Все, что могу лично. Антон совершенно человеческим жестом почесал нос. - Допустим, мы все сделаем. Только я не пойму другого - зачем тебе это? - Не обольщайся, не ради торжества форзейльского дела. Просто так. Поразвлечься охота. Посмотреть, как все повернется. Агграм нос натянуть. Мысль-то классная - все считают, что перед ними какой-то Шестаков, а в натуре - я! Интереснейшая ведь коллизия: согласись. Похоже, Антона Сашкина затея поставила в тупик. Теперь уже ему предстояло терзаться мыслью, кому на самом деле принадлежит сей замысел. Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или - Держателям Мира? - Ну, что же, Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я не готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать. И вот сейчас Шульгин испытал настоящее удовлетворение. Затея явно удалась. Один лишь ход конем - и под боем сразу ферзь и две ладьи. Причем - без малейшего риска. Или, что тоже неплохо, - карамболь от трех бортов в середину. - Подумай, братец, подумай. И просчитай, - сказал он с непроницаемым покерным лицом. - Надеюсь, успеешь до возвращения товарища Лихарева. Засим - честь имею кланяться. И, когда Антон исчез, Шульгин снова прошел на кухню, заварил чашку крепчайшего кофе. Опершись на подоконник, погрузился в созерцание закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада. Любил он отчего-то, с детства любил, чтобы погода была как можно хуже. Гроза, ливень, метель, туман, вихри и шквалы. Голубое небо и ясное солнце вгоняли его в тоску и меланхолию. А сейчас хорошо. Идут белые снега, Как по нитке скользя. Жить и жить бы на свете, Да, наверно, нельзя. Идут белые снега. И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти И бессмертья не жду. Идут снеги большие, Аж до боли светлы, И мои и чужие Заметая следы. "Черт его знает. Жить все-таки хочется. Пусть и в чужом теле. А если совсем невмоготу станет, этим же путем всерьез воспользуюсь. До этого ни Антон, ни Лихарев не додумаются. Вторая логическая. Отчего-то она пришельцам не по зубам. Когда Антон поверит, что я остался, а Валентин с Сильвией, что давно ушел, возьму и таки дерну на Валгаллу. Хорошо бы попасть туда как раз перед последним боем. Ребят отыщу. Себя, опять же. А нет - Робинзоном заделаюсь. Все равно хорошо. Но главное, господа, война продолжается, и очень я вам не завидую, если вы меня по-прежнему держите за аборигена Кокосовых островов". Ставрополь 1999 г. ПРИМЕЧАНИЯ 1. "Вертушка" - телефон специальной, защищенной кремлевской связи. 2. Сержант ГБ - спецзвание, соответствует армейскому лейтенанту 3. Чин старшего лейтенанта императорского флота примерно соответствует званию капитана III ранга современного флота. 4. В просторечии - Георгиевский крест. 5. "Клюква"- просторечное название низшего офицерского ордена за личную храбрость, св. Анны IV степени, обозначавшегося малиновым темляком на шашке или кортике. 6. "Каждому - свое" (нем.). 7. "Пусть хуже, но по- другому". 8. Зам. начальника морских сил Балтийского моря. 9. РКП - Российская Коммунистическая партия. 10. "Драгунка" - укороченная трехлинейная винтовка, специально предназначенная для драгунских частей, без штыка. 11. Генмор- Генеральный морской штаб Российского флота. 12. Черный орел- знак различия на погоне контр-адмирала Российского флота, аналог нынешних звезд. 13. Эрго - следовательно (лат.). 14. Духонин Н.Н.- последний главковерх Российской армии. Зверски убит дезертирами в конце 1917 года. "Отправить в штаб Духонина" - популярный в годы гражданской войны синоним термина "казнить без суда". 15. Спецзвание ГБ, соответствует генералу армии. 16. Соответствует званию - маршал Советского Союза. 17. По всем правилам искусства (лат.). 18. "Пока дышу - надеюсь" (лат.). 19. Здесь и далее - "блатная музыка" 20-х годов. 20. СЛОН - Соловецкий лагерь особого назначения. 21. Шконка- койка в тюремной камере. 22. "Играть на пианино"- сдавать отпечатки пальцев. 23. "Симулятор" - копия несуществующего предмета. 24. ЮАС - Южно-Африканский Союз, британский доминион, ныне - Южно-Африканская Республика. 25. См.: Э. Хемингуэй. По ком звонит колокол; Э. Листер Моя война; М.Кольцов. Испанский дневник.