е может показать, что взбудоражило людей, какие мысли овладели ими в это время, какие чувства наполняют их сердца. Однако вряд ли хоть кто-то из западных (да и многих своих) корреспондентов постарается объяснить, что на самом деле все не так или хотя бы -- не совсем так. И, значит, весь этот вроде бы объективный репортаж с места события -- циничная ложь. Вот если бы хоть один журналист спустился сюда и постарался показать лица людей, хотя бы тех, что окружают сейчас Уварова, о чем-то их спросить... Так не сделают они этого. Одни потому, что имеют другую задачу, а прочие, пожалуй, догадываются, что в данной обстановке специально на то выделенные "координаторы" устроят так, что "народные массы" моментально разорвут на части "врагов и провокаторов". Валерий, чтобы слегка успокоиться, определиться в дальнейших действиях, в очередной раз отделился от потока, нашел подходящую нишу в стене мрачного, прокопченного временем дома, с цоколем, сложенным из грубо отесанных каменных блоков. Прикурил, пряча сигарету в корытцем сложенные ладони от заморосившего в очередной раз дождика. Ему ведь пока нет другой задачи, как наблюдать и оценивать обстановку. Поступит следующая команда -- будет выполнять ее. Всего на три ступеньки над уровнем тротуара приподнялся поручик, и уже совсем другой комфорт. Людская толпа, над которой все больше вздымалось неизвестно откуда взявшихся транспарантов с надписями, вроде: "За вашу и нашу вольношчь!" ["За вашу и нашу свободу" (польск.)], "Еще Польска не сгинела!" ["Польша еще не погибла" (польск.)], "Москалей -- за Вислу, жидов -- в Вислу!" и в этом же роде, текла, вроде бы уже не имея к нему отношения. Не задевая и не мешая думать. А подумать было о чем. Жаль только, что торчит он здесь, словно петух на заборе, и не может достать из кармана рацию, чтобы сообщить, куда следует, что по крайней мере в его зоне ответственности положение более чем угрожающее. И попросить инструкций. А еще лучше -- помощи и огневой поддержки. От недавнего куража и уверенности в себе оставалось все меньше и меньше. Жаль, что нет рядом ребят поопытнее, пусть и не слишком интеллектуальных, но лучше разбирающихся в простых реалиях "народных восстаний". И тут же, словно для разрядки, он обратил внимание на чугунную мемориальную доску, прикрученную чуть левее и выше. С некоторым трудом он разобрал стилизованные под готику литые буквы: "Этот дом построен паном Чехонтовичем в 1358 году и является старейшим на этой улице". Ну это надо же! Четырехэтажный каменный дом, в котором и до сего дня живут, и неплохо, наверное, живут, люди, построен аж на тогдашнюю человеческую жизнь раньше, чем состоялась Куликовская битва. И, кстати, Косовская [Косовская битва (1389 г.) -- сражение на Косовом поле, где сербские войска во главе с князем Лазарем потерпели поражение от турок, после чего и началось 500-летнее турецкое иго] тоже. Чем не повод усомниться в важности сегодняшних событий в сравнении даже и не с вечностью, а просто с этим вот зданием. Воспарившую мысль поручика прервала совершеннейшая проза жизни. Перед ступеньками, заблаговременно им не замеченными, возникли четверо крепких парней, одетых почти так же, как он. С мелкими отличиями в деталях. И у всех из-под кожаных курток, пусть и не таких древних и затертых, как у него, виднелись шелковые бело-красные шарфики. "Ага, вот это уже оно, -- подумал Валерий, слегка подобравшись. Пистолет он выхватит в любой момент -- учили, но здесь наклевывается нечто поинтереснее. -- Похоже, не зря я ставил последние дни язык и до рези в глазах смотрел оперативные видеоролики". -- То не нас пан выглендуе? [Высматривает (польск.)] -- поинтересовался тот, что остановился на правом фланге короткой шеренги. -- Не, пан выглендуе двух бардзо пенкных паненок [Очень красивых девушек (польск.)]. Потерялись в этой давке, пся кошч... Паньство [Общество, компания (польск.)] посмеялось вполне дружелюбно. Уваров уже понял, что его приняли за своего, незнакомого, но принадлежащего к той же команде. Опознавательный знак -- очевидно, шарфик. Значит, пока не опомнились, надо брать инициативу в свои руки. Ничего особенного в голову не приходило, однако знание истории тоже оружие, если нельзя пока применить другое. Был, помнится, своеобразный пароль во времена то ли второго, то ли третьего восстания. -- А кто ты естешь? [Кто ты будешь? (польск.)] -- с усмешечкой спросил Валерий у старшего из парней, как он определил расклад ролей между ними. И, похоже, попал, поскольку тут же услышал ответ: "Поляк честный". Попробуем дальше. -- В цо ты вежешь? [Во что ты веришь? (польск.)] -- В Польске вежим! [В Польшу верим! (польск.)] -- Який знак твуй? [Какова твоя эмблема (герб)? (польск.) -- Ожел бялый! [Белый орел! (Исторический герб Польши.) (польск.)] -- парень ответил и захохотал, не облегченно, ему-то опасаться было нечего, а скорее просто радостно. Вот, мол, еще одного коллегу нашел. -- Только ты-то сам из каких будешь? -- почти тут же, прервав смех, осведомился он. -- У нас пароли другие. В Варшаве, Лодзи, Люблине я все группы знаю. А это -- я так, тоже старое вспомнил... Уварову пришлось отступить на запасные позиции. На что и был расчет с самого начала. Однако язык у него, значит, настолько хорош, что вопрос только в том, из какого города он сюда прибыл. -- Не ваш я. Совсем не ваш. Три дня, как из Монреаля прилетел. Мне там ребята намекнули, что интересно будет, вот я и... -- Из Монреаля? Далеконько. И дорого. Из чистого любопытства прилетел? Ну, молодец. А курточка у тебя чья? -- Курточка дедова. На "Мессершмиттах" летал, когда Катовице и Гливицу у чехов отбивали. Крест "Виртути Милитаре" имеет. Он мне и сказал, поезжай, внучек, посмотри, что там, может, доделаешь, что я не успел... Слова поручика явно парням понравились. Его хлопали по плечам, с почтением разглядывали историческую нашивку, угостили крепкой и довольно противной на вкус "Будкой Житной". Перезнакомились. Старшего звали "сотник Кшиштоф". О фамилиях речи не шло. Где его сотня, Уваров тоже спрашивать не стал. Но знакомство получалось полезное. Глядишь, в здешние "первопоходники" [Первопоходник -- почетное звание офицеров-добровольцев, отправившихся с генералом Корниловым в т.н. "Ледяной поход" в ноябре 1918 года, от Ростова к Екатеринодару. Всего около 2 тыс. человек] выбьешься. Только бы не заиграться в войнушку... -- Пойдешь с нами, -- не вопросительно, а почти приказным тоном сказал командир, когда выпили, спрятали фляжки, вновь подобрались, сосредотачиваясь перед еще предстоящими делами. Уваров кивнул. За тем, мол, и ехал. -- А оружие у тебя есть? Валерий замялся, посмотрел на новых друзей с некоторым сомнением, оглянулся по сторонам. -- Да ты не скромничай, чего уж теперь-то? Власти сейчас, кроме нашей, нет. Небось припас и "парабеллум" дедовский? -- "Парабеллума" нет. Не сохранился. Разве что вот... -- он вытащил из-под куртки "беретту". -- Ого, солидно. А ну, дай посмотреть... Отнюдь, ребята, не на того напали. Уваров живо убрал руку с пистолетом за спину. -- Ну ладно, ладно. Не бойся, у нас этого добра хватит, -- Кшиштоф продемонстрировал достаточно древний, но в хорошем состоянии "Маузер-96", у остальных тоже были пистолеты, а у одного, рыжеватого парня в очках по имени Стах, даже и автомат "стен" со складным металлическим прикладом. -- Скоро вооружимся как следует, -- заверил его "сотник", и они двинулись вперед, держась поближе к цоколям домов. Странным образом, толпа будто соблюдала кем-то предписанные рамки, оставляя между собой и зданиями примерно метровой ширины проходы. Словно видела незримые барьеры или столбики с флажками, которыми обычно ограждают разрешенные демонстрации и шествия. Когда добрались до самого центра, там все уже было вверх дном. Проезжие части проспектов были расчищены от неорганизованных толп, и по ним мотались, без видимого порядка, грузовики и легковые машины, набитые вооруженной молодежью. Раскрасневшейся от азарта, орущей и, как правило, не совсем трезвой. Да такие вещи совсем по-трезвому и не делаются. Повсюду болтались и развевались бело-красные флаги. В первый момент можно было подумать, что политический азарт толпы во многом наигранный, что люди просто радуются возможности чуть-чуть сверх меры пошуметь и повеселиться. Но еще через квартал Уваров увидел горящий магазин "Горизонт" ["Горизонт" -- крупнейший в Варшаве магазин русской книги на Маршалковской] и полыхающие вокруг него костры из книг, куда визжащие от восторга парни и девушки подтаскивали все новые и новые охапки. И вокруг бесновались, иначе не скажешь, дикари уровня не слишком развитых готтентотов или папуасов. Из тех, которых даже европейские миссионеры признали не заслуживающими затрат даже на минимальное образование. Вообще, поручик впервые в жизни видел, как легко и глубоко способны деградировать люди под влиянием идеи. Многие, как и в других революциях и восстаниях, относились к образованному сословию, например, здешние, судя по возрасту, в массе своей студенты или учащиеся старших классов гимназий и лицеев. И при этом -- ажиотация туземцев, очарованных шаманами. Пылающие и дымящие в тумане костры очень соответствовали пришедшему на ум образу. Рука Валерия инстинктивно сжалась на рукоятке пистолета. Вот бы он им сейчас сделал... Как бы они побежали, вереща уже не от восторга, а от слепого ужаса... Вдалеке снова послышались выстрелы. И тут же поднялся крик, опять же хорошо подготовленный и организованный, потому что реальная информация просто не успела бы сюда дойти. До фокуса стрельбы было не меньше полукилометра. Причем крики раздавались по преимуществу сзади от Валерия, то есть оттуда, где вообще ничего не могло быть известно. Но улица опять пришла в движение. "Охрана госбезопасности стреляет в народ! У Большого Дома и у Городской управы!" "Туда, все идем туда!" -- сразу из десятка мест скандировали луженые глотки. -- Зачем идти туда, где стреляют? -- раздался одинокий голос здравомыслящего человека неподалеку от Уварова, но тут же и смолк. "Идемте, все идемте!" -- слышались сотни, тысячи голосов. -- Что будем делать? -- спросил Валерий у Кшиштофа. -- Если там и вправду стреляют, чего туда лезть? И вообще, у нас есть конкретная цель? -- Постреляют и перестанут. Лезть туда не будем. Цель -- есть. Но тебе о ней знать рано. А вот -- чем не цель? -- Он со смехом указал на витрину ювелирного магазина, хозяин которого не успел сориентироваться, не опустил гофрированную железную штору, а стоял на пороге и пялился на происходящее, утратив всякий классовый инстинкт. От удара тяжелым ботинком толстое стекло лопнуло сразу и осыпалось водопадом острых осколков. Заполошно закричал хозяин, а Кшиштоф и его ребята уже перепрыгнули через подоконник и начали горстями выгребать с прилавков и швырять в толпу все, что там было: цепочки, крестики, кулоны, серьги и перстни с обручальными кольцами. -- Держите, все теперь ваше! Наше! Народное! Но самое интересное -- из "народного добра" кассу и витрину с дорогими часами бойцы сотника оставили для себя. -- Держи, на память о нашей революции! -- тот самый рыжий парень с автоматом, Стах, сунул растерянно остававшемуся на тротуаре Уварову целую горсть "Буре" и "Мозеров". Золотых по преимуществу. И что было делать, возмущенно бросить их на асфальт? Неостроумно, а главное, оперативно неправильно так было поступить. Пришлось сунуть все это добро в карман. -- Спасибо! -- Хе-хе! Держись за нас, не пропадешь! То ли еще будет! Десятки желающих из толпы кинулись добирать остальное, а масса не успевших к раздаче принялась вышибать и соседние окна. Гулять так гулять! На Маршалковской и в прилегающих кварталах много магазинов, хватит на всех. * * * ...Окольными путями группа Кшиштофа, к которой по дороге присоединилось еще не меньше двух десятков того же типа и облика парней, выбралась к площади перед сеймом. Здесь уже стояли бронетранспортеры с эмблемами городской полиции и два армейских танка, направив стволы пулеметов и пушек на все шесть втекающих на площадь улиц. Башни иногда проворачивались на несколько градусов вправо и влево, но ни одного человека, ни в форме, ни в штатском, пытающегося что-то объяснить или потребовать буйствующую толпу рассеяться, возле них видно не было. "Дураки, какие дураки, -- подумал Уваров, -- сейчас еще есть шанс переломить ситуацию. Два-три выстрела поверх голов из пушек -- и все разбегутся, барабанные перепонки, на хрен, полопаются, потом две хорошо сколоченные роты очищают ближайшие кварталы, и будет о чем разговаривать..." У него вдруг появилось желание запрыгнуть на броню ближайшего танка и принять на себя командование. Он с трудом подавил в себе это желание. Хватит, господа начальники, сами свои проблемы решайте, а мы ученые, помним, чем за инициативу расплачиваться приходится. -- Так, здесь не пройдем. Давайте вправо, к Висле, -- скомандовал сотник. -- Куда мы все же? -- приостановившись, спросил Уваров у автоматчика Стаха, который все время странным образом оказывался с ним рядом в каждый острый момент. Чтобы подтвердить свою привязанность к общим идеалам, Валерий тоже ударил рукояткой пистолета по стеклу довольно жалкого ларька, внутри которого сжалась худенькая девчонка-продавщица. Выхватил несколько банок пива и блок американских сигарет. -- Скажешь хозяину -- на благо революции, -- то ли издевательски, то ли успокаивающе крикнул он. -- Держи, пей, -- протянул банку Стаху. -- Вот это ты зря, -- поморщился тот. -- С мелкими хозяевами мы не воюем. Им и так жрать нечего... Обернулся и бросил внутрь ларька несколько скомканных десятирублевок, только что украденных у ювелира. -- Разбираться надо, -- назидательно сказал он Валерию, после чего пиво все-таки взял. -- Мне ваших заморочек не понять, -- ответил Уваров. -- Гулять так гулять. Пока не появилась Королевская конная полиция... -- И не выписала штраф за нарушение общественного порядка, -- поддержал Стах его шутку. -- Только если наша появится, вместо штрафа будет шквальный огонь на поражение из тяжелых пулеметов. Так что ходом, ходом... -- Да куда же, в конце концов? Что вы все темните? Национальный банк брать -- я готов. Правительство менять -- танки не дадут, сам видел. Стоило из Канады лететь, чтобы с такими, как вы, связываться... -- Чего-то не нравится? -- как черт из табакерки возник за плечом сотник. -- Не нравится, -- смело, почти грубо ответил поручик. А чего ему стесняться? По легенде он -- человек из другого мира, совсем с другими обычаями и степенью личной свободы. Случай свел с людьми, которые поначалу понравились, а сейчас вдруг разонравились. Имеет все основания послать их подальше. -- Я не шестерка, чтоб бегать за вами по улицам. Еще и учат всякие, что можно, что нельзя. Я за свободу бороться приехал, а не ларьки грабить. Я все сказал! -- И -- рука снова на пистолете, который давно переложен из плечевой кобуры в боковой карман. Мол, поостерегись, парень, как бы ты себя ни называл. -- Что? Ты -- пушкой мне грозишь? Мне? Кшиштоф явно начал заводиться. Да и то. С раннего утра, наверное, мечется по улицам, все это организовывая, в пределах своей компетенции, конечно. Пьет постоянно, как Валерий заметил, по паре глотков каждые пятнадцать-двадцать минут. Не пьянеет впрямую из-за того же нервного возбуждения. И совсем ничего не ест. Тут взбесишься, особенно если уже вообразил себя этаким Наполеоном на Аркольском мосту. А на самом-то деле, давно уже отметил Уваров, лет ему всего двадцать два-двадцать три от силы. Пацан практически, хотя и спортивный, крепенький, а по сути -- щенок еще, пусть и с претензиями. Рука "сотника" тоже дернулась к "маузеру", заткнутому за пояс. Но он еще не успел коснуться и рукоятки, как ствол "беретты" уставился ему между глаз. И даже открытый курок сделал угрожающее движение, плавно приподнявшись. -- Стой, парень, -- тихо сообщил Уваров, сторожко оглядывая всю остальную банду, надвинувшуюся со всех сторон сразу. -- И вы -- стоять. И пять шагов назад. И руки -- на виду. Мы, ковбои, такого не любим. Одно движение -- его мозги вон на том заборе. И еще положу штук десять, пока у кого-то получится выстрелить в меня. Хотите -- проверим, как в "Великолепной семерке"? Он так ловко провел "стволом" вдоль всей компании, что каждый успел увидеть смертоносную дырку зрачок в зрачок. И вернул его на место, то есть точно к переносице Кшиштофа. Заняла вся демонстрация пару секунд от силы. Уваров, в отличие от окружающих его парней, привык видеть направленные на него "стволы" и знал, как себя при этом следует держать, что делать. А они -- не знали. -- Так что -- хотите поиграть, "землячки"? Для окончательного эффекта Валерий крутанул "беретту" на скобе вокруг пальца, бросил ее за отворот куртки (мимо кобуры), тут же поймал выскользнувший из-под полы пистолет левой рукой и с тем же пижонским проворотом снова направил в лоб сотнику. -- Вот так вот. Не были вы в наших прериях. И если еще хоть кто попробует со мной разговаривать не в том тоне, все сделаю не в шутку, а всерьез. Вопросы есть? Вопросов не было не только у Кшиштофа, который много потерял в своем кураже, но и у Стаха, а его как раз Валерий уже понял как самого здесь опасного человечка. Вооружен прилично, кроме "стена" еще кое-что наверняка имеет в загашнике, и характер у него явно взрывной и агрессивный, несмотря на внешнюю разболтанность. По годам самый старший, как бы не тридцатник ему уже, хотя выглядит на редкость молодо. Сейчас вот, единственный из всех, зыркал он глазами очень нехорошо. Не испуганно, а злобно-угрожающе. Как бы не из офицеров он бывших, а то и действующих. Или -- уголовный авторитет, под маской "патриота" решивший сформировать из восторженных юнцов собственную банду. Да не с "печенегом" ему мериться крутизной и силами. Можно, конечно, для смеха отнять у него автомат и закинуть за ближайший забор, но подождем дальнейшего развития событий. Очень ярко вдруг Валерий почувствовал, что именно имел в виду полковник Стрельников, назначая его в отряд. "Интересная у вас будет служба, поручик". Спасибо, ваше высокоблагородие, уж и вправду интереснее, чем солдат по плацу гонять, строевой шаг отрабатывая. Вариантов у него теперь осталось ровно два. Либо "повстанцы" примут его как данность, то есть как своего парня, резкого, сурового, но своего, с которым стоит иметь дело и дальше, в возможных острых ситуациях полагаясь на его бойцовские способности. Либо при первом удобном случае стрельнут в спину, что не так уж трудно, учитывая их огромное численное превосходство. Хотя, кажется, кое-кому из банды он уже сумел понравиться больше, чем "сотник", явно потерявший лицо. Видно было по глазам и мимике. Разве что дать ему возможность красиво из ситуации выйти? -- Знаете, парни, -- очень спокойно сказал Уваров, спрятав пистолет и выбросив из пачки сигарету. Поймал ее губами на лету. -- Пожалуй, пойду-ка я своей дорогой. У нас с вами не склеивается. Дай прикурить, -- повернулся он к ближайшему, нагнулся к огоньку зажигалки, без страха подставляя возможному удару затылок и спину. Ну, пусть попробуют, если кто смелый найдется. Не нашлось. -- Что и требовалось доказать, -- сказал он, выпуская дым. И все вдруг поняли, что именно имел в виду этот странный канадский поляк. -- Ты это, Мацек, -- сказал Кшиштоф, пряча глаза, -- ты не обижайся. Мы же не знали, кто ты есть, может, подстава из русского ГБ... Надо ж было проверить. -- Я так похож на русского? -- смешок его был слишком уж демонстративным. -- Вот уж ничего подобного никогда не слышал... "Сотник" потянул его за рукав. -- Иди-ка сюда... А вы -- подождите, посматривайте, -- бросил он своим. За калиткой в кованых, узорных чугунных воротах оказался уютный дворик. Вытертая до блеска брусчатка под ногами, сухой, заполненный жухлой листвой овал фонтана. Слева -- деревянная веранда вдоль второго этажа Г-образного здания в стиле николаевского ампира, справа -- нечто вроде каретных сараев и флигелей для прислуги. И давящая на уши тишина после уличного шума. Запертые двери, высокие окна, за которыми не наблюдается ни малейшего шевеления. Когда-то, наверное, это была приличная городская усадьба, сейчас, возможно, небольшая торговая или адвокатская контора, владельцы и персонал которой не решились по случаю "событий" приступить к работе. Но, чтобы поговорить, лучшего места не придумаешь. Кшиштоф, похоже, здесь бывал не раз. Указал на одну из двух лавок рядом с фонтаном. Массивные чугунные боковины, изрезанные инициалами бог знает скольких поколений брусья сиденьев. -- Присядем. Послушай. Ты пойми, я от души говорю. Ты, конечно, нас поопытнее, постарше, видел, наверное, чего мы не видели, но командир здесь я. И ребята -- мои. А ты здесь -- чужой. Гость. Согласен? Или вправду уходи, если не нравится, или будь у нас этим... Советником. Хочешь? Победим -- внакладе не останешься... Прямо на вопрос Валерий отвечать не стал. Демонстративно. -- Победим, победим... В чем побеждать собрались? С армией воевать или карманы набить -- и в кусты? Похоже, Кшиштоф, даже затеяв приватный разговор, все же испытывал сильные сомнения. Человек-то перед ним по всем параметрам чужой, и раскрывать ему секреты, доверенные очень серьезными людьми, негоже. А с другой стороны -- единственный ведь, похоже, настоящий боец появился в его разношерстной компании парней, ранее известных только тем, что умели пить, не закусывая, неплохо драться на танцплощадках, отсидеть пару месяцев за подобные шалости. Или -- трепаться на студенческих сходках о грядущей "свободе", вообще ничем не рискуя. Тот еще контингент. Сам Кшиштоф на их фоне казался себе суперменом и интеллектуалом. Еще бы -- три курса университета и член сборной по регби, взявшей весной Кубок Польши. Он опять достал фляжку. Сверху медленно сыпались последние алые листья с толстого, старого, что очень смешно -- "канадского" клена, наверное, помнившего все четыре раздела Польши. -- Выпьешь? -- Чего ж нет. Мне это -- слону дробина. А тебе не хватит ли? -- Уваров постарался, чтобы слова прозвучали не обидно. "Сотник" молча махнул рукой, глотнул сам из горлышка, протянул Валерию. Тот поднес к губам фляжку чисто символически, хотя и замерз уже, и согреться было бы не вредно. Но -- не время. Если враг пьет -- мы ему назло не станем. -- Понимаешь, старик, -- доверительно наклонился к нему Кшиштоф, -- я не имею права тебе верить и ничего говорить не имею права, однако -- скажу. Потому что судьба Польши решается, и каждый штык нам дорог, а ты -- не самый худший штык. Ты мне просто нравишься. Как человек, не подумай чего худого. Так вот -- мы сейчас пойдем брать Арсенал! -- Ого! -- не стал скрывать удивления Уваров. -- Ты знаешь, где это? -- Откуда ж мне знать? Я в Варшаве первый раз в жизни... -- Так почему -- "Ого!"? -- Потому что в любой точке мира столичный Арсенал -- это не только "Ого!", а даже намного серьезнее. Кшиштоф засмеялся, довольный. -- Только не у нас. У нас взять Арсенал -- как два пальца... Так идешь с нами? -- Схожу, что же делать... -- Тогда слушай. Из его слов следовало, что на штурм должно собраться до десятка "сотен" (с поправками на духоподъемную болтовню и неизбежные приписки численности, человек двести-триста наскребут, прикинул Уваров). Охрана Арсенала, по данным разведки инсургентов, не превышает стандартного взвода русской армии, и выбить их оттуда не составит труда. Если они сами предварительно не разбегутся. Зато, захватив объект, можно будет сразу вооружить массу бойцов самым совершенным стрелковым оружием, легким и тяжелым, тут же начать загружать машины и развозить автоматы, пулеметы и патроны по всему городу. А уж тогда... Кшиштоф прямо изнывал от восторга при мыслях о том, что будет тогда. -- Весь Варшавский округ -- пять дивизий. Да и то разбросанных на территории половины Франции. И все учебные или кадрированные [Кадрированная дивизия -- соединение, укомплектованное штатной или близкой к ней численностью офицеров, положенной техникой и вооружением, но половиной или менее рядового состава В случае объявления мобилизации разворачивается до полного штата]. Пока они соберутся... А мы уже сегодня к вечеру поставим под ружье двадцать-тридцать тысяч, ликвидируем или разгоним все органы прежней власти, займем военные городки, станем контролировать все -- улицы, заводы, электростанции, вокзалы, а главное -- знаешь, в чем наша главная сила? Парня определенно переполняло чувство причастности к тайнам и грандиознейшим за последние полтора века событиям. А если еще и выпито крепко, и собеседнику хочется понравиться, вернее -- блеснуть перед ним своей значимостью и осведомленностью, тут, бывает, такого наплетешь, за что, по-хорошему, расстреливают... -- У нас есть карта каналов... -- наклонившись к Валерию, с чрезвычайно загадочным и значительным видом прошептал Кшиштоф. -- Каких каналов? -- действительно не понял поручик. -- Ах, ты не знаешь? Да и откуда тебе знать? Каналы -- это так у нас называется старая система канализации. Под всем старым городом идут каменные тоннели, в рост человека и даже выше. Страшенный лабиринт, сотни километров, и ответвления в каждый квартал и чуть не к каждому дому. Кто знает эту сеть -- хозяин города. А если туда попадешь без карты или без проводника (есть у нас такие, по тридцать лет в этом хозяйстве проработали) -- верная смерть. Заблудишься, задохнешься... Потому что воняет там -- у-у-й! Я как-то попробовал. Врагу не пожелаешь! Но зато враг и не догадается... Сотник вдруг встряхнулся. Или понял, что начал болтать лишнее, или просто внутренние часы сработали, догадался, что слишком уже долго они тут болтают и подчиненные могут обидеться, а то и просто уйти, сочтя, что тот же Стах окажется не худшим командиром. -- Ладно, пошли, пошли... Время, -- вставая, решительно сказал Кшиштоф. И вправду, время, согласился с ним Уваров. Наговорил новый приятель достаточно. Дальше пусть специалисты вникают. А ему теперь надо только успеть донести полученную информацию до места. Чтобы не застали мятежники врасплох хотя бы охрану Арсенала. И теперь вот придется на практике доказать, что теория насчет необходимости своевременных малых жертв не просто пустопорожние умствования, а самая что ни на есть правда жизни. Уваров отпустил "сотника" на шаг вперед, с некоторым внутренним сомнением вытащил из кармана пистолет, преодолевая последний барьер абстрактного гуманизма, выбросил вперед руку, почти упер "ствол" между лопаток парня, успел еще пожалеть, как все неудачно для того сложилось. Учился бы себе и учился, не забивая голову национальными проблемами... Нажал спуск. Кшиштофа ударом четырехсот килограммометров бросило лицом на плитки двора. Пожалуй, умер он мгновенно, ничего больше не успев понять в этой жизни. А уж что там будет дальше... Выстрел прозвучал совсем негромко и вряд ли бы привлек внимание оставшихся за углом боевиков, поскольку уличный шум не утихал. Скорее всего, так совпало, что им надоело ждать, и решили они посмотреть, чем же заняты их предводитель и новый соратник. Поэтому продолжать бой Уварову пришлось не из самого выгодного положения. Отдернув после выстрела руку, он повернулся в сторону узкой щели между торцом главного дома и одноэтажного флигеля, на которую обратил внимание с самого начала. Еще ничего такого не имея в виду, просто по привычке оценивать любую окружающую местность с точки зрения ее приспособленности к ведению боевых действий. И краем глаза успел увидеть возникших в арке ворот парней. Впереди, как и следовало ожидать, Стах с автоматом, который он держал за шейку приклада, по-пижонски откинув "ствол" на правое плечо. Ничего ведь не ждал плохого, вообразил, скорее всего, что командир заболтался с "волонтером" и выпивают они на двоих, забыв о товарищах. За ним так же беспечно тянулись еще пять или шесть соратников. Делать нечего. Пока боевики фокусировали взгляды на теле Кшиштофа, ничком раскинувшего руки, с опаленной дыркой в спине, Уваров с поворота, из-под руки выпустил полмагазина навскидку. Просто по направлению, артиллеристы называют это заградительным огнем. И рванулся на путь отхода. Попасть в кого-то Уваров наверняка попал, но и в ответ почти без паузы стеганула длинная автоматная очередь. Значит, главный противник -- уцелел. Хоть и прошли его пули на метр выше головы. Отскочив и присев за ограждением фонтана, Валерий пальнул еще трижды, теперь целясь в конкретного противника, Стаха. Однако тот, подтверждая подозрения поручика, проявил высший класс боевой подготовки. Метнулся в сторону, упал, перекатился по брусчатке винтом, подставив под пули сразу двух парней, бессмысленно хлопавших глазами за его спиной. Слишком уж медленно все до них доходило. И вскочил на левое колено, и выстрелил. Цементная крошка от парапета брызнула Уварову в лицо. На этом патроны в. коротком пенале "стена" закончились, и на звонкий щелчок затвора Валерий ответил двумя полноценными выстрелами. Увидел, что попал. Хорошо попал, да и смешно было бы промазать с десяти метров! Еще двумя пулями, снова не слишком прицельными, осадил пыл непонятливых, метнулся в ту самую щель, перевалился через невысокий, чуть выше плеча, забор. И помчался совершенно непонятной, незнакомой анфиладой мрачных, замусоренных дворов-колодцев, связанных арками, полутемными сквозными проходами, до последней секунды незаметными проломами в каменных заборах. Подчиняясь только интуиции и чувству направления. Кто хоть раз бывал в этих причудливо выгороженных пространствах между средневековыми строениями, поймет ситуацию. Может спасти, а может загубить. Вдруг он оказался в абсолютном тупике, откуда, казалось, даже и обратной дороги нет, и выбрался из него, только сообразив запрыгнуть на мусорные баки, а уже с них дотянувшись до края замшелого забора из тесаного камня. Удивительно, но, несмотря на крайнюю остроту положения, Валерий еще успевал удивляться абсолютному, полному безлюдью вокруг. Казалось бы, в этом гигантском лабиринте жилых домов, где могли поместиться тысячи и тысячи людей, и детей должно было быть соответственно. Бегать, играть в принятые здесь игры, провожать незнакомца свистом и криками, да даже и камнями, если район криминальный, на что очень было похоже по антуражу. И как-то вдруг он сообразил, что неожиданным образом оказался в гетто. Знаменитом Варшавском гетто. Для постороннего -- непонятном и чуждом, как поселение марсиан. Управляемом совершенно другими законами. Прошла вдруг команда руководства, кагала или раввината, откуда ему знать, и затворились все двери, дети послушно попрятались по квартирам, силы самообороны зарядили винтовки и автоматы. Наблюдают сейчас за ним, решают: пропустить или убить на всякий случай. "А ты не ходи, не ходи в наш садик!" Читал он об этом, слушал инструктаж и совершенно забыл. А сейчас вдруг вспомнил. Уже в пятом или шестом дворе он понял, что, во-первых, ранен, и во-вторых -- что за ним по-прежнему гонятся. Пацаны, что с них взять! Азартные, злые, оскорбленные и униженные в своих лучших чувствах, жаждущие отомстить за подлое убийство предводителя, да и просто друга, пацаны. Вдобавок поляки, с их безрассудным шляхетским гонором. И самое неприятное -- знающие и город, и эти кварталы, в частности, куда лучше Уварова. Впрочем, евреев среди них точно нет. "Жидов -- в Вислу!" -- вот их лозунг. Значит, в самом крайнем случае, можно будет испробовать и этот шанс. А пока на его стороне только опыт и несравненно лучшая боевая подготовка. А в обойме "беретты" осталось меньше половины патронов, точнее -- штук шесть, и если припрет, перезаряжаться будет некогда. Валерий сунул первый пистолет в кобуру и выхватил второй. Еще восемнадцать выстрелов в запасе, а те -- на крайний случай. Ну вот, показалась над только что им форсированным забором голова в берете, и он, отбежав уже метров пятнадцать, выстрелил. Не на поражение, а рядом, чтобы только остановить и напугать. Убивать без крайней нужды ему по-прежнему не хотелось. Вопреки всему, что только что думал о гетто Уваров, позади него приоткрылась форточка, и седобородый старик в до невозможности старомодном картузе издал странный звук. -- П-с-с-с... -- словно бы тихий, но сразу доставший чуть не до спинного мозга. Валерий еще ничего не понял, но вскинул ствол пистолета вверх. Демонстрируя миролюбие. -- Русский? -- тем же суфлерским шепотом спросил старик. Неожиданно для себя поручик кивнул. -- Туда, -- указал кривой подагрический палец. В направлении бурой, покрытой шелушащейся краской двери напротив. А что делать? Уваров кивнул и дернул грязную, ржавую ручку. За дверью открылся сквозной коридор, пронзающий длинный дом навылет. Прогремели под ногами древние половицы, мелькнули по сторонам несколько темных дверных проемов, уводящих бог знает в какие трущобы. Можно бы спрятаться в одном из них и спокойно расстрелять в упор преследователей, если они рискнут сюда сунуться. Только времени ему терять было нельзя. Под рубашкой горячо и неприятно намокало. А улица -- вот она, уже в пяти шагах. Если, значит, он ухитрился пересечь самый южный, треугольный в плане выступ гетто, там будет, как он вспомнил, небольшая площадь напротив библиотеки Сенкевича. Пересечение ведущего как раз в нужном направлении проспекта, двух незначительных улиц, трамвайное кольцо, стоянка такси. Любой другой транспорт тоже можно подхватить. Придется -- силой. Любую машину или мотоцикл, на худой конец... Так! Это можно было предположить. Местные парни, изучившие все здешние фарватеры с самого сопливого возраста, сумели-таки его обогнать. И вряд ли пешком. Наверняка тоже на машине крутнулись. Однако все равно странно. Из гетто -- десятки выходов в любую сторону или -- ни одного, пожелай он остаться там. А встретили Уварова на этом. Да и ничего странного, не бином Ньютона. "Канадец" человек здесь чужой, никого не знает, по естественному побуждению просто должен прорываться по кратчайшему направлению. А если с него собьется, заплутает, тоже никуда не денется. Так они наверняка рассудили и -- угадали. К собственному несчастью, надо сказать. А еще к большему несчастью своих матерей и отцов. Воспитали орлов и героев на свои седые головы. Тут уж о гуманизме говорить и думать поручику было некогда. Ах, как они только что были собой довольны! Один вскинул старый русский "наган", другой, прятавшийся за выступом стены, подставил рвущемуся на выход врагу ногу. Вот сейчас враг грянется оземь, и хочешь -- бери его голыми руками, хочешь -- стреляй в спину, чтобы знал, как наших трогать! Через подсечку Валерий просто перепрыгнул, тут и делать нечего. Тому, что с револьвером, выстрелил прямо в лицо. Не теряя времени и не тратя патрона, отмашкой ударил второго рукояткой в переносицу. Жить будет, но в себя придет очень не скоро. А вот и транспорт! Буквально в трех метрах, дребезжа звонком, катился древнего вида трамвай, словно сошедший с тонированных сепией музейных открыток. Любят варшавяне экзотику. Уварову же их пристрастие в самый раз. Двери эти трамвайные никакой пневматикой не снабжены, открываются, как садовая калитка. Запрыгнул, оглянулся напоследок. Двое лежат, энтузиасты, ни третьих, ни четвертых пока не видно. Замешкались где-то. Не обращая внимания на испуганных, немногочисленных пассажиров и онемевшего кондуктора, в том же темпе промчался поручик вдоль всего вагона. Вагоновожатый, в кителе, усах и форменной фуражке, держит ладонь на массивной деревянной шишке контроллера. Под ней до блеска вытертая медная дута с насечками-делениями. И запас хода еще порядочный. -- Пршепрошам пана, -- вежливо спросил Уваров, не слишком навязчиво демонстрируя свой пистолет, -- если вот эту штуку до конца -- мы быстрее поедем? -- Так ест [Да (польск.)], быстрее, -- ответил вожатый, косясь на пистолет. -- Вот и крутите, пан, на полную. И на остановках не задерживайтесь... -- Но, пан... -- Ничего не "но"! Туту вас, говорят, революция, а в том случае правила, в том числе и уличного движения, теряют свою магическую силу. Так что, крути, Гаврила! Вожатый послушался, и вагон начал набирать скорость, причем весьма лихо. Валерий такого и не ожидал даже. Трамвай ему всегда казался очень дряхлым и медлительным видом транспорта, сейчас же они разгонялись за пятьдесят, а то и за шестьдесят километров в час. Пожатый непрерывно звонил, распугивая пешеходов и самоходные виды транспорта, по счастью, немногочисленные. Уваров поначалу опасался, что преследователи, выскочив на улицу, разберутся в обстановке и кинутся в погоню, однако ничего похоже в заднее стекло видно не пило. Скорее всего, увидев еще двух павших товарищей, "революционеры" слегка задумались, а уж о том, что ужасный враг уехал не на броневике и не "Мерседесе" с тонированными стеклами, а на маршрутном трамвае, им и в голову не пришло. Поручик счел нужным успокоить мирных граждан: -- Ясновельможно паньство! Я очень извиняюсь за причиненные вам неудобства, но прошу сохранять спокойствие. Только настоятельная необходимость требует, чтобы вы потерпели. Я доеду до нужного места и выйду. После чего трамвай довезет каждого из вас до места назначения... И за мой счет. Сказал еще достаточно бодрым и веселым голосом и почувствовал, как вдруг наваливается слабость, слегка темнеет в глазах, а лоб покрывается холодным потом. В буквальном смысле. Раньше он думал, что это такая метафора, а пот бывает только горячим, заливающим глаза на тяжелой работе и спортивных тренировках. Но -- сейчас пот был именно неприятно холодным. Очень захотелось сесть и прикрыть глаза. Хоть ненадолго. -- Пан, -- услышал он тихий женский голос. -- Что такое? -- Уваров дернулся, никак еще не отойдя от горячки боя. -- У пана кровь... Женщина лет сорока, сидящая на скамейке слева от него, указала пальцем на куртку. Левая пола была распорота, как бритвой, а рубашка под ней основательно уже подмокла и почернела. -- Ах да-да, спасибо... Я сейчас. -- Он смутился, будто не рубашку, от крови мокрую, увидела на нем женщина, а брюки, мокрые совсем от другого. -- Я медсестра, я перевяжу вас. У меня с собой санитарная сумка. Только уберите пистолет. Здесь вам пока бояться некого. И действительно. Пассажиры напряженно смотрели в окна, будто приехали на экскурсию из Южной Родезии и боятся пропустить хоть одну-единственную местную достопримечательность, вожатый вел свой экипаж, как велено, дорожных полицейских на пути не попадалось, все же прочие средства транспорта благоразумно воздерживались пересекать путь сумасшедшему и гораздо более тяжелому снаряду. -- Ну, пожалуйста. Хотя, по-моему, это просто царапина. Если бы в это место, да проникающее -- мы бы с вами не говорили уже... -- попытался сострить Уваров. -- Я тоже так думаю, но вы все же присядьте вот здесь, -- ответила женщина, задирая его рубашку. -- Большая потеря крови немногим лучше. Кто это вас? Русские? Тут говорили, что они расстреливают народ... -- Ни одного русского, по крайней мере, в форме и с оружием, я пока не видел, -- честно ответил Валерий. -- Э