вы придумали. Масса проблем сама собой снимается. И при деле целых четыре года будете, и образованность свою повысите, с дальнейшей карьерой проблем не будет. Генералом лет в тридцать пять можете стать. А до того, кроме стипендии, полковничий оклад в полном объеме получать будете. Истинно молодец, подполковник Чекменев в вас не ошибся. Да и мы с князем... Теперь осталось только достойную биографию вам придумать, по документам все провести. Но это нам не сложно. Одно имейте в виду - геройский свой знак вы в нынешней ипостаси носить не будете. Во избежание лишних вопросов. А крестик Георгиевский можете, тут никаких сложностей. Итак, приступим... ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Большая парусно-моторная яхта турецкого миллиардера Ибрагима Катранджи, скорее похожая на океанский пакетбот середины XIX века, неторопливо крейсировала вдоль северного берега Персидского залива. Погода благоприятствовала морской прогулке. Почти неподвижная индиговая вода залива, легкий бриз с вершин хребта Загрос. На корме под белым парусиновым тентом предавались послеполуденному кайфу несколько человек. Сам хозяин, представительный мужчина лет пятидесяти, трое гостей восточной наружности и европеец, по виду славянин или прибалт. Несмотря на то, что почти все они выглядели мусульманами и на гафеле бизань- мачты колыхался красно-голубой вымпел с полумесяцем, стол, кроме обычных восточных закусок и сластей, был обильно сервирован многочисленными бутылками и графинами, причем не только с прохладительными напитками, но и винами, коньяками, даже русскую водку можно было здесь отыскать. Правда, участники застолья спиртным не злоупотребляли. Говорили по преимуществу об итогах недавно завершившейся арабо-израильской войны. На которую возлагали столько надежд и которая столь быстро и бесславно была проиграна. Обсуждали перипетии сражений азартно, заново переживая горечь поражения. Естественно, со своей точки зрения, скорее тактически, не вдаваясь в долгосрочные политические последствия, поскольку на государственном уровне проблемой занимаются правительства, Организация арабского единства, Исламская конференция и тому подобные структуры. Но вот как раз хозяина, господина Катранджи, это все волновало мало. Как турок, он, скорее, в глубине души радовался очередному ослаблению геополитических соперников, нежели скорбел. Тем более, что отчаянный, плохо подготовленный и мало кому понятный бросок арабских армий на Израиль был на самом деле направлен чуть ли не лично против самого миллиардера. Он расценивал эту войну как попытку недобросовестных партнеров в последний момент сорвать плод, который он выращивал долго и старательно, и сбежать с добычей. Что ж, они достаточно наказаны, и напыщенный египетский король Фарух с его бездарными маршалами, которых у него больше, чем у Наполеона, и по недомыслию примкнувшие к нему союзники, лишившиеся почти всей своей тяжелой техники и многих тысяч солдат. Так даже лучше, потому что сам Катранджи не потерял ничего, кроме нескольких миллионов фунтов и какого-то количества времени. Впрочем, время, как и деньги, он компенсирует. Раньше это, кажется, еще никому не удавалось. Миллиардер довольно хохотнул при этой мысли, сделал большой глоток красного греческого вина. Греков он терпеть не мог, но их вина, душистые и терпкие, ценил. Особенно они хороши в жару. Разжижают кровь и утоляют жажду. Что там болтают эти глупые люди, одержимые страстью к реваншу? - Само существование государства Израиль - это уже агрессия против святой арабской нации. Любой мир - лишь прелюдия к новой войне, в которой мы достигнем, наконец, своей цели. И горе неверным, которые поддерживают Израиль и тем самым бросают нам вызов. Из этого следует, что виновные в нашем последнем поражении должны быть наказаны, причем, поскольку об использовании регулярных армий на ближайшие годы придется забыть, все ставки будут сделаны на "стратегию непрямых действий". Зато здесь мы превосходим врагов с их примитивным европейским "рациональным мышлением". Мы начинаем операцию "Укус скорпиона". Мы заставим врага ужалить самого себя и умереть от собственного яда. Лишь бы только нам удалось получить копию "Гнева Аллаха"... - громко, не опасаясь, как на берегу, подслушивающих устройств, рассуждал, а, скорее, вещал тучный старик, владелец нескольких бейрутских газет и торговых фирм, он же по совместительству идеолог крайне правой антиизраильской организации "Фаланга". - Я слышал, Ибрагим-эффенди, ваши люди входили в контакт с окружением шейха Муслима незадолго до того, как он отправился в свой последний поход? - Чтобы я знал и контролировал все контакты всех людей, которые работают на меня, моя голова должна быть больше, чем у ифрита из сказок "Тысячи и одной ночи", - с улыбкой сообщил Катранджи. - Только генеральных директоров и президентов моих компаний насчитывается больше пятидесяти. И все они ведут дела самостоятельно, разумеется, до тех пор, пока меня устраивают балансы годовых финансовых отчетов. Однако о "Гневе Аллаха" я тоже слышал. Кстати, довольно безвкусное название. Чем страшнее оружие, тем безобиднее следует его именовать. Так мне кажется... - Говоря, он перебирал унизанными перстнями пальцами крупные черные четки немыслимой цены и древности. И четки и перстни - все это антураж, дань старательно культивируемому облику самодовольного и недалекого набоба*. На самом деле Катранджи учился и в Петрограде, и в Берлине, без акцента говорил на четырех языках, умел носить и фрак, и смокинг. Кроме того, к слову сказать, название "Гнев Аллаха" придумал именно он, с той же самой целью - напустить как можно больше тумана. * Неумеренно богатый человек, жизнь которого отличается восточной пышностью и демонстративной роскошью. - К сожалению, шейх Муслим унес с собой главную тайну - откуда взялся этот "Гнев", кто его сделал... - Я думал, вы знаете, Ибрагим-эффенди. Существует мнение, и небезосновательное, что вы знаете все. - Всего не знает даже Аллах, - смиренно наклонил голову миллиардер. - Вы кощунствуете, - вставил доселе молчавший чернобородый человек, похожий на перса. - Аллах всемогущ и всеведущ. - Здесь не место для богословских споров, - ответил Катранджи, который не выносил, когда его перебивали, тем более, в его собственном доме. Кроме того, он был хотя и мусульманин по культуре, но турок, поклонник Ататюрка, а значит, практически атеист. И любил дразнить фанатиков любой конфессии. - И я совсем не уверен, что даже Аллах, милостивый и милосердный, вполне осведомлен, скажем, о мыслях и намерениях христианского бога или еврейского Яхве... Но оставим это. - Властным жестом он заставил перса замолчать. - Может быть, кто-то прояснит, что вообще представляет собой этот "Гнев"? - спросил славянин, которого присутствующие, с некоторым трудом выговаривая имя, звали Станиславом. Он представлял здесь крупнейшую в Европе подпольную организацию "Народовы силы збройны"*, ставящую своей целью возрождение Великого польско-литовского государства "от моря и до моря". * Народные вооруженные силы (польск.). По причине отсутствия возможностей для реализации программы-максимум ее боевики пока вредили России и Германии там, где удавалось. И возлагали определенные надежды на союз с мусульманами. - Это все-таки бомба необычайной конструкции или нечто другое? Как можно уничтожить миллионы неверных и самим не задохнуться от миазмов их разлагающихся трупов? Вы представляете, что это будет за ад? - Я не знаю, как устроена эта адская машина, да и знать мне этого не нужно. Могу только заверить вас, что трупов не будет. Испытания это подтвердили. Ни трупов, ни раненых, ни пленных. Мы получим совершенно пустую, девственную землю со всеми ее богатствами... - Невероятно! Не могу усомниться в ваших словах, но - невероятно. Если все, что вы говорите, - правда, это похоже на действие нейтронной бомбы, но я все равно не понимаю, куда денется живая органика. Не испарится же? - В этом и кроется великая тайна, которая принесет нам победу. Сначала в Палестине, а потом и во всем мире. Зеленое знамя Пророка накроет, наконец, всю землю, как и было нам завещано "Невидимым имамом". Создатель "Гнева Аллаха" утверждает, что может придать своей машине любую мощность. Достаточную даже для того, чтобы очистить от неверных целые континенты. - Это было бы неплохо. Скажем, свободная от москалей полоска между Бугом и Волгой... Катранджи снова улыбнулся. Пусть собеседники тешат себя несбыточными надеждами. А пока - работают на его замыслы, даже не подозревая об этом. Он-то как раз знал, что представляет собой устройство, о котором идет речь. И уже успел встретиться с человеком, изготовившим его. И вернуться, чтобы провести нынешнюю встречу. Дело в том, что господин Катранджи не признавал не только еврейских, но и арабских прав на Палестину, а считал ее своей незаконно экспроприированной собственностью. Поскольку его дед и дед его деда являлись ее потомственными владетельными пашами, чьи вечные и неоспоримые права были в последний раз подтверждены султаном Абдул-Меджидом после подавления мятежа египетского паши Мухаммеда-Али в 1841 году. К сожалению, отец Ибрагима, сначала по малолетству, а потом по случаю поражения Турции в Мировой войне и распада империи не сумел вступить в свои законные права. Естественно, как человек умный и реалистически мыслящий, тем более занятый успешным, охватывающим Азию, Африку и проникающим на территорию ТАОС* бизнесом, он до последнего времени относился к своим ленным правам с известной долей иронии, но и не забывал о них. * ТАОС - Тихоатлантический оборонительный союз. Палестинцев же, вообще арабов и иных экстремистов от Тибета до Техаса поддерживал и финансировал просто потому, что очень удобно иметь в друзьях и клиентах вооруженных и хорошо организованных людей, способных между делом проводить по заказу господина Катранджи операции даже и фронтового масштаба. Потребуется свергнуть президента какого-нибудь Цейлона, установившего запретительные пошлины на ввоз производимых Ибрагимом-эффенди товаров, - всегда можно натравить на него тысяч пять озлобленных и голодных "тамильских тигров". Возникнет необходимость слегка изменить направление морских перевозок между Японией и Индией - к услугам малайские пираты. И так далее. И когда до него дошла информация, что один из финансируемых им "сумасшедших изобретателей" придумал штуку, способную уничтожить без следа любое количество людей, его это заинтересовало. Сначала чисто теоретически. Он со своими двумя высшими образованиями и обостренным интересом ко всему новому просто захотел выяснить, как такое возможно. Тем более, в способности изобретателя находить неожиданные и парадоксальные решения он уже убеждался не раз. Демонстрация, произведенная с помощью модели, питающейся от двух автомобильных аккумуляторов, убедила его настолько, что Катранджи без торга выделил под дальнейшие эксперименты два миллиона золотых рублей под небрежное честное слово, что рабочий образец будет готов не позднее чем через год. Изобретатель не обманул. Изделие было готово, и единственным его минусом было то, что применить его можно было только единожды, почему и предварительное испытание проводить нерационально. А так, конечно, Ибрагим вполне готов был посмотреть на ожидаемый эффект где-нибудь в Центральной Африке. Просто жаль было терять целый год, чтобы получить два экземпляра устройства. Да и привлекать излишнее внимание мирового сообщества не следовало. Что бесследное исчезновение миллионов человек такое внимание привлечет - несомненно. И трудно сказать, какие породит последствия. Акцию было решено осуществить сразу "по месту". Катранджи считал, что он ничем не рискует, но все же пообещал инженеру самую мучительную из возможных смертей, если что-нибудь выйдет не так. Замысел операции был прост до гениальности. Перебросить изделие в точно вычисленную точку на территории Израиля и привести его в действие. Как только желаемый эффект будет достигнут, Ибрагим намеревался высадиться в Тель-Авиве или Хайфе с десантом из нескольких тысяч верных лично ему и хорошо вооруженных потомков черкесов-мамелюков (род Катранджи, несмотря на турецкую фамилию, происходил как раз из них и до сих пор пользовался огромным авторитетом среди адыгов всего мира) и объявить себя законным пашой Палестины и всех отныне "свободных" территорий. Интервенции со стороны арабских стран он не боялся, имелись соответствующие рычаги, а с правительствами России, Германии и прочих стран ТАОС надеялся договориться. Где добром, а где и угрозой нового, еще более масштабного применения "Гнева". Пока, увы, вышло не совсем то, что намечалось. Правда, не по вине изобретателя. Кто же мог знать, что отряд смертников шейха Муслима напорется прямо на русскую заставу. И не сумеет прорваться вовремя. Миллиардер не знал подлинного механизма процесса, но изобретатель настаивал, что включить устройство следует в точно вычисленное время и в нужном месте, с точностью до километра. Нехорошо получилось. - А вот скажите, - обратился Катранджи к четвертому из гостей, который до сих пор молчал, лениво жуя вяленые финики, - на самом деле сабля уважаемого шейха-шахида - настолько священный предмет, что весь мусульманский мир не пожалеет ни времени, ни средств, чтобы найти ее и возвратить? Я слышал даже, что по этому поводу идут разговоры об объявлении очередного джихада... - Не хочу оскорблять ничьих чувств, но, по мнению совета улемов, если упомянутая сабля и представляет интерес, то только антикварный. А священной реликвией является лишь для одной из исмаилитских сект, "местночтимой", как говорится. Обожествление же материального предмета, за исключением общепризнанных святынь, как, например, Кааба, вообще является грехом и ересью. По усвоенной среди русских привычке Катранджи чуть не выругался известным способом. Получается, что и здесь он допустил ошибку. - Очень хорошо, достопочтенный Фатх-Али. Только я убедительнейше вас прошу никому больше не говорить того, что вы мне только что со столь исчерпывающей полнотой разъяснили. По крайней мере, в течение ближайшего полугода. - Почему? - не понял тот. - А вот это уже мое дело. Просьбу я высказал, ваше дело - удовлетворить ее или прямо отказать. Так как? Угроза в словах миллиардера звучала настолько неприкрытая, что Фатх-Али несколько даже съежился. - Конечно, конечно, достопочтенный. Ни один человек больше не услышит от меня ни одного слова об этой святыне. ... Несколько позже Ибрагим, пожелав прогуляться по палубе, поскольку уже наступала предвечерняя прохлада, январь все-таки, а не июль, жестом указал поляку следовать за собой. Поднялся на кормовой мостик. На юго-востоке, над горлом Ормузского пролива, собирались тучи. Возможен шторм. Хотя даже сильный шторм не слишком страшен большой яхте, может быть, лучше выйти в открытое море? Надо спросить капитана. - Ну что, Станислав-бей? - Турок обратился к поляку по-русски. Скорее всего, с целью издевки. Катранджи ведь ничего не делал зря. - Снова вы проиграли? Снова поставили не на ту карту. Я понимаю, для того чтобы самоутвердиться среди нас, вы долго пытались выглядеть еще большим мусульманином, чем мы, но теперь это уже ни к чему. Боюсь, что очень надолго. Теперь я гораздо лучше вас пойму, если вы станете великорусским шовинистом... Это ведь совсем не трудно. Зато - светское общество близких вам по культуре людей. Возможность сделать отличную карьеру, служа тому государству, которое вы так страстно мечтали разрушить. Особенно, если сумеете подтвердить в российском департаменте геральдики свое древнее шляхетство. Тогда и при дворе Великого князя у вас появятся кое-какие шансы. И без риска лишиться всего, в том числе и головы, ради очередной химеры. Вот когда я жил в Берлине, я на самом деле жалел, что не являюсь немцем по крови. Но вам разве что-нибудь мешает остаться славянином? - Простите, эфенди, я бы не хотел говорить на эту тему. В остальном же... - Станислав ответил турку по-немецки. - Нет, мы будем говорить именно на эту тему! - вновь по-русски, уже резче возразил Катранджи. - Поскольку теперь вы можете надеяться только на меня. Либо вы вместе со всей вашей организацией будете служить мне, а не своей дурацкой идее, либо я задумаюсь, оправдано ли вообще ваше потерявшее смысл существование. Что вы на это скажете? - Ваши доводы неопровержимы, к сожалению, - стараясь сохранить лицо, ответил Станислав с иронической усмешкой, причем было непонятно, к чему и кому она относится. - И божьи мельницы мелют медленно, но верно. Возможно, помогая вам, я тем самым все же буду приближаться и к своей цели. - Не помогая мне, а работая на меня. Я нанимаю вас, разумеется, за хорошую плату. Кстати, сколько, вы говорили, в вашей организации "збройников"? - Более двадцати тысяч, эфенди. - Ясно. Значит, человек на сто реально можно рассчитывать. Так вот - вам придется поехать в Россию. К сожалению, мы упустили двух русских офицеров здесь, придется поискать их там. И саблю. Обязательно найдите мне этих офицеров и саблю. В средствах можете не стесняться. В обоих смыслах. - Катранджи помолчал, глядя на все мрачнеющий горизонт, потом добавил: - Но и лишнего брать не нужно. Отчет с вас я рано или поздно потребую. Да и вообще, раз вы так сроднились с Востоком, - миллиардер добродушно растянул толстые губы в улыбке, - советую не забывать здешнюю поговорку: "Ид-диния зай хъяра - йом фи-идак, йом фи-тизак*... Вам перевести? * Жизнь, что огурец, сегодня в руках, а завтра в заднице (араб.) - Не нужно, я все понял. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Девятичасовый полет от Тель-Авива до аэропорта "Ла-Гуардия" в Нью-Йорке прошел нормально. Взлететь удалось до начала войны, ни грозовых фронтов по дороге не встретилось, ни террористов среди членов делегации не оказалось. Розенцвейг так грамотно все обеспечил и Тарханова хорошо проинструктировал, что инженеры и бизнесмены принимали его за одного из охранников, а охранники, наоборот, за члена делегации, причем довольно высокопоставленного. В результате он в одиночку занимал целый четырехместный полуотсек в хвостовой части реактивного "Юнкерса" и никто всю дорогу его не напрягал попытками нежелательного общения. Он с удовольствием позавтракал и пообедал, запивая не слишком аппетитную воздушную еду вполне приличным вином за счет фирмы. Просмотрел предложенные стюардом газеты, половина из которых предрекала не просто очередную арабо- израильскую стычку, а полномасштабную войну чуть ли не по всей "дуге нестабильности" от Индостана до Мавритании, а остальные уповали на то, что вмешательство Великих держав в очередной раз пригасит тлеющий бикфордов шнур. Сам Тарханов склонялся к некоему среднему варианту. Постреляют через границы, как уже не раз бывало, немного побомбят друг друга, египтяне попытаются в очередной раз форсировать Суэцкий канал, после чего затеют очередную конференцию по урегулированию спорных вопросов. Но в данный момент это Сергея не волновало. Если бы он оставался там, готовил бы, конечно, свой батальон - к серьезным боям, а раз он здесь - нужно исходить из ситуации. Как говорится - ни от чего не отказывайся и ни на что не напрашивайся. Он с удовольствием выкурил бесплатную сигару и оставшуюся часть времени посвятил изучению театра предстоящих действий. То есть карты города Нью-Йорка и окрестностей. Память у него с детства была хорошая, а долгие тренировки в училище сделали ее фотографически точной. Ему достаточно было того времени, что горит обычная бензиновая зажигалка, чтобы изучить, накрывшись плащ-палаткой, "трофейную" карту с нанесенной обстановкой, а потом через сутки или больше воспроизвести ее на чистом листе со всеми подробностями. За допущенные ошибки наказывали строго, справедливо поясняя нерадивому юнкеру, что не там поставленный значок, обозначающий вражеские батареи или минные поля, будет стоить десятков или сотен жизней твоих товарищей. Поэтому через три часа Тарханов был уверен, что сможет ориентироваться в городе почти свободно. Если бы ему еще дали фотоальбом с перспективным изображением основных магистралей и мостов... Но, за неимением гербовой, будем писать на клозетной. Затем он предался размышлениям о будущем, поглядывая в иллюминаторы, где справа на пределе видимости сверкали ледники Гренландии, а слева, чуть склоняясь к горизонту, неподвижно висело неяркое зимнее солнце. Он впервые летел с востока на запад на самолете, скорость которого совпадала со скоростью вращения Земли, и вид остановившегося в одной точке небосвода Солнца несколько удивлял. x x x ... Человек, который ждал его в Нью-Йорке, должен был передать Тарханову новый российский паспорт, сообщить очередные инструкции и обеспечить безопасное возвращение домой. В качестве рабочей легенды Сергей избрал имя и биографию своего давнего приятеля, поручика Арсения Неверова, с которым они вместе заканчивали военное училище, а потом полтора года служили в одном полку. Арсений пропал без вести в Черном море, катаясь во время отпуска на виндсерфе. Утонул, конечно, попав в неожиданный и скоротечный шквал, но ни его самого, ни плавсредство так и не нашли. Прошло с тех пор уже семь лет, близких родственников у Неверова, кажется, не осталось, в училище он попал из кадетского корпуса для сирот и был поэтому идеальным объектом для подмены. Да вдобавок имелось у них и некоторое внешнее сходство - одинаковый рост, телосложение, цвет волос и глаз. Что неудивительно - во время их учебы тогдашний начальник училища, генерал-майор Гальцев, при конкурсном отборе кандидатов в юнкера при прочих равных условиях отдавал предпочтение выраженным типам кубанских, терских и донских казаков. И по учебным ротам распределял по тому же принципу, отчего парадный строй училища напоминал о временах царской еще гвардии, где полки тоже комплектовались почти что близнецами: Преображенский - рослыми курносыми блондинами. Семеновский - коренастыми брюнетами с одинаково закрученными усами, а лейб-гвардии Атаманский как раз во вкусе генерала Гальцева - стройными смугловатыми шатенами с карими или серо-голубыми глазами. Потом, правда, генерал ушел, по выслуге лет, в отставку, и традиция поломалась, но за пятнадцать лет своей деятельности он успел здорово унифицировать фенотип офицеров горно-егерских войск, заканчивавших Ставропольское училище. Конечно, близко знавшего их обоих человека обмануть при близком общении вряд ли бы удалось, но, с другой стороны, этого и не требовалось. А вот если бы кому-то, кто видел Неверова последний раз те же семь или десять лет назад, показали фотографию его нынешнего воплощения и спросили, он ли это, ответ вполне мог быть утвердительным. Имелась и хорошо документированная легенда на период от момента исчезновения и до настоящего времени. А о том, что он будет делать по возвращении в Россию, Сергей пока не думал. Как говорится, бой покажет. В "Ла-Гуардии" он четко выполнил все полученные инструкции. Сразу после прохождения поверхностного паспортного и таможенного контроля в "зеленом" зале для "гостей правительства" и VIP-персон, Тарханов незаметно отстал от группы, якобы бесцельно побродил по залам и галереям огромного здания, выпил в баре местного кофе, который ему резко не понравился. После густого аравийского, сваренного на песке в медной джезве, эту бурую жидкость с запахом мочалки, да еще и поданную в картонном стакане, назвать благородным именем мог только человек, начисто утративший чувство реальности. Потом, ежась от пронзительного ветра с океана, обошел по периметру привокзальную площадь, постоял, покурил, пряча в кулак сигарету, В поле зрения за последние сорок минут ни одного человека, который проявлял бы к нему хоть какое-то внимание, он не обнаружил. Самолеты в аэропорту взлетали и садились почти непрерывно, и таким же непрерывным потоком катились к нему и от него автомобили. Желтые массивные такси, именуемые здесь чеккерами, как на подбор, весьма архаичных моделей, и настолько неухоженные и избитые, что нормальный русский водитель не сел бы за руль подобного монстра просто из самоуважения, группировались на стоянках перед терминалами крупных авиакомпаний по двадцать-тридцать машин. Выбрать из них любую не составляло труда, но он помнил совет - ловить такси в потоке. С этим тоже проблем не должно было возникнуть. Там и тут среди красных, белых, синих, черных крыш мелькали желтые. Он пропустил пять или шесть, потом махнул рукой идущей со стороны города пустой машине. Водитель резко затормозил. Распахнул правую дверцу. - Садитесь быстро, сэр. Пока никто не увидел... Немолодой водитель с худым, утомленным, каким-то размытым лицом сначала сдал метров на двести задним ходом, удивительным образом ухитряясь не задеть никого в своем и двух ближайших рядах, потом, точно выждав момент, развернулся с визгом покрышек и буквально втиснул свою машину между идущими навстречу трехосным автобусом и красной малолитражкой, возмущенно-испуганно засигналившей. - На каждой стоянке очередь в полсотни машин, - сообщил водитель, когда они в общем потоке понеслись к Нью-Йорку с шестидесятимильной скоростью, - я бы там часа три простоял. Так что спасибо вам, сэр. А если бы вашу посадку кто- нибудь из них заметил, мне бы порезали покрышки. Интересно, почему вы не взяли машину там? "Какая тебе разница?" - подумал Сергей, но ответил ч скучающим тоном: - Меня должен был встретить приятель, но отчего-то не приехал. Нам долго ехать до Манхэттена? - А куда вам нужно? - В Вест-Виллидж. - Тарханов назвал цифры, обозначающие перекресток стрит и авеню на пару номеров меньше требуемого. - За час доедем. Это будет стоить тридцать пять долларов. За посадку я не возьму, вы ведь тоже меня выручили. А вы что, русский? - Нет, я еврей, - немного смущаясь, не привыкнув к своей новой роли, ответил Тарханов. - Ну и что? Я тоже еврей. Но вы из России? Я же чувствую акцент. Пришлось признать, что да, именно оттуда. Не стоит без крайней нужды врать таксистам и парикмахерам, они умеют разбираться в людях, и явная ложь их сразу настораживает. И запоминается. Легкий же, ничем не примечательный разговор куда быстрее выветривается из памяти. Тем более что этот пожилой и не слишком благополучный человек видит за день в своей машине столько людей... Разговорились. Тарханова удивило странное противоречие в личности водителя. Словно два человека в нем сосуществовало. Моментами прорезалось явно местечковое происхождение и четыре класса общеобязательной школы, а то вдруг проскакивало нечто вполне интеллигентное. Может, тоже мужик скрывается от Интерпола по серьезному делу, натурализовался почти, а со случайным попутчиком разболтался и из образа вышел. От него Сергей узнал кое-какие последние новости, выслушал квалифицированное мнение о событиях на исторической родине и в заключение совет - если решит господин Гал по случаю войны больше в Израиль не возвращаться, так пусть лучше едет в Россию, а здесь ловить нечего. Так он и выразился. - Нашему брату, если при деньгах, конечно, так там жить веселее и спокойнее. - Отчего же? - Потому что там негров и латиносов поменьше. Побываете на Брайтоне и в Гарлеме, сами поймете... x x x ... Ходить по лабиринту улиц и переулков, именуемому Вест-Виллидж, легко только тому, кто хорошо знает этот район. Это Тарханов понял сразу. Карта, а скорее - просто туристская план-схема, которую он изучал в самолете, не давала главного - представления о реальном масштабе местности и о ключевых деталях уличного рельефа. А это очень затрудняет ориентировку. Но нельзя не признать, что место для контакта со связником выбрано грамотно. Когда машина вильнула с просторной Шестой авеню вправо и Тарханов, расплатившись, вышел из чеккера, то увидел, что и лежащая перед ним улица, и уходящие вправо и влево переулки совершенно пусты. То есть, пусты от людей, пешеходов. Машины здесь попадались, но их тоже было неизмеримо меньше, чем там, где он только что проезжал. По узким тротуарам, тянущимся вдоль грязных, запущенных трех- и четырехэтажных домов, похоже, не ступала нога человека со времен Великой депрессии. Правда, непонятно было, откуда здесь в таком случае взялось столько мусора. Жить в этих домах, вообще в этом районе Тарханов согласился бы только под страхом... Чего? Обычно говорят - смерти. Глупые люди, не понимающие истинного смысла произносимых слов. Им никогда не предлагали подобный выбор, вот они и болтают. Другое дело, под страхом обвинения в невыполнении приказа он согласился бы жить даже и здесь. Но ни в каком другом случае. Слишком гнетущая атмосфера, на его вкус. Представить только, что каждое утро будешь видеть в окно окрестный пейзаж... Но какие-то люди здесь все-таки живут, и, видимо, ничего им не делается. Глубоко засунув руки в карманы слишком легкой для здешней промозглой погоды куртки, Сергей, приволакивая ноги, как смертельно усталый и разочарованный в жизни человек, подошел к условленному месту. По-прежнему пусто. Из темных подворотен тянет плесенью и застарелым запахом мочи, чуть дальше, взгромоздившись спущенными скатами на тротуар, навеки замер покрытый пылью и пятнами ржавчины, некогда красный микроавтобус-фургон с выбитыми стеклами. Нужный ему дом ничем не отличался от других, только сбоку от высокой облупленной входной двери имелась тусклая медная табличка с малопонятной надписью на идиш. Вернее, совсем непонятной, поскольку на этом языке Тарханов мог довольно прилично изъясняться, но из букв твердо знал только три: "алеф", "бет" и "шин". Сергей, как велено было, прошел мимо и посмотрела на часы. Время. Дошел до конца квартала, постоял перед пустым газетным киоском, разглядывая в пыльном стекле витрины отражение двух пересекающихся улиц. Считается, что это хороший способ проверить, нет ли за тобой слежки. Однако он по-прежнему до конца не верил в старательно нагнетавшиеся Чекменевым шпионские страсти. Считал, что все это так, чистая теория, в том числе и могущественный "Черный интернационал". Возможно, но малореально. Ничего подозрительного он не увидел. Шелестели по мокрому асфальту автомобили, изредка все же появлялись прохожие, которые казались совершенно лишними в этом пейзаже. Отчего-то по преимуществу негры средних лет и не слишком благополучного облика. Возникали из парадного или из-под арки подворотни, торопливо проходили сотню-другую метров и снова исчезали в неразличимо одинаковых парадных и подворотнях. Или в бедноватого вида магазинчиках и забегаловках. Все верно, таким и должно быть здешнее существование, монотонное, утомительно-бессмысленное. Он вообще никогда не считал САСШ* местом, пригодным для нормальной человеческой жизни. * САСШ - Северо-Американские Соединенные Штаты. Сергей прошел еще метров пятьдесят вдоль улицы, повернулся, и тут же навстречу ему из тупикового, как казалось, никуда не ведущего переулка появился человек в хорошем синем плаще ниже колен, с элегантно поднятым воротником, в надетой чуть набекрень и залихватски примятой широкополой велюровой шляпе. Очевидно, последний крик здешней мужской моды. По его целеустремленности Тарханов догадался, что это и есть искомый связник. Сергей пошел навстречу, готовясь либо услышать пароль, либо, чтобы оправдать свои действия, спросить, как выйти на Седьмую авеню. Машинально улыбнулся, чувствуя облегчение. Все же в чужом городе, в полутрущобном районе, с неясными перспективами на будущее, он чувствовал себя не слишком комфортно. А теперь хоть скажут, что дальше делать. - Иван Петрович кланяться... - успел сказать мужчина, протягивая руку. Закончить условную фразу он не успел. - Сзади! - отчаянно выкрикнул Сергей, мгновенно переходя в боевой режим. Из подворотни за спиной связника, как черти из табакерки с сюрпризом, стремительно выметнулись два парня, каких-то странно одинаковых, низеньких, почти квадратных, одетых в грязноватые комбинезоны то ли водопроводчиков, то ли мусорщиков. Тарханов начал воспринимать действительность как замедленную киносъемку. Обычно с этой целью контрпартизаны принимают за полчаса-час до решительного дела пару таблеток бензедрина, резко увеличивающего физическую силу и реакцию, но Сергей, по странной прихоти природы, умел обходиться без химии. Солидное преимущество, потому что после работы под бензедрином требовалось отсыпаться не менее суток, иначе человек надолго превращался в ни на что не годный выжатый лимон. Связник тоже имел хорошую реакцию, он резко развернулся на месте, из кармана с ковбойской сноровкой вылетела левая рука с пистолетом, удлиненным ребристым глушителем. И тут же из разбитого окна брошенного микроавтобуса раздались легкие, едва слышные хлопки. Как из детской пневматической винтовки, даже еще тише. Человек в синем плаще согнулся пополам и начал, медленно садиться на асфальт, прямо в зеленоватую грязную лужу. Значит, им нужен не связник, а именно и только Тарханов. Тут же у него включился автопилот. Все же четыре года в лучшем в России горно-егерском училище и восемь лет службы в ЧОН* сказывались. * Части особого назначения. И его учили, и он сам солдат учил, что думать можно и нужно лишь до и во время тренировок, а в бою думать поздно... В том числе и о том, разрешается ли местным законами стрельба на улицах неизвестно в кого и почему. И сколько лет тюрьмы за это можно получить. Со скоростью спринтера, бегущего стометровку на Олимпийских играх, он рванулся вперед, выхватил из руки падающего связника пистолет и, разгибаясь, встретил того, кто бежал быстрее, ударом рукоятки снизу вверх под угол правой челюсти. Шагнул назад с поворотом, по-матадорски пропуская второго мимо себя, и от души врезал ему по третьему шейному позвонку. "И вот все об этом человеке", - как любила говорить Шахерезада. Главный же блеск маневра заключался в том, что Сергею не потребовалось больше никаких лишних движений. Он просто по инерции чуть довернулся на каблуке, а рука с пистолетом, снеся противника, как кеглю, выпрямляясь, сама пришла в огневую позицию. Стрелявший из фургона не успел просто ничего сообразить за резиново растянувшуюся для Тарханова секунду. Темный контур его головы так и торчал в обрамлении осколков стекол в раме окна. "Пом, пом, пом", - защелкал пистолет Первая пуля - в голову, вторая и третья на две ладони ниже обреза рамы, еще по две левее и правее. Разрядив обойму, Тарханов прошил все пространство салона на полметра выше пола с интервалами сантиметров в сорок. Сколько бы там ни пряталось еще людей, по пуле хватит всем. Ответных выстрелов не последовало. И все. И тишина. За пятнадцать секунд схватки в перспективе улицы не появилось ни одной живой души, только показалось Сергею, что за окном третьего этажа в доме напротив мелькнуло чье-то белое лицо. Если так - через минуту может последовать звонок в полицию от добропорядочного гражданина. Или - продолжение силовой акции, если гражданин не добропорядочный, а наоборот. - Эй, ты жив? Связник был жив и даже на первый взгляд чувствовал себя вполне прилично. Только на плаще из-под широкого пояса расплывалось темное пятно. "Если так кровит, значит, не слишком страшно. Из серьезной раны столько крови не бывает", - автоматически отметил Тарханов. - Жив. Пока. Быстрее, машина там, за углом... Тарханов подхватил раненого на руки. Пока он тащил его за угол еще более узкого и угнетающе мрачного переулка, ему в голову пришла неожиданно пространная и философическая мысль. "Всех нас ждет собственное место смерти. Мы знаем, где родились, но не знаем, где умрем. Дома в постели, в ближайшей больнице или на другом конце света. Случится это во сне, или в бою, или под колесами грузовика на автостраде - неизвестно, но в конце концов это произойдет. Место для каждого давно уготовано. Одно-единственное для каждого. Только никакими силами не узнать заранее - где оно. Не будет ли моим - вот этот грязный тупик в занюханном районе неприятного города... Пронеси, Господи! " Тогда, конечно, мысль эта промелькнула почти или вообще без слов, но позже, вспоминая, он сформулировал ее именно так. За углом действительно стоял низкий синий "Понтиак". И мотор работал, и левая дверца была приоткрыта. А ведь на самом деле прошло-то всего полторы, максимум две минуты, как неизвестный товарищ вышел из машины и определенно рассчитывал, что все произойдет быстро, но не с таким исходом, конечно. Первым делом - скрыться отсюда. Тарханов задвинул раненого на заднее сиденье, еще раз оглянулся по сторонам. Затащить, что ли, тела в подворотню? А, незачем, только время потеряешь. Сергей плавно тронул машину. - Куда теперь? В больницу или... Как себя чувствуешь, куда попало? - Не пойму. В живот, кажется, и в грудь где-то справа. Терпимо, только тошнит и слабость. Езжай три блока вперед, там направо на Шестую авеню... Знаешь? Главное - угадать под зеленый. Тогда сразу по газам и теряйся в потоке. Город знаешь? - По карте. Живьем не ездил... Даже правил не знаю. - Тогда словчись воткнуться в средний ряд и гони все время прямо. Дай мне рацию, вон там, под панелью, и включи тумблер. И тут Тарханов вспомнил, что пароль-то парень до конца не сказал. Оно понятно, форс-мажор и все такое, но тем не менее... Чекменев не зря предупреждал. Да и по личному опыту Сергей знал, скольких неприятностей можно избежать, четко соблюдая инструкции и уставы. - Слышь, друг, а что ты там про какого-то Ивана говорить начал? Кто такой, не припомню... - Ну, ты даешь... Иван Петрович кланяться велели. Теперь вспомнил? - Ага. Тарханов нащупал массивную телефонную трубку, протянул, не оборачиваясь. На следующем углу красным светил сквозь опускающийся туман светофор, у которого следовало поворачивать. В зеркале заднего вида по-прежнему не видно было ни одной машины. Везет, черт, все еще везет! Сигнал как раз в нужный момент перемигнул на зеленый, капитан вывернул руль и резко поддал газу. Аж покрышки запищали. На предельно допустимой скорости пролетел полквартала, вильнул в средний ряд, пристроился за черной "Импалой" и решил, что пока можно расслабиться. Машины по авеню шли четырьмя рядами в каждую сторону, и его "Понтиак" неразличимо растворился в этом гудящем потоке. Тарханов опустил боковое стекло, закурил. Раненый, полулежа на широком сиденье и прикрывая рукой микрофон, шептал что-то в трубку. Сергей думал, что хорошо было бы остановиться и перевязать его, а то и при сравнительно легком ранении парень может истечь кровью. Но знал он и другое правило, что старший в операции, а связник в данном случае таковым и был, сам решает, что и как делать. Считает, что в силах продержаться еще сколько-то, - так тому и быть. И еще выходило, что совершенно прав был в своих опасениях подполковник Чекменев или как его там зовут на самом деле. Значит, даже наша американская резидентура под плотным колпаком. Кто-то вовремя узнал, что один из ее сотрудников должен встретить важного гостя из Тель-Авива, сопоставил факты и направил группу захвата в заранее известное место. Либо... Тут могу