поломав ко всему прочему весьма приятно начавшийся вечер с очередной юной прелестницей, поначалу Виктор Вениаминович Маштаков сильно напугался. Ведь каков афронт! Пришла к тебе одна из красивейших девушек курса, очень здраво решившая, что трудный экзамен по высшей математике куда приятнее сдать за бокалом шампанского и под хорошую музыку, нежели в пропитанной негативной энергией поколений нерадивых студентов аудитории. Так хорошо началось предварительное собеседование. И вдруг распахнутые окна, крики, топот кованых ботинок по недавно отлакированной лестнице, на которую он не разрешал ступать в уличной обуви даже близким знакомым, блеск автоматных стволов! "Восточным "друзьям" надоело ждать, - подумал он, - и они решили вывезти меня в места достаточно отдаленные". А уж что могло ожидать его там, он представлял достаточно хорошо. Даже и за десяток тысяч обманом вырученных рублей принято наказывать строго, а тут речь шла о миллионах! Зато, поняв, что пришли к нему не турки и не арабы, а обыкновенные российские бойцы, Маштаков испытал прежде всего облегчение. По обычному психологическому правилу - долгожданная неприятность наконец случилась. Больше не нужно бояться каждого шороха за спиной, каждого стука в дверь, каждой тени в окне. Еще больше его обрадовало то, что он попал в руки не полиции и не МГБ, а армейской контрразведки. Человек неглупый и эрудированный, профессор знал, что для этих мужественных парней писаные законы - дело десятое. Значит, он интересует их не как разоблаченный и подлежащий наказанию преступник, а в своем истинном качестве, и, скорее всего, ему и дальше придется заниматься любимой работой. Ну, может быть, не в столь комфортных условиях, но наверняка более безопасных. О том же, что ему, возможно, никогда больше не придется оказаться на свободе, он предпочитал не задумываться до поры. Мало ли, как все может повернуться. Дорога до Москвы в стремительном и комфортабельном автобусе оправдала его оптимизм. После того как его покинул слишком экспансивный, но весьма интересный в научном плане полковник Неверов, Маштаков окончательно успокоился. Оставшийся господин устраивал его гораздо больше. И в качестве собеседника, и вообще. Они попивали коньяк, курили хорошие сигареты и продолжали симпосион* на научные темы. Господин Розанов, Григорий Львович, более всего интересовался практической стороной возможного хроносдвига. В максимально популярном изложении. * Пирушка, сопровождавшаяся музыкой и утонченными беседами (др.-греч.). То, что в случае срабатывания "Гнева" в радиусе ста километров от точки "взрыва" исчезнет все живое, сдвинутое "вбок" от шкалы времени, он принимал без особого, как казалось, удивления. Вроде бы так и должно быть. Люди и животные исчезнут с территории, захваченной катаклизмом. Все прочее - дома, техника, материальные ценности, даже растения - останется на своих местах. И новопоселенцы вступят в "зону", как оккупанты в брошенный жителями город. Если проблемы возникнут, так только юридического характера. При определении прав на опустевшую территорию и ставшее бесхозным имущество. Международно-правовым организациям и адвокатам наследников "исчезнувших" хватит работы на многие и многие годы. А вот каково придется "ушедшим"? Как должен будет выглядеть тот, другой мир "на обочине"? Если известно, что жившие сто, десять лет или всего час назад люди ушли вперед по оси времен, а неживая природа, искусственная и естественная, осталась там, где и была, каким-нибудь собором Парижской Богоматери или Московским Кремлем продолжают пользоваться тридцатые и сороковые потомки их первостроителей, то отчего не согласиться и с теорией Маштакова? Пусть для человека реальность (то, что принято называть "настоящим") имеет протяженность, скажем, полторы секунды "в длину", а для каменного строения она равняется всему сроку его существования, поскольку все это время дом остается самим собой и функционирует в предписанном качестве, то какова эта же реальность "в ширину"? В принципе она может быть соизмерима с длиной, то есть соответствовать продолжительности существования каждого реального объекта. Но даже если она составляет пусть всего несколько минут, то и тогда картинка будет интересной и пугающей одновременно. Как воспринималась она людьми, первыми поднявшимися на борт шхуны "Мария Селеста", чей экипаж загадочно исчез в середине позапрошлого века. Все на своих местах, на камбузе стоят кастрюли с еще теплой похлебкой, в каюте капитана только-только догорел табак в трубке и витает запах крепкого "кепстена". (Кстати, может быть, со шхуной и приключилось нечто аналогичное?) Так вот представьте себе всю планету Земля, которую только что покинуло все ее население. На самом деле оно ее, конечно, не покидало, просто осталось чуть в стороне. Но это одно и то же. Вошли вы в квартиру через десять минут, как из нее вышел хозяин, и вам же безразлично, в какую сторону пошел он по улице, вправо или влево. Или, лучше, не в квартиру вы вошли - в музей, который только что покинул последний посетитель, и служители разошлись по домам, выключив свет в залах и галереях. Вообразить все это простому офицеру разведки (так Маштаков воспринимал Розенова) было трудновато. Проигрывая вслух ситуацию, он все время натыкался на какие-то детали, ставящие его в тупик. И задавал Виктору Вениаминовичу вопросы, иногда наивные до глупости, а иногда весьма тонкие. - Нет, ну поймите же, я не писатель, не автор романа, в котором вы что-то не поняли, - сердился профессор. - Я изложил вам принцип, не более. Есть у меня студенты, а особенно студентки, которые, впервые услышав про многомерные пространства, тут же начинают добиваться, что я все это изобразил на наглядных примерах. В таких случаях я советую, пока не поздно, переводиться на другой факультет. Математик не должен задумываться, как будет выглядеть трехмерный предмет в пятимерности. - Отчего же, - возразил Розенов. - Я, помнится, читал очень увлекательный рассказ про архитектора, который построил в Голливуде четырехмерный дом. И хорошо все представил. А еще я имею очень приличный альбом работ художника Мориса Эшера, который свободно изображал совершенно невероятные пространства. Маштаков фыркнул. - И я говорю совершенно о том же. Читайте свои рассказы, даже сами их пишите, но не пытайтесь всерьез переложить алгебру Буля на язык комиксов. - Бог с ней, с алгеброй, а я вот попытался действительно все это так наглядно представить, - благодушно потирая руки, перед тем как плеснуть в бакелитовые стаканчики еще коньячку, сообщил Розенов. - И мне понравилось. Вы, пожалуй, если еще придется свою установку испытывать, меня обязательно предупредите. Это же какая прелесть - сколько там, в Израиле, пять или семь миллионов человек, оказываются полными хозяевами нового мира. Хочешь - поселяйся с друзьями и соседями там, где и раньше жил, хочешь - хватай любую пустую машину и отправляйся путешествовать. Хоть в Рим, хоть в Париж, хоть в Петроград. Приезжай, поселяйся в Зимнем дворце, ставь койку в Георгиевском зале или бывшей царской спальне. Растопи камин, натащи продуктов из ближайшего гастрономического магазина - и наслаждайся. Все вокруг - твоя собственность. Картины, статуи, малахитовые столы и вазы... Маштаков тогда не понял, смеется господин Розанов или серьезно говорит. - И главное - все абсолютно законно, никто не придет и не предъявит свои права, выметайся, мол... - Разве если такой же, как вы, тоже захочет себя наследником Романовых объявить. - Сговоримся как-нибудь. Я ему предложу, как опоздавшему, Русским музеем удовлетвориться или Петергофом. Ну, в крайнем случае, постреляем немножко. Пусть победит сильнейший. Но идея все равно богатая... Так что я в доле. Не думал, нет, не думал никто из них в мчащемся через российскую равнину шведском автобусе, что этот почти шутливый разговор между арестованным и его в данный момент надсмотрщиком может иметь совсем не шуточное продолжение. Но уж такова жизнь. Первые два дня по прибытии Маштаков провел в условиях, отнюдь не сулящих оптимизма. Не тюрьма, конечно, но "уединенное помещение со строгим режимом содержания". Неизвестно где и неизвестно на сколько. Молчаливая охрана, решетки на окнах с матовыми вдобавок стеклами. Кормили его, впрочем, весьма прилично, койка не в пример шире и мягче солдатской, туалет и умывальник в отдельной кабинке, сколько угодно книг и газет. Но никакого радио и дальновизора. Но и допросов тоже никаких. Маштаков понял так, что или неизвестным хозяевам пока недосуг им заниматься, или его определенным образом выдерживают. Чтоб стал сговорчивее. Да он же ведь и не собирался изображать из себя борца за идею. Так и сказал солдату, принесшему первый обед: - Скажи им, парень, я готов говорить. Обо всем. Пусть вызывают. - Это не ко мне, задержанный. Жалобы на содержание, питание есть? Виктор Вениаминович вдруг вспомнил читанные (книжки, то, как обычно вели себя там арестованные. - Да нет, нет у меня жалоб. Я на допрос хочу. - Не в курсе. Вашу просьбу передам по команде. Курить хотите? - Хочу, и выпить тоже хочу. Я много чего хочу. - Про другое не знаю. Разрешено и есть в наличии - папиросы, сигареты, махорка. Чего изволите? Чаю - неограниченно. Баня с парной завтра, по расписанию. Тараканы, блохи не беспокоят? - Ничего не беспокоит. Сигареты давай, и папиросы тоже. Махорку сам кури. А спички где или зажигалка? - Этого не положено. Сейчас прикурите, а еще захотите - в дверь стукните - дадим огоньку в кормушку. А так не положено. - Тогда я вам назло одну от одной прикуривать буду. - Это - пожалуйста. Курево кончится - стукните - еще принесем. Непробиваемое спокойствие надзирателя, или как там его назвать, достало Маштакова еще сильнее, чем сам факт заключения. Вполне, впрочем, заслуженного, как сам он для себя понимал. Лишь бы не слишком долго оно продолжалось. - Ты вот что, командир, ты мне можешь "Графа Монте-Кристо", сочинение господина А.Дюма-отца, первый том, разыскать? - Без вопросов. К ужину будет. В камере самое то "Графа" читать. Сказано это было так, что профессор понял: "Не дурак надзиратель, далеко не дурак. Да и не надзиратель он обычный, разумеется, очередной офицер контрразведки". Ну и пусть. Слабы они все против Маштакова. Сто лет будут их ученые думать - все равно не придумают ничего, даже отдаленно сопоставимого с его изобретениями. А он, случись вдруг сидеть здесь несколько месяцев или год, запросто изготовит из подручных средств нечто такое, что позволит выйти ему хоть через стену, хоть прямо через двери. А сейчас напрягать ум нет необходимости. Лучше интересную книгу почитать. Зато на третий день Виктор Вениаминович был вознагражден за выдержку и долготерпение. Давешний надзиратель, появившись в неурочное время, предложил Маштакову немедленно принять душ и побриться. Бритву он тут же и выдал, но электрическую, причем работающую от батареек. То есть ни зарезаться ею, ни убить себя током было невозможно. - Одеколон, костюм и туфли я вам принесу. - А зачем? - запоздало спросил профессор вслед тяжело затворившейся двери. И сам себе ответил, что наверняка для долгожданного допроса. Причем проводить его будет важное лицо, взору которого противен вид, а обонянию - запах. Тюремный. Везли его в заднем отсеке штабного бронетранспортера, то есть такого, где вместо жестких откидных лавок имелись полумягкие диванчики, стол, кондиционер. Несмотря на то что боевая машина неслась по улицам Москвы, стрелок в боевом отделении не убирал рук с гашеток тяжелого башенного пулемета, а два подпоручика держали на коленях автоматы с явно написанной на лицах готовностью незамедлительно пустить их в дело, если что. "И правильно, - думал Маштаков. - Я для кого угодно сейчас стою дороже, чем атомная подводная лодка с полным комплектом ракет. И даже намного больше. Поскольку мой мозг... Но куда же они меня везут? К кому? В любом случае сейчас главное - не продешевить. Это - последний шанс". А уж насчет "не продешевить" Виктор Вениаминович не знал себе равных. Если под небрежное честное слово он сумел размотать прожженного восточного бизнесмена Катранджи чуть не на миллион долларов, так о чем речь? Правда, на такой вариант и он не рассчитывал. Пусть улиц, по которым его везли, он не видел, но достаточно было тех нескольких секунд, за которые его почти протолкнули взашей из отсека БТРа в распахнутую напротив деревянную дверь, чтобы увидеть на фоне зеленеющего предзакатного неба красно-бурую кремлевскую башню. Какую именно, он не понял, на память знал только Спасскую, с часами, но уж в общей принадлежности ошибиться не мог. "Ого! - подумал с возрастающим самоуважением. - Это тебе не сакля в горах!" Одетого в мешковатый, но вполне приличный коричневый костюм Маштакова ввели в небольшой кабинет, где за письменным столом сидел человек, которого даже аполитичный Маштаков хорошо знал по фотографиям и редким появлениям в дальновизоре. Не кто иной, как Местоблюститель. "Этого, кстати, тоже можно было ожидать, - подумал Маштаков. - Как я сразу не догадался?" Князь был в простом походном кителе без наград, на полировальной столешнице карельской березы ни единой бумаги, вообще ничего, так что было не совсем понятно, для чего вообще требовался стол. Разве чтобы локтями опираться. - Ну-с, здравствуйте, господин Маштаков, - негромким голосом сказал Великий князь, не привстав и не подав руки. - Ваши противоправные дела меня сейчас не интересуют, но это ни в коей мере не означает, что я их в хоть какой-то мере одобряю. - Ваше Высочество, никакими противоправными делами я никогда не занимался, тем более направленными против России. - Маштаков даже руки прижал к груди. - Да, исполнял иногда заказы частных лиц, за плату, разумеется, но всегда это были исключительно научные разработки такого уровня, что ни под какие действующие законы они не подпадали. Как вот и последний раз, из-за чего, собственно, я имею честь сейчас здесь присутствовать. Разве где-нибудь сказано, что запрещаются эксперименты в области хроноквантовых преобразований низкой интенсивности? Князь остановил его горячую тираду спокойным движением ладони, слегка приподнятой над льдисто отблескивающей столешницей. - Однако ваше... изделие планировалось к использованию террористами именно в качестве оружия. Причем - массового поражения. - Любой, самый сложный прибор можно использовать для проламывания черепа. А крайне трудоемкий в производстве и предназначенный для достижения сверхпроводимости жидкий гелий, будучи вылит вниз с балкона Большого театра, способен уничтожить больше людей, чем специально изготовленная бомба. - Достаточно. Я не расположен к дискуссии. Вы подтверждаете, что ваши "научные упражнения" на самом деле далеко опережают достигнутый наукой уровень, и то, что я слышал от своих сотрудников по поводу возможных якобы перемещений во времени? - Что касается первого, то да, разумеется. То, что делаю я, настолько... даже не опережает, а просто лежит вне интересов современной науки, и прикладной, и фундаментальной! По поводу же перемещений... Вас информировали не совсем точно. Речь идет о несколько других явлениях. Ни в прошлое, ни в будущее я вас переместить не могу и вряд ли смогу в дальнейшем, а вот выход за пределы освоенного нами временного континуума, оставаясь при этом в пространственном... Да, это возможно, хотя экспериментально почти но подтверждено. Несколько локальных испытаний с недостаточно корректным результатом... Князь слушал внимательно, но под усами его несколько раз возникал намек на улыбку. Скорее всего, его веселила манера Маштакова выражаться. Похоже, сидя в камере, он тщательно продумал линию поведения. Сказал достаточно, чтобы заинтриговать собеседника, и в то же время практически ничего конкретного. Ну а чего бы еще от него ждать в такой ситуации? - Что ж, Виктор Вениаминович, - обращение по имени-отчеству в его устах звучало почти как награда, - как я уже сказал, правовая оценка вашей деятельности не входит сейчас в круг моих обязанностей. А вот забота о благе Отечества входит постоянно. Посему спрашиваю - желаете ему послужить и тем самым загладить свою вину? Да-да, вину, - с нажимом произнес князь, заметив протестующую, хотя и безмолвную мимику Маштакова, - поскольку это категория не правовая, а нравственная по преимуществу, и с этой позиции ваши оправдания несостоятельны. - Ваше Высочество! Исключительно в силу сложившихся обстоятельств не смог вовремя направить свои труды непосредственно на благо... Никто никогда не принимал мои открытия всерьез и не желал их даже обсуждать. Только дайте такую возможность... Маштаков привстал на стуле, подавшись вперед и преданно глядя князю в глаза. Только что руки не простер к нему для пущей убедительности. "Ну актер, актер... Но это несущественно", - подумал князь, сказал же совсем другое: - В таком случае я вам эту возможность предоставляю. Само собой, наши специалисты с вами обстоятельно и предметно побеседуют. После чего вам будут созданы все необходимые условия для работы. И над хроноквантовым преобразователем, и по другим направлениям. В средствах мы не слишком стеснены, сможем оборудовать вам лабораторию не хуже той, что у вас была. Помощников дадим квалифицированных, лучших специалистов по вашему выбору привлечем. Работать будете прямо здесь, в Кремле, подходящих помещений хватит. Так оно и удобнее, и спокойнее и вам, и нам. В пределах кремлевских стен будете пользоваться неограниченной свободой, то же касается и возможных жизненных удобств. За пределами Кремля... - князь пожевал губами, подбирая выражение, - полной свободы обещать не можем. Пока. - Да зачем мне эта Москва! - Маштаков, после всего лишь трех дней строгой изоляции и приложенной к себе лично судьбы Эдмона Дантеса, за величайшее благо счел обещанную возможность беспрепятственно выходить из комнаты, бродить по кремлевским аллеям, скверам, музеям и храмам. Присматривать за ним, конечно, будут, но в любом случае такая жизнь неизмеримо лучше полноценного заключения в российской тюрьме или застенках Катранджи-бея. Глава одиннадцатая Уже на следующий день Олег Константинович вновь вызвал к себе Чекменева. Сейчас от его хандры не осталось и следа. С утра он два часа скакал на коне по узким, покрытым опадающей (что-то рано в этом году) листвой тропам окружающего его охотничий домик леса. Десятивершковый* караковый** Бархан носил князя по оврагам и буеракам, горяча кровь и себе, и хозяину. Особая прелесть бешеной скачки заключалась в том, что внезапно возникающие на пути ветки запросто могли снести голову или выхлестнуть глаза всаднику, а сам жеребец рисковал поломать ноги на крутом склоне или попав копытом в кротовую нору.. * Традиционное обозначение роста лошадей, "десятивершковый" - десять вершков (44 см) сверх двух аршин (142 см) в холке, т. е. 186 сантиметров. Очень крупный конь. ** Караковый - масть лошади, темно-гнедой, почти вороной, с желтоватыми подпалинами на морде и в пахах. Но все обошлось благополучно. Перед толстыми сучьями князь пригибался, а тонкие лихо рубил шашкой, которую держал, откинув обухом на правый погон. Поводьями же управлял одной левой. Бархан не забывал внимательно смотреть не только вперед, но и под ноги. Возвратились конь и всадник довольные друг другом. Приняв душ и рюмку водки, ощущая легкость во всем теле, Великий князь слушал доклад генерала. - Таким образом, Олег Константинович, как я и обещал, готов доложить очередные результаты моей работы. - Давайте. Сегодня Чекменеву требовалось не только сообщить очередную оперативную информацию, но и получить санкции. В чем и беда сотрудничества с умным и одновременно авторитарным правителем. Он желает вникать во все. Этим, кстати, отличались все Романовы из занимавших престол. Тот же Николай Первый, сам себя назначивший личным цензором к Пушкину, или Николай же, но Второй, знавший в лицо и по именам всех офицеров Гвардии от самого никчемного корнета и считавший своим долгом отслеживать и утверждать все их малейшие перемещения по службе. Вот генерал и приступил к докладу. - В пределах нашей досягаемости мы прошлись предельно частым бреднем, примерно так, как в Израиле перед началом войны. Изымали всех, на кого показывали ранее изъятые фигуранты, и далее по цепочкам. Естественно, работали невзирая на действующие у них... - Произнесенное с предельной степенью презрительности и указанием большим пальцем через плечо, в сторону Северной столицы, начало фразы Олегу Константиновичу понравилось. Чекменев это уловил и форсировал голосом: - У них законы и всякие там презумпции. При этом очень помогло устройство "Ляхова-Бубнова". Установлено, обобщенная цель представителей руководства "черного интернационала" на территории России и на данном этапе их борьбы следующая: спровоцировать крупномасштабные беспорядки на южной и западной границах, согласованные со студенческими бунтами в Финляндии и Польше, в общем, по типу "Будапешт-56". Данные акции должны быть сопряжены по времени с аналогичными выступлениями на сопредельных территориях, населенных представителями "разделенных наций", тут же - мятежи европейских "леваков"!" типа "Париж- 68" и прочих сепаратистов, в Алжире, Басконии, Корсике, Европейской Турции. В общем - глобальный мятеж "мировой деревни" против "мирового города". Это, конечно, программа-максимум, рассчитанная на год-два с окончательной целью - слом нынешнего миропорядка и установление системы "управляемого хаоса". - Ты что, всерьез считаешь, что такая схема возможна? - искренне удивился князь. - Согласовать действия абсолютно разнородных, даже противоположных по культуре, образованию, психологии и целям сил?, Абсурд, не верю! Чекменев ответил, что да, в принципе достижение этой цели выглядит утопией, но в любом случае беспорядки грозят большие. В 1913 году грядущая мировая война и все с ней связанное представлялось еще более маловероятным, однако же... И ведь если степень искусственности, внутренней неупорядоченности России и всего свободного мира так высока, то "карточный домик" нынешней европейской цивилизации способен рухнуть в одночасье. И если таковое начнет происходить, мы должны. быть во всеоружии. - Проблема остается прежней, - продолжал генерал, решивший наконец отказаться от лукавой дипломатии, - задействованы практически все наши надежные и проверенные кадры. Расширение круга посвященных неминуемо приведет к утечкам информации. Они и сейчас происходят, но либо их удается парировать соответствующей дезинформацией, либо петроградские власти пока не придают им должного значения. Если же спохватятся, начнут принимать против нас решительные меры, что само по себе поставит страну на грань гражданской войны, этим тут же воспользуется "интернационал", и тогда возникнет кумулятивный эффект. Все наши плюсы превратятся в минусы. Придется воевать на два фронта или забыть о наших планах на долгие годы. - Что ты все время говоришь: "наши планы, наши планы". Нет еще никаких планов! - Не будем прятать голову в песок. План есть, - Чекменев говорил резко и прямо. - Пусть не оформленный соответствующим образом, в виде боевого приказа, но и вы, и я, и наши единомышленники знают, о чем речь, и уверены, что другого шанса не будет. Проблема лишь в том, что, слишком осторожничая, мы рискуем опоздать, поторопившись, можем быть подвергнуты разгрому. - Так что же, предлагаешь, последний рубль ребром и - ва-банк? - Предложил бы, если бы не видел другого выхода. Но он, кажется, есть. Если еще месяца на три-четыре сумеем оттянуть конфликт. - Постараемся. В той мере, что будет в наших силах. А как насчет "параллельного времени"? - Тоже работаем. Позвольте доложить вам результаты проведенного специальным экспертным советом предварительного анализа проекта "Дырка для ордена"... Князь перебил его, не дав закончить тщательно составленного периода. - Гм. "Дырка..." Откуда вдруг такое название? - Нормальный код. Как принято. - Я понимаю, что принято. Не понимаю, чем вы руководствовались. Князь с молодых военных лет не терпел оставлять и тылу непроясненных вопросов и проблем. - Как обычно, - с легким недоумением в голосе ответил Чекменев. - С одной стороны, из названия невозможно сделать выводов о сути проекта. Во- вторых, некоторый смысл все же сохраняется. "Дырка" - намек на пробой пространства-времени. "Орден" - одновременно и материальный символ успеха, и определение организации, которая этим делом занимается. Мы же ведь, как ни крути, своеобразный рыцарский орден, применительно к ситуации. Ну а все вместе... - Достаточно. Отчетливо мыслишь. Не люблю, когда ляпнут что-нибудь, а потом сами руками разводят, как оно так вырвалось... "Стареет, что ли? - невольно подумал Чекменев. - Раньше за ним такого занудства не замечалось". И только в следующую секунду сообразил, что князь, наоборот, находится в стадии принятия судьбоносных решений и не желает упустить самой малости, могущей повлечь непредвиденные последствия. - Продолжай. Совещались они в том же картографическом кабинете, но теперь на громадный, во всю торцовую стену, демонстрационный стенд была выведена рельефная проекция карты России с прилегающими территориями. - Привлеченные нами эксперты, из молодых и нестандартно мыслящих физиков, в основном из военно-инженерной академии, изучив расчеты Маштакова и представленные им натурные образцы приборов, согласились, что ожидаемый эффект может иметь место. - То есть перемещение определенных масс людей за пределы ныне существующей мировой линии? - Именно так. То, что в устах Маштакова представлялось мне абсолютным бредом, проверенное и подтвержденное доцентами и адъюнктами, в квалификации и здравомыслии которых я не имею оснований сомневаться, приобретает совсем иное звучание, - Чекменев даже невольно прищелкнул каблуками, стараясь быть как можно более убедительным. - Короче, мы неожиданно для себя оказались кураторами открытия, способного перевернуть все предыдущие представления? И даже более того - изменить весь привычный для нас миропорядок и образ жизни? - Выходит, так, Олег Константинович. И ничего особенного я в этом не вижу. Такое случалось и случается постоянно. Только есть люди, способные вовремя понять суть происходящей научно-технической революции, и есть опоздавшие... Что мы и имеем возможность наблюдать на протяжении последних двух сотен лет. Сейчас шанс представляется нам. - Дай-то Бог! Но вернемся к прозе жизни. Конкретно, сейчас, сегодня, что сулит открытие Маштакова лично нам? Я имею в виду... Ну, ты понимаешь. - Об этом и речь, Олег Константинович. Прежде всего, наладив выпуск изделия в промышленных масштабах, мы приобретаем невиданное в истории абсолютное и в то же время гуманное оружие. Любой враг, внешний или внутренний, может быть просто выброшен за пределы нашего времени. В зависимости от мощности и настройки аппарата - один человек, рота, дивизия, целое государство, в конце концов. Мгновенно и бесследно. - Ты хочешь сказать, что возможно и индивидуальное, ручное оружие на этом принципе? Вроде пистолета? - Полагаю, да. Разумеется, это будет выяснено в процессе дальнейших исследований. Пока же образец имеет вес около двадцати килограммов и раствор луча более двухсот градусов. Дальнодействие на практике не испытывалось. Поскольку последствия непредсказуемы. Князь подошел к карте. Долго на нее смотрел, словно прикидывая наиболее подходящий район испытаний. - Да. Проблема. Оснований применить изделие на практике вроде и нет. Не станем же мы удалять целиком население той же Турции, которая нам ничего плохого не сделала. Пока. А испытывать в пустынной местности, как атомную бомбу, смысла нет тем более. Ничего не увидим, не поймем и не узнаем. В итоге все это дело имеет пока чисто теоретический интерес, так? - Не совсем, Ваше Высочество. Испытания провести все же можно. Где-нибудь в Сибири, к примеру. В совершенно безлюдных местах, на стаде оленей, коров и тому подобных объектов... С направлением луча в сторону Ледовитого океана. Тогда человеческие жертвы можно практически исключить. - А если где-то в тундре и попадут в зону действия кочующие ненцы или чукчи, так какая им разница, в каком времени оказаться, так? - Примерно так, Ваше Высочество. - Совершенно не так. Ты упускаешь самое главное. Выбить из нашего времени то или иное количество врагов - стоит ли огород городить с привлечением науки и за большие деньги? То же самое, ничуть не хуже, сделает пулемет или бомба. У нас их, слава Богу, хватает. Какая нам разница, умрут они реально, прямо здесь, или окажутся где-то там... - князь описал рукой геометрическую фигуру неопределенной формы, - в своем неповрежденном облике? Чекменев не мог не согласиться, что резон в словах князя присутствует. Князь позвонил и осведомился у мгновенно возникшего на пороге адъютанта, не собирается ли он заморить их голодом? Склонности к юмору офицер не испытывал. - Никак нет, Ваше Высочество. В буфетной все готово. Изволите пройти? - Изволю. От разговоров с тобой у меня сразу пересыхает горло, - это уже было сказано не поручику, а Чекменеву. - Пойдем перехватим по-гвардейски. В смысле гвардейских привычек князь подражал своему августейшему прапрадеду Александру Третьему Миротворцу. То есть любил застолья с офицерами свиты и конвоя без церемоний. Холодные закуски, простая пища с полковой кухни, из напитков по преимуществу водки, настоянные на травах, кореньях и ягодах. А нередко и просто "тычок", то есть сто граммов без закуски. Особенно на рыбалке или за картами. - Дело ведь не в том, Игорь, чтобы от врага избавиться или территорию для дальнейшего освоения очистить, хотя и это тоже надо, не спорю. - Князь вдумчиво намазал кусок белого хлеба вологодским маслом, положил сверху пластинку балыка, не чокаясь с Чекменевым, опрокинул рюмку, смакуя, закусил. - Ты не стесняйся, не стесняйся. У нас не званый обед. Хочешь есть - ешь, пить - пей. На меня не смотри. А маштаковскую идею я с самого начала понял и тут же начал ее в другую сторону крутить. Меня возможность проникнуть в свободную от людей страну с неповрежденной инфраструктурой куда больше заинтересовала. Что он говорит по поводу возможности сходить туда и вернуться? Чекменев мгновенно понял, что имеет в виду князь. А ведь действительно! Такой шанс со времен великих географических открытий ни одному правителю судьба не предоставляла. Перспектива ведь - дух захватывает. Найти путь в параллельный мир, абсолютно идентичный нынешнему, но - безлюдный. Никому не принадлежащий. Без всяких войн, завоевательных походов, риска и потерь ты становишься хозяином целой планеты. Этой самой планеты. Германия, Франция, Англия, Америка, нынешние союзники, которые в то же время сухой корки бесплатно не дадут, не говоря о продукции высоких технологий. А так - обеспечь надежный переход туда и обратно и хоть железную дорогу строй! Да нет, и строить не надо - дороги, и железные, и шоссейные, и морские - уже есть! Только терминал оборудовать надо, секретный стык здешних и тамошних коммуникаций. Туда трофейные команды перебрасывай, здесь добычу принимай. И вообще, если маршрут отлажен, можно будет жить хоть здесь, хоть там, в свое полное удовольствие... - Гениально, Ваше Высочество! Вот этой проблемой мы и займемся немедленно. - Льстить мне не надо, Игорь. Похоже, служба начинает тебя портить. Лучше водки выпей. Чекменев выпил, с неприятным ощущением, что действительно начал делать ошибки. Ему вдруг показалось, что князь уже начал вживаться в роль будущего диктатора-самодержца, смотреть на окружающих с подобающей надменностью, считать произносимые слова истиной в последней инстанции. И что-то дрогнуло у него в душе. "Нет, наверное, больше всех прав Ляхов. Немедленно следует самому провериться на его "верископе" и всех на нем проверить. Ужас, что делает с нами причастность к власти". Генералу на самом деле стало стыдно. От кого-кого, а уж от самого себя не ждал он такого ползучего, изнутри возникающего раболепства. И неоднократно уже обсуждавшаяся им с Ляховым проблема подбора кадров представилась в несколько новом свете. Тут же, пересиливая себя и одновременно испытывая некоторое даже мазохистское удовольствие, он, предварительно выпив еще одну рюмку зеленоватой, на чесночных зубках, водки, сообщил князю суть посетивших его мыслей: - Да, Игорь, в том и беда. Совершенно также моментами и я себя ощущаю. Одно дело - заштатный Местоблюститель, совсем другое - вообразить себя Императором, равным Александру Второму. Воображаю: вот, не для собственной корысти, для блага державы исключительно возьму всю полноту власти, стану править мудро, строго и так далее... И останавливаю себя. А сумею ли? - Олег Константинович, если почитаете дневники ваших предков и предшественников, увидите: всех их эта тема волновала. Хотя и не в той мере. У них легитимность власти вопроса не вызывала. - У меня тоже не вызывает. Я другого боюсь. Выпьем? - Выпьем. После третьей рюмки проблемы стали рисоваться несколько в ином ракурсе. Все же Игорь и Олег Константинович были друзьями еще с тех пор, когда вопросы власти и взаимоотношений внутри ее так остро не стояли. И на "ты" разговаривали спокойно, и не брали в голову возможности будущих исторических свершений. - Ты, помнится, говорил что-то насчет Тарханова. Будто бы Маштаков его словчился в параллельное время перекинуть и тут же обратно вернуть. Так? -- спросил князь. - Так. Он, испуганный вторжением наших ребят, решил воспользоваться своим аппаратом, выбить их всех в другое время, а потом спасаться самому. Но сработало только на Тарханова, причем всего на несколько секунд. Полковник выскочил в странное место и тут же вернулся обратно. Маштаков потом сам был очень удивлен и связал этот факт с тем, что Сергей уже попадал под воздействие прибора и приобрел некоторую... сенсибилизацию*. * Сенсибилизация - повышение чувствительности организма к воздействию каких-либо факторов (лат.). - Забавно. Тогда и Ляхов тоже? - Можно предположить, - согласился Чекменев. - Так отчего на них данный эксперимент еще раз не провести? Совершенно добровольно, разумеется. Или - не добровольно. Присягу они давали, чины и награды приняли. Пусть и дальше послужат. Чем рейд в тыл врага опаснее прогулки в иное время? - Знаешь, Олег, - перешел Чекменев на дозволенное ситуацией обращение, - тут, по-моему, несколько другое. - Не вижу, - пожал плечами князь. - Настоящий солдат должен с готовностью хоть в ад пойти по приказу и сатану за хвост притащить. - Но посылать обоих сразу... У Ляхова сейчас еще один очень важный проект в разработке. Методика выявления генетических возможностей и составления полной карты личности любого человека. Помнишь, мы говорили? - Я все помню. Тема важная, но не первоочередная. Там, кажется, у тебя еще кто-то научной стороной занимается? Вот пусть они все доведут до стадии массового применения, а потом Ляхов вернется и приступит. Причем ты мою мысль целиком не уловил. В том и смысл, чтобы их обоих сразу проверить. Если для перемещения в параллельный мир необходима предварительная сенсибилизация объекта - значит, следует отрабатывать этот процесс. На них-то воздействие было шоковым, а требуется нечто помягче, желательно - вообще неощутимо для кандидатов в "хрононавты". Если же это независимый, доступный любому неподготовленному человеку эффект - тогда совсем другое. Кстати, в дальнейшем и первую, и вторую программы можно объединить. Короче, тема тебе поручена, ты и работай. Мне - результат доложишь. Не собираюсь тебя учить, но операцию проведи так, чтобы никто из ее участников, да-да, Ляхова с Тархановым это тоже касается, до последней секунды ни о чем не подозревал. Слишком многое стоит на кону, и слишком много утечек информации происходит последнее время. А у меня другие заботы тоже есть. Пока свободен. Срок - неделя. Получится раньше - хорошо. Чекменев направился к себе, соображая, как все поаккуратнее организовать. Ему не очень хотелось использовать полковников втемную, но и в словах князя свой резон был. Игорь до сих пор окончательно не решил, как следует относиться, например, к связи Ляхова с семейством Бельских. Пустить до времени все на самотек, наблюдая за деятельностью Вадима со стороны, или перехватить инициативу, рискнуть, поехать к прокурору домой, ни в коем случае не в контору, и бросить карты на стол. Или, мол, ты полностью с нами, или... А что - "или"? Убивать его, что ли, если разговор не сложится? Вариант кризисный, совсем несвоевременный. Придется еще потянуть, по-прежнему полагаясь на дипломатические способности Вадима. И ждать, когда система "верископ" заработает в полную силу. Черт, не хватает людей, категорически не хватает, а клубок событий и проблем запутывается слишком быстро. ... Буквально о том же, о катастрофической нехватке надежных и талантливых помощников, думал сейчас и князь, прижавшись лбом к оконному стеклу, глядя на коловращение людей в пространстве между Манежем и Китайгородской стеной. Отчаянный, безрассудный и безответственный риск был не в характере Олега Константиновича. "Аут Цезарь, аут нихиль!"* - не его девиз. Шансы на выигрыш велики, но цена проигрыша неприемлема. * "Или Цезарь, или никто" - или все, или ничего (лат.). Проклятый человеческий фактор! Пойти на мятеж, ну не на мятеж, конечно, а на "восстановление исторически присущей России системы государственного управления", и в момент, когда ничего уже нельзя будет изменить, вдруг узнать, что армия, четырехмиллионная Российская армия его не поддерживает. И даже не сохраняет нейтралитет, а выступает на стороне "законного правительства". Вот и конец, не только его личным планам, это бы еще не беда, всегда можно, по южноамериканской традиции, бежать на самолете, в окружении верных соратников, в места достаточно комфортные и безопасные. Или, что тоже не исключено, пасть в последнем бою на Кремлевской стене. Главная, непоправимая беда и его историческая вина будет в том, что навеки окажется похороненной святая идея возрождения самодержавия. Оттого-то, не раскрывая главного, стратегического замысла даже Чекменеву, он так ухватился за идею параллельного времени, или пространства, какая разница. Нет, материальные ресурсы, которые можно оттуда извлечь, его интересовали тоже. Но главное - это возможность маневрировать своими незначительными вооруженными силами за пределами этого мира. Только представить - полк, бригада или дивизия исчезают в заранее подготовленный портал, беспрепятственно совершают марш-маневр на любое расстояние, строятся, как на учениях с условным противником, в боевые порядки и наносят внезапный, неотвратимый удар, пусть и по многократно превосходящему неприятелю. После чего осваивают захваченную территорию или опять уходят в безвременье, исходя из задачи и обстановки. Такое не снилось ни одному полководцу, от Рамзеса до Брусилова и Блюменталя. Но все это - если у Чекменев