- В тактическом смысле, конечно, выгоднее бы удержать Кремль до подхода главных сил. А в политическом - нет, не является. Если сумеем сделать то, на что вы, кажется, намекаете. - А я, знаете ли, Андрей Дмитриевич, как-то так полагал, что вы всякими либеральными идейками увлекаетесь. Насчет Гаагских конвенций, правосудия и прочей ерунды. - Ошиблись, получается, господин капитан? - Тем лучше, Андрей Дмитриевич, тем лучше... Да, вот еще что я вам хотел сказать. Сейчас это приобретает особую важность. Надо вам с Александром Ивановичем отсюда уходить... Слова Басманова настолько точно совпали с их собственными рассуждениями, что Андрей понял - время действительно пришло. - Ежели что случится, когда вас здесь не будет, - ничего страшного. Наше дело солдатское. Прорвемся и красных накрошим бессчетно. А вот если, не дай Бог, вы под пулю попадете, я и не знаю... - Капитан спохватился, что слова его могут быть истолкованы как слишком подобострастные, и он, как сумел, поправился. - То есть нам-то ничего, в городе повоюем, при необходимости к фронту пробьемся, а дела того не выйдет... Я же к вам не просто так служить пошел, мне ваши замыслы очень интересны. Жалко будет, если не осуществятся. Одним словом, подыскал я кое-что. У корнета Ястребова тетушка здесь живет. Вдова довольно известного врача. Домик у нее свой в Самарском переулке. Большевики ее не реквизировали и не уплотнили... - Эти вошедшие в обиход термины Басманов произнес с брезгливостью. - Ее муж какого-то Семашку лично знал, тот и выдал охранную грамоту. Мы там вчера были. Очень милая дама. Согласна вас на постой принять. Одеты вы сейчас подходяще, подозрений не вызовете. А корнет при вас останется для охраны и связи. Согласны? Шульгин, не принимавший участия в разговоре, незаметно подмигнул Андрею, мол, а я тебе что говорил, и ответил Басманову, не став изображать оскорбленное благородство: - Зачем же спорить, если для пользы дела? Только сначала нужно и нам туда сходить, познакомиться, присмотреться. Чтобы и женщину не подставить, и самим не влезть, куда не надо. Новиков корнета Ястребова помнил. Аккуратный, миловидный, слегка даже похожий на девушку. В отряде выделялся тем, что был единственным из последних, семнадцатого года, выпускников Пажеского корпуса, сумевшим после октябрьского переворота бежать из Петрограда на Дон и получившим офицерский чин лично от генерала Корнилова. Кроме того, корнет славился как непревзойденный стрелок. Из обычной драгунки, без всякой оптики попадал в цель с первого выстрела чуть не за версту. Почему и был включен в состав московского спецотряда. За обсуждением вариантов, своеобразным "мозговым штурмом", просидели почти до утра. Наметили основной план и два запасных, которые показались бы совершенно невозможными нынешним командирам кремлевского гарнизона, если они вообще предполагали возможность прямого военного нападения на резиденцию советского правительства. По первоначальным прикидкам боеприпасов должно было хватить до момента перехода на трофейное снабжение. А уж дальше, как любил выражаться по каждому удобному случаю Берестин, бой покажет. Проснулись они от осторожного стука в дверь. Часы показывали половину одиннадцатого. - Тут, прошу прощения, - сказал, осторожно вдвигаясь в комнату, исполнявший обязанности коменданта базы поручик Рудников, - такое дело. Прибежал Штырь, ну, один из шестерок наших, говорит, что появился серьезный человек, вроде как из московских деловых, ищет выход на нашего пахана. Плотные люди, мол, его рекомендуют... - Ага! - Шульгин торопливо натянул сапоги, потер руки, словно человек, предвкушающий выпивку в хорошей компании. Стал сбоку от окна, приподнял край занавески, выглянул на улицу. - Не беспокойтесь, вокруг все чисто, мы уже проверили, - успокоил Рудников. - Видишь, Андрей, интуиция - великая вещь. И делать ничего не пришлось, без нас сладилось. Что за человек, кто его видел? - спросил он поручика. - Да этот, что прибежал, он и видел. Говорит - молодой, фартовый. Портрет его здешнему народу незнакомый, однако вроде за марьинорощинского канает. - Лексика у вас, Виктор Петрович, - барственно поморщился Шульгин. - Иначе невозможно. Необходимо соответствовать-с. - Я понимаю. И где он сейчас? - Я велел пока попридержать. Не совсем в наглую, а так, аккуратно ребята вола пасут, то есть время тянут. Просят распорядиться - перо в бок или по-другому как? - М-да... Знаешь, Виктор Петрович, давай вот что сделаем. У нас здесь свободных людей сколько? - Да человек пятнадцать. Остальные в городе, как вы велели. Присматриваются, знакомых ищут... - Значит, так. По одному человеку в полном боевом выставьте ко всем дверям и окнам, ко входу и выходу из подземного хода. А вы с капитаном и еще двое-трое, у кого вид подходящий, ну, с похмелья вроде, организуйте примерно такую мизансцену, как здесь к нашему приходу была. Самогонкой рты прополощите, можно и глотнуть, но только по чуть. Пусть этого человека к вам приведут. Побеседуйте с ним, без грубостей, но жестко. А мы с Андреем Дмитриевичем из-за занавесочки послушаем. Надо будет - вмешаемся. Я так понимаю, что ВЧ К знакомиться пришла. -Да откуда ЧК, Александр Иванович? Я, наоборот, считаю, в натуре от солидной шайки парламентер прибыл. - Дай Бог. Вот вы и выясните. А мы поглядим... Появление "человека со стороны", хоть и входило в их планы, как раз сейчас было совершенно некстати. Новиков надеялся, что дня два у них еще есть, и хотел за это время подготовку к штурму закончить. Чтобы в случае чего Басманов мог захватить Кремль самостоятельно. И вообще он предполагал, что выход на контакт интересующей их организации будет обставлен несколько иначе. Но выбирать не приходилось. Вошедший в комнату человек на простого, затрапезного вора и в самом деле походил мало. Сразу чувствовалась в нем определенная культура, образованность и большая уверенность в себе. Так держатся люди, за спиной которых стоит серьезная сила. Одет он был не с чужого плеча. Не слишком новый, но аккуратный шерстяной костюм, расстегнутое полупальто в клетку и большая английская кепка сидели на нем привычно. Ходить в таком виде по городу и то надо иметь смелость - если не разденут в подворотне, так бдительные патрули заметут. И руки у него, как заметил Андрей, были чистые и несуетливые. Такие могли принадлежать опытному карманнику или шулеру. Войдя, он поздоровался, внимательно и цепко осмотрел комнату, почти не поворачивая головы, потом без приглашения подсел к столу и снял кепку. "Решительный товарищ, - подумал Новиков. - Цену себе знает и не боится, хотя и пришел один, и должен понимать, что здесь ему никто в случае чего не поможет. Интересно, на какие-такие собственные таланты он рассчитывает? Правда, если он настоящий вор и считает, что к ворам пришел, тогда бояться ему в самом деле почти нечего". Рудников за отпущенное короткое время сумел проявить себя недюжинным режиссером. Стол красноречиво говорил о длящейся не первый день пьянке. Кроме огрызков и объедков, разбросанных по столу и вокруг, он раздобыл где-то целую кучу окурков, которые заполнили все подходящие посудины. Статисты тоже были подобраны со вкусом. Лишь Басманов, пристроившийся с уголка, несколько выделялся неискоренимой гвардейской статью, но и у него свисала из-под усов изжеванная папироса и подрагивал в руке недопитый стакан самогона. Этакий подполковник Рощин в исполнении артиста Гриценко в сцене ужина с Левой За-довым. Гость назвал себя. Не кличкой, как ожидалось, а обычным, хоть и не слишком распространенным именем - Вадим. - Ну и что? - дернув шеей, спросил страховидный Рудников. - Мы тебя не звали. Нам чужих не надо, своей швали полно. А коли пришел и по дороге не подрезали, говори зачем. Только у нас так - за вход рупь, за выход два. - Подрезать меня, скажем, не так и просто. Деловые меня без правежа не тронут, а с мелочью я уж как-нибудь. Но это разговор сейчас ненужный. Я себя назвал, хотелось бы обоюдности. Иначе неудобно получается. - Что и когда неудобно, мы без тебя знаем. Нам твои удобства до того места. Ладно - я Мизгирь. Приходилось слышать? Остальных тебе знать ни к чему. Базарь дальше... - Мне кажется, господа, в таком тоне у нас беседа не получится. У вас кликухи, у меня тоже имеется. Только ведь мы не на малинах родились, умеем и по-другому говорить. Может, и не стоит язык ломать, тем более у вас по фене, как у меня в гимназии по-латыни получается. Рудников поперхнулся, побагровел лицом, плюнул с досады на пол. Басманов едва заметно усмехнулся. - Насчет латыни - твое дело. Нам оно пока без интереса. Я, может, вообще на попа обучался. Выпьешь? - Он подвинул Вадиму полный, обдуманно налитый с мениском стакан. Гость легко выпил, не расплескав, подцепил вилкой квашеной капусты, прожевал неторопливо. - А вы что же? - Нам пока хватит. Глядишь, на поминках еще пить придется. Дальше говори. - Хозяин - барин. Покурим? - Вадим протянул через стол деревянный портсигар. - У нас свои. Гость сделал медленную, глубокую затяжку, выпустил дым сразу ртом и носом. Здесь это, очевидно, считалось шикарным. "Переигрывает, - продолжал анализировать поведение гостя Новиков. - Он сейчас вообразил, что первый контакт налажен, и будет форсировать предполагаемый успех". Так и вышло. Вадим начал уверенно, с напором объяснять, что представляет очень серьезных и авторитетных в Москве людей, которые заинтересовались появлением в городе новичков и считают, что у них могут найтись взаимные интересы. Предлагают встретиться, поговорить, обсудить намерения, возможно, предусмотреть разделение сфер влияния или, наоборот, договориться о совместной деятельности. Москва большая, дела в ней всем хватит, и без нужды дорогу друг другу переходить не стоит. - Смутно говоришь, парень. - Рудников кашлянул, как бы давая понять командирам, что не слишком понимает, как дальше строить беседу. - Имеешь что предложить - давай прямо. Что за люди, какими делами занимаются, нам что хотят отдать, что с нас поиметь? Выкладывай все, а мы думать будем. Басманов, подперев щеку кулаком, слушал, не вмешиваясь в разговор и даже, похоже, борясь с одолевающим его сном. Трое остальных офицеров на самостоятельные роли не претендовали, пользуясь случаем, выпивали как бы между прочим, отхлебывая самогон, словно чай. В отряде по приказу соблюдался "сухой закон", а тут сам Бог велел. Опять же и для полной сценической убедительности. - Скажу все, что нужно. Только говорить мне приказано с вашим самым старшим. Как он прозывается - пахан? Или атаман? - улыбнулся слегка, предлагая оценить юмор ситуации и одновременно давая понять, что ни Рудникова, ни статистов он всерьез не воспринимает. Басманов чуть заметно наклонил голову и сделал рукой короткий жест, повинуясь которому три офицера дружно поднялись и вышли, демонстративно покачиваясь и сбивая по пути табуретки. Один из них непринужденным движением прихватил с собой почти полный штоф. - Ну? - не повышая голоса, спросил Басманов. Он, кажется, показался гостю более убедительной фигурой. - Я понимаю, господа, что ошибка может мне дорого обойтись, но другого выхода нет. Вы ведь здесь все офицеры? - Кто мы и что, тебя не касается, - отрезал Рудников, хотя в признании или отрицании этого предположения не было никакого смысла. Среди бандитов и грабителей происхождение в то время роли не играло. - Согласен. Как представителя пославших меня людей действительно не касается. Но я тоже бывший офицер, правда не кадровый, а всего лишь прапорщик военного времени, производства шестнадцатого года. Служил в Самурском полку, на Галицийском фронте. Имею "клюкву" (то есть орден Святой Анны 4-й степени, обозначавшийся красным темляком на шашке). - Хороший полк, - кивнул Басманов, - однако сей факт вашей биографии отнюдь не объясняет ныне происходящего. - В некоторой степени объясняет. Меня потому и прислали, предполагая, что с бывшими товарищами по оружию мне будет говорить проще, чем кому-то другому. Так что предлагаю окончательно отказаться от блатного антуража и поговорить серьезно. - Да ведь с тобой, господин бывший прапорщик, никто и не шутит, - не захотел принять предложенного тона Рудников. - Условие остается прежним: ты четко объясняешь, какого... тебе здесь надо, или... - он развел руками. - Причем объяснения должны быть оч-чень убедительные. - Будь по-вашему. - Вадим повернулся к Басманову и обращался теперь только к нему одному. - Если вы на самом деле теперь просто бандиты, мои дела плохи. Если нет - мы должны найти общий язык. Дело в том, что я к вам пришел по поручению действительно весьма серьезных людей... - Он сглотнул, и с расстояния в пять или шесть шагов Новиков отчетливо увидел, что сейчас гость занервничал по-настоящему. - Самых серьезных в Москве. Из ВЧК... - Миленький! - расцвел в широченной улыбке Рудников. - Какой ты молодец, что сам пришел! Уж кого я люблю кончать, так это вашего брата. Я вот, дело прошлое, в контрразведке раньше работал, чего уж теперь скрывать, между своими-то! Думал, если еще придется встретиться, тактам только, у вас, ан нет... Славненько! - Подождите, поручик, - остановил его Басманов. - Пусть заканчивает. Не самоубийца же он, значит... - Совершенно верно, господин... подполковник? Да, работаю в ВЧК. Числюсь в секретно-политическом отделе. Если вы в курсе, то понимаете, работа там чисто умственная, кровью не запачкан... "Похоже, правду говорит, - продолжал фиксировать идеомоторику гостя Новиков. - Книжек про шпионов ни он, ни его начальники пока не читали, значит, сами придумали. Круто рискнули, расчет на весьма серьезного противника. Однако первый прокол уже есть". - Вы, наверное, не учли, - стараясь говорить размеренно, не суетиться и не нервничать, раскручивал свою заготовку Вадим, - вся Хитровка под нашим контролем. Сообщение мы получили в тот же вечер. И сделали выводы. Источник у нас опытный, да теперь я и сам вижу. Вы меня простите, но, глядя на вас, невозможно поверить, будто вы способны грабежом промышлять... - Ну, кто из нас грабежом промышляет, мы сейчас уточнять не будем, - спокойно ответил Басманов. - Вы лучше четко, не отвлекаясь, изложите свою легенду. После чего мы "сине ира эт студио", что на малоизвестной вам латыни означает "без гнева и пристрастия", определим вашу личную судьбу и судьбу ваших предложений. Итак? Шульгин толкнул Новикова локтем в бок. Да Андрей и сам увидел, что пора вмешаться. Самодеятельность закончилась. Теперь требуется иной стиль и уровень, чем у фронтовых офицеров, а одна-две неудачные фразы могут испортить перспективную игру. Но все равно, не ко времени она сейчас. Разве только... Совершенно неожиданно ему пришла в голову мысль оригинальная и, пожалуй, могущая привести к той же цели совершенно с другого конца. Причем на первую роль следует выдвинуть Сашку. Он проведет партию поизящнее, вернее, более иезуитски. - Давай, работай, - шепнул ему Новиков и отодвинул занавеску. Шульгин поправил чуб, решительно подошел к столу, коротко кивнул всем присутствующим. - Михаил Федорович, - обратился он к Басманову, - вы извините, ради Бога, но мне кажется, что этот товарищ скорее по нашему ведомству, чем по вашему. Басманов с готовностью и видимым облегчением встал, несколько преувеличенно вытянулся, прищелкнул каблуками. Пошел к дверям, за ним молча и послушно - Рудников. Лишь Вадим остался сидеть, переводя взгляд с Шульгина на Новикова. Сашка задвинул за офицерами массивную щеколду, вернулся, брезгливо поморщился при виде неэстетичной сервировки стола. - Прошу, - указал он в сторону своей комнаты. - Там будет удобнее. И вот что - не нужно так старательно изображать невозмутимость и хладнокровие. Расслабьтесь, легче думать будет. За окном сильный ветер гнал по небу рваные тучи, солнце то проглядывало на минуту, то вновь скрывалось, и от этого освещение в комнате все время менялось, создавая ощущение неуверенности и тревоги. Новиков учел этот эффект и усилил его, сев на подоконник спиной к свету, чтобы выглядеть темным силуэтом с неразличимыми чертами лица. Достал из кармана трубку, принялся ковырять в ней пружинным ножом. Все лишнее из комнаты было заблаговременно убрано, осталась только одежда на гвоздях да небрежно брошенная на матрас карта Москвы. Шульгин любезно подвинул Вадиму табурет, сам сел напротив, опершись спиной о стену. Получилась классическая композиция, разве без направленной в глаза лампы, но и так чекист оказался в психологически неудобной позиции: за спиной полуоткрытая дверь, впереди окно и Новиков на фоне решетки, Шульгин сбоку. - Вот теперь и поговорим. - Сашка достал свой золотой портсигар, пустил невзначай "пациенту" зайчик в глаза. - Угощайтесь, получше ваших будут. Пепел можно прямо на пол, здесь так принято. Так на чем вы остановились? Получили информацию о подозрительных офицерах, доложили по начальству, проработали варианты - и вперед? Рисково, даже слишком. Легенда, скорее всего, простейшая - бывший офицер, в ЧК. пришел из романтических убеждений. Народная революция, свобода, необходимость защитить власть трудящихся от царских сатрапов. За два года, столкнувшись с кровью и грязью красного террора, осознал ошибку, искал выхода, а тут такой удачный случай... И вот он я, господа, в вашей полной власти. Можете казнить, но имейте в виду, что лучше не спешить, я вам еще пригожусь. Да, нет? И, не дожидаясь ответа, продолжал в стремительном темпе, чуть подавшись вперед и глядя на чекиста с усмешкой, вполне добродушной и сочувствующей: - На что вы с вашими начальничками рассчитывали? Ну, они-то ладно, они сейчас в кабинетах сидят, за толстыми стенами и охраной, а вам каково? Мизгирь, он же поручик Рудников, человек страшный, жестокий, от вашей власти натерпевшийся, вдобавок - почти лишен положительных эмоций и фантазии. Он бы вас независимо от легенды и даже вопреки собственной пользе ликвидировал. И был бы совершенно прав. Профессионально. На кой вы нам? Мы же не стратегическая разведка. И далеко не толстовцы. Ваша помощь нам просто не нужна, тем более что и легенда не проверяема. Начинать сейчас с вами игру - бессмысленно. Риск не окупится, тем более что через неделю белая армия все равно возьмет Москву, и начнутся совсем другие игры. Поэтому вопрос - вы дурак? Не пославшие вас начальники, а вы лично? Или у вас действительно есть идея, против которой не устоит даже наш поручик? Отвечайте! Чекист вздохнул, щелчком сбил пепел с папиросы. - Что отвечать? В вашем варианте вы совершенно правы. Все почти так, как вы сказали. И риск того, что меня убьют без особых разговоров, я предусматривал. Но и на свой шанс тоже рассчитывал. Жизнью я дорожу не слишком. Человек, который добровольцем идет на фронт, уже в какой-то мере самоубийца. Прапорщик, как вы помните, жил на передовой до смерти или ранения в среднем двенадцать дней. Если ваши Москву займут, мне тоже рассчитывать особенно не на что. По чердакам и подвалам скрываться? Или в леса уходить? Это не по мне. Не тот характер. - Ну-ну, - не то поощрительно, не то насмешливо проронил Новиков со своего подоконника. Вадим повернулся к нему, ожидая продолжения, но Андрей ничего не добавил, шумно продул вычищенную трубку и принялся ее старательно набивать из кисета. - Это нам как раз понятно, - кивнул Шульгин. - Только разница все же есть. И мне интересно, какой вы с вашим руководством придумали ход, чтобы даже такого костолома, как Мизгирь, удержать от естественного душевного порыва? - Вы не поверите - никакого. Во-первых, на Мизгиря расчета вообще не было. Мы знали, что в группе есть люди другого уровня. Хотя бы давешний подполковник. А во-вторых, я не имел задания выходить на прямой контакт, должен был работать нелегально, под прикрытием здешней агентуры, и лишь после специальной подготовки... сделать так, чтобы вы сами мной заинтересовались. Я же решил сразу раскрыть карты. Тем более в листовке генерала Врангеля обещано полное прощение бывшим офицерам, которые немедленно перейдут на вашу сторону. Вот я и рискнул. - Неубедительно, юноша. Не тот случай. Не спорю, ребята у вас в ЧК. рисковые попадаются. Знал я одного, но тот работал куда чище... - Но вот вы же со мной пока разговариваете, значит, не все потеряно. Шульгин очень естественно рассмеялся. - Вот-вот. Это у вас уже второй вариант пошел. Да, разговариваю. Потому что я специалист совсем в другой области, чем вы с вашим... Кто у вас начальник? Вадим ответил. - Яков Саулович? Как же, как же, слышал. Вот с ним вы и планировали, и расчет у вас был примерно на капитана Басманова, которому идея использовать настоящего чекиста, даже не доверяя ему, могла показаться заманчивой. Правильно? Но я нечто другое и разговариваю с вами исключительно из любопытства. Изучаю, если угодно, методику работы и психологию таких, как вы. Для чего вы мне можете пригодиться? - Да хотя бы для того, что я могу вам изложить подробные характеристики на большинство руководящих работников ВЧК и МЧК, раскрыть многие явки, секретную агентуру, вывести на архивы. Все это вам будет очень полезно, когда ваши возьмут Москву и придется чистить город. И о методике, которая вас интересует, могу много чего рассказать... - Так. Уже теплее. Значит, мы можем сделать вывод, что цель вашего визита - попытка глубокого внедрения на случай падения соввласти. И лица, вас пославшие, готовы сдать многих, кто уже не потребуется в обозримом будущем. Интересно... - Шульгин, весьма довольный собой и собеседником, закурил следующую папиросу, устроился поудобнее на табуретке, что было непросто. - Обратите внимание, это я вам сейчас изображаю реакцию человека, на порядок умнее тех господ, с кем вы начинали беседу, - пояснил он. - В таком варианте я мог бы сохранить вам жизнь, получив кое-какую достоверную информацию, нужную мне сейчас, и нашел бы способ изолировать вас до взятия Москвы, исключив, естественно, какую-либо возможность связаться с начальством. Но это пока лишь второй уровень... Новиков с увлечением наблюдал не за работой Шульгина, а за поведением чекиста. По едва заметным признакам видел, что тот начинает терять остатки самообладания. Вряд ли он и те, кто помогал ему отрабатывать легенду, не то чтобы учитывали, а хотя бы предполагали существование противника такого класса. И сейчас чекист мучительно соображал - принять ли одну из подсказок или поиграть еще. Парень он, конечно, не слишком заурядный, но партия его проиграна еще до начала. Однако пусть побарахтается. Сейчас он попытается взять тайм-аут. - Простите, а не могли бы вы назвать себя? - спросил Вадим, облизнув губы. - Крайне неудобно говорить, не зная, как обращаться. - Называйте меня просто - полковник. Он, кстати, тоже, - Шульгин указал на Новикова. - Очень удобно, не ошибетесь, и имен запоминать не нужно. Однако вернемся к нашим баранам. Уровень второй мы отработали, подумаем о третьем. Оставаться с нами, точнее, в заключении в каком-нибудь подвале на неопределенный срок, вам явно неинтересно. Вам бы лучше сохранить свободу личную и свободу действий. Неплохо, если бы добиться статуса агента-двойника, то есть работать под надежные гарантии на нас и одновременно выполнять задания своего руководства, под нашим же контролем. Из чего вытекает, что с тем же успехом вы можете оказаться агентом-тройником. Это термин несколько искусственный, я под ним подразумеваю, что вы, изображая агента-двойника, все же остаетесь настоящим чекистом. Роль это трудная, требующая тщательной проработки, постоянного учета массы параметров и ситуаций, которые заранее предвидеть невозможно. Обычно такие вещи можно затевать исключительно в стратегических целях, и к ним привлекаются целые группы специально подготовленных людей. В вашем случае это безнадежно. У диверсионного подразделения, вроде нашего, просто не может быть цели, требующей подобной игры. Передать же вас кому-то, в таких играх заинтересованному, у нас нет технической возможности. Чтобы вас через фронт переправить, нужно отдельную операцию планировать. Вадим выглядел человеком, решившим прокатиться на карусели и вдруг понявшим, что остановить ее он уже не в силах. И голова кружится, и тошнит, и знаешь, что будет еще хуже, а скорость такая, что не спрыгнуть. Новикову в какой-то момент стало его даже жаль. - Зачем человека мучаете, полковник, - спросил он Шульгина почти искренне. - Сказать ему явно нечего. Позовите Мизгиря, и пусть кончает. У нас с вами неотложные дела в городе, вы не забыли? - Воля ваша, - обреченно сказал чекист. - А я все же надеялся, что хоть чем-то смогу быть полезным. Ну, давайте я вам все же расскажу, что знаю, а потом... Ну, как хотите. - Браво, прапорщик. Это - четвертый вариант. Но ты снова ошибся, к сожалению, в последний раз. В чем тебе не повезло - собеседники попались совершенно нелюбопытные. Этого вы учесть не смогли. Мне ведь глубоко наплевать и на твоих начальников, и на тебя, и вообще на все, что случится в этой стране дальше. Советская власть мне противна, вот я и взялся помогать белым. При их подходе устроим в городе шороху побольше, беспорядков, взорвем что-нибудь. Постараемся не позволить вашим вождям разбежаться с награбленными ценностями. А старая власть восстановится - я снова уеду. Приключений искать. А с тобой мне просто так поболтать захотелось, время скоротать. Что, думаю, за парни такие, от всего человеческого отказавшись, в красные опричники пошли? Оказывается, ничего особенного. При Иване Грозном, пожалуй, поинтереснее персонажи встречались... Шульгин разочарованно махнул рукой, встал, с меланхолией во взгляде повернулся к Новикову. -А Мизгиря вы, полковник, сами зовите, мне он тоже скучен... Андрей сунул в карман так и не использованную по назначению трубку, соскочил с подоконника, вышел из комнаты. Шульгин сел на его место. Лицо его было спокойным и как бы даже печальным. "А вот кинется он сейчас на меня или нет? - подумал Сашка. - Лучшего момента ему не представится..." Вадим продолжал сидеть, как ни в чем не бывало, только сжимал и разжимал пальцы. - А жили-то вы где, прапорщик? Адресок оставьте. После победы, если сам в живых останусь, могу родственникам сообщить. Так, по-человечески. Могилы от вас не останется, но хоть день и обстоятельства знать будут. - Из Петрограда я. Мать на Литейном живет. Дом 16, квартира четыре. Самойлова Варвара Диомидовна. Напишите, если вправду такое намерение имеете. - Чего уж, напишу, раз сам предложил. Вот старушке радости будет - сын умер собачьей смертью за хамскую власть. Лучше бы действительно на Галицийском фронте. Вернулся Новиков: - Сейчас будет Мизгирь. А вы, полковник, плесните прапорщику чарочку. Держится он неплохо. Пока Шульгин доставал из вещмешка припрятанную фляжку, Андрей снова занялся трубкой. Теперь он проверил качество набивки и приготовился ее раскурить, одновременно насвистывая популярную в конце шестидесятых мелодию песенки "Здравствуй и прощай". - Пейте, Вадим, коньяк хороший. Все, что могу лично, как говаривал один известный генерал. Вы, если б пришлось, мне, скорее всего, не налили? - На фронте непременно бы налил, а в ЧК. и вправду не принято. За дверью застучал сапогами Рудников. Чекист не справился с дернувшим щеку тиком, судорожно вздохнул и залпом выпил. Новиков поднял указательный палец. - А знаете, полковник, мне вот что в голову пришло. Если мы прапорщика все же стрелять не станем? - Чего ради? Жалко стало или как? - Или как. Вы ему тут мозги прилично заморочили. Не на всю катушку, но достаточно. А чем другие хуже? Неплохо бы и их поразвлечь. У меня такое предложение - давайте его отпустим. Пусть идет к своим и все расскажет. Что было и не было - на сколько фантазии хватит. А они голову поломают - что это за белобандиты такие, чего им нужно и в чем их настоящий интерес? - Так через час тут половина ЧК будет... - Ну мы ж его не сразу отпустим. Нас и след простынет, пока он отсюда выйдет. - Можно и так. Мне, вы знаете, совершенно ведь одинаково, больше одним красным на свете, меньше... Как комаров в лесу. Только интереса в вашем предложении не слишком много. Мы ведь не узнаем, как там у него с начальством выйдет. Соответственно - нет никакой разницы, уйдет он живой или его здесь прикопают. - Да и то. - Краем глаза Новиков наблюдал за Вадимом. - Резон в ваших словах есть. Тогда еще предложение. Давайте проиграем самый первый вариант. Мы ему, значит, поверили, якобы завербовали. Даем задание - вернуться на Лубянку, доложить. Что именно - на его усмотрение. Как можно ближе к тому, что они от этой акции ожидали. А завтра в условленном месте он сообщит нашему связному, как все получилось и что думает делать дальше. Устраивает вас, юноша, такой выход? Цели своей они, безусловно, добились. И заморочили голову чекисту основательно, и нервы на кулак намотали. Разве что выпитые без закуски триста грамм уберегли его от слишком глубокого стресса. Вытирая со лба крупные капли пота, он сумел-таки выдержать марку: - Слава Богу, господа. Только вы ошибаетесь, я на самом деле хотел вам помочь, ко взаимной пользе. - Тем лучше, прапорщик, тем лучше. Хоть это и в пустой след. С тем же успехом вы могли бы сейчас выкрикнуть нам проклятие и добавить что-нибудь этакое, р-революционное. Но раз вы искренне с нами, у вас есть возможность слегка подправить свою карму. Поручик! Вошел Рудников, подбрасывая на ладони десантный нож. - Тут у нас кое-что изменилось. Сейчас вы с прапорщиком уединитесь, и он вам расскажет, кто тут у них такой спец по белым офицерам. Потом найдете стукача, вместе с Вадимом допросите. И только если абсолютно убедитесь, что тот человек - агент Чека, дадите прапорщику нож или пистолет, на выбор, и пусть он его... - Шульгин сделал рукой характерный жест. - А вы, Вадим, постарайтесь без глупостей и резких движений. Виктор Петрович человек опытный. Я у вас заранее прощения прошу, поскольку задачу вам ставлю не слишком приятную, но тут уж ничего не поделаешь. Вы себе сами такую роль придумали. Если все удачно пройдет, завтра в восемь вечера кто-то из нас будет прогуливаться по перрону Николаевского вокзала. Приходите лично вы и один. Желаю всего наилучшего и не смею более задерживать. Берегите себя... Глава 20 Очередной дежурный офицер, фамилию которого Новиков не помнил, посторонился, и они вошли в обложенный кирпичом потайной ход. Стены его облицовывались явно в спокойное, неторопливое время, кладка была четкая, с едва заметными швами. Плавно закругляясь, коридор закончился еще одной дубовой дверью, а за ней в душном туманном мареве плескалась и хлюпала теплая, вонючая подземная река. Протекала она сквозь проложенный, наверное, еще в XVIII веке тоннель диаметром около трех метров. Дышать там можно было, но с тем же удовольствием, что в месяц не мытом вокзальном клозете. По счастью, вдоль подземной реки тянулся приподнятый деревянный настил, по которому можно было идти, почти не пачкая сапог. Новиков вспомнил тоннели другой канализации, в которых он сам, конечно, не был, но видел и представлял по фильмам и книгам о Варшавском восстании. В них люди жили и воевали неделями. Вообразить это было трудно. Луч фонаря расплывался в струях зловонных испарений, сверху гулко капало, стены покрывала отвратительная фосфоресцирующая слизь. То и дело на пути попадались высокие кучи ила, под которыми не известно что таилось. Возможно, что и трупы, если вспомнить Гиляровского. К счастью, метров через пятьдесят жирная, нарисованная копотью горящей резины стрела указала на ржавую железную дверь по ту сторону потока. Наверх они выбрались в подвалах бывшего Воспитательного дома на Солянке. Здесь все было иначе. Населяли его бесконечные этажи и коридоры тоже не лучшие представители общества, но все же не воры и грабители, а люди трудовых профессий - портные, перешивающие краденые вещи, сапожники, слесари, исполняющие не только воровской инструмент, но и всякие мелкие заказы для окрестных обывателей, бедные извозчики, пильщики дров, сторожа и подсобные рабочие, не удостоенные чести считаться истинным пролетариатом. Из этого здания Новиков с товарищами могли уже выйти на улицу, не опасаясь привлечь к себе ненужного внимания. В ближайшей луже ополоснули сапоги от налипшей дряни, вдохнули свежего, чуть ли не курортного воздуха. В Самарский переулок пришли, когда уже начало смеркаться. Двухэтажный деревянный дом располагался неподалеку от того места, где находился снесенный вместе с прилегающими кварталами при подготовке к Олимпиаде стадион "Буревестник". Тишина и покой здесь царили, более свойственные какому-нибудь уездному Осташкову. И вполне можно было забыть о революции, гражданской войне и прочих сиюминутных проблемах. В глубине двора, полускрытый уже потерявшими листву кустами сирени стоял совсем маленький, в два окна флигилек, отведенный для жительства Новикову с Шульгиным. Корнет, чтобы не стеснять их, поселился вместе с родственницами. Познакомились с тетушкой, Елизаветой Анатольевной, дамой лет пятидесяти, в меру полноватой и по старомосковскому радушной, а кроме того - с кузиной, Анной Ефремовной, двадцатилетней девушкой с правильным, холодноватым лицом скорее скандинавского, чем среднерусского типа. Пожалуй, ее можно было назвать и красивой, не будь она так демонстративно неприязненна к гостям. За чаем, к которому Ястребов выставил массу давно забытых в голодной Москве деликатесов, на фоне которых приготовленные хозяйкой из темной муки пироги с капустой выглядели трогательно жалкими, говорили сравнительно мало и на темы нейтральные. Женщины из естественной в красной столице осторожности, а Андрей с Сашкой просто оттого, что не совсем представляли, какой стиль общения будет в данной ситуации наиболее естественным. Корнет о своем нынешнем положении ничего конкретного родственницам не сказал, и они, не видевшие племянника и брата больше двух лет, в основном радовались, что их Сережа жив-здоров, расспрашивали, что ему известно о судьбах родителей, многочисленных дядьев, теток, сестер и братьев всех степеней, разбросанных, как можно было догадаться, от Пскова до Ростова и от Риги до Иркутска. Шульгин, по застарелой привычке, почти бессознательно старался произвести впечатление на Анну Ефремовну, используя приемы студенческой поры. Девушку же очевидно раздражала его большевистская экипировка. Однако после осторожно выпитых двух рюмочек ликера она раскраснелась, впервые за вечер чуть ли не через силу улыбнулась, а потом спросила Ястребова, каким образом он, столбовой дворянин и паж, оказался в столь странной компании? - Аня! - тетушка произнесла это с осуждением и предостерегающе. Корнет рассмеялся и приобнял кузину за плечи, потом извлек из нагрудного кармана гимнастерки и показал ей на ладони тускло блеснувший серебром "Орден тернового венца". Очевидно, и в красной Москве значение этого высшего знака отличия Добровольческой армии было известно, а если и нет, то Георгиевская лента не оставляла сомнений. Аня порывисто обняла брата, поцеловала его в щеку и тут же начала внешне спокойным голосом высказывать все, что накипело у нее на сердце за три минувших года. Слова этой девушки вполне могли бы соперничать со строками из дневников Зинаиды Гиппиус или воспоминаний Бунина "Окаянные дни" степенью своей ненависти к коммунистической власти и не по возрасту здравыми политическими оценками. Она высказала все, что ее так долго угнетало, не только своей сутью, но и невозможностью откровенно излить собственные чувства. Тут же ее лицо стало юным и беззащитным. В присутствии настоящих мужчин ей больше не нужно было быть сильной. Висящие на стене между двумя окнами часы с оттяжкой пробили десять. - Ну, вроде пора и честь знать, - сказал Андрей, так ничего и не ответивший на слова девушки. Он только пожалел, что не было с ними рядом Левашова. Отодвинул чайную чашку. - Мы пойдем, если позволите, а вы уж без нас, по-родственному. Ястребов пошел их проводить до флигеля. - Смотрите, Сергей, если вы уверены, что никакого риска... А то ведь подставить женщин под пули за неделю до конца... Может, нам лучше уйти все-таки? - спросил Новиков скорее для порядка. - Зря вы об этом, Андрей Дмитриевич. Меня тут все соседи помнят, и документы у нас лучше настоящих... Документы Новиков делал сам и тоже был в них совершенно уверен, но его по-прежнему томили смутные опасения, что каким-то образом чекисты могли выследить их и здесь. Впрочем, кажется, в эти годы филерская служба еще не достигла совершенства, позволяющего без часто сменяющих друг друга автомобилей и иной спецтехники провести подготовленных людей по городу из конца в конец, ничем себя не выдав. - Ладно, будь по-вашему. Только если что - никакой стрельбы. Собачка тут голосистая, тихо не войдут, а там уж будем отрываться садами и переулками. - Он потрепал по мохнатому загривку крупного шпица, с которым успел подружиться. - Тетушке оставьте заранее свой мандат - якобы для предъявления в уличный комитет или что тут у них, и накажите на допросах держаться твердо: племянник, с восемнадцатого года в Красной армии, приехал на побывку, а с кем был и почему ушел - знать не знаю... Во флигеле, состоящем из небольшой прихожей и единственной комнаты с низким дощатым потолком, Шульгин занавесил окно и лишь после этого зажег лампу типа "летучая мышь", но в корпусе из красной меди. -А что, довольно уютно. И можно наконец выспаться в настоящей постели. - Он попробовал, насколько упруга панцирная сетка на узкой железной кровати. - Терпеть не могу, когда провисает. А ты на диване устраивайся. Новиков, настраивавший рацию, молча кивнул. Он думал, что и тем еще хороша жизнь разведчика в нынешнем времени, что не нужно беспокоиться о вражеских пеленгаторах и возиться с шифрами. Берестин откликнулся минут через десять. В Харькове у него стояла мощная стационарная радиостанция, и слышно его было, как по городскому телефону. Обменялись текущими новостями, Алексей изложил внутриполитическую обстановку и положение на фронтах. - А мы тут решили с Сашкой вам изнутри подсобить, - и объяснил Берестину замысел операции, пока без подробностей. - Интересно. - Голос Алексея не выразил эмоций. Он за последний месяц полностью вжился в роль и мыслил только стратегическими категориями. - Только ведь при малейшем просчете вас там перебьют. Найдется грамотный командир, блокирует в том же Большом дворце и размолотит артиллерией. Терять им все равно нечего... - Это еще посмотрим. Если б ты нам подкрепления перебросил. Еще человек с полсотни, со средствами усиления. - Людей найду. А как? Опять с Олегом затевать дискуссии? У него помощь выпрашивать, это как у Черчилля Второй фронт... - Ты все подготовь, а мы с ним сами разберемся. Обсудили еще ряд практических моментов, Новиков передал приветы друзьям и подругам. Потом микрофон взял Шульгин. - Привет, Леша. Ты сейчас с Олегом свяжись и доложи, что мы здесь круто влипли и нуждаемся в экстренной помощи. На нас вправду ЧК охоту затеяло. Мы сами их трогать не собираемся, честно, но если до нас доберутся, поневоле такую мясорубку устроим, куда там Румате в Арканаре. - Понимаю. Попробую, но заранее знаю, что он ответит. Пусть, скажет, сматываются, пок