о в одном направлении. ~ Подумайте, Константин Васильевич, подумайте, как это может быть связано с теми полковниками? После нашей последней встречи они исчезли. Мы с ними заключили соглашение. Какую-то его часть выполнили они, какую-то я. Войну вот закончили, сами видите. Ну а теперь? Они как раз и могут меня за болвана посчитать и в совсем большой игре моей головой расплатиться... -- Да что ты споришь, шлемазл! -- От возмущения Удолин перешел на идиш. -- Уж тех-то господ я никогда и ни с кем не спутаю. Вот кто нам с тобой сейчас и нужен! Найти бы их, может быть, и спасешься еще. Только далеко они сейчас. Чувствую я их присутствие еле-еле, но чувствую, а вот в нашем мире или в надмирных сферах -- понять пока не могу... -- Скорее уж в надмирных, -- стараясь сохранять. привычный самоуверенно-насмешливый тон, ответил Агранов, хотя стало ему как-то не по себе. Угадал и это старец. -- Один из них, Александр Иванович который, убит недельки две назад. А вот про Андрея Дмитриевича, действительно, сведений не имеется... -- Убит? Выть такого не может. Что я, по-твоему, ауру живого человека от некробиотической не отличаю? Живы оба, и надо их искать... Твои же здешние друзья -- враги тебе, все до одного. Не вижу среди них верных тебе. И кровопролитие ждет Москву и Россию совершенно чудовищное. Хуже, чем в восемнадцатом году. Думай, Яша, думай.., А то давай прямо сейчас с тобой сбежим! Есть у меня под Осташковом место тайное, там отсидимся... -- Подождем еще, Константин Васильевич. Совсем плохо станет -- сбежим. Я вас не брошу. Только Агранова так просто не съешь. Зубы обломают... А вот теперь, когда прошел еще один отвратительный, сумбурный день, как-то отстоялось в голове все сказанное профессором и несказанное, а только обозначенное намеком, всерьез подумалось Агранову, а не затеяли и вправду товарищи по заговору свою собственную игру ? Лучше всего сейчас пробиться на прием к самому Троцкому и изложить все свои соображения. Но удастся ли? Он не знает ничего сверх того, что ему было доложено перед смертью Дзержинского, он с удовольствием воспользовался поводом избавиться от политических противников и просто недостаточно лояльных к нему соратников, а уж скоропостижная смерть Ильича вообще была яичком к Христову дню. Теперь он занят вопросами государственного строительства и внешней политикой, вполне доверяет (или делает вид?) своей ВЧК, буквально на днях переименованной в ГПУ. Впрочем, правильно, новая власть нуждается в новых названиях, символизирующих дальнейший прогресс и разрыв с непопулярной в массах политикой... Агранов жадно докурил папиросу, раздавят начавший тлеть мундштук в пепельнице из снарядной гильзы, снова поднял трубку, вызвал сменившего его на посту начальника секретно-политического отдела Вадима Самойлова. Уже целый час тянулась раздражающая Агранова тяомотная. какая-то невсамделишная беседа, когда стороны то начинают спорить по пустяковым вопросам, уточнять и сравнивать поступившую из разных источников информацию, то дружно соглашаются, что делать надо немедленно, только непонятно что... Якову Сауловичу все больше начинало казаться, что совещание это -- просто устроенная для него лично инсценировка, все остальные на самом деле знают нечто остающееся для него тайной и просто тянут время до назревающих важных событий, И Агранов, мрачно глядя в стол, изображая такую же, как у других, озабоченность, размышлял, не пора ли действительно смываться? А то, чего доброго, сам окажешься в хорошо знакомых подвалах, куда отправил очень и очень многих. Единственное спасение -- как можно дольше прикидываться ничего не понимающим дураком, готовым втемную выполнять чужие замыслы. Глава 18 Распахнулась дверь, и в кабинет стремительным шагом, бесшумно ступая по ковровой дорожке мягкими шевровыми сапогами с высокими, почти дамскими каблуками, вбежал Лев Давыдович, "демократический диктатор", как он сам себя начал называть в узком кругу. Ошую и одесную от него, отстав на шаг, в ногу шли непременные и неразлучные адъютанты-близнецы: бывший поручик кавалергардского полка Роман Гурский и Лев Остерман (кажется, так; представляясь, он говорил невнятно, а написанной его фамилию никто и никогда не видел), числившийся раньше по цензурному ведомству. Гурский звенел антикварными шпорами, рефлекторно прижимал к бедру левую руку, как бы придерживая отсутствующий по причине неудобства в канцелярской жизни палаш, который когда-то носил ежедневно в длинных никелированных ножнах, куда для шика был брошен серебряный двугривенный. Чтобы мелодично побрякивало. Его близнец, Остерман, чавкал по паркету литыми каучуковыми подошвами малиновых американских ботинок, а в правой руке нес кожаную папку, вызывавшую у посвященных мистический ужас. Ибо в ней хранились бумаги только двух сортов -- с приказами по ведомству о поощрении и повышении в должности или расстрельные списки. Систему в их оглашении уловить было невозможно, нередко обласканные в первых упоминались и во вторых также. На френче цвета маренго Гурского и на буклированном с искрой пиджаке Остермана одинаково мерцали кровавым рубином ордена Красного Знамени. Недоброжелатели злословили, что и номера орденов одинаковы, то ли 666, то ли 0690. Но это вряд ли. Обиженные реалиями классовой борьбы люди поговаривали, что близнецы, кроме адъютантских, исполняли при Троцком и иные функции. Хотя зачем бы это Льву Давыдовичу, имевшему двух или трех жени массу детей, впоследствии методично и целенаправленно истребленных Сталиным не только вместе с чадами и домочадцами, но даже и с самыми отдаленными единомышленниками? Разве что товарищ Троцкий -- банальный ситуационный бисексуал? Один из "братьев" был высок и белокур, другой, напротив, коренаст, присадист, скорее брюнет, чем блондин, и носил маленькие круглые очки. Считалось, что Остерман -- барон, потомок того самого канцлера Российской империи при Анне Иоанновнс, сосланного в 1741 году Елизаветой Петровной в Березов. Другие выводили его от Остерман-Толстого Александра Ивановича, графа и генерала от инфантерии, отличившегося при Бородино и Кульме. Но если это так, то становилось непонятным, отчего бароном или графом не называли Гурского? А если нет, то каким образом Гурский мог попасть в Пажеский корпус и прослужить вплоть до октябрьского переворота в полку, наиболее приближенном к особе государя? Однако если все-таки нет и генеалогия там другая, то понятнее становится, как он (они) сумели укрепиться в окружении Льва Давыдовича. На фоне столь колоритных фигур Троцкий совершенно терялся, но это входило в его замысел. Так Борис Санников, в бытность свою террористом, всегда носил черные ботинки и рыжие краги, чтобы все смотрели, изумляясь, на ноги и не запоминали лица... А сзади валила беспорядочная толпа охранников и порученцев, как на подбор длинных и тонких, не иначе как носящих под кителями (исключительно дореволюционного пошива) корсеты, с безупречными проборами и вечными издевательски-почтительными улыбочками, за которыми Агранов отчетливо различал тщательно спрятанную ненависть к коммунистам и прочему быдлу, вдруг дорвавшемуся до власти. Все они прославились своей безграничной жестокостью при расправах с теми бойцами и командирами, на которых обрушивался гнев "вождя и организатора" Красной Армии. Агранов был уверен, что таким образом абсолютно безнаказанно они проявляли свою контрреволюционную сущность. Куда ведь проще и приятнее убивать коммунистов по приказу главного коммуниста в подвалах и у железнодорожных насыпей, чем рискуя жизнью в колчаковских и деникинских пехотных непях. Адъютанты сноровисто рассыпались по кабинету, замерли у каждого окна, у высокой входной и двух маленьких, ведущих в комнату отдыха и на черную лестницу, дверей. Это никого не удивило и не насторожило, таков был отработанный за два года ритуал. -- Ну, что, товарищи, какие решения приняты? Кто на этот раз мутит воду и пытается дезорганизовать поле жение в республике? Левые, правые, эсеры монархисты! Кто? Надеюсь, у вас уже готов план действий и составлены проскрипционные списки? Я ждал три дня, думал) что и без моего вмешательства порядок будет наведен У нас что, февраль семнадцатого года? Я считаю, что каждый должен отвечать за порученное дело. Или вы Вячеслав Рудольфович, по-прежнему надеетесь, что все вопросы должны решаться на заседаниях ЦК? Отвечайте я жду, ну... Менжинский начал сбивчиво объясняться, ссылаясь на действительно сложное положение, в котором оказалась ВЧК. С одной стороны, право парторганизаций на свободу дискуссий не позволяет применить силу для пресечения собраний и митингов, может быть, действительно слишком бурно проходящих, с другой -- пока еще выясняется связь с этими собраниями стихийных беспорядков, имеющих место на улицах и вокзалах, пока еще, к счастью, бескровных. Вот как раз сейчас коллегия почти в полном составе и собралась, чтобы обменяться имею щейся информацией и окончательно согласовать позиции для доклада председателю СНК... И Муралов должен подъехать с планом введения в Москве чрезвычайного положения... Агранов смотрел на своего непосредственного на чальника и удивлялся. Неужели и он так талантливо косит под дурака? Ведь известно, что при необходимости Вячеслав Рудольфович умеет быть решительным, жесто ким до садизма, бесстрашным настолько, что в лицо называл Ленина "политическим иезуитом" и "партийным, конокрадом", и уж во всяком случае достаточно способным аналитиком, чтобы за три дня понять, что творится в сфере ответственности вверенной ему организации. Троцкий, похоже, думал так же. Издевательски сверкнув стеклами пенсне, растянул губы в улыбке. -- Понимаю вас, товарищ Менжинский, великолепно понимаю. Сочувствую даже. Очень трудно отказаться от въевшихся привычек, тем более сразу научиться самостоятельно принимать политические решения. В вину мы вам это не поставим, но и рисковать не будем. Нельзя же позволить студенту сразу делать резекцию желудка, если он еще нарывы вскрывать не научился... Я, как более опытный хирург, вам поассистирую. Вы заканчивайте свое совещание, принимайте хоть какое-нибудь решение, а потом, через полтора часа, скажем, всей коллегией приезжайте в Совнарком. Там и обсудим... Изобразив рукой общий привет, Троцкий так же стреми гельно вышел из кабинета. Подражая своему шефу, адьютанты., сурово озираясь и подчеркнуто гремя сапогами, заспешили следом. Последним, приостановившись у диери и словно бы посчитав в уме всех остающихся, многозначительно хмыкнув и приподняв бровь, удалился Остерман. И аккуратно притворил за собой створки. Как будто боясь потревожить тяжелобольного пациента. С минуту все напряженно вслушивались в затихающий топот. ~ Всем все понятно? -- нарушил молчание Менжинский. -- Тогда продолжим. Вернувшись в свой кабинет, Агранов запер дверь, сел ca стол и задумался. Дела даже хуже, чем он предполагал. Вот разве что... Он хлопнул себя ладонью по лбу. Как же это он? Вся вчерашняя и сегодняшняя суматоха так на него подействовала? Слишком вжился в избранную роль и.абыл условие своего "союза" с Новиковым? Точнее, заставил себя забыть, надеясь, что и "заклятый друг" его забудет? Благо почти месяц ни он, ни кто другой из его сот рудников не давал о себе знать. А когда поступило сообщение о гибели в бою Шульгина, не испытал ли он даже облегчения? Профессор утверждает, что "полковник" жив? А сообщение агента из Харькова, а вырезка из газеты ? Выходит, рано радовался? Или и здесь Удолин прав -- в них сейчас его единственная надежда... Только как связаться? Телефонного номера у него нет. Разве только инструкция, что в случае крайней нужды послать человека в Новодевичий монастырь и спросить Князя. Толькоко действительна ли она еще? Столько всякого успело с тех пор произойти! Агранов выругался матерно и вслух. Так его закрутили новые обязанности, такие неожиданные и непривычные перед ним одна за другой возникали задачи, что даже в голову не пришло проверить, остался ли в монастыре отряд Басманова или ушел после того , как закончился октябрьский переворот. Для чего бы им было еще оставаться? Значит, что? Позвонить в МЧК Мессингу, попросить выяснить, раз это его территория и сфера ответственности, или послать своего человека? Нет. Слишком многое сейчас стоит на карте, и неиз вестно, кому вообще можно верить. Да и время, время поджимает. Лучше сразу самому поехать. Вот бы деист вительно там оказался полковник Басманов, с ним во время Х съезда партии наладилось взаимопонимание. Только сначала нужно сделать еще одно дело. Агранов в своих предположениях был недалек от истины. Ситуацию в Москве сегодня рейдировал и направ лял занимающий аналогичный пост зампреда ГПУ Три лиссер. На одном из своих последних совещаний заговорщики, тогда еще единые в своих целях и замыслах договорились воздерживаться от стремления к высоким постам и заметному общественному положению, оставить за собой достаточно теневые должности, но позволяющие держать в руках все нити управления страной. И это было разумно, позволяло, по крайней мере внача ле, избежать соперничества, добиться укрепления "новой власти", чтобы потом спокойно делить должности, титулы и привилегии. Им тогда искренне казалось, что они смогут уподобиться "отцам-основателям" Соединенных Штатов создавшим великую державу и избавившим ее от внутренних разборок и потрясений на двести следующих лет. И, может быть, без вмешательства извне идея оригинального общественного устройства РСФСР, котоpoe можно было бы назвать "криптократией", имела шанс на реализацию. Однако не вышло. Приехал человек из Лондона, и, как писал в каком-то рассказе Аверченко, все завертелось... От Менжинского вышли порознь, договорившись через сорок минут встретиться внизу, возле автомобилей. В огромном, как спортзал, кабинете Трилиссера остались трое из членов коллегии -- он сам, Ягода и Артузов. И появился из маленькой двери четвертый -- человек невзрачной наружности, похожий на гимназического надзирателя рыжеватыми усами, дешевым пенсне и кислым выражением лица. По крайней мере так выглядел надзиратель в гимназии, где учился Артузов. Крайне неприятный был тип. -- Он действительно думает, что готовится очередной мятеж, -- удовлетворенно сказал Трилиссер. -- И запа никовал, потому что не понимает, кому и для чего он нужен. -- О ком ты, о Троцком или Менжинском? -- спросил Артузов. -- Конечно, о Менжинском, -- усмехнулся Трилиссер. -- Лев Давыдович паниковать не умеет, что для нас крайне неприятно. Поэтому придется срочно активизировать действия. Пока мы будем там трепаться, пусть все подключенные к операции "Фокус" начинают действовать в полном объеме. -- Объясните мне, -- потребовал глуповатый Ягода -- что происходит на самом деле? Мы всерьез начинаем брать власть или только пугаем Троцкого? -- На самом деле не происходит ничего. -- Начальник загранразаедки хитровато хихикнул. -- То есть некоторое брожение в кругах товарищей имеет место, коекому кажется, что их обманули, бузят сдуру не знающие, чсм^им теперь заняться, красноармейцы. Среди обывателей распространяются дурацкие слухи, к которым мы имеем некоторое отношение. Разве плохо придумано -- готов, мол. декрет об отмене высшего образования, закрытии университета и призыве всех сотрудников в армию. Я бы и то бунтовать начал... И еще, пользуясь тем, что у нас с Артуром, -- Трилиссер кивнул в сторону сидящего с невозмутимым лицом Артузова, -- имеются выходы на агентуру Агранова, мы снабжаем его выгодной нам дезинформацией... -- Но зачем все это? ~- по-прежнему не понимают Ягода, известный своей чрезмерной амбициозностью, бескультурьем и одновременно тупым упорством в достижении поставленной цели. ~- Раз мы не собираемся как-то радикально менять власть, раскачивать сейчас положение крайне рискованно. Беспорядки могут выйти из-под контроля, на улицах в самом деле завяжутся уличные бои. А мы от этого ничего не выгадаем... -- Именно для этого, -- скрипучим, весьма подходящим к его скучной внешности голосом сказал незнакомец. -- Простите, не имею чести быть знакомым? -- спроил Артузов, игнорировавший человечка, пока тот молчал. Мало ли кто и зачем мог находиться в кабинете Трилиссера. Но раз он вмешался в серьезную беседу, следует УТОЧНИТЬ позиции. -- Господин Подгурский, -- представил гостя хозяин кабинета. -- В прошлом -- товарищ начальника департамента царского министерства иностранных дел. Сегод ня -- руководитель нашей резидентуры в Англии. Тот человек, о котором я вам уже говорил. Осуществляет связь с зарубежными друзьями, Артузов молча кивнул. -- Ни правительство, ни военное командование, ни ваш друг Агранов не имеют представления, какими силами располагают "заговорщики" и какие цели преследуют, -- продолжил свою речь Подгурский. -- Умело подогревая беспорядки, мы дождемся, пока у кого-нибудь не выдержат нервы. Прольется кровь. Властям придется действовать решительно. Беспорядки вдобавок вызовут раскол и раздоры в ближнем окружении Троцкого. Там нет единого мнения в оценке событий. Когда начнутся уличные бои, несогласованность и глупое соперничество среди партийного и военного руководства достигнут предела... В подобном положении тот, кто проявит больше хладнокровия, решительности и твердости, справится с беспорядками и может рассчитывать на крупный куш. -- И все же -- что дальше? Вы хотите только попугать нынешнюю власть бесчинствами толпы? Или заставить Троцкого собственными руками разогнать своих не справившихся с делом сторонников? А кто от этого выиграет? -- Артузов вдруг увидел, что его слова не очень нравятся собеседникам, и уточнял; -- Я не вдаюсь сейчас в идейные и моральные оценки акции, меня интересует только техническая сторона. -- Нет. Нынешняя власть мае вполне устраивает. Нам нужны именно беспорядки. Погромы. Убийства иностранных представителей, в первую очередь врангелевских... Артузов, кажется, понял. --Вы что, хотите спровоцировать возобновлениевойны с белыми? Но для чего? Республика сейчас воевать не может. Разве следующим летом,.. И вообще, что значит ~ мы? Это кто? Мы, в моем понимании, это Михаил, Генрих, я, Агранов тоже... Со мной лично никто ничего не обсуждал. Объяснись, пожалуйста, -- обратился Артузов к Трилиссеру. -- Объяснимся позже. Положись на меня, не прогадаешь. Сейчас нужно довести дело до конца. А чтобы ты не переживал слишком, скажу, что войны не будет. Как только белые предъявят республике ультиматум, хоть какой-нибудь, вмешаются наши друзья. -- Тебе что жалко белых? -- вмешаются Ягода. Трилиссер жестом велел ему молчать. -- Это будет нечто вроде повторения августа четырнадцатого года... Улавливаешь? -- Мне помнится, август четырнадцатого года закончился плохо и для Сербии, и для России, и для Австрии с Германией... -- Кроме названных вами, там были и другие участники-. -- почти без интонаций сказал Подгурский. Ну, если так... -- развел руками Артузов. Глава 19 Со своим предложением вызвать из монастыря дополнительные силы Рудников опоздал буквально на полчаса. Он успел переговорить по рации с дежурным офицером (сам Басманов был где-то в городе), передал ему распоряжение немедленно выслать на Гоголевский два отделения с полным боевым снаряжением и спустился на первый этаж. Двое офицеров дежурили у парадной двери изнутри, еще один наблюдал с чердака за двором и прилегающими кварталами, а четвертого он послал на ищу -- следить за обстановкой от Волхонки до Арбата. Штабс-капитан не сумел объяснить Ларисе причину пюей тревоги, просто он воспринимают нынешнюю Москву как глубокий вражеский тыл и, несмотря на то, что и главно его группа действовала вместе с чекистами Агранова, поверить в перерождение большевиков не мог. Постоянно ждал от них какой-нибудь пакости. Слишком специфический опыт приобрел он в годы гражданской войины и не допускал для себя возможности мирного сосуществования в ближайшие годы. Может быть, когданибудь позже... Рудников вышел на крыльцо, с удовольствием вдохнул холодный сырой воздух. Температура на улице быстро падала, может быть. скоро пойдет снег. Пора бы, неестественно долго тянется то дождливая, то сухая и солнечная осень... Где-то в центре хлопнуло несколько винтовочных выфелов. Вразнобой и. кажется, в разных местах. Штабскапитан насторожился. Далеко справа в перспективе бульвара, со стороны храма Христа Спасителя, появился грузовик. За ним еще один. Рейнджеры Басманова? Рудников прищурился, козырьком поднес ладонь ко лбу. Рановато вроде бы. Даже если немедленно бросились выполнять приказ, за пятнадцать минут не успеть... На всякий случай штабс-капитан сделал отмашку своему офицеру, не спеша идущему по противоположной стороне бульвара от памятника Гоголю. Тот заметил сигнал, понял, присел на скамейку, начал прикуривать, не сводя глаз с командира. Жестом Рудников приказал ему наблюдать и без крайней необходимости не вмешиваться. А сам отодвинулся в глубину крыльца, прячась за массивным опорным столбом. Машины остановились, с первой начали спрыгивать на мостовую разномастно одетые люди, вооруженные по преимуществу короткими винтовками без штыков. Издали Рудников не разобрал, австрийскими или японскими. Их оказалось довольно много -- десятка полтора. Еще пару секунд он надеялся, что это не по их душу, может, просто, сбор по тревоге какого-нибудь рабочего отряда. В соседнем квартале располагался клуб профсоюза типографских рабочих. Однако тут же все стало ясно. Люди развернулись в цепь, часть заняла позицию за деревьями и фонарными столбами, а человек семь медленно двинулись к дому. Рудников вытащил "кольт". В обойме всего семь патронов, зато убойное действие изумительное. Теперь главное -- выиграть время. Минут десять. -- Эй, там, стоять! -- крикнул он из своего укрытия. -- Здесь официальное представительство. Под защитой мандата Совнаркома. Кто такие и что вам нужно? Люди на мгновение замешкались. Скорее просто от неожиданности, а не потому, что слова показались им убедительными. -- У нас ордер на обыск здания, -- отозвался наконец кто-то из заднего ряда. -- Один с ордером и без оружия -- ко мне. Остальные -- на месте. -- Рудников надеялся, что Лариса Юрьевна из своей комнаты услышит его голос и поторопит подмогу. Или позвонит по телефону своим приятелям в ЧК или в ЦК. Капитан каблуком ударил в дверь за спиной. Она мгновенно приоткрылась. Его маневр заметили, из-за деревьев ударил нестройный залп. В полотнище двери с глухим чмоканьем вонзилась несколько пуль, одна срикошетила от мраморной облицовки крыльца с тоскливым воем. Все стало ясно. Началось... Рудников присел, трижды выстрелил навскидку и с удивительным для его массивного тела проворством отпрыгнул в вестибюль. Еще несколько пуль ударило в днсрь, но толстые дубовые плахи выдержали. -- Наверх! -- скомандовал капитан охранникам. -- И беглый огонь! На поражение! Вчетвером в особняке с толстыми каменными стенами продержаться можно довольно долго, если нападающие не подберутся вплотную к окнам и не забросают защитников гранатами. Сам Рудников решил на этот случай остаться внизу. Кроме пистолета с четырьмя патронами и еще одной заII.юной обоймой, он мог рассчитывать на оставленный дежурным офицером "АКСУ" с двойным обмотанным черной изоляционной лентой магазином. Боеприпасов в доме было много, но в подвале. Запоздало обругав себя за непредусмотрительность, капитан перебежал к угловому окну, осторожно выглянул. Серия коротких автоматных очередей со второго этажа заставила нападающих залечь. Пули высекали из булыжника тусклые синие искры. Трое или четверо были убиты сразу, остальные торопливо отползали, прячась за деревьями и гранитным бордюром, отвечали торопливыми, почти неприцельными выстрелами. Бой начинал приобретать затяжной характер. Очевидно, эти люди рассчитывали на полную внезапность и численное превосходство, не догадались сначала выяснить силы и огневые средства защитников особняка. "Какие кретины! -- подумал Рудников. --Да я же вас перещелкаю, как вальдшнепов на тяге". -- Эй, ребята, через минуту -- шквальный огонь из всех стволов!.. -- скомандовал он на второй этаж и тут же увидел, что Лариса Юрьевна с тяжелой винтовкой непривычных очертаний сбегает вниз по лестнице. -- Да вы что это выдумали! -- закричал он, представив, что достаточно шальной пули в окно -- и все. Ни бронежилета, ни каски на женщине не было. -- На пол, немедленно, стреляют же! -- Не видала я, как стреляют, -- презрительно фыркнула Лариса, останавливаясь в простенке. -- Может, и видели, -- отозвался Рудников, злясь оттого, что вынужден препираться с дамочкой вместо того, чтобы заниматься делом. -- Только я за вашу жизнь головой отвечаю, и нет сейчас необходимости еще и вам подставляться. Сядьте на пол хотя бы, Лариса Юрьевна, перешел он на просительный тон. Лариса послушалась. -- А если хотите помочь, поднимитесь наверх и наблюдайте через окошко чулана за задним двором. Могут они оттуда зайти. Пожалуйста, Лариса Юрьевна, я вас очень прошу, а то мне сейчас вылазку делать, а тыл у нас открыт... Рудников взглянул на ручные часы, кошкой, а вернее, разъяренным медведем-гризли мотнулся к дальнему окну вестибюля. С крыши в точно назначенный срок загремели автоматы, и тут же капитан распахнул створки, перекатился через подоконник и, никем не замеченный, распластался в овальном бетонном водостоке. ...Агранов мчался на своем автомобиле по Плющихе. Он только что успел доложить по телефону Троцкому, что не сможет прибыть к нему вместе с остальными членами коллегии, намекнул, что располагает крайне важной информацией, которая расходится с той, которую ему будет докладывать Менжинский. И попросил санкций на самостоятельные действия. -- Хорошо, Яков, -- после короткой паузы ответил Троцкий. -- Мне кажется, я понимаю. Действуй. Помнишь, с чего началась политическая карьера Наполеона в Париже? Возможно, твои шансы не хуже. ~- Только я очень прогну вас, Лев Давыдович, немедленно прикажите Муратову выслать хотя бы две роты во главе с абсолютно верными лично ему командирами к заднему фасаду Манежа, Пусть станут там, допустим, через час, ждут только меня и будут готовы исполнять исключительно мои команды. Пароль ~ Бонапарт. В трубке коротко хохотнули. -- Думаешь, двух рот хватит? -- На первый случай, Лев Давыдович, если это будут полностью укомплектованные и пггатно вооруженные роты. А вы усильте охрану Кремля, закройте все ворота и вышлите караул на стены. Как будто нашествия Батыя ждете, -- позволил он себе слегка пошутить. -- Если будет нужно, я запрошу дополнительной помощи. И имейте в виду, не доверяйте сегодня больше никому... Из наших. -- А тебе, Яков? Агранов помешкал с ответом. Наконец нашелся: -- Пока я по эту сторону кремлевских стен, наверное, можно. Что дальше -- обстановка покажет... Агранов сделал свой выбор. После короткой встречи с Вадимом он, как ему казалось, понял главное: вся эта заварушка затеяна затем, чтобы окончательно завершить передел оказавшихся в руках ВЧК гигантских финансовых средств, накопленных в тайных хранилищах на теретории России и в зарубежных банках. Несколько сотен миллионов золотых рублей были изъяты за три года у "эксплуататоров", и большая их часть контролировалась лишь несколькими лицами; самим Дзержинским, Менжинским, Трилиссером, Бокием, может быть, еще и Артузовым. Ягода к святым тайнам вряд ли был допущен, и сейчас выходило так -- товарищи разуверились в возможности спокойно жить и пользоваться этими деньгами здесь. Боятся; что либо найдутся другие, которые сумеют опять, либо просто события пойдут таким образом, что придется уносить ноги, не думая о чемоданах. Вот они и решили опередить события. Агранов допускал, что во паве всего стоит Глеб Бокий, что он и решил избавиться от коллег, имеющих собственные хранилища или свои счета в западных банках. Троцкий, безусловно, не в их лагере. Добившись высшей власти, он думает не о том. как "схватить и сбежать", а о своем месте в новейшей истории. Но так или иначе драка начинается жестокая. И у него появляется свой шанс. До сих пор он занимался другими делами, непосредственно не связанными финансами, но кое-какая информаиция есть и у него. по крайней мере он знает, с кого можно спросить. А уж там... Автомобиль остановился у ворот монастыря. Шофер по команде анова часто и требовательно засигналил. Рудников не зря проходил почти два месяца изнурительные тренировки на полигоне под руководством Шульгина и сержантов-инструкторов, а во время короткого отдыха смотрел великолепные цветные фильмы о схватках рейнджеров и "зеленых беретов" с вьетнамскими партизанами и арабскими террористами. Он знал, что ему делать сейчас. Прежде всего -- не спешить. Машины с десантной группой наверняка уже мчатся сюда и будут на месте максимум через пятнадцать-двадцать минут. Значит, главное -- не торопиться. Его маневра никто не заметил, все внимание нападающих отвлечено экономным, но непрерывным огнем четырех стволов с чердака из верхних окон. Короткие очереди вряд ли могут поразить противника, укрывшегося за деревьями, каменным парапетом бульвара, афишными тумбами. Однако свою задачу они выполняют: несколько трупов, темными грудами лежащих на мостовой, и бессвязно что-то выкрикивающий, надсадно стонущий раненый, которого никто не рискует вытащить, наверняка отобьют охоту вскоре повторить атаку. Отдаленная стрельба доносилась из центра и, судя по звукам, распространялась от Арбатской площади к Кремлю и дальше в Замоскворечье. Похоже, заварушка в городе разворачивалась всерьез. Рудникова это радовало. Раз в Москве почти нет наших, значит, красные бьют друг друга. Он по-пластунски отполз метров на тридцать назад, приподнял голову, убедился, что нападающим его уже не увидеть, стремительно перекатился на другую сторону бульвара. Теперь он оказался в тылу у неприятеля. Оставалось выяснить, где сейчас находится и что делает поручик Татаров. В туманных сумерках сигнала ему, конечно, подать не удастся, но капитан надеялся, что, когда он начнет действовать, тот поддержит его огнем. Так где же Басманов и его люди, однако? Басманова, к сожалению, в монастыре не оказалось. Но дежурный офицер помнил Агранова по октябрьским событиям, когда они вместе захватывали Большой театр, да и пароль гость назвал правильный. Чекист появился не в самый подходящий момент, штурмовая группа как раз начинала посадку в три открытых "Доджа" -- других машин у них не имелось, -- поэтому с оружием, в тяжелых бронежилетах, обвешанные снаряжением, в каждый автомобиль могло поместиться едва по семь-восемь человек. Дежурный по тону Рудникова не понял, какова срочность вызова, поэтому офицеры рассаживались по машинам, не слишком торопясь, с шуточками, как при выезде на обычное патрулирование. Агранов, не сообщая главного, да он пока и сам не знал, в чем это главное заключается, попытался объяснить офицеру в пятнистой серо-черной куртке, весьма удобной для действий в вечернем городе, что ожидаются серьезные беспорядки, способные в результате привести к очередной смене власти и возобновлению гражданской войны, и что искренние сторонники мира и согласия крайне нуждаются в помощи господ офицеров, которые уже внесли определенный вклад... Офицер слушал чекиста без особого интереса. Ему, как и Рудникову, чужды были проблемы большой политики , и он тоже с интересом понаблюдал бы за разборками в стане врага. Из гимназического курса он кое-что помнил о Французской революции и считал, что, когда революционеры начинают убивать друг друга, это быстрее приводит к восстановлению нормального государственного порядка. -- Знаете, товарищ, -- ответил наконец он, растирая подошвой окурок, -- зря вы мне все это рассказываете. Я имею сейчас другой приказ и буду выполнять именно его. А о высоких материях вы с полковником побеседуете... -- Да где же я его буду сейчас искать? "~ чуть не в отчаянии воскликнул Агранов. Офицер пожал плечами. И, уже садясь в машину, бросил через плечо: -- Если хотите, езжайте за нами. Там есть кому вас выслушать... Рудников еще раз взглянул на часы, выругался беззвучно и поднял автомат. Сколько можно ждать, в концето концов? Глядишь, к красным подкрепление раньше подоспеет. Темнеющие в тумане фигуры виднелись расплывчато, зато позиция у капитана была замечательная. Он откинул металлический приклад, вжал его затыльник в плечо и выпустил первую прицельную очередь. Рудников любил убивать. Вернее, он любил стрелять и попадать во врагов, как другим нравится стендовая стрельба или утиная охота. Чувство это пришло к нему постепенно. До конца пятнадцатого года тогдашний Рудников, способный и в меру настырный молодой человек, удовлетворял свою любовь к сильным ощущениям, работая репортером уголовной хроники, а когда подошло время и ему призываться в действующую армию, решил, что кормить вшей в окопах наравне с деревенскими ваньками и митьками ему, человеку образованному, как бы и не пристало. И он подал прошение о зачислении в Отдельные гардемаринские классы. Все-таки учиться два года, а после выпуска надеть белый кителек с золотыми погонами, а не грубую рыжую шинель. С классами что-то не заладилось; или морских офицеров на тот момент имелся избыток, или просто не понравился Виктор Рудников своим обличьем воинскому начальнику. Однако и вольноопределяющимся он тоже не стал, а направился в школу прапорщиков обучаться премудростям кавалерийской науки. Через полгода приколол по звездочке на каждый погон и отбыл с маршевым эскадроном на Кавказский фронт. Попал он в конную разведку драгунского полка, только вместо лихих атак и рейдов служба ему выпала совсем другая. Во время осады Карса, где коннице негде было разгуляться, двадцатитрехлетний прапорщик нашел себя совсем в другом качестве. Любившие его за простоту нрава и умение рассказывать занимательные истории из жизни воровского мира, драгуны как-то подарили ему трофейную винтовку "ли-энфильд" с оптическим прицелом. За первый десяток турок Рудников получил "Анну" четвертой степени и красный темляк на шашку, за второй -- "Владимира" и звездочки подпоручика. Стрелял он аккуратно и точно, убедившись в своем мастерстве, не столько даже убивал, как старался грамотно ранить -- в живот, в бедро, в колено. И греха на душу не брал, и возни противнику в зимних горах с раненым в десять раз больше, чем с убитым. Летом семнадцатого, уже в Трапезунде, он стал поручиком, и главнокомандующий Кавказской армией великий князь Николай Николаевич приколол ему на китель заветный георгиевский крестик с белой эмалью. Впереди мерещились скалы Босфора и капитанские погоны. Почему и воспринял он октябрьский переворот как личное оскорбление. Дальше понятно -- в поезде со своими драгунами до Ростова, Первый Кубанский поход с Корниловым и Алексеевым. Его профессия снайпера здесь не годилась, потому что маневренная гражданская война значительно отличается от позиционной и не дает времени тщательно целиться, Рудникову пришлось перейти на службу в контрразведку, где он два года в меру сил отвечал на красный террор белым террором, пока не оказался как-то совсем неожиданно в Стамбуле в качестве эмигранта. Еще через три месяца его взял к себе в отряд капитан Басманов. "АКСУ" не "ли-энфильд", но и расстояние до цели здесь было не верста, а два десятка метров. Не расстреляв даже первого магазина. Рудников положил насмерть человек пять-шесть, а возможно, и больше. Ему немножко смешно было наблюдать, как неуклюжие вояки, двигаясь. словно водолазы на глубине, пытались повернуть в его сторону свои никчемные винтовки. За время, что требовалось красноармейцу, чтобы просто передернуть затвор, он успевал короткими бросками то отскочить за дерево, то через тротуар, в глубокую нишу калитки, врезанную в желтый каменный забор, выстрелить от бедра навскидку, стремительно сменить рожок и дать еще пару убийственных очередей. Да тут и поручик Татаров сообразил наконец, что пришло его время, из грамотно выбранного укрытия открыл редкий, но точный огонь из своего "стечкина". Разгром, что называется, был полный. Не забыв за азартной огневой работой и о других своих обязанностях, капитан увидел, как метнулся, пригибаясь, к своему грузовику человек в блестящей от туманной мороси кожанке, с наганом в руке. Начальник, значит. Над ухом Рудникова свистнуло несколько пуль сразу, но он не обратил внимания. Оттолкнулся плечом от решетчатог телеграфного столба, возник внезапно на пути берущего, отбил прикладом вскинувшийся навстречу револьверный ствол и со всей классовой ненавистью ударил противника тяжелым, как кистень, кулаком в ухо. 'Попросту, без всяких экзотических изысков. Перехватил падающего за руку, резко рванул с поворотом. Отчетливо хрустнул плечевой сустав. И только уже подмяв под себя языка", услышал характерный звук ревущих на предельных оборотах "доджевских" моторов. Агранову с трудом удалось убедить Рудникова пока не выходить со своими людьми за пределы Арбатской площади. Распаленный боем капитан рвался немедленно тойтись по центру города "огненной метлой", как он выразился, и показать, кто здесь настоящий хозяин. Ему это определенно бы удалось, чекист уже видел белых рейнджеров в деле. Но такая акция могла спутать все его далеко идущие планы. -- Мы вас сделаем комендантом Москвы, господин капитан, -- уговаривают он Рудникова, -- только нужно подождать, совсем немного. И разыщите наконец своего полковника, как без его приказа принимать столь ответственные решения?.. В итоге сошлись на том, что офицерские патрули перекроют пока лишь входы на бульвар с обоих его концов и через ближайшие переулки. Убитых побросали в кузова грузовиков, на которых они приехали, немногочисленных пленных загнали в подвал. Пока внизу наводили порядок, заколачивали листами фанеры и досками выбитые зеркальные стекла, на втором этаже в столовой Агранов с Рудниковым приступили к допросу пленного командира. Он уже пришел в себя после нокаута, сидел, скособочившись. на диване, шипел и постанывал, придерживал левой рукой сломанное правое плечо, Лариса вколола ему шприц-тюбик промедола, и искаженное болевым шоком лицо чекиста медленно порозовело. -- О, так тут все свои! -- воскликнул Агранов, присмотревшись. Он напряг память и вспомнил фамилию комиссара оперполка ВЧК. -- Товарищ Аболиньш! Какого черта вы устроили этот цирк? Дожили -- зампредседателя коллегии пытаются арестовать будто какого-то бандита! Вы что, вообразили себя вторым Поповым? Левоэсеровский мятеж повторить вздумали? Аболиньш смотрел на Агранова в полном обалдении. Момента его приезда он помнить не мог, потеряв сознание, и вообразил, будто тот находился в особняке с самого начала. А репутация первого заместителя Менжинского была известна всем и то, что ссориться с ним весьма опасно, -- тоже. -- Товарищ Агранов! -- попытался он вскочить с дивана. -- Откуда мне было знать? Я получил приказ непосредственно товарища Ягоды. Занять этот дом, задержать и доставить к нам всех лиц, здесь находящихся. Мы даже не успели войти, как по нам стали стрелять из пулеметов... -- Покажите ордер. Кем он подписан? -- Нет ордера, -- сник комиссар. -- Товарищ Ягода сказал, что некогда бумажк