вившиеся им гражданские пароходы. Снова возвращались, чтобы не оставлять без присмотра набирающего силу Врангеля, и в конце концов бросили его и армию на произвол судьбы, отказавшись принять доведенных до отчаяния людей на свои просторные палубы и подписав тем самым смертный приговор десяткам тысяч. Та гигантская боевая мошь. что представляли собой пять сверхдредноутов, была в этой экспедиции совершенно не нужна. Каждый из линкоров был намного сильнее единственного боеспособного корабля Черноморского флота, легкобронированного и до предела изношенного в походах и боях "Генерала Алексеева^ (он же -- "Императрица Екатерина Великая"). Но Сеймур решил еще раз показать всему миру, что с Британией не шутят. Окончательно унизить возомнивших о себе русских, под дулами пушек увести из Севастополя "Валгаллу", если потребуется -- разоружить последний черноморский линкор и береговые батареи. А на обратном пути в отместку Мустафе Кемалю разгромить Зонгуллакский порт. Ну и заодно потренировать в приближенных к боевым условиях экипажи. За последнее время на флот пришло слишком много не заставшей войну молодежи. Воронцов вышел в море на "Валгалле". Бестактно было бы мешать Колчаку своим присутствием на мостике и в боевой рубке "Алексеева". Тем более что у него была и своя задача. А план предстоящего боя они отработали со всей возможной тщательностью, Дмитрий буквально заклинал адмирала не поддаваться эмоциям, не отступать от диспозиции ни на шаг, сколь бы заманчивыми ни казались могущие возникнуть по ходу дела варианты. Ну и еще он полагался на постоянную связь, которую должен был поддерживать по радио откомандированный на эскадру мичман Белли. Подробнейший инструктаж получили командиры и старшие артиллеристы линкора и трех броненосцев, с которыми Воронцов лично провел два десятка занятий на тренажерах и несколько учений с боевой стрельбой. Конечно, невозможно исключить форс-мажоры и неизбежные на море случайности, но в целом Воронцов считал, что большего сделать уже невозможно. Локаторы "Валгаллы" показали, что британская эскадра в строю кильватера идет пятнадцатиузловым экономичным ходом и, сохраняя прежний курс, через полтора часа окажется в расчетной точке. Отряд Колчака крейсировал на две мили южнее границы двенадцатимильной зоны. Головным -- "Генерал Алексеев", за ним "Евстафий", "Иоанн", "Пантелеймон". Эсминцы "Гневный", "Пылкий", "Дерзкий", "Беспокойный" держались в десяти кабельтовых мористее. Сама "Валгалла", слегка подрабатывая машинами, лежала в дрейфе пятью милями к осту. Компьютерный планшет в реальном масштабе времени воспроизводил всю оперативную обстановку. На четырех полутораметровых экранах последовательно, слева направо, крупным планом Воронцов и Шульгин могли видеть отдельно русскую и английскую эскадры, картину, передаваемую телекамерами кругового обзора с клотика флагманского линкора Колчака, и внутренний вид боевой рубки "Алексеева". В случае чего можно будет вовремя заметить, если что пойдет не так, и успеть вмешаться. -- Как в народной сказочке, ~ усмехнулся Шульгин, впрочем, несколько нервно: -- "Высоко сижу, далеко гляжу, не садись на пенек, не ешь пирожок..." -- Я бы предпочел, чтобы такая же картинка шла и из сеймуровской рубки, -- не поддержал шутки Воронцов. -- Знал бы прикуп, жил бы в Сочи... ~ Как там твои орлы, не мандражат? -- сменил тему Дмитрий, не отрывая глаз от левого экрана и пристально вглядываясь в изображение идущего головным "Эмиерора". Что-то ему там не нравилось. -- Видишь? -- ткнул он пальцем в район единственной трехногой мачты линкора. -- Вижу. И раньше видел. Ничего страшного. Я специально Губанова инструктировал, чтобы как минимум парочку фугасок именно сюда положил. -- Хорошо, если так. А то, может, передумаешь? И так справимся. -- Передумать никогда не поздно. По обстановке решать будем. А орлы нормально, в полном порядке. Знают, на что идут... -- Они-то знают, а тебе зачем? Шансов в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. И было бы ради чего... Шульгин, презрительно скривив губы, раскурил сигару. -- Я как Раскольников. Страсть мне выяснить хочется, тварь я дрожащая или право имею? -- Взрослый мужик, а дурак дураком. Возьми вон лучше, в рулетку сыграй, -- кивнул он на Сашкину пистолетную кобуру. -- И быстрее будет, и дешевле. -- Слушай, Дим, не дергай ты меня понапрасну. Вот сделаю я это, и тогда все. Никаких вопросов не останется вроде тех, что Колчак тебе и мы сами друг другу сто раз задавали. Пойду я лучше переодеваться... -- Дело хозяйское. Только поверь мне -- ничего ты этим не прояснишь и не докажешь. Ни себе, ни другим. И Наполеон, и Гитлер сколько раз на фронте жизнью рисковали и что из этого?.. Сегодня адмирал Сеймур, сам не подозревая об этом, собирался внедрить в международное право совершенно новый и плодотворный принцип -- война без ее объявления таковой. Принцип, получивший развитие в следующие десятилетия и обретший новое имя -- вооруженный конфликт. Удачное изобретение. Можно угробить в боях сотни тысяч человек, а потом объявить это недоразумением или провокацией. Сколько их потом было: КВЖД, Хасан, Халхин-Гол, испанские события 1936-1939 годов и бесчисленные операции второй половины века, Ливан, например, или Фолкленды... Но адмирал Сеймур вздумал быть первым. И вот наконец он увидел в стереотрубу, окуляры которой любезно повернул к нему командир "Эмперора", бледно-голубые на фоне синего неба силуэты русских кораблей. Адмирал наизусть знал боевой состав любого флота мира, тут он был профессионалом, и обернулся к своим штабистам с несколько даже удивленным видом. В английском языке отсутствуют аналоги русской ненормативной лексики, но если бы удаетесь адекватно переложить тон и смысл слов Сеймура, то получилось бы примерно то же самое. -- Вы только посмотрите, джентльмены, позади "Екатерины" тащатся их старые жестянки, "Евстафий" и прочие. Он их что, на буксире за собой ведет? -- Очень похоже, ваше лордство. Обратите внимание, над трубами нет дыма... -- почтительно согласился ближайший флаг-офицер. -- Я ожидал чего угодно. Что они по опыту Крымской войны вздумают загородить фарватер старыми кораблями, что под прикрытием минных полей попытаются затеять переговоры. Но выходить в море... Флотом у них командует сумасшедший. Если это действительно воскресший из мертвых Колчак, лучше бы ему оставаться покойником.., -- Какие будут приказания, адмирал? -- Какие теперь могут быть приказания! Мы входим на севастопольский рейд и посылаем на берег парламентера... Вахтенный лейтенант почтительно повернулся к Сеймуру, отводя от глаз бинокль. -- К нам приближается русский дестройер (по тогдашней классификации, эскадренный миноносец, у которого артиллерийское вооружение преобладает над торпедным). Вахтенному, как всякому нормальному лейтенанту, было интересно все. Он не успел к прошлой войне и сожалел об этом. но сейчас ему посчастливилось попасть Б самое начало новой. Ок видел вокруг чужое море и чужие корабли, зная при этом, что никто на всем свете не в состоянии противостоять британской морской мощи. Ну что вот этот миноносец, на что он рассчитывает, сигналя своим фонарем сильнейшей сегодня эскадре в мире? Вспышки "ратьера" были отчетливо видны даже на фоне сверкающего под весенним солнцем неба. -- "Вы приближаетесь к территориальным водам России. Прошу сообщить ваши намерения и имеете ли вы согласие соответствующих властей на посещение Севастополя н иных русских портов?" -- прочитал сигнал лейтенант. -- Не отвечать, -- коротко бросил Сеймур в окружающую его почтительную пустоту. -- Он пишет еще: "В случае неподтверждения разрешения на посещение русских территориальных вод и портов имею сообщить, что морские силы России примут меры к пресечению нарушения суверенных прав". -- Не отвечать, -- повторил лорд Сеймур. "Беспокойный", сблизившись с головным линкором Британии на десять кабельтовых, переложил руль на правый борт и начал подрезать нос "Эмперору". С верхнего мостика было хорошо видно, что его трехтрубные торпедные аппараты расчехлены и возле них шевелятся матросы, очевидно, готовясь к залпу. -- Боюсь, господин адмирал, что если они сейчас веером сбросят свои девять торпед, то мы не успеем увернуться, ~ стараясь быть невозмутимо вежливым, сказал командир линкора. Он, в отличие от своего лейтенанта, повоевать успел, причем боевое крещение принял на "Галатее", командуя вторым отрядом легких сил Гарвича, столь блестяще проявившим себя в бою у Доггер-банки. -- Чепуха. Они на это никогда не решатся. Наблюдайте за их броненосцами. Что они думают делать, по-вашему? -- Головной линкор русских ложится на курс сближения. Дистанция семьдесят кабельтовых. В случае торпедной атаки он может поддержать свой эсминец достаточно прицельным огнем. А русские стрелять умеют Капитан не добавил: "намного лучше нас", хотя опыт войны показал, что эффективность стрельбы английских кораблей при Доггер-банке составила один процент попаданий, в Ютландском сражении -- немногим более двух процентов, а броненосного отряда Черноморского флота в бою у мыса Сарыч -- более двадцати процентов. -- Чепуха! То, о чем вы говорили, было семь лет назад. Сейчас там просто некому уметь... Дайте предупредительный выстрел из носового каземата по курсу дестройера. В это время "Генерал Алексеев" начал поворот к норду, одновременно обозначая намерение возвращаться в Севастополь и выходя на пересечение курса британского отряда. 152-миллиметровый снаряд левого бакового орудия "Эмперора", сопровождаемый верещанием сорванных направляющих поясков, пошел к "Беспокойному". Первый выстрел сражения, знаменующего наступление новой эры, был сделан. Вообще двадцатый век прославился отчего-то именно выстрелами, которые резко меняли ход истории. Торпедные выстрелы японских эсминцев на рейде Порт-Артура, выстрел Гаврилы Принципа, выстрел "Авроры", выстрелы эсэсовцев Науйокса в Гляйвице, выстрел неизвестной пушки в Майниле, начавший советско-финскую войну... Можно вспомнить и другие. Но вот этот был по-своему особенный. "Беспокойный", своевременно (движение ствола боковой шестидюймовки) увидев сорвавшееся с левого среза английского линкора белое облачко, резко положил руль влево и включил машины враздрой: правая -- полный вперед, левая -- полный назад. Поэтому снаряд вспенил высокий фонтан далеко в стороне. "Ваш курс ведет к опасности!" -- мигнул на прощание англичанам его сигнальный фонарь. -- Вот и все, -- удовлетворенно буркнул в снежнобелую бороду адмирал Сеймур. -- Наполеон был прав: Бог на стороне больших батальонов. Сейчас они начнут отход под прикрытие береговых батарей. Однако я все равно не понимаю, зачем они вытащили в море свои никчемные старые броненосцы? "Не понимаешь -- остерегись", -- хотел ответить на его вопрос командир линкора, но промолчал. Пока старший начальник на мостике и руководит операцией, с ним спорить не стоит. Конечно, по уставу можно потребовать разъяснений о границах полномочий, только зачем? Сеймур тоже. как оказалось, испытывал смутные опасения. -- Примите левее, -- приказал он командиру. -- Пристройтесь в кильватер русским. Вдруг они наводят нас на минные поля? В этот момент кормовая башня "Пантелеймона" окуталась облаком дыма. Был бы адмирал Сеймур русским флотоводцем, он непременно воскликнул бы нечто более подходящее для изображения на заборе, чем в исторических хрониках. Два двенадцатидюймовых снаряда легли перед носом "Эмперора" очень близким накрытием. Строго говоря, при тогдашних несовершенных дальномерах и прицелах это можно было считать и попаданием. Теперь тактика требовала перехода на поражение беглым огнем из всех стволов эскадры. -- Боевая тревога, сэр? -- спросил командир линкора. До сего момента отряд шел по-походному: башни в диаметральной плоскости, пушки не заряжены и даже не задраены водонепроницаемые переборки. -- Да, черт возьми! Боевая тревога! И пусть начинают молиться своему Богу. Адмирал Сеймур упустил свой единственный шанс. Еще только что он мог бы остаться в истории как заслуженный английский флотоводец, пусть и допустивший небольшую тактическую или политическую ошибку, не сумевший довести до конца определенное предприятие. Но это сохранилось бы только в адмиралтейских рапортах и малотиражных исторических трудах, не интересных никому, кроме специалистов. Однако адмирал решил иначе. Не поняв, что противник специально вынуждает его на безусловный акт агрессии, Сеймур скомандовал: -- Залп! Положение английского отряда для открытия огня было самое невыгодное. Действительно великолепные, рационально-красивые английские линкоры с пятью расположенными линейно-возвышенно башнями 343-миллиметровых орудий, с двадцатиметровой пирамидой боевых и штурманских рубок в основании титанической трехногой мачты, на которой размещались самые в то время совершенные командно-дальномерные посты и приборы управления огнем, при таком построении, имея на эскадре пятьдесят орудий главного калибра, смогли ответить на залп "Пантелеймона" всего лишь из четырех стволов двух баковых орудий "Эмперора". А броненосная бригада Черноморского флота могла стрелять по англичанам из двадцати четырех стволов только двенадцатидюймовых плюс из более чем сорока пушек калибром 203,152,130 миллиметров. Даже один из восьмисоткилограммовых снарядов "Эмперора" при удачном попадании мог вывести из строя старый броненосец (Ленин назвал его когда-то "непобежденной территорией революции"). Однако легли все четыре снаряда с огромным недолетом. Таблицы стрельбы всегда учитывают три фактора: расстояние до цели, угол, под которым она перемещается, и ее предполагаемую скорость. Вот в третьем параметре англичане и ошиблись. Скорость отряда была определена как четырнадцатиузловая, на самом же деле русские линкоры уже шли на двадцати. И в результате громадные всплески поднялись на гофрированной черно-синей поверхности моря совершенно напрасно. Вот тут адмирал Сеймур и произнес историческую фразу: "Я не намерен связывать себя движением в ту сторону, куда меня будет приглашать противник". Резон в этом, несомненно, был. Сохраняя прежний курс, всего через двадцать минут британская эскадра оказалась бы в зоне действительного огня севастопольских береговых батарей. Кроме того, Сеймур опасался подводных лодок. И хоть было их в составе Черноморского флота всего две после мгновенной гибели "Абукира", "Хога" и "Кресси" от торпед немецкой "LJ-9", англичане относились к подводной опасности очень серьезно. -- И все равно я не понимаю, на что рассчитывает их командующий... -- цедил адмирал сквозь зубы, прижимаясь лбом к каучуковому нарамнику стереотрубы. Он знал, что непонятным образом вернувшийся на свой пост русский флотоводец крайне умен, если судить по его деятельности в мировую войну, и никогда бы не вывел свой жалкий отряд в море на бессмысленный расстрел. Разве только его ослепляет ненависть к предавшим его в Иркутске бывшим союзникам. -- Что вы по этому поводу скажете, коммодор? -- обратился он к командиру линкора. Коммодор Гуденефф был опытным и отважным моряком, командуя отрядом крейсеров в Ютландском сражении, заслужил крест Виктории, но с фантазией у него было не очень. Он не смог подсказать своему флагману единственно верного в этой ситуации решения, потому что тоже не видел других опасностей, кроме мин и подводных лодок. Однако в разгар дня на глади почти штилевого моря перископ атакуюшей лодки виден за несколько миль. И он ответил то, что считал наиболее вероятным: -- Крепостное минное поле. Они собираются пройти через него, а потом замкнуть электрическую цепь. -- И я так думаю. Поэтому полный ход. Кроссинг зе "Т" -- Сеймур решил предпринять никому, кроме адмирала Того. так больше и не удавшуюся операцию по охвату головы неприятельской эскадры. То есть, имея превосходство в огне и скорости, обойти отряд Колчака со стороны берега; отжимая его в открытое море, где расстрелять сосредоточенным огнем своих лучших в мире орудий сначала "Алексеев", а потом и остальные броненосцы. Впрочем, он благороден. Колчака он даже уважает и после нескольких хороших попаданий предложит ему спустить флаг. Форсируя машины, английские линкоры развили предельный для их давно не ремонтируемых машин ход -- двадцать узлов. Но расстояние между ними и русскими кораблями сокращалось слишком медленно. Дальномерщикам, вращающим кремальеры своих труб на боевом марсе линкора, показалось, что оно даже увеличивается. Вот когда Сеймур впервые пожалел, что в его распоряжении не оказалось линейных крейсеров. "Дикие кошки" с их почти тридцатиузловой скоростью растерзали бы эти утюги в мгновение ока. Сеймур еще не замечал, что "Генерал Алексеев" уже переложил руль на зюйд-вест и следующие за ним в кильватер броненосцы сами начали делать то, к чему британский адмирал собираются их принудить. Глава 15 "Дерзкий" и "Беспокойный", развернувшись на шестнадцать румбов, дали полный ход, пересекая курс англичан. Вместо мин или глубинных бомб на кормовых рельсовых дорожках миноносцев выстроились большие. как двухсотлитровые бочки, зеленые цилиндры дымовых шашек. Через несколько минут стена сизо-бурого дыма тридцатиметровой высоты и длиной в две мили перечеркнула море. Поставленная вплотную за кормой "Пантелеймона" завеса как минимум на двадцать минут скрыла от англичан русскую эскадру, поскольку расстояние между отрядами, по дальномерам "Эмперора", составляло в этот момент восемьдесят кабельтовых. Причем ослепла только британская оптика, а радиолокаторы русских кораблей продолжали рисовать неприятельские линкоры на экранах баллистических вычислителей. Штатскому человеку трудно это представить, но громада тридцатитысячетонного корабля от удара снаряда весом едва в шестьсот килограммов содрогается и гудит, как задетая пальцем басовая струна семиструнной гитары. А таких снарядов в "Эмперор оф Индиа" попало сразу три, с двадцатисекундными интервалами. У адмирала вдруг задрожали вцепившиеся в поворотный рычаг бесполезной стереотрубы руки. Не только потому, что вибрация корпуса передалась ему через рифленую стальную палубу боевой рубки, но и от нехорошего предчувствия. Он начал догадываться, что процесс пошел неуправляемо. Воронцов увидел на цветном экране, как вокруг английских линкоров мгновенно выросла целая роща гигантских водяных деревьев с белопенными, подсвеченными оранжевым огнем кронами; а на палубах кораблей блеснули бледные в ярком солнечном свете вспышки. Он повернул верньер трансфокатора, все поле зрения заполнило изображение "Эмперор оф Индиа". Три снаряда с "Алексеева" легли между второй трубой и кормовой башней линкора. Из огромной пробоины в палубе валил густой дым, пронзаемый языками пламени. Ствол левого орудия третьей башни оторвало по самую амбразуру, правое, очевидно, сорванное взрывом с люльки, уставилось в небо под нелепым углом, на месте бортового каземата зияла дыра размером с ворота локомотивного депо. Анличане сейчас оказались в том же положении, что и корабли эскадры Рожественского. Японцы стреляли по ним английскими снарядами, начиненными мелинитом (шимоза), который по фугасному действию в несколько раз превосходил применяемый русскими артиллеристами пироксилин. Теперь же Воронцов лично подобрал композитную пластическую взрывчатку, в несколько раз более сильную. чем гексоген или пентолит, и начинил ею обычные снаряды. В результате снаряд двенадцатидюймовой пушки оказался гораздо мощнее в полтора раза более тяжелых вражеских. Дмитрий двинул картинку на экране вправо. Горел пораженный двумя попаданиями в центральную надстройку "Мальборо". На "Айрон Дюке" рухнула передняя труба, и густой черный дым расползался над кораблем. У "Бенбоу" вода заплескивала в огромную пробоину у ватерлинии. Только концевой "Центурион" не имел видимых повреждений. Он включил рацию и передал на "Алексеев" результат первых залпов. Под прикрытием дымовой завесы Колчак закончил поворот и уводил свой отряд в открытое море, увеличив ход до предела. Когда дым рассеется, Сеймур будет весьма удивлен маневром русской эскадры. Напрасно Воронцов опасался, что адмирал в бою потеряет голову и станет совершать вызванные эмоциями ошибки. Колчак был абсолютно, даже неестественно спокоен. Словно воспринимал происходящее как что-то вроде командно-штабной игры. Шульгин был в определенной степени прав, предположив, что его психика повреждена и деформирована не только годичным ожиданием смерти в одиночке, но и всем, что ему довелось пережить начиная с лета семнадцатого года. Но если Колчака.и тронула тень безумия, то такого, какое овладело капитаном Гаттерасом: "На Север, на Север, и пусть все катится в ад!" На штурманском столе лежала карта с нанесенной схемой предстоящего боя. Воронцов спрогнозировал развитие событий на компьютере, исходившее из психологических характеристик Сеймура, его личного военного опыта и стратегических доктрин британского главморштаба, даже с учетом советов, которые ему могут дать ближайшие помощники. Колчак участвовал в классическом эскадренном сражении всего один раз в жизни, в Желтом море, когда служил артиллерийским офицером на "Аскольде". И помнил бессильное отчаяние при виде бездарных действий адмирала Витгефта. Судьба тогда послала робкому (не в смысле личного мужества, а в способности принимать адекватные обстановке решения) адмиралу уникальный, единственный за всю несчастную войну шанс разгромить японский флот. И он им не смог воспользоваться, предпочел бессмысленно погибнуть. В распоряжении Колчака сейчас было четыре корабля с двадцатью четырьмя орудиями главного калибра. Их дальнобойность до недавнего времени составляла девяносто кабельтовых против ста двадцати у английских линкоров. Однако после модернизации, при которой Воронцов заменил подъемные механизмы и удлинил амбразуры башен, а также на пятнадцать процентов увеличил пороховой заряд, русские двенадцатидюймовки могли стрелять на те же сто двадцать кабельтовых (21 километр). И план боя предполагал маневрирование по синусоиде как раз на этой дистанции. Войти в зону действительного огня, дать пару бортовых залпов с интервалом в сорок секунд и тут же удалиться на недоступное английским пушкам расстояние. До следующего зигзага. Причем штурманам не требовалось в горячке боя производить ювелирной точности расчеты. В поле зрения установленных на командно-дальномерных постах лазерных прицелов при выходе на дистанцию действительного огня вспыхивала малиновая точка. В боевой рубке вскрикивал ревун, старший артиллерист нажимал кнопку "Залп". Воронцов потратил достаточно времени, чтобы отработать процедуру до автоматизма. Следующий залп Колчак положил со смещением вправо, целясь по замыкающим "Центуриону" и "Айрон Дюку". И добился еще трех попаданий. Англичане тоже стреляли частыми десятиорудийными залпами через двадцать секунд, окутываясь огромными синевато-белыми облаками. Порох только называется бездымным, на самом деле десятки тонн одновременно сгорающего кордита образуют сотни кубометров дыма, правда, рассеивающегося почти мгновенно. Но стреляли они наобум, в том направлении, где последний раз видели русские корабли, и снаряды ложились градусов на тридцать в сторону и с большими недолетами. Однако еще несколько минут -- и дымовая завеса рассеется, она и так уже стала истончаться, поднимаясь вверх, разрываемая на части посвежевшим ветром. И тогда Сеймур получит шанс на реванш. Его эскадра способна производить сто выстрелов в минуту. Просто по закону больших чисел в ближайшее время в русские корабли может попасть от пяти до десяти чудовищных фугасных "чемоданов". Так и получилось. На циркуляции один снаряд разорвался на шканцах "Евстафия", второй снес кормовой мостик "Пантелеймона", но взрыватель его не сработал, слишком легким оказалось препятствие. Подсвеченный огнем гейзер встают в сотне метров за правым бортом ветерана. Воронцов вызвал берег. Не обращая внимания на протесты офицеров своего штаба, адмирал Сеймур приказал отдраить почти полуметровую броневую дверь рубки и, цепляясь руками за нагретые солнцем поручни, поднялся по трапу на открытую площадку мостика, Взглянул назад вдоль палубы линкора, и у него сжалось сердце. Подобные разрушения он видел второй раз в жизни. Примерно так же выглядел линейный крейсер "Лайон" после боя с немецкими кораблями у Доггербанки. Но там немцам досталось больше, а сейчас игра шла в одни ворота. Сеймур был уверен, что русский флот навсегда прекратил свое существование в качестве полноценного боевого организма, лишившись за годы войны и большинства своих кораблей, а главное -- подготовленного личного состава, однако сейчас он так уже не думал. Конечно, Колчаку несказанно повезло: все три залпа его броненосцев попали в цель. Такого просто не могло быть по теории вероятности, однако вот случилось. Ведь и при игре в рулетку иногда несколько раз подряд выпадает одна и та же цифра... Сеймур наконец-то ощутил желание плюнуть на все, включая честь британского флага, и выйти из боя. Но тут же представил, какое впечатление произведет на верховного комиссара, офицеров и команды оставшихся в Мраморном море кораблей да и вообще на весь цивилизованный мир вид его избитых, обгоревших кораблей, вернувшихся с "легкой прогулки" к крымским берегам. Такого позора на старости лет ему не пережить. Сейчас дымовая завеса рассеется, и он бросит линкоры в сокрушительную атаку, расстреляет беглым огнем в упор жалкие русские калоши, дерзнувшие сразиться с лучшим в мире флотом. А если Колчак начнет спускать флаг, адмирал, подобно Нельсону, этого не заметит, -- С норда приближается группа самолетов! -- прокричал с компасной площадки сигнальщик. Капитан Губанов увидел с километровой высоты ломаный строй огромных даже на таком расстоянии линкоров. Он получил команду Воронцова -- атаковать четыре вражеских корабля, не трогая пока головного. Смысл такого приказа был ему неясен, обычно основной удар принято наносить по флагману, но, как говорится, начальству виднее. Вдали, почти у горизонта, виднелась и своя эскадра, направляющаяся к югу. О том, что она движется, можно было судить только по вытянувшемуся за кормой "Генерала Алексеева" шлейфу дыма. Артиллерийский огонь со стороны русских кораблей прекратился, только английские линкоры продолжали регулярно выбрасывать длинные языки пламени из развернутых на левый борт пушек. -- Заходим по порядку бортовых номеров, ~- скомандовал капитан в ларингофон. -- Первая тройка на второй с головы эскадры корабль, вторая на третий и так далее. Бомбим с одного захода, возвращение домой по способности. Над целью не задерживаемся. Летящие с выпущенными шасси "Чайки", перестраиваясь для атаки, описывали над эскадрой плавную дугу. С высоты было видно, что башни главного калибра прекратили огонь, по мостикам разбегаются расчеты зенитных орудий. После минувшей войны флот научился опасаться воздушного противника, хотя что, казалось бы, значат сравнительно легкие бомбы против колоссальных пушечных снарядов? Впрочем, уже проводились опыты и со.сбрасыванием с воздуха торпед. Губанов выровнял свой истребитель на трехсотметровой высоте, убрал колеса и чуть двинул ручку управления, устанавливая алое кольцо прицела строго по диаметральной плоскости идущего вторым "Мальборо". Навстречу ему захлопали с крыльев кормового мостика и палубы надстройки 76-миллиметровые пушки. Оснащенные примитивными прицелами зенитки стреляли шрапнелью, надеясь не столько попасть в атакующие самолеты, сколько сбить их с курса и заставить сбросить бомбы в море. Под крыльями каждой "Чайки" было подвешено по десять кассет, снаряженных пятикилограммовыми шариковыми бомбами. Как только в поле зрения прицела вошел высокий форштевень линкора, капитан плавно нажал большую, как донышко стакана, красную кнопку в центре приборного щитка. Самолет подпрыгнул, освобождаясь от груза, Губанов взял ручку на себя и оглянулся через плечо. На длинной, как два футбольных поля, палубе "Мальборо" словно розарий внезапно расцвел. На белом деревянном настиле, на серо-стальных мостиках и крышах башен, между трубами, тамбурами люков и шлюпками раскрылись десятки желто-алых пышных бутонов. Они вспыхивали с интервалами в две-три секунды и тут же гасли, оставляя после себя черные пятна копоти. Лишь несколько бомб упало в море, остальные с исключительной точностью поразили цель. Но так красиво это смотрелось только с воздуха. На самом корабле оценить эстетическую сторону зрелища было уже некому. Тем, кто остался в живых после стремительного пролета "Чайки", показалось, что по линкору пронесся внезапный снежный заряд, какие случаются в приполярных водах. Только вместо снега он нес тучи небольших, размером с вишню, свинцовых шариков. Они вонзались в тела артиллеристов, сигнальщиков, матросов аварийно-спасательного дивизиона, тушивших пожар в каземате шестидюймовок правого борта, залетали в смотровые щели рубок и амбразуры башен главного калибра, дробили в хрустальную пыль линзы дальномеров и прицелов. Вслед за самолетом Губанова, имевшим на киле, там, где изображается номер, нечто странное -- тщательно выписанный алой флюоресцентной, так называемой "полярной" краской знак квадратного корня с минус единицей под ним, на цель зашли его ведомые. С вполне обычными двойкой и тройкой на хвостах. Они, не опасаясь больше зениток, сбросили по четыре стокилограммовые фугаски. И тоже попали. С развороченными трубами "Мальборо" выкатился из строя. Трехсотмиллиметровые стены боевой рубки выдержали близкий взрыв, но ворвавшиеся в узкие прорези смотровых щелей раскаленные газы моментально обратили в пепел всех, кто в ней находился. Глава 16 Наблюдая за ходом сражения, Воронцов подумал: похоже, мы перестраховались. Думали, что все будет куда сложнее. Имея в виду сражения середины к конца века, готовились совсем к другим боям. Если у Мидуэя четыре десятка американских бомбардировщиков сумели за час утопить весь японский авианосный флот при наличии у него огромного истребительного прикрытия и сотен зенитных автоматов, отчего вдруг мы подумали, что нас ждут большие трудности? А на самом деде война уже выиграна. Совершенно по закону Мэрфи: "Жизнь далеко не так проста, как вы думаете. Она гораздо проще". И стоит ли Шульгину сейчас рисковать своей жизнью и головами еще двадцати безрассудно отчаянных офицеров? Адмирал Сеймур не понимал другого. Он стоял на мостике, то поднимая к глазам бинокль, то опуская его и охватывая старческими, слезящимися от порохового и угольного дыма глазами панораму страшной битвы. Почему так все случилось? Адмирал вызвал на мостик коммодора Гуденеффа, умевшего отважно маневрировать в Ютландском сражении под летящими с двух сторон снарядами на своих крейсерах-скаутах и наводя линейные силы гранд-флита на Хохзеефлотте немцев. -- Что вы можете сказать, коммодор? Почему они оставили нас в покое, атакуя прочие корабли эскадры? -- Я бы сказал так. Первое -- русские просто ошиблись, неправильно поставили задачу своим самолетам... -- Вы в это верите? -- печально усмехнулся Сеймур в растрепанную и посеревшую от дыма бороду. -- Конечно, нет. Боюсь, господин адмирал, Колчак готовит нам куда более позорную участь. Он намерен уничтожить ваш флот, а потом... -- А вот этого я ему не позволю! -- Адмирала охватил предсмертный боевой азарт. -- Их аэропланы улетели. Час времени у нас с вами точно есть. Не уверен, что эскадра в состоянии сейчас принять наш сигнал, но все равно. Флагами и по радио передайте приказ атаки! Строем фронта мы ударим по Колчаку, ведя беглый огонь прямой наводкой, нам даже не потребуется вычислять дистанцию и упреждение. А если надо... Если надо, мы пойдем на таран и сцепимся на абордаж!!! Адмиралу было шестьдесят три года. Службу на флоте он начал как раз тогда, когда адмирал Тегетгоф подобными, заимствованными из предыдущей эпохи приемами выиграл последнюю морскую битву девятнадцатого века. При Лиссе. Может быть, может быть, он был прав и, бросив сейчас свой линкор в самоубийственную атаку, успел бы даже под шквальным огнем противника сцепиться борт к борту. Только его офицерам и матросам это не было нужно. -- Господин адмирал, сэр, мне кажется, что вы не правы. Гораздо лучше будет собрать эскадру и полным ходом мчаться к Босфору. Надеюсь, пока их самолеты заправятся и снова взлетят, мы успеем уйти достаточно далеко. А русские утюги нас не догонят, -- сказал отважный коммодор Гуденефф, который уже прикинул, что после неминуемой отставки адмирала ему, сохранившему свой линкор в этой дикой авантюре, вполне может высветиться должность командующего средиземноморской эскадрой. Срок пребывания в коммодорском чине он выходил давно, не было только адмиральских вакансий. -- Адмирал Сушон, нужно отдать ему должное, не стеснялся убегать от русских, когда видел, что они сильнее... -- Они? Сильнее меня? Думайте, что говорите, коммодор! -- Сеймур отвернулся и, вздыбив бороду, отошел на противоположный край мостика. Шульгин помахал рукой Воронцову со шканцев "Валгаллы", Там, одетые в черные обтягивающие костюмы, увешанные всевозможным оружием, грузились в хищного вида светло-синие вертолеты четыре боевые группы. Тяжелых бронежилетов на них не было, только упругие кевларовые комбинезоны, титановые каски-сферы с приборами ночного видения, до поры поднятые вверх, высокие ботинки с толстыми каучуковыми, подкованными металлом подошвами. Эскадра Колчака, получив от Воронцова информацию о состоянии отряда Сеймура, развернувшись еще на восемь румбов, двадцатиузловым ходом двигалась примерно в сторону Батума, по-прежнему сохраняя дистанцию в сто двадцать кабельтовых. Штурмовой полк Губанова на херсонесском аэродроме подвешивал к самолетам довольно страшные штуки, извлекаемые техниками из зеленых металлических контейнеров. Экипажи английских линкоров своими аварийноспасательными партиями пытались навести на палубах и боевых постах порядок, позволяющий продолжить сражение. Спору нет, британские моряки, умирая ни за что и по неизвестной причине, сохраняли должное самообладание и боевую выучку. Вертолеты Шульгина поднялись в небо и следовали к цели, почти касаясь посадочными лыжами гребней волн. Наташа, Ирина и Анна наблюдали за развитием событий, сидя у огромного экрана на втором этаже бывшего севастопольского арсенала, куда транслировалось все, что попадало в поле зрения видеокамер "Валгаллы", броненосцев и вертолетов. И сердца у них замирали сильнее и чаще, чем у бойцов, непосредственно участвующих в сражении. Городская публика, наполовину состоящая из отставных моряков, друзей и родственников офицеров и матросов эскадры, толпилась на набережных, жадно вслушиваясь в накатывающийся с моря тяжкий гром орудийных залпов. Все понимали, что за близким горизонтом в очередной раз решается судьба России. Сеймур, словно бы забыв о своей эскадре, а на самом деле сознательно бросив ее на растерзание русским самолетам, подводным лодкам, отрядам миноносцев, если такие найдутся, гнал свой линкор к единственной цели -- броненосному отряду Колчака. Пусть ему придется умереть, но, сблизившись на пистолетный выстрел, он сумеет умереть красиво. И утопит по крайней мере хоть один корабль. Желательно -- "Алексеева". Пусть и таранным ударом. Честь будет спасена. Однако русские броненосцы от него постыдно убегали, и убегали как раз на такой скорости, что никак адмирал не мог сблизиться на предельные для его орудий сто двадцать кабельтовых. Все время совсем немного не хватало. Хотя башни "Эмперора" регулярно выбрасывали сорокаметровые языки пламени, не то от отчаяния, не то в надежде на случай... А тут вдруг сзади показались знакомые уже контуры русских аэропланов. Правда, всего двух. Они шли над морем, приближаясь пугающе быстро. Примерно в двух километрах от кормы линкора "Чайки" разошлись в стороны, легли в девяностоградусный вираж и дружно бросились в атаку сразу с носа и кормы. Почти силой флаг-офицеры затащили геройского адмирала под защиту броневых плит рубки. Только истребители не стали бросать шариковых и фугасных бомб на палубу и так обреченного линкора. Вместо них они сбросили серию сначала дымовых, а потом начиненных дихлорарсином -- сильнейшим слезоточивым газом -- контейнеров. Офицеры и матросы, задыхаясь и кашляя, спасались от новой напасти по способности. Кто кинулся вниз по трапам, кто догадался включить башенную вытяжную вентиляцию, кто просто прижимал к лицу мокрые чехлы и тряпки. Воевать на линкоре мгновенно оказалось некому. Тяжелые вертолеты подошли к "Эмперору" сзади с двух бортов одновременно. Подчиняясь приказу, линкор по-прежнему шел на зюйд двадцатиузловым ходом, хотя никто в рубке уже не следил за компасами, и рулевые, бросив штурвал, обливались слезами и напрасно пытались вдохнуть разрывающий бронхи воздух. Отчего корабль опасно рыскал на курсе, направляемый только согласованной работой винтов. Рискуя зацепиться лопастями за еще уцелевшие снасти и проволочные сети антенн, вертолеты уравняли скорость и зависли: один -- над правым крылом верхнего мостика, второй -- над спардеком слева от первой трубы. Не зря Шульгин тренировал своих рейнджеров. Только одному не повезло, он слишком рано расстегнул замок подвесной системы. Линкор почти неуловимо для глаз качнуло, леерная стойка ударила десантника под колени, и он полетел, кувыркаясь, за борт, в разведенный полным ходом бурун, спастись в котором не смог бы даже чемпион Олимпийских игр по плаванию, не то что перегруженный снаряжением боец. Десантирование заняло ровно две минуты -- по секундомеру. Девятнадцать человек оказались на палубе флагмана, и, чтобы по ошибке не саданули по ним свои бортовым залпом главного калибра, Сашка выпустил вверх ракету, которая сначала вытянула за собой в зенит жгут угольно-черного дыма, видимого на десяток километров, а потом вдобавок лопнула пузырем изумрудного пламени, которое невозможно было не заметить или с чем-то другим спутать. В закрывающих лица респираторах, одетые в черные, жирно блестящие комбинезоны, с опущенными на глаза ноктовизорами, чтобы ориентироваться в густом дыму, десантники показались английским морякам выходцами из преисподней. Кто бы еще мог вдруг появиться на мостике идущего полным ходом в открытом море линкора? Распахнув настежь дверь боевой рубки, чтобы быстрее выходил оттуда едкий, но почти безвредный газ, Шульгин за рукав вытащил на свежий воздух адмирала. Рейнджеры, все более-менее знающие язык, разбежались по боевым постам центральной надстройки. Теперь главным было не допустить утечки информации о захвате корабля. Матросы и офицеры в башнях и казематах, снарядных погребах, машинном и котельных отсеках, отделенные друг от друга задраенными броневыми дверями и люками, будут делать свое дело, подчиняясь сигналам циферблатов и стрелок, передаваемым по телефонам приказам. А к тому времени, когда какой-нибудь не в меру сообразительный офицер или старшина вдруг поймет, что про