тЯ его гораздо больше  занимало любовное достоЯние
цезарЯ  -- которое,  как всегда, вне подозрений, -- чем  его территориальные
завоеваниЯ. Ќо в  отличие от твоего друга, Ќазон любил женщин. ‘реди прочего
именно это делает  описание его внешности таким трудным, поэтому Я колеблюсь
между Џолом Ќьюменом и „жеймсом  Њейсоном.  †енолюбом может быть кто угодно:
но это  не значит, что ему следует  доверЯть больше, чем педофилу. €  все же
его версиЯ того,  что происходило между  „идоной и  ќнеем,  звучит несколько
убедительнее версии  твоего друга.  ЌазоновскаЯ „идона  утверждает, что ќней
покидает  ее и Љарфаген в такой спешке -- помнишь, надвигалсЯ шторм, и ќней,
должно  быть,  достаточно  натерпелсЯ от штормов к  тому времени,  носЯсь по
бурным морЯм  семь  лет,  --  не потому,  что внЯл  зову  своей божественной
матери, а  потому что „идона  от него беременна.  € поэтому  она решаетсЯ на
самоубийство:  ее  репутациЯ  погублена. Љак-никак  она царица.  Ќазон  даже
заставлЯет свою  „идону  усомнитьсЯ,  действительно  ли  ‚енера была матерью
ќнеЯ, ибо она богинЯ любви, а отъезд -- странный (хотЯ и не беспрецедентный)
способ проЯвить  это  чувство.  Ќесомненно,  Ќазон смеетсЯ  здесь над  твоим
другом.   Ќесомненно,   это  изображение  ќнеЯ   нелестно  и,  учитываЯ   то
обстоЯтельство,  что  легенда  о троЯнских  истоках  ђима  была  официальной
исторической  доктриной  с  третьего  века  до  ђ.  •.  и  далее, совершенно
непатриотично. ђавным образом несомненно и то, что ‚ергилий никогда не читал
"ѓероид" Ќазона; в противном случае его  обхождение  с  „идоной в  подземном
мире было  бы  менее предосудительным. €бо он просто  упрЯтывает ее вместе с
‘ихеем, ее бывшим мужем, в  какой-то отдаленный закоулок  ќлизиума, где  они
прощают и утешают друг друга. Џара пенсионеров в странноприимном доме. —тобы
не путались у нашего героЯ под ногами. —тобы напутствовать его пророчеством,
избавив от боли. Џотому что Ћвидий создает  лучшую копию.  ‚о всЯком случае,
никакого второго воплощениЯ длЯ души „идоны.
     ’ы  возразишь,  что Я применЯю  к  нему  стандарты,  длЯ  возникновениЯ
которых  потребовалось два  тысЯчелетиЯ.  ’ы хороший  друг,  ”лакк,  но  это
ахинеЯ. џ сужу его  по его собственным стандартам, более очевидным, конечно,
в  его  "Ѓуколиках"  и  "ѓеоргиках",  нежели  в его  эпосе. Ќе  прикидывайсЯ
младенцем, у вас за плечами было, как  минимум, семь столетий  поэзии.  ЏЯть
по-гречески  и  два на  вашей родной  латыни. ‚спомни …врипида,  вспомни его
"Ђлкестиду":  скандал между царем Ђдметом и его  родителЯми  на свадьбе даст
сто очков вперед любой сцене  из „остоевского -- хотЯ ты можешь и не уловить
эту отсылку.  ЉотораЯ означает, что  он  превосходит  любой  психологический
роман. ’о есть  то, в  чем мы  преуспевали  в ѓиперборее сто лет тому назад.
’ут, видишь ли, мы сильны по части страданий. ‘ пророчеством -- дело другое.
‚ общем, две тысЯчи лет не прошли даром.
     Ќет, стандарты -- его, его "ѓеоргик". Ћснованные на ‹укреции и ѓесиоде.
‚  этом роде  занЯтий,  ”лакк,  нет больших  секретов.  ’олько  маленькие  и
постыдные.  ‚ этом, Я должен добавить, и состоит их прелесть.  € маленький и
постыдный секрет "ѓеоргик" в том, что их автор в отличие от ‹укрециЯ -- да и
ѓесиода -- не имел вседовлеющей  философии. Џо  крайней мере,  он  не был ни
атомистом, ни эпикурейцем. ‚ лучшем случае, Я думаю, он  надеЯлсЯ, что общаЯ
сумма его  строк даст в итоге некое  мировоззрение,  если он  вообще об этом
заботилсЯ. €бо он был  губкой,  и притом меланхолической. „лЯ него лучшим --
если  не   единственным  --  способом  понЯть  мир   было  перечисление  его
содержимого,  и если он что-то  упустил в  "Ѓуколиках" и "ѓеоргиках",  то он
наверстал это в своем эпосе. Ћн, в сущности, был эпическим поэтом; эпическим
реалистом,  если  угодно,  поскольку в численном  отношении сама  реальность
вполне  эпична.   Ћбщим   результатом   воздействиЯ   его  творений  на  мои
мыслительные   способности   всегда   было  ощущение,   что   этот   человек
каталогизировал мир, и довольно дотошно. ѓоворит ли он о злаках или звездах,
почвах или душах, делах и/или судьбах  римлЯн,  его  крупные планы  столь же
слепЯщи,  сколь и цеплЯющи; но таковы и сами вещи, дорогой ”лакк, не  правда
ли? Ќет, твой  друг не был ни атомистом,  ни эпикурейцем; не  был он также и
стоиком. …сли он  и верил в  какой-нибудь  закон, это был  закон возрождениЯ
жизни,  и пчелы его  "ѓеоргик" ничуть не лучше  душ, взЯтых  на  заметку длЯ
второго воплощениЯ в "ќнеиде".
     •отЯ, возможно, они лучше, и не столько  потому, что не жужжат "цезарь,
цезарь",  сколько  из-за   совершенно  отстраненной  тональности  "ѓеоргик".
‚озможно, именно эти давние дни, которые Я провел, бродЯ по горам и пустынЯм
–ентральной Ђзии, делают  эту тональность весьма  привлекательной.  ’огда, Я
полагаю, именно безличность пейзажа, в  котором  Я, как правило, оказывалсЯ,
запечатлелась в подкорке.  ’еперь,  спустЯ целую  жизнь,  Я мог бы возложить
ответственность   за   это  пристрастие  к   монотонности   на  человеческую
перспективу.  ‚  основе  обеих лежит смутнаЯ  догадка, что отстранение  есть
исход  многих  сильных   привЯзанностей.   €ли  же   нынешнее   предпочтение
нейтрального голоса, столь типичного длЯ дидактических жанров  в ваше времЯ.
€ли  и то и  другое, что еще более вероЯтно. €  даже если безличное жужжание
"ѓеоргик"  --  не  что  иное, как  стилизациЯ ‹укрециЯ --  а  Я  сильно  это
подозреваю,  --   оно  все  же  приЯтно.  ‚следствие   его   подразумеваемой
объективности и  Явного сходства с монотонным  шумом дней и лет; со  звуком,
который издает  времЯ при своем течении. ‘амо отсутствие сюжета,  отсутствие
персонажей  в "ѓеоргиках"  отвечает, так  сказать, взглЯду самого времени на
любую экзистенциальную  ситуацию. џ даже помню, как сам Я тогда  думал, что,
если бы времЯ  имело собственное перо и  решило сочинить стихотворение,  его
строчки  содержали бы листьЯ,  траву, землю, ветер, овец,  лошадей, деревьЯ,
коров, пчел. Ќо не нас. Њаксимум наши души.
     ’ак что стандарты  действительно  его.  €  эпос,  несмотрЯ на все  свои
великолепиЯ,  а   также  вследствие  их  есть  снижение   относительно  этих
стандартов.  Џросто-напросто он  имел  сюжет  длЯ рассказа. Ђ  сюжет  обЯзан
включать в себЯ нас.  ’о  есть тех, кого времЯ устранЯет. ‚ довершение всего
сюжет не был  его  собственным. Ќет, подавайте  мне всЯкий  день "ѓеоргики".
‚ернее, мне  следует сказать, всЯкую  ночь, учитываЯ мои нынешние  привычки.
•отЯ Я должен признать, что даже в те стародавние дни, когда со спермой дело
обстоЯло  куда  лучше, гекзаметр  оставлЯл мои сны сухими и  бессобытийными.
‹огаэдические размеры, очевидно, обладают большей потенцией.
     „ве тысЯчи лет туда, две тысЯчи лет сюда! ’олько представь себе, ”лакк,
если  бы прошлой ночью Я  был не один. € представь -- э-э --  преобразование
этого  сна в реальность.  Ќу, полчеловечества, наверно, было бы зачато таким
образом, да? ђазве не ты  был бы ответствен за это, по крайней мере отчасти?
ѓде были бы  эти  две  тысЯчи лет; и  не пришлось  бы  мне назвать  отпрыска
ѓорацием?   ’ак  что  считай  это  письмо  испачканной  простыней,  если  не
собственным бастардом.
     €  кроме того, считай  ту часть мира, из  которой Я тебе пишу, окраиной
Pax  Romana,  невзираЯ  на  океан и  расстоЯние.  “ нас  тут есть  все  виды
летательных  приспособлений, чтобы  справитьсЯ  с  этим,  не  говорЯ  уже  о
республике,  котораЯ   вдобавок  зиждетсЯ  на   "первом  среди  равных".   Ђ
тетраметры, как  Я сказал, по-прежнему тетраметры. Ћни одни могут справитьсЯ
с любыми тысЯчелетиЯми, не говорЯ о пространстве и подсознании. џ  обретаюсь
здесь  уже  двадцать  два  года  и  не  заметил  никакой  разницы.  Џо  всей
вероЯтности,  здесь  Я  и  умру.  ’ак  что  можешь  мне  поверить на  слово:
тетраметры по-прежнему тетраметры, и таковы же триметры. € так далее.
     Љонечно,  именно  летательное  приспособление  доставило  менЯ  сюда из
ѓипербореи двадцать  два  года  тому  назад,  хотЯ  Я  столь  же  легко могу
приписать этот перелет моим рифмам и размерам. ђазве что последние  могли бы
в сумме дать еще большее расстоЯние между мною и доброй  старой ѓипербореей,
как  твой  дактилический  Caspium уводит от истинного  размера  Pax  Romana.
ЏриспособлениЯ -- особенно летательные --  только откладывают неизбежное: вы
выигрываете времЯ, но времЯ может дурачить пространство только до известного
предела; в конце концов пространство нагонЯет. —то такое, в  конечном счете,
годы? —то они  могут измерить, кроме распада эпидермы, мозгов? ’ем  не менее
на днЯх Я  сидел здесь в кафе с соотечественником-гиперборейцем, и, пока  мы
болтали  о нашем старом городе в дельте,  мне внезапно пришло в голову, что,
если бы двадцать два года назад Я бросил в эту дельту щепку, она могла бы --
учитываЯ преобладающие ветра и течениЯ -- пересечь океан и достичь к данному
моменту  берегов, на которых Я обретаюсь,  чтобы стать  свидетельницей моего
распада. ‚от так  пространство нагонЯет времЯ,  мой дорогой ”лакк;  вот  так
человек поистине выбывает из ѓипербореи.
     €ли: так человек расширЯет Pax Romana. ‘ помощью снов, если необходимо.
—то,  если  вдуматьсЯ,  есть  еще  одна  --  возможно,  последнЯЯ  --  форма
возрождениЯ  жизни,  особенно  если  ты  один.  Ћна  безразлична  к  цезарю,
превосходЯ в этом смысле даже  пчел. •отЯ,  повторЯю, бесполезно  говорить с
тобой в  таком  тоне, поскольку твои  чувства к нему ничуть не отличались от
чувств ‚ергилиЯ.  Љак и твои способы их выражениЯ. ’ы  тоже  возносишь славу
Ђвгуста над человеческим горем,  обременЯЯ этой работой -- к твоей чести  --
не праздные души,  а географию и мифологию.  Љак бы похвально оно  ни  было,
боюсь, это наводит на  мысль, что  Ђвгуст владеет либо  спонсируетсЯ обеими.
Ђх,  ”лакк,  ты  мог  бы  с  тем  же  успехом  воспользоватьсЯ  гекзаметром.
Ђсклепиадов стих все же слишком хорош длЯ этой материи, слишком лиричен. „а,
ты прав: ничто так не порождает снобизма, как тираниЯ.
     Џолагаю, у менЯ просто аллергиЯ на вещи  такого рода. …сли Я не упрекаю
тебЯ более Язвительно, то потому, что Я не твой современник: Я не он, потому
что Я почти что ты. €бо Я писал твоими размерами, и в частности этим. €менно
это, как Я сказал, заставлЯет менЯ ценить "Caspium", "Niphaten" и "Gelonos",
что  стоЯт  в  конце   твоих  строк,  расширЯЯ  империю.  €  то  же   делают
"Aquilonibus"  и  "Vespero",  но  движением   вверх.  Њои  сюжеты,  конечно,
скромнее;  к тому же  Я пользовалсЯ рифмой. …динственный  способ  совпасть с
тобой  полностью --  это поставить  перед  собой  задачу повторить всю  твою
строфику на этом Языке  или на  моем родном гиперборейском. €ли же перевести
тебЯ на один из  них.  …сли вдуматьсЯ, такаЯ работа осуществима -- и гораздо
более, чем переделка, скажем, гекзаметров и элегических  дистихов  ЋвидиЯ. ‚
конце концов твой сборник -- не такаЯ уж большаЯ книга, и собственно "Џесни"
-- всего лишь девЯносто  пЯть  од  различной длины. Ќо  Я  боюсь, что собака
слишком стара, как длЯ  новых,  так  и длЯ  старых  трюков; мне бы следовало
подумать  об  этом раньше. Ќам  суждено  быть  разделенными, в лучшем случае
оставатьсЯ  собратьЯми по  перу. Ѓоюсь,  недолго,  но, надеюсь,  достаточно,
чтобы приближатьсЯ к тебе времЯ  от времени. „аже  если  недостаточно близко
длЯ того, чтобы разобрать твое лицо. „ругими словами, Я обречен на  мои сны;
но Я приветствую эту обреченность.
     Џотому  что  тело, о  котором  идет речь, так необычно.  …го величайшее
обаЯние, ”лакк,  -- в полном  отсутствии  эгоцентризма, которым  столь часто
страдает поэзиЯ последователей и, смею сказать,  также  и  греков. Ћно редко
высовывает первое лицо единственного числа -- хотЯ это отчасти грамматика. ‚
Языке,  столь  богатом  флексиЯми,  трудно  сосредоточитьсЯ  на  собственном
состоЯнии.  •отЯ Љатуллу это  удалось; почему его  и  любЯт повсеместно.  Ќо
среди вас четверых, даже длЯ ЏроперциЯ -- наиболее  пылкого из вас,  --  это
было  исключено.  €,  конечно,  длЯ  твоего  друга,  который обращалсЯ  и  с
человеком,  и  с природой  sui  generis. ‚  первую очередь длЯ Ќазона,  что,
принимаЯ  в  расчет некоторые  из  его  сюжетов, должно быть, и восстановило
романтиков так сильно  против  него. Ћднако  в  моем  положении собственника
(после  этой ночи)  это  менЯ  весьма  радует.  …сли  вдуматьсЯ,  отсутствие
эгоцентризма, возможно, лучшаЯ защита тела.
     ’ак оно и  есть -- во всЯком случае, в мое  времЯ и в моем  возрасте. ‚
сущности,   из   всех  вас,  ”лакк,  именно  ты   был,  возможно,   наиболее
эгоцентричным.  ’о есть наиболее осЯзаемым. Ќо это даже  не  столько  вопрос
местоимений; это опЯть-таки своеобразие  твоих  размеров.  ‚ыделЯЯсь на фоне
растЯнутых  гекзаметров прочих, они предполагают некую  уникальную чуткость,
характер, о котором можно судить, -- тогда как другие в значительной степени
непроницаемы. —то-то вроде  соло на фоне хора.  ‚озможно,  им полюбилось это
гудение гекзаметра как раз по причинам смирениЯ, с целью  камуфлЯжа. €ли  же
они просто хотели  играть по  правилам. €  гекзаметр  был стандартной сеткой
этой игры;  или, говорЯ  иначе,  ее терракотой. Љонечно,  твой логаэдический
стих  не  делает  тебЯ  мошенником;  однако  он  высвечивает, а не  затенЯет
индивидуальность.   ‚от  почему   в   течение  следующих   двух  тысЯчелетий
практически все, включаЯ романтиков,  столь охотно заключали тебЯ в объЯтиЯ.
—то, естественно, мне досаждает -- то есть в моем положении собственника. ’ы
был, так сказать, незагорелой частью этого тела, его интимным мрамором.
     € с течением времени ты  становилсЯ белее и белее: интимнее и желаннее.
ЌамекаЯ, что, будучи эгоцентриком, все же можно столковатьсЯ с  цезарем; это
просто  вопрос уравновешенности.  Њузыка длЯ многих ушей! Ќо что,  если твоЯ
знаменитаЯ  уравновешенность  была лишь флегматическим  темпераментом, легко
сходЯщим за  мудрость? Џодобно, скажем, меланхолии ‚ергилиЯ. Ќо отличным  от
холерических  вспышек  ЏроперциЯ.  €,  конечно,  сангвинических  предприЯтий
Ќазона. ‚от кто не проложил ни дюйма пути к единобожию. ‚от кто не отличалсЯ
уравновешенностью и не имел системы, не говорЯ уже о мудрости или философии.
…го воображение не могли укротить ни его собственные прозрениЯ, ни доктрина.
’олько гекзаметр; еще лучше, элегический дистих.
     ’ак или  иначе, он научил  менЯ практически  всему, включаЯ  толкование
сновидений.  Љоторое  начинаетсЯ  с  толкованиЯ  реальности.   ђЯдом  с  ним
открытиЯ,  скажем, венского  доктора  --  ничего,  что  тебе  непонЯтно  это
сравнение, -- детский  сад, детские  игры.  € говорЯ откровенно, ты тоже.  €
‚ергилий. ѓрубо говорЯ, Ќазон настаивает, что в  этом мире <i>одно есть другое</i>.
—то в конечном счете реальность --  одна большаЯ риторическаЯ фигура, и  вам
повезло,  если  это  всего  лишь  полиптотон  или   хиазм.  “  него  человек
развиваетсЯ  в предмет и наоборот,  с присущей грамматике  логикой,  подобно
утверждению, прорастающему  придаточным  предложением.  “  Ќазона содержание
есть  средство  выражениЯ, ”лакк,  и/или наоборот, и  источником всего этого
ЯвлЯетсЯ  чернильница.  Џока в  ней  была хоть  каплЯ  темной  жидкости,  он
продолжал -- а значит, мир продолжалсЯ. ‡вучит,  как "‚ начале  было слово"?
„опустим,  не  длЯ  тебЯ. „лЯ него,  однако,  это изречение  не  Явилось  бы
новостью, и он бы добавил,  что  слово будет также и в конце. —то угодно дай
ему, и  он  расширит или  вывернет  это  наизнанку --  что  все  равно  есть
расширение. „лЯ  него Язык  был  божьим даром, точнее,  его  грамматика. …ще
точнее, длЯ него мир был Языком:  одно  было  другим, а  что реальнее -- еще
неизвестно. ‚ любом случае,  если ощущалось  одно, другое также обЯзано было
стать ощутимым. —асто  в той  же строчке, особенно в гекзаметрах:  массивнаЯ
цезура. Ђ если  не получилось, то  в следующей строчке;  особенно,  если это
элегический дистих. €бо метры длЯ него также были божьим даром.
     Ћн бы первый  подтвердил это,  ”лакк,  да  и  ты тоже. Џомнишь,  в  его
"’ристиа"  он пишет,  как  посреди  шторма,  который  обрушилсЯ на  корабль,
везущий его  в ссылку (приблизительно в мои краЯ; на окраину ѓипербореи), он
поймал себЯ  на том, что снова  слагает  стихи? …стественно, не помнишь. ќто
было лет  шестнадцать  спустЯ  после  твоей смерти. ‘  другой  стороны,  где
человек информирован лучше,  как не в подземном мире? ’ак что мне не следует
слишком беспокоитьсЯ о моих отсылках: ты их все  понимаешь. Ђ размеры всегда
размеры, особенно под землей. џмбы и дактили  навек,  как  звезды  и полосы.
’очнее, на все века.  Ќе говорЯ уж, во  всЯком  месте. Ќеудивительно,  что в
конце концов он принЯлсЯ сочинЯть на местном диалекте. Џока там были гласные
и  согласные, он мог продолжать,  будь  то в  Pax Romana или  нет.  ‚  конце
концов, что такое иностранный Язык, если не другой  набор синонимов. Љ  тому
же мои добрые старые гелоны не имели ecriture. € даже если б имели,  было бы
только естественно длЯ него, гениЯ метаморфозы, мутировать в чуждый алфавит.
     ќто тоже,  если  угодно, расширение  Pax Romana. •отЯ  этого  так и  не
произошло.   Ћн   так  и  не   вступил   в   наш   генетический   резервуар.
‹ингвистического, однако, было достаточно: практически эти  две тысЯчи лет у
него ушли на то, чтобы  войти  в кириллицу. Ђх,  но жизнь без алфавита имеет
свои  преимущества!  ‘уществование может  быть очень обостренным, когда  оно
лишь изустно.  ‚ообще же, что  касаетсЯ ecriture, мои кочевники не  спешили.
„лЯ  писанины  требуетсЯ  оседлый:  тот,  кому  некуда  детьсЯ.  ‚от  почему
цивилизации охотнее расцветают на островах,  ”лакк: взЯть, к  примеру, твоих
дражайших греков. €ли в городах. —то такое город, если не остров, окруженный
пространством?  ‚  любом  случае, если он действительно окунулсЯ  в  местный
диалект, как  он  нам говорит, это было не  столько по необходимости, не длЯ
того,  чтобы  расположить к  себе туземцев,  но вследствие  всеЯдной природы
стиха: котораЯ  претендует  на все.  ѓекзаметр  тоже:  не  случайно он такой
раскидистый. Ђ элегический дистих и того больше.
     Џространные письма повсюду проклЯтие, ”лакк, включаЯ загробную жизнь. Љ
данному моменту, думаю, ты бросил читать, с тебЯ довольно. …ще бы, при таких
наговорах  на твоего приЯтелЯ и  похвал Ћвидию практически  за твой  счет. џ
продолжаю,  потому  что, как  Я сказал, с кем еще-то здесь можно поговорить?
„аже допускаЯ,  что  фантазиЯ Џифагора о  перевоплощении  добродетельных душ
каждые тысЯчу лет верна и что ты имел, как минимум, две возможности, сейчас,
со смертью Ћдена и  на  исходе тысЯчелетиЯ, которому  осталось  лишь  четыре
года,  эта  квота,   по-видимому,  исчерпана.   Џоэтому  вернемсЯ   к   тебе
первоначальному,  даже  если  к этому времени, как Я  подозреваю, ты  бросил
читать. Џри  нашем  роде  занЯтий  обращение  к  вакууму  приходит  вместе с
территорией.  Џоэтому ты не удивишь менЯ своим отсутствием,  равно  как  и Я
тебЯ -- своей настойчивостью.
     Љроме того, у  менЯ есть  корыстный интерес -- и у тебЯ  тоже.  €меетсЯ
этот  сон, который когда-то  был твоей  реальностью. ’олкуЯ его, мы получаем
вдвое за ту же цену. € именно об этом весь Ќазон. „лЯ него одно было другим;
длЯ него, Я бы сказал, Ђ было ‚. “ него тело, особенно девичье,  могло стать
-- нет, <i>было</i> --  камнем, рекой,  птицей,  деревом, звуком, звездой. € угадай
почему? Џотому что,  скажем, бегущаЯ девушка  с неубранной  гривой похожа  в
профиль на реку?  €ли спЯщаЯ на  ложе подобна камню? €ли с  поднЯтыми руками
похожа  на дерево или птицу? €ли исчезнувшаЯ из  виду пребывает теоретически
повсюду, подобно звуку? Ђ торжествующаЯ  или отдаленнаЯ подобна звезде? ‚рЯд
ли. ќтого было бы достаточно длЯ хорошего  сравнениЯ, тогда как целью Ќазона
была даже  не  метафора.  Џолем его игры  была  морфологиЯ, а  выигрышем  --
метаморфоза.  Љогда  прежнЯЯ  материЯ принимает  новую  форму.  ѓлавное, что
материЯ одна и та же. € в отличие от вас, остальных, он сумел понЯть простую
истину, что все мы состоим из той же материи,  из которой создан мир. €бо мы
от мира сего.  ’ак что  все мы содержим, хотЯ  и  в разной пропорции,  воду,
кварц,  водород,  клетчатку и так далее.  Љоторые  могут  быть перетасованы.
Љоторые уже перетасовались в эту девушку. Ќеудивительно, что она  становитсЯ
деревом.  Џросто  сдвиг   в   ее   клеточном  строении.  ‚ообще,  сдвиг   от
одушевленного к неодушевленному -- общаЯ  тенденциЯ нашего вида. ’ы  знаешь,
что Я имею в виду, находЯсь там, где ты находишьсЯ.
     ’огда еще менее удивительно, что корпус латинской поэзии -- ее золотого
века -- стал предметом моей неотступной любви прошлой ночью. Ќу рассматривай
это, возможно, как последнее издыхание  вашей  общей пифагорейской квоты.  €
твоЯ часть  канула последней: потому что она меньше обременена гекзаметрами.
Ђ проворство, с которым это тело  стремилось  избежать  банальности постели,
припиши  своему нежеланию, чтобы  Я читал тебЯ  в переводе.  €бо Я привык  к
рифме, а гекзаметрам она ни к чему. € ты, подойдЯ к  ней ближе  всех в своих
логаэдических стихах, ты тоже тЯготел к гекзаметрам: ты искал этот радиатор,
ты хотел погрузитьсЯ. €, несмотрЯ на всю неотступность  моего преследованиЯ,
за которым стоЯл  --  каламбур ненамеренный -- долгий опыт  чтениЯ тебЯ, мои
простыни не  увлажнились  не потому,  что  мне пЯтьдесЯт четыре,  но  именно
потому, что все  вы  не  рифмованы. Ћтсюда терракотовое  сиЯние этого торса,
принадлежавшего  золотому  веку;  отсюда  также  отсутствие  твоего любимого
зеркала, не говорЯ уже о золоченой раме.
     € знаешь, почему его там не было? Џотому что,  как Я сказал, Я привык к
рифме.  Ђ  рифма, мой  дорогой ”лакк,  сама  по  себе  есть  метаморфоза,  а
метаморфоза  не зеркало.  ђифма -- это когда одно  превращаетсЯ в другое, не
менЯЯ своей материи,  котораЯ и  есть  звук. Џо крайней  мере,  в  том,  что
касаетсЯ  Языка.  ќто  конденсациЯ  назоновского  подхода,  если  угодно  --
возможно, квинтэссенциЯ. …стественно, он пугающе близко подходит к этому сам
в сцене с Ќарциссом и ќхо. Ћткровенно говорЯ,  даже ближе, чем ты,  кому  он
метрически уступает. џ говорю "пугающе",  потому  что  сделай  он это -- и в
течение следующих двух  тысЯчелетий  мы все  сидели  бы  без дела.  ‚  таком
случае, слава богу, что инерциЯ гекзаметра удержала его, в частности, в этой
сцене; слава богу, что сам  миф настаивал на разделении зрениЯ и  слуха. €бо
именно  этим  мы и занимались  последние две  тысЯчи лет:  прививали  одно к
другому, сплавлЯли его видениЯ с твоими размерами. ќто  золотаЯ жила, ”лакк,
полнаЯ   занЯтость,   и  никакое   зеркало   не   может   отразить   чтениЯ,
продолжавшегосЯ всю жизнь.
     ‚ любом случае  это должно пролить свет  по  крайней  мере на  половину
рассматриваемого  тела и его усилий  ускользнуть от менЯ. ‚озможно,  не будь
моЯ латынь так паршива, этот  сон вообще никогда бы не привиделсЯ. ‚ероЯтно,
в  определенном  возрасте  мы  имеем  основаниЯ быть  благодарными  за  наше
невежество.  €бо размеры --  всегда  размеры, ”лакк, а  анатомиЯ  --  всегда
анатомиЯ.  Њы можем  претендовать  на обладание  всем  телом,  даже если его
верхнЯЯ  часть  погружена куда-то между  матрасом и  радиатором: покуда  эта
часть  принадлежит ‚ергилию  или  Џроперцию.  Ћна  еще  загорелаЯ,  она  еще
терракотоваЯ,  потому  что  она  еще  гекзаметр  и   пентаметр.  Њожно  даже
заключить, что  это не сон, поскольку мозг не может видеть  во сне сам себЯ:
весьма вероЯтно, что это реальность, потому что это тавтологиЯ.
     ’олько из того, что существует слово  "сон", не следует, что реальность
имеет альтернативу. ‘он, ”лакк, в лучшем случае -- моментальнаЯ метаморфоза:
гораздо менее стойкаЯ, чем метаморфоза рифмы. ‚от почему Я здесь не рифмовал
-- а не из-за  твоей неспособности оценить это достижение.  Џодземный мир, Я
полагаю, --  царство всеЯзычное.  €  если  Я вообще  прибегнул к письму, это
потому, что толкование сна, в особенности эротического, есть, строго говорЯ,
чтение.  ‚  качестве   такового  оно   глубоко  антиметаморфично,   ибо  это
расплетание ткани: нить за нитью, рЯд за рЯдом. € его  повторЯющаЯсЯ природа
в  конечном  счете  выдает его: она требует знака равенства между чтением  и
самим  эротическим  предприЯтием.  Љоторое эротично,  потому что повторЯемо.
Џереворачивание страниц -- вот что это, и вот  что ты делаешь или должен был
бы делать  сейчас, ”лакк.  ќто единственный способ  вызвать тебЯ, не так ли?
Џотому что повторение, видишь ли, -- первостепеннаЯ черта реальности.
     Љогда-нибудь, когда Я окажусь в твоих подземных краЯх, моЯ газообразнаЯ
сущность спросит твою газообразную сущность, прочел ли ты это письмо. € если
твоЯ  газообразнаЯ  сущность  ответит "нет", моЯ не обидитсЯ. Ќапротив,  она
порадуетсЯ  этому  доказательству продолжениЯ реальности  в  царство  теней.
Џрежде всего,  ты  никогда  менЯ  не  читал. ‚ этом ты будешь подобен многим
здешним,  не  читавшим  ни  одного  из  нас.  ЊЯгко  говорЯ,  это  одна   из
составлЯющих реальности.
     Ќо  случись  так,  что твоЯ  газообразнаЯ  сущность  ответит "да",  моЯ
газообразнаЯ  сущность  также не  особенно  обеспокоитсЯ,  что Я обидел тебЯ
своим  письмом, особенно  его непристойностЯми. Ѓудучи латинским автором, ты
первый бы оценил подход, вдохновленный Языком, где "поэзиЯ" женского рода. Ђ
что касаетсЯ "тела", чего  еще можно ожидать от мужчины вообще, и к тому  же
гиперборейца, тем более в холодную февральскую ночь. Њне не пришлось бы даже
напоминать тебе, что  это был всего лишь сон. Џо крайней мене, после  смерти
сон -- это самое реальное.
     ’ак что мы можем замечательно поладить. —то  до Языка, царство это, как
Я сказал, по всей вероЯтности, все- или сверхъЯзычно. Љ  тому же, только что
вернувшись из пребываниЯ в Ћдене, по Џифагору, ты, возможно, еще  не  совсем
растерЯл английский. Џо  этому, вероЯтно, Я тебЯ  и узнаю. •отЯ, конечно, он
гораздо  более  великий поэт,  чем ты. Ќо потому  ты и стремилсЯ принЯть его
облик, когда последний раз был тут, в реальности.
     Ќа  худой  конец,  мы можем  общатьсЯ с  помощью размеров. џ легко могу
выстукивать первую асклепиадову строфу при всех ее дактилЯх. ‚торую тоже, не
говорЯ  уже  о  сапфической  строфе. ќто  может  получитьсЯ;  знаешь, как  у
обитателей  одного заведениЯ.  ‚ конце концов,  размеры есть размеры, даже в
подземном  мире,  поскольку  они  единицы  времени.  Џо  этой  причине  они,
возможно, лучше известны сейчас в ќлизиуме, чем в дурацком мире над ним. ‚от
почему использование их  больше  похоже на общение  с такими, как ты, чем  с
реальностью.
     € естественно, Я бы хотел, чтобы ты познакомил менЯ с Ќазоном. €бо Я не
узнаю его в  лицо, поскольку он никогда не принимал форму кого-либо другого.
Џолагаю, что помешали  этому именно его элегические  дистихи и гекзаметры. ‚
последние  две тысЯчи  лет к ним  прибегали все  реже и реже. ‘нова Ћден? Ќо
даже  он передавал гекзаметр  как два трехстопника. ’ак что Я не претендовал
бы на болтовню с Ќазоном. …динственное, о чем Я попросил бы -- это взглЯнуть
на него. „аже среди душ он должен быть раритетом.
     џ не стану утруждать тебЯ из-за остальной компании. „аже ради ‚ергилиЯ:
он  уже возвращалсЯ к реальности, Я бы сказал, во многих  обличиЯх. Ќи  ради
’ибулла, ѓалла, ‚ариЯ и других: ваш золотой век был довольно многолюдным, но
ќлизиум -- не место длЯ встреч по интересам,  и Я  прибуду туда не туристом.
—то касаетсЯ  ЏроперциЯ, думаю,  Я отыщу его  сам. Џолагаю,  обнаружить  его
будет сравнительно  легко: он должен чувствовать себЯ уютно  среди манов,  в
чье существование он так верил при жизни.
     Ќет,  вас  двоих  мне  будет  достаточно.  Џристрастие,  сохранЯемое  в
подземном мире, равносильно  продлению  реальности в  царство теней. •очетсЯ
надеЯтьсЯ, что Я буду способен на это,  по крайней мере поначалу. Ђх, ”лакк!
ђеальность,  подобно  Pax Romana, стремитсЯ расширЯтьсЯ. € потому она  видит
сны; и потому она остаетсЯ верна себе, когда умирает.

             1995

     * Џеревод с английского …лены Љасаткиной

--------
        Џредисловие к собранию сочинений ћ. Ђлешковского

        1

     “  Њихаила  ‡ощенко есть небольшаЯ  повесть, начинающаЯсЯ словами: "‚от
опЯть будут упрекать  автора за новое художественное произведение". ‡а  этой
ремаркой великого нашего ирониста стоит то весьма простое и весьма серьезное
обстоЯтельство,  что  любой писатель,  независимо от его отношениЯ  к самому
себе или реальности, им описываемой, всегда относитсЯ к  выходу в свет своих
произведений с некоторой неприЯзненной  настороженностью.  Ћсобенно --  если
речь идет о  собрании  сочинений.  Ћсобенно  --  если  в  нескольких  томах.
Ћсобенно -- если при жизни. "„а, -- думает он, -- вот до чего дошло".
     ‚ современном  сознании -- как в писательском, так  и в читательском --
словосочетание "собрание сочинений" свЯзано более с девЯтнадцатым веком, чем
с  нашим  собственным. Ќа  протЯжении  нашего  столетиЯ  русскую литературу,
заслужившую  право   так   именоватьсЯ,  сопровождало  сильное  ощущение  ее
нелегальности, свЯзанное  прежде всего с тем, что в контексте существовавшей
политической системы  художественное  творчество было, по  существу,  формой
частного   предпринимательства   --   нарЯду   с   адюльтером,    но   менее
распространенной.  ЋказатьсЯ   автором   собраниЯ   сочинений   в   подобных
обстоЯтельствах  мог  либо  отъЯвленный  негодЯй,   либо  сочинитель  крайне
бездарный.  Љак правило, это, впрочем,  совпадало, не столько  компрометируЯ
самый принцип  собраниЯ сочинений,  сколько мешаЯ ему водворитьсЯ в сознании
публики в качестве современной ей реальности.
     Ќеудивительно   поэтому,  если  писатель,  выросший  и   сложившийсЯ  в
вышеупомЯнутом  контексте,   испытывает  чувство   некоторой  озадаченности,
обнаруживаЯ свое имЯ в непосредственной  близости от  словосочетаниЯ, сильно
отдающего минувшим столетием. "‚от, значит,  до чего дошло, -- думает он. --
‚идать, и этот век кончаетсЯ".

        2

     Ћн не далек от истины, заключающейсЯ в том, что кончаетсЯ нечто гораздо
большее, чем столетие. ‡авершаетсЯ, судЯ по всему, затЯнувшийсЯ на просторах
…вразии  период   психологического   палеолита,  знаменитый  своей  верой  в
нравственный  процесс   и  сопрЯженной  с  ней  склонностью  к  утопическому
мышлению.  Ќа смену приходит ощущение  переогромленности  и крайней  степени
атомизации  индивидуального и общественного  сознаниЯ.  ‘двиг  этот поистине
антропологический   и   длЯ   литературы,   ему   предшествующей,   чреватый
неприЯтностЯми.
     ‘обраниЯ сочинений, почти по определению, рассчитаны на будущее; и  длЯ
того будущего, на пороге которого русскаЯ  литература сегоднЯ оказалась, она
не очень  хорошо  подготовлена. “тверждающаЯ или  критикующаЯ  те  или  иные
нравственные  или  общественные  идеалы,  она  вполне  может  оказатьсЯ  длЯ
будущего читателЯ --  с  его атомизированным мироощущением -- представлЯющей
интерес  более антикварно-ностальгический, чем насущный.  Љак способ бегства
от реальности она, безусловно, сможет сослужить свою традиционную службу, но
бегство  от  реальности  --  всегда  Явление  временное.  ‡начительной  доле
вышедшего из-под русского пера в этом столетии суждена, скорей всего, участь
произведений  „юма-отца или †юлЯ  ‚ерна: если литература девЯтнадцатого века
содержит длЯ современного писателЯ какой-то урок, то он  прежде всего в том,
что   ее   истины   легко  усваиваютсЯ   человеком  нашего  времени   уже  в
четырнадцатилетнем возрасте.
     Љ  этому следует добавить еще и то, что двадцатый  век  оказалсЯ весьма
плодовит  и  как  прозаик,  и   как   издатель.   Љоличество  написанного  и
опубликованного  только  во   второй  половине   нашего  столетиЯ  с  лихвой
перекрывает  все  предшествующее,  вместе  взЯтое,  с  момента возникновениЯ
книгопечатаниЯ. Ѓудущий  читатель, таким  образом,  сталкиваетсЯ  с выбором,
неограниченность  которого не  имеет прецедента  в  человеческой  истории  и
содержит   элемент   бессмысленности.   ‹итература   на   сегоднЯшний   день
превратилась  в  Явление  демографическое:  провидение,  видимо,   стараетсЯ
сохранить  традиционную  пропорцию между  числом  писателей  и  читательской
массой.  Ќетрудно представить поэтому, что автор  выходЯщего в  свет  нового
художественного произведениЯ может покачать головой и процитировать ‡ощенко.

        3

     Ќо если  автор данного трехтомника это и сделает, то только  по причине
любви к великому  иронисту. “ соловьЯ мест общего пользованиЯ с дроздом мест
заключениЯ  действительно немало  общего,  но прежде всего  --  заливистость
пениЯ. Љак и ‡ощенко, автор данного собраниЯ работает с  голоса; и в этом не
столько  даже принципиальное отличие  произведений, собранных  в находЯщемсЯ
перед  нами трехтомнике, сколько его  пропуск  в обозримое  будущее.  ѓолос,
подобно отпечаткам пальцев, всегда уникален. € если будущее действительно за
атомизированным  сознанием, то  беспрецедентной  по своей интенсивности арии
человеческой автономии, звучащей на  страницах сочинений  ћза  Ђлешковского,
сужден зал с лучшей акустикой и более наполненный, чем нынешний.

        4

     Џрименительно к данному автору музыкальнаЯ терминологиЯ, пожалуй, более
уместна, нежели литературоведческаЯ. Ќачать  с того, что проза  Ђлешковского
--  не  совсем  проза  и  жанровые  определениЯ  (роман,  повесть,  рассказ)
приложимы  к  ней  лишь  частично.   ЏовествовательнаЯ  манера  Ђлешковского
принципиально вокальна, ибо берет свое начало не столько в сюжете, сколько в
речевой   каденции   повествующего.  ‘южет   в   произведениЯх  Ђлешковского
оказываетсЯ порождением и  заложником каденции рассказчика,  а не  наоборот,
как это практиковалось в художественной литературе на протЯжении ее -- у нас
двухсотлетней   --  истории.   ЉаденциЯ,  опЯть-таки,   всегда  уникальна  и
детерминирована  сугубо личным тембром голоса  рассказчика, будучи окрашена,
разумеетсЯ,  его  непосредственными обстоЯтельствами,  в  частности  --  его
реальной или предполагаемой аудиторией.
     Ќа протЯжении большей части своей литературной карьеры Ђлешковский имел
дело преимущественно с  последней.  ‚  подобных  обстоЯтельствах  рассказчик
неизбежно испытывает  сильное  искушение  приспособить свою дикцию  к  некой
усредненной нормативной литературной  лексике, облагороженной  длительным ее
употреблением. ’рудно сказать, что удержало Ђлешковского от этого  соблазна:
трезвость его воображениЯ  или подлинность  его  дара.  ‹юбое  объЯснение  в
данном  случае покажетсЯ излишне комплиментарным. ‘корей всего, за избранной
им стилистической манерой стоит просто-напросто представление данного автора
о его аудитории как о сборище себе подобных.

        5

     …сли  это  так,   то  это  лестно   длЯ  аудитории,  и  она  должна  бы
поблагодарить рухнувшую  ныне общественную  систему за столь демократическую
интуицию   нашего  автора.  €бо  в  произведениЯх  Ђлешковского  расстоЯние,
отделЯющее автора от героЯ и  их  обоих -- от читателЯ, сведено до минимума.
ќто объЯснЯетсЯ прежде всего тем, что -- за малыми исключениЯми -- сочинениЯ
Ђлешковского представлЯют собой, по существу, драматические монологи. ѓоворЯ
точнее  --  части единого драматического  монолога, в который  сливаетсЯ всЯ
творческаЯ  деЯтельность  данного  автора.  Џри  таком  раскладе  опЯть-таки
неизбежно  возникает элемент отождествлениЯ  -- в первую  очередь длЯ самого
писателЯ -- автора с  его героЯми, а у Ђлешковского рассказчик, как правило,
главное  действующее  лицо.  Ќе  менее  неизбежен и  элемент  отождествлениЯ
читателЯ с героем-рассказчиком.
     Џодобное  отождествление происходит  вообще всЯкий раз,  когда читатель
сталкиваетсЯ  с местоимениЯми "Я", и монолог -- идеальнаЯ почва  длЯ  такого
столкновениЯ. …сли от "Я" героЯ читатель еще  может худо-бедно отстранитьсЯ,
то с авторским "Я" отношениЯ у него несколько сложнее, ибо  отождествление с
ним длЯ читателЯ имеет  еще и свою лестную сторону. Ќо, в  довершение всего,
герой Ђлешковского -- или  сам автор, -- как правило,  обращаетсЯ к читателю
на  "ты". €  это интимно-унизительное местоимение творит  под  пером  нашего
автора с  читателем чудеса,  быстро добираЯсь до его низменной природы и  за
счет  этого  полностью завладеваЯ  его  вниманием.  —итатель, грубо  говорЯ,
чувствует,  что  имеет  дело с собеседником  менее  достойным,  чем  он сам.
„вижимый любопытством и чувством снисходительности, он соглашаетсЯ выслушать
такого собеседника охотней, чем себе равного или более достойного.

        6

     ђечь есть, в конечном  счете, семантически атомизированнаЯ форма пениЯ.
Џение, в конечном счете,  есть монолог.  Њонолог,  в конечном счете,  всегда
исповедь. ђазнообразные  формально,  произведениЯ  Ђлешковского принадлежат,
выражаЯсь технически,  прежде всего к жанру исповеди. Њеханизм исповеди, как
известно, приводитсЯ  в движение раскаЯнием, сознанием греховности, чувством
вины за содеЯнное, угрозой наказаниЯ или пыткой. Џри этом адресатом исповеди
ЯвлЯетсЯ, по  определению, существо  высшее  или,  по  крайней  мере,  более
нравственное,   нежели   исповедующийсЯ.  …сли  первое   будит  в   читателе
любопытство, второе порождает ощущение  превосходства  и  опЯть-таки  момент
отождествлениЯ с адресатом.
     Џреимущество  исповеди   как  литературного   жанра  состоит  именно  в
превращении читателЯ в жертву, свидетелЯ и -- главное -- судью одновременно.
ЏовествованиЯ Ђлешковского замечательны, однако, тем, что их автор совершает
следующий  логический шаг, добавлЯЯ  к вышеозначенной комбинации стилистику,
восходЯщую   к  тюремным   нарам.   €бо  герой-рассказчик  в   произведениЯх
Ђлешковского --  всегда бывшаЯ или  потенциальнаЯ жертва уголовного кодекса,
излагающаЯ историю своей жизни именно  Языком зоны и кодекса, говорЯ точнее,
"тискающаЯ роман".
     Љлючевое   длЯ   пониманиЯ   Ђлешковского  выражение   "тискать  роман"
заслуживает, надо полагать, отдельного комментариЯ --  особенно если иметь в
виду  читателЯ  будущего.  Љоротко  говорЯ,  "тискать"  восходит   здесь   к
пренебрежительной  самоиронии  профессионального  литератора,  привычного  к
поЯвлению его художественных произведений в печати и могущего позволить себе
роскошь ложной  скромности, основанной  на безусловном чувстве превосходства
над окружающими. "ђоман",  в  свою  очередь,  указывает благодарЯ смешенному
ударению  на   безосновательность  этого  превосходства  и   на  предстоЯщую
модификацию или  заведомую скомпрометированность некогда благородного жанра.
Љак  и "собрание  сочинений", выражение "тискать роман" предполагает сильный
элемент вымысла --  если не  простой лжи  -- в предстоЯщем  повествовании. ‚
конечном  счете, за словосочетанием этим кроетсЯ, надо полагать, идеЯ романа
с  продолжением,   выходЯщего  серийно  в   издании   типа   "Ћгонька"   или
"ђоман-ѓазеты".  Ћписывает   оно,  как   мы  знаем,  одну  из  форм  устного
творчества, распространенную в местах заключениЯ.
     †ертва  уголовного  кодекса  "тискает  роман"  по  соображениЯм  сугубо
практическим:  ради увеличениЯ пайки, улучшениЯ  бытовых условий,  снисканиЯ
расположениЯ  окружающих или просто чтобы убить времЯ. €з всех перечисленных
последнее   соображение  --  наиболее   практическое  и,  при  благоприЯтных
обстоЯтельствах,  "тисканье"  романа  осуществлЯетсЯ  изо  днЯ в  день,  что
равносильно  сериализации.  Њатериалом  повествованиЯ оказываетсЯ  все,  что
угодно. —аще всего это пересказ заграничного фильма,  неизвестного аудитории
рассказчика,  или действительно  романа  --  предпочтительно  из иностранной
жизни.  ЋсновнаЯ  канва оригинала,  как  правило,  сохранЯетсЯ,  но  на  нее
нанизываютсЯ  детали  и  отступлениЯ  в  соответствии  с  изобретательностью
рассказчика  и  вкусами  публики.  ђассказчик  ЯвлЯетсЯ хозЯином  положениЯ.
’ребованиЯ,  предъЯвлЯемые   ему  публикой,  те  же,  что  и  в   нормальной
литературе, -- остросюжетность и сентиментальнаЯ насыщенность.

        7

     ЏерефразируЯ   известное   высказывание   о  гоголевской   шинели,   об
Ђлешковском  можно сказать, что он вышел из тюремного ватника. ЂудиториЯ его
--  по  его собственному определению --  те, кто  шинель эту  с плеч  ЂкакиЯ
Ђкакиевича снЯл. €ными словами --  мы все. "ђоман", "тискаемый" Ђлешковским,
-- из современной жизни, и если в нем есть "заграничный" элемент, то главным
образом по ту сторону  пребываниЯ добра и зла. ‘ентиментальнаЯ  насыщенность
доведена в нем до пределов издевательских, вымысел -- до фантасмагорических,
которые  он  с восторгом  переступает.  „раматические  коллизии  его  героев
абсурдны до степени  подлинности и  наоборот,  но узнаваемы прежде  всего за
счет  их   абсурдности.  €рониЯ  его  --   раблезианскаЯ  и  разрушительнаЯ,
продиктованнаЯ ничем не утолЯемым метафизическим голодом автора.
     ‹ишнюю пайку  таким образом не  заслужишь, бытовых условий не улучшишь,
на  расположение аудитории рассчитывать тоже  не  приходитсЯ: ибо  она  либо
выталкивает автора из барака,  либо  разбегаетсЯ.  —то касаетсЯ шансов убить
времЯ,  то они всегда невелики.  Љроме  того,  как  рассказчик,  Ђлешковский
только  благодарен каждому  следующему  дню  за  сериализацию "романа",  ибо
"тискать"  его  больше негде, кроме  как  во времени.  —его  в  таком случае
добиваетсЯ