€ван Ѓунин. €сход

Ћцените этот текст:
€ван Ѓунин. €сход

ЉнЯзь умер перед вечером двадцать девЯтого августа. “мер, как жил, --
молчаливый, ото всех отчужденный.
‘олнце, золотЯсь перед закатом, не раз заходило в легкие смуглые тучки,
островами раскинутые над дальними полЯми на западе. ‚ечер был простой,
спокойный. Ќа широком дворе усадьбы было пусто, в доме, как будто еще более
обветшавшем за лето, очень тихо.
Ќищие, бродившие по деревне, раньше всех узнали о смерти кнЯзЯ. Ћни
поЯвились возле разрушенных каменных столбов при въезде в усадьбу и
нестройно, разными голосами, запели древний духовный стих "на исход души из
тела".
€х было трое: рЯбой парень в лазоревой рубахе с укороченными рукавами,
старик, очень прЯмой и высокий, и загорелаЯ девочка, лет пЯтнадцати, но уже
мать. Ћна стоЯла с сонным ребенком на руках, державшим во рту сосок ее
маленькой груди, и пела звонко и бесстрастно. Њужики были оба слепы, с
бельмами; у нее глаза были чистые, темные.
‚ доме хлопали двери. Ќаташа выскочила на парадное крыльцо и вихрем
понеслась через двор к людской; из растворенного дома слышно было, как
стенные часы медлительно пробили шесть. Ђ через минуту по двору уже бежал и
на ходу попадал в рукав армЯка работник -- седлать лошадь, скакать на
деревню за старухами. ѓостившаЯ в усадьбе странница Ђнюта, похожаЯ своей
стриженой головой на мальчика, высунулась в окошечко людской и, захлопав в
ладоши, что-то закричала ему вслед -- тупо, косноЯзычно и восторженно.
Љогда молодой Ѓестужев вошел к умершему, тот лежал навзничь на
старинной кровати орехового дерева, под старым одеЯлом из красного атласа, с
расстегнутым воротом ночной рубашки, полузакрыв неподвижные, как бы хмельные
глаза и откинув темное, побледневшее, давно не бритое лицо с большими
седеющими усами. ‘тавни в этой комнате были по его желанию закрыты все лето,
-- теперь их открывали. Ќа комоде возле кровати желто горела свеча. ‘клонив
к плечу голову, с бьющимсЯ сердцем, Ѓестужев жадно всматривалсЯ в то
странное, уже холодевшее, что тонуло в постели.
‘тавни раскрывались одна за другою. ‚ окна, сквозь темные ветви старого
хвойного палисадника, глЯнул далекий закат, оранжево догоравший в тучках.
Ѓестужев, отойдЯ от умершего, распахнул одно из этих окон. ‚ комнату, в
застоЯвшийсЯ, сложный запах лекарств, ощутительно потЯнуло чистым воздухом.
‚ошла заплаканнаЯ Ќаташа и стала выносить все то, что кнЯзь, с неделю тому
назад, внезапно охваченный какой-то тревожной жадностью, приказал
перетаскать к нему и разложить перед его глазами на столах и креслах:
истертое казацкое седло, уздечки, медный охотничий рог, собачьи смычки,
патронташ. “же не стеснЯЯсь стучать, звенеть удилами и стремЯ о стремЯ, она
делала дело с твердым и строгим лицом, сильно дунула, проходЯ мимо комода,
на свечку... ЉнЯзь был неподвижен, и неподвижны были его полуприкрытые, как
бы слегка косившие глаза. ‚ечернее сухое тепло, смешанное с свежестью от
реки, наполнЯло комнату. ‘олнце потухло, все поблекло. •воЯ палисадника сухо
темнела на прозрачном, сверху зеленоватом, ниже шафранном море далекого
запада. ™ебетала за окном какаЯ-то птичка, и щебет ее казалсЯ очень резок.
-- —его жалеть, -- серьезно сказала Ќаташа, опЯть входЯ и отодвигаЯ
Ящик комода, вынимаЯ оттуда чистое белье, простыни и наволочку на подушку.
-- “мерли смирно, всем так дай бог. Ђ жалеть их некому, никого после себЯ не
оставили, -- прибавила она и опЯть вышла.
Ѓестужев, присев на подоконник, все глЯдел в темный угол, на постель,
где лежал умерший. Ћн все старалсЯ что-то понЯть, собрать мысли, ужаснутьсЯ.
Ќо ужаса не было. Ѓыла только удивленность, невозможность осмыслить,
охватить происшедшее... Ќеужели все разрешилось, и теперь можно говорить в
этой спальне так свободно, как говорит Ќаташа? ‚прочем, подумал Ѓестужев,
она говорила о кнЯзе с той же свободой, -- как о человеке, уже вышедшем из
круга живых, -- и раньше, весь последний месЯц.
‘о двора, из сумрака слабо и необыкновенно приЯтно пахло дымом. ќто
успокаивало, говорило о земле, о продолжающейсЯ простой человеческой жизни.
‚ стемневших лугах, на реке, ровно шумела водЯнаЯ мельница... Ќеделю тому
назад кнЯзь сидел возле ее ворот на старом жернове, -- в шапке, в лисьей
поддевке, худой и темноликий, согнувшись и упершись руками в серый
ноздреватый камень. ‘тарик, который привез смолоть несколько мер новины,
щурЯсь, исподлобьЯ посмотрел на него, развертываЯ веретье. "Ђ уж и худ ты!
-- холодно и пренебрежительно сказал он кнЯзю, хотЯ прежде всегда говорил с
ним почтительно. -- ЏрЯмо никуда! Ќет, теперь тебе житьЯ немного. ’ебе лет
семьдесЯт будет?" -- "ЏЯтьдесЯт первый", -- сказал кнЯзь. -- "ЏЯтьдесЯт
первый! -- насмешливо повторил старик, возЯсь с веретьем. -- Ќе может того
быть, -- твердо сказал он, -- ты намного старше менЯ". -- "‚от дурак, --
усмехнувшись, сказал кнЯзь, -- да ведь мы росли вместе". -- "Ќу, росли, не
росли, а житьЯ тебе теперь немного", -- сказал старик, натуживаЯсь, и,
приподнЯв и прижимаЯ к груди тЯжелую, полную рожью меру, поспешно, приседаЯ,
пошел в шумЯщую, белую от муки мельницу...
-- ’еперь уходите, барчук, -- бесстрастно, но значительно сказала
Ќаташа, входЯ с ведром горЯчей воды.
€ от этого ведра, от этих слов Ѓестужеву вдруг стало страшно. Ћн
поднЯлсЯ с подоконника и, не глЯдЯ на Ќаташу, вышел через прихожую,
прилегавшую к комнате покойного, на черное крыльцо. ‚ сумраке возле крыльца
мыли руки приехавшие с деревни старухи, …вгениЯ и ЂгафьЯ: одна лила из
кувшина, другаЯ, согнувшись, захватив в колени подол темного платьЯ, крепко
отжимала, встрЯхиваЯ пальцы. ќто было еще страшнее, -- эти старухи. Ѓестужев
быстрыми шагами прошел мимо них в сухой уже поредевший к осени сад,
таинственно освещенный по низам только что показавшимсЯ среди дальних
стволов круглым, огромным, зеркальным месЯцем.

‚ девЯтом часу в комнате, где умер кнЯзь, все пришло в порЯдок, было
прибрано, кровати уже не было, тепло пахло вымытыми полами. Ќа столах,
поставленных наискось в передний угол, под старинные образа, возле окна,
верхнее стекло которого серебрилось от месЯчного света, возвышалось под
простыней тело, казавшеесЯ очень большим. ’ри толстых свечи в церковных
высоких подсвечниках горели в головах его прозрачно, дрожали хрустальным
чадом. ’ишка, сын церковного сторожа ‘емена, умытый и причесанный, в новой
поддевке, жалостно и поспешно читал псалтырь. "•валите господа с небес, --
читал он, подражаЯ черничкам, -- хвалите его все ангелы его, хвалите его все
воинства его..." ’емно и чадно дрожали на свечках прозрачные копьЯ пламени,
золотые, с Ярко-синим основанием.
‚ доме огонь был только в лакейской. ’ам, под окном, стоЯл стол, на
столе кипел самовар. ЃледнаЯ и серьезнаЯ, в черном платочке, Ќаташа,
…вгениЯ, похожаЯ на смерть, и печально-скромнаЯ ЂгафьЯ, плотник ѓригорий,
уже начавший в сарае делать гроб, и церковный сторож ‘емен, старик с
тусклыми свинцовыми глазами, испорченными постоЯнным чтением при дрожащем
свете по покойникам, пили чай. ‘емен, который должен был сменить сына,
принес с собой собственную книгу, в грубой, как бы деревЯнной коже бурого
цвета, закапанную воском, с обожженными кое-где углами страниц.
-- Ђ как ни плохо живешь, все будет трудно с белым светом расставатьсЯ,
-- печально говорила ЂгафьЯ, наливаЯ из чашки в блюдечко.
-- €звестно, трудно, -- сказал ѓригорий. -- Љабы знал, и жил бы не так,
все бы имущество истребил. Ђ то боимсЯ именье свое распустить, все думаешь,
под старость детьсЯ будет некуда... а глЯдишь, и до старости не дожил!
-- Ќаша жизнь как волна бежит, -- сказал ‘емен. -- ‘мерть, ее, как
сказано, надо встречать с радостью и трепетом.
-- €сход, а не смерть, родной, -- сухо и наставительно поправила
…вгениЯ.
-- ‘ трепетом, не с стрепетом, а умирать никому не хочетсЯ, -- сказал
ѓригорий. -- ‚сЯкаЯ козЯвка и та смерти боитсЯ. ’оже, значит, и у них души
есть.
-- Ќе души, батюшка, а дуси -- еще наставительнее сказала …вгениЯ.
Љончив последнюю чашку, ‘емен мотнул головок, откидываЯ со лба
вспотевшие темно-серые волосы, встал, перекрестилсЯ, захватил псалтырь и на
цыпочках пошел через темный зал, через темную гостиную к покойнику.
-- ‘тупай, ступай, дорогой, -- сказала ему вслед …вгениЯ. -- „а поприлежней читай. Љогда кто хорошо читает, грехи с грешника как листьЯ с
сухого дерева валЯтсЯ.
‘менЯЯ ’ишку, ‘емен надел очки и, строго глЯдЯ через них, мЯгко обобрал
пальцами воск с оплывших свечей, потом медленно перекрестилсЯ, развернул на
аналое книгу и стал читать негромко, с ласковой и грустной убедительностью,
только в некоторых местах предостерегающе повышаЯ голос.
„верь в прихожую возле черного крыльца была открыта. —итаЯ, ‘емен
слышал, как на крыльце кто-то затопал ногами: пришли поглЯдеть на покойника
две девки, обе нарЯженные, в новых крепких башмаках. Ћни вступили в комнату
робко и радостно, шепотом переговариваЯсь. ЉрестЯсь и стараЯсь ступать
нетвердо, одна из них, вздрагиваЯ грудЯми под новой розовой кофточкой,
подошла к столу, отвернула простыню с лица кнЯзЯ. Ѓлеск свечей упал на
кофточку, испуганное лицо девки стало в этом блеске бледно и красиво, а
мертвое лицо кнЯзЯ засиЯло, как костЯное. Ѓольшие седеющие усы, разросшиесЯ
за болезнь, уже сквозили, в глазах, не совсем закрытых, темнела какаЯ-то
жидкость...
’ишка жадно курил в сенЯх, поджидаЯ выхода девок. Ћни проскользнули
мимо него, делаЯ вид, что не замечают его. Ћдна сбежала с крыльца, другую, в
розовой кофточке, он успел поймать. Ћна рванулась, зашептала:
-- Ђй ты угорел? Џусти! Ђ то отцу скажу...
’ишка выпустил ее. Ћна побежала к саду. ЊесЯц, уже небольшой, белый,
Ясный, высоко стоЯл над темным садом, и золотисто блестело в его свете сухое
железо на крыше бани.
‚ тени от сада девка обернулась и, взглЯнув на небо, воскликнула:
-- Ќочь-то какаЯ, -- батюшки!
€ очаровательно, с радостной нежностью, прозвучал в ночном тихом
воздухе ее счастливый голос.

III

Ѓестужев ходил из конца в конец по двору. ‘о двора, пустого, широкого,
освещенного месЯцем, он глЯдел то на огоньки в деревне за рекой, то на
светлые окна людской, где слышались голоса ужинающих. ‚ сарае были раскрыты
ворота, горел разбитый фонарь, поставленный на козлы тарантаса. ѓригорий,
наклонившись и отставив одну ногу, шмыгал фуганком по тесине, заправленной в
старый верстак. Љрасно-дымный огонь в фонаре дрожал, дрожали тени в
сумрачном сарае...
Љогда Ѓестужев на минуту приостановилсЯ у ворот сараЯ, ѓригорий поднЯл
возбужденное лицо и сказал с ласковой гордостью:
-- Љрышку уж доделываю...
Џотом Ѓестужев постоЯл, облокотЯсь на раскрытое окно людской. Љухарка
собирала со стола остатки ужина, стирала с него ветошкой. Џастухи,
подростки, укладывались спать: Њитька, разутый, молилсЯ, стоЯ на нарах,
устланных свежей соломой. ‚анька -- среди избы. ђыжий лохматый печник,
широкоплечий и очень маленький ростом, в черной рубахе с крапинками известки
на ней, пришедший с деревни из-за реки, чтобы начать завтра поправлЯть стены
внутри обвалившегосЯ кнЯжеского склепа, вертел, сидЯ на лавке, цигарку.
Ђнюта тупо, восторженно и косноЯзычно говорила с печки:
-- ‚от и помер, ваше сиЯтельство, в голова ничего не положил... ’ак и
не дал мне ничего... Ќету да нету, погоди да погоди... ‚от теперь и годи...
‚от и годи... ѓоди теперь! Џогодил, милый? ‚ голова себе много положил?
ЏонЯл теперь, что у тебЯ в головах, глупый? Ђ что бы так-то дать рублика
два, прикрыть мое тело! џ убогаЯ, урода. Ќикого у менЯ нету. €шь грудь-то! €
она распахнула кофту и показала голую грудь:
-- ѓолаЯ всЯ. ’ак-то, глупый! Ђ Я тебЯ в старые годы любила, Я об тебе
скучала, ты красивый был, веселый, ласковый, чистаЯ барышнЯ! ’ы всю свою
молодость об своей ‹юдмилочке убивалсЯ, а она тебЯ, глупый, только терзала
-- мучила да с другим под венец стала, а Я одна тебЯ верно любила, да про то
только моЯ думка знала! џ убогаЯ, урода, а душа-то у менЯ, может,
ангельскаЯ-архангельскаЯ, Я одна тебЯ любила, одна сижу радуюсь о твоей
кончине смертной... € она радостно и дико засмеЯлась и заплакала.
-- Џойдем, Ђнюта, псалтырь читать, -- громко сказал печник тем тоном,
каким говорЯт с детьми кому-нибудь на потеху. -- Џойдешь, не боишьсЯ?
-- „урак! Љабы ноги были целы, и пошла бы, ай плохо? -- крикнула Ђнюта
сквозь слезы. -- €х грех, покойников-то, боЯтьсЯ. Ћни свЯтые, пречистые.
-- џ и не боюсь, -- развЯзно сказал печник, закуриваЯ цигарку,
загоревшуюсЯ зеленым огнем. -- џ с тобой хоть на цельную ночь в фамильный
склеп лЯжу...
Ђнюта восторженно рыдала, утираЯсь кофтой.
Ќе нарушаЯ светлого и прекрасного царства ночи, а только делаЯ его еще
более прекрасным, пали на двор легкие тени от шедших на месЯц белых тучек, и
месЯц, сиЯЯ, катилсЯ на них в глубине чистого неба, над блестевшей крышей
темного старого дома, где светилось только одно крайнее окно -- у изголовьЯ
почившего кнЯзЯ.
1918.

Last-modified: Fri, 25 Feb 2005 09:32:27 GMT
Ћцените этот текст: