р Љлопшток.

     Њ. Ѓрод:

     ќти двое,  „ора и  Љлопшток,  называли теперь себЯ  в  шутку "маленькой
семьей" ”ранца, то было душевное единение перед лицом смерти.

        746

     Ќо ”ранц хотел жить, он выполнЯл врачебные предписаниЯ беспрекословно и
с пунктуальностью, какой Я раньше никогда  не замечал за ним. ЏознакомьсЯ он
с  „орой  раньше, его  волЯ к жизни окрепла бы раньше, своевременнее. ’аково
мое  впечатление. ќти двое совершенно  изумительно  подходили  друг к другу.
Ѓогатство религиозных традиций  восточных  евреев, которым располагала „ора,
было постоЯнным источником восхищениЯ длЯ ”ранца; тогда как молодаЯ девушка,
не  имевшаЯ  еще  никакого представлениЯ  о  некоторых  великих  достижениЯх
западной культуры, любила и почитала своего великого учителЯ не  меньше, чем
его удивительные,  фантастические  мечты,  с  которыми она сжилась  легко  и
играючи.  Ћни часто  шутили друг  с  другом, словно дети.  џ  помню, как они
вместе погружали  свои руки в один таз, называЯ  его "наша  семейнаЯ ванна".
’рогательной  была забота „оры  о  больном, трогательно  позднее пробуждение
всех его жизненных сил. „ора рассказывала  мне, что ”ранц плакал от радости,
когда профессор  —ассный (уже  в самом конце) сказал ему, что горло выглЯдит
лучше. Ћн  без конца обнимал  ее  и сказал, что никогда так  не хотел жить и
быть здоровым, как сейчас.

     ќто  была последнЯЯ  эйфориЯ перед  адской  мукой.  Ћн  молил - упрекал
доктора: "„октор,  дайте мне смерть,  иначе  вы  убийца.  “ходил  он тЯжело,
мучениЯ были непереносимы. Џоследними его словами были: "џ ухожу...".

     Њ. Ѓрод:

     ‘ледует  процитировать отрывок из письма, написанного Љлопштоком 4 июнЯ
из Љирлинга, не менЯЯ в нем характерный  венгеро-немецкий: "ќта беднаЯ „ора,
ах, бедные мы все, кто еще на свете так осиротел, как мы - почти не спит, но
даже во сне  она шепчет беспрерывно, можно разобрать лишь: мой любимый,  мой
любимый,  мой  хороший ты!.. џ обещал ей, что сегоднЯ после  обеда мы  опЯть
пойдем  к ”ранцу, если  она  прилЯжет.  ’огда  она легла. Љ нему,  "кто ведь
совсем один, мы же ничего  не делаем и сидим  здесь, а его  мы оставили там,
одного  в темноте, неприкрытого  - о  мой хороший,  мой любимый ты" - и  так
постоЯнно.  —то  происходит здесь у  нас,  невозможно  описать  и  не  нужно
описывать. ’от, кто знает „ору, только тот может  понЯть, что значит любить.
‘толь  немногие понимают  это, и  это усиливает муку и боль. Ќо  вы ведь, не
правда  ли, вы ведь, вы поймете!.. Њы ведь еще даже  не осознаем, что с нами
произошло,  постепенно  это  становитсЯ  все  более  Ясным  и  вместе  с тем
болезненно мрачным. Ћсобенно мы не осознаем это, которые все еще не расста-

        747

     лись с  ним. ‘ейчас  мы  опЯть идем туда, к  ”ранцу. -  …го  лицо такое
неподвижное, строгое,  недоступное, какой была  и его чистаЯ и строгаЯ душа.
‘трогое  -  лицо  королЯ  благороднейшего,  древнейшего  рода.  ЊЯгкость его
человеческого облика  исчезла, только его несравненный дух формирует еще его
неподвижное, дорогое лицо. Џрекрасное, словно древнЯЯ статуЯ из мрамора".


        ‘’ђЂ•: €‡ Џ€‘…Њ Љ Њ€‹…Ќ…

     ‹ичность человека, особенно если этот человек - Љафка, представлЯет длЯ
культуролога  не  меньший интерес,  чем  его  творчество, - тем  более,  что
творчество чаще всего  и ЯвлЯетсЯ самораскрытием личности. Љафка раскрывалсЯ
не только  в  творчестве -  в  такой  же мере в  переписке, раскрывалсЯ  как
человек, художник, мыслитель, страдалец. Џереписка  Љафки с Њиленой …сенской
-  развернутый автопортрет  человека,  исповедь, психоаналитическаЯ  запись.
Њожно  было бы написать книгу о Љафке на основании одной  этой переписки. Ќо
такаЯ книга  написана самим  Љафкой -  это его эпистолЯрий...  •отЯ  сегоднЯ
найти и прочитать письма Љафки не представлЯет большого труда - мне кажетсЯ,
что  Я  мог бы  облегчить  читателю  эту задачу,  сделав небольшую  выборку,
раскрывающую сокровенные стороны души человека, вобравшего в себЯ вину мира.

     ’рудно говорить правду, ибо хоть она и одна, но живаЯ, и потому  у нее,
как у всего  живого, переменчивое лицо ("Krasna vubec nikdy, va&ie  ne, snad
uekdy hezka") *. …сли б Я отвечал тебе в ночь с понедельника на вторник, это
было  бы ужасно, Я лежал в кровати, как под пыткой, всю ночь Я отвечал тебе,
жаловалсЯ тебе, придумывал, как тебЯ отпугнуть от себЯ, проклинал себЯ. (ќто
все еще потому, что твое письмо пришло поздно  вечером, а перед наступлением
ночи Я был особенно возбужден и восприимчив к серьезным речам).

     * Љрасивой не бывает никогда, разве что иной раз милой (чешск.).


     Ђ написать Я  тебе  должен был непременно, потому что из моих последних
жалобных  писем  (самое ужасное Я сегоднЯ утром  от стыда порвал; подумай: у
менЯ еще нет никаких известий от тебЯ, но жаловатьсЯ по почте глупо, что мне
почта)  ты  могла  заключить,  что  Я  в  тебе не уверен,  что Я боюсь  тебЯ
потерЯть; нет, ничего подобного. ђазве  смогла бы ты стать длЯ менЯ тем, что
ты есть, если б Я был в тебе  не уверен? ’акое впечатление создаетсЯ оттого,
что мне дано было пережить краткую телесную


        748

     близость и потом внезапную телесную разлуку -  от всего этого, конечно,
голова может пойти  кругом. Џрости! Ђ теперь, на сон грЯдущий,  на спокойную
ночь,  прими  единым потоком всего  менЯ  и  все мое  -  все, что  счастливо
покоитсЯ в тебе.

     ЉакаЯ ты усталаЯ в субботнем письме! Њного чего Я мог бы сказать на это
письмо, но усталой ничего сегоднЯ не буду говорить, Я и сам устал - пожалуй,
впервые  после  возвращениЯ  из  ‚ены,  -  совершенно  не  выспалсЯ,  голова
раскалываетсЯ.  Ќичего  тебе  не  скажу,  просто  усажу тебЯ  в  кресло  (ты
говоришь,  что недостаточно  была добра  ко  мне,  но  разве  это  не высшаЯ
доброта,  и любовь, и  почесть - позволить мне  присесть там у тебЯ и  самой
сесть напротив и быть со мной) - итак, Я усаживаю тебЯ в кресло - и терЯюсь,
и не знаю, как выразить словами, глазами, руками, бедным сердцем это счастье
- счастье оттого, что ты со мной, что ты все-таки и моЯ тоже. € ведь люблю Я
при этом вовсе не тебЯ, а нечто большее - мое дарованное тобой бытие.

     Ђ вот  говорить  о  тебе  с  чужими  людьми -  это  Я  могу, и это даже
совершенно утонченное  удовольствие.  …сли  б Я еще  позволЯл себе  при этом
немного ломать комедию - а соблазн велик, - удовольствие было б еще полней.

     ‚ыходит, мы совсем  отдалились друг от друга, Њилена, и  лишь  одно, но
могучее желание  нас  объединЯет:  чтобы ты была здесь,  чтоб лицо твое было
рЯдом со  мной, как  можно  ближе. €,  конечно,  еще желание  смерти  -  нас
объединЯет  желание  "легкой" смерти, но оно  ведь уже и совершенно  детское
желание;  вот так  же на  уроке математики,  когда учитель на кафедре листал
свой кондуит и, возможно, искал мою фамилию, Я  следил за ним и, сравниваЯ с
этим  воплощением силы,  ужаса и  реальности свое непостижимое ничтожество и
невежество,  охваченный   полусонным  оцепенением   страха,  желал   одного:
поднЯтьсЯ  бы  сейчас   невидимкой,  пробежать   невидимкой  между  партами,
пролететь  мимо учителЯ  на  невесомых,  как  мои  математические  познаниЯ,
крыльЯх, как-нибудь преодолеть дверь и, очутившись снаружи,  прийти в себЯ и
вздохнуть свободно на чудесном вольном воздухе,  знаЯ, что нигде в подлунном
мире он не будет так накален, как в оставленной мною комнате.

     ’ебе непременно  надо знать, Њилена,  люблю ли Я тебЯ, ты снова и снова
задаешь мне этот трудный вопрос,  но как на него ответить в письме (будь это
даже  и последнее воскресное  письмо)? ‚от  когда мы вскоре увидимсЯ, Я тебе
навернЯка это скажу (если не откажет голос).

     ’олько не  пиши  больше  о поездке  в  ‚ену;  Я  не  поеду,  но  каждым
упоминанием  об  этом  ты  словно подносишь Язычок пламени  к моей оголенной
коже, пламЯ уже превратилось в  маленький  костер, он  не  затухает, а горит
ровно, да нет, даже разгораетсЯ. Ќе может быть, чтоб ты этого хотела.

        749


     Љак ни  верти твое  сегоднЯшнее письмо, такое  милое,  такое преданное,
принесшее  мне  столько радости и счастьЯ, оно  все-таки "письмо спасателЯ".
Њилена среди спасателей! (Ќаходись и Я  среди  них, была бы она тогда уже со
мной?  Ќет, как раз тогда-то навернЯка нет). Њилена среди спасателей -  она,
знающаЯ по себе, убеждающаЯ снова и снова, что спасти другого человека можно
только самим фактом  своего бытиЯ и ничем иным.  € вот она, спасшаЯ менЯ уже
одним тем,  что она есть, пытаетсЯ теперь задним числом сделать то же  самое
другими,  бесконечно  более   жалкими  средствами.  Љогда   человек  спасает
тонущего, это, конечно,  подвиг, но когда  он потом дарит  спасенному  еще и
абонемент на  уроки плаваниЯ  - это зачем?  ‡ачем спасателю  облегчать  себе
задачу, зачем он отказываетсЯ и впредь спасать другого  только  самим фактом
своего бытиЯ, своей постоЯнной готовности спасти, зачем он перекладывает эту
обЯзанность  на плечи тренеров и  давосских хозЯев отелей?  €  помимо  всего
прочего Я  вешу целых пЯтьдесЯт пЯть килограммов и  сорок граммов!  € куда Я
улечу,  если  мы  друг  с другом  держимсЯ  за руки?  €  кроме  того  - вот,
собственно говорЯ,  суть всех моих предшествовавших разглагольствований, - Я
никогда больше не уеду от тебЯ  в такую даль. џ ведь  только что выбралсЯ из
подземелий меранской тюрьмы.

     ‚от  ты спросила недавно, как  мог  Я  назвать "чудесной" нашу  субботу
[свидание в ‚ене] с этим страхом в сердце; объЯснить это нетрудно. Џоскольку
Я люблю тебЯ (а Я тебЯ люблю, непонЯтливое ты  существо, и  как  любит  море
крохотную гальку  на своем дне, так и моЯ любовь затоплЯет тебЯ всю, - а длЯ
тебЯ такой  галькой  да буду Я,  если дозволЯт  небеса) -  поскольку Я  тебЯ
люблю, Я люблю весь мир, а весь мир -  это и твое левое плечо - нет, сначала
было правое, - и потому целую его, когда мне заблагорассудитсЯ (а  ты,  будь
добра, чуть приспусти на нем блузку), - но  и левое плечо  тоже, и твое лицо
над  моим  в  лесу,  и твое  лицо  под  моим  в  лесу, и  забвенье  на твоей
полуобнаженной груди.  € потому ты права, когда говоришь, что мы были  тогда
одно, и тут  мне страх  неведом,  ведь  это  мое единственное  счастье,  моЯ
единственнаЯ гордость - и Я сейчас имею в виду не один только лес.

     Ќо вот  между этим дневным миром и тем "получасом в постели", о котором
ты  однажды презрительно  написала как о "мужской  заботе", длЯ  менЯ  зиЯет
пропасть,  преодолеть которую Я  не могу - а может быть, и не хочу. ’ам дело
сугубо ночное, во всех смыслах ночное; а здесь целый мир - мой, Я им владею,
и неужели Я должен теперь  вдруг  перепрыгнуть в ночь,  чтобы  и ею еще  раз
овладеть? „а и можно ли чем-то еще раз овладеть? Ќе значит ли

        750

     это его потерЯть? ‡десь  Я владею миром  -  и вдруг должен  перенестись
туда, а  его оставить  - в угоду  непостижимому чародейству, ловкому фокусу,
камню мудрецов, алхимии, колдовскому кольцу. Џрочь, прочь  - Я  ужасно этого
боюсь!

     †аждать  посредством колдовства  ухватить  за  одну  ночь -  в  спешке,
натужно  дыша, беспомощно, одержимо,  - посредством  колдовства ухватить то,
что каждый день  дарит раскрытым глазам! (Ќаверно, детей  иначе не получишь,
наверно,  дети тоже колдовство, -  "наверно".  Ћставим  вопрос открытым).  €
потому Я так благодарен (тебе и всему) и потому, стало быть, samozrejme что,
рЯдом с тобой  Я так спокоен и  так неспокоен, так скован и так свободен - и
потому-то Я, осознав это, отринул всю остальную жизнь. Џосмотри мне в глаза!

     * ‘амо собой разумеетсЯ (чешск.).


     ‚чера был  у своего врача, он нашел, что мое состоЯние почти такое  же,
как и до Њерана, три месЯца прошли длЯ легких почти  безрезультатно, в левом
легком болезнь сидит так же здоровехонька, как и прежде. Ћн считает подобный
успех  совершенно  не  утешительным,  Я - вполне  сносным:  ведь  как  бы  Я
выглЯдел, если бы то же самое времЯ провел в Џраге? Ћн считает также,  что Я
нисколько  не прибавил в весе, но, по моим расчетам, все-таки килограмма  на
три потолстел.  Ћсенью он хочет попробовать впрыскиваниЯ, но Я не думаю, что
это стерплю.

     Љогда Я сравниваю эти результаты с тем, как ты прожигаешь свое здоровье
(по сугубой необходимости, разумеетсЯ;  Я полагаю,  тут мне  и оговариватьсЯ
нечего), мне кажетсЯ иногда,  что мы, вместо того, чтобы жить вместе, просто
тихо-мирно  улЯжемсЯ вместе,  чтобы  умереть.  Ќо что бы ни  случилось - все
будет рЯдом с тобой.

     Њежду  прочим,  вопреки  врачу,  Я-то  знаю, что  мне, чтоб  быть  хоть
мало-мальски здоровым, нужен покой,  только покой особого  рода - или,  если
угодно, особого рода беспокойство.

     Ђ вообще  - не тревожьсЯ обо мне, Њилена, не хватало еще только,  чтобы
ты обо мне тревожилась. …сли б  не этот "страх", который вот  уже  несколько
дней  не отпускает менЯ и  на  который Я тебе  жаловалсЯ  сегоднЯ в утреннем
письме,  Я был бы  совсем здоров. Љстати, на  основании чего ты сказала  мне
тогда в лесу, что  "так  ты  и  думала"?  ’ам,  наверху,  на  второй день. џ
различаю те дни очень  четко: первый  день был сама неуверенность, второй  -
слишком большаЯ уверенность, третий - раскаЯние и четвертый - сама доброта.

        751

     ‚ продолжение начатого: все Я могу вынести - с тобою в сердце; и если Я
однажды написал, что  дни без твоих писем были ужасны,  то это  неверно, они
были лишь  ужасно  тЯжелы -  лодка  была тЯжела, погруженнаЯ в волны  ужасно
глубоко, до  краев, но  плыла она все-таки на твоих волнах,  в твоем потоке.
‹ишь одного Я не смогу  вынести  без твоей решительной подмоги, Њилена: того
самого "страха",  -  тут Я слишком слаб,  эту  громаду  ужаса Я не могу даже
окинуть взором, она захлестывает и уносит менЯ.

     ...пожелай ты уйти ко мне, то  есть - если судить  "по-музыкальному"  -
пожертвуй ты всем  миром,  чтобы  снизойти ко  мне,  на такое дно, где, если
смотреть с твоих  высот,  не только мало что, но вообще ничего не  видно,  -
тебе длЯ этого (вот что самое-самое странное!) пришлось бы  не спуститьсЯ, а
неким  сверхчеловеческим  усилием  вознестись над  собой,  вырватьсЯ за свой
предел,  и так высоко, что все, наверное, кончилось бы  неминуемым  обрывом,
низвержением, исчезновением (длЯ менЯ, разумеетсЯ,  тоже). €  все  это  ради
того,  чтобы попасть  ко мне, в то место, куда ничто не  манит, где Я сижу с
пустыми  руками,  без  малейшего  достоЯниЯ за душой,  будь  то счастье  или
несчастье, заслуга или вина, - просто сижу там, куда менЯ посадили. ‚ табели
о рангах человеческих Я что-то вроде мелкого доверенного бакалейщика в твоих
предместьЯх  (даже не шарманщик, куда там!), и  если  б Я даже отвоевал себе
это место в жестокой борьбе, -  но  Я его не отвоевывал, - все  равно это не
было б заслугой.

     Ћтносительно многого ты заблуждаешьсЯ, Њилена.

     ‚о-первых; Я вовсе не так серьезно болен, и, стоит мне немного поспать,
Я чувствую себЯ так хорошо, как едва ли когда-либо чувствовал себЯ в Њеране.
‚едь легочные  болезни  по большей  части самые сговорчивые, особенно жарким
летом. Љак Я справлюсь с поздней осенью - этим вопросом и зададимсЯ позднее.
‘ейчас же лишь кое-какие мелочи заставлЯют менЯ страдать - например, то, что
Я решительно ничего не могу делать в своем бюро. …сли Я не пишу тебе, Я лежу
в кресле  и  глазею  в  окно.  €з  него много чего видно, потому что дом  на
противоположной стороне - одноэтажный.  Ќе хочу сказать, что мне от глазениЯ
было уж особенно грустно, вовсе нет, только вот оторватьсЯ не могу.

     ‚о-вторых,  Я  вовсе   не  испытываю  нужды  в  деньгах,  у   менЯ   их
предостаточно, а некоторые избытки - например, деньги на  твой отпуск - менЯ
прЯмо-таки угнетают, поскольку все еще лежат у менЯ.

     ‚-третьих, ты уже  сделала - раз и навсегда - самое решающее  длЯ моего
выздоровлениЯ и к  тому же делаешь это снова  и снова, каждую секунду - тем,
что добра ко мне и думаешь  обо мне.  (€ вообще не беспокойсЯ насчет менЯ: в
последний день Я буду ждать так же, как и в первый).

     ‚се-таки мужество дает свои результаты.

        752


     Џрежде  всего: ѓросс *,  наверное, во многом  прав,  если Я  верно  его
понимаю; в пользу его теории говорит по крайней  мере то, что Я еще жив, - а
ведь вообще-то, если  учитывать мой внутренний баланс  сил, Я давно  уже  не
жилец на этом свете.

     * ‚рач-психоаналитик и философ Ћтто ѓроссе.


     „алее: как оно будет потом - об этом  речь сейчас не идет, Ясно только,
что вдали от тебЯ Я не могу  жить иначе, кроме  как всецело вверЯЯсь страху,
доверЯЯсь ему больше, чем он того хочет, и Я делаю это без всЯкого усилиЯ, с
восторгом, Я как бы изливаюсь в него.

     ’ы  права,  когда,  памЯтуЯ об  этом  страхе,  упрекаешь  менЯ  за  мое
поведение в ‚ене, но страх этот в самом деле странен, внутренних его законов
Я  не знаю,  знаю  только его  хватку на своем  горле, и  это поистине самое
ужасное, что Я когда-либо испытывал или мог бы испытать.

     ’огда, наверное, получаетсЯ, что каждый из нас живет в супружестве - ты
в ‚ене, Я со своим страхом в Џраге, и мы оба - не только ты, но и Я - тщетно
пытаемсЯ  порвать эти узы.  ‚едь смотри, Њилена: если б тогда в ‚ене ты была
полностью  во мне убеждена (согласна со мной вплоть до походки, котораЯ тебЯ
не убедила), ты бы сейчас уже не была вопреки всему в  ‚ене - точнее говорЯ,
уже не существовало  бы  никакого "вопреки", а ты просто  была бы в Џраге, и
все,  чем ты утешаешь себЯ в  последнем письме, -  оно  и есть  утешение, не
больше. ’ы не согласна?

     ‚едь  если б ты сразу приехала в  Џрагу или,  по крайней мере, сразу бы
принЯла такое решение, это не было бы длЯ менЯ доказательством в твою пользу
-  относительно  тебЯ Я  не нуждаюсь ни в каких доказательствах, ты длЯ менЯ
превыше  всего, ты сама Ясность  и  надежность,  -  но и это было бы великим
доказательством в мою  пользу, а Я в нем-то и  нуждаюсь.  ’ут страх мой тоже
находит дополнительную пищу.

     ‘нова и снова рассуждаЯ в письмах об этих вещах, неизменно приходишь  к
выводу, что  ты свЯзана со своим мужем  (как у менЯ  расшатались нервы,  мой
корабль,  кажетсЯ, потерЯл управление за  эти дни) узами  какого-то поистине
сакраментального нерасторжимого брака,  а Я такими же узами свЯзан  -  уж не
знаю  с  кем,  но  взглЯд этой ужасной  супруги  часто  лежит на  мне, Я это
чувствую. €  самое удивительное то,  что, хотЯ  каждое  из  этих  супружеств
нерасторжимо и, стало быть,  тут не о чем больше говорить,  -  что,  вопреки
всему, нерасторжимость одного брака  составлЯет  и нерасторжимость другого -
во  всЯком случае, подкреплЯет ее - и наоборот. ’ак что приговор, вынесенный
тобою, остаетсЯ в  силе:  nebude toho nikdy  **  - и давай не  будем  больше
никогда говорить о будущем, только о настоЯщем.

     ** ќтого не будет никогда (чешск.).

        753

     ќта истина безусловна, неколебима, на ней зиждетсЯ мир, но сознаюсь все
же,  что  чувству  моему  (только  чувству -  истина же остаетсЯ,  как была,
безусловной. ‡наешь, когда Я  решаюсь написать то,  что  далее последует, то
мечи, чьи  остриЯ венцом  окружают менЯ,  уже приближаютсЯ медленно к  моему
телу, и это самаЯ изощреннаЯ пытка; им стоит только царапнуть менЯ - Я уж не
говорю  пронзить,  только царапнуть, - как мною овладевает такой ужас, что Я
готов  тотчас  же, с первым же вскриком выдать и предать  все -  тебЯ, себЯ,
все), - вот с этой оговоркой Я сознаюсь, что переписка о таких вещах чувству
моему  (повторю  еще  раз  -  ради  самой  жизни  моей  -  только  чувству!)
представлЯетсЯ какой-то дикостью - будто Я, живЯ где-то в –ентральной Ђфрике
и прожив там всю  свою  жизнь,  сообщаю в письмах тебе, живущей в  …вропе, в
центре   …вропы,   свои   неколебимые   мнениЯ   о   насущных   политических
преобразованиЯх.   Ќо  это   только   метафора,  глупаЯ,  неловкаЯ,  ложнаЯ,
сентиментальнаЯ, жалкаЯ, нарочито слепаЯ  метафора и ничто другое - а теперь
вонзайтесь, мечи!

     џ едва отваживаюсь читать твои письма; могу их читать лишь с перерывами
- не выдерживаю боли при чтении. Њилена, - и снова Я раздвигаю твои волосы и
отвожу их в  стороны  - в самом ли деле такой Я злой зверь,  злой с собой  и
такой же  злой с  тобой,  или вернее назвать  злым  то, что стоит за  мной и
травит,  терзает менЯ?  Ќо  Я даже не отваживаюсь назвать  его  злым; только
когда Я пишу тебе, мне так кажетсЯ, и Я это говорю.

     Ђ вообще  все  так и есть, как Я написал. Љогда  Я  пишу  тебе, о сне и
мечтать не приходитсЯ - ни до, ни после; когда не пишу, то, по крайней мере,
могу  заснуть -  самым хрупким сном, на час, не  больше.  Љогда Я не пишу, Я
чувствую только  усталость,  печаль  и  тЯжесть  на  душе; когда  пишу, менЯ
терзают  беспокойство  и страх. Њы ведь умолЯем  друг друга о сострадании: Я
молю тебЯ позволить мне  укрытьсЯ, забитьсЯ куда-нибудь, а ты менЯ - но сама
эта возможность безумна, ужасно абсурдна.

     ’ы спрашиваешь: как же это возможно? —его Я хочу? —то Я делаю?

     Ћтвечу примерно так: Я, зверь лесной, был тогда  едва ли даже и в лесу,
лежал  где-то  в грЯзной берлоге (грЯзной  только  из-за моего  присутствиЯ,
разумеетсЯ) -  и  вдруг  увидел  тебЯ  там, на просторе, чудо из всех чудес,
виденных мною, и все  забыл, себЯ самого  забыл, поднЯлсЯ,  подошел ближе, -
еще  робеЯ этой  новой,  но  и  такой  родной  свободы. џ  все  же  подошел,
приблизилсЯ вплотную к тебе, а ты была так добра, и Я съежилсЯ перед тобой в
комочек, будто мне это дозволено,  уткнулсЯ  лицом  в твои ладони  и был так
счастлив, так  горд, так свободен,  так могуч,  будто обрел  наконец  дом  -
неотступна эта мысль: обрел дом, - но по сути-то Я оставалсЯ зверем, чей дом
-  лес,  и только лес,  а на  этом просторе Я жил одной лишь милостью твоей,
читал,

        754


     сам того не осознаваЯ  (ведь Я все забыл), свою судьбу в твоих  глазах.
„олго продолжатьсЯ  это не  могло. „аже  если ты и гладила менЯ нежнейшей из
нежнейших рукой, ты не могла не углЯдеть странностей, указывавших на лес, на
эту  мою колыбель,  мою  истинную  родину, и начались  неизбежные  неизбежно
повторЯвшиесЯ  разговоры  о "страхе",  они  терзали мне  (и  тебе,  но  тебе
незаслуженно) душу, каждый мой обнаженный нерв, и мне становилось все Ясней,
какой нечистой мукой, какой вездесущей помехой Я был длЯ тебЯ...

     Њилена, зачем ты пишешь о нашем совместном будущем, ведь оно никогда не
наступит, - или потому ты о нем и пишешь? Ћднажды вечером мы в ‚ене вскользь
об этом заговорили  - и уже тогда  у менЯ было чувство,  что мы ищем кого-то
хорошо нам знакомого,  без кого мы скучаем, мы  зовем  его,  называем самыми
ласковыми именами, а ответа нет; да  и как он мог ответить, его ведь не было
ни рЯдом, ни далеко окрест.

     Њало есть несомненных истин в мире, но вот эта из их  числа: никогда мы
не будем жить вместе, в общей квартире, бок о бок, с общим столом - никогда;
даже  общего города у нас не будет. џ сейчас чуть не  сказал, что так  же  в
этом уверен, как  и в том,  что  завтра утром не  встану с постели (вставать
одному!  џ  сразу  вижу себЯ  под  самим собой  как под  тЯжелым крестом, он
придавил менЯ, Я  распластан ничком, и какаЯ тЯжкаЯ предстоит работа, прежде
чем  Я смогу хоть немного прогнутьсЯ и приподнЯть навалившийсЯ на менЯ труп)
и не  пойду в бюро. € так оно и  есть - Я навернЯка не встану, но  если, длЯ
того,  чтоб  встать,  понадобитсЯ  усилие  лишь  чуть  большее,  чем  это  в
человеческих силах, Я  его, пожалуй, и сделаю - чуть выше сил человеческих Я
уж как-нибудь поднимусь.

     Ќо  ты все  эти  рассуждениЯ  -  насчет  того,  чтоб  поднЯтьсЯ,  -  не
воспринимай  буквально, на самом  деле не  так уж все  плохо;  в  том, что Я
завтра  утром встану, Я уверен все-таки больше, чем в самой даже  отдаленной
возможности нашей совместной жизни.

     ’ебЯ страшит мысль о смерти? Ђ Я только ужасно боюсь  боли.  ќто дурной
признак. †елать смерти, а боли не желать -  дурной признак. Ђ  в остальном -
можно рискнуть на  смерть. ’ебЯ выслали в мир, как библейскую голубку, ты не
нашел зеленой ветки и снова заползаешь в темный ковчег.

     џ бы так хотел поехать  куда-нибудь в деревню - а еще лучше  остатьсЯ в
Џраге  и научитьсЯ  какому-нибудь  ремеслу;  в  санаторий  мне  меньше всего
хочетсЯ.  —его Я  там  не видел? ‡ажмет  тебЯ главный врач промеж колен  - и
давись кусками мЯса, которые он будет засовывать тебе карболовыми пальцами в
рот и потом протискивать их вдоль горла в желудок.

        755

     ‚се послеобеденные часы  провожу  теперь  на улицах и купаюсь  в волнах
юдофобства*.  ‘ам слышал, как кто-то назвал евреев  "praSive plemeno"**. Љак
тут не  понЯть того,  кто  уезжает из страны,  где его так  ненавидЯт (и длЯ
этого вовсе нет нужды ни в каком сионизме или  в чувстве народной общности).
ѓеройство,  выражающеесЯ  в  том,  что  человек  все-таки  остаетсЯ,  -  это
геройство тараканов, которых тоже никакими силами не вытравишь из ванной.

     * ђечь идет о волне антисемитских демонстраций в Џраге (1920 г.).
     ** "Џархатое отродье" (чешск.).


     ’олько  что  выглЯнул  в  окно:  коннаЯ  полициЯ,  жандармы  со штыками
наперевес,   разбегающаЯсЯ  орущаЯ   толпа  -  а   здесь  наверху,  у  окна,
омерзительное чувство стыда за то, что ты живешь под постоЯнной охраной.

     џ  не  могу  объЯснить  ни тебе,  ни  кому-либо  другому,  что  во  мне
происходит. „а и как Я смог бы это сделать, когда Я даже себе  не могу этого
объЯснить. Ќо не  это  главное; главное вот  в  чем  -  и тут  все  Ясно:  в
пространстве  вокруг менЯ невозможно жить по-человечески.  ’ы это видишь - и
все еще не хочешь этому верить?

     …сли  это не к лучшему - прекратить нашу переписку, -  значит, Я ужасно
заблуждаюсь. Ќо Я не заблуждаюсь, Њилена.

     Ќе буду говорить о тебе  - не потому  что это не мое дело; дело-то мое,
просто не хочу об этом говорить.

     €так, только о  себе: того, что ты длЯ  менЯ значишь, Њилена, значишь в
целом этом мире, в котором мы живем, ты не найдешь на тех ежедневных клочках
бумаги,  что  Я тебе посылал. ќти письма -  такие, как они  есть, - способны
только мучить, а если они не мучат, то это еще хуже.

     •отел это письмо  порвать,  не  отсылать и на  телеграмму  не отвечать,
телеграммы так двусмысленны, но вот пришла открытка и письмо - эта открытка,
это письмо! Ќо даже и после них, Њилена, и даже если мне придетсЯ искусать в
кровь мой жаждущий высказатьсЯ Язык, как могу Я поверить, что ты - сейчас! -
нуждаешьсЯ  в моих  письмах,  когда единственное, в чем ты нуждаешьсЯ, - это
покой, и ты это  сама  не раз говорила, пусть и  почти бессознательно. Ђ эти
письма - одна только мука, они рождены мукой,  неизбывной мукой  и причинЯют
лишь муку, неизбывную муку, и к чему все  это - да оно еще может и усилитьсЯ
- в эту  зиму? ‡атихнуть - вот единственное средство выжить, и здесь и  там.
Џечально, да, ну и что из того? ’олько  сон будет  невинней и глубже - как у
ребенка. Ђ  вот эта мука  -  этот плуг, бороздЯщий  и сон  и день, - вот что
невыносимо.


        756

     ‚о  всЯком  случае, и думать и писать мне становилось все трудней, иной
раз при письме рука бежала вхолостую по бумаге, вот и  сейчас так, о мысли Я
уже не говорю (снова и снова Я восхищаюсь молниеносностью ‚ашей мысли: мысли
сгущаютсЯ,  сгущаютсЯ - и  ударЯет  молниЯ);  во  всЯком случае,  наберитесь
терпениЯ,  эта почка  раскрываетсЯ медленно, да и почка она лишь потому, что
почкой называют нечто наглухо закрытое.

     •уже всего  в данный момент (даже Я  этого не  ожидал), что  Я  не могу
продолжать это  письмо  - даже такое  важное письмо. ‡лые  демоны  переписки
обступают менЯ и разрушают мои ночи, которые уже и сами по себе разрушаютсЯ,
все  больше и  больше.  џ  должен  прекратить, Я больше  не  могу.  Ђх, ‚аша
бессонница не то, что моЯ. Џожалуйста, не пишите мне больше.

     „орогаЯ Њилена,  уже давно лежит у менЯ начатое ‚ам письмо, но никак не
могу  его  продолжить  - старые мои  хвори настигли  менЯ и  здесь, напали и
слегка скрутили, все даетсЯ мне теперь с трудом,  каждый росчерк  пера, все,
что Я  пишу,  кажетсЯ теперь слишком высокопарным,  будто Я взЯлсЯ за что-то
непосильное,  и если Я пишу: "‘ дружеским приветом" - в самом ли деле у этих
моих приветов достаточно сил, чтобы добратьсЯ  до шумной, суматошной, серой,
такой  городской  ‹ерхенфель-дерштрассе, где Я и все мое не  смогли бы  даже
дышать. ‹учше уж вообще не писать, подождать лучших или худших времен -  а в
остальном мне тут хорошо...

     џ не могу ограничитьсЯ письмами Љафки к  Њилене, которую сам он называл
"бесстрашной" и  от которой действительно исходила энергиЯ и сила, ощущаемаЯ
знавшими ее  людьми.  ќту героическую женщину  постигла страшнаЯ  судьба,  о
которой повествуетсЯ  в  книге Њаргареты  Ѓубер-Ќойманн  Џленница  ‘талина и
ѓитлера - ее ждала мучительнаЯ смерть в концлагере *.

     * Њилена погибла в ђавенсбрюке.


     Џриведу  несколько отрывков из писем  Њилены к Њаксу Ѓроду, дополнЯющих
портрет  Љафки и  дающих  представление  о  самой  Њилене,  до  конца  жизни
мучившейсЯ вопросом: "виновата ли она?".

     ... весь  этот мир  есть  и остаетсЯ длЯ  него  загадочным. ЊистическаЯ
тайна. Ќечто,  чего  он не  может  достигнуть и  что  с  трогательной чистой
наивностью высоко ценит, потому что оно ЯвлЯетсЯ длЯ него "деловым". Љогда Я
рассказывала ему о своем  муже,  изменЯющем мне сотню  раз в  году, держащем
словно в плену менЯ и многих других женщин, его


        757

     лицо светилось  той же почтительностью, как и тогда, когда он говорил о
своем   директоре,  так  быстро   печатающем  на  машинке  и  поэтому  столь
замечательном человеке, и  как тогда,  когда  рассказывал о  своей  невесте,
котораЯ  была такой "деловой". ‚се  это ЯвлЯетсЯ длЯ него  чем-то необычным.
—еловек, быстро печатающий на  машинке, и некто,  имеющий четырех  любовниц,
столь же  непостижимы  длЯ него,  как и крона на  почтамте  и крона у нищей,
непостижимы потому, что полны  жизни.  ”ранк  же  не  может жить.  ”ранк  не
способен жить. ”ранк никогда не выздоровеет. ”ранк скоро умрет.

     Ќесомненно, мы все способны жить,  потому что всем нам когда-то удалось
найти  убежище во лжи, в  слепоте, в восторге, в  оптимизме, в  убеждении, в
пессимизме либо в  чем-то  еще.  Ћн же никогда  не скрывалсЯ в  спасительном
убежище,  ни  в  одном  из них.  Ћн  абсолютно не  способен лгать, как и  не
способен  напитьсЯ. Ћн  лишен всЯкого  приюта, крова. Џоэтому  он во  власти
того, от чего мы защищены. Ћн - как голый среди одетых людей. ‚се то, что он
говорит,  что он собой представлЯет и  чем живет, не ЯвлЯетсЯ даже  истиной.
ќто  - детерминированное  бытие  само  по  себе,  лишенное  всЯких примесей,
способных  помочь ему исказить жизнь -  в  сторону  красоты или  убогости  -
безразлично. € его аскетизм вовсе не героический - а потому, разумеетсЯ, тем
глубже и сильнее. ‹юбой  "героизм"  -  это  ложь и  трусость.  ”ранк  не тот
человек, который делает свой аскетизм средством достижениЯ некой цели, это -
человек,  которого  принуждают  к  аскетизму  его  ужасающаЯ  прозорливость,
чистота и неспособность к компромиссу.

     ‘уществуют  очень разумные люди, также не желающие идти  на компромисс.
Ќо  они  надевают волшебные очки,  сквозь которые видЯт все  в  ином  свете.
Џоэтому им не нужны компромиссы. ’огда они  могут быстро печатать на машинке
и иметь женщин. Ћн стоит рЯдом с ними и с удивлением смотрит на них, на все,
и на эту пишущую машинку, и на этих женщин. Ќикогда ему не понЯть этого.

     —то  представлЯет собой  его страх, Я  ощущаю  всеми своими нервами. Ћн
постоЯнно испытывал страх передо мной, пока не знал менЯ. џ узнала его страх
прежде,  чем  узнала  его  самого. Ћсознав его,  Я оделась  в  броню,  чтобы
защитить себЯ от него. ‚ течение  четырех дней, когда ”ранк был  со мной, он
утратил его. Њы смеЯлись над этим страхом. џ точно знаю, ни одному санаторию
не удастсЯ  излечить  его. Ћн никогда  не будет здоровым,  Њакс, пока  будет
испытывать  этот  страх.  € никакое укрепление психики  не сможет преодолеть
этот страх, ибо страх препЯтствует этому укреплению. ќтот  страх касаетсЯ не
только менЯ, но и всего, что

        758

     существует,  потерЯв  всЯкий  стыд,  например,  плоти.  Џлоть   слишком
обнажена, длЯ него непереносимо видеть ее. ’огда Я смогла справитьсЯ с этим.
ЋщущаЯ  этот  страх, он смотрел мне в глаза,  мы ждали какое-то времЯ,  так,
словно не  могли  отдышатьсЯ  или у  нас болели  ноги, и немного  погодЯ все
проходило. Ќе требовалось ни малейшего усилиЯ,  все  было просто и  Ясно,  Я
таскала его по холмам  на окраине ‚ены, Я убегала вперед, потому что он  шел
медленно, двигалсЯ за мной, тЯжело ступаЯ, и, закрываЯ  глаза,  Я  и  сейчас
вижу его белую рубашку  и обгоревшую шею, и как он стараетсЯ. Ћн бегал целый
день, вверх,  вниз, бродил под солнцем, ни разу не кашлЯл, ужасающе много ел
и  спал  словно  сурок,  просто  он  был  здоров, и его болезнь  в  эти  дни
воспринималась нами словно легкаЯ простуда. …сли бы  тогда  Я уехала с ним в
Џрагу, то  осталась бы длЯ него тем, кем была длЯ него.  Ќо  Я обеими ногами
беспредельно  прочно вросла в эту землю, Я не  могла оставить своего мужа и,
возможно,  была слишком женщиной,  чтобы иметь  силу обречь  себЯ  на жизнь,
котораЯ, как мне было известно, означала бы строжайший аскетизм, навечно. ‚о
мне  же  живет неистребимаЯ жажда, даже неистоваЯ  жажда  совсем иной жизни,
нежели та, которой Я живу и которой, пожалуй, буду когда-нибудь  жить, жизни
с ребенком, жизни, очень близкой земле. € это  победило во мне, пожалуй, все
остальное, любовь, любовь к полету, восхищение  и  еще  раз любовь. ‚прочем,
что тут ни скажи, все будет только ложью. € эта, возможно, еще наименьшаЯ. Ђ
тогда ведь было  уже слишком поздно. ’огда эта борьба  во мне  стала слишком
Явной, и это испугало его. ‚едь это именно то, против чего он всю свою жизнь
боролсЯ,  с  другого  боку. “  менЯ он  мог отдохнуть. Ќо потом  это  начало
преследовать его и со  мной. Џротив моей воли. џ очень хорошо сознавала, что
случилось  нечто,  чего уже  нельзЯ  устранить. џ была слишком слаба,  чтобы
сделать и осуществить то, что, как мне было  известно, помогло бы ему. ќто и
есть моЯ вина. €  ‚ы тоже знаете,  что  в этом  моЯ вина. ’о, что относЯт на
счет  ненормальности  ”ранка, ЯвлЯетсЯ как раз его достоинством.  †енщины, с
которыми он  сходилсЯ, были обычными женщинами и не умели жить иначе, нежели
просто женщины. ‘корее Я думаю, что все мы, весь мир и все люди больны, а он
единственный   здоров   и  правильно   понимает,  и   правильно   чувствует,
единственный  чистый  человек.  џ знаю, что он  оборонЯетсЯ не  от жизни,  а
только от такого рода жизни здесь оборонЯетсЯ он. …сли бы Я была в состоЯнии
пойти  с  ним, он смог бы  жить  счастливо со  мной.  Ќо это  Я  знаю только
сегоднЯ,  все это. ’огда Я была обычной женщиной,  как все женщины на свете,
маленькой, движимой

        759

     инстинктами  самочкой. €  отсюда возник его страх. Ћн  был  справедлив.
ђазве  возможно, чтобы то, что чувствовал этот человек, было  несправедливо?
Ћн  знает о мире в  десЯть тысЯч раз больше, нежели все люди мира. ќтот  его
страх был справедлив. € ‚ы ошибаетесь, ”ранк не будет мне писать о себе. Ќет
ничего,   что   он   мог   бы   написать   мне.   Ќет,   действительно,   ни
одного-единственного слова, которое он мог бы сказать мне в состоЯнии  этого
страха.  —то  он  любит менЯ, Я  знаю. Ћн слишком добр  и  совестлив,  чтобы
перестать любить менЯ. Ћн считал бы это своей виной. Ћн ведь всегда  считает
себЯ  виноватым  и  слабым.  €  при этом  на всем  свете нет другого  такого
человека,  который  обладал  бы  его  неслыханной  силой:  этой  абсолютной,
бесспорной тЯгой к совершенству, к чистоте и к правде.


     Њ. Ѓрод:

     „ва  последних  письма Њилены написаны  уже в месЯцы, последовавшие  за
смертью Љафки.  ”актически  встречами  с  Њиленой  можно считать  только  те
"четыре днЯ"  в ‚ене и то  коротенькое злополучное  свидание в ѓмюнде, после
которого  началось уже  их отдаление. € в  романе о "‡амке" доброе  согласие
между  обоими  возлюбленными  непродолжительно.  € после первой  ночи  любви
говоритсЯ: "‘лишком счастлив был он, держа в своих объЯтиЯх ”риду, и слишком
пугающе счастлив,  ведь  ему казалось, если ”рида  покинет его, его  покинет
все, что у него есть".

     ‘мерть  Љафки  прошла  незамеченной  литературным  миром.  …динственным
откликом  на  нее стал некролог,  опубликованный  Њиленой в  пражской газете
Ќародни листы. ‚озможно, это самые  простые и самые лучшие слова,  сказанные
когда-нибудь об этом писателе:

     /.../  Ќемногие знали  его здесь, поскольку  он шел сам своей  дорогой,
исполненный  правды,  испуганный  миром.  […го  болезнь]  придала ему  почти
невероЯтную хрупкость и бескомпромиссную, почти устрашающую интеллектуальную
изысканность /.../. Ћн был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные
им книги жестоки и болезненны. Ћн видел мир, наполненный незримыми демонами,
рвущими и  уничтожающими  беззащитного человека.  Ћн был  слишком прозорлив,
слишком мудр,  чтобы смочь  жить,  слишком слаб,  чтобы боротьсЯ, слаб,  как
бывают существа прекрасные и благородные,  не способные ввЯзатьсЯ в битву со
страхом,  испытывающие  непонимание,  отсутствие  доброты,  интеллектуальную
ложь, потому что они знают наперед, что  борьба напрасна  и что  побежденный
противник покроет к тому же

        760

     своимим позором победителЯ /.../. …го книги наполнены жесткой иронией и
чутким  восприЯтием человека,  видевшего  мир столь  Ясно, что он не мог его
выносить, и  он  должен  был  умереть, если  не  хотел подобно другим делать
уступки и  искать  оправданиЯ,  даже самые  благородные, в  самых  различных
ошибках разума и  подсознаниЯ /.../.  Ћн был художником и человеком со столь
чуткой  совестью, что слышал  даже  там,  где глухие ошибочно считали себЯ в
безопасности.


        ЉЂ”ЉЂ ‚ ЉЋЌ’…Љ‘’… Љ“‹њ’“ђ›

     “никальный  феномен:  величайшаЯ культура призрачной диффузной  страны,
непрестанно менЯющей свои очертаниЯ, - еще одной ђимской империи, отрицаемой
большинством  своего  населениЯ державы, не  сумевшей переварить самое себЯ.
‡натоки скажут: гибель  - судьба всех государств-монстров, не знавших удержу
в   своей  экспансии,   всех  этих   колоссов   на   глинЯных  ногах,   всех
империй-спрутов,  всосавших  десЯтки  стран  и  народов. Ќо  почему  великаЯ
культура? Ћткуда?

     ‚едь именно  эта  страна  дала  миру музыку ѓайдна  и ѓлюка, Њоцарта  и
уберта, Ѓрукнера и Ѓрамса, трауса и Њалера, енберга и ‚еберна,  рекера и
Ѓерга,  поэзию  ђильке,  живопись  Љокошки,  ‹ибермана,  Љоринта,  ‘лефогта,
Љлимта,  Љуба-на,  психологию  ”рейда,  философию Њаха,  Њенгера,  Ѓрентано,
Њейнонга, ‚итгенштейна, лика, Ѓубера, ќбнера, панна, Џоппера, ”ейерабенда,
науку Ѓольцмана, „опплера, ЊенделЯ, редингера, ‡юсса, Џирке.

     тес

     ‚альтер  фон  дер  ”огельвейде  и  ѓенрих ’ейхнер,  Љонрад  –ель-тес  и
‚ольфганг мельцль, Ђлоис Ѓлумауэр  и ‹енау, ѓальма и  Ѓек, ђаймунд и ”огль,
Ќестрой и Љюрнберге, Ѓар и Ђльтенберг, Ђртур ницлер и ѓуго фон ѓофмансталь,
‚ерфель  и ђот,  Ѓрох и  Њузиль, –вейг и Њейринк, Љраус и Ѓазиль,  †ан Џоль,
тиф-тер,  ѓрильпарцер,  аукаль,  ‚ильдганс,  ќдшмит,  ‡ахер-Њазох,  ‚инер,
Ѓраун, „одерер, •андке, ’ракл, ‰онке, ѓютерсло,  Ѓерн-хард, "‚енскаЯ группа"
- Ђртман, Ѓайер, ђюм, џндль...

     ЂвстриЯ начала  XX века... "‡атонувшаЯ империЯ"... ‹егкомыслие  ‚ены, -
констатировал  Љафка;  "лучшие  австрийцы  живут  за  границей",  -  острили
зубоскалы и притом - какой-то взрыв культуры, целое небо "сверхновых" первой
величины, смелость и размах философской мысли, какаЯ-то одержимость театром,
музыкой,  литературой.  ‚стреча  и  конкуренциЯ   культур,  сотни  и  тысЯчи
пересекающихсЯ точек зрениЯ, процесс демаркации знаниЯ. ‚итгенштейн против

        761

     ”рейда - в  итоге два  величественных зданиЯ мысли. ‚прочем,  там,  где
”рейд конкурирует  с  ‚итгенштейном, может  ли  быть  иначе?  ЃьющаЯ  ключом
культурнаЯ жизнь. „есЯтки,  сотни художественных, поэтических,  театральных,
музыкальных  союзов,  школ,  групп.  ‘пектакли.   ‚ыставки.  €мпрессионисты.
ќкспрессионисты. Ќовые течениЯ. ‘тиль модерн. "‘ецессион".

     ‘оюз творческих музыкантов, новаЯ венскаЯ школа. Ќа поэтических вечерах
утонченнаЯ,  тонко нюансированнаЯ лирика  ѓуго фон ѓофмансталЯ, Ђрно ѓольца,
ђихарда  „емелЯ. ђильке. ѓауптман. ќксцессы  в  концертных  залах. Њерцающие
краски  росписей  Љлимта. ‚оццек и  ‹улу  Ѓерга.  Џоследние дни человечества
Љарла Љрауса. Џолупечальный скепсис ницлера. ‡арисовки  сновидений  Љубана.
Ђмок и  ‘мЯтение  чувств  –вейга.  Љокошка  со  своим  ’игрольвом.  ‚езде  -
фанатическаЯ одержимость искусством.

     € хотЯ все они, живущие  в ‚ене, Яростно  порицали  ее  -  ѓрильпарцер,
Ѓрамс, Ѓрукнер,  ‚ольф, ‚агнер, -  хотЯ считали, что родитьсЯ  австрийцем  -
несчастье,  хотЯ  страдали  в  ханжеской  атмосфере  и  Яростно  боролись  с
конформизмом   -   "поддельнаЯ   историЯ,   поддельнаЯ   наука,   поддельнаЯ
религиЯ...",  -  все  они  творили  великую  неподдельную культуру:  зоркое,
прозорливое, сверхчувствительное к боли искусство.

     ѓрильпарцер  и  Љарл  Љраус сатирически  травестировали  пассивность  и
снобизм бюргерства и монархии,  фразерство и ложь интеллигенции, словоблудие
печати,  музыканты   со