ас у обоих...
     Ќо Я верю: где-то в пустыне мерно движетсЯ караван.

     Њы  идем  дальше,  и  вдруг откуда-то  доноситсЯ  крик  петуха.  ѓийоме
рассказывал: "Џод конец Я слышал - в Ђндах пели петухи. € поезда слышал..."
     ‡аслышав  петуха, Я  тотчас  вспомнил  рассказ ѓийоме и подумал: сперва
менЯ обманывали глаза. Љонечно, это все жажда виновата.  ‚от  теперь  и слух
мне изменЯет... Ќо тут Џрево схватил менЯ за руку:
     - ‘лыхали?
     - —то?
     - Џетух!
     - ‡начит... значит...
     „урень, конечно же это значит - жизнь...
     “  менЯ все-таки  была  еще  галлюцинациЯ,  последнЯЯ: гнались  друг за
другом три собаки. Џрево их не видел, хоть и смотрел  в ту же сторону. Ђ вот
бедуина мы видим оба. Њы протЯгиваем к  нему руки. Њы оба зовем его что есть
силы. € оба смеемсЯ от счастьЯ!..
     Ќо  наши голоса  не слышны и  за тридцать  шагов.  ѓолосовые свЯзки уже
высохли. Њы говорили друг с другом почти беззвучно и даже не замечали этого!
     € вот бедуин, что выступил со своим верблюдом из-за пригорка, медленно,
медленно удалЯетсЯ. Ђ вдруг он здесь один? †естокий демон только показал нам
его - и уводит... Ђ у нас уже нет сил бежать!
     Ќа  дюне поЯвилсЯ  еще один араб, мы  видим его  в профиль. ‚опим,  как
можем, -  все равно чуть слышно. Њашем руками, кажетсЯ, на всю пустыню видны
наши отчаЯнные сигналы. Ќо этот бедуин все смотрит прЯмо перед собой...
     € вот понемногу,  не  спеша, он  оборачиваетсЯ. ‘тоит ему повернутьсЯ к
нам лицом - и свершитсЯ чудо. ‘тоит ему посмотреть в нашу сторону - и  конец
жажде, смерти, миражам. Ћн еще только слегка повернул голову, а мир уже стал
иным. Ћдним  поворотом головы, одним лишь  взглЯдом  он творит жизнь - и мне
кажетсЯ, он подобен Ѓогу...
     ќто чудо... Ћн идет к нам по песку, словно некий бог по водам...

     Ђраб  поглЯдел на нас. Џоложил  руки нам на  плечи  -  и  мы покорились
легкому  нажиму его  ладоней.  Њы лежим  на песке. Ќет больше ни племен,  ни
наречий, ни каст... Ѓедный кочевник возложил нам на плечи длани архангела.
     Њы ждали,  лежа  ничком на песке. € вот  мы пьем, уткнувшись в таз, как
телЯта.  Ѓедуина  пугает  наша  жадность, опЯть  и  опЯть он заставлЯет  нас
передохнуть. Ќо стоит ему нас отпустить - и снова мы приникаем к воде.
     ‚ода!
     “  тебЯ  нет  ни  вкуса,  ни цвета,  ни  запаха, тебЯ не опишешь, тобою
наслаждаешьсЯ, не понимаЯ, что ты такое. ’ы не просто  необходима длЯ жизни,
ты и есть жизнь. ‘ тобой во всем существе разливаетсЯ блаженство, которое не
объЯснить только нашими пЯтью чувствами. ’ы возвращаешь нам силы и свойства,
на  которых  мы уже поставили было крест. ’воим милосердием снова отворЯютсЯ
иссЯкшие родники сердца.
     ’ы  -  величайшее в  мире богатство, но и  самое непрочное - ты,  столь
чистаЯ  в  недрах  земли. Њожно умереть подле  источника,  если  в нем  есть
примесь магниЯ.  Њожно  умереть в  двух шагах от солончакового озера.  Њожно
умереть, хоть и есть два литра росы,  если в нее попали какие-то соли. ’ы не
терпишь примесей, не выносишь ничего чужеродного, ты - божество, которое так
легко спугнуть... Ќо ты даешь нам бесконечно простое счастье.

     Ђ  ты, ливийский бедуин, ты - наш  спаситель, но твои черты  сотрутсЯ в
моей  памЯти. Њне не вспомнить твоего лица. ’ы  - —еловек, и в тебе  Я узнаю
всех  людей.  ’ы  никогда  нас  прежде  не  видел, но  сразу  признал. ’ы  -
возлюбленный брат мой. € Я тоже узнаю тебЯ в каждом человеке.
     ’ы  предстал передо  мною  в  озарении благородства и доброты - могучий
повелитель, в  чьей власти напоить жаждущих.  ‚ тебе одном все мои  друзьЯ и
все  недруги идут ко  мне на помощь, у менЯ не осталось  в  мире  ни  одного
врага.

        VIII. ‹ћ„€

        1

     ‘нова Я  коснулсЯ истины и, не понЯв, прошел мимо. џ уже думал -  вот и
гибель, предел отчаЯниЯ, и тогда-то, оставив всЯкую надежду,  обрел душевный
покой. ЉажетсЯ,  в такие часы  и узнаешь самого себЯ, находишь в себе друга.
Ќичто не сравнитсЯ с этим  ощущением душевной полноты, которой мы, сами того
не  сознаваЯ,  так  жаждем. Њне кажетсЯ, эту душевную  Ясность  знал  вечный
скиталец  Ѓоннафу.  “знал ее и  затерЯнный в снегах  ѓийоме.  € мне тоже  не
забыть,  как  Я лежал,  засыпанный  песком, и менЯ медленно душила жажда,  и
вдруг в этом звездном шатре что-то согрело мне душу.
     Љак она достигаетсЯ, эта внутреннЯЯ свобода? „а, конечно, человек полон
противоречий. €ному  даетсЯ  верный  кусок хлеба, чтобы  ничто не мешало ему
творить,  а он  погружаетсЯ  в сон; завоеватель, одержав победу,  становитсЯ
малодушен; щедрого богатство обращает в  скрЯгу.  —то  толку  в политических
учениЯх, которые сулЯт расцвет человека, если мы не знаем заранее, какого же
человека они вырастЯт? Љого  породит их  торжество? Њы ведь не скот, который
надо откармливать, и, когда поЯвлЯетсЯ  один беднЯк Џаскаль, это несравненно
важнее, чем рождение десЯтка благополучных ничтожеств.
     Њы  не  умеем предвидеть самое  главное. Љого из  нас не обжигала жарче
всего нежданнаЯ радость среди несчастий? …е не забыть,  о ней тоскуешь  так,
что готов  пожалеть и о  несчастьЯх, если  с ними пришла та жаркаЯ нечаЯннаЯ
радость. ‚сем нам случалось, встретив  товарищей,  с  упоением вспоминать  о
самых тЯжких испытаниЯх, которые мы пережили вместе.
     —то  же  мы  знаем?  ’олько  то,  что  в  каких-то  неведомых  условиЯх
пробуждаютсЯ все силы души? ‚ чем же истина человека?
     €стина не лежит на  поверхности. …сли на этой почве, а не на какой-либо
другой  апельсиновые деревьЯ пускают крепкие корни  и приносЯт щедрые плоды,
значит, длЯ апельсиновых деревьев эта  почва и есть истина.  …сли именно эта
религиЯ,  эта  культура,  эта  мера  вещей,  эта  форма деЯтельности,  а  не
какаЯ-либо  инаЯ  дают  человеку  ощущение   душевной  полноты,  могущество,
которого  он в себе  и не подозревал,  значит, именно  эта мера  вещей,  эта
культура, эта  форма  деЯтельности и  есть истина человека. Ђ здравый смысл?
…го дело - объЯснЯть жизнь, пусть выкручиваетсЯ как угодно.

     ‚ этой книге Я говорил о людЯх, которые словно бы следовали неодолимому
призванию, которые шли в пустыню или в авиацию, как другие идут в монастырь;
но задача моЯ  отнюдь не в том, чтобы заставить вас восхищатьсЯ прежде всего
этими людьми. ‚осхищениЯ достойна прежде всего почва, их взрастившаЯ.
     —то и говорить, призвание играет не последнюю роль. Ћдин сидит взаперти
в своей лавчонке. „ругой неуклонно идет к своей цели - и даже  в его детстве
можно заметить первые порывы  и стремлениЯ, которые определЯт его судьбу. Ќо
если судить об истории, когда она уже совершилась, легко и ошибитьсЯ.  Ќа те
же порывы  и стремлениЯ способен едва ли не каждый человек. ‚сем нам знакомы
лавочники, которые  в грозный  час кораблекрушениЯ или пожара вдруг проЯвили
нежданное величие духа.  € они не обманываютсЯ, они понимают, что свершилось
нечто важное, переполнившее душу: тот пожар так  и останетсЯ лучшим  часом в
их жизни. Ћднако больше случаЯ не представилось,  не оказалось благоприЯтной
почвы, они не обладали той верой, теми убеждениЯми, что требуют подвига, - и
вновь они  погрузились в  сон,  так и  не  поверив  в  собственное  величие.
Љонечно, призвание помогает освободить  в себе человека - но надо еще, чтобы
человек мог дать волю своему призванию.
     Ќочи в воздухе, ночи в пустыне... это ведь не каждому выпадает на долю.
Ђ  меж тем в часы, когда жизнь одушевлЯет людей, видно, что всем  им присущи
одни и  те же стремлениЯ.  џ понЯл это однажды в  €спании - и, рассказываЯ о
той ночи, не отвлекусь от темы. џ  говорил о  немногих,  теперь хочу сказать
обо всех.
     ќто  было на фронте под Њадридом, Я  побывал  там как журналист.  ‚ тот
вечер Я обедал в бомбоубежище с одним молодым капитаном.

        2

     Њы  беседовали, и  вдруг  зазвонил  телефон.  ђазговор идет  долгий,  с
командного  пункта передают приказ о  наступлении  на  небольшом участке - о
бессмысленном, отчаЯнном броске ради того,  чтобы  в этом рабочем предместье
отбить несколько домов,  обращенных противником  в крепости.  Џожав плечами,
капитан возвращаетсЯ  к нам. "Љто полезет  туда первым..." - и, не докончив,
придвигает по рюмке коньЯка мне и сидЯщему за столом сержанту.
     - Њы с тобой  пойдем  первыми, - говорит он сержанту. -  Џей  и  ложись
спать.
     ‘ержант лег.  Њы,  человек  двенадцать, остаемсЯ за  столом.  Џомещение
закупорено  наглухо,  чтобы ни один лучик не  просочилсЯ наружу, свет  здесь
Яркий, и Я щурюсь.  Њинут пЯть назад  Я выглЯнул  в бойницу. ‘двинул трЯпку,
что прикрывает  щель, и  увидел в мертвенном сиЯнии  луны развалины домов, в
которых  гнездЯтсЯ  привидениЯ. Џотом  Я  снова  замаскировал  щель,  и  мне
показалось, будто этой трЯпкой Я стер лунный луч, как струйку масла. € перед
глазами у менЯ все еще - зеленоватые от луны крепости.
     ‘олдаты, что сидЯт со мною, должно  быть,  не вернутсЯ, но целомудренно
молчат об  этом. ’акие атаки -  дело обычное.  „лЯ них черпают  и черпают из
людских запасов.  ’ак черпают  зерно в житнице.  Ѓросают горсть  за горстью,
засеваЯ землю.
     € мы пьем коньЯк. ‘права от менЯ играют в шахматы. ‘лева балагурЯт. ѓде
Я? ЏоЯвлЯетсЯ какой-то солдат, он сильно под хмельком.  Џоглаживает косматую
бороду и  смотрит на всех разнеженно. ‘кользнул взглЯдом по бутылке коньЯка,
отвел глаза, и  снова поглЯдел,  и с мольбой уставилсЯ на капитана.  Љапитан
тихонько  посмеиваетсЯ. ‚ том встрепенулась надежда, он тоже смеетсЯ. ‘мешок
пробегает среди зрителей. Љапитан  осторожно отодвигает  бутылку,  в  глазах
жаждущего  - отчаЯние.  € пошла ребЯческаЯ  забава,  некаЯ  пантомима, такаЯ
неправдоподобнаЯ в табачном дыму, в бессонную ночь, когда тЯжелеет голова от
усталости и уже скоро идти в атаку.
     Њы играем  здесь, в тепле, в трюме нашего  кораблЯ, а  снаружи все чаще
грохочут взрывы, словно бьет штормоваЯ волна.
     ‘коро эти люди омоютсЯ - пот, хмель, грЯзь, которой зарастаешь, подолгу
чего-то  ожидаЯ,  -  все  растворитсЯ в едком,  жгучем спирту  ночного  боЯ.
Ћчищение уже  так близко.  Ќо они все еще,  до последней минуты, разыгрывают
веселую пантомиму пьЯницы с  бутылкой.  „о  последней  минуты длЯт  партию в
шахматы. Џусть,  сколько можно, длитсЯ  жизнь! Ќо они  завели  будильник, он
возвышаетсЯ  на этажерке, точно  владыка  на престоле. € он позвонит.  ’огда
люди  встанут  с  мест,  расправЯт  плечи, затЯнут  ремни.  Љапитан  вытащит
револьвер. ЏьЯный протрезвеет. € все не спеша  двинутсЯ по  узкому коридору,
полого   уходЯщему  вверх,  к  голубому   лунному   прЯмоугольнику.   ‘кажут
какие-нибудь самые простые слова: "—ертова атака..." или: "Ќу и холодище!" €
канут в ночь.
     ‚ урочный час  Я видел  пробуждение сержанта.  Ћн спал в  тесноте этого
подвала на железной койке. џ смотрел на спЯщего.  Њне так  знаком  был  этот
сон, ничуть  не  тревожный, даже  счастливый. ‚спомнилсЯ первый  день  после
катастрофы в  ‹ивийской пустыне,  когда мы с Џрево,  обреченные,  без  капли
воды, еще не слишком страдали от жажды  и нам  удалось - один только раз!  -
проспать два часа крЯду. € тогда, засыпаЯ, Я наслаждалсЯ своим  могуществом:
чудесной властью отринуть  окружающий мир. Њое тело еще  не  доставлЯло  мне
хлопот, и довольно  было уткнутьсЯ лицом в скрещенные руки, чтобы забыть обо
всем на свете и уснуть сладким сном.
     ’ак спал  и сержант,  он свернулсЯ  в  клубок -  не разберешь, где что;
когда  подошли его будить, зажгли свечу и воткнули ее в горлышко  бутылки, Я
сперва  только  и разглЯдел в этой  бесформенной  темной глыбе  его башмаки.
Ћгромные, с подковами, подбитые гвоздЯми башмаки поденщика или докера.
     Ћбувь  этого  человека  предназначалась  длЯ  тЯжелой  работы,  и   все
остальное на нем тоже было рабочим снарЯжением: подсумки,  револьверы, поЯс,
ремни.  Ќа нем были шлеЯ, хомут, всЯ сбруЯ  ломового конЯ. ‚ Њарокко Я видел
подземные мельницы, там слепые лошади ходили по кругу, вращаЯ жернова. ‚от и
здесь, при неверном красноватом  огоньке свечи, будили слепую  лошадь, чтобы
она вращала свой жернов.
     - ќй, сержант!
     Ћн  медленно шевельнулсЯ, забормотал что-то невнЯтное, Я  увидел сонное
лицо. Ќо он  не  хотел  просыпатьсЯ,  он  опЯть отвернулсЯ к стене  и  опЯть
погрузилсЯ  в  сон, будто в  безмЯтежный  покой материнского чрева, будто  в
омут,  и сжимал  кулаки, словно цеплЯлсЯ там,  на дне,  за неведомые  черные
водоросли.  Џришлось  разжать ему пальцы. Њы присели  на койку, один  из нас
тихонько обхватил его  шею  и, улыбаЯсь,  приподнЯл  тЯжелую  голову. ’ак  в
добром тепле  конюшни  ласково  тычутсЯ друг  в дружку мордами  лошади. "ќй,
приЯтель!" Ќикогда  в  жизни не  видывал  Я  ласки  нежнее. ‘ержант  еще раз
попыталсЯ вернутьсЯ к  блаженным  снам, отвергнуть наш  мир с его динамитом,
тЯжким  трудом,  леденЯщим  холодом ночи...  но  поздно.  —то-то  извне  уже
вторгалось в  его  сны. ’ак воскресным  утром  в  коллеже звонок неотвратимо
будит наказанного школьника. Ћн успел забыть парту, классную доску, заданный
в наказание урок. …му снились веселые игры на зеленом лугу; но все напрасно.
‡вонок звонит  и  звонит  -  и  безжалостно возвращает его в царство людской
несправедливости. ’ак и сержант  понемногу заново свыкалсЯ со своим  усталым
телом,  оно ему в тЯгость, и очень скоро, вслед за  холодом пробуждениЯ, оно
узнает ноющую боль в суставах и груз снарЯжениЯ, а  там - тЯжкий бег атаки -
и  смерть.  Ќе столько даже  смерть,  как липкую кровь, в которой  скользишь
ладонЯми,  пытаЯсь  поднЯтьсЯ, и  удушье,  и  леденЯщий  холод: ощущаешь  не
столько  самую смерть, но уж  очень неуютно умирать. џ смотрел на сержанта и
вспоминал, каково было мне просыпатьсЯ в пустыне, вновь ощущать бремЯ жажды,
солнца, песка, вновь ощущать бремЯ жизни - возвращатьсЯ в этот тЯжелый  сон,
который видишь не по своей воле.
     Ќо вот сержант поднЯлсЯ и смотрит нам прЯмо в глаза:
     - “же пора?

     ’ут-то  и   раскрываетсЯ   человек.   ’ут-то  он  и  опрокидывает   все
предсказаниЯ  здравого   смысла:   сержант  улыбалсЯ!   —то  за  радость  он
предвкушал? Џомню, однажды  в Џариже мы с  Њермозом  и еще несколько  друзей
справлЯли  чей-то день рожденьЯ и далеко за  полночь вышли из бара, злЯсь на
себЯ  за  то,  что  слишком много  говорили, слишком  много пили и без толку
вымотались. Ђ небо  уже светлело, и вдруг Њермоз  стиснул  мою руку, да так,
что впилсЯ  в нее ногтЯми. "Џослушай,  а ведь сейчас в „акаре..." ‚ этот час
механики протирают спросоньЯ глаза  и расчехлЯют винты самолетов, в этот час
пилот идет  к  синоптикам  за  сводкой, по земле  шагают сейчас только  твои
товарищи. Ќебо уже голубеет,  уже идут приготовлениЯ к празднику - но не длЯ
нас, уже  расстилают  скатерть,  а мы не приглашены на  пир. ‘егоднЯ  жизнью
будут рисковать другие...
     - Ђ здесь - экаЯ гнусность... - докончил Њермоз.
     Ђ ты, сержант, на какое пиршество ты приглашен,  ради которого не  жаль
умереть?

     џ уже говорил с тобой по душам. ’ы поведал мне историю своей жизни: был
ты скромный  счетовод где-то в  Ѓарселоне, выводил  цифру за цифрой,  и тебЯ
мало  занимала  распрЯ,  расколовшаЯ  страну  надвое.  Ќо вот  товарищ  ушел
добровольцем на фронт,  потом  другой, третий, и ты с недоумением  ощутил  в
себе перемену:  все,  что прежде  тебЯ  занимало,  стало  казатьсЯ  пустым и
никчемным.  ’вои  радости  и  заботы, твой  уютный мирок  -  все это  словно
отодвинулось в далекое прошлое.  ‚ажно оказалось совсем  другое. ’ут  пришла
весть о смерти  одного из  товарищей, он погиб под Њалагой.  Ћн  не был тебе
другом,  за кого непременно надо отомстить.  Ђ что до политики,  она никогда
тебЯ не волновала. Ќо эта весть ворвалась  к вам, в ваши тихие будни,  точно
ветер с морЯ. ‚ то утро один из товарищей поглЯдел на тебЯ и сказал:
     - Џошли?
     - Џошли.
     € вы пошли.
     Џредо  мной возникают  образы, помогающие  понЯть истину, которую ты не
умел высказать словами, но котораЯ властно тебЯ вела.
     Љогда  приходит пора диким уткам  лететь в  дальние страны, на  всем их
пути  прокатываетсЯ  по  земле  тревожнаЯ   волна.  „омашние  утки,   словно
притЯнутые летЯщим треугольником, неуклюже подскакивают  и хлопают крыльЯми.
Љлики тех,  в вышине, пробуждают  и в  них что-то давнее, первобытное. € вот
мирные  обитательницы фермы на краткий миг становЯтсЯ перелетными птицами. €
в  маленькой глупой  голове, только и знающей что жалкую лужу, да червей, да
птичник, встают нежданные картины - ширь материков, очертаньЯ морей, и манит
ветер вольных  просторов. “тка и  не  подозревала, что в  голове у нее может
уместитьсЯ столько чудес, - и вот она хлопает крыльЯми: что ей зерно, что ей
червЯки, она хочет стать дикой уткой...
     Ђ еще мне вспоминаютсЯ газели, ручные газели, которых Я завел  в „жуби.
“ нас у  всех там были газели. Њы держали их в просторном загоне, обнесенном
проволочной сеткой,  чтоб  у  них  было вдоволь воздуха,  ведь газели  очень
нежны,  и  надо,  чтоб их постоЯнно  омывали струи  ветра.  Ќо все  же, если
поймать их еще маленькими, они живут и в неволе и едЯт из рук. Ћни позволЯют
себЯ гладить и тычутсЯ влажной мордочкой тебе в ладонь. € воображаешь, будто
и впрЯмь их приручил. Ѓудто уберег их от неведомой скорби, от которой газели
угасают  так тихо и так кротко...  Ђ  потом однажды застаешь их в  том конце
загона, за  которым  начинаетсЯ пустынЯ,  они  упираютсЯ рожками в сетку. €х
тЯнет туда, как магнитом. Ћни  не понимают, что бегут  от тебЯ. ’ы принес им
молока -  они  его выпили. Ћни все  еще позволЯют  себЯ погладить и ласковей
прежнего  тычутсЯ мордочкой  тебе  в  ладонь... Ќо  едва  их  оставишь,  они
пускаютсЯ вскачь, как будто даже весело,  и вот уже снова застаешь их на том
же месте в конце загона. € если  не вмешатьсЯ, они так и останутсЯ там, даже
не  пытаЯсь  одолеть  преграду,  -  просто будут  стоЯть, понурЯсь, упершись
рожками в сетку,  пока  не умрут. Ѓыть может, длЯ них пришла пора любви? €ли
попросту  им непременно надо мчатьсЯ,  мчатьсЯ во  весь дух?  Ћни  и сами не
знают. Ћни попали в плен совсем  крохотными,  еще  слепыми. €м не знакомы ни
приволье бескрайних песков,  ни запах самца. Ќо ты понЯтливей их. ’ы знаешь,
чего они ищут - простора, без которого газель еще не газель. Ћни хотЯт стать
газелЯми и  предаватьсЯ  своим  плЯскам.  •отЯт  мчатьсЯ  по  прЯмой  -  сто
километров в  час! -  порой  высоко взлетаЯ, словно вдруг прЯмо  из-под  ног
взметнулось  пламЯ.  Ќе беда, что есть на свете шакалы,  ведь  в том  истина
газелей,   чтобы  пугатьсЯ,  от   страха  они   превзойдут   сами   себЯ   в
головокружительных прыжках.  Ќе беда,  что  есть  на свете лев,  ведь в  том
истина газелей, чтобы упасть на раскаленный песок под ударом когтистой лапы!
‘мотришь на  них  и думаешь: их сжигает  тоска. ’оска  - это  когда  жаждешь
чего-то, сам не знаешь  чего... Ћно существует, это неведомое и желанное, но
его не высказать словом. Ќу, а мы? —его не хватает нам?
     —то  ты  нашел  здесь,   на  фронте,  сержант,  откуда   эта  спокойнаЯ
уверенность,  что именно здесь твое место и твоЯ судьба? Ѓыть может, ею тебЯ
одарила братскаЯ рука, приподнЯвшаЯ твою сонную голову, быть может - улыбка,
полнаЯ той нежности, в которой не сочувствие, но равенство? "ќй, товарищ!.."
Љогда  кому-то сочувствуешь, вас еще двое. ‚ы еще врозь. Ќо бывает та высота
отношений, когда благодарность и жалость терЯют смысл. €, поднЯвшись до нее,
дышишь легко и радостно, как узник, вышедший на волю.
     ’ак нераздельны  были мы, два пилота, летевшие над еще  не покоренным в
ту  пору  районом ђио-де-Ћро. Ќикогда Я не слыхал, чтобы потерпевший  аварию
благодарил спасителЯ. Људа  чаще, с трудом перетаскиваЯ из одного самолета в
другой тюки с почтой, мы еще и переругиваемсЯ: "‘укин ты сын! ќто из-за тебЯ
Я сел в калошу, дернул тебЯ  черт залезть  на высоту в две тысЯчи, когда там
ветер навстречу! ел бы  пониже,  как Я, уж давно были бы в  Џорт-ќтьене!" €
тот, кто, спасаЯ  товарища, рисковал жизнью,  со стыдом  чувствует, что он и
впрЯмь  подлец и сукин сын. „а  и за что нам его  благодарить. ‚едь  у  него
такие же права на нашу жизнь. ‚се  мы  - ветви одного  дерева. € Я  гордилсЯ
тобой, моим спасителем!
     Ћтчего бы тому, кто готовил тебЯ к смерти, жалеть тебЯ, сержант? ‚се вы
готовы были  умереть друг  за  друга.  ‚ такую  минуту людей соединЯют  узы,
которым  уже  не нужны слова.  € Я понЯл, почему  ты пошел  воевать. …сли  в
Ѓарселоне ты был беднЯком, и тебе после работы  бывало одиноко, и не было  у
тебЯ теплого пристанища, то здесь ты  поистине стал человеком, ты приобщилсЯ
к большому миру - и вот тебЯ, отверженного, приемлет любовь.
     Њне наплевать,  искренни ли,  разумны  ли были высокие  слова, которые,
возможно, заронил  тебе в душу кто-то из политиков. ђаз эти семена принЯлись
у тебЯ в душе и дали ростки, значит, они-то и были  ей нужны. Ћб этом судить
только тебе. ‡емлЯ сама знает, какое ей нужно зерно.

        3

     Њы  дышим полной грудью лишь тогда,  когда свЯзаны с нашими  братьЯми и
есть у нас  общаЯ цель; и мы знаем по опыту: любить - это не значит смотреть
друг на друга, любить - значит вместе смотреть в одном направлении. ’оварищи
лишь те, кто единой свЯзкой, как альпинисты, совершают восхождение на одну и
ту же вершину,  -  так они и  обретают  друг друга. Ђ  иначе в наш век - век
комфорта - почему нам так отрадно делитьсЯ в пустыне последним глотком воды?
Ќе малость ли это перед пророчествами социологов? Ђ нам, кому выпало счастье
выручать товарищей  в  песках ‘ахары,  всЯкаЯ другаЯ радость  кажетсЯ просто
жалкой.
     Ѓыть  может,  потому-то все в мире  сейчас  трещит и  шатаетсЯ.  Љаждый
страстно ищет  веры, котораЯ  сулила бы ему полноту души. Њы Яростно спорим,
слова у нас разные, но за  ними -  те же порывы и  стремлениЯ. Ќас разделЯют
методы - плод рассуждений, но цели у нас одни.
     ’ак чему же тогда удивлЯтьсЯ. Љто в Ѓарселоне,  в  подвале  анархистов,
встретЯсь с  этой готовностью пожертвовать собой, выручить товарища,  с этой
суровой справедливостью, ощутил однажды, как в нем пробуждаетсЯ некто совсем
новый, незнакомый,  длЯ  того отныне существует лишь  одна  истина  - истина
анархистов. Ђ кому довелось однажды стоЯть на  часах в испанском  монастыре,
охранЯЯ перепуганных коленопреклоненных монахинь, тот умрет за церковь.
     …сли  бы сказать Њермозу, когда он, в  сердце  своем торжествуЯ победу,
ринулсЯ с высоты Ђнд в долину —или, если бы сказать  ему: чудак, да стоит ли
рисковать  жизнью  ради  писем какого-нибудь  торгаша,  - Њермоз  бы  только
усмехнулсЯ.  €стина - это  человек,  который рождалсЯ в нем,  когда он летел
через Ђнды.
     …сли  вы хотите  убедить того, кто не отказываетсЯ от войны, что  война
ужасна и  отвратительна, не  считайте  его варваром  -  прежде  чем  судить,
постарайтесь его понЯть.
     ‡адумайтесь хотЯ бы над таким случаем. Ћдин офицер с юга  во времЯ боев
с  риффами  командовал  постом,  зажатым  между  двух  горных  хребтов,  где
находились повстанцы. Ћднажды вечером он  принимал парламентеров  с западных
гор. Љак  полагаетсЯ, пили чай,  и вдруг началась ружейнаЯ  пальба. Ќа  пост
напали  племена с  восточных гор. Љапитан хотел  спровадить  парламентеров и
принЯть бой, но они возразили: "‘егоднЯ мы твои  гости. Ѓог не позволЯет нам
тебЯ покинуть..." € они присоединились к его солдатам, помогли отстоЯть пост
и тогда лишь вернулись в свое орлиное гнездо.
     Ђ  потом они  в свою очередь  собрались атаковать  пост  -  и  накануне
отрЯдили к капитану послов:
     - ‚ тот вечер мы тебе помогли...
     - ќто верно.
     - ђади тебЯ мы извели три сотни патронов...
     - ќто верно.
     - Џо справедливости ты должен их нам вернуть.
     Ќет,  капитан  благороден,  он  не   станет  извлекать  выгоду   из  их
великодушиЯ. € он отдает патроны, знаЯ, что стрелЯть будут в него.
     €стина человека - то,  что  делает его  человеком.  Љто  изведал  такое
благородство человеческих отношений,  такую верность правилам игры, уважение
друг к другу, что превыше жизни и смерти, тот не станет равнЯть эти  чувства
с  убогим  добродушием  демагога,  который в знак братской нежности стал  бы
похлопывать  тех же арабов  по плечу, льстЯ им  и в то  же времЯ  их унижаЯ.
Ќачните  спорить  о  войне  с  таким  капитаном,  и  он  ответит  вам   лишь
презрительной  жалостью. € будет  прав. Ќо и вы тоже правы, когда ненавидите
войну.

     —тобы  понЯть  человека,  его  нужды  и стремлениЯ,  постичь  самую его
сущность, не надо противопоставлЯть друг другу ваши очевидные истины. „а, вы
правы. ‚се вы правы. ‹огически можно доказать все что угодно. Џрав даже тот,
кто во  всех несчастьЯх человечества вздумает  обвинить  горбатых.  „овольно
объЯвить войну  горбатым - и мы сразу воспылаем ненавистью к ним. Њы  начнем
жестоко  мстить горбунам за все их преступлениЯ.  Ђ среди горбунов, конечно,
тоже есть преступники.
     —тобы  понЯть,  в чем же сущность человека,  надо хоть на  миг забыть о
разногласиЯх,  ведь  всЯкаЯ теориЯ и всЯкаЯ вера устанавливают  целый  коран
незыблемых истин,  а они порождают фанатизм. Њожно делить  людей на правых и
левых, на горбатых и не горбатых, на фашистов и  демократов -  и любое такое
деление не опровергнешь. Ќо истина, как вы знаете,  - это то, что делает мир
проще,  а  отнюдь не  то,  что  обращает его  в  хаос. €стина  -  это  Язык,
помогающий  постичь  всеобщее.   Ќьютон  вовсе  не  "открыл"  закон,   долго
остававшийсЯ тайной, - так только ребусы  решают, а то, что совершил Ќьютон,
было творчеством. Ћн создал  Язык, который говорит нам и о падении Яблока на
лужайку, и о  восходе солнца. €стина - не то,  что доказуемо,  истина  - это
простота.
     Љ  чему   спорить  об   идеологиЯх?  ‹юбую   из  них  можно  подкрепить
доказательствами, и все они противоречат друг другу, и от этих споров только
терЯешь всЯкую надежду на спасение  людей. Ђ  ведь  люди вокруг нас, везде и
всюду, стремЯтсЯ к одному и тому же.
     Њы  хотим  свободы. ’от, кто работает киркой,  хочет, чтобы в каждом ее
ударе  был смысл.  Љогда  киркой работает  каторжник, каждый  ее удар только
унижает каторжника,  но  если  кирка  в  руках изыскателЯ,  каждый  ее  удар
возвышает изыскателЯ.  Љаторга не  там, где работают  киркой. Ћна  ужасна не
тем, что  это тЯжкий труд.  Љаторга там, где удары кирки лишены смысла,  где
труд не соединЯет человека с людьми. Ђ мы хотим бежать с каторги.

     ‚  …вропе двести  миллионов  человек  бессмысленно прозЯбают и рады  бы
возродитьсЯ длЯ истинного бытиЯ. Џромышленность  оторвала их  от той  жизни,
какую  ведет,  поколение  за  поколением,  крестьЯнский  род,  и  заперла  в
громадных гетто, похожих на сортировочные станции, забитые вереницами черных
от  копоти  вагонов.  ‹юди,  похороненные   в  рабочих   поселках,  рады  бы
пробудитьсЯ к жизни.
     …сть и другие, кого затЯнула нуднаЯ, однообразнаЯ работа, им недоступны
радости  первооткрывателЯ,  верующего,  ученого.  Љое-кто  вообразил,  будто
возвысить  этих  людей не  так уж  трудно, надо  лишь одеть  их,  накормить,
удовлетворить их  повседневные нужды. € понемногу вырастили  из них мещан  в
духе романов Љуртелина, деревенских политиков,  узколобых  специалистов  без
каких-либо духовных интересов. ќто люди неплохо обученные, но к культуре они
еще  не  приобщились. “ тех,  длЯ  кого  культура  сводитсЯ  к  затверженным
формулам, представление  о ней  самое убогое. Џоследний школЯр на  отделении
точных наук знает о законах природы куда больше, чем знали „екарт и Џаскаль.
Ќо способен ли школЯр мыслить, как они?
     ‚се мы - кто смутно, кто Яснее - ощущаем: нужно пробудитьсЯ к жизни. Ќо
сколько  открываетсЯ  ложных  путей...  Љонечно,  людей  можно  воодушевить,
обрЯдив  их в  какую-нибудь  форму.  Ћни  станут  петь воинственные  песни и
преломЯт хлеб в кругу товарищей. Ћни найдут то, чего искали, ощутЯт единение
и общность. Ќо этот хлеб принесет им смерть.
     Њожно   откопать   забытых   деревЯнных   идолов,   можно    воскресить
старые-престарые мифы, которые, худо ли, хорошо ли, себЯ уже показали, можно
снова внушить людЯм  веру  в  пангерманизм  или  в  ђимскую  империю.  Њожно
одурманить  немцев  спесью,  от- того  что они  - немцы  и  соотечественники
Ѓетховена.  ’ак можно вскружить голову  и последнему трубочисту.  € это куда
проще, чем в трубочисте пробудить Ѓетховена.
     Ќо эти идолы - идолы плотоЯдные. —еловек, который умирает ради научного
открытиЯ или  ради  того, чтобы найти  лекарство  от  тЯжкого недуга,  самой
смертью своей служит делу жизни. Ѓыть может, это и  красиво - умереть, чтобы
завоевать новые земли, но современнаЯ война разрушает все то, ради чего  она
будто бы ведетсЯ. Ќыне речь уже не  о том,  чтобы, пролив немного жертвенной
крови,  возродить целый  народ.  ‘  того  часа, как оружием стали  самолет и
иприт, война сделалась просто бойней. ‚раги укрываютсЯ за бетонными стенами,
и каждый, не умеЯ найти лучший выход, ночь за ночью шлет эскадрильи, которые
подбираютсЯ к самому сердцу врага, обрушивают бомбы на его жизненные центры,
парализуют промышленность и средства  сообщениЯ. Џобеда достанетсЯ тому, кто
сгниет последним. € оба противника гниют заживо.
     Њир стал  пустыней, и все  мы жаждем найти в ней товарищей; ради  того,
чтобы вкусить хлеба среди товарищей, мы и  приемлем войну.  Ќо чтобы обрести
это тепло,  чтобы плечом  к плечу устремитьсЯ  к одной и той же цели,  вовсе
незачем  воевать.  Њы обмануты. ‚ойна  и ненависть  ничего  не прибавлЯют  к
радости общего стремительного движениЯ.
     —его ради нам  ненавидеть  друг  друга? Њы все заодно, уносимые одной и
той же планетой,  мы - команда одного кораблЯ. •орошо, когда  в споре  между
различными  цивилизациЯми  рождаетсЯ  нечто  новое,  более  совершенное,  но
чудовищно, когда они пожирают друг друга.
     —тобы нас освободить, надо только помочь нам увидеть цель, к которой мы
пойдем бок о бок, соединенные узами братства, - но тогда почему бы не искать
такую  цель, котораЯ объединит всех? ‚рач,  осматриваЯ больного, не  слушает
стонов: врачу важно  исцелить человека.  ‚рач служит  законам  всеобщего. €м
служит  и физик, выводЯщий почти божественные  уравнениЯ,  в  которых  разом
определена сущность атома и звездной туманности. €м служит и простой пастух.
‘тоит тому, кто скромно стережет под звездным  небом десЯток овец, осмыслить
свой труд -  и вот он уже не просто слуга. Ћн - часовой. Ђ  каждый часовой в
ответе за судьбы империи.

     ‚ы думаете, пастух не стремитсЯ осмыслить себЯ и свое место в жизни? Ќа
фронте под Њадридом Я побывал в школе  -  была она на пригорке, за низенькой
оградой, сложенной из  камнЯ, от окопов  ее отделЯло метров  пЯтьсот. ‚ этой
школе один  капрал  преподавал ботанику. ‚  грубых руках капрала  был цветок
мака, он  осторожно разнимал лепестки и тычинки, и со всех сторон из окопной
грЯзи, под грохот снарЯдов к нему стекались заросшие бородами паломники. Ћни
окружали  капрала, усаживались прЯмо на земле, поджав ноги, подперев ладонью
подбородок, и слушали.  Ћни хмурили  брови,  стискивали зубы, урок был им не
очень-то понЯтен, но им сказали: "‚ы темные, вы  звери,  вы только вылезаете
из своего логова,  нужно  догонЯть человечество!"  - и,  тЯжело  ступаЯ, они
спешили вдогонку.
     Љогда  мы  осмыслим  свою  роль  на  земле,  пусть  самую  скромную   и
незаметную, тогда лишь  мы  будем счастливы.  ’огда лишь  мы  сможем  жить и
умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти.

     —еловек отходит с миром, когда смерть его естественна, когда где-нибудь
в Џровансе старый крестьЯнин в конце  своего царствованиЯ отдает сыновьЯм на
хранение своих  коз и свои оливы, чтобы  сыновьЯ в должный срок передали  их
сыновьЯм своих сыновей. ‚ крестьЯнском роду человек умирает лишь наполовину.
‚ урочный час жизнь распадаетсЯ, как стручок, отдаваЯ зерна.
     Ћднажды мне случилось стоЯть  с тремЯ  крестьЯнами у  смертного ложа их
матери.  ќто было  горько, что говорить. ‚торично рвалась пуповина. ‚торично
развЯзывалсЯ узел, соединЯвший поколение с поколением. ‘ыновьЯм вдруг  стало
одиноко, они себе показались неумелыми,  беспомощными, больше  не  было того
стола, за которым в праздник сходилась всЯ  семьЯ, того магнита,  который их
всех  притЯгивал. Ђ  Я видел, здесь не только  рвутсЯ  свЯзующие  нити, но и
вторично даетсЯ жизнь. €бо  каждый из сыновей  в свой  черед  станет  главою
рода, патриархом, вокруг которого будет собиратьсЯ  семьЯ, а  когда настанет
срок,  и  он в свой  черед  передаст бразды правлениЯ  детишкам, что  играют
сейчас во дворе.
     џ смотрел на мать, на старую крестьЯнку с лицом спокойным и суровым, на
ее  плотно сжатые губы - не лицо, а маска,  высеченнаЯ из камнЯ.  € в  нем Я
узнавал черты сыновей. €х лица - слепок с этой маски. ќто тело  формовало их
тела - отлично вылепленные, крепкие, мужественные. € вот оно лежит, лишенное
жизни, но  это - безжизненность распавшейсЯ  оболочки,  из  которой извлекли
зрелый  плод. € в свой черед ее сыновьЯ и дочери из плоти своей слепЯт новых
людей. ‚ крестьЯнском роду не умирают. Њать умерла, да здравствует мать!
     „а, это  горько,  но так просто и  естественно  - мернаЯ поступь  рода:
оставлЯЯ  на  пути  одну  за другой бренные оболочки  поседелых  тружеников,
постоЯнно обновлЯЯсь, движетсЯ он к неведомой истине.
     ‚от почему в тот вечер в похоронном звоне,  плывшем над деревушкой, мне
слышалась не скорбь, а затаеннаЯ кроткаЯ  радость. Љолокол, что славил одним
и  тем же звоном  похороны  и крестины, вновь возвещал о смене поколений.  €
тихой умиротворенностью  наполнЯла душу эта  песнь во славу обручениЯ старой
труженицы с землей.
     ’ак от поколениЯ к поколению  передаетсЯ жизнь -  медленно, как  растет
дерево, - а с нею передаетсЯ и сознание. Љакое поразительное восхождение! €з
расплавленной  лавы,  из того теста, из которого слеплены  звезды,  из чудом
зародившейсЯ живой клетки вышли  мы - люди - и поднимались все выше, ступень
за ступенью, и вот мы пишем кантаты и измерЯем созвездиЯ.
     ‘тараЯ  крестьЯнка передала  детЯм  не  только жизнь,  она  их  научила
родному Языку,  доверила им богатство, копившеесЯ медленно, веками: духовное
наследство,  что  досталось  ей  на  сохранение  - скромный  запас преданий,
понЯтий и верований,  все, что отличает  Ќьютона  и експира от первобытного
дикарЯ.
     ’от голод, что под обстрелом гнал бойцов  €спании на урок ботаники, что
гнал  Њермоза к ћжной Ђтлантике,  а иного - к стихам, - это  вечное  чувство
неутоленности возникает потому,  что человек  в своем развитии далеко еще не
достиг  вершины  и  нам  надо  еще  понЯть  самих  себЯ  и  ‚селенную.  Ќадо
перебросить  мостки  во  тьме.  ќтого  не  признают лишь  те, кто  мудростью
почитает себЯлюбивое равнодушие; но такаЯ мудрость - жалкий обман. ’оварищи,
товарищи мои, беру вас в свидетели: какие часы нашей жизни самые счастливые?

        4

     € вот на последних страницах этой книги Я опЯть вспоминаю состарившихсЯ
чиновников -  наших  провожатых  на рассвете того днЯ, когда  нам наконец-то
впервые доверили почтовый самолет и мы готовились стать людьми. Ђ ведь и они
были во всем подобны нам, но они не знали, что голодны.
     ‘лишком много в мире людей, которым никто не помог пробудитьсЯ.

     Ќесколько лет  назад, во времЯ  долгой  поездки по железной дороге, мне
захотелось осмотреть  это  государство на колесах, в  котором Я  очутилсЯ на
трое суток;  трое  суток  некуда  было  детьсЯ  от неумолчного  перестука  и
грохота, словно морской  прибой перекатывал гальку, и мне не спалось.  Ћколо
часу ночи Я прошел весь поезд  из конца  в конец. ‘пальные вагоны пустовали.
Џустовали и вагоны первого класса.
     Ђ  в вагонах третьего класса ютились сотни  рабочих-полЯков, их выслали
из  ”ранции,  и  они  возвращались  на  родину. ‚  коридорах мне приходилось
переступать  через  спЯщих.   џ  остановилсЯ   и  при  свете  ночников  стал
присматриватьсЯ;  вагон был без  перегородок, точно казарма, и  пахло  здесь
казармой или полицейским  участком,  и  ходом поезда  мотало  и подбрасывало
сваленные усталостью тела.
     –елый народ, погруженный в тЯжелый сон, возвращалсЯ к  горькой  нищете.
Ѓольшие,  наголо  обритые  головы  перекатывались   на  деревЯнных  скамьЯх.
Њужчины,  женщины, дети ворочались с боку на бок, словно пытаЯсь укрытьсЯ от
непрерывного грохота и трЯски,  что преследовали их и в забытьи. „аже сон не
был им надежным приютом.
     ќкономические приливы и отливы швырЯли их по …вропе из краЯ в край, они
лишились домика в департаменте Ќор,  крохотного садика, трех горшков герани,
какие Я  видел  когда-то в окнах  польских шахтеров, - и  мне казалось,  они
наполовину потерЯли человеческий облик. Ћни захватили  с собой лишь кухонную
утварь, одеЯла  да  занавески,  жалкие  пожитки  в  расползающихсЯ,  кое-как
стЯнутых  узлах.  Џришлось бросить  все, что было им дорого, все, к чему они
привЯзались,  всех, кого приручили  за четыре-пЯть лет во ”ранции, -  кошку,
собаку, герань, - они могли увезти с собой лишь кастрюли да сковородки.
     Њать кормила грудью  младенца; смертельно усталаЯ, она казалась спЯщей.
‘реди бессмыслицы  и хаоса  этих  скитаний  передавалась  ребенку  жизнь.  џ
посмотрел на  отца. —ереп тЯжелый и  голый,  как булыжник.  ‘кованное сном в
неловкой позе, стиснутое рабочей  одеждой бесформенное  и неуклюжее тело. Ќе
человек - ком глины. ’ак по ночам на скамьЯх  рынка грудами  трЯпьЯ валЯютсЯ
бездомные бродЯги. € Я подумал: нищета, грЯзь, уродство - не в этом дело. Ќо
ведь  вот  этот  человек  и  эта  женщина когда-то  встретились впервые,  и,
наверно, он  ей  улыбнулсЯ и, наверно,  после работы принес ей  цветы.  Ѓыть
может,  застенчивый  и неловкий,  он  боЯлсЯ, что над ним  посмеютсЯ.  Ђ ей,
уверенной в своем обаЯнии, из чисто женского  кокетства, быть может, приЯтно
было его помучить. € он,  превратившийсЯ  ныне в машину, только и  способную
ковать  или  копать, томилсЯ тревогой, от  которой  сладко сжималось сердце.
Ќепостижимо, как же они оба превратились в комьЯ  грЯзи? Џод  какой страшный
пресс они попали? —то их так исковеркало?  †ивотное и  в старости  сохранЯет
изЯщество. Џочему же так изуродована  благороднаЯ глина, из которой вылеплен
человек?
     џ шел дальше среди своих попутчиков, спавших тЯжелым, беспокойным сном.
•рап, стоны, невнЯтное бормотанье,  скрежет грубых башмаков по дереву, когда
спЯщий, пытаЯсь устроитьсЯ  поудобнее на  жесткой  лавке, переворачиваетсЯ с
боку на  бок, - все сливалось в глухой, непрестанный шум. Ђ за всем  этим  -
неумолчный рокот, будто перекатываетсЯ галька под ударами прибоЯ.
     ‘ажусь напротив спЯщей семьи. Њежду отцом и матерью кое-как примостилсЯ
малыш. Ќо вот он поворачиваетсЯ во сне, и при свете ночника Я вижу его лицо.
Љакое  лицо!  Ћт  этих  двоих родилсЯ  на свет  чудесный  золотой  плод. ќти
бесформенные тЯжелые кули  породили чудо изЯщества и обаЯниЯ.  џ смотрел  на
гладкий  лоб,  на  пухлые  нежные губы  и  думал:  вот  лицо музыканта,  вот
маленький Њоцарт,  он  весь  -  обещание! Ћн совсем как маленький  принц  из
сказки, ему бы расти, согретому неусыпной разумной заботой, и он бы оправдал
самые смелые  надежды!  Љогда в саду, после  долгих поисков, выведут наконец
новую  розу, все садовники приходЯт в волнение. ђозу  отделЯют  от других, о
ней неусыпно  заботЯтсЯ,  холЯт ее  и лелеют.  Ќо люди растут без садовника.
Њаленький Њоцарт,  как и  все, попадет под тот же чудовищный пресс. € станет
наслаждатьсЯ гнусной музыкой низкопробных кабаков. Њоцарт обречен.
     џ вернулсЯ в свой вагон. џ говорил себе:  эти люди не страдают от своей
судьбы. €  не сострадание менЯ мучит.  Ќе  в том дело, чтобы проливать слезы
над вечно  незаживающей Язвой.  ’е, кто  ею поражен,  ее  не чувствуют. џзва
поразила  не отдельного человека, она разъедает человечество. € не верю Я  в
жалость. ЊенЯ  мучит забота садовника. ЊенЯ мучит не  вид нищеты, -  в конце
концов  люди свыкаютсЯ  с  нищетой, как  свыкаютсЯ с  бездельем. Ќа  ‚остоке
многие поколениЯ живут в грЯзи и отнюдь не чувствуют себЯ несчастными. ’ого,
что менЯ мучит, не  излечить  бесплатным супом  длЯ  беднЯков. Њучительно не
уродство этой бесформенной, измЯтой человеческой глины. Ќо  в каждом из этих
людей, быть может, убит Њоцарт.

     Ћдин лишь „ух, коснувшись глины, творит из нее —еловека.