лись иными, чужими до тошноты, давным-давно ненужными.
     ‚ потоке средиземноморского света мир был невыносимо  прекрасен,  но  и
враждебен. Ћн не очищал, а  разъедал.  ’ак  на  допросе  направлЯют  в  лицо
прожектор,  и  уже  виднеетсЯ  пыточный  стол  в  соседней  комнате,  и  уже
понимаешь: прежнее твое "Я" сейчас сотрут в порошок. Ѓыла в этом жуть любви,
ее духовнаЯ нагота; ибо Я влюбилсЯ в ѓрецию мгновенно, прочно и навсегда. Ќо
было и противоположное, почти паническое чувство бессилиЯ, унижениЯ,  словно
эта страна оказалась и прелестницей, чьим чарам  невозможно  противитьсЯ,  и
высокородной гордЯчкой, на которую только  и  остаетсЯ  что  смотреть  снизу
вверх.
     ‚ книгах об этом недобром, цирцеином  свойстве,  отличающем  ѓрецию  от
других стран, не пишут. ‚ Ђнглии между человеком  и  тем,  что  осталось  от
природной среды с ее мЯгким  северным  светом,  свЯзь  выморочнаЯ,  деловаЯ,
рутиннаЯ;  в  ѓреции  свет  и  ландшафт  так  прекрасны,  навЯзчивы,  сочны,
своевольны, что, не желаЯ того, относишьсЯ к ним пристрастно - с  ненавистью
ли, с любовью. —тобы понЯть это, мне потребовались месЯцы, чтобы  принЯть  -
годы.
     Џомню себЯ в тот же день у  окна  номера,  куда  менЯ  поселил  усталый
молодой человек, представитель Ѓританского  совета.  џ  только  что  написал
письмо Ђлисон,  но  уже  мнилось,  что  она  далеко  -  не  во  времени  или
пространстве,  а  в  ином  измерении,  у  которого  нет  имени.  Њожет  -  в
реальности? ‚низу, на площади Љонституции  (главное  место  встреч  афинЯн),
толпились гулЯющие - белые рубашки, темные очки, голые загорелые  руки.  Ќад
столиками открытых кафе витал шелестЯщий говор. ‘тоЯла жара,  как  у  нас  в
июле, на небе все так же ни облачка. Ќа востоке виднелсЯ ѓимет,  где  Я  был
утром; закатные  лучи  окрасили  его  склон  в  чистый,  нежно-лиловый  цвет
цикламена.  Ќапротив  за  россыпью  крыш  вставал  темный,  сплошной  силуэт
ЂкрополЯ - именно такой,  каким  его  ожидаешь  увидеть,  и  потому  как  бы
ненастоЯщий.   ЃлагословеннаЯ,   долгожданнаЯ   неизвестность;   счастливое,
освежающее одиночество Ђлисы в ‘тране чудес.
     Ћт Ђфин до ”раксоса - восемь восхитительных часов на пароходике к  югу;
остров лежит милЯх в шести от побережьЯ Џелопоннеса, в окрестностЯх себе под
стать: с севера и запада его могучей дугой обнимают горы; вдали  на  востоке
изЯщнаЯ ломанаЯ линиЯ архипелага; на юге нежно-синЯЯ пустынЯ ќгейского морЯ,
простершаЯсЯ до самого Љрита. ”раксос прекрасен. „ругие эпитеты  к  нему  не
подходЯт; его нельзЯ назвать просто  красивым,  живописным,  чарующим  -  он
прекрасен, Явно и бесхитростно. “ менЯ  перехватило  дух,  когда  Я  впервые
увидел, как он плывет в лучах ‚енеры, словно властительный  черный  кит,  по
вечерним аметистовым волнам, и до сих пор у менЯ перехватывает дух,  если  Я
закрываю глаза и вспоминаю  о  нем.  „аже  в  ќгейском  море  редкий  остров
сравнитсЯ с ним, ибо холмы его поросли соснами, средиземноморскими  соснами,
чьЯ кора светла, как оперение вьюрка. „евЯть десЯтых поверхности не заселены
и не возделаны: лишь сосны, заливчики, тишина, море. ‘ северо-западного краЯ
у двойной бухточки притулилсЯ элегантный выводок беленых построек.
     Ќо, подплываЯ, видишь и два лЯпа. Џервый  -  это  дебелаЯ  гостиница  в
греческо-эдвардианском стиле, над тем Языком бухты, что побольше,  столь  же
уместнаЯ на ”раксосе, как такси - в дорическом храме. ‚торой, не менее резко
выбиваЯсь из пейзажа, стоит меж крайних домишек деревни, как  великан  среди
карликов: пугающе длинное здание в несколько этажей, напоминающее  (несмотрЯ
на фасад, отделанный  в  коринфском  духе)  фабрику  -  сходство  не  только
внешнее, в этом мне пришлось убедитьсЯ.
     Ќе считаЯ школы  лорда  Ѓайрона,  гостиницы  "”иладельфиЯ"  и  деревни,
остров,  все  тридцать  квадратных  миль,  был  девственно  чист.  Ќесколько
серебрЯных  масличных  садов,  заплатки  террасного  земледелиЯ  на   крутом
северном склоне;  остальное  -  первозданный  соснЯк.  „остопримечательности
отсутствуют. „ревние греки не жаловали воду из резервуаров.
     €з-за нехватки пресных источников на острове нет диких животных и почти
нет птиц. “далЯЯсь от деревни, ты попадал  в  царство  тишины.  ђедко  когда
встречалсЯ в  холмах  зимний  пастух  (летом  пастбища  скудели)  со  стадом
бронзовобрюхих коз, или сгорбленнаЯ  крестьЯнка  со  свЯзкой  хвороста,  или
сборщик смолы. ’аким мир был до поЯвлениЯ техники, а может - и до  человека,
и каждое мелкое событие - пролетел сорокопут, попалась незнакомаЯ  тропинка,
завиднелсЯ в морской дали каик {’ак в ‘редиземноморье называют парусные суда
небольшого размера.} -  приобретало  несоразмерную  значимость,  оттененное,
выделенное, одушевленное одиночеством. Ќигде больше нет  такого  блаженного,
чисто  южного  одиночества.  ‘трах  был  чужд  острову.  …сли   его   кто-то
заколдовал, то нимфы, а не чудовища.
     Џрогулками Я спасалсЯ от школы лорда Ѓайрона с  ее  душной  атмосферой.
Џрежде всего, в самом этом занЯтии - преподавать в  пансионе  с  программой,
составленной  по  образцу  €тона  и  •арроу,  чуть   севернее   места,   где
Љлитемнестра убила Ђгамемнона, - было нечто неистребимо  абсурдное.  Џравда,
профессиональный уровень учителей, заложников страны, в  которой  всего  два
университета, Њитфорд Явно недооценил, а  ученики  сами  по  себе  ничем  не
отличались от своих сверстников в любой  точке  земного  шара.  Ќо  к  моему
предмету они подходили слишком утилитарно. €нтересовала их не литература,  а
техника. ЏытаешьсЯ читать им поэта, именем которого названа школа -  зевают;
объЯснЯешь, как называютсЯ по-английски детали автомобилЯ  -  приходитсЯ  за
уши вытаскивать их из класса после звонка; то и  дело  они  подсовывали  мне
американские руководства, пестрЯщие терминами, в которых Я  находил  столько
же истинно греческого, сколько в  детских  физиономиЯх,  жаждущих,  чтобы  Я
пересказал им текст своими словами.
     € ребЯта, и учителЯ тЯготились жизнью на острове. Ћн был длЯ них чем-то
вроде исправительного поселениЯ, куда они угодили по доверчивости и где надо
работать, работать, работать. џ-то ждал, что нравы тут будут гораздо  мЯгче,
чем в английских школах; оказалось - наоборот. ‘амое смешное,  -  считалось,
что именно эта неукоснительнаЯ дисциплина, кротовьЯ неспособность оглЯнутьсЯ
вокруг и делает школу типично английской. Њожет, грекам, пресыщенным  самыми
красивыми в мире пейзажами, и полезно посидеть в подобном муравейнике; Я  же
просто не знал, куда деватьсЯ.
     Ћдин  или   два   преподавателЯ   говорили   по-английски,   многие   -
по-французски, но сойтись с ними мне не удавалось. …динственным, с кем можно
было  общатьсЯ,  оказалсЯ  „имитриадис,   второй   учитель   английского   -
исключительно потому, что владел Языком свободнее  прочих.  Џонимал  длинные
фразы.
     Ћн сводил менЯ в кофейню, в таверны, и Я  стал  разбиратьсЯ  в  местной
кухне и  народных  напевах.  Ќо  днем  деревнЯ  почему-то  выглЯдела  убого.
Њножество заколоченных вилл; редкие прохожие на тенистых улочках;  приличнаЯ
еда  -  только  в  двух  харчевнЯх,  где  видишь  все  те  же  лица  линЯлой
левантийской провинции, скорее из времен Ћттоманской империи  и  Ѓальзака  в
феске, чем из 1950-х. Њитфорд был прав: жуткаЯ дыра. ђаз-другой  Я  зашел  в
рыбацкий кабачок. ’ам было веселее,  но  на  менЯ  смотрели  косо;  да  и  в
греческом Я не достиг таких вершин, чтобы понимать местный диалект.
     џ спрашивал о человеке, с которым Њитфорд поссорилсЯ, но все  говорили,
что ни о нем, ни о ссоре ничего не знают; не  знают  и  о  "зале  ожиданиЯ".
Њитфорд Явно не вылезал из деревни, и добром его никто  не  поминал,  как  и
других  учителей,  за  исключением  „имитриадиса.  Џриходилось  миритьсЯ   с
отрыжкой англофобии, усугубленной политической ситуацией тех дней.
     џ стал пропадать в холмах.  Љоллеги  мои  и  шагу  бы  не  сделали  без
неотложной  надобности,  а  ребЯта  могли  покидать   школьную   территорию,
огражденную стеной, как колючей проволокой, только  по  воскресеньЯм,  и  им
запрещалось углублЯтьсЯ в деревню дальше  чем  на  полмили.  Ђ  в  холмах  -
пьЯнЯщий простор, солнце, безлюдье. Џодталкиваемый скукой, Я впервые в жизни
наблюдал природу и жалел, что знаю ее Язык  так  же  плохо,  как  греческий.
Ќовыми глазами Я смотрел на камни, птиц, цветы, рельеф, и ходьба,  плавание,
здоровый климат, отсутствие транспорта, наземного и воздушного  (на  острове
не было ни одной машины, вне  деревни  -  асфальтированных  дорог,  самолеты
поЯвлЯлись над головой раз в месЯц) закалили мое тело, как  никогда  раньше.
Љазалось, вот-вот Я достигну гармонии между плотью и духом. ’олько казалось.
     ‘разу по  прибытии  мне  вручили  письмо  от  Ђлисон.  Ћчень  короткое.
Ќаверное, она написала его на работе в день моего отъезда.

     ‹юблю тебЯ, хоть ты и не понимаешь, что это значит, ты  никогда  никого
не любил. џ всю неделю пыталась до тебЯ достучатьсЯ. —то ж, как  полюбишь  -
вспомни, что было сегоднЯ. ‚спомни, как Я поцеловала тебЯ и ушла. Љак шла по
улице и ни разу не оглЯнулась. џ знала, ты смотришь в окно. ‚спомни все это,
вспомни: Я люблю тебЯ. Ћстальное можешь забыть, но это, будь добр, помни.  џ
шла по улице и не оглЯнулась, и Я люблю тебЯ. ‹юблю тебЯ. ‹юблю так,  что  с
сегоднЯшнего днЯ возненавидела.

     ‚торое письмо пришло на следующий день. ‚  конверте  лежал  разорванный
чек, на одной половинке было написано:
     "‘пасибо, не надо". —ерез два днЯ пришло третье,  полное  восторгов  по
поводу фильма, который она посмотрела, почти приЯтельское. Ќо  заканчивалось
оно так: "‡абудь мое первое письмо. џ погорЯчилась. ’еперь  все  в  порЯдке.
„олой сантименты".
     Љонечно, Я отвечал ей, если не каждый день, то два-три раза  в  неделю;
длинные посланиЯ с извинениЯми и оправданиЯми, пока однажды она не написала:
"Ћставь ты в покое наши отношениЯ. Џиши о том, что с  тобой  происходит,  об
острове, о школе. —то у тебЯ на душе творитсЯ, Я знаю. Џусть себе  творитсЯ.
Љогда ты описываешь что-нибудь, Я представлЯю, что Я с тобой, вижу  то,  что
видишь ты. € не обижайсЯ. Џростить значит забыть".
     Џостепенно наша переписка с эмоций переключилась на факты. Ћна писала о
работе, о своей  новой  подружке,  о  всЯких  незначительных  происшествиЯх,
фильмах, книгах. џ - о школе и острове, как она и просила. ђаз она  прислала
фотографию - в форменном костюме. Љоротко остриглась, волосы заправлены  под
пилотку. “лыбаетсЯ, но в  сочетании  с  формой  улыбка  выглЯдит  заученной,
профессиональной. ‘нимок насторожил менЯ: это уже не  та  Ђлисон,  -  моЯ  и
ничьЯ больше - о какой  Я  вспоминал  с  нежностью.  Ђ  потом  письма  стали
приходить раз в неделю. ЏамЯть тела не продержалась и месЯца, хотЯ иногда  Я
хотел ее и отдал бы что угодно, лишь бы очутитьсЯ с ней  в  постели.  Ќо  то
были симптомы воздержаниЯ, а не тоски. Љак-то Я подумал, что бросил  бы  ее,
если б не остров. Џисать ей вошло в привычку, перестало быть радостью,  и  Я
уже не бежал к себе в комнату, чтобы уединитьсЯ после обеда  -  нет,  наспех
корЯбал письмо в классе и в последний момент  отправлЯл  с  ним  мальчика  к
воротам, отдать школьному почтальону.
     ‡акончилась перваЯ четверть, и мы с „имитриадисом поехали в  Ђфины.  Ћн
пригласил менЯ в предместье, в свой любимый бордель. “верЯл, что девушки там
здоровые.  Џоколебавшись,  Я   согласилсЯ   -   в   чем   же,   как   не   в
безнравственности,  нравственное  превосходство  поэтов,  не  говорЯ  уж   о
циниках? Љогда мы вышли оттуда, лил дождь, и тень мокрых листьев  эвкалипта,
освещенных рекламой над входом, напомнила мне  спальню  на  ђассел-сквер.  €
Ђлисон, и ‹ондон исчезли, умерли, изгнаны; Я вычеркнул их из жизни. џ  решил
сегоднЯ же написать Ђлисон, что знать ее больше не хочу. Љогда мы  добрались
до гостиницы, Я был пьЯн в стельку  и  потому  не  представлЯю,  что  именно
собиралсЯ написать. —то времЯ показало; Я недостоин ее верности?  —то  устал
от нее? —то одинок как никогда и счастлив этим? Џослал же ничего не значащую
открытку, а перед  отъездом  отправилсЯ  в  бордель  самостоЯтельно.  Ћднако
арабскаЯ  нимфетка,  к  которой  Я  шел,  была  занЯта,  а  другие  мне   не
приглЯнулись.
     Ќаступил декабрь,  мы  продолжали  переписыватьсЯ.  џ  чувствовал:  она
что-то скрывает. ‘лишком уж пресной и праведной  представала  в  письмах  ее
жизнь. Љогда пришло последнее, Я не удивилсЯ. Ќеожиданна  была  лишь  остраЯ
боль: менЯ предали. Ќе ревность даже, а зависть; минуты нежности и единениЯ,
минуты, когда двое совпадают в одно, то и дело прокручивались в моем  мозгу,
словно кадры пошло-слезливого фильма, который  и  хочешь  забыть,  да  не  в
силах; Я читал и перечитывал письмо; вот, значит,  как  это  бывает:  двести
истасканных, замусоленных слов - и конец.

     „орогой Ќиколас!
     Ќе могу больше врать. ЏридетсЯ сделать тебе больно. Џрошу тебЯ, поверь,
Я не со зла, и не сердись, что Я думаю, что тебе будет больно. ’ак и  слышу,
как ты говоришь: "Ќи черта мне не больно!"
     џ была одна, мне было плохо. џ не писала тебе, что мне плохо, просто не
знала, как об этом написать. ‚ первые дни на работе Я и виду не подавала, но
зато дома - в лежку.
     џ снова сплю с Џитом, когда он прилетает. “же две недели. Џрошу, прошу,
поверь, если бы Я надеЯлась на... ты знаешь, на что. џ знаю: знаешь. “  менЯ
с ним не так, как раньше, и не так, как с тобой, ревновать нечего.
     Џросто он такой понЯтный, с ним Я ни о чем не думаю, с ним Я не одна, Я
опЯть по уши в австралийских проблемах. Њожет, мы поженимсЯ. Ќе знаю.
     Љошмар. Њне все-таки хочетсЯ, чтобы мы  писали  друг  другу  письма.  џ
ничего не забыла.
     Џока.
     Ђлисон.
     ‘ тобой было как ни с кем. ’ак больше ни с  кем  не  будет.  ’о  первое
письмо, в день твоего отъезда. Ќу как тебе объЯснишь?

     џ сочинил ответ: ее письмо не застало  менЯ  врасплох,  она  совершенно
свободна. Ќо не отправил. …сли что-нибудь и может причинить ей боль, так это
молчание; а Я хотел, чтоб ей стало больно.


        8

     ‚ последние дни перед ђождеством менЯ охватило безнадежное унынье. џ не
мог побороть отвращениЯ к работе: к урокам и к самой школе, ростку слепоты и
несвободы в сердце божественного пейзажа. Љогда Ђлисон замолчала, Я  ощутил,
что в буквальном смысле отрезан от мира. Ќе было на  свете  ни  ‹ондона,  ни
Ђнглии:  дикое,  страшное  чувство.  „ва-три  оксфордских  знакомых,  иногда
славших мне весточку, не давали о себе знать.  џ  пыталсЯ  слушать  передачи
зарубежной службы Ѓи-би-си - сводки новостей доходили будто с ‹уны, толкуЯ о
событиЯх и людЯх, теперь  чужих  длЯ  менЯ;  а  английские  газеты,  изредка
попадавшие мне в руки, казалось, целиком состоЯли из материалов под рубрикой
"‘егоднЯ сотню лет назад". Џохоже, все  островитЯне  сознавали  этот  разрыв
между собой и остальным  человечеством.  Љаждый  день  часами  толпились  на
причале, ожидаЯ, когда на северо-востоке покажетсЯ пароход из Ђфин;  и  хоть
стоЯнка - всего пЯть минут, и врЯд ли даже и пЯть пассажиров сойдут на берег
или поднимутсЯ на борт,  это  зрелище  никому  не  хотелось  пропускать.  Њы
напоминали каторжников, из последних сил уповающих на амнистию.
     Ђ остров  был  все-таки  прекрасен.  Љ  ђождеству  погода  установилась
ветренаЯ, холоднаЯ. ’аранные океаны антверпенской лазури ревели на  галечном
школьном плЯже. Ќа горы полуострова лег снег, и  сверкающие  белые  вершины,
словно  сошедшие  с  гравюр  •окусаЯ,  с  севера  и  запада   нависали   над
рассерженным морем. ‚ холмах стало еще пустыннее, еще  тише.  џ  отправлЯлсЯ
гулЯть, чтобы развеЯть скуку, но постепенно втЯгивалсЯ в поиски все новых  и
новых мест, где можно побыть одному. ‚  конце  концов  совершенство  природы
начало тревожить менЯ. Њне здесь не  было  места,  Я  не  знал,  как  к  ней
подступитьсЯ, как существовать внутри нее. џ горожанин  и  не  умею  пускать
корни. џ выпал из своей эпохи, но прошлое менЯ не принимало. Џодобно ‘кирону
{Џерсонаж цикла мифов о ’есее, разбойник, живущий на краю высокой прибрежной
скалы.}, Я обитал между небом и землей.
     Ќастали рождественские каникулы. џ поехал в турне по  Џелопоннесу.  Њне
нужно было сменить обстановку, отдохнуть от школы.  …сли  б  Ђлисон  мне  не
изменила, Я полетел бы к ней в Ђнглию. Џодумывал Я и о том, чтобы уволитьсЯ;
но это значило бы проЯвить слабость, снова проиграть, и Я убедил себЯ, что к
весне все наладитсЯ. ’ак что ђождество Я встретил в ‘парте, а Ќовый год -  в
Џиргосе, в полном одиночестве. ‚ Ђфинах  снова  посетил  бордель,  а  наутро
отплыл на ”раксос.
     џ не думал об Ђлисон специально, но совсем забыть ее  не  мог,  как  ни
старалсЯ. ’о, как монах, зарекалсЯ иметь дело  с  женщинами  до  конца  дней
своих, то мечтал, чтоб подвернулась девочка посговорчивее. Ќа  острове  жили
албанки, суровые, желтолицые, страшные, как  методистскаЯ  церковь.  ‘мущали
скорее  некоторые  ученики,  изЯщные,  оливковые,  с  чувством  собственного
достоинства, которого так не хватает  их  английским  собратьЯм  из  частных
школ, этим безликим рыжим муравьЯм, питающимсЯ прахом  Ђрнольда  {€меетсЯ  в
виду  Њэтью  Ђрнольд,  бывший  страстным  приверженцем  "античной"   системы
воспитаниЯ молодежи.}. Џорой Я чувствовал себЯ Ђндре  †идом,  но  головы  не
терЯл, ведь нет более ревностных гонителей педерастии, чем греческие буржуа;
это длЯ Ђрнольда как раз подходЯщаЯ компаниЯ. џ вовсе не был голубым; просто
допускал (в пику ханжам воспитателЯм), что у голубых тоже есть свои радости.
‚иновато тут не только одиночество,  но  и  воздух  ѓреции.  Ћн  выворачивал
традиционные английские понЯтиЯ о нравственном и безнравственном  наизнанку;
нарушить запрет или нет
     -  каждый  определЯл  сам,  в  зависимости  от  личных  склонностей:  Я
предпочитаю один сорт сигарет, ты - другой, что ж тут терзатьсЯ?  Љрасота  и
благо - не одно и то же на севере, но не в ѓреции. ‡десь между телом и телом
- лишь солнечный свет.
     Ћставалась еще поэзиЯ. џ взЯлсЯ за стихи об острове, о ѓреции  -  вроде
бы глубокие по содержанию  и  виртуозные  по  исполнению.  Ќачал  грезить  о
литературном  признании.  —асами  сидел,  уставЯсь  в  стену  и   предвкушаЯ
хвалебные рецензии, письма маститых товарищей по перу,  восхищение  публики,
мировую известность. ѓораздо позже Я прочел  мудрые  слова  ќмили  „икинсон:
"‘тихам читатель не нужен"; быть поэтом  -  все,  печатать  стихи  -  ничто.
‚ымученный, изнеженный лирический герой вытеснил  из  менЯ  живую  личность.
кола превратилась в помеху номер один
     - среди этой мелочной тщеты разве отшлифуешь строку как следует?
     Ќо в одно несчастное мартовское воскресенье пелена спала с моих глаз. џ
увидел свои греческие стихи со стороны: ученические вирши, без мелодии,  без
композиции, банальности, неумело задрапированные обильной риторикой. ‚ ужасе
Я перечитывал написанное раньше - в Ћксфорде, в ‚осточной Ђнглии. €  эти  не
лучше; еще хуже, пожалуй. Џравда обрушилась на менЯ лавиной.  Џоэт  из  тебЯ
никакой.
     ‚ безутешном своем прозрении Я клЯл  эволюцию,  сведшую  в  одной  душе
предельную тонкость чувств с предельной бездарностью. ‚ моей душе,  вопЯщей,
словно заЯц в силках. џ положил стихи перед собой, брал по  листику,  медлил
над ним, а потом рвал в клочки, пока не заныли пальцы.
     ‡атем Я ушел в холмы, несмотрЯ на сильный холод и  начинавшийсЯ  дождь.
Њир наконец объЯвил мне войну. ЏетушитьсЯ бессмысленно, Я потерпел фиаско по
всем пунктам. „о сих пор беды подпитывали менЯ; из пустой породы  мучений  Я
извлекал крупицы пользы. ‚ минуты отчаЯниЯ  стихи  были  длЯ  менЯ  запасным
выходом, спасательным кругом, смыслом бытиЯ. € вот  круг  топором  пошел  на
дно, а Я осталсЯ в воде без поддержки. Њне было так  жалко  себЯ,  что  Я  с
трудом сдерживал  слезы.  ‹ицо  окаменело  гримасой  акротериЯ  {‘татуЯ  или
барельеф на фронтоне зданиЯ.}. џ гулЯл много часов, и это был настоЯщий ад.
     Ћдни зависЯт от людей, не  понимаЯ  этого;  другие  сознательно  ставЯт
людей в зависимость  от  себЯ.  Џервые  --  винтики,  шестеренки,  вторые  -
механики, шоферы. Ќо вырванного из рЯда отделЯет от небытиЯ лишь возможность
воплотить собственную независимость. Ќе cogito, но scribo,  pingo  ergo  sum
{Њыслю... пишу, рисую - следовательно,  существую  (лат.).}.  „ень  за  днем
небытие заполнЯло менЯ; не знакомое одиночество человека, у которого нет  ни
друзей, ни любимой, а именно небытие, духовнаЯ робинзонада, почти осЯзаемаЯ,
как раковаЯ опухоль или туберкулезнаЯ каверна.
     Ќе прошло и недели, как она действительно стала осЯзаемой: проснувшись,
Я обнаружил две Язвочки. ЌельзЯ сказать, что Я не ожидал ничего подобного. ‚
конце февралЯ Я ездил в Ђфины и опЯть  посетил  заведение  в  Љефисье.  ‡нал
ведь, что рискую. Ќо тогда мне было все равно.
     „о вечера Я боЯлсЯ что-либо предпринЯть.  ‚  деревне  было  два  врача:
практикующий, в чью сферу влиЯниЯ входила и школа, и замкнутый пожилой румын
- он, хоть и отошел от дел, все же изредка принимал. кольный врач дневал  и
ночевал в учительской, так что к нему Я обратитьсЯ не мог. Џришлось пойти  к
доктору Џэтэреску.
     Ћн взглЯнул на Язвочки, выпрЯмилсЯ, пожал плечами.
     - Felicitations.
     - C'est...
     - On va voir ca a Athenes. Je vous donnerai une adresse. C'est  bien  a
Athenes que vous l'avez attrape, oui? -  џ  кивнул.  -  Les  poules  la-bas.
Infectes. Seulement les fous qui s'y laissent  prendre  {ЏоздравлЯю.  -  ’ак
это... - ЏридетсЯ съездить о Ђфины. џ вам дам адресок. ‚ы ведь его в  Ђфинах
заработали?.. „евочки там те еще. ‘плошнаЯ зараза. Љ  ним  только  идиоты  и
ходЯт (франц.).}.
     Ћн носил пенсне на желтом старческом лице,  ухмылЯлсЯ  со  злобой.  Њои
расспросы его позабавили. ансы на выздоровление есть; Я не  заразен,  но  с
женщинами спать пока нельзЯ; он лечил  бы  менЯ  сам,  но  нужен  дефицитный
препарат пенициллина. Ћн слышал, препарат можно достать с переплатой в одной
афинской  частной  клинике;  результаты  скажутсЯ,  возможно,  месЯца  через
полтора-два. Ћтвечал  он  сквозь  зубы;  все,  что  он  может  предложить  -
устаревшаЯ терапиЯ, мышьЯк и висмут, и в любом случае  сначала  нужно  сдать
анализы. ЏриЯзнь к роду человеческому давно покинула  его,  черепашьи  глаза
внимательно следили, как Я кладу на стол гонорар.
     џ  глупо  остановилсЯ  в  дверЯх,  все   еще   пытаЯсь   снискать   его
расположение.
     - Je suis maudit {ќто проклЯтье какое-то на мне (франц.).}.
     Ћн пожал плечами и выпроводил менЯ на улицу, - без проблеска  симпатии,
сморщенный вестник жизни как она есть.
     ЌачалсЯ кошмар. „о конца семестра оставалась неделЯ, и сперва  Я  решил
немедленно  вернутьсЯ  в  Ђнглию.  Ќо  мысль  о  ‹ондоне  приводила  менЯ  в
содрогание; тут можно хоть как-то избежать  огласки  -  Я  имею  в  виду  не
остров, а ѓрецию в целом. Ќа доктора Џэтэреску положитьсЯ нельзЯ; кое-кто из
старших преподавателей водит с ним дружбу, они часто играют в вист. ‚ каждой
улыбке, в каждом слове Я искал намек на  случившеесЯ;  и  уже  назавтра  мне
казалось, что на  менЯ  поглЯдывают  с  едкой  насмешкой.  ђаз  на  перемене
директор сказал: "‚ыше нос,  кирьос  ќрфе!  €ли  вам  не  по  вкусу  здешние
радости?"  џ  счел,  что  трудно  выразитьсЯ  определеннее;   присутствующие
рассмеЯлись - Явно громче, чем заслуживала эта реплика сама по  себе.  —ерез
три днЯ после визита к доктору Я был уверен, что о моей болезни  знают  все,
даже ребЯта. ‚сЯкий раз, как они принимались шептатьсЯ, мне слышалось  слово
"сифилис".
     Ќа той страшной неделе внезапно  наступила  весна.  ‚сего  за  два  днЯ
окрестности покрылись анемонами, орхидеЯми, асфоделЯми, дикими гладиолусами;
отовсюду  слышалось  пение  перелетных  стай.  Љричали  в  Ярко-синем   небе
изогнутые караваны аистов, пели ученики, и самые  суровые  преподаватели  не
могли удержатьсЯ от улыбок. ‚есь мир поднЯлсЯ на крыло, а Я был придавлен  к
земле; бесталанный  Љатулл,  пленник  безжалостной  ‹есбии  -  ѓреции.  ЊенЯ
трепала бессонница, и однажды ночью Я сочинил длинное послание  Ђлисон,  где
пыталсЯ объЯснить, что со мной сталось, что Я помню ее письмо, написанное  в
буфете, и теперь верю ей до конца, что Я себЯ презираю. Ќо даже тут  ввернул
пару укорЯющих фраз, ибо убедил себЯ, что последним и худшим моим грехом был
отъезд. Ќадо было женитьсЯ на ней; по крайней мере, приобрел бы попутчика  в
этой пустыне.
     Џисьмо Я не отправил,  но  снова  и  снова,  ночь  за  ночью,  думал  о
самоубийстве. Џохоже, всЯ  наша  семьЯ  мечена  гибельным  клеймом:  сначала
дЯдьЯ, которых Я не успел увидеть - первый сгинул  на  €пре,  второй  -  при
Џашенделе; потом родители. †естокаЯ, бессмысленнаЯ смерть, проигрыш вчистую.
Ђлисон в лучшем положении; она ненавидит жизнь, а Я  сам  себЯ  ненавижу.  џ
ничего не создал, Я принадлежу небытию, neant; наверно, единственное, на что
Я еще способен, - это покончить с собой. Џризнаюсь, мечтал Я и  о  том,  что
моЯ смерть станет упреком, брошенным в лицо всем, кто когда-либо менЯ  знал.
Ћна оправдает цинизм, обелит одинокую самовлюбленность; останетсЯ в  людской
памЯти финальным, мрачным триумфом.
     ‡а день до конца семестра Я обрел почву под ногами.  ЏонЯл,  что  нужно
делать. “ школьного привратника была стараЯ двустволка - как-то он предлагал
одолжить ее мне, чтобы поохотитьсЯ в холмах. ‡аглЯнув к нему, Я напомнил  об
этом предложении. Ћн пришел в восторг и набил мой  карман  патронами;  сосны
кишели пролетными перепелами.
     Џробравшись  по  оврагу  на  школьных  задворках,  Я  перевалил  низкую
седловину и углубилсЯ  в  лес.  ‚округ  сгущалсЯ  полумрак.  Ќа  севере,  за
проливом, купалсЯ в лучах  солнца  золотой  полуостров.  ‚оздух  был  тепел,
прозрачен, небо светилось сочно-синим.  „алеко  позади,  на  холме,  звенели
колокольчики стада - его гнали в деревню, на ночлег.  џ  не  останавливалсЯ.
’ак  ищут  укромное  местечко,  чтобы  облегчитьсЯ;  нужно  было  ненадежнее
спрЯтатьсЯ от чужих глаз. Ќаконец Я облюбовал каменистую впадину.
     ‡арЯдил ружье и  сел,  прислонившись  к  сосне.  ‘квозь  палую  хвою  у
подножьЯ пробивались соцветиЯ гиацинтов. џ  повернул  ружье  и  посмотрел  в
ствол, в черный нуль погибели. Џрикинул наклон  головы.  Џриставив  ствол  к
правому глазу, повернулсЯ так, чтобы мглистаЯ молниЯ  выстрела  вмазалась  в
мозг и вышибла затылок. ЏотЯнулсЯ к собачке - пока еще проба,  репетициЯ,  -
нет, неудобно. Џри наклоне голова  может  в  решающий  момент  сдвинутьсЯ  с
нужного места, и все пойдет прахом, поэтому Я нашарил сухую ветку  -  такую,
чтоб пролезла меж спусковым крючком и дужкой. ‚ынул патрон,  вставил  палку,
подошвами уперсЯ в нее - правый ствол  в  дюйме  от  глаза.  ™елкнул  курок.
‹егко. џ снова зарЯдил ружье.
     ‘зади, с холмов, донессЯ девичий голос. „олжно быть, погонЯЯ  коз,  она
разливалась  во  все  горло,  без  какой  бы   то   ни   было   мелодии,   с
турецко-мусульманскими переливами. ‡вук шел словно  из  многих  мест  сразу;
казалось, поет не человек, а пространство. Џохожий голос, а  может,  и  этот
самый, Я как-то уже слышал с холма за школой. Ћн заполнил классную  комнату,
ребЯта захихикали. Ќо теперь он звучал волшебно,  изливаЯсь,  из  средоточиЯ
такой боли, такого одиночества, что  мои  боль  и  одиночество  сразу  стали
пошлостью и бредом. џ сидел с ружьем на коленЯх, не в силах пошевелитьсЯ,  а
голос все плыл и плыл сквозь вечер. Ќе знаю, скоро ли она замолчала, но небо
успело потемнеть, море поблекло и стало перламутрово-серым.  ‚се  еще  Яркий
закат окрашивал в розовый цвет высокие облачные ленты  над  горами.  Њоре  и
суша удерживали свет,  словно  он,  подобно  теплу,  не  иссЯкает  с  уходом
источника излучениЯ. Ђ голос затихал, удалЯЯсь к деревне; наконец замер.
     џ снова поднЯл ружье и направил дуло в  лицо.  Љонцы  палки  торчали  в
разные стороны, ожидаЯ, когда Я надавлю на  них  ступнЯми.  Ќи  ветерка.  ‡а
много миль отсюда загудел афинский пароход,  направлЯющийсЯ  к  острову.  Ќо
менЯ уже окружал колокол пустоты. ‘мерть подошла вплотную.
     џ не двигалсЯ. џ ждал.  ‡арево,  бледно-желтое,  потом  бледно-зеленое,
потом прозрачно-синее, как цветное стекло, сиЯло над  горами  на  западе.  џ
ждал, Я ждал, Я слышал, как пароход загудел ближе, Я  ждал,  чтобы  властнаЯ
тьма согнула и выпрЯмила мои колени; и не дождалсЯ. џ все времЯ  чувствовал,
что за мной наблюдают, что Я не один, что менЯ используют, что подобный  акт
можно совершить лишь экспромтом, не раздумываЯ - и  с  чистым  сердцем.  €бо
вместе с прохладой весенней ночи в менЯ  все  глубже  проникала  мысль,  что
движим Я вовсе не сердцем, а вкусом,  что  превращаю  собственную  смерть  в
сенсацию, в символ, в теорему. џ хотел не просто  погибнуть,  но  погибнуть,
как Њеркуцио {Џерсонаж трагедии “ильЯма експира "ђомео и „жульетта".  „алее
многочисленные шекспировские аллюзии в тексте  ”аулза  не  комментируютсЯ.}.
“мереть, чтобы помнили; а истинную смерть, истинное самоубийство  необходимо
постигает забвение.
     Ђ еще - голос; свет; небо.
     ’емнело, афинский пароход завыл  совсем  рЯдом,  а  Я  сидел  и  курил,
отложив ружье в сторону. ’еперь Я знал, чего Я стою. џ понимал, что отныне и
навсегда заслуживаю лишь презрениЯ. џ был и осталсЯ глубоко  несчастным;  но
не был и никогда не стану настоЯщим; как сказал бы  экзистенциалист,  равным
себе. Ќет, Я не наложу на себЯ руки, буду жить,  пусть  опустошенный,  пусть
увечный.
     џ поднЯл ружье и наугад выстрелил вверх. ‘одрогнулсЯ от  грохота.  ќхо,
треск падающих сучьев. € обвал тишины.
     - Џодстрелили кого-нибудь? - спросил старый привратник.
     - ‚сего одна попытка, - ответил Я. - Џромазал.


        9

     —ерез несколько лет, в ЏьЯченце, Я  увидел  габбью  -  черную  железную
клетку, подвешенную на высокой колокольне; некогда преступники  умирали  там
от голода и разлагались на глазах горожан. ѓлЯдЯ на нее, Я вспомнил ту  зиму
в ѓреции и  габбью,  которую  смастерил  длЯ  себЯ  из  света,  одиночества,
самообмана. ‘тихи и смерть, внешне противоположные, означали одно: попытку к
бегству. Љ концу того проклЯтого семестра моЯ душа превратилась о  пленника,
и былые надежды корчили ей; рожи сквозь кованую решетку.
     Ќо Я разыскал в Ђфинах клинику, куда менЯ  направил  деревенский  врач.
Ђнализ по Љану подтвердил  диагноз  доктора  Џэтэреску.  „есЯтидневный  курс
влетел в круглую  сумму;  большаЯ  часть  лекарств  была  ввезена  о  ѓрецию
нелегально или украдена, и мне  приходилось  оплачивать  труды  целой  шайки
жуликов. “годливый молодой врач с  американским  дипломом  уверЯл,  что  мне
нечего  волноватьсЯ:  прогноз  превосходный.  Џосле  пасхальных  каникул  на
острове менЯ дожидалась открытка от Ђлисон. €зо рта алЯповатого  кенгуру  на
картинке выходил пузырь с надписью "Ќе  забываю  тебЯ".  Њой  день  рождениЯ
(двадцать шесть лет) как раз пришелсЯ на праздники, Я справил его в  Ђфинах.
Ћткрытка была из Ђмстердама. Ќа обороте пусто,  лишь  подпись:  "Ђ‹€‘ЋЌ".  џ
бросил ее в корзину длЯ бумаг. Ќо вечером вытащил.
     ‘коро должно было выЯснитьсЯ, вступит ли болезнь во  вторичную  стадию.
—тобы скрасить тЯготы ожиданиЯ, Я прочесывал остров вдоль и поперек.  Љаждый
день плавал, гулЯл. ‘тановилось  все  жарче,  после  обеда,  в  самый  зной,
учеников отправлЯли на тихий час. Ђ  Я  уходил  в  сосны,  спеша  перевалить
водораздел н очутитьсЯ в южной части острова, подальше от школы  и  деревни.
’ут не  было  ни  души;  три  домика,  спрЯтавшихсЯ  в  одной  из  бухточек,
часовенки,  затерЯнные  в  зелени  соснЯка  и  посещаемые   только   в   дни
свЯтых-покропителей, и неприметнаЯ вилла, на которой никто не жил. Ђ  вокруг
-  горделиваЯ  тишь,  потаенность  чистого  холста,  предчувствие   легенды.
Љазалось, граница света и тени поделила остров надвое; и расписание  уроков,
позволЯвшее уходить  надолго  лишь  по  воскресеньЯм  или  с  утра  пораньше
(занЯтиЯ начинались в половине восьмого), бесило, как короткий поводок.
     џ не думал о будущем. џ был уверен, что лечение не поможет, что  бы  ни
говорил врач. ‹иниЯ судьбы просматривалась Ясно: под уклон, на самое дно.
     € тут начались чудеса.


         * —Ђ‘’њ ‚’ЋђЂџ * 

     ‚ своем блаженстве злодеи не ограничились только  одним  свЯтотатством;
раздев девочку, они укладывают ее на стол лицом вниз, зажигают свечи, ставЯт
статуэтку нашего ‘пасителЯ ей на поЯсницу и справлЯют у нее на  Ягодицах  то
из почитаемых нами ‘вЯтых ’аинств, которое всегда приводило менЯ в трепет.
     „е ‘ад. "ЌесчастнаЯ судьба добродетели"


        10

     ‚ конце маЯ, воскресным днем, голубым, как изнанка  птичьего  крыла,  Я
взбиралсЯ по козьим тропам на водораздел, противоположный склон которого  до
самого берега, на протЯжении  двух  миль,  устилала  зеленаЯ  пена  сосновых
вершин. Ќа западе, за шелковым ковром морЯ, высилась тенистаЯ  горнаЯ  стена
материка,  эхом  отбрасывавшаЯ  на  пЯть-шесть  десЯтков  миль,   к   южному
горизонту, звон огромного колокола высот. ‹азурный, изумительно чистый  мир;
глЯдЯ на ландшафт, что открывалсЯ с вершины, Я, как всегда, позабыл о  своих
огорчениЯх. Џошел по гребню холма на запад,  вдоль  диаметра  двух  глубоких
перспектив, северной и южной. ‚верх по стволам сосен, как ожившие изумрудные
ожерельЯ, скользили Ящерицы. ’имьЯн,  розмарин,  разнотравье;  кустарники  с
цветами, похожими на одуванчики, тонули в лучистой синеве неба.
     —ерез некоторое времЯ Я достиг места, где с южной  стороны  поверхность
шла под уклон, чтобы круто оборватьсЯ к морю. ‡десь Я всегда  усаживалсЯ  на
бровку и курил, блуждаЯ взглЯдом по гигантским  плоскостЯм  водной  глади  и
гор. ‚ то воскресенье, не успев устроитьсЯ поудобнее, Я сразу заметил  некую
перемену в пейзаже. ‚низу, на полпути к южной оконечности острова, виднелась
бухта с тремЯ домиками  на  берегу.  Ћтсюда  побережье,  изрезанное  низкими
мысами и потаенными заливчиками, изгибалось к западу. ‘ той стороны  обжитой
бухты вздымалась крутаЯ скала, вдававшаЯсЯ  в  глубь  острова  на  несколько
сотен Ярдов - красноватый откос, покрытый осыпЯми и трещинами; скала служила
словно бы крепостной стеной одинокой виллы, стоЯвшей на мысу позади  нее.  џ
знал лишь, что  дом  этот  принадлежит  афинЯнину,  видимо,  состоЯтельному,
который наезжал сюда только в разгар  лета.  ‘  водораздела  просматривалась
плоскаЯ крыша, остальное заслонЯли кроны сосновой рощи.
     Ќо сейчас над крышей вилась белаЯ струйка дыма. ‚  дом  кто-то  въехал.
Џри виде ее Я разозлилсЯ злобой ђобинзона, ведь теперь южнаЯ  часть  острова
уже не безлюдна, а Я чувствовал ответственность за ее  чистоту.  ‡десь  были
мои тайные владениЯ, и никто  больше  -  тут  Я  смилостивилсЯ  над  бедными
рыбаками, обитателЯми хижин - никто, кроме местных тружеников,  не  имел  на
них права. ‚месте с тем менЯ одолело любопытство, и  Я  стал  спускатьсЯ  по
тропинке, ведущей к заливу на той стороне Ѓурани -  так  называлсЯ  мыс,  на
котором стоЯла вилла.
     Ќаконец за соснами блеснуло море, грЯда выгоревших на солнце валунов. џ
вышел из леса. Џередо мной лежал широкий залив: галечный плЯж  и  стеклЯннаЯ
гладь воды, окольцованные двумЯ мысами. Ќа левом, восточном, более крутом  -
это и был Ѓурани, - среди деревьев, росших здесь гуще, чем  в  любом  другом
месте острова, прЯталась вилла. џ два или три раза бывал на этом плЯже; тут,
как и на большинстве плЯжей ”раксоса, возникало пленительное  ощущение,  что
ты - первый оказавшийсЯ  здесь  человек,  первый,  кто  видит,  первый,  кто
существует, самый первый человек на ‡емле. Ќа вилле  не  подавали  признаков
жизни. џ расположилсЯ у западной кромки плЯжа, где дно поровнее,  искупалсЯ,
перекусил   хлебом,   маслинами   и   зузукакией    (холодными    ароматными
фрикадельками) и за все это времЯ не увидел ни души.
     ‚скоре после полуднЯ Я подобралсЯ по горЯчей гальке поближе к вилле. ‡а
деревьЯми ютилась беленаЯ часовенка.  —ерез  трещину  в  двери  Я  разглЯдел
перевернутый стул, пустой алтарь, безыскусно выписанный иконостас.  Љ  двери
было  пришпилено  булавками  распЯтие  из  золоченой  бумаги.  ђЯдом  кто-то
нацарапал "Ђйос „имитрьос" - "свЯтой  „имитрий".  џ  вернулсЯ  на  плЯж.  Ћн
заканчивалсЯ каменистым обрывом, поверху  поросшим  неприступными  зарослЯми
кустарника  и  соснЯка.  Ќа  высоте  двадцати-тридцати  футов  тЯнулась   не
замеченнаЯ мною раньше колючаЯ проволока; ограда сворачивала в лес,  защищаЯ
мыс от вторжениЯ. Њеж ее ржавыми жгутами без труда  пролезла  бы  и  дрЯхлаЯ
старуха, но  нигде  больше  на  острове  колючей  проволоки  мне  видеть  не
доводилось, и она не пришлась мне по душе. ‘воим присутствием она оскорблЯла
мое одиночество.
     ђассматриваЯ крутой и лесистый  знойный  склон,  Я  вдруг  почувствовал
чей-то взглЯд и на себе. ‡а  мной  наблюдали.  Џод  деревьЯми  на  обрыве  -
никого. џ подошел поближе к скале, так что проволочнаЯ  ограда,  проложеннаЯ
сквозь кустарник, оказалась у менЯ над головой.
     Ћх, что это отсвечивает за  обломком  скалы?  ‘иний  ласт.  Ђ  за  ним,
полускрытые бледной тенью соседнего обломка, - второй ласт  и  полотенце.  џ
снова оглЯделсЯ и тронул полотенце ногой. Џод  ним  лежала  книга.  џ  сразу
узнал обложку: одна  из  самых  расхожих  и  дешевых  антологий  современной
английской поэзии, точно такаЯ стоит  на  полке  в  моей  школьной  комнате.
ђастерЯвшись, Я тупо уставилсЯ на нее: не моЯ ли собственнаЯ украдена?
     Ќе моЯ. Ќа форзаце не было имени  владельца,  но  над  обрезом  торчали
аккуратно настриженные ленточки гладкой белой бумаги. Ћдна из  них  отмечала
страницу, на которой кто-то обвел красными чернилами четверостишие из  поэмы
"‹иттл ѓиддинг":

     Њы будем скитатьсЯ мыслью,
     € в конце скитаний придем
     ’уда, откуда мы вышли,
     € увидим свой край впервые.
     {”рагмент поэмы  ’омаса  ‘тернза  ќлиота  "‹иттл  ѓиддинг"  приведен  и
переводе ЂндреЯ ‘ергеева.}

     Џоследние  три  строчки  были  дополнительно  отчеркнуты   вертикальной
линией. Џеред тем как перейти к следующей закладке, Я вновь посмотрел вверх,
на стену деревьев. Ќа  остальных  заложенных  страницах  содержались  стихи,
обыгрывающие тему островов или морЯ. ’аких  было  около  дюжины.  ‚ечером  Я
отыскал некоторые из них в своей антологии.

     Ћб островах мечтали в колыбелЯх...
     ѓде страсть прозрачна и уединенна.

     ‚ строфе Ћдена были отмечены только эти две строки, перваЯ и последнЯЯ.
‘толь же прихотливо выбирал владелец книги фрагменты из ќзры Џаунда:

     Ќе упусти же звездного отлива.
     ‘тремись к востоку, чтоб омытьсЯ в нем,
     ‘пеши! игла дрожит в моей груди!..
     ’ы не обманешь вещий ход светил.

     € еще:

     „ух и за гробом пребывает цел!
     ’ак говорила тьма
     ‘тупай немедлЯ по дороге в ад,
     ѓде правит Џрозерпина, дочь –ереры,
     Љ ’иресию ступай сквозь мрак нависший
     ‘лепому, к призраку, который в преисподней
     ’айн причастилсЯ, что неведомы живым,
     ‡десь ты закончишь путь.
     Џознание - лишь тень иных теней,
     Ќо твой удел - охотитьсЯ за знаньем
     Ќа ощупь, как бессмысленнаЯ тварь.

     Џод солнечным ветерком, обычным летним бризом  ќгейского  морЯ,  лениво
толкались в галечный берег волны.  Ќичего  не  происходило,  все  замерло  в
ожидании. џ второй раз за день ощутил себЯ ђобинзоном Љрузо.
     Ќакрыв книгу полотенцем, Я с независимым  видом  повернулсЯ  к  склону,
окончательно убежденный, что  за  мной  наблюдают;  потом  нагнулсЯ,  поднЯл
полотенце и книгу, переложил их на верхушку обломка, рЯдом с ластами, где их
легче будет отыскать. Ќе по доброте душевной, а чтобы озадачить  соглЯдатаЯ.
Џолотенце слабо пахло косметикой - кремом длЯ загара.
     џ вернулсЯ туда, где сложил  свою  одежду,  уголком  глаза  посматриваЯ
вдоль плЯжа. ‚скоре Я откочевал в тень сосен. Ѓелое пЯтно на скале светилось
в солнечных лучах. џ вытЯнулсЯ  и  задремал.  ‚рЯд  ли  надолго.  Ќо,  когда
проснулсЯ, вещи с того конца плЯжа исчезли. „евушка - а Я вообразил, что это
девушка - подобралась к ним незамеченной. Ћдевшись, Я спустилсЯ к воде.
     ‡накомаЯ тропинка к школе начиналась от центра  залива.  Ќо  Я  заметил
другую  тропку,  что  бежала  вверх  по  склону  вдоль  проволочной  ограды.
‚збиратьсЯ будет тЯжело, сквозь заросли за оградой ничего не  разглЯдишь.  ‚
тени покачивались розовые  головки  диких  гладиолусов,  в  гуще  кустарника
гулко, дробно затараторила какаЯ-то  пичуга.  Љазалась,  она  поет  всего  в
нескольких футах от менЯ, с соловьиной стенающей основательностью, но  более
судорожно. ѓолос  опасности  или  соблазна?  Ѓог  весть,  хотЯ  трудно  было
отрешитьсЯ  от  мысли,  что  запела   она   неспроста.   ’рель   проклинала,
переливалась, скрежетала, прищелкивала, звала.
     ‚друг где-то  наверху  зазвенел  бубенец.  Џтица  умолкла,  а  Я  начал
взбиратьсЯ по склону. ‘нова звон колокольчика: раз, другой, третий.  Џохоже,
кто-то извещал: времЯ за стол, чай пить; а может, с ним  баловалсЯ  ребенок.
‚скоре склон мыса стал положе, деревьЯ расступились, хотЯ  кусты  росли  все
так же густо.
     џ увидел ворота, крашеные, снабженные  цепочкой.  Ќо  краска  облетела,
цепь заржавела, а чуть правее  в  изгороди  зиЯл  порЯдочный  лаз.  ‚  глубь
территории тЯнулась широкаЯ, поросшаЯ  травой  колеЯ,  заворачиваЯ  вниз,  к
берегу. Ћна вилась меж деревьЯми, так что  увидеть  фасад,  посмотрев  вдоль
нее, было нельзЯ. џ прислушалсЯ; ни шорохов, ни  голосов.  ‘о