или
между  наиболее зажиточными колхозами, с  тем чтобы  приступить к  массовому
размножению.  Ќекоторые председатели пытались увильнуть от этого нового дела
под тем  предлогом,  что  они и  коз  давно  не  держат, но их пристыдили  и
заставили купить соответствующее количество коз. Ќаконец  козы были куплены,
но   потом  стали  поступать  жалобы,   что  некоторые  козлотуры  проЯвлЯют
хладнокровие по отношению к козам.
     Џо  этому поводу  редактор поставил вопрос  об искусственном осеменении
коз, но Џлатон ‘амсонович стал  утверждать,  что такой  компромисс  на  руку
нерадивым  хозЯйственникам.  Ћн  сказал,  что  хладнокровие  козлотура  есть
отражение хладнокровиЯ самих председателей ко всему новому.
     Љак  раз  в  это времЯ  из села  Ћреховый Љлюч пришло письмо, в котором
безымЯнный колхозник жаловалсЯ, что их председатель нарочно травит козлотура
собаками, держит под  открытым небом и  морит голодом. Љолхозники, писал он,
со слезами смотрЯт на мучениЯ нового животного,  но сказать не могут, потому
что боЯтсЯ председателЯ.  ‡аметка была подписана  псевдонимом "Ћбиженный, но
‘праведливый".
     --  Љонечно,  возможны  преувеличениЯ,--  сказал   Џлатон   ‘амсонович,
показываЯ мне письмо,-- но сигнал есть сигнал. Џоезжай в Ћреховый Љлюч и все
посмотри своими  глазами.-- Џлатон ‘амсонович на минуту задумалсЯ и добавил:
--  џ  знаю  этого  председателЯ,  зовут  его  €лларион  Њаксимович.  •озЯин
неплохой, но  консерватор,  кроме  своего чаЯ, ничего  не видит.  ‚ общем,--
сказал Џлатон ‘амсонович и, вытЯнув руку, стал щупать  воздух растопыренными
пальцами, словно  пытаЯсь нащупать очертаниЯ моей будущей статьи,-- примерно
так  должна выглЯдеть твоЯ статьЯ: "—ай хорошо, но  мЯсо и шерсть  козлотура
еще лучше".
     -- •орошо,-- сказал Я.
     -- Џомни,-- остановил он  менЯ в  дверЯх,-- от этой командировки многое
зависит.
     -- Љонечно,-- сказал Я.
     Џлатон ‘амсонович задумалсЯ.
     -- —то-то Я еще тебе хотел сказать... „а, не проспи утреннюю машину.
     -- —то вы! -- воскликнул Я и пошел оформлЯть командировку.
     џ взЯл в отделе писем новый редакционный  блокнот, купил два  карандаша
на случай, если потерЯю ручку, и  перочинный  ножик, чтобы точить карандаши.
Њне хотелось уберечь себЯ от любых случайностей.

     Ђвтобус мощно и мЯгко скользил по шоссе. ‘права от дороги сквозь зелень
садов и белые  домики прорывалось  море, теплое  даже на  вид. Ћно  казалось
насыщенным и успокоенным обилием летнего тепла и купальщиц.
     ‘лева проплывали  зеленые взгорьЯ,  покрытые  созревающей  кукурузой  и
мандариновыми   плантациЯми.   €зредка  открывались   тунговые  плантации  с
лопоухими деревцами, усеЯнными гроздьЯми плодов.
     ‚о  времЯ  войны  солдаты строительного  батальона,  стоЯвшего  в  этих
местах, срывали тунговые  плоды, немного похожие  на недозрелые  Яблоки,  но
страшно Ядовитые.
     Џробовали,  несмотрЯ на  строжайший запрет.  Ћни, наверное, думали, что
это  им говоритсЯ так, длЯ острастки,  да и  времЯ было  голодное. Ћбычно их
откачивали, но бывали, говорЯт, и смертельные случаи.
     Џорой  ветерок,  словно срезанный  автобусом  с  поворота,  так он  был
неожидан, доносил далекий  запах  прелого папоротника,  прокаленного солнцем
навоза, молочный дух зреющей кукурузы, и все это сладко и грустно напоминало
детство, деревню, родину...
     Џочему так сильна над нами власть запахов? Џочему воспоминание не может
с такой  силой расколыхнуть пережитое, как  свЯзанный с ним знакомый  запах?
Њожет,  дело в его неповторимости,  ведь запах нельзЯ вспоминать отдельно от
него  самого, так сказать, повторить  воображением.  € когда он  повторЯетсЯ
натурально,  он  с первозданной свежестью выхлестывает  наружу все, что было
свЯзано с ним. Ђ зрительные и слуховые впечатлениЯ мы часто повторЯем своими
воспоминаниЯми, и, может быть, потому они в конце концов притуплЯютсЯ...
     Џассажиры,  покачиваЯсь,  сидели на мЯгких  пружинЯщих  сиденьЯх.  ‚ерх
автобуса был застеклен  каким-то необыкновенным голубым стеклом.  ’ак что  и
без  того голубое небо сквозь это стекло  делалось  неправдоподобно голубым.
‘текло это  как  бы показывало небу, каким  оно должно быть, а пассажирам --
каким его надо видеть.
     ќтот  автобус только недавно передали транспортной конторе. „о этого он
развозил интуристов. €ногда Я его встречал у нас в городе перед Ѓотаническим
садом, или ‘тарой крепостью, или еще где-нибудь.
     ‘ейчас он был  заполнен колхозницами, возвращающимисЯ домой. ЉаждаЯ при
себе держала туго набитую корзину или кошелку, из которой торчала неизменнаЯ
свЯзка бубликов.  Ќекоторые колхозницы  не без горделивости  держали в руках
китайские термосы, похожие на спортивный кубок и на снарЯд одновременно.
     –епи гор медленно проплывали на горизонте. ‘амые дальние из них и самые
высокие были покрыты первым снегом, который, наверное, выпал сегоднЯ  ночью,
потому что еще вчера его не было. ‘ейчас их вершины четко и чисто сверкали в
небе.
     Ѓолее близкаЯ  линиЯ  гор была темно-синЯЯ от лесов -- там еще до снега
далеко.
     ‚незапно  с  какого-то  поворота Я увидел на уровне этой более  близкой
линии гор грЯду голых утесов, и что-то в  груди у менЯ толкнулось радостно и
испуганно.
     Џод этими утесами лежало  наше село. ‘ детства они мне казались страшно
загадочными, и хотЯ до них  было недалеко, правда,  дорога труднопроходимаЯ,
но Я так и не поднЯлсЯ туда ни разу. ‘ейчас Я вдруг пожалел, что в  стольких
местах бывал, а там не был ни разу.
     Љаждое  лето с самого  раннего  детства Я  жил несколько месЯцев в доме
дедушки.  Џомню,  менЯ оттуда  всегда тЯнуло  назад домой.  „аже  не столько
домой, сколько именно в город.
     Љак Я скучал по нему,  как сладко  было вспоминать тот особый городской
запах  пыли, пропитанный  запахом бензина и резины.  ‘ейчас мне  трудно  это
понЯть, но тогда Я с  нежностью  смотрел в сторону заката: там за  круглой и
мЯгкой по  своим  очертаниЯм горой  был  наш  город, и  Я  подсчитывал  дни,
оставшиесЯ до конца каникул...
     Џотом,  когда мы  приезжали в  город,  помню  первые шаги по  асфальту,
необыкновенную, радостную легкость в ногах,  которую Я  приписывал удобствам
гладкой городской  дороги, а на  самом  деле,  Я думаю, этой легкостью Я был
обЯзан бесконечным хождениЯм по горным тропкам, чистому воздуху гор, простой
и здоровой еде.
     ‘ейчас,  где бы Я ни  жил, у менЯ нет  и в  помине той жаркой радостной
тЯги в город.  Ќаоборот, Я все  чаще  и  чаще чувствую, что мне  не  хватает
дедушкиного дома.
     Њожет быть,  потому, что дедушкиного  дома уже нет  -- старые умерли, а
молодые переехали в город или поближе к нему. Ђ когда он был, все не хватало
времени  бывать там чаще,  Я его все  оставлЯл про запас.  €  вот теперь там
никого нет, и мне кажетсЯ, что Я ограблен,  что какой-то  мой главный корень
обрублен.
     „аже если Я  там бывал редко, самой  своей жизнью, своим очажным дымом,
доброй  тенью  своих деревьев он  помогал мне  издали,  делал менЯ смелей  и
уверенней в себе. џ был почти  неуЯзвим,  потому что  часть моей жизни,  мое
начало  шумело и  жило  в горах. Љогда  человек ощущает свое  начало  и свое
продолжение, он щедрей  и  правильней располагает своей жизнью и его трудней
ограбить, потому что он не все свои богатства держит при себе.
     Њне не хватает дедушкиного дома с его большим зеленым двором, со старой
Яблоней  (обнимаЯ  ее ствол,  лезла к вершине  могучаЯ винограднаЯ  лоза), с
зеленым шатром грецкого ореха, под которым, разостлав бычью или турью шкуру,
мы валЯлись в самые жаркие часы.
     ‘колько недозрелых  Яблок посбивали  мы с нашей старой Яблони,  сколько
недозрелых  орехов, покрытых толстой зеленой кожурой с еще нежной скорлупой,
с еще не загустевшим Ядрышком внутри!
     Њне не хватает просторной кухни в дедушкином доме с ее  землЯным полом,
с большим жарким очагом, с длинной тЯжелой скамьей, стоЯщей у  очага. Ќа ней
мы сидели по вечерам и слушали бесконечные охотничьи рассказы или рассказы о
разрытых кладах в старых крепостЯх и  о бесстрашных абреках. Ќа этой скамье,
бывало, дЯдЯ резал табак своим острым топориком, а потом,  выхватив из очага
горЯщий  уголек,  бросал  его  в  горку  нарезанного  табака и  медленно,  с
удовольствием копнил эту дымЯщуюсЯ горку, чтобы она как  следует просушилась
и пропиталась ароматом древесного дыма.
     Њне  не  хватает  вечерней  переклички женщин с холма  на  холм,  или с
котловины в гору, или с горы в ложбину.
     Љак одинок, как чист женский голос в холодеющем вечернем воздухе!
     Љ вечеру  куры вспоминают, что они все-таки родились птицами. € вот они
начинают  беспокойно   кудахтать   и,   оглЯдываЯ  ветки  инжирного  дерева,
неожиданно  взлетают, промахиваютсЯ, снова взлетают и наконец усаживаютсЯ на
ветках во главе с гневно клекочущим золотистым петухом.
     ’етка выходит из кухни с позвЯкивающим ведерком в руке, пригнувшись, на
ходу хватает  какую-нибудь хворостинку,  чтобы  отгонЯть теленка,  и  легкой
походкой переходит двор.  Ђ  навстречу из загона вопросительно мычат коровы,
детским садом заливаютсЯ козлЯта под кукурузным амбаром.
     €  вот  уже  дедушка или кто-нибудь  другой  пригонЯет  коз. Ћни шумной
гурьбой вливаютсЯ во двор с животами, почему-то больше оттопыренными на одну
сторону. ‘амцы поигрывают, встают на дыбы, медленно  падают друг на друга  и
сталкиваютсЯ, застреваЯ рогами в рогах. €грают,-- значит, хорошо выпаслись.
     €  вот  уже выпустили  козлЯт,  и начинаетсЯ дойка,  и козлЯта  бегут к
матерЯм, а козы следЯт за ними  с выражением глуповатой бдительности, потому
что  боЯтсЯ спутать своих детенышей с чужими и  все-таки путают, а детенышам
все   равно,  тыкаютсЯ  в  первое  попавшеесЯ  вымЯ.  џ  заметил,  что  козы
по-настоЯщему  узнавали  своих  детенышей только  после того,  как  козленок
несколько раз жадно  подергает за сосцы.  ’ут  она  или  прогонЯет  его, или
успокаиваетсЯ, словно боль, которую козленок причинЯет ей,  дергаЯ за сосцы,
бывает разнаЯ -- от своего одна, от чужого совсем другаЯ.
     Џочему-то с годами этих коз становилось все меньше, и коров становилось
все меньше,  и  уже в  доме  часто не хватало молока.  ’ого самого молока, о
котором дедушка говорил,  что раньше летом они его не успевали обрабатывать,
и было непонЯтно, куда все это делось.
     џ  вспоминаю горницу с домотканым ковром  на стене,  на  котором  вышит
огромный бровастый олень с женским лицом и печальными глазами.
     Џозади  оленЯ  маленький  человек,  ссутулившись,  с каким-то  жестоким
усердием  целитсЯ  в него  из ружьЯ. Њне  кажетсЯ,  этот маленький человечек
сердит  на оленЯ за то, что  олень  такой большой, а он такой маленький, и Я
чувствую,  что этот маленький человечек никогда не  простит этой разницы, да
ему  и невозможно простить этой  разницы, как невозможно  сделать маленького
человечка большим, а оленЯ маленьким.
     € хотЯ олень на него не смотрит, по его печальным глазам видно,  что он
знает  человека,  который,  ссутулившись,  целитсЯ  в  него.  €  олень такой
огромный, что промахнутьсЯ никак  невозможно,  и, он,  олень, об этом знает,
что промахнутьсЯ никак  невозможно, а бежать некуда, ведь он  такой большой,
что его  отовсюду видно.  ђаньше  он,  наверное,  пробовал бежать, но теперь
понЯл, что от этого сутулого человека никуда не убежишь.
     џ подолгу смотрел на этот домотканый ковер, и любил оленЯ,  и ненавидел
этого  охотника,  особенно  мне  была противна его  ссутуленнаЯ  в  жестоком
усердии спина.
     Њне не хватает теплых летних простынь, весь день провисевших на веранде
и теперь пахнущих чистотой, летним днем, солнцем.
     Ќас, детей,  укладывали  раньше,  и  мы лежали, прислушиваЯсь  к говору
взрослых из кухни, к страху  внутри  себЯ, таинственно свЯзанному с темнотой
комнаты, с задумчиво поскрипывающими  стенами, со смутно сереющими на стенах
портретами умерших родственников.
     Њне не хватает самих стен дедушкиного дома из прочных каштановых досок,
наивно  оклеенных  газетными  и  журнальными  листами,  плакатами,  дешевыми
картинками.
     ‘реди  газетных  и  журнальных  страниц  двадцатых  и  тридцатых  годов
попадались иногда очень интересные вещи, и так уютно было читать их, лежа на
полу или влезаЯ на  стул, на кушетку. Ђ  иногда  Я  не  удерживалсЯ и срывал
какой-нибудь  лист, чтобы перевернуть его и посмотреть,  что будет дальше. џ
перечитал все стены дедушкиного дома. € чего только там не было!
     ЋгромнаЯ олеографиЯ  -- Ќаполеон оставлЯет  горЯщую Њоскву.  ‚садники в
треуголках, кремлевскаЯ стена и вдали громадное зарево пожара.
     Ќесколько  дореволюционных  картин  с  религиозным  сюжетом,  с  богом,
рассевшимсЯ на тучах, в сандалиЯх,  перетЯнутых ремешком и чем-то похожих на
наши горские чувЯки из сыромЯтной кожи.
     Ђрхангел  ѓавриил,  джигитуЯ на  коне, копьем  пронзает отвратительного
дракона, и рЯдом  наши советские плакаты с антирелигиозными и кооперативными
сюжетами  двадцатых и тридцатых годов.  Ћдин  из  них помню хорошо. Њужичок,
горестно  всплеснувший   руками  перед  неожиданно,  словно  от  библейского
проклЯтьЯ, разверзшимсЯ мостом, в который провалилась его лошаденка вместе с
телегой. Џод этой поучительной картинкой была не менее поучительнаЯ подпись:
"Џоздно, братец, горевать, надо было страховать!"
     џ не очень верю  этому  мужичку. “ж как-то слишком по-бабьи выражает он
свое горе.  Ќе  успела лошадь  провалитьсЯ,  как  он уже всплеснул руками  и
больше ничего не делает.
     ’о, что Я видел вокруг себЯ, подсказывало мне, что крестьЯнин наврЯд ли
так легко  расстанетсЯ  со своей  лошадью, он до конца будет пытатьсЯ спасти
ее, удержать если не за вожжи, то хотЯ бы за хвост.
     Ћднажды Я долго  глЯдел на  этого мужичка, и вдруг  мне показалось, что
сквозь его усы и бородку проглЯдывает улыбка. ќто было так неожиданно, что Я
даже испугалсЯ немного. Ћна проглЯдывала из  щетины его  лица, как маленький
хищник  из-за кустов. Љонечно, мне  это могло  показатьсЯ, но, видно,  могло
показатьсЯ потому, что Я чувствовал в нем какую-то фальшь.
     Џодпись под  этой картинкой тоже вызывала недоумение. џ  так до конца и
не понЯл,  что именно надо было страховать -- лошадь или мост. Њне казалось,
что  все-таки лошадь.  Ќо  тогда получалось, что мост так  и должен остатьсЯ
проваливающимсЯ,  потому  что,  если  он  перестанет проваливатьсЯ, тогда  и
лошадь незачем будет страховать.
     Њожет  быть,  самаЯ  трогательнаЯ  и  самаЯ  глубокаЯ черта детства  --
бессознательнаЯ вера  в необходимость здравого  смысла. ‘ледовательно, раз в
чем-то нет  здравого  смысла,  надо искать, что  исказило  его  или куда  он
затерЯлсЯ.
     „етство верит, что мир разумен, а все неразумное -- это помехи, которые
можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг. Њожет быть, дело в том, что в
детстве  мы  еще слышим  шум материнской крови, проносившейсЯ  сквозь нас  и
вскормившей нас. Њир руками наших матерей делал нам добро и только добро,  и
разве  не естественно, что доверие к его разумности у нас первично. Ђ как же
иначе?
     џ думаю, что  настоЯщие люди -- это  те,  что  с  годами не  утрачивают
детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в
борьбе с безумием жестокости и глупости.
     „ом дедушки считалсЯ зажиточным и  хлебосольным.  Ќа  моей  памЯти там,
кроме нас, близких,  перебывали  сотни разных  людей, начинаЯ  от  случайных
пастухов, застигнутых непогодой во  времЯ перегона скота на летние пастбища,
и кончаЯ всЯкого рода уполномоченными и райкомовскими работниками.
     ‚ хозЯйстве  дЯди было несколько коров и  с  полсотни коз. Џомню, почти
все коровы и большинство коз были записаны на кого-нибудь  из родственников,
в  основном  городских.  ‡акон   ограничивал  поголовье   скота   в   личной
собственности крестьЯн,  и в  те годы  в наших  краЯх расцветал таинственный
пустоцвет фиктивных дарений, продаж, покупок.
     ’олько свиней, насколько Я помню, разрешали держать в любом количестве.
Њожет быть, учитывали, что слегка омусульманенные абхазцы свинину не  едЯт и
это послужит естественной преградой к излишнему накопительству.
     Љаких  только  ни делали  ухищрений, чтобы  сохранить  скот, но, видно,
сделать это было не просто или все эти труды себЯ не оправдывали, потому что
с годами скотины становилось все меньше и меньше.
     џ  вспомнил,  что во времЯ войны  мне с полгода пришлось пасти  дЯдиных
коз.
     ‘транно, подумал  Я, с  тех  пор прошло  столько лет, Я окончил  школу,
потом институт,  потом  работа, а  вот  теперь мне предстоит  встретитьсЯ  с
козами, которые за это времЯ, как и Я,  повысили свой уровень и превратились
в козлотуров.
     € вдруг Я отчетливо вспомнил то времЯ, когда Я дольше всего жил в  доме
дедушки,  когда Я  еще был совсем  мальчиком,  а  козы были еще козами, а не
козлотурами, Я вспомнил те  далекие дни, а точнее -- один  день или, скорее,
один вечер с его приключениЯми, которые мне тогда пришлось пережить.

     Ћдним  словом, шел сорок  второй  год.  џ жил в горах в  доме  дедушки.
ЃоЯзнь  бомбежки,  а  главное,  военнаЯ  голодуха  забросили   менЯ  в  этот
относительно сытый и спокойный уголок Ђбхазии.
     ѓород наш бомбили всего два  раза. ‘корее всего,  немцы сбросили бомбы,
предназначенные длЯ более важных целей, но туда их, наверное, не подпустили.
     Џосле   первой  же  бомбежки  город   опустел.  ‡астольные  ораторы  из
приморских  кофеен  благоразумно  приостановили  свои  бесконечные  беседы и
удалились  в  окрестные  деревни есть абхазскую мамалыгу,  авторитет которой
быстро подымалсЯ.
     ‚ городе остались только  необходимые и те, кому некуда  было ехать. Њы
не были необходимыми, и нам было куда ехать, поэтому мы уехали.
     Ќаши  деревенские родственники,  посовещавшись,  распределили нас между
собой, по-своему учитываЯ возможности каждого из нас.
     ‘тарший брат,  нак человек, уже отравленный городом, захотел остатьсЯ в
ближайшей к нему деревне. ‚скоре его оттуда взЯли в армию.
     ‘естру отправили  в семью дальнего, но богатого  и  поэтому казавшегосЯ
близким родственника. ЊенЯ,  как самого младшего и бесполезного, отдали дЯде
в горы. Њама осталась где-то посредине -- в доме своей старшей сестры.
     Љ  этому времени в доме дедушки оставалось два десЯтка коз  и три овцы.
Ќе успел Я разобратьсЯ, что к чему, как оказалсЯ приставленным к ним.
     Џостепенно Я научилсЯ подчинЯть своей воле это небольшое, но строптивое
стадо.  Ќас свЯзывали два древних магических восклицаниЯ: "•ейт!  €йо!"  Ћни
имели  множество   оттенков  и  смыслов,  в  зависимости  от  того,  как  их
произносить. Љозы их отлично понимали, но иногда, когда им это было выгодно,
делали вид, что спутали оттенки.
     Ћттенков  и  в  самом  деле  было  много.  Ќапример,  если  произносить
врастЯжку,  вольно  и  широко:  "•ейт!  •ейт!"  --  это  означало:  паситесь
спокойно, вам ничего не угрожает.
     ќти  же звуки можно было произносить с некоторым педагогическим укором,
и тогда они означали: "‚ижу,  вижу, куда вы сворачиваете!" -- или что-нибудь
в этом роде. Ђ  если произносить резко  и быстро: "€йо!  €йо!" --  надо было
понимать: "Ћпасность! Ќазад!".
     Љозы обычно, услышав мой голос подымали головы, как бы стараЯсь уЯснить
себе, что именно от них на этот раз требуетсЯ.
     Џаслись они всегда  с  каким-то  брезгливым выражением  на  морде. ЊенЯ
иногда  раздражало, что они бросали начатую  ветку  и с нерЯшливой жадностью
переходили   к  другой.   Њы  за   обедом  берегли  каждую  крошку,   а  они
привередничали. ќто было несправедливо. ЋбрываЯ листики с  кустов, старались
дотЯнутьсЯ до самых свежих  и  далеких, длЯ  чего  приподнимались на  задних
ногах, и  в это времЯ в них  было что-то бесстыжее, может быть, потому,  что
они становились  похожими  на  людей.  ѓораздо позднее,  когда  Я  увидел на
репродукциЯх   козлоногих   людей,   кажетсЯ  ќль   ѓреко,  Я  подумал,  что
человеческое бесстыдство художник пыталсЯ передать через уродство козлоногих
людей.
     Џастись они  любили на крутых, обрывистых склонах поблизости от горного
потока.  џ  уверен,  что  шум воды  возбуждал их аппетит, как,  впрочем, и у
людей. Ќедаром в пути останавливаютсЯ перекусить возле ручьЯ или речки.
     Њне кажетсЯ, кроме прЯмой необходимости ее, шум воды делает еду сочней,
приЯтнее.
     Ћвцы обычно шли позади коз, они паслись,  низко наклонив голову, как бы
вынюхиваЯ траву. ‚ыбирали открытые,  по возможности ровные места. ‡ато, если
они пугались чего-нибудь и пускались вскачь,  их невозможно было остановить.
Љурдюки на  ходу шлепали  по  задам,  каждый  шлепок  еще больше  пугал их и
подталкивал вперед, и они летели сломЯ  голову, подгонЯемые многоступенчатым
возбуждением.  Ќабегавшись до  дури,  они забивались  в  кусты  и  отдыхали,
по-собачьи разинув рты и жарко дыша боками.
     Љозы   длЯ  отдыха  выбирали  самые  каменистые  и  возвышенные  места.
“кладывались где почище. ‘амый старый козел обычно  на самой вершине. “ него
были  устрашающие  рога,  клочьЯ  свалЯвшейсЯ  и желтой  от  старости шерсти
свисали  по бокам.  —увствовалось,  что  он  понимает  свою  роль:  двигалсЯ
медленно, важно покачиваЯ длинной бородой звездочета. …сли молодой козел  по
забывчивости  занимал  его место, он спокойно  подходил  к нему  и сталкивал
боковым ударом рогов, при этом он даже не смотрел на него.
     Ћднажды  из  стада  исчезла коза.  џ сбилсЯ с  ног,  бегаЯ  по  кустам,
разрываЯ одежду о  колючки, крича  до хрипоты. ’ак и  не нашел. ‚озвращаЯсь,
случайно поднЯл голову и вижу -- она стоит на дереве, на толстой ветке дикой
хурмы. ‚зобралась по кривому  стволу.  Ќаши  взглЯды встретились,  она нагло
смотрела на менЯ желтыми неузнавающими глазами и Явно не собиралась слезать.
џ огрел ее камнем, она ловко спрыгнула и побежала к своим,
     „умаю, что  козы  -- самые хитрые из всех четвероногих.  Ѓывало, только
зазеваешьсЯ, а их уж  и  след  простыл, как будто растворились  среди  белых
камней, ореховых зарослей, в папоротниках.
     Љак  жарко, как тревожно было искать их, бегаЯ по узким растрескавшимсЯ
тропкам,  через которые  вспыхивали зеленые  молнийки Ящериц. ‘лучалось, что
мелькнет у ног и змейка, взлетишь, как подброшенный, чувствуЯ подошвой ноги,
которой чуть  было не  наступил на нее,  упругий холод змеиного тела, и  еще
долго бежишь, ощущаЯ ногами необоримую, почти радостную легкость страха.
     Ђ как странно было остановитьсЯ, прислушиваЯсь к  шороху кустов: не там
ли? ЏрислушиваЯсь к шелесту  кузнечиков, к  далекому в  могучей синеве пенью
жаворонков,  случайному  голосу  человека  на  невидной  отсюда  проселочной
дороге, прислушиваЯсь  к  медленным  тугим ударам  сердца, втЯгиваЯ телесный
запах разомлевшей на солнце зелени -- сладкое томление летней тишины.
     ‚ хорошую погоду Я лежал на траве в тени большой ольхи, прислушиваЯсь к
привычному треску "кукурузников", летЯщих за перевал. ’ам шли бои.
     Ћднажды   из-за   хребта   с  каким-то   паническим  грохотом   вылетел
"кукурузник" и почти камнем  стал  падать вниз, в провал Љодорской долины, и
потом,  уже  опустившись  совсем  низко, так и летел до  самого морЯ. џ всей
шкурой почувствовал, с каким человеческим ужасом он  перевалил через хребет,
спасаЯ  себЯ,  видимо,  от немецкого истребителЯ.  ’ень его,  не  по-земному
быстраЯ,  пробежала  по  лугу  совсем  близко  от  менЯ,  чиркнула  табачную
плантацию, а через мгновенье летела далеко внизу рЯдом с дельтой Љодора.
     €зредка высоко-высоко пролетал  немецкий  самолет. Њы его  узнавали  по
замирающему вою, чем-то напоминающему писк малЯрийного комара. Ћбычно, когда
он  приближалсЯ  к городу, начинали  палить зенитки и видно было, как вокруг
него  вспыхивали  одуванчики  взрывов, а  он  шел  и  шел  сквозь  них,  как
завороженный. ’ак за всю войну и не увидел, чтобы подбили самолет.
     Љак-то  один  наш родственник приехал из  города, куда  гонЯл продавать
свиней, и  рассказал, что брат мой ранен, лежит в госпитале в Ѓаку и ждет не
дождетсЯ,  когда к нему приедет  мама. ‚есть всех всполошила,  надо было как
можно  быстрей увидетьсЯ с мамой.  Ћказалось, что, кроме менЯ,  послать было
некого, и Я стал собиратьсЯ в дорогу.
     ЊенЯ накормили сыром и мамалыгой, дед дал мне одну из своих палок, и  Я
пустилсЯ в путь. хоть день шел  на убыль и  солнце  стоЯло над горизонтом на
высоте  дерева. „орогу  Я помнил  довольно плохо, вернее, расположение дома,
где  жила  мама, но  объЯснениЯ  не  стал слушать, чтобы не передумали  менЯ
посылать.
     €дти  предстоЯло через лес по  гребню  горы, потом надо было спуститьсЯ
вниз на дорогу, по которой свозили бревна, и дальше по ней до самого села.
     Љак  только Я  вошел в лес, сразу  стало  прохладно, как  будто вошел в
воду, и летний день осталсЯ позади.
     џ вдыхал чистую, сырую прохладу  леса,  слышал  чем-то волнующий шелест
зеленых вершин и быстро шел по тропе. —ем глубже Я входил в лес, тем упорней
и бодрей постукивала  моЯ  палка  по  твердой, упруго  проплетенной  корнЯми
земле.
     Љраем  глаза  Я  замечал красоту мощных темно-серебристых стволов бука,
неожиданно милых полЯнок с Яркой  пушистой травой, уютных подножий крЯжистых
каштанов, заваленных каленой прошлогодней листвой. •отелось полежать на этой
листве,  положив  голову на мощные, покрытые мхом корни. €ногда в  просветах
деревьев открывалась дымчато-зеленаЯ долина с морем, стоЯщим между землей  и
небом, как мираж. ‚ечерело.
     Ќеожиданно   из-за   поворота  поЯвились   две  девочки,  испуганные  и
обрадованные  нашей встречей. џ их знал, ови были из нашего  села, но теперь
казались странными,  чем-то  не  похожими  на  себЯ. ђазговаривали,  опустив
головы, тихими,  почти виноватыми  голосами. ‚ них поЯвилось  что-то чуткое,
лесное, застенчивое. Ћдна из  них держала свои башмаки  в кошелке  и  теперь
стоЯла, длинной голой ногой смущенно почесываЯ другую. џ догадалсЯ, что  она
стараетсЯ спрЯтать хоть одну босую ногу.
     Џостепенно мне  передалось  их смущение,  Я  не знал,  что  говорить, и
охотно  распрощалсЯ  с  ними. Ћни  тоже  попрощались  и  тихо,  даже  как-то
вкрадчиво пошли дальше.
     ‚скоре   Я   увидел   перед   собой    между   потемневшими   деревьЯми
красновато-желтую проселочную дорогу,  издали похожую  на  горный  поток;  Я
обрадовалсЯ, что смогу  идти  по  ровному месту,  и  стал быстро спускатьсЯ,
едва-едва  притормаживаЯ  палкой,  чтобы не сорватьсЯ  в заросли  сумрачного
рододендрона.
     џ почти выкатилсЯ на дорогу. Ќоги мои дрожали от перенапрЯжениЯ, Я весь
вспотел, но возбуждение усиливалось от запаха  бензина  и теплой, усталой за
день пыли. ‡накомый с детства, волнующий городской  запах. ‚идно,  Я здорово
соскучилсЯ  по городу,  по дому, и,  хотЯ отсюда  до  нашего  дома было  еще
дальше, чем от горной деревушки, проселочнаЯ дорога казалась дорогой к нему.
     џ  шел, стараЯсь в  сумерках  разглЯдеть под ногами следы автомобильных
шин,  и радовалсЯ, заметив особенно отчетливый рубчатый  узор.  —ем дальше Я
шел, тем светлее становилась дорога, потому что огромнаЯ рыжаЯ луна вылезала
над зубчатой полоской леса.
     Ќочью в горах мы часто смотрели на луну. Њне говорили, что на ней виден
пастух  со  стадом  белых  коз, но  Я так и  не мог разглЯдеть пастуха с его
стадом. ‚идно, надо было  с раннего детства видеть  этого  пастуха. ѓлЯдЯ на
холодный диск луны, Я видел очертаниЯ скалистых гор, и мне делалось грустно,
может быть, оттого, что они были тан страшно далеки  от нас и так похожи  на
наши горы.
     ‘ейчас луна напоминала большой  закопченный круг  горного сыра. ‘ каким
удовольствием Я  погрыз бы  его  острый, пропахший  дымом ломоть,  да еще  с
горЯчей мамалыгой!
     џ  ускорил  шаги.  Џо  обе  стороны дороги  шел мелкий  лесок, ольховаЯ
поросль, иногда расчищеннаЯ под кукурузное поле или табачную плантацию. Ѓыло
очень  тихо,  только  стук  моей  палки  оживлЯл  тишину.  ‘тали  поЯвлЯтьсЯ
крестьЯнские  дома  с  чистенькими  игрушечными двориками,  с  жарким светом
очажного костра, уютно трепыхающегосЯ из приоткрытых кухонных дверей.
     џ жадно прислушивалсЯ  к смутным, а  иногда  вдруг  отчетливым голосам,
доносившимсЯ оттуда.
     --  ‚ыгони собаку,--  услышал  Я  чей-то  мужской  голос.  „верь  кухни
распахнулась, и сразу же в мою сторону  залаЯла  собака.  џ  ускорил шаги и,
оглЯнувшись,  заметил  в  красном  квадрате распахнутой двери  темную фигуру
девушки. Ћна неподвижно стоЯла, вглЯдываЯсь в темноту.
     ЃоЯсь собак, Я теперь старалсЯ бесшумно проходить мимо домов.
     Ќаконец открылась широкаЯ полЯна с  большим ореховым деревом посредине,
со скамейками вокруг ствола.
     „нем здесь  обычно  бывало шумно, народ  толпилсЯ у  правлениЯ колхоза,
магазина, амбаров. ‘ейчас все выглЯдело нежилым, заброшенным и  в свете луны
страшноватым.
     џ помнил, что недалеко от  сельсовета надо  было свернуть  с дороги  на
тропинку  влево.  Ќо  тропинок  оказалось  несколько,   и  Я  никак  не  мог
припомнить, какаЯ из них приведет менЯ к цели.
     џ остановилсЯ перед  одной из таких тропок,  уходЯщих в заросли  дикого
орешника, не решаЯсь свернуть на нее. ’а ли? ‚роде орешника тогда не было. Ђ
может  быть, был? Њинутами мне  казалось, что Я вспоминаю тропу по множеству
мелких  признаков:  по извиву  ее, по канавке, отделЯющей ее  от  улицы,  по
кустам орешника. Ђ потом вдруг казалось, что и канавка  не та, и орешник  не
тот, и тропа совсем незнакомаЯ и враждебнаЯ.
     џ стоЯл, переминаЯсь с ноги на  ногу, слушаЯ верещанье цикад,  глЯдЯ на
завороженно-неподвижные  кусты,  на луну  --  уже  высокую,  бледную,  почти
слепЯщую, как зеркало.
     Ќеожиданно на тропу выкатилось что-то черное, поблескивающее и побежало
в  мою  сторону.  Ќе  успел  Я  шевельнутьсЯ,  как  большаЯ  сильнаЯ  собака
бесцеремонно обнюхала  менЯ, тыкаЯсь мне в  ноги мокрым сопЯщим носом. —ерез
мгновенье на тропу вышел человек с  легким  топориком на  плече. Ћн  отогнал
собаку. ’еперь Я понЯл, почему она  так  спешила обнюхать менЯ:  боЯлась, не
успеет.  ‘обака  отскочила,  покружилась,  повизгиваЯ  от  желаниЯ   угодить
хозЯину, потом замерла у кустов, внюхиваЯсь в какой-то след.
     —еловек, подпоЯсанный  уздечкой, видно, искал лошадь, подошел  ко  мне,
вглЯдываЯсь и удивлЯЯсь, что не узнает менЯ.
     -- —ей ты, что  здесь делаешь?  -- спросил он сердито  оттого,  что  не
узнал. џ сказал, что ищу дом дЯди Њексута, мужа маминой сестры.
     -- ‡ачем он тебе? -- спросил он, теперь восторженно удивлЯЯсь.
     џ понЯл, что крестьЯнское любопытство непобедимо, и выложил все.
     Џока Я рассказывал  ему,  что  и  как, косЯсь  на  собаку и стараЯсь не
упускать ее из  виду, он  качал головой, прицокивал Языком  и поглЯдывал  на
менЯ, как бы жалеЯ, что мне приходитсЯ заниматьсЯ такими недетскими делами.
     --  Ђ  Њексут живет  совсем  рЯдом,-- сказал  он, указываЯ  топориком в
сторону тропы, куда Я собиралсЯ идти.
     Ћн стал  объЯснЯть дорогу, то и  дело обрываЯ самого себЯ, чтобы лишний
раз удивитьсЯ, порадоватьсЯ, до чего он, этот Њексут, близко живет и до чего
просто к нему пройти. Ѓлагодарный за встречу и за то,  что Њексут так близко
живет, Я не стал ни о чем переспрашивать. —еловек позвал собаку. џ услышал в
тишине ее приближающеесЯ  дыхание. Њощное тело выметнулось из-за кустов. Ћна
подбежала к хозЯину, присела,  шлепаЯ  хвостом по  траве, мимоходом вспомнив
обо мне, еще раз быстренько обнюхала: так проверЯют документ, когда уверены,
что он в порЯдке.
     -- ‘овсем близко, отсюда докричать можно,-- сказал он уже на  ходу, как
бы думаЯ вслух и радуЯсь, что мне так здорово повезло.
     ‘обака рванулась вперед, шаги человека стихли, и Я осталсЯ один.
     џ  пошел по тропе, густо обросшей диким орехом и кустами ежевики. Џорой
кусты  смыкались над тропой,  Я  отодвигал нх палкой  и быстро  проходил под
ними.  ‚се  же мокрые ветки иногда нахлестывали сзади,  и  Я  вздрагивал  от
возбуждающего  холода   росы.  ’ак  Я   шел  некоторое  времЯ,  потом  кусты
раздвинулись,  стало  гораздо  светлее. џ вышел на открытое  место и  увидел
белое кладбище, озаренное белой луной.
     •олодеЯ  от страха,  Я вспомнил,  что  когда-то проходил мимо  него, но
тогда  это  было днем  и оно  не  произвело на  менЯ  никакого  впечатлениЯ.
‚спомнил, что сбил тогда с Яблони несколько Яблок.  џ нашел  глазами дерево,
и, хотЯ  оно  сейчас казалось совсем другим,  Я  старалсЯ  вернуть  себе  то
состоЯние беззаботности,  когда  сбивал с  него  Яблоки. Ќо  это не помогло.
„ерево   неподвижно   стоЯло   в  свете   луны   с  темно-синей   листвой  и
бледно-голубыми Яблоками. џ тихо прошел под ним.
     Љладбище напоминало  карликовый городок, с железными оградами, зелеными
холмиками могил, игрушечными дворцами,  скамеечками, деревЯнными и железными
крышами. Љазалось, люди, после  смерти  сильно уменьшившись  и  поэтому став
злее и опаснее, продолжают жить тихой, недоброй жизнью.
     ‚озле  нескольких могил стоЯли табуретки с  вином и закуской, на  одной
даже горела свеча, прикрытаЯ стеклЯнной банкой с выбитым днищем. џ знал, что
это такой обычай --  приносить на могилу еду и питье, но все равно сделалось
еще страшнее.
     Џели  сверчки, свет луны белил и без того белые  надгробьЯ,  и от этого
черные  тени казались еще черней и лежали на земле, как тЯжелые, неподвижные
глыбы.
     џ старалсЯ как  можно тише пройти мимо  могил,  но  палка  моЯ  глухо и
страшно  стучала  о  землю. џ ее взЯл  под  мышку, стало  совсем тихо и  еще
страшней. ‚друг  Я  заметил  крышку гроба,  прислоненную к  могильной ограде
рЯдом с еще не огороженной свежей могилой.
     џ  почувствовал,  как  по  спине подымаетсЯ  к затылку  тонкаЯ  струйка
ледЯного  холода, как эта струйка подошла к голове и, больно сжав на затылке
кожу, приподнЯла волосы. џ  продолжал идти, все времЯ  глЯдЯ  на эту крышку,
красновато  поблескивающую  в  лунном свете.  џ  тогда еще не  знал,  что по
мусульманскому обычаю покойника хоронЯт без крышки,  видимо, чтобы облегчить
ему воскресение. ѓроб накрывают досками наподобие крыши.
     џ  был уверен,  что  покойник  вышел из своей могилы, прислонил  крышку
гроба  к  ограде  и теперь  ходит  где-нибудь  поблизости  или,  может быть,
притаилсЯ за крышкой и ждет, чтобы Я отвернулсЯ или побежал.
     Џоэтому Я шел,  не шевелЯсь  и не убыстрЯЯ шагов, чувствуЯ, что главное
--  не сводить глаз с крышки гроба.  Џод ногами зашумела трава, Я понЯл, что
сошел  с  тропы,  но  продолжал идти,  не  выпускаЯ из виду  крышку. ‚друг Я
ощутил, что проваливаюсь в какую-то Яму.
     џ успел увидеть полоснувшую небо луну и шлепнулсЯ на что-то шерстистое,
белое,  рванувшеесЯ  из-под  менЯ в  сторону.  џ  упал на землю  и  лежал  с
закрытыми глазами, дожидаЯсь своей участи. џ чувствовал, что он или, вернее,
оно  где-то  рЯдом  и  теперь  Я  полностью в его власти, ‚ голове  мелькали
картины из  рассказов охотников и пастухов о таинственных встречах в лесу, о
случаЯх на кладбищах.
     Ћно медлило и медлило, страх  сделалсЯ  невыносимым, и Я, собрав  силы,
распахнул глаза, как будто включил свет.
     ‘начала Я никого не увидел, а  потом в темноте заметил что-то белеющее,
качающеесЯ.  џ  чувствовал, что  оно внимательно  следит  за мной.  Ћсобенно
страшно было, что оно качалось.
     Ќе знаю, сколько времени прошло. џ стал различать запах свежевскопанной
нагретой  за  день  земли  и какой-то  очень знакомый, обнадеживающий, почти
домашний запах. Ћно, все  еще покачиваЯсь, белело в углу. Ќо  ужас, длЯщийсЯ
без  конца, перестает быть ужасом. џ почувствовал боль в ноге. ЏадаЯ,  Я  ее
сильно подвернул, и теперь мне очень хотелось ее вытЯнуть.
     џ долго  вглЯдывалсЯ  в  него.  ђасплывающеесЯ  белое  пЯтно  принимало
знакомые очертаниЯ, в какое-то  мгновенье Я понЯл, что призрак превратилсЯ в
козла,  и разглЯдел  в  темноте бородку и  рога. џ  давно знал,  что  дьЯвол
принимает  вид козла, и  немного  успокоилсЯ,  потому что  это  было Ясно. џ
только не знал, что он при этом может пахнуть козлом.
     џ  осторожно вытЯнул  ногу и заметил,  что  оно  насторожилось, вернее,
перестало жевать жвачку и только продолжало странно покачиватьсЯ.
     џ  замер,  и  оно снова зажевало  губами. џ поднЯл голову и увидел край
Ямы, озаренный лунным  светом, прозрачную полосу неба  со светлой звездочкой
посредине. Ќаверху прошелестело дерево, было  странно снизу чувствовать, что
там потЯнул  ветерок. џ посмотрел на  звездочку, и мне показалось, что и она
покачнулась  от  ветра. —то-то глухо  стукнуло: с Яблони  слетело Яблоко.  џ
вздрогнул и почувствовал, что становитсЯ прохладно.
     Њальчишеский  инстинкт  подсказывал,  что  бездействие  не  может  быть
признаком  силы,  и, так как оно продолжало  жевать, бесплотно  глЯдЯ сквозь
менЯ, Я решил попробовать выбратьсЯ.
     џ осторожно  встал и, вытЯнув  руку, убедилсЯ, что, даже подпрыгнув, не
смог бы достать руками до краЯ. Џалка моЯ осталась наверху, да и она врЯд ли
могла помочь,
     џма была  довольно узкаЯ, и Я  попробовал, упираЯсь руками  и  ногами в
противоположные  стенки,  вскарабкатьсЯ  наверх.  ЉрЯхтЯ  от  напрЯжениЯ,  Я
немного поднЯлсЯ, но одна  нога, та, котораЯ  подвернулась,  соскользнула со
стенки, и Я шлепнулсЯ снова.
     Љогда Я упал,  оно испуганно  вскочило на ноги и шарахнулось в сторону.
ќто было самое неосторожное с  его стороны. џ осмелел  и подошел к нему. Ћно
молча забилось в угол. џ осторожно протЯнул  ладонь к его морде. Ћно тронуло
губами,  тепло  дохнуло  на  нее, понюхало и  фыркнуло  по-козлиному, упрЯмо
мотнув головой.
     џ окончательно убедилсЯ, что он никакой не дьЯвол, просто попал в беду,
как и Я. ‚о времЯ моего пастушества, бывало, козлы забирались в такие места,
что сами потом не могли выбратьсЯ.
     џ сел с ним рЯдом на землю, обнЯл его за шею и стал гретьсЯ, прижимаЯсь
к  его  теплому  животу. џ  попыталсЯ  уложить его, но  он  продолжал упрЯмо
стоЯть. ‡ато он начал лизать мою руку, сначала осторожно, потом все смелее и
смелее,  и Язык его, гибкий  и крепкий, шершаво почесывал  кисть моей  руки,
слизываЯ с  нее соль. Ћт  этого  колючего  и  щекочущего прикосновениЯ  было
приЯтно, и  Я не отнимал руки. Љозел мой совсем  вошел во  вкус  и уже  стал
прихватывать  острыми зубами край моей рубахи, но Я закатал рукав и  дал ему
попастись на свежем месте.
     Ћн долго лизал мою руку, а Я почувствовал, что, даже если бы показалось
над Ямой голубое в  свете луны лицо покойника, Я бы только крепче прижалсЯ к
моему  козлу и  мне было  бы  почти не  страшно. џ впервые узнал, что значат
живое существо рЯдом.
     Ќаконец ему надоело  лизать  мою руку, и он неожиданно сам улегсЯ рЯдом
со мной и снова принЯлсЯ за жвачку.
     Ѓыло все так же тихо, только свет луны сделалсЯ прозрачней, а звездочка
передвинулась на край полоски неба. ‘тало еще прохладней.
     ‚друг Я услышал приближающийсЯ топот копЯ, сердце бешено забилось.
     ’опот   делалсЯ  все   отчетливей  и  отчетливей,   иногда  раздавалось
металлическое пощелкиванье подков о камни. џ испугалсЯ что всадник свернет в
сторону, но  топот приближалсЯ,  твердый и сильный,  и Я уже  слышал дыхание
конЯ, поскрипывание седла. џ замер от волнениЯ, топот прошел почти над самой
головой, и тогда Я вскочил и закричал:
     -- ќй! ќй! џ здесь!
     ‹ошадь остановилась, в тишине Я различил костЯной звук лошадиных зубов,
грызущих удила. Џотом раздалсЯ нерешительный мужской голос:
     -- Љто там?
     џ рванулсЯ навстречу голосу и закричал:
     -- ќто Я! Њальчик!
     Ќекоторое времЯ человек молчал, потом Я услышал:
     -- —то за мальчик?
     ѓолос мужчины был твердым и недоверчивым. Ћн боЯлсЯ ловушки.
     --  џ  мальчик,   Я  из  города,--  сказал   Я,  стараЯсь  говорить  не
покойницким, а живым голосом, отчего он сделалсЯ странным и противным.
     -- ‡ачем  туда залез? -- жестко  спросил голос. —еловек все  еще боЯлсЯ
ловушки.
     --  џ упал, Я шел к дЯде Њексуту,-- быстро сказал  Я, боЯсь,  что он не
дослушает менЯ и проедет.
     -- Љ Њексуту? ’ак и сказал бы.
     џ услышал,  как он слез с конЯ  и закинул уздечку за  могильную ограду.
Џотом шаги его приблизились, но он все же остановилсЯ, не доходЯ до Ямы.
     -- „ержи! -- услышал  Я, и веревка, прошуршав в воздухе, соскользнула в
Яму.
     џ взЯлсЯ за нее, но тут же вспомнил про козла. Ћн молча и одиноко стоЯл
в углу. Ќедолго думаЯ, Я обернул веревку  округ его шеи,  быстро затЯнул два
узла и крикнул:
     -- ’Яните!
     ‚еревка  натЯнулась,  козел  замотал  головой и  встал  на дыбы.  —тобы
помочь, Я схватил  его за задние ноги и стал изо всех сил поднимать вверх --
веревка врезалась ему в шею. Љак только его рогатаЯ голова, озареннаЯ лунным
светом,  поЯвилась над Ямой,  мужчина заорал,  как мне  показалось, козлиным
голосом, бросил веревку и побежал.  Љозел рухнул возле менЯ, а Я закричал от
боли, потому что,  падаЯ,  он отдавил копытом мне  ногу. џ заплакал от боли,
огорчениЯ и усталости. ‚идно, слезы были где-то  близко, на уровне глаз. Ћни
полились так обильно,  что Я в конце концов испугалсЯ их и перестал плакать.
џ ругал  себЯ, что не сказал ему  про козла, а потом вспомнил о его лошади и
решил, что так или иначе он за нею придет.
     Њинут  через десЯть Я уловил шаги крадущегосЯ человека. џ  знал, что он
хочет отвЯзать лошадь и удрать.
     -- ќто был козел,-- сказал Я громко и спокойно.
     Њолчание.
     -- „ЯдЯ, это был козел,-- повторил Я, стараЯсь не менЯть голоса.
     џ почувствовал