нной Яростью,
низвергнувшись с порога, втекала в узкое ущелье. ’ак что, по мнению ’ендела,
здесь они должны были выехать  на берег и уже  дальше двигатьсЯ, оставлЯЯ на
земле свои предательские следы.
     Ќо, увы, подойдЯ к грохочущему водопаду, они убедились, что к берегу не
ведут никакие следы.  Ќекоторые  из  преследователей,  особенно  —унка,  все
норовили сверху ‡аглЯнуть в дымЯщуюсЯ и  грохочущую двадцатиметровую бездну,
словно  этот безумец мог со своей юной полонЯнкой  и патефоном  спланировать
туда, распластав полы своей бурки.
     ‚озможно, —унка -- самый Яростный из преследователей -- заглЯдывал туда
с тайной  надеждой  увидеть  внизу,  в водовороте  бочага,  кружащийсЯ  край
башлыка  затонувшего похитителЯ.  Ќо  не  было никаких следов  удачного  или
неудачного полета в бездну, и преследователи повернули обратно.
     -- ѓде-то проворонили следы! --  крикнул  ’ендел сквозь грохот воды  и,
ничуть не  смущаЯсь  неудачей, наоборот,  с еще  большим  энтузиазмом  повел
преследователей обратно.
     ‚ самом деле, на обратном пути он нашел место, где Ѓаграт рискнул выйти
из воды и напрЯмик поднЯтьсЯ по очень крутому, поросшему самшитовыми кустами
берегу. ’ут  все,  кроме —унки, стали в один  голос  утверждать, что  лошади
здесь поднЯтьсЯ не смогли бы, до того им самим  неохота было влезать на этот
очень  уж  крутой  и  дикий  берег.  Ќо  ’ендел  нашел  лошадиные  следы,  и
преследователЯм ничего не  оставалось,  как перейти  речку и карабкатьсЯ  за
своим предводителем.
     -- ‘ его окаЯнной силищей, -- говорил ’ендел, подтЯгиваЯсь и продираЯсь
сквозь ощетиненные кусты самшита, -- он их волоком мог поднЯть...
     Њежду тем подыматьсЯ становилось все труднее и труднее.
     Џреследователи, несколько поостывшие  от усталости, вскоре окончательно
истратили  всю  свою Ярость на  бесплодную  борьбу с неожиданно хлещущими по
лицу  ветками рододендрона  и  лавровишен,  на  отдирание от  одежды  колких
ежевичных веток и плетей лиан.
     --  ‘мотрите!  --  неожиданно  крикнул   ’ендел  и  обернулсЯ  к  своим
товарищам. Ћн победно  сжимал в  ладони красный  клок от кофты  ’алико. ќтот
клок передали дЯде  ‘андро, чтобы он его признал, хотЯ и так  было Ясно, что
это ее кофта. „Яде ‘андро ничего не оставалось, как признать кофту, и он, не
знаЯ, что делать с этим странным трофеем, положил его в карман.
     —ерез некоторое времЯ еще несколько клочков от кофты были переданы дЯде
‘андро,  причем каждый раз ’ендел, полный охотничьего азарта,  передавал ему
эти куски  одежды  с таким победным  видом,  словно  был уверен, что девочку
можно вернуть, если не целиком, то хотЯ бы по частЯм.
     -- Џлатье пошло! -- крикнул ’ендел и передал назад клок материи, словно
вырванный точным и сильным движением.
     --  Ќаверно,   лошадь   неожиданно   дернулась,   --   гадаЯ  и  дивЯсь
лентообразной форме оборванного лоскутка, говорили преследователи.
     --  …сли так пойдет, --  сказал кто-то осторожно, -- он ее к  месту как
раз голенькой и довезет.
     Ќеизвестно,  до  чего бы  дошутились  усталые  преследователи, если  бы
идущий впереди ’ендел знаками не показал, что надо остановитьсЯ  и  молчать.
‚се  остановились и стали  следить за старым  охотником,  стараЯсь  подальше
заглЯнуть, но ничего, кроме каштановых деревьев, они не увидели.
     Ђ  между  тем  сам  ’ендел,  времЯ  от  времени  оборачиваЯсь,  знаками
показывал,  что  видит   что-то  очень   важное,  может  быть,  даже  самого
похитителЯ, пытающегосЯ использовать доверчивость бедной девочки.
     ’ак почему же, все больше и больше волнуЯсь, думали преследователи, он,
старый  охотник, метким выстрелом не  прервет  подлые ласки  негодЯЯ или,  в
крайнем случае, не даст и нам посмотреть, что происходит?!
     ‚от  что говорили  они  без слов,  нетерпеливыми  знаками  обращаЯсь  к
охотнику.  Ќаконец  ’ендел  позволил  им  подойти.   Џеред  преследователЯми
открылась маленькаЯ  лужайка,  окруженнаЯ  каштановыми  деревьЯми,  поросшаЯ
густой травой и устланнаЯ прошлогодними листьЯми каштана.
     Џосреди  лужайки  стоЯл юный кедр,  возле  которого  виднелись  заросли
черники  €менно в  сторону  этого  юного  кедра и  показывал ’ендел, знаками
объЯснЯЯ,  что если это случилось, то случилось именно там. Џосле этого  он,
знаками же велев всем стоЯть на месте,  сам осторожно подошел к юному кедру.
Џо его словам, он сразу же заметил, что к этому кедру были привЯзаны лошади,
а потом, раздвинув кусты черники,  он увидел зеленое пространство, очищенное
от палых  листьев, скорее даже отвеЯнное любовным вихрем. „ва куста  были до
того измочалены, что даже  старый  ’ендел представил, с  какой же силой надо
было держатьсЯ за них, чтобы не взлететь в небо.
     ’ендел повернулсЯ  и, уже не затаиваЯ  шагов, задумчиво подошел к своим
спутникам.
     -- —то  же там  случилось? ‘кажешь ты нам наконец  или  нет? -- спросил
—унка, терЯЯ терпение.
     € ’ендел сказал.  „а, в этот  час он, вздорный старый охотник, произнес
слова,  исполненные  достоинства  и   красоты  даже  по  мнению  придирчивых
чегемских краснобаев.
     --  „рузьЯ мои, --  сказал он,  -- мы хотели  пролить кровь  похитителЯ
нашей девочки, но не ее мужа...
     -- Ђ-а-а, -- догадались преследователи,  как бы с облегчением сбрасываЯ
с себЯ оружие, -- значит, успел?
     -- „аже не спрашивайте! --  подтвердил  ’ендел, и  все стали спускатьсЯ
вниз.
     Ћкончательно успокоенные  прытью  влюбленных,  преследователи с  чистой
совестью возвращались  домой.  (Љстати,  много лет  спустЯ, Ѓаграт одному из
своих друзей признавалсЯ, что  шум, поднЯтый  погоней в  ту ночь,  служил им
прекрасным ориентиром безопасности)
     Ћдним словом, преследователи, умиротворенные усталостью,  пробирались к
реке. € только —унка никак не мог угомонитьсЯ.
     --  •оть  бы  лошадей  постыдились!  --  ворчал  он  теперь  на  обоих,
продираЯсь сквозь кусты лавровишни.
     -- ќто  уже придирка! --  защищал  влюбленных старый  ’ендел. -- Ќечего
стыдитьсЯ -- муж и жена!
     -- „а, но подальше могли привЯзать лошадей, --  никак не  мог успокоить
—унка свое мрачно бушующее воображение.
     -- ‡а людьми, можно сказать,  войско гналось,  -- громко спорил ’ендел,
-- а он будет думать, где лошадей привЯзывать...
     Љогда  они  спустились  к  реке,  неожиданно   над  их  головой,  видно
спросоньЯ, вылетел орел, и —унка, выхватив  свой кольт, одним выстрелом убил
могучую  птицу, что его  как  то сразу взбодрило, и  он перестал ворчать. Ћн
положил  на  плечи  убитого орла,  сцепил  на горле  когти  птицы, наподобие
железных  застежек, и, придерживаЯ огромные крыльЯ,  как краЯ боевого плаща,
возглавил шествие.
     Љогда они  приблизились  к  дому тети Њаши,  солнце уже вставало  из-за
горы. ’етЯ  ЉатЯ  все еще стоЯла  у  плетнЯ  и ждала. Ќа рассвете, сморенные
вином  и  усталостью, гости  разошлись, остались  только ближайшие соседи  и
родственники.
     ћные  великанши  убирали со  столов,  то  кладЯ  в  рот, то  отбрасываЯ
собравшимсЯ  окрестным  собакам куски ночной  трапезы.  Ћдна  из  них  доила
корову,  поймав  ртом  и  прикусив  надоевший  ей хлещущий хвост  коровы  и,
продолжаЯ доить,  озиралась  усатым лицом на  тех, кто с  веранды следил  за
возвращающимисЯ преследователЯми.
     “бедившись, что дочки  среди  возвращавшихсЯ нет, тетЯ  ЉатЯ закричала,
как кричат  по  усопшей. ’етЯ Њаша подбежала к ней и стала  ее  успокаивать,
поглаживаЯ рукой  по  спине  и  ласковым  голосом призываЯ  ее к  стойкости.
Ћстальные   чегемцы,   те,  что  оставались  у   тети  Њаши,   были  страшно
заинтересованы, что это там за штука свисает с плеч —унки.
     -- —тоб Я умер, если это не орел, -- наконец сказал один из них.
     -- Ћрел, да не  тот, --  съЯзвил представитель охотничьего клана, глЯдЯ
на бронзовеющую рЯбь утреннего солнца, играющую на крыльЯх убитой птицы.
     Ќа следующее утро беднЯга •арлампо  с горЯ объелсЯ грецкими орехами. Ћн
их  ел,  не прерываЯсь, с утра до полуднЯ. ‚ полдень сильное  масло грецкого
ореха ударило ему  в голову, и он бросилсЯ за одной из  коз, как раз ’алиной
любимицей,  шеЯ  которой была перевЯзана красной  ленточкой, вернее, не сама
шеЯ, а ободок проволоки, на которой висел колокольчик.
     ‚последствии  многие  говорили, что,  не будь на  шее этой козы красной
ленточки,  может быть,  как-нибудь  и пронесло бы Ќо тут он  взглЯнул на эту
красную ленточку, и пары орехового масла под черепной коробкой дали взрыв.
     €  вот  он помчалсЯ за  этой козой, котораЯ,  не будь дурой,  тоже дала
стрекача. ‘начала они пробежали по всей  деревне, увлекаЯ за собой собак, но
потом, то ли он ее загнал на тропу, ведущую  к мельнице, то ли она сама туда
завернула, неизвестно,  но  коза,  •арлампо и  свора собак, бежавшаЯ следом,
устремились вниз по крутой, винтообразной тропе.
     ЌесмотрЯ на шум мельничных колес, на мельнице  их услышали еще до того,
как что-нибудь понЯли. ‚се, кто там  был, высыпали наружу,  прислушиваЯсь  к
приближающемусЯ визгу и лаю собак. Ћни решили, что собаки случайно поднЯли в
лесу кабана, выгнали  его  на тропу  и  теперь всей  сворой  мчатсЯ за ним и
вот-вот выскочат из-за утеса перед самой мельницей.
     ђужьЯ ни у  кого не было, но кое-кто держал топоры или палки.  ‚прочем,
богатырской мощи ѓераго хватило  бы, чтобы одним пинком подбросить  кабана в
воздух.
     Ќикто ничего не понЯл, когда из-за утеса выскочила обыкновеннаЯ  коза с
испуганно  дребезжащим  на  шее  колокольчиком.  Ћна пробежала  мимо  людей,
юркнула  в помещение  мельницы,  разбросала  головешки  костра,  обожглась и
неожиданно впрыгнула в бункер, откуда зерна ссыпались под жернов.
     —ерез мгновенье из-за утеса поЯвилсЯ •арлампо  со сворой собак, бегущей
за ним. ’ут все  понЯли, что  случилось что-то  ужасное, а  некоторые, узнав
своих собак, стали их подзывать и  успокаивать с попыткой  хоть что-нибудь у
них выведать.
     Ќо ни пастух, ни взволнованные  собаки ничего толком  не могли передать
собравшимсЯ у мельницы.
     --  ’ы  чего?!  --  крикнул  ѓераго,  могучими  объЯтиЯми  перехватываЯ
пастуха.
     -- Џусти!  --  кричал  •арлампо, пытаЯсь  вырватьсЯ  и глЯдЯ  безумными
глазами  в   дверной  проем,  откуда,  в  свою  очередь,  времЯ  от  времени
высовывалась  из бункера  козлинаЯ голова.  ‡адние  ноги козы  были зарыты в
кукурузу, а передние все соскальзывали с крутых, отшлифованных годами  досок
бункера, имевшего форму перевернутой пирамиды.
     Џередние ноги,  выбиваЯ костЯную барабанную  дробь, выкарабкивали  козу
настолько,  что  она  высовывала  голову, но тут она соскальзывала  вниз  и,
выплескиваЯ золотистые фонтанчики кукурузы, снова начинала свой безумный бег
на месте, чтобы в конце  концов высунуть голову из бункера, увидеть •арлампо
и  снова рухнуть.  ‚се это  видел •арлампо,  глЯдЯ в дверной  проем налитыми
кровью глазами.
     -- —то  она  тебе сделала?!  -- допытывалсЯ ѓераго, все крепче и крепче
прижимаЯ к себе пастуха.
     Ќичего вразумительного не сумев  ответить  на вопрос  мельника,  пастух
продолжал  Яростно  барахтатьсЯ в его  объЯтиЯх.  Љоза тоже  продолжала свой
безумный бег  на  месте,  топоча  копытцами  по  стенке бункера,  иногда  со
скоростью пулеметной дроби и все времЯ выплескиваЯ задними ногами золотистые
струйки кукурузы, которые  иногда вылетали даже из  дверей мельницы,  что  в
конце концов вывело из себЯ даже уравновешенного мельника.
     --  ‚еревки!  -- гаркнул  ѓераго  и,  тут  же положив на землю  бедного
•арлампо, туго запеленал  его,  благо  на  мельнице  всегда  полно  веревок,
которыми закреплЯют кладь на спинах животных.
     Ќеожиданно один из старых крестьЯн быстро нагнулсЯ и понюхал •арлампо.
     -- •а, -- сказал он, -- все Ясно -- ореховое одурение!
     ’ут все  стали наклонЯтьсЯ и нюхать бедного •арлампо, убеждаЯсь, что от
него разит орехом, как  от  свежерасщепленного  орехового ствола.  Џо совету
того  же крестьЯнина,  который  догадалсЯ понюхать  его  и  вообще  оказалсЯ
неплохим знатоком  Ћреховой „ури,  •арлампо  перенесли  и опустили в ледЯную
воду ручьЯ, питавшего мельницу ‘ его же одобрениЯ ѓераго осторожно, чтобы не
повредить внутренних органов, положил на  пах  пастуха пЯтипудовый  запасной
мельничный жернов, чтобы, с одной стороны, плотнее заземлить молнию безумиЯ,
а  с другой, чтобы самого  •арлампо не смыло течением. ѓолова •арлампо  была
так обложена камнЯми, что он даже при желании не мог захлебнутьсЯ.
     ‘утки пролежал в воде в таком положении пастух, и каждый, кто видел его
здесь,  поражалсЯ,  что  мельничный  жернов, лежащий на его паху, продолжает
вибрировать,  выдаваЯ внутреннюю работу безумиЯ, и только к концу следующего
днЯ жернов перестал вибрировать, и  ѓераго, осторожно просунув  в него руку,
приподнЯл  его и, взглЯнув на спокойно всплывшее тело перевЯзанного пастуха,
ухватилсЯ другой рукой  за веревки и так и  вытащил на берег одновременно  и
жернов и пастуха.
     ‚последствии, когда  кто-нибудь  из чегемцев начинал  хвастатьсЯ  силой
мельника,  хотЯ мельник и не был чегемцем, но,  обслуживаЯ одновременно свое
село и  —егем, он как  бы  отчасти принадлежал  и  чегемцам,  так вот, когда
чегемцы рассказывали  о его  силе, они  часто  приводили  в пример,  как  он
запросто  вытащил  из  воды  пЯтипудового  пастуха и пЯтипудовый  мельничный
жернов одновременно. Џри этом  рассказчик не забывал указывать и на крутизну
берега, куда мельник должен был поднЯтьсЯ со своим десЯтипудовым грузом.
     Ќадо сказать,  что  обычно  слушатель  пропускал  мимо  ушей  замечание
относительно  крутизны берега,  что было не вполне  справедливо Ќо, с другой
стороны, и слушателЯ можно было понЯть, потому что он  никак не мог  взЯть в
толк,  какого черта  мельничный жернов оказалсЯ лежащим на  пастухе,  а  сам
пастух при этом оказалсЯ лежащим в воде.
     ђассказчику,  конечно, только этого и надо было,  и  он всю эту историю
рассказывал с самого начала, что мы в данном случае не  собираемсЯ делать, а
просто сами подключаемсЯ с того места, на котором остановились.
     ’аким  образом,  после  того как  жернов  перестал вибрировать, бедного
•арлампо  вытащили  из воды, развЯзали и  всю  ночь отогревали на мельнице у
хорошо разложенного костра.
     --  ‘ердце  мое разорвалось, --  к  утру, отогревшись у огнЯ, сказал он
почему-то  по-турецки Ѓыло похоже,  что  вместе с ореховым безумием  ледЯнаЯ
вода ручьЯ,  промываЯ ему мозги,  случайно  вымыла оттуда  знание абхазского
Языка, правда,  довольно  слабое, но  длЯ  пастуха и  тем более грека вполне
достаточное. ‚прочем,  чегемцы довольно хорошо знают турецкий  Язык, так что
им никакого труда не составлЯло общатьсЯ с притихшим •арлампо.
     “тром •арлампо отправили назад, дав ему в руки веревку,  к которой была
привЯзана  коза,  кстати, тоже  успокоившаЯсЯ  ‡а  это  времЯ она  не только
успокоилась,  но даже  отчасти  и отъелась, потому  что  пасти  ее тут  было
некому, и ѓераго, держа ее на привЯзи, кормил ее чистой кукурузой.
     Ќа всЯкий случай через некоторое времЯ следом за ними поднЯлсЯ наверх и
один из  чегемцев, который как раз смолол  свою кукурузу. ’о погонЯЯ  своего
ослика,  то слегка  придерживаЯ его, он,  по его  словам, издали  следил  за
пастухом и его  козой,  но ничего особенного  ни в поведении  пастуха,  ни в
поведении козы не заметил.
     …динственное, что, по его словам, можно было сказать, это то, что  коза
времЯ от  времени озиралась  на •арлампо и, фыркнув,  шла  дальше, а  пастух
никакого вниманиЯ на нее не обращал.
     Љстати говорЯ, когда решили  отправить •арлампо вместе с козой, ѓераго,
проЯвив  удивительную чуткость,  как  бы  даже не обЯзательную длЯ  человека
столь  могучего сложениЯ, не только догадалсЯ  снЯть  с  ободка на  шее козы
красную ленточку, но и самый колоколец намертво заткнул пучком травы,  чтобы
тот своим звучанием не будил в нем горьких воспоминании.
     ‚ стаде старого  •абуга было  пЯть  коз с колокольцами  на шее, и  дЯдЯ
‘андро, следуЯ мудрому примеру ѓераго, на всЯкий случай заткнул  и остальным
козам Язычки колоколец пучками травы.
     Љо всему  случившемусЯ,  в доме с  ужасом ждали приезда старого •абуга,
которого все это времЯ  не было дома, он отдыхал в горах на Љислых водах. Ќа
восьмой  день после  побега ’али  (тетЯ ЉатЯ,  вопреки очевидности, все  еще
называла его  умыканием) старый •абуг въехал во двор на своем муле. „омашние
так и не решились  сообщить ему  о случившемсЯ, а узнал ли он  сам об  этом,
сейчас никто не догадывалсЯ.
     ‘корбно поджав губы,  тетЯ ЉатЯ вышла ему  навстречу. •арлампо  как раз
перегонЯл через двор стадо коз со зловеще обеззвученными колокольцами.
     -- ќто еще что? -- спросил •абуг, кивнув на стадо.
     -- Џопали  в дурную  историю, -- вздохнула тетЯ ЉатЯ,  в то же времЯ не
решаЯсь сказать что-нибудь более определенное.
     -- Ђ козы при чем? -- спросил старик.
     -- Ќаш беднЯга-то того, -- слегка кивнула она назад в сторону •арлампо,
показываЯ,  что  присутствие  самого  пастуха   мешает  ей  говорить   более
определенно.
     ‘тарый •абуг  молча спешилсЯ,  кинул поводьЯ невестке, и,  когда  стадо
устремилось  в  открытые  ворота,  он  стал   вылавливать  из   него  коз  с
колокольцами  на  шее,  освобождаЯ  их  от  травЯного  клЯпа.  Ќисколько  не
удивлЯЯсь  вновь зазвеневшему стаду, •арлампо прошел мимо старого  •абуга за
своими козами.
     -- Ќичего,  вытерпит... Ќе кнЯзь ервашидзе,  --  сказал старый  •абуг,
выпрЯмлЯЯсь, и выразительно взглЯнул на тетю Љатю, из чего она сразу понЯла,
что старик все знает.
     ’ак  и  не присев,  старый •абуг  нагрузил своего  мула  двумЯ  мешками
грецкого  ореха и десЯтью  кругами копченого сыра, прихватил с собой метрику
внучки и табелЯ об ее успеваемости и отправилсЯ в Љенгурск. ‘тарик знал, что
‘оветскаЯ  власть очень  не любит, когда  девочек до  совершеннолетиЯ выдают
замуж, и  поэтому  надеЯлсЯ отсудить  внучку  и,  если  повезет,  арестовать
соблазнителЯ.
     Љ вечеру он был у ворот  дома кенгурийского прокурора.  Џрокурор  лично
вышел из дому и подошел к воротам.
     -- —то  тебЯ  привело?  -- спросил он, поздоровавшись и открыв  ворота.
‚пускаЯ  во двор  нагруженного  мула,  он пыталсЯ  по  форме  клади  угадать
содержание просьбы старого •абуга.
     -- ќто  правда,  -- спросил  старый  •абуг, войдЯ с  мулом  во двор, но
останавливаЯсь  у  самых ворот, -- что  эти  не  любЯт, чтобы  девочки замуж
выскакивали, пока не войдут в тело?
     -- Ќи секунды не сомневайсЯ, -- отвечал прокурор и с жалостью посмотрел
на натруженного мула, взглЯдом стараЯсь облегчить его участь.
     --  ’огда помоги мне,  --  сказал •абуг,  и  они  вместе  с  прокурором
разгрузили мула.
     ‚ойдЯ к нему в дом, старый •абуг показал свидетельство о рождении своей
внучки, выданное  чегемским сельсоветом, и табелЯ об успеваемости, на каждом
из которых  был начертан  афоризм  ‹аврентиЯ Ѓерии:  "ѓероизм  и  отважность
школьника -- учитьсЯ  на  отлично". (Љстати, из  этого афоризма никак нельзЯ
понЯть, что думал всесильный министр о героизме и отважности школьниц. —ерез
множество  лет,  после  его  ареста,  выЯснилось,  что  у  него  был  весьма
своеобразный взглЯд  на  природу  героизма и отважности школьниц, во  всЯком
случае, некоторых.)
     ’абелЯ  об  успеваемости девочки не  очень заинтересовали прокурора, но
свидетельство  о рождении он долго рассматривал  и даже, приподнЯв, проверил
на свет.
     -- ‘читай, что девочка у тебЯ в кармане, -- сказал он, возвращаЯ табелЯ
и прихлопываЯ метрику как стоЯщий документ, который он оставлЯет длЯ борьбы.
     --  Џриезжай, как  только Я дам знать, -- сказал прокурор, выпроваживаЯ
старого •абуга.
     •абуг сел на своего мула и в ту же ночь возвратилсЯ домой.
     ‘ама по  себе попытка отсудить внучку после всего,  что случилось, была
длЯ тех времен необыкновенно смелой. Ќо •абуг так любил свою внучку, что был
уверен,  что ее побег -- следствие ее доверчивости, доброты, то есть ошибка,
которую надо исправить,  так верил в необыкновенность  ее  достоинств (в чем
был прав), что  ни капли  не сомневалсЯ в  ее  счастливом  будущем, если  ее
удастсЯ отсудить.  ’о, что она может быть счастлива  с  человеком, с которым
она бежала, вытеснЯлось,  вышвыривалось  из сознаниЯ самой  силой его любви,
его горькой обиды, что все это произошло слишком рано и без его ведома.
     „есЯть  дней подрЯд плакала тетЯ ЉатЯ  у кровати своей дочери, разложив
на  ней  ее вещи,  фотографии, пластинки с речами  товарища ‘талина,  причем
разбитаЯ  пластинка  тоже  лежала  возле  остальных,  как  бы   символизируЯ
катастрофу, вместе  с красными лоскутками кофточки  и  лентообразным  клоком
крепдешинового платьЯ.
     ‚  поминальном  речитативе  тети  Љати  мотив  безвременно  оборванного
детства  занимал  главное  место. ("…ще не  высохли  косички  на  кукурузных
початках, которые ты заплетала. …ще не перестали сосать козлЯта,  которых ты
впервые  ткнула в  сосцы их  матери...  Ћй,  да пусть высохнут  сосцы  твоей
матери, хоть  и  так  они ссохлись давно...  Ћй, да еще не высохли чернила в
твоей чернильнице, еще хочет ручка твоЯ клювиком поцокать о дно чернильницы,
а ты ее бросила... Љак Ястреб цыпленочка,  растерзал тебЯ  злой лаз,  только
перышки до бедной матери долетели...")
     ‚  этом  месте  она обычно задумчиво брала в руки лоскутки ее последней
одежды и, подержав в руке,  перекладывала на другое место, как бы даваЯ всей
этой  драматической  экспозиции,  не менЯЯ основного  тона, несколько  новый
узор.
     Ќа пЯтый день дЯдЯ  ‘андро заметил, что в  поминальный речитатив стал с
некоторой блудливой настойчивостью вкрадыватьсЯ  (видно,  сама  чувствовала,
что  переступает  границу,  но  гипноз творчества всасывал)  мотив  бедного,
безвременно осиротевшего вождЯ, который  от  чистого сердца  прислал ей свой
голос, а она его бросила, как бросила свою бедную мать.
     --  Ћставь его,  ради бога! --  гремел дЯдЯ ‘андро, заставаЯ ее за этим
мотивом. -- Љакой он тебе бедный! ‚ ‘ибирь захотела?!
     Ќе  прерываЯ речитатива, услышав  голос мужа,  она  отходила  от  этого
мотива,  но,  как  понимал  дЯдЯ  ‘андро,  продолжала  кружитьсЯ  в  опасной
близости.
     ‚ ближайшие дни  поминальное песнопенье все больше и  больше насыщалось
прозаической мыслью,  что девочка,  почти  голаЯ и  босаЯ,  без смены бельЯ,
оказалась на  чужбине. ќтот  мотив настолько  отЯжелил  ее песнопенье, что в
конце  концов мелодиЯ  шлепнулась  на землю,  и  голос  тети  Љати, начав  с
риторического  вопроса: "ђазве ты  отец?"  --  перешел  на  ежедневный  ритм
домашней пилы.
     „ЯдЯ ‘андро был вполне готов, раз уж  так случилось, передать чемодан с
вещами своей дочке,  но он и в  самом  деле не знал, где  она. Ѓыли извещены
родственники во всех селах, чтобы в случае чего они  передали родителЯм, где
’али. Ќо никто ничего не знал.
     €  только  через  месЯц  стало известно,  где скрылсЯ  Ѓаграт  со своей
возлюбленной.  Ћн увез ее в  село  —лоу. •отЯ ’али ни  разу за это времЯ  не
выходила из дому,  куда  он ее привез,  ее  обнаружили  по  одному забавному
признаку.
     ‘ама-то она, конечно, из дому не выходила, но местнаЯ молодежь, как это
принЯто, захаживала к молодоженам. ‚скоре на всех вечеринках села —лоу стали
раздаватьсЯ рыдающие звуки "ѓибели  —елюскинцев", что не могло не  дойти  до
—егема.
     Ћднажды ночью чемодан  с  вещами  был переправлен в село —лоу, а  через
неделю  молодые переехали к себе домой. ЏереправлЯл чемодан, конечно, Љунта.
Љстати, в виде платы за переправку чемодана он выпросил у тети  Љати осколки
разбитой пластинки,  говорЯ,  что  они ему  нужны длЯ  одного  дельца, а длЯ
какого  -- не сказал. ‚последствии  оказалось,  что он  пыталсЯ расплавить в
сковороде осколки этой пластинки и облить этой расплавленной  массой дырки в
своих старых резиновых сапогах.
     ЃеднЯга Љунта  почему-то  решил,  что  резиновые  сапоги  и  патефонные
пластинки сделаны из одного и того же материала. Ќо оказалось, что материал,
из  которого сделаны пластинки,  хотЯ  и хорошо  размЯгчаетсЯ  на огне, но с
резиной  никак не склеиваетсЯ. Љунта был сильно  раздосадован этой неудачей,
и,  думаЯ,  куда  бы  приспособить куски  разбитой  пластинки,  он  придумал
использовать  совершенно необычный длЯ  чегемских  условий  запах подгорелой
пластинки.
     „ело в том, что  его кукурузное поле беспокоил дикий кабан. ‚ двух-трех
местах  плетнЯ, обращенного  к лесу, он раздвигал  прутьЯ,  влезаЯ в поле, и
жрал  кукурузу,  подрыв  рылом стебли  с самыми  крупными  початками.  Љунта
правильно  сообразил,  что  если  запах   подожженной  пластинки  совершенно
незнаком  жителЯм —егема,  то окружающему животному миру он должен  быть тем
более незнаком и тем более должен вызывать его опасение.
     •унта развел  огонь  у  этого  плетнЯ и,  размЯгчив  осколки пластинки,
обмазал ими те места в ограде, куда обычно устремлЯлсЯ кабан. •отите верьте,
хотите  нет, но расчет  его оказалсЯ  верным  --  в тот год  кабан больше не
беспокоил его поле.  Ђ в следующие годы  дЯдЯ ‘андро обменивал ему пластинки
за  разные хозЯйственные услуги. Ћдной пластинки вполне хватало на один год.
ђазломав пластинку на  две  части, он дважды обмазывал  ими опасные места на
своем  кукурузном  поле: в первый раз, когда  кукурузные початки выбрасывали
косички, и второй раз, когда початки  успевали поспеть,  но еще недостаточно
просохли длЯ сбора урожаЯ.
     Џока  ’али  бежала с Ѓагратом  и прЯталась  в селе —лоу, слава ее,  как
одной  из   лучших  низальщиц  табака,  вышла  из  укрытиЯ,  ибо  нет  более
противоестественных вещей, чем  слава и  подполье. ’ак вот слава ее вышла из
укрытиЯ и в виде большого газетного снимка в республиканской газете "Љрасные
субтропики" пробежала по всей Ђбхазии.
     “же  из дома  мужа  в селе  Ќаа она была  приглашена  в  Њухус  на слет
передовиков сельского  хозЯйства, где, рассказываЯ о  своих успехах, назвала
тетю Њашу своей учительницей по низанию табака.
     Љстати, фотографиЯ получилась на  редкость удачнаЯ. ‚  доме дЯди ‘андро
она до сих  пор  хранитсЯ  под  стеклом  и  даже  на пожелтевшей поверхности
дрЯнной газетной бумаги до сих пор видно, как трепещет, как дышит ее лицо.
     Ћна изображена хохочущей  амазонкой  с табачной  иглой, торчащей из-под
мышки  в виде  копьЯ,  и нанизывающей этим  копьем  сердцеобразные  табачные
листьЯ.  Џри  некотором  воображении  эти табачные  листьЯ можно  принЯть за
расплющенные сердца поклонников, которые она  нанизывает  на свое копье. ќто
тем  более  допустимо,  что и табачные листьЯ, между нами  говорЯ,  липовые,
потому что, когда ее  снимали, табака уже не  было, так что не растерЯвшийсЯ
фотокор вручил ей горсть платановых листьев, чем, кстати говорЯ, и вызвал ее
неудержимый хохот на фотоснимке.
     Џосле  поЯвлениЯ газетного  снимка  дЯдю ‘андро неожиданно возвысили  и
сделали бригадиром  бригады, где  так славно проЯвила себЯ ’алико. ’етЯ ЉатЯ
достала  номер  газеты  со  снимком  и  включила  его   в  свою  поминальную
экспозицию, не  смущаЯсь,  что хохочущаЯ мордочка ее дочки рЯдом  с красными
(отчасти смахивающими на  кровавые) лоскутками ее кофты уничтожает  зловещий
смысл последних вещественных доказательств ее умыканиЯ.
     Ћна упрЯмо  продолжала утверждать, что дочь ее была взЯта насильно, что
лоскутки  от  кофты  и   платьЯ  лучше  всего   доказывают   ее  героическое
сопротивление варварскому натиску этого лаза.
     ’еперь она редко, примерно раз в  неделю, пускалась в поминальный плач.
—аще всего  плач ее теперь был обращен  к  газетному снимку,  как к наиболее
свежему малооплаканному  предмету.  €ногда  ее  плач обрывалсЯ совершенно не
подходЯщей фразой:
     -- ‚роде бы похудела, беднЯга...
     Ћна  поближе к глазам  подносила газету и  подолгу рассматривала снимок
дочки. Ђ иногда, бывало, взглЯд ее переходил на снимок исполненного мужества
и доблести бойца интербригады. Ћн был помещен на этой же газетной странице.
     ‘ некоторой  материнской  ревностью она  подолгу рассматривала его,  не
понимаЯ, кто на нем изображен, но чувствуЯ, что человек этот,  судЯ по виду,
может постоЯть за себЯ и за своих близких и, видно, совершил много подвигов,
раз его поместили в газете с гранатами и с винтовкой.
     --  •оть бы  за такого  вышла, дурочка...  -- говорила она  с некоторой
грустью и добавлЯла, подумав: -- „а кто такого нам даст...
     Џосле поЯвлениЯ снимка в  газете старый  •абуг оживилсЯ больше всех. Ќе
дожидаЯсь вызова кенгурийского  прокурора, он оседлал своего мула и поехал к
нему уже без всЯкой  клади, а только положив  в карман газету с изображением
внучки.
     ’еперь, думал он, слава его внучки облегчит ему  ее  возвращение Ќо все
получилось наоборот. Љогда  он подъехал к воротам дома,  навстречу ему вышла
жена  прокурора и,  извиваЯсь  от  стыда  ("€звиваЯсь  от  бесстыдства",  --
говаривал потом старик, рассказываЯ  об этом),  стала уверЯть, что прокурора
нету дома, что он завтра будет у себЯ в кабинете и что он вообще теперь  про
дела разговаривает только у себЯ в кабинете.
     ’ут  старый  •абуг  понЯл,  что  дело  плохо,  но  решил  подождать  до
следующего днЯ. ‚ самом  деле, прокурор на  следующий день у себЯ в кабинете
принЯл  старого •абуга и объЯснил  ему, что теперь,  когда девочка  получила
такую  славу,  никого судить  нельзЯ,  потому  что  ќти этого не  любЯт  еще
сильней,   чем   когда   несовершеннолетних  девочек  умыкает   какой-нибудь
бездельник. Љстати, добавил он, умыкание тоже не получаетсЯ...
     -- Џочему? -- спросил  старик,  едва  сдерживаЯ бешенство,  потому  что
никак не мог  взЯть  в толк, как это  трудоваЯ  слава  его  внучки укреплЯет
позиции этого чужеродна, а не родных девочки, которые ее воспитали.
     -- Џатефон,  -- сказал прокурор с притворным  сожалением, -- если б она
не потащила патефон туда, где он ждал ее с лошадью...
     Џрокурор, разговариваЯ с  •абугом, то и дело отрывал глаза от газетного
снимка,   который  положил   перед  ним   старик,  и  снова   углублЯлсЯ   в
рассматривание снимка, что Явно не  содействовало  продвижению  дела  и  еще
сильней раздражало старика.
     -- ‘далсЯ вам этот патефон, -- процедил •абуг, пытаЯсь еще раз в нужном
направлении повернуть  мысли прокурора, --  это можно сделать так: она несла
его домой, а этот парень на полпути схватил ее вместе с патефоном. ‘видетели
будут...
     -- Ќет, -- сказал прокурор, на этот раз даже не отрываЯсь от снимка.
     --  Њетрику!  -- гаркнул старик, вырываЯ у прокурора газету и складываЯ
ее.
     -- ‚от, пожалуйста, -- сказал прокурор, вынимаЯ метрику из  Ящика стола
и протЯгиваЯ ее старику, -- Я бы сам, но сейчас нельзЯ..
     -- Џришлю нашего горбуна, вернешь все, что взЯл, -- сказал  •абуг и, не
оборачиваЯсь, тЯжело зашагал к дверЯм.
     -- Ћ  чем говорить, -- догнал его прокурор в дверЯх, -- Я даром копейки
не беру.
     ‚  самом  деле, через несколько дней Љунта вывез  из дома прокурора два
мешка грецких  орехов  и девЯть кругов сыра, ибо десЯтый, как ему объЯснили,
был уже съеден.  „ЯдЯ ‘андро считал, что  десЯтый круг сыра  был  задержан в
счет юридической консультации. —тобы не злить упрЯмого •абуга, он велел тете
Љате  и Љунте не говорить, что прокурор недодал  десЯтый  круг сыра.  ‚ свою
очередь,  тетЯ ЉатЯ, когда раскрыла мешки с  орехами и  увидела, что  там не
высокосортный чегемский  орех,  а более грубый низинный орех села  Ђтара, не
стала  об  этом говорить  дЯде  ‘андро,  чтобы  не  раздражать  его.  ‚полне
возможно, что  жена  прокурора,  котораЯ  возвращала  Ясак,  просто  спутала
географию приношений.

        ___

     „ни  шли. Џостепенно  рана, нанесеннаЯ Ѓагратом, заживала в  душе  тети
Љати. ‚о всЯком случае, в один прекрасный день она  убрала в  комод всю свою
поминальную экспозицию,  а портрет  дочери, вырезав из  газеты,  поместила в
рамке под стеклом.
     Џожалуй, больше  всех  переживал  старый  •абуг, хотЯ ни разу никому не
пожаловалсЯ на свою обиду.  …динственное, что было замечено  всеми,  это то,
что он  не выносит вида  узловатых веревок из дома тети Њаши. ‚ самом деле у
тети  Њаши  еще несколько лет применЯлись в хозЯйстве веревки, бугристые  от
многочисленных узлов: последнЯЯ памЯть коварных игр Ѓаграта.
     Ќа следующий год в один из летних дней, когда всЯ семьЯ сидела на кухне
и обедала, вдруг у самых ворот дома раздались два выстрела. ‚се замерли.
     Џервой, в чем дело, догадалась тетЯ ЉатЯ.
     -- ‚ыйди-ка, -- сказала она мужу, и лицо ее посвежело от  вдохновенного
любопытства.
     „ЯдЯ  ‘андро выбежал к воротам, где всадник из села Ќаа прЯтал в кобуру
пистолет и одновременно пыталсЯ успокоить свою перепуганную лошадь.
     -- Ќаша ’али двоих  мальчишек родила! -- крикнул он и, поднЯв лошадь на
дыбы, повернул ее и погнал обратно по верхнечегемской дороге.
     „ЯдЯ  ‘андро  так и  замер,  изобразив руками жест гостеприимства, мол,
въезжай во двор, а там  поговорим.  Ќа самом  деле, жест этот, конечно,  был
условным: без достаточно сложного церемониала примирениЯ ни один родственник
Ѓаграта не мог переступить порог Ѓольшого  „ома. „а и сам этот вестовой дЯде
‘андро  не  понравилсЯ.  …го  джигитовка  в  непосредственной   близости   с
хвастливым сообщением  о  благополучных  и обильных  родах  как бы отдаленно
намекала на какие-то особые  достоинства их  рода,  мол, и лошади  под  нами
играют так, как мы хотим, и женщины наши рожают лучшим образом.
     „ЯдЯ ‘андро  был, конечно, рад, что  его дочурка удачно родила Ќо зачем
же перед ним, великим ’амадой, так выламыватьсЯ?  ЏопалсЯ бы  ты мне,  думал
дЯдЯ ‘андро,  за хорошим  столом,  Я бы  тебЯ заставил похлебать собственную
блевоту.
     -- Ќу как?! --  нетерпеливо встретила  его  у порога  тетЯ  ЉатЯ.  „ЯдЯ
‘андро  молча  вошел  в  кухню  Ћбстановка  была  сложной с  одной  стороны,
радостнаЯ весть, с другой  стороны,  неизвестно,  что  скажет отец,  который
больнее всех переживает побег внучки.
     -- „воих мальчиков родила, -- бодро сказал дЯдЯ ‘андро, войдЯ в кухню и
садЯсь у огнЯ, -- длЯ начала неплохо.
     -- ЃеднаЯ девочка, -- тихо запричитали бабка и тетЯ ЉатЯ.
     ‘тарый  •абуг молчал ‚идно, шутка дЯди ‘андро никак его  не развеселила
Џообедав, он  молча еще некоторое  времЯ посидел у  очага,  а потом вышел на
веранду, взЯл свой  топорик на плечо и пошел в лес, где  он рубил кольЯ  длЯ
фасолевых подпорок.
     -- ’ы куда?! --  спросила у него  бабка, хотЯ и так знала, куда он идет
Џросто ей,  как и всем в доме, надо было узнать, что делать с этой новостью,
как вести себЯ дальше по отношению к ’али.
     --  ќто Ќаа -- малЯрийнаЯ  дыра, -- сказал старик,  не  оборачиваЯсь, и
вышел за ворота.
     ‘тарушка вошла в кухню и передала слова старого •абуга. ‚се понЯли, что
это начало прощениЯ ‘лова его можно было  и даже  отчасти надо было понимать
как намек на приглашение внучки приехать с детьми на лето в Ѓольшой „ом.
     —егемцы, которые во всем  всегда ищут дополнительный смысл, узнав,  что
такаЯ  юнаЯ  девочка,  как  ’али,  родила  двух мальчиков, решили,  что  это
неспроста, что, видно, здесь каким-то образом сказалось место, где прошла ее
перваЯ  брачнаЯ ночь ‚ то лето к юному  кедру,  под  которым расстелил  свою
нетерпеливую бурку Ѓаграт, поистине была проложена народнаЯ тропа.
     Ћказалось, что этот кедр так богат выделениЯми сочной огнелюбивой смолы
(некоторые говорили, что он стал таким после привала  влюбленных), что любаЯ
его  веточка,  подожженнаЯ с одной стороны и воткнутаЯ  другой в землю или в
щель дощатой  стены, горела как свеча, фонарик или  факел  в зависимости  от
своей толщины.
     Љстати, о существовании таких особенно просмоленных экземплЯров хвойных
деревьев пастухи хорошо  знают и часто пользуютсЯ  ими на альпийских лугах в
качестве осветительных приборов.
     Ќо всем,  особенно женщинам, хотелось  думать,  что  этот  кедр  совсем
особый ‚ конце концов некоторые из  них дошли до того, что стали  тайно пить
отвар  из душистых веток этого кедра,  и от них  разило крепким  скипидарным
духом, но откуда он взЯлсЯ, этот дух, многие  тогда не догадывались € только
через год, когда тетЯ  Њаша  родила близнецов, но, к великому  сожалению ее,
опЯть девочек, она призналась, что попивала этот самый отвар.
     —егемцы,  по прежнему  собиравшиесЯ  во дворе  тети  Њаши, увидев  этих
двойнЯшек, считали своим долгом напомнить  ей  испытанную  чегемскую  теорию
формотворчества женщин, которую она напрасно пыталась перехитрить.
     “дивлЯЯсь  ее  непонЯтливости,  они  снова и снова  ей  объЯснЯли,  что
никакой отвар  не  может менЯть  данную богом или  природой (тут  чегемцы не
видели принципиальной разницы) чадотворЯщую форму. ‚ лучшем случае, говорили
они, отвар может  только прочистить, привести в  рабочее состоЯние ту форму,
котораЯ есть.  Љстати, так и получилось, говорили они, намекаЯ на близнецов;
усилив свою  чадотворЯщую  форму,  ты  добилась, что она тебЯ зарЯдила сразу
двумЯ девочками.
     -- ‘тало быть, так оно и есть, -- отвечала тетЯ Њаша и, вывалив могучие
груди,  приставлЯла  к  ним  поднесенных  младенцев.  Ѓлизнецы  одновременно
приникали  к  грудЯм,  уставив  друг в  друга  алчный  глаз, как  бы  тускло
вспоминающий  собрата по доземной  жизни, но  не  выражающий по этому поводу
никакой радости и, главное, никак не собирающийсЯ по этой причине делитьсЯ с
ним благами этой жизни.
     ќтот взглЯд младенцев, сосущих  молоко из грудей матери и  одновременно
одним  глазом посматривающих друг  на друга, приводил  в восторг добродушных
дочерей тети Њаши.
     -- ќх, времЯ, в котором  стоим, -- говорили  некоторые чегемцы по этому
же  поводу.  ‚падаЯ  в  обратную  крайность,  они  свЯзывали алчные  взглЯды
младенцев  с  братоубийственными  делами,  которые  уже  наступили  в  более
низинных местах и могли вот-вот поднЯтьсЯ до уровнЯ —егема.
     -- Ќебось всем  хватит,  -- и вовсе ничего не  понимаЯ, говаривала тетЯ
Њаша, опускаЯ глаза на детей... Ђ потом, обращаЯсь к кому-нибудь из дочерей,
по привычке добавлЯла: -- Џринесла бы чего-нибудь там пожевать, что ли...

        ___

     ‡десь мы оставлЯем чегемцев, тем более что они  прекрасно обходЯтсЯ без
нас,  однако в нужном месте мы к ним еще вернемсЯ,  если,  как говорЯт,  бог
даст сил и при этом никто их не отнимет.
     Ђ сейчас мы  покидаем —егем, ибо пусто даже в любимом —егеме  без ’али,
без  ее живого  голоса,  без  ее  утолЯющей душу улыбки. €  да  простЯт  мне
читатели  эту  бессмысленную  грусть, ибо даже придворный историограф  имеет
право  на минутную слабость,  разумеетсЯ, если  в  самой  этой  слабости  он
находит  силу  хотЯ бы  издали,  хотЯ  бы  едва заметным кивком  подтвердить
уверенность  в  конечной победе пролетариата. € мы кивком  (при  свидетелЯх)
подтверждаем эту уверенность, оставлЯЯ за  собой  чашечку кофе по-турецки  и
небольшое право на личную грусть.

--------
        ‘лово

     ‘  небольшой старинной фотографии  смотрит девушка  с толстой  косой, с
широкоскулым, широкоглазым и большеротым лицом. ќто мамина сестра Ђйша. ‘ ее
именем свЯзана печальнаЯ историЯ, которую Я слышал много раз.
     €ногда, когда  кто-нибудь из близких рассказывал о ней, Я вглЯдывалсЯ в
эту  фотографию,  стараЯсь уловить  в ее чертах то обаЯние, которое все  они
помнили, но, кроме обычного выражениЯ грусти, свойственного снимкам  умерших
людей, Я ничего не находил в ее лице.
     џ даже думаю, что, если б не эти огромные темнеющие глаза,  она, может,
казалась бы  уродливой, настолько черты ее лица  были Явно  неправильны.  Ќо
когда  на  лице  такие   громадные   глаза,  все  остальные  черты  делаютсЯ
незаметными, и потом, они придают лицу выражение какой-то незащищенности  --
вечное оружие женственности. ‚прочем, все это, может, только мои домыслы.
     Њама говорит, что Ђйша  была  любимицей в их  огромной семье, где одних
детей -- братьев и сестер -- было человек десЯть.
     ‚  те  времена  в  доме дедушки  летом  собиралось  множество  долинных
родственников и  просто знакомых. Ћни  приезжали на лето отдохнуть, подышать
горным  воздухом, а главное,  спасались от колхидской  лихорадки.  „евушкам,
сестрам мамы, и,  конечно, ей  крепко доставалось.  ‚сю эту ораву  надо было
кормить,  поить,  укладывать спать да еще  и хозЯйством заниматьсЯ. џ думаю,
эта  труднаЯ,  но  неуниженнаЯ и  неспособнаЯ унизитьсЯ юность  помогла моей
матери впоследствии перенести многое, отчего можно было сломатьсЯ.
     ѓоворЯт, лет в  пЯтнадцать  Ђйша расцвела  почти  сразу.  Љ  ней  стали
приглЯдыватьсЯ, о ней заговорили в  соседних больших и богатых селах. ЃратьЯ
не  выпускали ее из  виду, потому что,  раз  девушка нравитсЯ, ее кто-нибудь
захочет украсть, и обЯзательно тот, с кем не хочет роднитьсЯ семьЯ  девушки.
Џотому  что,  если  уж  очень он  нравитсЯ семье,  ему, пожалуй,  и  незачем
воровать девушку.
     Ќо  случилось так,  что  в  нее  влюбилсЯ  простой парень  из  соседней
деревни, да еще родственник, правда, дальний. ‡вали его ’еймраз.
     Ћн отдыхал  в  доме дедушки, потому  что болел малЯрией, и, может быть,
любовь Ђйши была продолжением женского милосердиЯ.  Ћна  ухаживала за ним. €
как это бывает  в таких случаЯх, его-то как раз никто всерьез не принимал. €
как больного, и  как родственника, и как вообще слишком молодого и  ничем не
приметного человека. Ќо болезнь оказалась делом  временным, родственность --
относительной, а молодость еще никогда не бывала препЯтствием к любви.
     ѓоворЯт,  когда  дедушка  узна