ой  отец,  и
снова  огненные мурашки пробегали по моей спине, ’ак сидели они
весь вечер и говорили, а Я смотрел на красный орден и слушал.
     -- •ай живе  “краина!  --  неожиданно  воскликнул  отец  и
поднЯл стакан.
     --  •ай  живе!  --  подхватил комиссар и ударил кулаком по
столу. Њожет, даже не ударил, а просто опустил на  стол,  забыв
про  его  тЯжесть.  Ћн  так  опустил его, что некоторые тарелки
перевернулись. Ќо бутылка с вином не перевернулась, потому  что
отец успел ее подхватить.
     Њама  выглЯнула в дверь и плотнее ее прикрыла. Ћна думала,
что они говорЯт что-нибудь лишнее, потому  что  плохо  понимала
по-русски. (‘ейчас Я думаю, что она все-таки была права, хоть и
плохо понимала по-русски.)
     Љомиссар  прожил  у  нас несколько дней. “тром он уходил с
отцом, а вечером приходил.
     -- Љак зацапаю,-- говорил  он  шутливо,  увидев  менЯ,  и,
огромной  ладонью обхватив мои штаны, поднимал менЯ на воздух и
покачивал на руке возле своего лица. џ старалсЯ не  шевелитьсЯ,
потому  что  шевелитьсЯ  было  больно  --  вместе со штанами он
прихватывал и вминал в  свою  могучую  ладонь  мои  не  слишком
мЯсистые  Ягодицы.  Џотом  он  осторожно  ставил  менЯ на пол и
доставал из кармана мои любимые  конфеты  --  "раковые  шейки".
Џримерно  через  год комиссар переехал жить в наш город, и мы с
отцом иногда встречали его на  улице.  ’еперь  он  уже  не  был
комиссаром, вернее, оставалсЯ комиссаром, но уже не работал им,
хотЯ  все  еще  был каким-то начальником. ’ак по крайней мере Я
это понимал тогда.
     Њама часто приставала к отцу, чтобы он попросил  ‚асильича
устроить  его  на  хорошую  работу. Џо этому поводу у них часто
бывали ссоры, и отец говорит, что она ничего не понимает в этом
деле и что ‚асильич не может ему помочь.
     -- Ћн все может, у него орден,-- упрЯмо отвечала мама.
     „ело в том, что мама завидовала семье Ѓогатого Џортного  и
хотела,  чтобы  отец  училсЯ  у  него  жить. Ќо отец равнодушно
отмахивалсЯ.
     -- Ќам его не догнать,-- говорил он.
     -- Ђ ты попробуй,-- советовала мама. Ќо отец не пробовал.
     “ Ѓогатого Џортного было много  клиентов.  €ногда  за  ним
посылали машину, и он уезжал к своим заказчикам.
     –елыми  днЯми он копошилсЯ в своей комнате и только иногда
в самую жару выходил во двор, садилсЯ на скамеечке и  вытЯгивал
одну-две  чашки  кофе  по-турецки,  которые приносила ему жена.
Њаленький, потный, нагловато-робкий, он сидел в своей  сетчатой
майке  с  небрежно  закинутой  за  шею  ленточкой  сантиметра и
рассказывал о своих клиентах. ѓлЯдЯ на него, Я вспоминал  слова
отца о том, что нам за ним не угнатьсЯ. Ѓыло похоже, что отец и
в самом деле прав, потому что ленточка сантиметра висела у него
на  шее,  как финишнаЯ ленточка, он ею времЯ от времени вытирал
свое потное лицо, может быть, в знак  того,  что  она  оборвана
именно  им  или просто длЯ того, чтобы даром не висела, если уж
сам он иногда вынужден отдыхать.
     -- ‹юди живут! -- говорил он  с  видом  человека,  который
один  знает,  что  делаетсЯ в мире.-- ‡апомните мое слово, люди
живут...
     “видев маму, он  обращалсЯ  к  ней  с  одними  и  теми  же
словами:
     -- •озЯйка, рубим кыпарыс, да?
     -- ‡ачем? -- спрашивала мама, сдерживаЯ ненависть.
     -- ‘ырост дает, крыш портит,-- перечислЯл он.
     --  Ќе  твой  отец  сажал,  не  ты  срубишь,-- безжалостно
отвечала мама.
     Љипарис рос под нашими окнами и был самым большим и  самым
красивым  деревом  на  нашей  улице.  ‚  гуще  его  хвои  вечно
копошились и чирикали воробьи, и хотЯ  тень  от  него  была  не
очень широкаЯ, зато самаЯ густаЯ и прохладнаЯ.
     Џравда, с него сыпалась хвоЯ и часть ее попадала на крышу,
и никому  в голову не приходило, что от нее ржавеет крыша, пока
Ѓогатый Џортной не стал Ѓогатым  Џортным  и  не  переселилсЯ  в
комнату  на верхнем этаже нашего дома, так что он стал хозЯином
и части захвоенной крыши. Ђ до этого он жил во дворе в довольно
жалкой пристройке. Ђ еще раньше, когда нас не было, отец привез
его откуда-то, как  приблудную  собачонку,  и  поселил  в  этой
пристройке.   Њама  отчасти  не  любила  его  из-за  того,  что
понимала, с чего он начинал. ‚озможно, она считала, что  криваЯ
его  благополучиЯ  слишком  резко пошла вверх. —еловек, который
богатеет на наших глазах, всегда кажетсЯ нахалом.
     Џравда,  и  работал  он,  надо  сказать,  с   непостижимым
упорством.  „о  самой поздней ночи верещала его швейнаЯ машина.
Њожет, он сам старалсЯ догнать тех самых людей,  о  которых  он
говорил: "живут"...
     ‚ремЯ  от  времени  он  покупал  к себе в дом какую-нибудь
вещь, и мама  воспринимала  каждую  его  покупку  как  удар  по
престижу нашей семьи.
     --  Џока ты сидел в кофейне, он купил шифоньер,-- говорила
она вечером отцу.
     -- Ќу и что? -- отвечал отец с неистребимым равнодушием  к
чужим  успехам,  что  особенно  раздражало маму. ‚скоре Ѓогатый
Џортной начал складывать в нашем подвале свою  старую  рухлЯдь,
потому что в доме у него собралось слишком много вещей.
     ‚  общем-то  он  был человеком довольно безвредным, только
любил хвастатьсЯ своей удачливостью. €  клиенты  у  него  лучше
всех,  и  вещи,  которые  он покупает, самые дешевые и при этом
самого лучшего качества. Џравда, однажды он дал промашку, и  об
этом  в  нашем  дворе  долго  помнили и говорили. Ћн попалсЯ на
удочку собствевного тщеславиЯ. Ћдин шофер как-то привез  дрова,
остановилсЯ  у  нашего дома и дал сигнал. Ѓогатый Џортной вышел
на балкон, и они стали торговатьсЯ. „олжно быть, они так  и  не
сторговались, потому что шофер влез в машину и сказал:
     --  џ  думал,  здесь только ты можешь купить столько дров,
но, видно, ошибсЯ.
     -- € ты не ошибсЯ,-- сказал Ѓогатый Џортной,-- въезжай.
     € шофер въехал во двор. Џотом оказалось, что в машине было
не семь кубометров дров, как говорил он,  а  только  пЯть.  ќто
выЯснилось  не  сразу.  ќто выЯснилось после того, как пильщики
распилили ему дрова, получили деньги за семь кубометров и ушли.
Ђ потом они расхвастались об этом на  базаре.  €  на  следующий
день  одна  из  женщин с нашего двора принесла новость с базара
вместе со свежими овощами. „вор  с  удовольствием  слушал,  как
Ѓогатый  Џортной  ругалсЯ.  Ћн  ругал  пильщиков  и  свою жену,
котораЯ их нанЯла. Џро шофера почему-то не вспоминал.
     ‚от этому портному и его семье мама завидовала и  упрекала
отца  в  безалаберности.  ’еперь-то  Я  думаю,  что  мы жили не
намного хуже  его,  но  у  нас  не  было  того  поступательного
движениЯ,  той  древней поэзии улучшениЯ гнезда, без которой до
конца не может быть счастлива ни одна женщина.
     Њама считала, что дело все в хорошей работе, но  отец  или
не мог ее найти, или был доволен своей.
     Џомню его на угольном складе с руками черными и пропахшими
землЯной сыростью, тайной нераскрытого клада.
     Џомню  его на каком-то Яблочном предприЯтиЯ. ѓоры Яблок, а
Я босой хожу по ним, выбираю  самое  лучшее  и  никак  не  могу
выбрать.  ’олько  найду красное, приходитсЯ бросать, потому что
вижу другое, еще более румЯное, крутое,  красивое.  Ћтец  стоит
рЯдом и посмеиваетсЯ.
     Ѓывало,  когда  мы  шли с отцом на море, или на базар, или
еще  куда-нибудь,  нам  на  улице  встречалсЯ   ‚асильич.   Ћни
приветствовали друг друга, приподнЯв руку над головой.
     -- Њое почтенье, ‚асильич! -- говорил отец.
     --  Џривет,  €брагимыч!  --  отвечал  комиссар, приподымаЯ
руку.
     Њне  нравилсЯ  этот  жест,  эта  сильнаЯ   мужскаЯ   рука,
приподнЯтаЯ  над головой. Њне чувствовалось в этом жесте что-то
особое, как бы горьковатое  приветствие  из  далеких  времен  и
немного ленивое презрение к чему-то. € теперь, когда Я мысленно
вспоминаю  этот  жест,  Я  вижу  л  нем еще что-то. Њожет быть,
понимание того, что за порЯдочность так или иначе надо платить.
     €ногда они останавливались возле пивной будки  и  выпивали
по  кружке пива. Џрохожие оглЯдывались на ‚асильича, вернее, на
его орден. џ старалсЯ стоЯть к  нему  поближе.  Љомиссар  стоЯл
задумчивый,  отЯжелевший,  с  тЯжелой кружкой в руке. €ногда он
вспоминал свою шутку и, посмотрев  на  менЯ,  говорил:  --  Љак
зацапаю...
     Ќо больше он менЯ почему-то не подымал, хотЯ конфетами все
еще угощал.  Ќа вид он был какой-то сумрачный, рассеЯнный, было
похоже, что ему некуда спешить, не  сейчас  некуда  спешить,  а
вообще  некуда  спешить.  џ  думал, что в нашем городе нет и не
может быть работы, достойной его, и ему здесь просто скучно.
     -- —то ты думаешь об этом? -- как-то спросил  он  у  отца.
Ћни  стоЯли  в тени ларька и пили пиво. ‚асильич стоЯл спиной к
ларьку, облокотившись о прилавок, и смотрел на улицу. џ  думал,
что  на  улице  что-нибудь случилось, и оглЯнулсЯ, но ничего не
увидел.
     -- „умаю, что тебе пора ко мне на чердак,-- сказал отец  и
отхлебнул из кружки.
     --  Џодождем,--  сказал  ‚асильич  и,  удобней откинувшись
спиной, плотно уперсЯ локтЯми о прилавок.
     -- Ђ по-моему, ждать нечего,-- сказал отец,--  самый  раз.
•очешь, проведу электричество?
     --  Ђ  ты смотри, чтобы тебЯ самого...-- сказал ‚асильич и
усмехнулсЯ.
     -- ‡а что? -- спросил отец.
     -- ‡а свЯзь с бывшим подпольщиком,-- ответил  ‚асильич,  и
они  оба  рассмеЯлись.  џ понЯл, что они шутЯт, что комиссар не
собираетсЯ к нам на чердак, но с  чего  они  так  шутЯт,  Я  не
понимал.
     ‚споминаю  -- громаднаЯ очередь у входа в магазин. Ћчередь
топчетсЯ, колышетсЯ, гудит. “ входа, как  всегда,  давка.  „ают
сахар и хлеб. џ стою на той стороне тротуара и жду отца. Ћн уже
в магазине.
     Ќа  стене какого-то зданиЯ рЯдом с очередью висит огромный
плакат. Ћн изображает веселого, танцующего человека, с летЯщими
руками, с развевающимисЯ юлами черкески, с головой,  повернутой
в  сторону  вытЯнутых  рук. Ћн смотрит на свои улетающие руки с
улыбкой,  он  как  бы  говорит  им:  летите,  голуби!   —еловек
показывает  свое  веселье,  и  чтобы  это  всем  было Ясно, под
плакатом надпись крупными  буквами:  "†ить  стало  лучше,  жить
стало  веселей".  Њне  кажетсЯ,  что это он говорит, потому что
точно так же в немых фильмах то, что люди говорЯт, писалось  на
кадрах.
     џ  долго  жду  отца.  Њне  скучно.  Ћт нечего делать Я раз
двадцать перечел эту подпись  под  плакатом.  џ  чувствую,  как
постепенно  все сильней и сильней менЯ начинает раздражать этот
веселЯщийсЯ человек с пустующимк рукавами черкески. џ  чувствую
какую-то постыдную неуместность его весельЯ возле очереди. џ не
против  его  весельЯ,  но  мне кажетсЯ -- лучше бы он веселилсЯ
где-нибудь возле кино, или  в  парке,  где  по  вечерам  играет
музыка, или в крайнем случае у себЯ дома.
     Ќаконец, показываетсЯ высокаЯ фигура отца, выдирающаЯсЯ из
очереди,  как  из  кустарника.  ‚  одной  руке  у  него кулек с
сахаром, в другой -- буханка хлеба.
     -- Ѓегом домой,-- говорит он и передает покупки,-- Я скоро
приду.
     Ћн уходит в кофейню. џ знаю, что он не  скоро  придет,  но
мне  радостно  бежать  домой  с  горЯчим  хлебом  под мышкой, с
плотным кульком сахара. Џо дороге Я отламываю еще теплые  куски
хлеба, макаю в зернистый сахар и ем. ‚кусно, хорошо.
     Ћтец  работает  в  какой-то конторе по заготовке драни. Њы
едем на Љубань. „о ’уапсе пароходом. Њама счастлива --  кофейни
остались  позади.  Ќочь  на  палубе.  џ  лежу у самого борта на
каких-то мешках. ‘ладчайшее ощущение уюта,  слаженности  жизни,
какой-то  определенности,  порЯдка, чего так не хватало в нашем
быту. € все потому, что отец работает  в  какой-то  конторе  по
заготовке  драни  и  у  него командировка на Љубань. ‚се, как у
людей, к чему  всю  жизнь  стремилась  мама  и  чего  не  могла
достигнуть.  Ќа  палубе  табор  каких-то незнакомых, крикливых,
веселых людей. ђЯдом со мной сидит мама и отец, притихший,  как
мне кажетсЯ, смущенный своей добропорЯдочностью.
     џ  то  засыпаю,  то, вновь просыпаЯсь, слышу голоса людей,
звук гитары, смех и под этот  успокаивающий  шум  необыкновенно
сладко засыпать.
     ЏросыпаЯсь,  Я  смотрю на небо, полное спелых черноморских
звезд. ‚ремЯ от времени мачта прочерчивает дугу в темном  небе.
ЉажетсЯ,  она хочет сбить с неба звезду... ’ак у нас в деревнЯх
осенью длинной палкой сбивают  с  деревьев  грецкие  орехи.  Ќо
мачта  все  времЯ промахиваетсЯ. "‹евей, правей",-- шепчу Я, но
ничего не получаетсЯ. Њачта все времЯ промахиваетсЯ,  а  звезды
иногда   падают   сами,  на  миг  размазываЯ  по  темному  небу
золотистый след.
     џ ощущаю всем телом опускающуюсЯ и задумчиво  подымающуюсЯ
громаду парохода, слышу обильное шипение забортной воды и вновь
засыпаю.
     „ешевизна кур в ’уапсе потрЯсла мою маму, она чуть было не
приостановила наше путешествие, но мы все-таки доехали до нашей
конечной цели -- станицы ‹абинской.
     ‡десь   мы   попали   в   море  дешевого  молока,  и  мама
окончательно успокоилась.  ќто  был  месЯц  сытой  и  медленной
жизни.  Ѓатареи  банок  с  простоквашей в прохладном углу нашей
хаты,  пыльные  улицы,  пыльные  деревьЯ,  голоногие   женщины,
лузгающие   семечки  и  вынимающие  их  прЯмо  из  золотых  чаш
подсолнухов, ленивый скрип колодезных журавлей.
     Љак-то мама ушла на  базар,  поставив  в  прохладный  угол
комнаты  кастрюлю  молочной  рисовой  каши.  ќто  была кастрюлЯ
средних размеров. €граЯ вокруг нее, Я незаметно съел всю  кашу.
Ќесколько   позже   выЯснилось,   что   Я   объелсЯ.  ќто  было
единственным тревожным событием  в  нашей  кубанской  жизни.  ‘
месЯц  мы  жили  в  этом  пыльном  молочном раю, а потом уехали
домой, и, видно, напрасно.
     Љ нашему приезду  выЯснилось,  что  контору  по  заготовке
драни  слили  с  какой-то  другой конторой. ‚ суматохе про отца
как-то забыли, и он осталсЯ не у дел.
     Њама с удвоенной Яростью принЯлась за отца, и  теперь  ему
ничего  не  оставалось,  как  сходить  к ‚асильичу. Ќо и тут он
опоздал.
     ‚ этот день отец пришел только вечером, хотЯ мы его  ждали
к обеду. Ћн был выпивши. Ћтец умел пить, и стакан в его большой
руке  казалсЯ  слишком маленьким. Ћн никогда не шаталсЯ, только
делалсЯ молчаливым и веки у него тЯжелели. ’аким он  и  был  на
этот раз.
     -- Ќу что? -- сказала мама, выждав, когда он вошел.
     --  ‚асильича  взЯли,--  сказал отец, помедлив и не снимаЯ
тужурку, уселсЯ за стол, словно теперь ему незачем было снимать
тужурку, словно то, что он сказал,  подразумевало,  что  и  ему
недолго  здесь  оставатьсЯ, так что даже тужурки снимать, может
быть, не стоит. ‚ комнате стало тихо.
     -- Ќу что ж,-- сказала мама,-- ты все-таки разденьсЯ,--  и
вышла из комнаты подогревать отцу обед.
     Ѓыло  бы  преувеличением сказать, что, после того как отец
потерЯл работу, мы впали в нищету.  Ќасколько  Я  помню,  почти
ничего  не изменилось. Ќам помогали деревенские родственники, к
тому же мы сдали внаем одну из двух наших комнат.
     Љвартирант заплатил сразу  за  несколько  месЯцев  вперед.
‚озможно,  он  это  сделал, чтобы смЯгчить впечатление от своей
болезни, он оказалсЯ припадочным. Џрипадки его нас не  особенно
беспокоили,  потому  что  у  нас  у самих был сумасшедший дЯдЯ.
Њожно  сказать,  что  у  нас  была  прочнаЯ   прививка   против
суеверного страха перед всЯкого рода ненормальными ЯвлениЯми.
     “  квартиранта  был  цветущий  интеллигентный вид. „етский
румЯнец на его щеках казалсЯ мне странным. џ думал, что  это  у
него от припадков, потому что лица взрослых людей с нашей улицы
обычно  были  изможденные,  может  быть,  не  только от трудов,
сколько от бесполезных страстей и несбыточных надежд.
     Љогда он по утрам вместе с женой уходил на работу,  соседи
жалостливо  качали головами и говорили: "Љто бы подумал... а на
вид такой интеллигентный..."
     “ нас еще оставалась комната и веранда, котораЯ по  нашему
теплому климату вполне могла сойти за вторую комнату.
     Џравда,  в  это  времЯ  (как  и во все времена) у нас жили
двоюродные сестры из деревни -- приехали учитьсЯ.  Љроватей  на
всех  не  хватало, но места на полу еще оставалось много. ‹ично
мне кровать была ни к чему, потому что в тот беспокойный период
своей жизни Я все равно скатывалсЯ на пол, так что кровать  мне
даже  была  вредна.  Ќо  мама  из  какой-то непонЯтной гордости
старалась  затолкнуть  менЯ  в  кровать,  даже  если  при  этом
приходилось  лишний матрас выстилать перед кроватью, чтобы Я не
слишком стукалсЯ головой, скатываЯсь на  пол.  ’ак  вот,  после
того  как  мы  сдали  комнату,  мама  начала  растравлЯть  свою
давнишнюю  рану,  упрекаЯ  отца  за   дом,   который   у   нас,
оказываетсЯ, когда-то был.
     €сториЯ  этого  дома такова. …ще до революции или в начале
двадцатых годов один  грек,  приЯтель  отца,  потерЯл  казенные
деньги,  скорее  всего  даже  проиграл  в карты или нарды. Ћтцу
ничего не оставалось, как заложить дом и выручить его из  беды.
‚се  было  хорошо, но в один прекрасный день,-- Я думаю, скорее
всего  то  была  ночь,--  этот  самый  грек,  ни   с   кем   не
попрощавшись, уехал в Ђфины. Ћн сбежал. Ќаш дом (но нас с мамой
тогда еще не было, хотЯ дом уже был наш) отошел кому-то, а грек
времЯ  от  времени  присылал  из Ђфин длинные покаЯнные письма.
Ћбещал прислать маслины, но так и не прислал.  Џисьма  присылал
он  еще  долго.  “же  мы,  дети,  родились,  выросли, научились
читать, а письма все шли и шли. Ћтец успокаивал его, писал, что
мы живем в новом прекрасном доме, но тот не унималсЯ. ‘  каждым
разом  понЯть его было трудней и трудней, потому что он забывал
русский Язык. ‚  конце  концов  мы  перестали  в  них  что-либо
понимать  и  не  знали,  что с ними делать, пока Я не догадалсЯ
отлеплЯть от конвертов марки и обменивать их  на  самые  ценные
кинокадры из картины "—апаев".
     ‚  те  времена  в  наших  краЯх жило много турков, греков,
персов. †или  они  на  черноморском  побережье  с  незапамЯтных
времен.
     Њестное  начальство  изредка  начинало  их  как  бы слегка
притеснЯть, чтобы посмотреть, что  они  будут  делать.  Ќо  они
ничего  не  делали  и,  может,  от  этого становились еще более
подозрительными.
     Џорой,  наоборот,  их  начинали  обхаживать,  даже  слегка
баловать,  как  потомков  бывших  иностранцев.  ‚се зависело от
международного положениЯ. Њожет быть, поэтому они  были  самыми
шумными политическими комментаторами приморских кофеен.
     Ћдним  словом,  к  ним приглЯдывались и до поры до времени
терпели. Ќо тут терпение лопнуло, и их решили выслать по  месту
происхождениЯ. ‚озможно, они слишком вЯло врастали в социализм.
     Ћтец,   конечно,  попал  в  число  самых  первых,  которых
высылали по месту происхождениЯ. Ћн ездил в  Њоскву  хлопотать,
чтобы   его   оставили,  но  ничего  не  получилось.  Ћдин  наш
родственник уговаривал его уехать в горы и жить там вместо  его
брата, потому что брат его умер, а колхознаЯ книжка осталась.
     Ћтец тогда не решилсЯ, и мы все об этом жалели, потому что
через  полгода  международное  положение изменилось и никого не
стали никуда отправлЯть. …му бы полгода просидеть  в  горах,  и
он, может, до сих пор был бы с нами. „а видно не судьба.
     Ћтъезд  отца  помню  смутно. Њы стоим у поезда на перроне.
—асть едет, часть провожает. ‚идно, было еще тепло, потому  что
рЯдом  с  отцом  стоит человек в белом костюме и держит за руку
быстроглазого, кучерЯвого мальчика. ‡овут этого мальчика Ђдиль.
Ћн постарше менЯ, этот мальчик, и все времЯ рветсЯ  куда-нибудь
--  то  за  тележкой  носильщика,  то за какой-то собакой, то в
сторону лимонадного киоска. ЉажетсЯ, отпусти его отец --  и  он
разбежитсЯ  в  разные  стороны.  Ќо  человек в белом крепко его
держит за руку. Ћн пьЯн и мрачен, этот человек.
     -- Ќаши отцы здесь жили с незапамЯтных  времен,--  говорит
он,-- и пусть этот поезд разобьетсЯ.
     --   ’ише!   --  испуганно  говорит  ему  жена,  такаЯ  же
быстроглазаЯ, как и этот мальчик,-- помни, что мы остаемсЯ.
     Ћна держит за руку девочку, котораЯ в отличие от брата все
времЯ прижимаетсЯ к матери.
     -- „ай бог, международное положение! „ай  бог,  чтобы  все
живы-здоровы вернулись домой,-- говорит старый Ђлихан, провожаЯ
своих друзей.
     --  Ќаши  отцы с незапамЯтных времен,-- начинает человек в
белом костюме. ђЯдом мальчик, быстроглазый, кучерЯвый, веселый.
Ћн мотаетсЯ на его руке, как на привЯзи.
     -- Џусть этот поезд не доедет до Ѓаку, пусть разобьетсЯ,--
говорит человек в белом костюме.
     -- ќй,  гиди,  дуньЯ!  --  печально  умиротворЯет  Ђлихан.
Џотом,  помню,  мы  в  вагоне.  Џровожающие  решили проехать до
ближайшей станции Љеласури. Љроме смутной тревоги  и  какого-то
странного любопытства, Я ничего не чувствовал и не понимал.
     Ќо  вот  поезд  стал  подходить к станции. Ћн дал гудок, и
неожиданно весь вагон заревел, и этот  страшный  рев  слилсЯ  с
пронзительным  гудком  паровоза,  словно голоса людей с Яростью
накинулись  на  этот  гудок,  словно  они   хотели   заглушить,
заткнуть,  затоптать  его  силой  своего отчаЯниЯ. €, словно не
выдержав, гудок оборвалсЯ, и только стало слышно, как мчитсЯ  и
мчитсЯ ревущий вагон.
     €   остались   в   памЯти   заплаканные   лица  женщин,  с
бессмысленным выражением глаз, с беззвучно кричащими  ртами,  с
растрепанными  и  отброшенными волосами, словно бил им в лица и
запрокидывал головы невидимый ветер.
     Ќе знаю почему, Я не заплакал. Њне стало страшно за отца и
стыдно за всех. ‚сЯ роднЯ плакала, обнимаЯ  его  и  целуЯ,  как
покойника. ’огда Я этого не мог осознать, но сильнее всего было
чувство  стыда  за  этот обнаженный эгоизм горЯ. "Ќе смейте! --
хотелось крикнуть  мне.--  Ћн  еще  живой,  он  еще  вернетсЯ!"
Љакой-то ком с невероЯтной силой сдавил мне горло.
     -- Њама!
     -- Ђдиль!
     €  заплаканное лицо проводницы с фонарем -- последнее, что
Я увидел. Џоезд  ушел,  а  мы  остались  на  станции  Љеласури.
€нтересно,  что  через  много  лет Я узнал, что этот кучерЯвый,
быстроглазый мальчик стал известным в €ране революционером, его
так  же  преследовали   жандармы,   как   когда-то   ‚асильича.
Ќеисповедимы пути человека!
     Џосле отъезда отца маме надо было куда-нибудь устраиватьсЯ
на работу.  Њама  была  женщиной малограмотной, то есть считать
умела лучше, чем читать, и поэтому пошла в торговлю.
     Ќаш припадочный квартирант с отъездом отца впал в обратную
крайность, стал месЯцами не платить деньги. Џотом он неожиданно
стал надменным. Ћн перестал здороватьсЯ с намеком,  а  потом  и
вовсе  перестад  платить  за квартиру, о чем прЯмо сказал маме.
Њама предложила ему убратьсЯ, он не согласилсЯ.
     Њама  подала  в  суд.  Ќачалась   эпоха   судебных   войн,
длительной  осады,  ложных  выпадов и обходных маневров. Ѓорьба
шла  с  переменным  успехом.  Ћт   разговоров   о   защитниках,
кассациЯх,  обжалований  некуда было детьсЯ, и мы волей-неволей
следили за развитием дела.
     Џервый раз  он  выиграл,  сумев  доказать,  что  раз  отца
выслали,  значит,  он  был  человеком подозрительным и, значит,
семьЯ  такого  человека  не  имеет  право  отбирать  комнату  у
честного служащего.
     ‡накомые  советовали  маме оставить это дело. Ћни боЯлись,
что нам будет еще хуже! Ќо не тут-то было!
     ЃесстрашнаЯ кровь абреков текла в жилах  моей  матери.  …е
оскорбленнаЯ  Ярость, как горный поток, хлынула по бесчисленным
каналам судопроизводства.
     Џосле первого проигрыша к нам в окно  неожиданно  постучал
Ѓогатый Џортной.
     --  •озЯйка,--  сказал  он,  стараЯсь  не  смотреть маме в
глаза,-- кыпарыс рубим, да?
     -- ’олько попробуй,-- сказала мама.
     -- Ђ что будет? -- полюбопытствовал Ѓогатый Џортной.
     -- ’вою голову отрублю твоим же  топором,--  сказала  мама
просто.
     -- •озЯйка, чересчур,-- сказал Ѓогатый Џортной задумчиво и
отошел.
     Ќа  следующий  день  к  нему  в  гости  приехал его давний
клиент, начальник автоинспекции. Ѓогатый  Џортной  устроил  ему
обед  и  всей  семьей  провожал  его  до  мотоцикла.  Ќачальник
автоинспекции, сидЯ на заведенном мотоцикле, долго  прощалсЯ  с
многочисленной семьей Ѓогатого Џортного. ‚ыглЯдело внушительно.
€  хотЯ начальник автоинспекции нам ничего не сказал, возможно,
он даже не знал тайной цели своего  приглашениЯ,  но  это  была
ЯвнаЯ демонстрациЯ силы.
     Ќо  мама не испугалась. Ћна ответила контрдемонстрацией. “
нас был знакомый  абхазец  из  пожарной  команды,  и  мама  его
привела.  Ћн  осмотрел  подвал, где лежали старые вещи Ѓогатого
Џортного, и предупредил  его,  что  они  представлЯют  пожарную
опасность длЯ дома.
     Ѓогатый  Џортной притих. Џотом он времЯ от времени подымал
голову, в зависимости от течениЯ нашего основного дела, которое
длилось больше года.
     ‚  это  времЯ  Я  заметил  одну  странную  вещь.   џ   был
единственный   человек   в  нашей  семье,  которого  квартирант
стыдилсЯ. “видев менЯ, он резко отворачивал голову,  тогда  как
на  других  он  просто  не  обращал  вниманиЯ, хотЯ Я был самым
младшим. ЌаврЯд ли он подозревал,  что  Я  о  нем  когда-нибудь
расскажу.  Њне  кажетсЯ,  Я смутно, но верно догадывалсЯ, в чем
дело. …ще до того, как мы вступили в открытую войну,  Я  иногда
брал   у   него  читать  книжки.  “  него  был  огромный  шкаф,
наполненный разными чудесными книжками. ’о, что он делал,  если
и  не  противоречило  тому, что делалось в жизни, противоречило
тому, что было написано в этих книгах. џ это чувствовал,  и  он
знал,  что Я это чувствую, и стыдилсЯ менЯ. …му казалось, что Я
один знаю тайну его падениЯ, и он отворачивалсЯ от менЯ. Ќо  он
ошибалсЯ,  тайну  его  падениЯ  знал и весь наш двор, хотЯ книг
почти никто не читал, кроме детей.
     Љ  этому  времени  знакомые  научили  маму  нанЯть  самого
удачливого  защитника  по  фамилии  ‘уздаль,  и  дело  пошло на
выигрыш. ќнергиЯ мамы соединилась со стратегическим мастерством
защитника.
     Љвартирант дрогнул, у него участились припадки,  что  было
нам  на  руку. Џо совету, защитника мама вызвала из деревни еще
двух девушек,  так  что  наш  дом  теперь  напоминал  небольшой
интернат горЯнок, рвущихсЯ к свету новой жизни. ‡апас этих юных
горЯнок был неисчерпаем, как сама жизнь.
     --  …сли  надо,  сколько  хочешь  позову,--  сказала  мама
защитнику.
     -- Џока хватит,-- рассчитал он.
     ѓоворЯт, на суде в  своем  последнем  выступлении  он  так
поставил вопрос, что речь шла не о возвращении нашей комнаты, а
о  том,  имеют  ли  право  эти  девушки,  задавленные  вековыми
предрассудками своих диких предков (задавленные девушки все как
на подбор были мощными, цветущими красавицами),  теперь,  после
революции, шагать в ногу со временем и нести свет новой жизни в
свои  далекие села? Ђ если имеют право, то как это совместить с
упорством  нашего  квартиранта,  который   пугает   их   своими
припадками,  не  говорЯ  о  тесноте,  к  которой эти девушки не
привыкли и никак не могут привыкнуть, как  выросшие  на  горных
просторах нашей родины.
     Ђ  в  конце  он спросил у суда, нет ли здесь сознательного
желаниЯ приостановить или даже затормозить культурную революцию
в горах Ђбхазии?
     ѓоворЯт, суд ушел на совещание, а потом пришел и  объЯвил,
что сознательного желаниЯ нет, но комнату освободить он должен.
     Ќазначили  срок,  к  которому  он  должен  был  освободить
комнату, но квартирант продолжал упорствовать и после истечениЯ
срока. € тогда  пришел  веселый  милиционер  и  вместе  с  моим
сумасшедшим дЯдей (не менее веселым) выволок на улицу имущество
нашего квартиранта.
     Ќаш  поверженный  противник  продолжал грозитьсЯ. Ќарочно,
разбросав  стульЯ  и  некоторые  другие  вещи,   он   стал   их
фотографировать. Ћн говорил, что пошлет эти фотографии в газету
и тогда нам всем будет плохо. Ќо мы были спокойны, уже тогда мы
знали, что такие фотографии в газету не примут.
     Ќаш двор стоЯл возле его разбросанных вещей и смотрел, как
торжествует  справедливость.  џ тоже стоЯл среди них и смотрел,
как  он,  установив  треножник   и   покрыв   голову   траурным
покрывалом,   фотографирует   вещи.   ђЯдом  стоЯла  его  жена,
худенькаЯ, растерЯннаЯ. „ети нашего  двора,  те,  что  поменьше
нас,  бегали  перед  его  аппаратом,  заслонЯЯ вещи и стараЯсь,
чтобы он их нечаЯнно щелкнул.  Ћн  их  отгонЯл,  но  они  снова
налетали, чувствуЯ молчаливое одобрение своих родителей.
     Ћн  продолжал  снимать,  времЯ  от времени приостанавливаЯ
свое  занЯтие,  и  выжидающе  смотрел  на  небо.  Џогода   была
пасмурнаЯ,  и ему хотелось, чтобы пошел дождь, чтобы на снимках
было видно, в какую погоду его выгнали на улицу. Ќо дождь так и
не пошел.
     -- Ђнатолий,-- тихо говорила жена его времЯ от  времени,--
хватит, ну хватит...
     €  вдруг  Я неожиданно почувствовал смущающую душу жалость
сначала к ней, а потом к нему. „аже в том, что дождь так  и  не
началсЯ,  ему не повезло. џ хотел подавить в себе это постыдное
чувство, но оно никуда не уходило, и тогда Я сам ушел, чтобы не
видеть это торжество на развалинах. ‚ тот же день они уехали  и
нанЯли  где-то  комнату,  а Я забыл это непонЯтное, неожиданное
чувство.
     Ќо впоследствии много раз Я испытывал еретическую  жалость
к  поверженному  врагу.  €  в  студенческих  спорах,  и в более
серьезных вещах Я порой замечал в себе и в других эту плЯску на
развалинах, и в голосах победивших друзей мне  слышалось  тихое
урчание,  волчий  призвук  торжества, и тогда Я чувствовал, что
победителю  дорога  не  истина,  которую  он  доказал,  а   это
мгновение   превосходства,  право  унизить,  растоптать  своего
противника. ‚ероЯтно, в себе Я это замечал гораздо реже, чем  в
других,  но  иногда, замечаЯ в близких мне людЯх, Я чувствовал,
как  они  становились  далекими,  а  далекие,  вопреки  смыслу,
вызывали  тайное  сочувствие.  €  тогда  мне  доставалось  и от
близких, которые не могли мне простить этого сочувствиЯ,  и  от
далеких, которым сочувствиЯ было мало.
     ‚скоре  после отъезда отца пришло первое письмо. Ђдрес был
романтичный и странный: город ђешт, улица •иабен-ах, цветочный
магазин Ђллаверди. ќто был адрес его друга, который  прибыл  из
ђоссии,  и мы потом всегда писали по этому адресу, потому что у
отца не было своего, постоЯнного. Ћтец писал, что ищет  работу,
скучает  и  надеетсЯ  на  скорое возвращение. Ђ потом переписка
заглохла, мы не получали ответа на наши письма и не знали,  что
думать.
     €  вдруг во времЯ Ћтечественной войны снова пришло письмо.
ЋказываетсЯ, многих приехавших из нашей  страны  заподозрили  в
шпионаже,   арестовали   и  отправили  на  какой-то  остров  на
каторжные работы. “словиЯ там  были  такие,  что  люди  умирали
каждый  день.  €  каждый из заключенных, писал отец, вырыл себе
могилу,  чтобы  остающимсЯ  в  живых  не  приходилось   тратить
последние  силы  на  умерших.  Ќо  отцу, видно, было не суждено
умереть в заключении. ‚ это времЯ наши войска вошли  в  €ран  и
оставшихсЯ  в  живых освободили. ’ень комиссара, как когда-то в
Ћдессе, снова склонилась над судьбой отца.
     Ћн  писал,  что  работает  десЯтником   на   строительстве
железной   дороги,   которую  строит  какаЯ-то  русско-иранскаЯ
компаниЯ. —увствует себЯ хорошо,  хотЯ  и  болеет,  хлопочет  о
выезде  на  родину, но ему отвечают, что необходима просьба или
запрос семьи отсюда, с нашей  стороны.  ќти  просьбы,  запросы,
заЯвлениЯ   писались   в  разные  учреждениЯ,  которые  вежливо
отвечали,  что  необходимо  с  той  стороны  подтверждение  его
просьбы вернутьсЯ на родину.
     Љаждый  раз,  получив  такую  бумагу,  мама  просила  менЯ
получше  перевести  ей  содержание,  она  так  и  не  научилась
понимать Язык государственных учреждений, хотЯ разговорный Язык
освоила неплохо. џ переводил ей, как мог.
     --  Ќапиши  им,  что  он уже старый, что он не может вреда
принести,-- говорила она.
     -- џ уже писал,-- отвечал Я.
     -- Ќапиши еще,-- говорила она, и Я писал.
     ’ак шли годы. Џереписка то возобновлЯлась,  то  глохла,  в
зависимости  от  международного положениЯ, которое, даже если и
улучшалось, то не настолько, чтобы отец мог вернутьсЯ.
     Љогда Я был маленький, Я думал, что отец  вернетсЯ  к  нам
еще  до  того,  как  Я  окончу  школу.  Џотом  Я  думал, что он
вернетсЯ, когда окончитсЯ война,-- тогда все так думали.  Џотом
Я  думал, что он вернетсЯ после того, как Я окончу институт. Ќо
окончилась война, Я окончил школу, окончил институт, а  он  все
не  возвращалсЯ.  € Я все реже и реже о нем вспоминал. € только
мама молчала и упорно ждала его все эти годы и, работаЯ с  утра
до  ночи, находила в себе силы напоминать о нем и тормошить нас
с хлопотами.
     “же после войны, когда Я училсЯ в Њоскве, мне посоветовали
сходить в Њ€„ и все рассказать. џ пошел. —асовой у входа  легко
пропустил  менЯ  в  здание  и показал телефон, по которому надо
было позвонить. џ позвонил. Љто-то взЯл трубку  и,  узнав  суть
дела,  прервал  менЯ  и  назвал другой телефон, по которому мне
посоветовали звонить. џ снова набрал номер и снова позвонил. Ќа
этот раз мне назвали  третий  номер.  џ  набрал  третий  номер.
Љазалось,  равномерными толчками Я прохожу в глубь учреждениЯ и
мой  третий  звонок  улетел  в  непомерную  даль,  и  Я   вдруг
почувствовал   всю  несоразмерность,  даже  нагловатость  моего
желаниЯ  заинтересовать  и  занЯтьсЯ  судьбой  одного  человека
огромное     учреждение,     призванное    заниматьсЯ    целыми
государственными и всемирными проблемами.
     —еловек, поднЯвший трубку на этот раз,  спокойно  выслушал
менЯ  и спокойно объЯснил, что все это надо изложить в письме и
прислать им...
     ...Ћднажды почтальонша постучала к нам в окно. Њожет быть,
от неожиданности Я вздрогнул, и мне стало не по себе. џ подошел
к окну.
     -- ‚ам письмо,-- сказала она и  передала  мне  конверт.  џ
сразу   заметил,   что   оно   оттуда,  но  вместо  того  чтобы
обрадоватьсЯ, Я почувствовал, как у  менЯ  окоченела  грудь.  џ
ничего не объЯснЯю, Я только хочу сказать, что так было.
     ђаскрыв   конверт,   Я  увидел  свое  собственное  письмо,
посланное туда с полгода назад. Ќичего не понимаЯ, Я перевернул
страничку письма и вдруг увидел в конце страницы  --  она  была
недописана  -- приписку крупным, дрожащим, старческим почерком:
"‚аш отец умер в 1957 году,  царство  ему  небесное.  Ђллаверди
‚атинабад".
     —то-то резануло в груди, как будто кто-то точным движением
вырвал  не  слишком  крепкий,  но  все же упиравшийсЯ корень. €
теперь холод в груди проходил, и там, где только что  резануло,
поЯвилась теплаЯ боль.
     џ  смотрел  на  этот  крупный  старческий  почерк,  почерк
человека, забывающего Язык, и мне горько стало от того, что мне
нечем было заполнить этот листок письма и в нем осталось  место
длЯ  последнего  известиЯ. џ подумал, что смерть его началась с
тех  пор,  как  письма  наши  начали  сокращатьсЯ,   незаметно,
непроизвольно, с годами.
     ‚  последних  письмах  он  писал о том, что часто болеет и
видит во сне нас, маму, родные места.  "Ќаверное,  к  добру",--
писал он.
     џ  вспомнил  о тех заЯвлениЯх, которые по настоЯнию мамы Я
писал последние годы, где Я старалсЯ преувеличить его старость,
хотЯ он уже был на самом деде стар, преувеличить  его  болезни,
хотЯ он уже был мертв.
     џ  подумал,  что  письма его за все эти годы пробивались к
нам, как крики тонущего человека, а мы,  его  дети,  постепенно
уходили  все  дальше  и  дальше -- и потому, что убедились, что
нельзЯ помочь, и потому, что у нас  начиналась  своЯ  жизнь.  €
только  мама продолжала стоЯть на берегу и ждать. Ќо он и этого
не видел. ЌельзЯ сказать, чтобы он слишком досаждал нам  своими
криками. „есЯток писем за двадцать лет.
     € вдруг с необыкновенной Ясностью всплыли картины, которые
Я никогда не вспоминал и не думал, что помню. Њы с отцом где-то
за городом  на  берегу  морЯ,  и он мне читает "’араса Ѓульбу".
Ћтец в очках, он их надевал только во времЯ чтениЯ.  €ногда  он
их  снимает,  зажигает папиросу, подставив очки под солнце, как
увеличительное  стекло.  €  чем  дальше  он  читает,  тем  чаще
приходитсЯ  снимать  очки  и  дольше  держать их над папиросой,
потому что солнце идет к закату, а книга волнует все  больше  и
больше.  €  когда  он  доходит  до того места, где старый ’арас
слезает с конЯ и ищет свою люльку, Я уже  чувствую,  что  будет
дальше,  мне  кажетсЯ,  и  старый  ’арас  чувствует,  что будет
дальше, но он все-таки останавливаетсЯ, и это  так  страшно,  и
так прекрасно, и так необходимо.
     Џотом  Я  вижу  отца,  как  он подходит к дикой шелковице,
котораЯ растет в нашем дворе. Џригибает ее еще  тонкий  молодой
ствол  и  быстрыми,  как  мне  кажетсЯ, небрежными движениЯми в
нескольких  местах  расщеплЯет  его  финским  ножом  и   плотно
вставлЯет  в  эти  расщепы  несколько  кудрЯвых веточек садовой
шелковицы. Њне кажетсЯ, что из этого ничего  не  получитсЯ,  но
чудо состоЯлось, и в тот же год шелковица стала плодоносить.
     Џотом  Я  вдруг  вспомнил, что через год после его отъезда
все дети нашего двора играли в какую-то  игру.  Ђ  потом  возле
нашего  дома  остановилась  машина,  и оттуда вышел отец ќрика.
"Џапа приехал!" -- закричал ќрик и, забыв про игру, бросилсЯ  к
отцу. Ђ моЯ сестра неожиданно расплакалась и побежала домой.
     ...џ вложил письмо в конверт и спрЯтал в карман. Ќадо было
как-то подготовить маму.
        x x x
     „ва  политических  сна Я видел в своей жизни, оставивших в
моей памЯти неизгладимый след  „лЯ  нашего  поколениЯ  политика
стала    тем   кровоточащим   жизненным   фоном,   на   котором
воспринимаютсЯ и видЯтсЯ почти все событиЯ нашей жизни.
     Џервый сон не стану рассказывать.  Њожет  быть,  в  другой
раз.
     „ругой сон уже через много лет после XX съезда.
     Љого-то  хоронЯт.  ‡а  гробом идут музыканты, толпа. ‚друг
тот, кого хоронЯт, медленно приподымаетсЯ из гроба и медленными
взмахами рук начинает дирижировать оркестром.
     Ќо, как это бывает во сне, оркестранты,  несмотрЯ  на  то,
что  он прЯмо перед ними, привстав из гроба, дирижирует ими, не
замечают его, хотЯ и подчинЯютсЯ медленным взмахам его рук.
     € вдруг страшнаЯ  догадка  доходит  до  менЯ:  он  нарочно
устроил   свои   похороны,  чтобы  посмотреть,  кто  его  будет
хоронить. Џотом он  всем,  хоронЯщим  его,  отомстит.  Ћсобенно
музыкантам. ќто похороны ‘талина.
     џ  надеюсь,  что  сон этот ничего не означает, кроме наших
тревог о будущем. Ђ если что-то означает, ну что ж, постараемсЯ
достойно встретить свою судьбу.