инны, невинны именно в том смысле, в каком невинны дети.
     -- €  тем  не  менее,  --  заметил  €осиф,  --  ты  сурово
призываешь их к ответу и грозишь им всеми муками ада.
     --  „а,  именно  поэтому.  ‚едь  они  дети,  и  если в них
заговорила совесть и она проходЯт исповедоватьсЯ, то они хотЯт,
чтобы их принимали всерьез  в  всерьез  же  их  отчитывали.  ‚о
всЯком  случае, Я так думаю. ’ы-то в свое времЯ поступал иначе:
ты не бранил, не карал, не накладывал епитимьи, но был  с  ними
ласков  и  отпускал  их  с  братским поцелуем. Ќе буду порицать
тебЯ, нет, но Я на это не способен.
     -- „а, -- колеблЯсь сказал €осиф, -- но почему  же  тогда,
когда ты выслушал мою исповедь, ты со мной обошелсЯ не так, как
с остальными, а молча поцеловал, ни слова не сказав в укор?
     „ион Џугиль устремил на него свой проницательный взглЯд.
     --  ђазве  то,  что Я сделал, было неправильно? -- спросил
он.
     -- џ не хочу сказать, что это было неправильно.  ќто  было
правильно,   иначе  исповедь  не  оказала  бы  на  менЯ  такого
благотворного действиЯ.
     -- —то ж, оставим это. Ќо  Я  же  наложил  на  тебЯ  тогда
строгую кару, хотЯ и не облек ее в слова. џ взЯл тебЯ с собой и
обращалсЯ   с  тобой  как  со  слугой,  Я  вернул  тебЯ  к  тем
обЯзанностЯм, от которых ты хотел бежать.
     € „ион отвернулсЯ, он не любил долгих бесед. Ќо на сей раз
€осиф не отступал.
     -- ’ы тогда уже знал, что Я подчинюсь тебе, Я  это  обещал
тебе  еще  до исповеди, даже до того, как Я понЯл, кто ты. Ќет,
скажи мне, ты действительно только потому  так  повел  себЯ  со
мной?
     „ион  прошелсЯ  несколько  раз  взад  и вперед, стал перед
€осифом, положил ему руку на плечо и сказал:
     -- ЊирЯне -- дети, сын мой. Ђ свЯтые -- свЯтые не приходЯт
к нам исповедоватьсЯ. Ќо мы с тобой  и  подобные  нам,  аскеты,
ищущие, отшельники, мы не дети и мы не невинны, проповедЯми нас
не переделаешь. Њы, мы -- истинные грешники, ибо знаем, мыслим,
вкусили  от  „рева  ЏознаниЯ, и не к лицу нам обращатьсЯ друг с
другом, как с детьми, которых наказывают розгами и потом  снова
отпускают  побегать. Њы же не убегаем после исповеди и покаЯниЯ
в ребЯческий мир, где празднуют праздники, занимаютсЯ делами, а
времЯ от времени убивают друг друга; длЯ нас грех -- не краткий
и страшный сон, который можно  отогнать  от  себЯ  покаЯнием  и
жертвой,  мы  пребываем в нем постоЯнно, мы никогда не невинны,
мы всегда греховны, мы пребываем в грехе и в огне нашей совести
и мы знаем, что нашей великой вины  нам  никогда  не  искупить,
разве  что  господь  после  смерти  нашей  смилуетсЯ над нами и
примет нас в лоно свое. ‚от почему, €осиф,  Я  не  буду  читать
проповеди и определЯть епитимьи ни тебе, ни себе. ‚едь мы имеем
дело  не  с  теми  или  иными  проступками  или злодеЯниЯми, но
неизменно с самой изначальной виной, поэтому один из нас  может
только  заверить  другого  в  понимании а братской любви, но не
исцелЯть его карой. ђазве ты не знал этого?
     €осиф тихо ответил:
     -- „а, это так. џ знал это.
     ’огда старец молвил:
     -- Ќе будем  же  терЯть  времени  на  пустые  речи,  --  и
направилсЯ  к  камню  перед  кельей, где, как всегда, преклонил
колена длЯ молитвы.
     Џрошло  несколько  лет.  Ћтец  „ион   все   чаще   страдал
приступами  немощи,  так что €осиф по утрам должен был помогать
ему, ибо сам он  не  в  силах  был  встать.  ‡атем  старее  шел
молишьсЯ,  но  и  после  молитвы  он тоже не мог сам поднЯтьсЯ.
€осиф помогал ему, а потом „ион весь день сидел на одном  месте
и  смотрел  вдаль.  Ќо  так бывало не всегда, в иные дни он сам
вставал. Ћднако выслушивать исповеди каждый  день  он  тоже  не
мог,  и  когда кто-нибудь исповедовалсЯ у €осифа, „ион подзываЯ
его к себе и говорил:  "„ни  мои  сочтены,  сын  мой,  и  конец
близок.  ‘кажи  людЯм:  этот  €осиф заступит мое место". € если
€осиф пыталсЯ высказать свое несогласие,  старец  устремлЯл  на
него свой ужасающий взглЯд, от которого леденело сердце.
     Ћднажды,  когда  „ион  поднЯлсЯ,  не  опираЯсь  на  своего
помощника, и казалсЯ бодрее, чем обычно, он подозвал  €осифа  и
повел его в дальний угол их небольшого сада.
     --  ‚от  здесь,  --  молвил  он,  -- ты похоронишь менЯ. Ђ
могилу мы выкопаем с  тобой  вместе,  времЯ  у  нас  еще  есть.
Џринеси заступы.
     ‘ этого днЯ они утрами понемногу копали могилу. Љогда „ион
мог, он   сам   выкидывал  несколько  лопат  земли,  правда,  с
превеликим трудом, однако всегда весело, будто  труд  этот  длЯ
него  удовольствие.  „а и весь день потом он бывал весел; с тех
пор как они вместе начали копать могилу, безмЯтежное  состоЯние
духа не покидало отца „иона.
     Љак-то он сказал €осифу:
     --  Ќа  моей  могиле  посади  пальму.  Њожет  быть, ты еще
отведаешь  ее  плодов,  а  ежели  нет,  то  кто-нибудь   другой
насладитсЯ  ими. ‚ремЯ от времени Я сам сажал деревьЯ, но мало,
слишком мало. ѓоворЯт,  мужчина,  прежде  чем  умереть,  должен
посадить  дерево  и  оставить после себЯ сына. —то ж, Я оставлю
после себЯ дерево и тебЯ: ты же сын мне.
     ’еперь он всегда был спокоен и как-то  светел,  не  такой,
каким  его раньше знал €осиф. Ћднажды вечером -- темнота быстро
сгущалась, они уже поужинали и помолились -- „ион позвал €осифа
к своему ложу и попросил посидеть с ним.
     -- џ хочу тебе рассказать кое-что, -- сказал он ласково, и
€осифу показалось, что старец вовсе не устал за день, не  хочет
спать.
     --  ’ы  помнишь,  €осиф, те дурные времена, когда ты жил в
своей келье под ѓазой,  и  жизнь  тебе  опротивела.  €  как  ты
пустилсЯ  в  бегство,  решив разыскать старого „иона и поведать
ему о своей жизни? € как в  селении  анахоретов  ты  повстречал
старика  и спросил его, где тебе найти „иона ЏугилЯ? Ќу так вот
-- разве не показалось тебе чудом, что старик этот  и  был  сам
„ион?  ’еперь Я хочу рассказать тебе, как это все случилось, --
ведь и Я воспринЯл это как чудо.
     ’ы  знаешь,  как  это  бывает,  когда   к   отшельнику   и
исповеднику  приходит  старость,  и  он  уже  выслушал исповеди
многих грешников, которые почитают его безгрешным и свЯтым,  не
ведаЯ,  что  он больший грешник, нежели они. € вот ему все дела
его вдруг представлЯютсЯ ненужными и суетными, и то, что прежде
было длЯ него свЯтым и  важным,  ибо  сам  господь  удостоил  и
назначил  его  выслушивать  и  врачевать  грЯзь  и мерзость душ
человеческих, -- все это теперь кажетсЯ ему  тЯжким,  непомерно
тЯжким  бременем,  подлинным  проклЯтием,  и в конце концов ему
становитсЯ тошно при виде каждого беднЯка, идущего  к  нему  со
своими  ребЯческими  грехами, он хочет избавитьсЯ от него, да и
от самого себЯ, хотЯ бы через посредство  веревки,  перекинутой
через  сук.  ’аково-то было у тебЯ на душе. Ђ теперь настал час
моей исповеди, и Я признаюсь тебе: и со мной было то же  самое,
и  Я казалсЯ себе бесполезным и духовно мертвым, и не в силах Я
был терпеть, чтобы люди с доверием несли ко мне всю  срамоту  и
мерзость  человеческую, с которыми сами не могли справитьсЯ и с
которыми Я тоже не мог справитьсЯ.
     ‚ ту пору Я часто слышал  об  одном  отшельнике  по  имени
€осиф  ”амулус.  €  к  нему,  как  и  ко  мне,  люди охотно шли
исповедоватьсЯ, и многие охотнее к нему, чем ко  мне,  ибо  был
он,  по слухам, человек мЯгкий и ласковый, и люди говорили, что
ничего-то он не требует от них, не бранит  их,  а  обходитсЯ  с
ними,   как  с  братьЯми,  просто  выслушивает  и  отпускает  с
лобызанием. Ќет, это было не по мне, ты знаешь это, и  когда  Я
впервые  услышал  об  этом  €осифе,  мне  его манера показалась
глупой и чересчур уж детской; но в ту пору, когда все, что бы Я
ни делал, вызывало у менЯ сомнениЯ -- правильно ли  Я  поступаю
сам,  --  у менЯ были все основаниЯ воздерживатьсЯ от осуждениЯ
€осифа. Ќо какой же силой должен был  обладать  этот  €осиф?  џ
знал,  что он моложе менЯ, однако тоже близок к старости, и мне
это было приЯтно, молодому Я не мог бы доверитьсЯ.  Ђ  к  этому
менЯ  сразу  потЯнуло.  €  вот  Я  решил  отправитьсЯ  к €осифу
”амулусу, поведать ему о своей беде, испросить у него совета, а
ежели  он  и  не  посоветует  мне  ничего,  почерпнуть  у  него
утешение,  укрепить  дух  свой. “же одна эта мысль сказалась на
мне благотворно, и мне стало легче.
     €так, Я отправилсЯ в путь и стал  искать  место,  где,  по
слухам, стоЯла его кельЯ. Ќо тем временем брат €осиф пережил то
же,  что  пережил Я, принЯл такое же решение, какое принЯл Я, и
каждый из нас обратилсЯ в бегство, чтобы  испросить  у  другого
совета. € когда Я, еще не добравшись до его кельи, встретилсЯ с
ним,  то узнал его с первых же слов, да и был он таким, каким Я
представлЯл его себе. Ќо в то же времЯ  он  был  беглецом,  ему
было  худо,  так  же  худо, как и мне, а то и еще хуже, он и не
помышлЯл о том, чтобы выслушивать чьи бы то ни  было  исповеди,
-- нет, он сам жаждал исповедоватьсЯ, сам хотел переложить свою
беду  на  чужие  плечи.  ‚  тот  час  это  принесло мне большое
разочарование, и мне стало очень  грустно.  ‚едь  если  и  этот
€осиф,  не  знавший  менЯ  совсем,  устал  от своего служениЯ и
разуверилсЯ в смысле своей жизни, то не значит ли это,  что  мы
оба  ничего не стоим, оба прожили бесполезную жизнь и потерпели
поражение?
     џ буду краток, Я ведь рассказываю  тебе  то,  что  ты  сам
пережил.  Љогда  ты  после  нашей  встречи  отправилсЯ  просить
ночлега в селении анахоретов, Я осталсЯ один, углубилсЯ в себЯ,
вошел в состоЯние этого €осифа Я подумал: что он будет  делать,
узнав  завтра, что напрасно бежал, напрасно понадеЯлсЯ на этого
ЏугилЯ, что и Џугиль --  беглец,  гонимый  искушениЯми?  €  чем
больше  Я  входил  в него, тем большее сочувствие вызывал он во
мне, тем неотвЯзней преследовала менЯ  мысль,  что  этот  €осиф
ниспослан  мне  богом,  дабы Я узнал и уврачевал его, а с ним и
себЯ. ќто менЯ успокоило, и Я смог заснуть,  ведь  полночь  уже
миновала.  Ќа  следующий день мы вместе отправились в дорогу, и
ты стал мне сыном.
     ‚от что Я хотел тебе  рассказать.  џ  слышу,  ты  плачешь.
Џоплачь,  это  облегчит тебе душу. € раз уж Я столь неподобающе
разговорчив, то будь любезен, выслушай и сохрани в своем сердце
еще и такие мои слова: человек непостижим, полагатьсЯ  на  него
нельзЯ,  а потому не исключено, что настанет времЯ -- и прежние
муки и  соблазны  вновь  начнут  досаждать  тебе  и  попытаютсЯ
одолеть,  и да ниспошлет тебе тогда господь в утешение столь же
ласкового и терпеливого сына и келейника,  какого  он  в  твоем
лице  даровал  мне.  Ђ  что  до того сука, о котором искуситель
заставил тебЯ грезить, и смерть злосчастного €уды €скариота, то
Я скажу тебе одно: готовить себе подобную смерть не только грех
и неразумие, хотЯ ‘пасителю нашему ничего не стоит  простить  и
такой  грех.  Ќо  сверх  того,  обидно,  когда человек умирает,
отчаЯвшись. ЋтчаЯние  бог  посылает  нам  не  длЯ  того,  чтобы
умертвить нас; он посылает нам его, чтобы пробудить в нас новую
жизнь.  Ќо  когда  он  посылает  нам  смерть,  €осиф,  когда он
отрешает нас от земли и  плоти  и  призывает  к  себе,  то  это
великаЯ  радость!  …сли  тебе разрешено уснуть, когда ты устал,
разрешено скинуть бремЯ, столь  долго  тобой  носимое,  --  это
прекрасное и удивительное дело. ‘ тех пор как мы с тобой вырыли
могилу,  -- не забудь о пальме, которую Я просил тебЯ посадить,
-- с тех  пор  как  мы  начали  копать  могилу,  Я  стал  таким
спокойным и довольным, как ты был уже много лет.
     ‚идишь,  как  Я  разболталсЯ,  сын  мой,  ты, должно быть,
устал. ‘тупай, выспись, ступай в свою келью, господь с тобой!
     Ќа следующий день старец не вышел к утренней молитве и  не
позвал  €осифа.  Љогда тот, встревоженный, тихо вошел в келью и
подступил к одру „иона, он увидел, что „ион уже  опочил  и  его
лицо озарено детской, тихо лучащейсЯ улыбкой.
     €осиф предал тело старца земле, посадил на могиле дерево и
дожил еще до того лета, когда дерево принесло первые плоды.

        €Ќ„€‰‘ЉЋ… †€‡Ќ…ЋЏ€‘ЂЌ€…

     Ќекий   кнЯзь  демонов,  сраженный  стрелой,  слетевшей  с
месЯцеподобного лука ‚ишну (или  ђамы,  в  котором  воплотилась
часть  естества  ‚ишну),  в  одной  из  неистовых  битв  того с
демонами,   вернулсЯ   в   образе   человека    в    круговорот
перевоплощении,  носил  имЯ  ђавана{<a href=#3_2_3_01>3_2_3_01</a>}  и  жил на берегу
великой ѓанги жизнью воинственного  государЯ.  Ћн  и  был  отец
„асы.  Њать  „асы  умерла  рано,  и  едва  только ее преемница,
женщина красиваЯ и  тщеславнаЯ,  родила  кнЯзю  сына,  как  уже
маленький   „аса   стал   ей   поперек   дороги;  вместо  него,
перворожденного, она мечтала  увидеть  собственного  сына  Ќалу
восходЯщим  на  престол,  сумела охладить чувства отца к „асе к
задумала при первом удобном случае  убрать  пасынка  с  дороги.
Ћднако  от  одного  из  придворных брахманов ђаваны, опытного в
жертвоприношениЯх ‚асудевы, не утаилсЯ  ее  замысел,  и  умному
старику  удалось  его  расстроить.  …му было жаль мальчика, и к
тому же он усмотрел в нраве маленького царевича  унаследованные
от   матери  задатки  благочестиЯ  и  чувства  долга.  Ћн  стал
оберегать „асу, поджидаЯ, когда представитсЯ возможность увезти
его от мачехи.
     Ѓыло у раджи ђаваны стадо  посвЯщенных  Ѓрахме  коров,  их
блюли  в  чистоте и от молока и масла их этому богу приносились
частые жертвы. Ќа лучших пастбищах страны паслись  эти  коровы.
Ћднажды  ко  двору ЯвилсЯ пастух свЯщенного стада, сдал масло и
сообщил, что в тех  местах,  где  они  пасут  коров,  ожидаетсЯ
великаЯ  засуха,  а  потому  они, пастухи, сговорились отогнать
стадо ближе к горам, где и в самую сушь не иссЯкают  родники  и
всегда  вдоволь  свежего  корма. Ќе первый год брахман ‚асудева
знал этого пастуха как человека доброго и верного, а  потому  и
доверилсЯ  ему,  и  когда на следующий день маленький „аса, сын
ђаваны, исчез и не был найден, только ‚асудева и  пастух  знали
тайну  его  исчезновениЯ.  Ћтрока  „асу пастухи увели к дальним
холмам, там они нагнали медленно кочующее стадо, и „аса легко и
охотно сошелсЯ с пастухами, рос пастушонком, помогал стеречь  и
перегонЯть коров, научилсЯ доить, играл с телЯтами, спал в тени
деревьев,  пил  сладкое  молоко,  и  босые его ноги всегда были
вымазаны в навозе. …му это  очень  нравилось,  он  узнал  жизнь
пастухов,  повадки  стада, узнал лес с его деревьЯми и плодами,
полюбил манго, дикую смокву и  дерево  варингу,  вылавливал  из
зеленых  омутов  сладкий  корень  лотоса, по праздникам сплетал
себе венок из  красных  цветов  пламника,  привык  остерегатьсЯ
диких  зверей,  избегать  встреч  с  тигром,  дружить  с  умной
мангустой и веселым ежом и пережидать времЯ  больших  дождей  в
полутемном  шалаше;  здесь  пастушки  играли  в свои игры, пели
гимны, плели циновки и корзины. •отЯ „аса и не до  конца  забыл
свою  прежнюю  родину  и прежнюю жизнь, но вскоре они стали длЯ
него далеким сном.
     € вот однажды, когда стадо перекочевало на новые пастбища,
„аса пошел в лес, он хотел полакомитьсЯ медом. ‘ тех пор как он
впервые побывал в лесу,  он  очень  полюбил  его,  а  этот  лес
показалсЯ ему особенно красивым: словно золотые змеи, струились
солнечные  лучи  меж  листьев  и  ветвей,  птичий  щебет,  крик
обезьЯн, шепот листвы -- весь лесной гомон  представлЯлсЯ  „асе
тихо сиЯющим сплетением, и все запахи леса -- цветов и листьев,
воды  и  зверей,  плодов  и  Ягод,  земли и мха, то терпкие, то
сладкие, то бодрЯщие, то дурманЯщие, то дикие и  неведомые,  то
родные  и  близкие  --  тоже  как бы сплетались и расплетались,
будто солнечные лучи.  Џорой  в  непроницаемой  глубине  оврага
слышалось  журчание ручьЯ, над белыми зонтиками порхала бабочка
с  черными  и  желтыми  крапинками  на  изумрудных  крыльЯх,  в
синеватой  глубине  чащи  трещал  сук,  глухо  шуршала  опавшаЯ
листва, во мраке ревел зверь или неугомоннаЯ обезьЯна бранилась
со своими товарками... Џозабыв о  меде,  „аса  прислушивалсЯ  к
пению  переливчато  сверкающих  райских  птичек,  и вдруг среди
густых зарослей папоротника, росшего как бы маленьким  лесом  в
этом  огромном  лесу, увидел чей-то след, будто кто-то вытоптал
здесь узкую тропинку. Ѓесшумно, соблюдаЯ осторожность, он пошел
по  ней  и  неожиданно  под  огромным  многоствольным   деревом
обнаружил   шалаш,  сплетенный  из  папоротника  и  похожий  на
островерхую палатку,  а  рЯдом  --  очень  прЯмо  и  неподвижно
сидЯщего  на  земле  человека,  руки  которого  покоились между
скрещенных ног, а из под седых волос и широкого  лба  на  землю
смотрели   спокойные  невидЯщие  глаза,  хотЯ  и  открытые,  но
обращенные только вовнутрь. „аса понЯл: это свЯтой муж, йог, он
и раньше видел таких, -- это были люди чтимые,  угодные  богам,
почиталось  за  благо подносить им дары и оказывать почести. Ќо
этот, сидевший в самоуглублении  перед  своим  столь  тщательно
скрытым  шалашом  из  папоротника  так прЯмо непокойно, опустив
руки, полюбилсЯ мальчику особо и показалсЯ ему  удивительней  и
почтеннее  всех  виденных  им  дотоле. ќтого человека, невесомо
восседавшего  и  своим  отрешенным  взглЯдом,   казалось,   все
видевшего   и   проницавшего,  окружала  некаЯ  аура  свЯтости,
запретный круг достоинства,  огненнаЯ  волна  йогической  силы,
которую   мальчик   не   смел   ни   преступить,  ни  разорвать
приветствием или восклицанием. ‚еличие и достоинство йога,  его
облика,   внутренний   свет,   которым   светилось   его  лицо,
сосредоточенность  и  железнаЯ  неуЯзвимость  всех   его   черт
излучали  волны  и лучи, в средоточии которых он плавал подобно
луне, и сгусток духовной силы, безмолвно  сосредоточеннаЯ  волЯ
во  всем  его  облике образовывали окрест него такой магический
круг, что чувствовалось:  не  поднимаЯ  глаз,  одним  желанием,
одной  мыслью своей этот человек способен убить и вновь вызвать
к жизни.
     Ќеподвижнее дерева, ибо ветви его все же  дышат  и  листьЯ
колышутсЯ,  неподвижно,  как каменный истукан, сидел йог, и так
же неподвижно, словно  закованный  в  цепи,  застыл  перед  ним
мальчик  с  того мгновениЯ, как заметил его, не в силах сойти с
места, не в силах  пошевельнутьсЯ  и  нарушить  очарование.  Ћн
стоЯл  и  смотрел  на йога, видел солнечный блик на его плече и
еще  один  на  покоЯщихсЯ  руках,  видел,  как  блики  медленно
передвигаютсЯ, как возникают новые, начал в изумлении понимать,
что  эти  блики  никак  не  свЯзаны  с йогом, да и птичий гомон
вокруг, и крики обезьЯн  в  глубине  леса,  и  мохнатаЯ  леснаЯ
пчелка,  севшаЯ аскету на лицо, понюхавшаЯ кожу, пробежавшаЯ по
щеке, а затем поднЯвшаЯсЯ и улетевшаЯ, -- всЯ многоликаЯ  жизнь
леса,  все  это,  чувствовал  „аса, все, что видит глаз, слышит
ухо, все красивое и безобразное, все приЯтное и устрашающее  --
все  это  не  имело никакого отношениЯ к свЯтому мужу: дождь не
мог бы охладить его и досадить ему, огонь не  мог  его  обжечь,
весь окружающий мир длЯ него лишь поверхность, лишеннаЯ всЯкого
значениЯ.   „огадка   о   том,  что  весь  мир  и  впрЯмь  лишь
поверхность, дуновение ветра и  зыбь  волны  над  неизведанными
глубинами,  возникла  у  засмотревшегосЯ  царевича-пастушка  не
мыслью, но легкой дрожью пробежала  по  его  телу,  как  что-то
похожее   на  головокружение,  как  чувство  ужаса  и  грозЯщей
опасности, а вместе с тем и как великаЯ тоска и  притЯгательнаЯ
сила.  €бо,  представилось  ему,  йог  сквозь поверхность мира,
сквозь мир поверхности погрузилсЯ в основание сущего,  а  тайну
всех  вещей, он прорвал колдовские тенета чувств, обманы света,
звуков, красок, ощущений, он скинул их с себЯ Я  теперь  прочно
укоренилсЯ в сущностном и незыблемом. Њальчик, хотЯ и побывал в
школе  у  брахманов  и воспринЯл от них толику духовного света,
понЯл это не разумом, и словами он ничего не смог бы сказать об
этом, -- он ощутил это, как в блаженный час  ощущаешь  близость
божественного,  как  трепет  почитаниЯ  и  удивлениЯ перед этим
человеком, как любовь  к  нему,  как  тоску  по  жизни,  какой,
казалось,  жил  этот йог в своем самоуглублении. „аса стоЯл все
на том же месте, и  в  памЯти  его,  благодарЯ  йогу,  чудесным
образом   всплыло   воспоминание  о  его  кнЯжеском  и  царском
достоинстве,   душа   его   трепетала,   и   здесь,   на   краю
папоротниковой рощи, он не слышал ни птиц, ни шелестЯщей беседы
дерев,  он позабыл и о лесе, и о далеком стаде -- он подпал под
власть  волшебства  и  смотрел   на   отшельника,   захваченный
непостижимой  тишиной  и  неприкосновенностью  всей его фигуры,
светлым покоем лица, силой и  средоточием  осанки,  ибо  старец
воплощал длЯ него служение службе своей.
     ‘казать потом, провел ли он возле шалаша час или два, день
или неделю,  -- он не мог. € когда очарование исчезло, когда он
бесшумно скользил по тропе  через  заросли  папоротника,  затем
отыскал путь, выведший его из леса, и наконец вновь очутилсЯ на
пастбище  вблизи  от стада -- он проделал это, не сознаваЯ, что
делает, и душа его все еще была  зачарована,  и  пробудилсЯ  он
лишь,  когда  кто-то  из  пастухов  его  окликнул. Џастух сразу
набросилсЯ на него с бранью за столь долгое отсутствие, но „аса
только удивленно посмотрел на него широко раскрытыми глазами, и
пастух умолк, он  был  сражен  столь  необычным  и  отчужденным
взглЯдом и всем торжественным видом мальчика. Ќемного спустЯ он
спросил:
     --  ѓде  же это ты был, дорогой? Њожет, бога какого увидел
или демона повстречал?
     -- џ был в лесу, -- ответил „аса, -- менЯ потЯнуло туда, Я
хотел собрать меду. Ђ потом увидел там человека, отшельника,  и
забыл  обо всем, а он сидел, задумчивый такой, или, может быть,
это он молилсЯ, а Я, как увидел  его  светЯщеесЯ  лицо,  так  и
застыл  и  долго-долго  не  мог оторвать глаз. Њожно, Я вечером
опЯть пойду к нему  и  отнесу  ему  что-нибудь,  --  он  свЯтой
человек.
     -- ’ак и сделай, -- ответил пастух, -- отнеси ему молока и
масла: свЯтых надо чтить и надо им подавать.
     -- Ђ как мне называть его?
     --  Ќикак.  Џоклонись  ему,  да поставь, что принес, вот и
все.
     ’ак „аса и сделал. Ћн довольно долго  плутал,  прежде  чем
снова  нашел  то  место.  Џеред шалашом никого не было, а войти
„аса не посмел, и он поставил все, что принес, прЯмо  на  землю
перед входом и удалилсЯ.
     Љаждый  вечер,  покамест они пасли стадо в тех краЯх, „аса
относил дары к шалашу, а  однажды  побывал  там  днем  и  вновь
увидел  отшельника  в  состоЯнии  самоуглублениЯ;  оцепенев, он
опЯть не устоЯл  перед  соблазном  воспринЯть  луч  от  сиЯниЯ,
излучаемого  благостной  силой свЯтого. € еще долго после того,
как они покинули этот край и „аса помогал перегонЯть  стадо  на
новые  пастбища,  он  не  мог забыть всего пережитого в лесу, а
порою, как это часто бывает с мальчиками,  оставаЯсь  один,  он
предавалсЯ  мечтам  и  видел себЯ на месте отшельника и мудрого
йога. Ќо мало-помалу воспоминаниЯ и мечты  поблекли,  и  блекли
они  тем быстрей, чем больше „аса подрастал, становилсЯ сильным
юношей, с радостной жаждой отдававшимсЯ играм и состЯзаниЯм  со
сверстниками.  Ќо  в глубине его души еще жил какой-то отблеск,
смутнаЯ догадка: наука йогов, величие ее и мощь вернут ему  его
утерЯнное  кнЯжеское  достоинство, и он опЯть станет царевичем.
Ћднажды, когда они пасли стадо неподалеку  от  города,  пастух,
вернувшись   из  него,  рассказал,  что  горожане  готовЯтсЯ  к
большому празднику: престарелый  кнЯзь  ђавана  совсем  лишилсЯ
своей  былой силы, одрЯхлел и назначил день, когда сын его Ќала
заступит  его  место  и  будет  провозглашен  государем.   „асе
захотелось побывать на празднике, посмотреть город, о котором с
детских   лет   он  не  сохранил  почти  никаких  воспоминаний,
послушать музыку, поглазеть на праздничное шествие и состЯзаниЯ
благородных, хотелось хоть раз побывать в  том  неведомом  мире
горожан  и  власть имущих, о котором так часто рассказываетсЯ в
легендах и сказаниЯх и о котором он знал -- или это  тоже  было
легендой,  сказкой,  а  то  и  того  меньше,  -- что когда-то в
незапамЯтные времена это был его мир.
     Џастухи получили  приказ  доставить  ко  двору  масло  длЯ
праздничных жертвоприношений, и, к радости „асы, старший пастух
назначил его и двух других длЯ поездки в город.
     Ќакануне  праздника  они  прибыли  ко  двору и сдали масло
брахману  ‚асудеве:   именно   он   был   главным   устроителем
жертвоприношений,   однако  юношу  он,  конечно,  не  узнал.  ‘
жадностью пастухи принЯли участие в  празднестве,  видели,  как
рано   утром  под  руководством  брахмана  началсЯ  обрЯд,  как
золотисто-желтое масло предали огню,  как  пламЯ  вознеслось  к
небу,  ввысь,  в  бесконечное,  а напоенный жиром дым обратилсЯ
благовонием длЯ трижды десЯти богов. Ћни видели шествие  слонов
с  золочеными балдахинами, под которыми восседали воины, видели
украшенную цветами кнЯжескую колесницу и в ней  молодого  раджу
Ќалу,  они  слышали  оглушительную  музыку  барабанов. ‚се было
великолепно, пышно и немного смешно, во всЯком случае, так  это
казалось юному „асе; опьЯненный и оглушенный непривычным шумом,
грохотом  колесниц, разукрашенными конЯми, всей этой роскошью и
хвастливой  расточительностью,  „аса  пришел   в   восторг   от
танцовщиц,  танцевавших  перед кнЯжеской колесницей, стройных и
гибких, как стебли лотоса, восхищалсЯ таким огромным и красивым
городом, и все же, наперекор  этому  опьЯнению,  этой  радости,
смотрел  на  все трезвым умом пастуха, который в душе презирает
горожан. Ќо о том, что на самом-то деле он был  перворожденным,
что  сейчас  перед  ним  его  сводного  брата Ќалу, которого он
совсем уже не помнил, помазали и возвели в государи и это  Ќалу
чествовали,  а  на  самом-то  деле он, „аса, должен был ехать в
украшенной цветами колеснице, -- нет,  об  этом  он  не  думал.
Ћднако  молодой раджа очень ему не понравилсЯ, он показалсЯ ему
глупым, злым и вместе с тем изнеженным, невыносимо тщеславным в
своем раздутом самопоклонении, и он,  „аса,  не  прочь  был  бы
сыграть   шутку   с  этим  мальчишкой,  разыгрывавшим  из  себЯ
государЯ, да и проучить его было бы хорошо, но такого случаЯ не
представилось, и „аса скоро забыл об этом, --  уж  очень  много
было   тут  на  что  посмотреть,  что  стоило  послушать,  чему
посмеЯтьсЯ и порадоватьсЯ. ѓорожанки оказались очень красивыми,
дерзкими были их взглЯды, и походка, и речь; все три пастуха  в
тог  день  понаслушались  такого, что еще долго звенело у них в
ушах. Џравда, женщины заговаривали с ними насмешливо,  --  ведь
горожанин  относитсЯ  к  пастуху,  как  и  тот  к горожанину, с
презреньем, -- но все же красивые и сильные, выросшие на молоке
и сыре, почти весь год живущие под открытым небом, юноши  очень
понравились горожанкам.
     ‘  праздника „аса вернулсЯ уже не юношей, а мужчиной, стал
бегать  за  девушками,  и  не  раз  ему  приходилось   кулаками
отстаивать  свои  права перед другими. Ќе много прошло времени,
как они перекочевали на новое место, где были обширные  луга  и
много озер, заросших тростником и бамбуком. ‡десь „аса встретил
девушку,  звали  ее  Џравати,  и  воспылал к красавице безумной
любовью. Ћна была дочерью арендатора, и „аса так сильно полюбил
ее, что все позабыл и забросил, лишь бы добитьсЯ  ее  любви.  Ђ
когда  некоторое  времЯ спустЯ пастухи погнали стадо дальше, он
не внЯл их предостережениЯм и советам, а простившись сними,  да
и  со  всей пастушеской жизнью, котораЯ ему до этого нравилась,
осел на земле и достиг своего: Џравати отдали ему  в  жены.  Ћн
убирал  просо и рис с полей своего тестЯ, помогал на мельнице и
в лесу, построил  своей  жене  бамбуковую  хижину,  обмазал  ее
глиной  и держал Џравати взаперти. Љакой необоримой должна быть
сила, что  заставлЯет  молодого  человека  отказатьсЯ  от  всех
прежних  радостей, товарищей и привычек, изменить жизнь и взЯть
на себЯ незавидную роль  зЯтЯ  среди  чужих  ему  людей!  ‘толь
велика   была   красота  Џравати,  столь  велико  искусительное
обещание радостей любви, излучаемое ее  лицом,  ее  телом,  что
„аса  ослеп  длЯ  всего другого и, весь отдавшись этой женщине,
впрЯмь узнал в ее объЯтиЯх великое счастье. ђассказывают, будто
некоторые боги и свЯтые, околдованные прельстительной женщиной,
забывали обо всем, слившись с нею, и не выпускали ее  из  своих
объЯтий   дни,  месЯцы  и  годы,  всецело  предавшись  упоению,
отрешившись от всего. ‚от такой-то желал себе свою судьбу „аса,
такой -- свою любовь. Ќо ему было суждено другое, и счастье его
длилось недолго. Ћно длилось не больше года, да и этот  год  не
весь  был  наполнен  одним  только  счастьем  --  и длЯ другого
оставалось времЯ: длЯ докучливых притЯзаний тестЯ, длЯ придирок
шурьев, длЯ причуд молодой жены. Ќо всЯкий раз, как  он  был  с
ней  на  ложе,  все  это забывалось и обращалось в ничто -- так
притЯгивала его ее  колдовскаЯ  улыбка,  так  сладко  было  ему
ласкать  ее  гибкие  члены, так расцветал всеми своими цветами,
манЯ прохладой и ароматом, сад вожделениЯ у ее молодого тела.
     ‘частье „асы не длилось и года, как в тех местах  возникло
беспокойство  и  тревога. џвились верховые гонцы и возвестили о
прибытии молодого раджи, а за гонцами прибыли сам раджа Ќала, с
конЯми, охотниками и  всем  обозом,  чтобы  поохотитьсЯ  в  тех
местах;  слуги  разбили палатки, кони ржали, рога трубили. „аса
работал в поле, потом на мельнице, всЯчески  избегаЯ  встреч  с
охотниками  и  людьми  раджи.  Љак-то  вернувшись в хижину и не
застав в ней жены, которой он в эти дни строго-настрого наказал
не выходить,  он  почувствовал  укол  в  сердце  и  понЯл,  что
приближаетсЯ  беда.  Ћн  тут  же  поспешил к тестю, но и там не
нашел Џравати, никто ее  не  видел.  ‘ердце  „асы  сжалось  еще
мучительней.  Ћн  обошел  огород,  полЯ,  -- день, затем другой
только и делал, что бегал между своей хижиной  и  домом  тестЯ,
подкарауливал   на   пашне,   спускалсЯ  в  колодезь,  молилсЯ,
выкрикивал ее имЯ, уговаривал, проклинал, выискивал  ее  следы.
Ќаконец  самый младший из шурьев, мальчишка еще, рассказал ему,
что Џравати -- у раджи, она живет у него в палатке,  ее  видели
скачущей на его коне. ‡ахватив с собой пращу, оставшуюсЯ у него
еще  с тех пор, когда он был пастухом, „аса отправилсЯ к лагерю
Ќалы и стал выжидать. Љак  только  он  замечал,  что  кнЯжескаЯ
палатка  никем  не  охранЯлась,  будь  то  днем  или  ночью, он
подкрадывалсЯ к ней, но всЯкий раз показывалась  стража,  и  он
вынужден  был  отступать. ‘прЯтавшись в ветвЯх большого дерева,
он следил за палаткой и однажды  увидел  раджу,  лицо  которого
было  ему  знакомо  и  ненавистно  еще  с  большого праздника в
городе; раджа вскочил на конЯ  и  ускакал,  а  когда  он  через
несколько  часов  вернулсЯ,  спрыгнул  на землю и откинул полог
палатки, „аса успел заметить молодую женщину,  приветствовавшую
вернувшегосЯ.  “знав  в  этой  женщине свою жену, Џравати, „аса
чуть было не упал с дерева. ’еперь-то он  удостоверилсЯ,  и  на
сердце  его легла еще большаЯ тЯжесть. € если счастье его любви
с Џравати было велико, то не менее велико, если не больше, были
теперь  горе,  бешенство,   чувство   утраты   и   оскорблениЯ,
нахлынувшие   на   него.   ’ак  оно  и  бывает,  когда  человек
сосредоточивает всю свою любовь на чем-нибудь одном, а  утратит
это  одно  --  все  у  него  рушитсЯ,  и остаетсЯ он один среди
развалин.
     –елый день и целую ночь бродил „аса средь окрестных лесов,
и стоило ему остановитьсЯ и передохнуть, как великое  горе  его
сердца  гнало его, замученного, вперед: он не мог не двигатьсЯ,
он должен был куда-то бежать, хоть на край света, хоть прочь из
этой жизни, ибо она утратила длЯ него свою  прелесть  и  всЯкую
цену.  €  все  же  он  никуда  не  убежал,  а  кружил  и кружил
поблизости от места, где его  застигло  горе,  --  около  своей
хижины,  мельницы, пашни и кнЯжеской палатки. ‚ конце концов он
вновь спрЯталсЯ в  листву  дерева,  высившегосЯ  над  палаткой,
сидел  и  подстерегал,  исполненный  жажды  и  горечи, подобный
голодному хищнику, притаившемусЯ в засаде, покуда не настал тот
миг, ради которого они копил все  свои  силы:  раджа  вышел  из
палатки.  Ќеслышно  „аса соскользнул на землю, разогнал пращу и
камнем попал прЯмо в лоб  ненавистного:  Ќала  упал  и  осталсЯ
лежать  недвижимым.  Љругом  --  никого, бурю сладостной мести,
бушевавшую в груди „асы, на миг  сменила  страннаЯ  и  пугающаЯ
глубокаЯ тишина. € прежде чем около убитого засуетились слуги и
поднЯлсЯ  шум,  „аса  кустами  выбралсЯ  из  лагерЯ и скрылсЯ в
зарослЯх бамбука, росшего в низине.
     ‚ то времЯ, когда он спускалсЯ с дерева, когда,  словно  в
опьЯнении,  размахивал  пращой,  посылаЯ смерть, он чувствовал,
будто он расстаетсЯ и со своей жизнью, будто это последние силы
уходЯт от него, будто вместе с камнем, несущим смерть, он и сам
летит  в  пропасть,  и  он  был  согласен  погибнуть,  лишь  бы
ненавистный  враг  хоть  на миг погиб бы раньше его. Џо теперь,
когда вслед за деЯнием столь неожиданно  наступил  миг  тишины,
жажда  жизни,  о которой он до этого и не подозревал, увела его
от краЯ разверстой пропасти, а всеми  его  членами,  всеми  его
помыслами  овладел  некий  первичный  инстинкт, заставивший его
ускользнуть в лес, в бамбуковую рощу, приказавший  пуститьсЯ  в
бегство,  стать  невидимым.  €  только  уже  скрывшись, избежав
первой опасности,  он  осознал,  что  произошло.  €  когда  он,
измученный,  задыхающийсЯ,  припал  к  земле,  опьЯнение  стало
рассеиватьсЯ, уступив место трезвой мысли, и  он  прежде  всего
почувствовал  разочарование  и  отвращение:  как  же  сам-то он
осталсЯ   жив?   Ќо   стоило   дыханию   его   успокоитьсЯ    и
головокружению,  вызванному  чрезмерной  усталостью, исчезнуть,
как это противное и  расслаблЯющее  чувство  сменилось  упрЯмой
жаждой  жизни,  и  вновь  к  нему  вернулась  дикаЯ  радость от
содеЯнного.
     ‚скоре неподалеку  от  него  поднЯлась  тревога,  начались
поиски,  погонЯ  за  убийцей,  и  длились они весь день; его не
нашли  только  потому,  что   он   пролежал   все   времЯ,   не
шелохнувшись,  в  зарослЯх,  а  искавшие  не  были  расположены
рыскать  в  самой  глубине  чащи,  боЯсь  тигра.  „аса   заснул
ненадолго,  затем  снова лежал, весь обратившись в слух, пополз
дальше, опЯть дал себе роздых, а на третий день уже  перебралсЯ
через грЯду холмов и без устали продолжал свое бегство в горы.
     ЃездомнаЯ  жизнь  заставила  „асу  побывать в самых разных
краЯх, она ожесточила его, сделала  равнодушней,  но  и  умней,
умиротворенней,  и  все  же  ночами  ему  снилась  Џравати, его
минувшее счастье с ней или то, что он  так  называл;  часто  он
видел  во  сне свое бегство и погоню -- страшные тЯгостные сны.
Ќапример, такой: он бежит через  лес,  за  ним  погонЯ,  слышна
барабаннаЯ  дробь, трубЯт трубы, а он, пробираЯсь через чащу по
кочкам, через колючие заросли,  по  рушащимсЯ  мосткам,  что-то
несет, какую-то поклажу, что-то спеленатое, укрытое, неведомое,
о  чем  только  и  знает,  что оно очень дорого ему и ни в коем
случае не должно  попасть  в  чужие  руки,  нечто  бесценное  и
хрупкое,  какое-то  сокровище,  быть  может, ворованную добычу,
завернутую в плат, в Яркую ткань с красными и голубыми узорами,
такими же, как на праздничном  платье  Џравати,  --  и  с  этой
поклажей,   сокровищем   или  добычей,  он  бежит,  подвергаЯсь
опасности,  мучимый  страхами,  прокрадываетсЯ  под   нависшими
ветвЯми   и   скалами,   мимо   шипЯщих   змей,   а   то  и  на
головокружительной высоте по шатким мосткам через бурные  реки,
полные  крокодилов,  и  под  конец,  затравленный и измученный,
останавливаетсЯ, теребит тесемки  узлов,  развЯзывает  один  за
другим,  разворачивает  ткань, и сокровище, которое он достает,
оказываетсЯ собственной головой.
     Ћн жил в бесконечных странствиЯх, скрываЯсь, не  то  чтобы
по-настоЯщему  убегаЯ  от  людей,  но избегаЯ их. € вот однажды
странствиЯ привели его в зеленый холмистый  край,  показавшийсЯ
ему   таким   прекрасным  и  радостным,  как  будто  все  здесь
приветствовало его, словно старого  знакомого:  он  узнавал  то
поле в долине, где колыхались цветущие травы, то тучные луга --
все  напоминало  ему веселое и невинное времЯ, когда он не знал
любви и ревности, злобы и мести. ќто был тот край, где когда-то
с товарищами он пас коров: лучшее времЯ его юности  глЯдело  на
него   из   далеких   глубин   невозвратного.  ‘ладкой  печалью
отозвалось  сердце  „асы  на   приветствовавшие   его   голоса:
ласкового  ветерка,  шелестевшего  в  серебристой  листве  ивы,
быстрого ручьЯ, напевавшего такую задорную и  веселую  походную
песню,  на  звонкие  голоса  птиц  и басовитое жужжание золотых
шмелей. ‚се здесь звучало  прибежищем,  родиной,  и  длЯ  него,
привыкшего  к  бродЯчей  жизни  пастухов,  еще  ни один край не
казалсЯ таким родным.
     ‘опровождаемый этими голосами, звучавшими  уже  у  него  в
душе,   влекомый   ими,   с   чувствами,  похожими  на  чувства
возвратившегосЯ на родину, бродил он по землЯм этой приветливой
страны, впервые за многие страшные месЯцы не как чужой, не  как
гонимый,  осужденный на смерть беглец, а с открытым сердцем, ни
о чем не думаЯ, ничего не желаЯ, весь отдавшись  тихой  радости
настоЯщего,  впитываЯ  все, что окружало его сейчас, с глубоким
чувством благодарности и некоторого удивлениЯ перед этим новым,
непривычным, впервые и с восхищением пережитым состоЯнием души,
перед  этой  открытостью  без  желаний,  этой  веселостью   без
страстей,  перед  этой  радостной  и  благодарной готовностью к
созерцанию. ‘ зеленых  лугов  его  повлекло  в  лес,  под  сень
деревьев,  в  забрызганный  солнечными  пЯтнами сумрак; чувство
возвращениЯ на  родину  там  еще  усилилось  и  повело  его  по
тропинкам,  которые ноги его, казалось, сами находили, покамест
он, пробравшись через заросли папоротнику этот  маленький  лес,
росший  в  большом  лесу  не увидел шалаш, а перед ним сидЯщего
недвижимо  йога  --  того  самого,  за  которым   он   когда-то
подсматривал и которому носил молоко.
     „аса  стоЯл, сложно пробуждаЯсь от сна. ‡десь все было как
прежде, здесь времЯ не шло, здесь никто не убивал и не страдал;
здесь жизнь и времЯ застыли, подобно  кристаллу,  в  незыблемом
покое. Ћн смотрел на старика, и в его сердце возвращались те же
восхищение,  любовь  и  томление, какие он ощутил здесь, увидев
его в первый раз. Ћн смотрел на шалаш и думал,  что  до  начала
больших  дождей  его  следовало  бы немного поправить. ‡атем он
отважилсЯ осторожными шагами приблизитьсЯ  к  шалашу,  вошел  в
него,  оглЯделсЯ и увидел, что в нем почти ничего не было: ложе
из листвы, высушеннаЯ тыква с водой и пустаЯ плетенаЯ  котомка.
Ћн  взЯл  котомку,  вышел  и  принЯлсЯ искать в лесу что-нибудь
съестное, нашел несколько плодов и  сладких  корней,  вернулсЯ,
взЯл  тыкву и принес свежей воды. ‚от он и сделал то, что здесь
надо было сделать. Ђ как мало нужно человеку, чтобы жить!  „аса
сел  на  землю  и скоро погрузилсЯ в мечты. Ћн был доволен этим
молчаливым, мечтательным покоем в лесу: он был доволен  голосом
в  его  душе, который привел его сюда, где он еще юношей ощутил
нечто похожее на мир, счастье и родину.
     ’ак  он  и  осталсЯ  у  молчаливого.  ЊенЯл  подстилку  из
листьев,  собирал в лесу плоды и кореньЯ, потом поправил старый
палаш и неподалеку начал строить новый, уже длЯ себЯ. Љазалось,
старик терпит его, однако заметил ли он его вообще, понЯть было
никак нельзЯ. ‚ставаЯ после самопогружениЯ, йог уходил в  шалаш
и ложилсЯ спать, либо принимал немного пищи, или гулЯл по лесу.
„аса   жил   подле   досточтимого,  как  слуга  подле  великого
господина, вернее  даже,  как  домашнее  животное,  прирученнаЯ
птица  или  мангуста  живет  подле  людей, почти незамечаемаЯ и
приносЯщаЯ какую-то пользу. „асе, который был в бегах  и  долго
жил,  таЯсь, с нечистой совестью, неуверенный в завтрашнем дне,
ежеминутно ожидаЯ погоню, эта спокойнаЯ жизнь,  легкий  труд  и
соседство  человека, казалось бы, не замечавшего его, некоторое
времЯ были благодетельны: он спал, не  видЯ  страшных  снов,  а
выпадали  дни, когда он ни разу и не вспоминал о случившемсЯ. Ћ
будущем он не думал, а если и  возникали  у  него  желаниЯ  или
тоска  по  чему-нибудь,  так  это  о том, чтобы остатьсЯ здесь,
чтобы йог посвЯтил его в тайны отшельнической жизни, чтобы он и
сам  стал  одним  из  йогов,  приобщалсЯ  бы  к  их  горделивой
невозмутимости.  Ћн  стал подражать позе досточтимого, пыталсЯ,
скрестив ноги, как он, сидеть неподвижно, как и  он,  созерцать
неведомый   мир,   смотреть  за  грани  действительности  и  не
воспринимать того, что находитсЯ в  непосредственной  близости.
Џри   этом  он  быстро  уставал,  затекали  ноги,  ныла  едина,
досаждали комары или вдруг начинала зудеть кожа, это заставлЯло
его ерзать, чесатьсЯ и в конце концов  вставать.  Ќо  бывало  Я
так, что он чувствовал нечто другое, похожее на опустошение, на
необычайную  легкость,  и словно парил, как парЯт во сне: стоит
только чуть-чуть оттолкнутьсЯ от земли, и ты уже летишь,  будто
пушок. ‚ такие мгновениЯ его осенЯло предчувствие того, как это
будет,  когда он вое времЯ станет так парить, когда тело Я душа
скинут свою тЯжесть и  будут  возноситьсЯ  в  дыханий  большой,
чистой  и  солнечной  жизни,  возвысившись  и  растворившись  в
потустороннем, безвременном и  непреходЯщем.  Ћднако  мгновениЯ
эти  так  и  оставались  мгновениЯми  и  предчувствиЯ -- только
предчувствиЯми. ђазочарованные вновь возвращаЯсь в свою обычную
жизнь, он думал о том, как хо