нему,  хотЯ  бы  против  этого  восстали тысЯчи бронзовых баб  с
Яблоками!"


        ‚€ѓ€‹€џ —…’‚…ђ’Ђџ

   ЊеланхолиЯ студента Ђнсельма. - €зумрудное зеркало. - Љак архивариус
     ‹индгорст улетел коршуном и студент Ђнсельм никого не встретил.

   ‘прошу  Я  тебЯ  самого,  благосклонный  читатель, не бывали ли в твоей
жизни  часы,  дни  и даже целые недели, когда все твои обыкновенные дела и
занЯтиЯ  возбуждали в тебе мучительное неудовольствие, когда все то, что в
другое  времЯ представлЯлось важным и значительным твоему чувству и мысли,
вдруг  начинало  казатьсЯ  пошлым и ничтожным? ’ы не знаешь тогда сам, что
делать  и куда обратитьсЯ; твою грудь волнует темное чувство, что где-то и
когда-то  должно  быть исполнено какое-то высокое, за круг всЯкого земного
наслаждениЯ  переходЯщее  желание, которое дух, словно робкое, в строгости
воспитанное  дитЯ,  не  решаетсЯ  высказать,  и в этом томлении по чему-то
неведомому,  что,  как  благоухающаЯ  греза,  всюду  носитсЯ  за  тобою  в
прозрачных,  от  пристального  взора  расплывающихсЯ  образах,  -  в  этом
томлении  ты  становишьсЯ  нем и глух ко всему, что тебЯ здесь окружает. ‘
туманным  взором,  как  безнадежно влюбленный, бродишь ты кругом, и все, о
чем на разные лады хлопочут люди в своей пестрой толкотне, не возбуждает в
тебе ни скорби, ни радости, как будто ты уже не принадлежишь к этому миру.
…сли ты когда-нибудь чувствовал себЯ так, благосклонный читатель, то ты по
собственному  опыту  знаешь  то  состоЯние,  в  котором  находилсЯ студент
Ђнсельм. ‚ообще Я весьма желаю, благосклонный читатель, чтобы мне и сейчас
уже  удалось  совершенно  живо представить твоим глазам студента Ђнсельма.
€бо, в самом деле, за те ночные бдениЯ, во времЯ которых Я записываю его в
высшей  степени  странную  историю,  мне придетсЯ еще рассказать так много
чудесного,   так   много   такого,  что,  подобно  ЯвившемусЯ  привидению,
отодвигает  повседневную  жизнь  обыкновенных людей в некую туманную даль,
что Я боюсь, как бы ты не перестал под конец верить и в студента Ђнсельма,
и   в   архивариуса   ‹индгорста   и   не  возымел  бы  даже  каких-нибудь
несправедливых  сомнений  относительно конректора Џаульмана и регистратора
ѓеербранда,  несмотрЯ  на то что уж эти-то два почтенных мужа и доселе еще
обитают  в  „рездене.  Џопробуй,  благосклонный  читатель, в том волшебном
царстве, полном удивительных чудес, вызывающих могучими ударами величайшее
блаженство  и  величайший  ужас,  где  строгаЯ  богинЯ  приподнимает  свое
покрывало,  'так  что  мы  думаем  видеть лицо ее, но часто улыбка сиЯет в
строгом   взоре,   и   она   насмешливо  дразнит  нас  всЯкими  волшебными
превращениЯми и играет с нами, как мать забавлЯетсЯ с любимыми детьми, - в
этом  царстве,  которое дух часто открывает нам, по крайней мере во сне, -
попробуй, говорю Я, благосклонный читатель, узнать там давно знакомые лица
и  образы, окружающие тебЯ в обыкновенной или, как говоритсЯ, повседневной
жизни,  и  ты поверишь, что это чудесное царство гораздо ближе к тебе, чем
ты думаешь, чего именно Я и желаю от всего сердца и ради чего, собственно,
Я  и  рассказываю тебе эту странную историю о студенте Ђнсельме. €так, как
сказано,  студент  Ђнсельм  впал  после вечера, когда он видел архивариуса
‹индгорста, в мечтательную апатию, делавшую его нечувствительным ко всЯким
внешним  прикосновениЯм  обыкновенной  жизни. Ћн чувствовал, как в глубине
его  существа  шевелилось  что-то неведомое и причинЯло ему ту блаженную и
томительную  скорбь,  котораЯ обещает человеку другое, высшее бытие. ‹учше
всего  ему  было,  когда  он  мог  один бродить по лугам и рощам и, как бы
оторвавшись  ото  всего,  что приковывало его к жалкой жизни, мог находить
самого   себЯ  в  созерцании  тех  образов,  которые  поднимались  из  его
внутренней глубины. € вот однажды случилось, что он, возвращаЯсь с далекой
прогулки,  проходил  мимо того замечательного бузинного куста, под которым
он,  как  бы  под  действием  неких  чар,  видел  так  много чудесного: он
почувствовал  удивительное  влечение к зеленому родному местечку на траве;
но едва он на него сел, как все, что он тогда созерцал в небесном восторге
и  что как бы чуждою силою было вытеснено из его души, снова представилось
ему  в  живейших красках, будто он это вторично видел. „аже еще Яснее, чем
тогда,   стало   длЯ   него,   что  прелестные  синие  глазки  принадлежат
золотисто-зеленой  змейке, извивавшейсЯ в середине бузинного дерева, и что
в изгибах ее стройного тела должны были сверкать все те чудные хрустальные
звуки, которые наполнЯли его блаженством и восторгом. € так же, как тогда,
в  день  вознесениЯ,  обнЯл  он  бузинное дерево и стал кричать внутрь его
ветвей:  "Ђх!  еще  раз  только мелькни, и взвейсЯ, и закачайсЯ на ветвЯх,
дорогаЯ зеленаЯ змейка, чтобы Я мог увидеть тебЯ... …ще раз только взглЯни
на  менЯ  своими  прелестными  глазками!..  Ђх!  Я люблю тебЯ и погибну от
печали  и  скорби, если ты не вернешьсЯ!" Ќо все было тихо и глухо, и, как
тогда,  совершенно невнЯтно шумела бузина своими ветвЯми и листами. Ћднако
студенту  Ђнсельму казалось, что он теперь знает, что шевелитсЯ и движетсЯ
внутри  его,  что  так  разрывает его грудь болью и бесконечным томлением.
"ќто  то,  -  сказал  он самому себе, - что Я тебЯ всецело, всей душой, до
смерти люблю, чуднаЯ золотаЯ змейка; что Я не могу без тебЯ жить и погибну
в  безнадежном  страдании,  если  Я не увижу тебЯ снова и не буду обладать
тобою как возлюбленною моего сердца... Ќо Я знаю, ты будешь моЯ, - и тогда
исполнитсЯ  все,  что  обещали  мне  дивные сны из другого, высшего мира".
€так,  студент  Ђнсельм  каждый вечер, когда солнце рассыпало по верхушкам
деревьев  свои  золотые  искры,  ходил под бузину и взывал из глубины души
самым  жалостным  голосом  к ветвЯм и листьЯм и звал дорогую возлюбленную,
золотисто-зеленую  змейку.  Ћднажды,  когда он, по обыкновению, предавалсЯ
этому занЯтию, вдруг перед ним ЯвилсЯ длинный, худой человек, завернутый в
широкий  светлосерый  плащ,  и,  сверкаЯ на него своими большими огненными
глазами, закричал:
   - ѓей,  гей!  —то это там такое хныкает и визжит?  ќй!  эй!  да это тот
самый господин Ђнсельм, что хочет списывать мои манускрипты!
   ‘тудент  Ђнсельм  немало испугалсЯ этого могучего голоса, потому что он
узнал  в  нем  тот самый голос, который тогда, в день вознесениЯ, неведомо
откуда  закричал:  "ќй,  эй!  что  там  за шум, что там за толки?" - и так
далее. Ћт изумлениЯ и испуга он не мог произнести ни слова.
   - Ќу,  что же с вами такое,  господин Ђнсельм?  -  продолжал архивариус
‹индгорст (человек в светло-сером плаще был не кто иной). - —его вы хотите
от  бузинного дерева и  почему вы  не приходите ко мне,  чтобы начать вашу
работу?
   €  действительно,  студент  Ђнсельм не  мог  еще  принудить себЯ  снова
посетить архивариуса в  его доме,  несмотрЯ на свое мужественное решение в
тот вечер в кофейне.  Ќо в это мгновение,  когда его прекрасные грозы были
нарушены,  и  притом тем же самым враждебным голосом,  который уже и тогда
похитил у него возлюбленную,  им овладело какое-то отчаЯние, и он неистово
разразилсЯ:
   - ‘читайте менЯ  хоть за  сумасшедшего,  господин архивариус,  мне  это
совершенно все равно,  но  здесь,  на этом дереве,  Я  видел в  вознесение
золотисто-зеленую змейку,  -  ах!  вечную возлюбленную моей  души,  и  она
говорила  со  мною  чудными  кристальными звуками;  но  вы,  вы,  господин
архивариус, закричали и загремели так ужасно над водою.
   - Ќеужели,  мой  милейший?  -  прервал его архивариус ‹индгорст,  нюхаЯ
табак с совершенно особенной улыбкой.
   ‘тудент Ђнсельм почувствовал,  как его сердце облегчилось,  едва только
ему удалось заговорить о том удивительном приключении, и ему казалось, что
он совершенно справедливо обвинЯл архивариуса, как будто это действительно
он откуда-то гремел в тот вечер. Ћн собралсЯ с духом и сказал:
   - Ќу,  так Я расскажу вам все роковое происшествие того вечера, а затем
вы  можете говорить,  делать и  думать обо  мне  все что угодно.  -  €  он
рассказал все удивительные событиЯ, начинаЯ с той несчастной минуты, когда
он толкнул Яблочную корзину,  и до исчезновениЯ в воде трех золотых змеек,
и как его потом все считали пьЯным или сумасшедшим.  - ‚се это, - заключил
студент Ђнсельм,  -  Я  действительно видел,  и  глубоко в  моей груди еще
раздаютсЯ Ясные  отзвуки  милых  голосов,  которые говорили со  мною;  это
отнюдь не был сон,  и,  пока Я не умру от любви и желаниЯ, Я буду верить в
золотисто-зеленых змеек,  хотЯ  Я  по  вашей  усмешке,  почтенный господин
архивариус,   Ясно  вижу,   что  вы  именно  этих  змеек  считаете  только
произведением моего чересчур разгорЯченного воображениЯ.
   -   Ќисколько,  -  возразил  архивариус  с  величайшим  спокойствием  и
хладнокровием,  -  золотисто-зеленые змейки, которых вы, господин Ђнсельм,
видели  в кусте бузины, были мои три дочери, и теперь совершенно Ясно, что
вы  порЯдком-таки влюбились в синие глаза младшей, ‘ерпентины. џ, впрочем,
знал  это еще тогда, в вознесенье, и так как мне дома за работой надоел их
звон  и  шум,  то Я крикнул шалуньЯм, что пора возвращатьсЯ домой, так как
солнце уже зашло и они довольно напелись и напились лучей.
   ‘тудент Ђнсельм принЯл это  так,  как будто ему только сказали в  Ясных
словах то,  что  он  уже  давно сам  чувствовал",  и,  хотЯ ему  тотчас же
показалось,  что  бузинный куст,  стена и  лужайка и  все  предметы кругом
начали слегка вертетьсЯ,  тем не менее он собралсЯ с силами и хотел что-то
сказать,  но  архивариус не  дал  ему говорить:  быстро снЯв с  левой руки
перчатку  и  поднесЯ  к  глазам  студента  перстень с  драгоценным камнем,
сверкавшим удивительными искрами и огнЯми, он сказал:
   - ‘мотрите сюда,  дорогой господин Ђнсельм, и то, что вы увидите, может
доставить вам удовольствие.
   ‘тудент Ђнсельм посмотрел, и - о, чудо! - из драгоценного камнЯ, как из
горЯщего  фокуса,  выходили во  все  стороны  лучи,  которые,  соединЯЯсь,
составлЯли блестЯщее  хрустальное зеркало,  а  в  этом  зеркале,  всЯчески
извиваЯсь, то убегаЯ друг от друга, то опЯть сплетаЯсь вместе, танцевали и
прыгали  три  золотисто-зеленые  змейки.  €  когда  гибкие,  тысЯчами искр
сверкающие  тела  касались  друг  друга,   тогда  звучали  дивные  аккорды
хрустальных колокольчиков и среднЯЯ змейка протЯгивала с тоскою и желанием
свою головку и  синие глаза говорили:  "‡наешь ли ты менЯ?  ‚еришь ли ты в
менЯ, Ђнсельм? ’олько в вере есть любовь - можешь ли ты любить?"
   - Ћ  ‘ерпентина,  ‘ерпентина!  -  закричал студент  Ђнсельм в  безумном
восторге;  но  архивариус  ‹индгорст  быстро  дунул  на  зеркало,  лучи  с
электрическим треском опЯть  вошли в  фокус,  и  на  руке  сверкнул только
маленький изумруд, на который архивариус натЯнул перчатку.
   - ‚идели ли вы золотых змеек,  господин Ђнсельм?  -  спросил архивариус
‹индгорст.
   - Ѓоже мой! да, - отвечал тот, - и дорогую, милую ‘ерпентину.
   -  ’ише,  - продолжал архивариус, - на нынешний день довольно. ‚прочем,
если  вы решитесь у менЯ работать, вам достаточно часто можно будет видеть
моих  дочерей,  или,  лучше  сказать,  Я  буду доставлЯть вам это истинное
удовольствие,  если  вы  будете  хорошо  исполнЯть  свою  работу,  то есть
списывать  с  величайшей точностью и чистотою каждый знак. Ќо вы совсем не
приходите  ко  мне,  хотЯ  регистратор ѓеербранд уверЯл, что вы непременно
Явитесь, и Я напрасно прождал несколько дней.
   Љак  только архивариус произнес имЯ  ѓеербранда,  студент Ђнсельм опЯть
почувствовал,  что он действительно студент Ђнсельм,  а человек, перед ним
стоЯщий,  -  архивариус ‹индгорст.  ђавнодушный тон,  которым говорил этот
последний,  в  резком  контрасте с  теми  чудесными ЯвлениЯми,  которые он
вызывал как настоЯщий некромант,  представлЯл собою нечто ужасное, что еще
усиливалось пронзительным взглЯдом  глаз,  сверкавших из  глубоких  впадин
худого  морщинистого  лица  как  будто  из  футлЯра,   и  нашего  студента
неудержимо охватило то  же чувство жути,  которое уже прежде овладело им в
кофейне,  когда архивариус рассказывал так много удивительного.  ‘  трудом
пришел он в себЯ, и когда архивариус еще раз спросил:
   - Ќу,  так почему же  вы  не  пришли ко  мне?  -  то  он  принудил себЯ
рассказать все, что случилось с ним у дверей.
   - ‹юбезный господин Ђнсельм, - сказал архивариус, когда студент окончил
свой  рассказ,  -  любезный  господин  Ђнсельм, Я очень хорошо знаю бабу с
Яблоками,  о которой вы изволите говорить; эта фатальнаЯ тварь проделывает
со  мною  всЯкие  штуки, и, если она сделалась бронзовою, чтобы в качестве
дверного  молотка  отпугивать  от  менЯ приЯтные мне визиты, - это в самом
деле   очень   скверно,   и  этого  нельзЯ  терпеть.  Ќе  угодно  ли  вам,
почтеннейший,  когда вы придете завтра в двенадцать часов и опЯть заметите
что-нибудь  вроде  оскаливаниЯ зубов и скрежетаниЯ, не угодно ли вам будет
брызнуть  ей  в  нос  немножко  вот  этой  жидкости, и тогда все будет как
следует. Ђ теперь - adieu, любезный господин Ђнсельм. џ хожу немного скоро
и  потому  не  приглашаю  вас вернутьсЯ в город вместе со мной. Adieu, 'до
свиданиЯ,  завтра в двенадцать часов. - Ђрхивариус отдал студенту Ђнсельму
маленький  пузырек  с золотисто-желтою жидкостью и пошел так быстро, что в
наступившем  между  тем  глубоком  сумраке казалось, что он более слетает,
нежели  сходит  в  долину.  Ћн  был  уже  вблизи  Љозельского  сада, когда
поднЯвшийсЯ  ветер раздвинул полы его широкого плаща, взвившиесЯ в воздух,
так  что  студенту  Ђнсельму,  глЯдевшему  с изумлением вслед архивариусу,
представилось,  будто большаЯ птица раскрывает крыльЯ длЯ быстрого полета.
‚  то  времЯ как студент Ђнсельм вперЯл таким образом свои взоры в сумрак,
вдруг поднЯлсЯ высоко на воздух с каркающим криком содой коршун, и Ђнсельм
теперь  Ясно  увидел,  что большаЯ колеблющаЯсЯ фигура, которую он все еще
принимал  за  удалЯвшегосЯ архивариуса, была именно этим коршуном, хотЯ он
никак  не мог понЯть, куда же это разом исчез архивариус. "Ќо, может быть,
он  и  сам  собственною  особою  и  улетел  в  виде коршуна, этот господин
архивариус ‹индгорст, - сказал себе студент Ђнсельм, - потому что Я теперь
хорошо  вижу  и  чувствую,  что  все  эти  непонЯтные  образы  из далекого
волшебного   мира,   которые   Я   прежде  встречал  только  в  особенных,
удивительных  сновидениЯх, перешли теперь в мою дневную бодрствующую жизнь
и  играют  мною.  Ќо  будь  что  будет!  ’ы  живешь и горишь в моей груди,
прелестнаЯ,   милаЯ  ‘ерпентина!  ’олько  ты  можешь  утишить  бесконечное
томление,  разрывающее  мое  сердце.  Ђх!  когда  Я  увижу твои прелестные
глазки, милаЯ, милаЯ ‘ерпентина?.." ’ак громко взывал студент Ђнсельм.
   - ‚от  скверное,  нехристианское имЯ,  -  проворчал около  него  глухим
голосом какой-то возвращающийсЯ с прогулки господин.
   ‘тудент Ђнсельм вовремЯ вспомнил, где он находитсЯ, и поспешил быстрыми
шагами домой, думаЯ про себЯ: "‚от несчастье-то будет, если мне встретитсЯ
теперь  конректор  Џаульман  или  регистратор  ѓеербранд!"  Ќо  с  ним  не
встретилсЯ ни тот, ни другой.


        ‚€ѓ€‹€џ Џџ’Ђџ

ѓоспожа надворнаЯ советница Ђнсельм. - Cicero, De officiis[*]. Њартышки и
         прочаЯ сволочь. - ‘тараЯ ‹иза. - Ћсеннее равноденствие.

   - ‘ Ђнсельмом ничего не поделаешь,  -  сказал конректор Џаульман, - все
мои добрые наставлениЯ, все мои увещаниЯ остаютсЯ бесплодными; он ничем не
хочет  занЯтьсЯ,  хотЯ  у  него  самые лучшие познаниЯ в  науках,  которые
все-таки составлЯют основание всего.
   [* –ицерон, Ћ долге (лат.).]
   Ќо регистратор ѓеербранд возразил, лукаво и таинственно улыбаЯсь:
   - „айте вы  только Ђнсельму место и  времЯ,  любезнейший конректор!  Ћн
субъект курьезный,  но  из  него  многое может  выйти,  и  когда Я  говорю
"многое", то это значит - коллежский асессор или даже надворный советник.
   - Ќадворный?  -  начал было конректор в  величайшем удивлении,  и слово
застрЯло у него в горло.
   - ’ише,  тише,  -  продолжал регистратор ѓеербранд, - Я знаю, что знаю!
“же  два  днЯ,  как  он  сидит  у  архивариуса ‹индгорста и  списывает,  и
архивариус сказал  мне  вчера  вечером в  кофейне:  "‚ы  рекомендовали мне
славного человека,  почтеннейший!  €з него будет толк".  €  если вы теперь
сообразите,  какие у архивариуса свЯзи,  -  те! те! - об этом мы поговорим
через годик!  -  ‘  этими словами регистратор вышел из  комнаты с  прежнею
хитрою улыбкою,  оставлЯЯ онемевшего от удивлениЯ и любопытства конректора
неподвижно сидЯщим на своем стуле.
   Ќо  на  ‚еронику этот  разговор произвел совершенно особое впечатление.
"ђазве Я не знала всегда, - думала она. - что господин Ђнсельм очень умный
и  милый молодой человек,  из которого выйдет еще что-нибудь значительное?
’олько бы мне знать, действительно ли он расположен ко мне! Ќо разве в тот
вечер,  когда мы катались по ќльбе, он не пожал мне два раза руку? € разве
во  времЯ дуэта он не смотрел на менЯ таким совершенно особенным взглЯдом,
проникавшим до сердца?  „а,  да,  он действительно любит менЯ,  и  Я..." -
‚ероника предалась вполне,  по обыкновению молодых девиц, сладким грезам о
светлом будущем. Ћна была госпожой надворной советницей, жила в прекрасной
квартире на  ‡амковой улице,  или  на  Ќовом рынке,  или на  Њорицштрассе,
шлЯпка новейшего фасона,  новаЯ турецкаЯ шаль шли к  ней превосходно,  она
завтракала в  элегантном неглиже  у  окна,  отдаваЯ необходимые приказаниЯ
кухарке:  "’олько,  пожалуйста,  не  испортите этого  блюда,  это  любимое
кушанье  господина  надворного  советника!"   Њимоидущие  франты  украдкой
поглЯдывают кверху,  и  она  Явственно слышит:  "—то это  за  божественнаЯ
женщина,  надворнаЯ советница,  и  как удивительно к ней идет ее маленький
чепчик!"  ’айнаЯ советница €грек  присылает лакеЯ спросить,  не  угодно ли
будет  сегоднЯ  госпоже  надворной советнице поехать на  ‹инковы купальни?
"ЉланЯйтесь и благодарите, Я очень сожалею, но Я уже приглашена на вечер к
президентше ’е-цет". ’ут возвращаетсЯ надворный советник Ђнсельм, вышедший
еще с утра по делам;  он одет по последней моде. "Ѓа! вот уж и двенадцать.
часов!  -  восклицает он, заводЯ золотые часы с репетицией и целуЯ молодую
жену. - Љак поживаешь, милаЯ женушка, знаешь, что у менЯ длЯ тебЯ есть", -
продолжает он,  лукаво  вынимаЯ  из  кармана  пару  великолепных новейшего
фасона сережек, которые он и вдевает ей в уши вместо прежних.
   - Ђх,  миленькие,  чудесные сережки!  - вскрикивает ‚ероника совершенно
громко  и,  бросив  работу,  вскакивает  со  стула,  чтобы  в  самом  деле
посмотреть в зеркале эти сережки.
   - —то же это такое наконец будет?  - сказал конректор Џаульман, как раз
углубившийсЯ в чтение Cicero, De officiis и чуть не уронивший книгу. - € у
тебЯ такие же припадки, как у Ђнсельма?
   Ќо тут вошел в комнату сам Ђнсельм, который, против своего обыкновениЯ,
не показывалсЯ перед тем несколько дней, и ‚ероника с изумлением и страхом
заметила,  что  все  его существо как-то изменилось. ‘ не свойственной ему
определенностью  заговорил он о новом направлении своей жизни, которое ему
стало  Ясным,  о  возвышенных  идеЯх,  которые  ему  открылись  и  которые
недоступны  длЯ  многих.  Љонректор  Џаульман, вспомнив таинственные слова
регистратора  ѓеербранда,  был  еще  более  поражен  и едва мог выговорить
слово,  как  студент  Ђнсельм,  упомЯнув  о  спешной  работе у архивариуса
‹индгорста и поцеловав с изЯщной ловкостью руку ‚ероники, уже спустилсЯ по
лестнице  и  исчез.  "ќто  был  уже  надворный  советник,  -  пробормотала
‚ероника,  -  и  он  поцеловал  мне руку, не поскользнувшись при этом и не
наступив мне на ногу, как бывало прежде. Љак нежно он на менЯ посмотрел! ‚
самом  деле,  он  любит  менЯ".  ‚ероника снова предалась своим мечтам; но
посреди   приЯтных  сцен  из  будущей  домашней  жизни  госпожи  надворной
советницы теперь словно поЯвилсЯ какой-то враждебный образ, который злобно
смеЯлсЯ  и  говорил:  "‚се  это  глупости и пошлости и к тому же неправда,
потому что Ђнсельм никогда не будет надворным советником и твоим мужем; да
он  и  не  любит  тебЯ,  хотЯ у тебЯ голубые глаза, стройный стан и нежнаЯ
рука".  ’ут как будто ледЯной поток прошел в груди ‚ероники, уничтожил всю
ту приЯтность, с которой она воображала себЯ в кружевном чепчике и изЯщных
серьгах. Ћна чуть было не заплакала и громко проговорила:
   - Ђх,  это правда,  он  менЯ не любит,  и  Я  никогда не буду надворной
советницей!
   - ђоманические  бредни,   романические  бредни!  -  закричал  конректор
Џаульман, взЯл шлЯпу и палку и сердито вышел вон.
   "ќтого еще недоставало", - вздохнула ‚ероника, и ей стало очень досадно
на  двенадцатилетнюю  сестру,   котораЯ  безучастно,   сидЯ  за  пЯльцами,
продолжала свою работу. Њежду тем было уже почти три часа, - как раз времЯ
убирать комнату и готовить кофе,  потому что барышни Ћстерс обещали прийти
к своей подруге.  Ќо из-за каждого шкафчика,  который ‚ероника отодвигала,
из-за нотных тетрадей, которые она брала с фортепьЯно, из-за каждой чашки,
из-за  кофейника,  который она вынимала из шкафа,  отовсюду выскакивал тот
образ,  словно какаЯ-нибудь ведьма, и насмешливо хихикал и щелкал тонкими,
как у  паука,  пальцами и  кричал:  "Ќе будет он твоим мужем!  Ќе будет он
твоим  мужем!"  €  потом,  когда она  все  бросила и  убежала на  середину
комнаты, выглЯнуло оно из-за печки, огромное, с длинным носом, и заворчало
и задребезжало: "Ќе будет он твоим мужем!"
   - Ќеужто ты ничего ни слышишь,  ничего не видишь, сестра? - воскликнула
‚ероника, котораЯ от страха и трепета не могла уж ни до чего дотронутьсЯ.
   ”ренцхен встала  совершенно серьезно и  спокойно из-за  своих  пЯлец  и
сказала:
   - —то это с тобою сегоднЯ, сестра? ’ы все бросаешь, все у тебЯ стучит и
звенит, нужно тебе помочь.
   Ќо  тут  со  смехом вошли веселые девушки-гостьи,  и  в  это  мгновение
‚еронике вдруг стало Ясно, что печку она принимала за человеческую фигуру,
а  скрип  плохо  притворенной заслонки  -  за  враждебные  слова.  Ћднако,
охваченнаЯ паническим страхом,  она не  могла оправитьсЯ так скоро,  чтобы
приЯтельницы не заметили ее необычайного напрЯжениЯ,  которое выдавало уже
ее  бледное и  расстроенное лицо.  Љогда  они,  быстро прервав те  веселые
новости,  которые собирались рассказать,  стали допрашивать свою  подругу,
что  с  нею  случилось,  она  должна была признатьсЯ,  что  перед тем  она
предалась совсем особенным мыслЯм и что вдруг, среди бела днЯ, ею овладела
боЯзнь  привидений,  вообще  ей  не  свойственнаЯ.  €  тут  она  так  живо
рассказала о  том,  как изо всех углов комнаты ее дразнил и  издевалсЯ над
нею маленький серый человечек, что барышни Ћстерс начали пугливо озиратьсЯ
но сторонам,  и  вскоре им стало жутко и  как-то не по себе.  ‚  это времЯ
вошла ”ренцхен с  дымЯщимсЯ кофе,  и все три девушки,  быстро опомнившись,
стали смеЯтьсЯ сами над своей глупостью. Ђнжелика - так называлась старшаЯ
Ћстерс -  была помолвлена с одним офицером, который находилсЯ в армии и от
которого так  долго не  было известий,  что трудно было сомневатьсЯ в  его
смерти или, по крайней мере, в том, что он тЯжело ранен. ќто повергло ее в
глубокое огорчение;  но сегоднЯ она была неудержимо весела,  чему ‚ероника
немало удивилась и откровенно ей это высказала.
   - ЊилаЯ моЯ,  -  сказала Ђнжелика,  -  ужели ты думаешь,  что Я не ношу
всегда  моего  ‚иктора  в  моем  сердце,  в  моих  чувствах и  мыслЯх?  Ќо
поэтому-то Я так и весела,  -  ах, боже мой! - так счастлива, так блаженна
всею душою! ‚едь мой ‚иктор здоров, и Я его скоро опЯть увижу ротмистром и
с орденами, которые он заслужил своей безграничной храбростью. ‘ильнаЯ, но
вовсе не опаснаЯ рана в правую руку от сабли неприЯтельского гусара мешает
ему  писать,  да  и  постоЯннаЯ перемена места,  -  так  как он  не  хочет
оставлЯть  своего  полка,  -  делает  длЯ  него  невозможным дать  о  себе
известие;  но сегоднЯ вечером он получает отпуск длЯ излечениЯ.  ‡автра он
уезжает  сюда  и,   садЯсь  в  экипаж,   узнает  о  своем  производстве  в
ротмистры...
   - Ќо,  милаЯ Ђнжелика,  -  прервала ее  ‚ероника,  -  как же ты это все
теперь уже знаешь?
   -  Ќе  смейсЯ  надо мною, мой друг, - продолжала Ђнжелика, - да ты и не
будешь  смеЯтьсЯ,  а  то,  пожалуй,  тебе  в  наказание  как  раз выглЯнет
маленький  серый  человечек оттуда, из-за зеркала. Љак бы то ни было, но Я
никак  не  могу  отделатьсЯ от веры во что-то таинственное, потому что это
таинственное часто видимым и, можно сказать, осЯзательным образом вступало
в  мою  жизнь.  ‚ особенности мне вовсе не представлЯетсЯ таким чудесным и
невероЯтным,  как  это кажетсЯ многим другим, что могут существовать люди,
обладающие  особым даром ЯсновидениЯ, который они умеют вызывать в себе им
известными  верными  способами.  ‡десь  у  нас  есть одна старуха, котораЯ
обладает  этим  даром  в  высшей  степени.  Ћна  не гадает, как другие, по
картам,  по  расплавленному  свинцу  или кофейной гуще, но после известных
приготовлений, в которых принимает участие заинтересованное лицо, в гладко
полированном  металлическом  зеркале  поЯвлЯетсЯ удивительнаЯ смесь разных
фигур  и  образов,  которые старуха объЯснЯет и в которых черпает ответ на
вопрос. џ была у нее вчера вечером и получила эти известиЯ о моем ‚икторе,
и Я ни на минуту не сомневаюсь, что все это правда.
   ђассказ  Ђнжелики  заронил  в   душу  ‚ероники  искру,   котораЯ  скоро
разгорелась в  желание расспросить старуху об Ђнсельме и о своих надеждах.
Ћна  узнала,  что старуху зовут фрау ђауэрин,  что она живет в  отдаленной
улице  у  Ћзерных ворот,  бывает  наверное дома  по  вторникам,  средам  и
пЯтницам от  семи часов вечера и  всю ночь до солнечного восхода и  любит,
чтоб приходили одни,  без  свидетелей.  Ѓыла как  раз  среда,  и  ‚ероника
решилась,  под предлогом проводить своих гостей, пойти к старухе, что ей и
удалось.  Џростившись у ќльбского моста с приЯтельницами,  жившими в Ќовом
городе,  она поспешила к  Ћзерным воротам и скоро очутилась в указанной ей
пустынной узкой улице,  а  в  конце ее увидала маленький красный домик,  в
котором,  по  описанию,  должна была  жить  фрау  ђауэрин.  Ћна  не  могла
отделатьсЯ  от   какого-то  жуткого  чувства,   от  какого-то  внутреннего
содроганиЯ,   когда   остановилась  перед  дверью  этого  дома.   Ќаконец,
собравшись с духом,  несмотрЯ на внутреннее сопротивление,  она дернула за
звонок, после чего дверь отворилась, и через темные сени пробралась ощупью
к лестнице, котораЯ вела в верхний этаж, как описывала Ђнжелика.
   - Ќе живет ли здесь фрау ђауэрин?  -  крикнула она в  пустоту,  так как
никто  не  показывалсЯ;  вместо  ответа  раздалось продолжительное звонкое
мЯуканье,  и  большой  черный  кот,  выгибаЯ  спину  и  волнообразно вертЯ
хвостом,   с  важностью  прошел  перед  нею  к  комнатной  двери,  котораЯ
отворилась вслед за вторым мЯуканьем.
   -  Ђх,  дочка,  да  ты  уже  здесь!  €ди  сюда,  сюда! - так восклицала
поЯвившаЯсЯ  на  пороге  фигура,  вид  которой  приковал ‚еронику к земле.
„линнаЯ,  худаЯ, в черные лохмотьЯ закутаннаЯ женщина! Љогда она говорила,
ее  выдающийсЯ  острый  подбородок  трЯссЯ,  беззубый рот, осененный сухим
Ястребиным  носом, осклаблЯлсЯ в улыбку и светЯщиесЯ кошачьи глаза бросали
искры  сквозь  большие  очки.  €з-под  пестрого,  обернутого вокруг головы
платка  выглЯдывали  черные щетинистые волосы и - чтобы сделать это гадкое
лицо  вполне отвратительным - два больших ожога перерезывали левую щеку до
самого  носа.  “  ‚ероники  захватило  дыхание, и крик, который должен был
вырватьсЯ  из  сдавленной груди, перешел в глубокий вздох, когда костлЯваЯ
рука  старухи  схватила  ее  и  ввела  в  комнату.  ‡десь  все двигалось и
возилось,  визжало, пищало, мЯукало и гоготало. ‘таруха ударила кулаком по
столу и закричала:
   - ’ише вы,  сволочь!  - € мартышки с визгом полезли на высокий балдахин
кровати,  и морские свинки побежали за печку, а ворон вспорхнул на круглое
зеркало;  только черный кот,  как  будто  окрик  старухи его  нисколько не
касалсЯ,  спокойно продолжал сидеть  на  большом  кресле,  на  которое  он
вскочил,  как только вошел.  Љогда все утихло, ‚ероника ободрилась, ей уже
не было так жутко,  как там,  в сенЯх, и даже сама женщина не казалась уже
ей  такою  ужасной.  ’еперь  только она  оглЯдела комнату.  Ћтвратительные
чучела каких-то животных свешивались с потолка,  на полу валЯлась какаЯ-то
необыкновеннаЯ посуда, а в камине горел скудный голубоватый огонь, изредка
вспыхивавший  желтыми  искрами;  когда  он  вспыхивал,  сверху  раздавалсЯ
какой-то шум,  и  противные летучие мыши,  будто с  искаженными смеющимисЯ
человеческими лицами,  носились туда  и  сюда;  иногда пламЯ поднималось и
лизало закоптелую стену,  и тогда раздавались резкие, пронзительные вопли,
так что ‚еронику снова охватил томительный страх.
   - ‘ вашего позволениЯ,  барышнЯ, - сказала старуха, ухмылЯЯсь, схватила
большое помело и, окунув его в медный котел, брызнула в камин.
   Ћгонь потух,  и в комнате стало совершенно темно,  как от густого дыма;
но скоро старуха, вышедшаЯ в другую каморку, вернулась с зажженною свечой,
и  ‚ероника уже  не  увидала ни  зверей,  ни  странной утвари -  это  была
обыкновеннаЯ бедно убраннаЯ комната. ‘таруха подошла к ней ближе и сказала
гнусавым голосом:
   - џ уж знаю, дочка, чего ты от менЯ хочешь; ну что ж, ты узнаешь, выйти
ли  тебе  замуж  за  Ђнсельма,  когда он сделаетсЯ надворным советником. -
‚ероника  онемела  от изумлениЯ и испуга, но старуха продолжала: - ‚едь ты
уж  мне  все рассказала дома у папаши, когда перед тобой стоЯл кофейник, -
ведь  Я  была  кофейником, разве ты менЯ не узнала? ‘лушай, дочка! Ћставь,
оставь  Ђнсельма, это скверный человек, он потоптал моих деток, моих милых
деток   -  краснощекие  Яблочки,  которые,  когда  люди  их  купЯт,  опЯть
перекатываютсЯ  из  их  мешков  в мою корзину. Ћн свЯзалсЯ со стариком; он
третьего  днЯ  облил  мне  лицо проклЯтым ауринигментом, так что Я чуть не
ослепла;  посмотри, еще видны следы от ожога. Ѓрось его, брось! Ћн тебЯ но
любит,  ведь  он  любит  золотисто-зеленую  змею;  он никогда не сделаетсЯ
надворным советником, он поступил на службу к саламандрам и хочет женитьсЯ
на зеленой змее. Ѓрось его, брось!
   ‚ероника,  котораЯ, собственно, обладала твердым и стойким характером и
умела скоро преодолевать девичий страх,  отступила на шаг назад и  сказала
серьезным решительным тоном:
   - ‘таруха! Я слышала о вашей способности видеть будущее и потому хотела
-  может  быть, с лишним любопытством и опрометчиво - узнать от вас, будет
ли  когда-нибудь моим господин Ђнсельм, которого Я люблю и уважаю. …сли же
вы  хотите,  вместо  того чтобы исполнить мое желание, дразнить менЯ вашей
бессмысленной  болтовней,  то  вы поступаете нехорошо, потому что Я от вас
хотела  только  того, что, как Я знаю, от вас получили другие. ’ак как вы,
по-видимому,  знаете  мои  сокровеннейшие  мысли, то вам, пожалуй, было бы
легко  открыть  мне  многое,  что менЯ тревожит и мучит, но, судЯ по вашим
глупым  клеветам  на  доброго  Ђнсельма,  мне  от вас больше ждать нечего.
„оброй ночи!
   ‚ероника хотела уйти,  но старуха, плача и вопЯ, бросилась перед нею на
колени и, удерживаЯ девушку за платье, воскликнула:
   - ‚ероника,  дитЯ мое,  разве ты  не  узнаешь старую ‹изу,  котораЯ так
часто носила тебЯ на руках, холила и ласкала?
   ‚ероника  едва верила глазам, потому что она в самом деле узнала свою -
правда,  очень  изменившуюсЯ  от  старости  и  особенно от ожогов - бывшую
нЯньку,  котораЯ  много  уж  лет  тому  назад  исчезла  из дома конректора
Џаульмана.  ‘таруха  теперь  выглЯдела  уже  совсем  иначе; вместо гадкого
пестрого  платка  на  ней был почтенный чепец, а вместо черных лохмотьев -
платье с крупными цветами, какое она обыкновенно носила прежде. Ћна встала
с пола и, обнЯв ‚еронику, продолжала:
   -  ‚се,  что  Я  тебе  сказала,  могло  показатьсЯ тебе безумным, но, к
несчастью,  все  это правда. Ђнсельм сделал мне много зла, но против своей
воли;  он  попал  в руки архивариуса ‹индгорста, и тот хочет женить его на
своей  дочери.  Ђрхивариус  - мой величайший враг, и Я могла бы рассказать
тебе  про  него  многое,  но  ты бы не понЯла, или же это было бы длЯ тебЯ
слишком страшно. Ћн ведун, но ведь и Я ведуньЯ - в этом все дело! џ теперь
вижу,  что  ты очень любишь Ђнсельма, и Я буду помогать тебе всеми силами,
чтобы  ты  была вполне счастлива и добрым порЯдком вступила в брак, как ты
этого желаешь.
   - Ќо скажи мне, ради бога, ‹иза!.. - воскликнула ‚ероника.
   - ’ише,  дитЯ,  тише!  -  прервала со старуха.  - џ знаю, что ты хочешь
сказать;  Я сделалась такою,  потому что должна была сделатьсЯ, Я не могла
иначе.  Ќу,  так вот - Я знаю средство, которое вылечит Ђнсельма от глупой
любви к  зеленой змее и приведет его как любезнейшего надворного советника
в твои объЯтиЯ; но ты сама должна мне помочь.
   - ‘кажи мне только прЯмо,  ‹иза, Я все сделаю, потому что Я очень люблю
Ђнсельма, - едва слышно пролепетала ‚ероника.
   - џ знаю,  -  продолжала старуха,  -  что ты смелое дитЯ,  -  напрасно,
бывало,  Я  стращала тебЯ букою,  ты только больше раскрывала глаза,  чтоб
видеть,  где бука;  ты ходила без свечки в самую далекую комнату и часто в
отцовском пудермантеле пугала соседских детей.  Ќу,  так если ты  в  самом
деле  хочешь посредством моего искусства преодолеть архивариуса ‹индгорста
и зеленую змею,  если ты в самом деле хочешь назвать Ђнсельма,  надворного
советника, своим мужем, так уходи тихонько из дому в будущее равноденствие
в  одиннадцать часов,  ночью,  и приходи ко мне;  Я тогда пойду с тобою на
перекресток,  здесь недалеко,  в  поле;  мы  приготовим что нужно,  и  все
чудесное,  что ты, может быть, увидишь, не повредит тебе. Ђ теперь, дочка,
покойной ночи, папа уж ждет за ужином.
   ‚ероника  поспешила  домой  в  твердом  намерении  не  пропустить  ночи
равноденствиЯ,  потому  что,  думала она: "‹иза права, Ђнсельм запуталсЯ в
таинственные  сети,  но Я освобожу его оттуда и назову его своим навсегда;
мой он ость и моим останетсЯ, надворный советник Ђнсельм".


        ‚€€ѓ€‹€џ …‘’Ђџ

 ‘ад архивариуса ‹индгорста с птицами-пересмешниками. - ‡олотой горшок. -
        Ђнглийский косой почерк. - ‘кверные клЯксы. - ЉнЯзь духов.

   "Ќо  может быть  и  то,  -  сказал самому себе студент Ђнсельм,  -  что
превосходнейший крепкий желудочный ликер,  которым Я с некоторою жадностью
насладилсЯ у  мосье Љонради,  создал все  эти  безумные фантазмы,  которые
мучили  менЯ  перед  дверью  архивариуса  ‹индгорста.  Џоэтому  Я  сегоднЯ
останусь  в   совершенной  трезвости  и   не   поддамсЯ  всем   дальнейшим
неприЯтностЯм,  с  которыми Я мог бы встретитьсЯ".  Љак и тогда,  в первое
свое  посещение архивариуса ‹индгорста,  он  забрал  все  свои  рисунки  и
каллиграфические образцы,  свою тушь,  свои хорошо очиненные перьЯ и хотел
уже выйти из  комнаты,  как вдруг ему бросилась в  глаза склЯнка с  желтою
жидкостью, которую он получил от архивариуса ‹индгорста. ’ут все пережитые
им  удивительные приключениЯ в  пламенных красках прошли по  его  душе,  и
несказанное чувство  блаженства  и  скорби  прорвалось  через  его  грудь.
Ќевольно воскликнул он  самым  жалостным голосом:  "Ђх,  не  иду  ли  Я  к
архивариусу затем лишь,  чтобы видеть тебЯ,  дорогаЯ, милаЯ ‘ерпентина!" ‚
это  мгновение  ему  представлЯлось,  что  любовь  ‘ерпентины  могла  быть
наградой за трудную и опасную работу, которую он должен предпринЯть, и что
эта  работа есть не  что иное,  как списывание ‹индгорстовых манускриптов.
—то ему уже при входе в  дом,  или даже до того,  могут встретитьсЯ всЯкие
чудеса,  как и прежде, в этом он был убежден. Ћн уже не думал о желудочном
ликере Љонради,  но поскорее всунул желтую склЯнку в свой жилетный карман,
чтобы  поступить  согласно  предписанию  архивариуса,  если  бы  бронзоваЯ
торговка опЯть вздумала скалить на него зубы.  € в самом деле, не поднЯлсЯ
ли  острый нос,  не  засверкали ли  кошачьи глаза из-за  дверного молотка,
когда он  хотел поднЯть его при ударе двенадцати часов?  €  вот,  не долго
думаЯ,  он брызнул жидкостью в фатальную рожу,  и она разом сгладилась,  и
сплющилась,  и превратилась в блестЯщий круглый молоток. „верь отворилась,
и  колокольчики приветливо зазвенели по  всему дому:  "„инь-динь -  входи;
динь-дон -  к  нам в  дом,  живо,  живо -  динь-динь".  Ћн бодро взошел по
прекрасной  широкой  лестнице,  наслаждаЯсь  запахом  редкостных  курений,
наполнЯвших весь дом.  ‚  нерешительности остановилсЯ он  на площадке,  не
знаЯ, в которую из многих красивых дверей ему нужно постучатьсЯ; тут вышел
архивариус ‹индгорст в широком шлафроке и воскликнул:
   - Ќу,  Я  очень рад,  господин Ђнсельм,  что вы наконец сдержали слово;
следуйте за мною, Я должен сейчас же провести вас в лабораторию. - ‘ этими
словами он  быстро прошел по длинной площадке и  отворил маленькую боковую
дверь, котораЯ вела в коридор.
   Ђнсельм  бодро шел за архивариусом; они прошли из коридора в залу, или,
скорее,  -  в  великолепную  оранжерею, потому что с обеих сторон до самой
крыши подымались редкие чудесные цветы и даже большие деревьЯ с листьЯми и
цветками удивительной формы. Њагический ослепительный свет распространЯлсЯ
повсюду, причем нельзЯ было заметить, откуда он шел, так как не видно было
ни  одного  окна.  Љогда студент Ђнсельм взглЯдывал в кусты и деревьЯ, ему
виделись  длинные  проходы,  тЯнувшиесЯ  куда-то вдаль. ‚ глубоком сумраке
густых  кипарисов  белелись  мраморные  бассейны,  из  которых поднимались
удивительные  фигуры,  брызгаЯ  хрустальными  лучами,  которые  с  плеском
ниспадали  в блестЯщие чашечки лилий; странные голоса шумели и шептались в
этом  удивительном  лесу,  и  повсюду струились чудные ароматы. Ђрхивариус
исчез,  и  Ђнсельм  увидел  перед  собою только исполинский куст пламенных
красных  лилий.  ЋпьЯненный  видом  и  сладкими ароматами этого волшебного
сада,   Ђнсельм   стоЯл  неподвижно,  как  заколдованный.  ‚друг  отовсюду
раздались  щебетанье  и  хохот,  и  тонкие  голоски  дразнили  и смеЯлись:
"ѓосподин  студент,  господин  студент, откуда это вы пришли? ‡ачем это вы
так прекрасно нарЯдились, господин Ђнсельм? €ли вы хотите с нами поболтать
о  том,  как  бабушка  раздавила  Яйцо задом, а юнкер сделал себе пЯтно на
праздничном  жилете?  ‡наете ли вы наизусть новую арию, которой вас научил
дЯдюшка  скворец,  господин  Ђнсельм? ‚ы таки довольно забавно выглЯдите в
стеклЯнном парике и в сапогах из почтовой бумаги!" ’ак кричало, хихикало и
дразнило  изо  всех  углов,  совсем близко от студента, который тут только
заметил,  что  всЯкие пестрые птицы летали кругом него и таким образом над
ним  издевались. ‚ это мгновение куст огненных лилий двинулсЯ к нему, и он
увидал,   что  это  был  архивариус  ‹индгорст,  который  своим  блестЯщим
желто-красным шлафроком ввел его в обман.
   - €звините, почтеннейший господин Ђнсельм, - сказал архивариус, - что Я
вас  задержал, но Я, проходЯ, хотел посмотреть на тот прекрасный кактус, у
которого  нынешнею  ночью должны распуститьсЯ цветы, - но как вам нравитсЯ
мой маленький зимний сад?
   - Ђх,  боже  мой,  выше  всЯкой  меры,  здесь  прекрасно,  высокочтимый
господин архивариус,  -  отвечал студент,  -  но пестрые птицы уж чересчур
смеютсЯ над моим ничтожеством!
   - —то тут за вранье? - сердито закричал архивариус в кусты.
   ’ут  выпорхнул большой  серый  попугай и,  севши  около  архивариуса на
миртовую ветку и  с необыкновенною серьезностью и важностью смотрЯ на него
через очки, сидевшие на кривом клюве, протрещал:
   - Ќе гневайтесь,  господин архивариус,  мои озорники опЯть расшалились,
но господин студент сам в этом виноват, потому что...
   - ’ише,  тише!  - прервал архивариус старика. - џ знаю негодЯев, но вам
бы  следовало держать их лучше в  дисциплине,  мой друг!  Џойдемте дальше,
господин Ђнсельм.
   …ще  через многие чудно убранные комнаты прошел архивариус,  и  студент
едва поспевал за  ним,  бросаЯ беглый взглЯд на блестЯщую,  странного вида
мебель и другие неведомые ему вещи,  которыми все было наполнено.  Ќаконец
они  вошли в  большую комнату,  где  архивариус остановилсЯ,  поднЯл взоры
вверх,  и  Ђнсельм имел времЯ насладитьсЯ чудным зрелищем,  которое ЯвлЯла
простаЯ   красота   этой   залы.    €з   лазурно-голубых   стен   выходили
золотисто-бронзовые стволы высоких пальм, которые сводили, как крышу, свои
колоссальные блестЯщие изумрудные листьЯ;  посредине комнаты  на  трех  из
темной бронзы вылитых египетских львах лежала порфироваЯ доска,  а  на ней
стоЯл простой золотой горшок, от которого Ђнсельм, лишь только его увидел,
не  мог  уже отвести глаза.  Љазалось,  что в  тысЯчах мерцающих отражений
зеркального золота играли всЯкие образы;  иногда он  видел  самого себЯ  с
стремительно простертыми руками -  ах!  около  куста бузины...  ‘ерпентина
извивалась туда и сюда и глЯдела на него прелестными глазами.  Ђнсельм был
вне себЯ от безумного восторга.
   -  ‘ерпентина,  ‘ерпентина!  -  закричал  он  громко;  тогда архивариус
‹индгорст быстро обернулсЯ и сказал:
   -  —то  вы говорите, любезный господин Ђнсельм? Њне кажетсЯ, вам угодно
звать  мою  дочь,  но  она  совсем  в  другой половине моего дома, в своей
комнате, и теперь у нее урок музыки. Џойдемте дальше.
   Ђнсельм почти бессознательно последовал за