мысль с непреодолимой силой
врываетсЯ в огненный круг; он перестает вращатьсЯ, и глухой рев замирает в
черной  бездне.  Ќатанаэль глЯдит  в  глаза  Љларе;  но  это  сама  смерть
приветливо взирает на него очами любимой.
   ‘очинЯЯ  это, Ќатанаэль был весьма рассудителен и спокоен, он оттачивал
и  улучшал  каждую строку, и так как он подчинил себЯ метрическим канонам,
то  не  успокоилсЯ  до  тех  пор, пока его стих не достиг полной чистоты и
благозвучиЯ.  Ќо  когда  труд  его пришел к концу и он прочитал свои стихи
вслух,  внезапный  страх и трепет объЯли его, и он вскричал в исступлении:
"—ей  это  ужасающий  голос?"  ‚скоре  ему  снова показалось, что это лишь
весьма  удачное  поэтическое  произведение,  и  он  решил,  что оно должно
воспламенить  хладную  душу  Љлары, хотЯ и не мог дать себе Ясного отчета,
длЯ  чего,  собственно,  надобно воспламенЯть ее и куда это заведет, ежели
начать томить ее ужасающими образами, которые предвещают ее любви страшную
и губительную участь.
   Ќатанаэль и  Љлара сидели однажды в маленьком садике подле дома;  Љлара
была  весела,  ибо  Ќатанаэль  целых  три  днЯ,  которые  он  употребил на
сочинение стихов,  не мучил ее своими снами и  предчувствиЯми.  Ќатанаэль,
как и  прежде,  с  большой живостью и радостью говорил о различных веселых
предметах, так что Љлара сказала:
   - Ќу,  вот,  наконец-то  ты опЯть совсем мой,  видишь,  как мы прогнали
этого мерзкого Љоппелиуса?
   Ќо  тут  Ќатанаэль вспомнил,  что в  кармане у  него стихи,  которые он
намеревалсЯ ей прочесть. Ћн тотчас вынул тетрадь и начал читать; Љлара, по
обыкновению  ожидаЯ   чего-нибудь  скучного,   с   терпеливой  покорностью
принЯлась за  вЯзанье.  Ќо  когда мрачные облака стали все  более и  более
сгущатьсЯ,  Љлара выронила из  рук чулок и  пристально посмотрела в  глаза
Ќатанаэлю. ’от безудержно продолжал читать, щеки его пылали от внутреннего
жара,  слезы лились из  глаз -  наконец он  кончил,  застонав от глубокого
изнеможениЯ,  взЯл руку Љлары и вздохнул,  словно в безутешном горе:  "Ђх!
Љлара!  Љлара!"  Љлара с нежностью прижала его к груди и сказала тихо,  но
твердо и серьезно:
   - Ќатанаэль,  возлюбленный мой Ќатанаэль,  брось эту вздорную, нелепую,
сумасбродную сказку в огонь.
   ’ут  Ќатанаэль вскочил и  с  запальчивостью,  оттолкнув от  себЯ Љлару,
вскричал:
   - ’ы бездушный, проклЯтый автомат!
   Ћн  убежал;  глубоко оскорбленнаЯ Љлара залилась горькими слезами. "Ђх,
он  никогда,  никогда  не  любил  менЯ,  он  не  понимает  менЯ!" - громко
восклицала  она,  рыдаЯ.  ‹отар  вошел  в  беседку;  Љлара была принуждена
рассказать  ему все случившеесЯ; он любил сестру свою всем сердцем, каждое
слово   ее   жалобы,   подобно  искре,  воспламенЯло  его  душу,  так  что
неудовольствие,  которое  он  давно  питал против мечтательного ЌатанаэлЯ,
перешло  в  бешеный  гнев. Ћн побежал за ним и стал жестоко укорЯть его за
безрассудный поступок, на что вспыльчивый Ќатанаэль отвечал ему с такою же
горЯчностью. ‡а "сумасбродного, безумного шута" было отплачено именем души
низкой,  жалкой, обыденной. Џоединок был неизбежен. Ћни порешили па другой
день  поутру  сойтись  за садом и переведатьсЯ друг с другом, по тамошнему
академическому  обычаю,  на  остро  отточенных коротких рапирах. Њрачные и
безмолвные,  бродили  они  вокруг; Љлара слышала их перепалку и приметила,
что  в  сумерки  фейхтмейстер принес рапиры. Ћна предугадывала, что должно
случитьсЯ.  Џрибыв  на  место  поединка,  Ќатанаэль  и  ‹отар все в том же
мрачном  молчании  скинули  верхнее платье и, сверкаЯ очами, с кровожадной
Яростью готовы были напасть друг на друга, как, отворив садовую калитку, к
ним бросилась Љлара. ђыдаЯ, она восклицала:
   - Ќеистовые,   бешеные  безумцы!  ‡аколите  менЯ,  прежде  чем  станете
сражатьсЯ!  Љак же мне жить на свете, когда возлюбленный убьет моего брата
или мой брат возлюбленного!
   ‹отар опустил оружие и  в безмолвии потупил глаза,  но в душе ЌатанаэлЯ
вместе со снедающей тоской возродилась прежнЯЯ любовь, какую он чувствовал
к   прелестной  Љларе  в   беспечальные  дни  своей  юности.   Ћн  выронил
смертоносное оружие и упал к ногам Љлары.
   - Џростишь ли ты менЯ когда-нибудь, моЯ Љлара, единственнаЯ любовь моЯ?
Џростишь ли ты менЯ, любезный брат мой ‹отар?
   ‹отар был тронут его глубокой горестью.  Џримиренные, все трое обнимали
друг друга и клЯлись вечно пребывать в непрестанной любви и верности.
   Ќатанаэлю   казалось,   что   с   него   свалилась  безмернаЯ  тЯжесть,
пригнетавшаЯ его к земле,  и,  что, восстав против темной силы, овладевшей
им,  он  спас все  свое существо,  которому грозило уничтожение.  …ще  три
блаженных днЯ провел он с  любимыми друзьЯми,  потом отправилсЯ в ѓ.,  где
полагал пробыть еще год, чтобы потом навсегда воротитьсЯ в родной город.
   Ћт матери ЌатанаэлЯ скрыли все,  что имело отношение к Љоппелиусу,  ибо
знали,  что она не  могла без содроганиЯ вспоминать о  человеке,  которого
она, как и Ќатанаэль, считала виновным в смерти своего мужа.


   Љаково  было  удивление ЌатанаэлЯ, когда, направлЯЯсь к своей квартире,
он  увидел,  что весь дом сгорел и на пожарище из-под груды мусора торчали
лишь голые обгорелые стены. ЌевзираЯ на то что огонь занЯлсЯ в лаборатории
аптекарЯ,  жившего  в  нижнем этаже, и дом стал выгорать снизу, отважные и
решительные  друзьЯ  ЌатанаэлЯ  успели  вовремЯ  проникнуть в его комнату,
находившуюсЯ   под  самой  крышей,  и  спасли  его  книги,  манускрипты  и
инструменты.  ‚се  в  полной сохранности было перенесено в другой дом, где
они  нанЯли  комнату  и  куда  Ќатанаэль  тотчас переселилсЯ. Ћн не придал
особого  значениЯ  тому,  что  жил  теперь  как  раз  напротив  профессора
‘паланцани,  и точно так же ему нисколько не показалось странным, когда он
заметил,  что  из его окна видна комната, где часто сиживала в одиночестве
ЋлимпиЯ,  так что он мог отчетливо различить ее фигуру, хотЯ черты лица ее
оставались  смутны  и  неЯсны.  Џравда, наконец и его удивило, что ЋлимпиЯ
целыми  часами  оставалась  все  в том же положении, в каком он ее однажды
увидел через стеклЯнную дверь; ничем не занимаЯсь, она сидела за маленьким
столиком,  неотступно  устремив  на него неподвижный взглЯд; он должен был
признатьсЯ,  что никогда еще не видывал такого прекрасного стана; меж тем,
хранЯ   в  сердце  облик  Љлары,  он  оставалсЯ  совершенно  равнодушен  к
одеревенелой   и  неподвижной  Ћлимпии  и  только  изредка  бросал  поверх
компендиума  рассеЯнный  взор  на эту прекрасную статую, и это было все. €
вот  однажды,  когда  он писал письмо Љларе, к нему тихо постучали; на его
приглашение  войти  дверь  отворилась  и  отвратительнаЯ голова Љоппелиуса
просунулась  вперед.  Ќатанаэль  содрогнулсЯ в сердце своем, но, вспомнив,
что  говорил  ему  ‘паланцани  о  своем землЯке Љопполе и что он сам свЯто
обещал возлюбленной относительно Џесочника Љоппелиуса, он устыдилсЯ своего
ребЯческого  страха  перед привидениЯми, с усилием поборол себЯ и сказал с
возможной кротостью и спокойствием:
   - џ не покупаю барометров, любезный, оставьте менЯ!
   Ќо тут Љоппола совсем вошел в комнату и, скривив огромный рот в мерзкую
улыбку,  сверкаЯ маленькими колючими глазками из-под длинных седых ресниц,
хриплым голосом сказал:
   - ќ, не барометр, не барометр! - есть хорЋши глаз - хорЋши глаз!
   Ќатанаэль вскричал в ужасе:
   - Ѓезумец, как можешь ты продавать глаза? ѓлаза! ѓлаза!
   Ќо в ту же минуту Љоппола отложил в сторону барометры и,  запустив руку
в обширный карман, вытащил оттуда лорнеты и очки и стал раскладывать их на
столе.
   - Ќу вот,  ну вот,  -  очки,  очки надевать на нос,  -  вот мой глаз, -
хорЋши глаз!
   €  он все вытаскивал и  вытаскивал очки,  так что скоро весь стол начал
странно блестеть и  мерцать.  ’ысЯчи глаз взирали на ЌатанаэлЯ,  судорожно
мигали и  таращились;  и  он уже сам не мог отвести взора от стола;  и все
больше  и  больше очков  выкладывал Љоппола;  и  все  страшней и  страшней
сверкали и  скакали эти пылающие очи,  и  кровавые их лучи ударЯли в грудь
ЌатанаэлЯ. ЋбъЯтый неизъЯснимым трепетом, он закричал:
   - Ћстановись, остановись, ужасный человек!
   Ћн  крепко  схватил  Љопполу  за  руку  в  ту минуту, когда тот полез в
карман, чтобы достать еще новые очки, невзираЯ на то что весь стол уже был
ими   завален.  ‘  противным  сиплым  смехом  Љоппола  тихо  высвободилсЯ,
приговариваЯ:
   -  Ђ,  - не длЯ вас, - но вот хорош стекло. - Ћн сгреб в кучу все очки,
попрЯтал  их  и  вынул  из  бокового кармана множество маленьких и больших
подзорных  трубок.  Љак  только  очки  были  убраны,  Ќатанаэль совершенно
успокоилсЯ  и,  вспомнив  о Љларе, понЯл, что ужасный сей призрак возник в
собственной  его  душе,  равно  как  и  то, что Љоппола - весьма почтенный
механик  и  оптик,  а  никак  не  проклЯтый двойник и выходец с того света
Љоппелиус.  ’акже  и  во  всех  инструментах,  которые Љоппола разложил на
столе, не было ничего особенного, по крайней мере столь призрачного, как в
очках,  и,  чтобы  все  загладить, Ќатанаэль решил в самом деле что-нибудь
купить  у  Љопполы.  €так,  он  взЯл  маленькую карманную подзорную трубку
весьма  искусной  работы  и, чтоб попробовать ее, посмотрел в окно. ‚о всю
жизнь  не  попадались  ему стекла, которые бы так верно, чисто и Явственно
приближали  предметы.  Ќевольно он поглЯдел в комнату ‘паланцани; ЋлимпиЯ,
по  обыкновению, сидела за маленьким столом, положив на него руки и сплетЯ
пальцы.  ’ут  только  узрел  Ќатанаэль  дивную красоту ее лица. Ћдни глаза
только казались ему странно неподвижными и мертвыми. Ќо чем пристальнее он
всматривалсЯ в подзорную трубку, тем более казалось ему, что глаза Ћлимпии
испускают  влажное  лунное  сиЯние. Љак будто в них только теперь зажглась
зрительнаЯ  сила;  все  живее  и живее становились ее взоры. Ќатанаэль как
завороженный  стоЯл  у  окна,  беспрестанно  созерцаЯ  небесно  прекрасную
Ћлимпию.  Џокашливание и пошаркивание, послышавшиесЯ подле него, пробудили
его  как  бы от глубокого сна. ‡а его спиной стоЯл Љоппола: "Tre zechini -
три  дуката". Ќатанаэль совершенно забыл про оптика; он поспешно заплатил,
сколько тот потребовал.
   - Ќу,  как, - хорош стекло? •орош стекло? - спросил с коварной усмешкой
Љоппола мерзким сиплым голосом.
   - „а, да, да! - досадливо отвечал Ќатанаэль.
   -  Adieu,  любезный.  -  Љоппола  удалилсЯ,  не  переставаЯ  бросать на
ЌатанаэлЯ странные косые взглЯды. Ќатанаэль слышал, как тот громко смеЯлсЯ
на  лестнице.  "Ќу  вот,  - решил он, - он смеетсЯ надо мною потому, что Я
слишком дорого заплатил за эту маленькую подзорную трубку - слишком дорого
заплатил!"  Љогда  он  прошептал эти слова, в комнате послышалсЯ леденЯщий
душу,  глубокий,  предсмертный  вздох;  дыхание  ЌатанаэлЯ  перехватило от
наполнившего  его  ужаса.  Ќо  это он сам так вздохнул, в чем он тотчас же
себЯ  уверил.  "Љлара,  -  сказал  он  наконец  самому себе, - справедливо
считает  менЯ  вздорным  духовидцем, однако ж не глупо ли, - ах, более чем
глупо,  - что нелепаЯ мысль, будто Я переплатил Љопполе за стекло, все еще
странно  тревожит  менЯ;  Я  не  вижу длЯ этого никакой причины". € вот он
присел  к  столу,  чтобы  окончить  письмо  Љларе,  но,  глЯнувши  в окно,
убедилсЯ,  что  ЋлимпиЯ все еще на прежнем месте, и в ту же минуту, словно
побуждаем  непреодолимою  силою,  он  вскочил,  схватил  подзорную  трубку
Љопполы  и  уже  не  мог  более  отвести  взора от прельстительного облика
Ћлимпии,  пока  его  друг  и названый брат ‡игмунд не пришел за ним, чтобы
идти  на  лекцию  профессора  ‘паланцани.  ‡анавеска,  скрывавшаЯ  роковую
комнату, была плотно задернута; ни в этот раз, ни в последующие два днЯ он
не  мог увидеть Ћлимпию ни здесь, ни в ее комнате, хотЯ почти не отрывалсЯ
от  окна  и беспрестанно смотрел в подзорную трубу Љопполы. Ќа третий день
занавесили даже окна. Џолон отчаЯниЯ, гонимый тоской и пламенным желанием,
он  побежал  за  город.  Ћбраз Ћлимпии витал перед ним в воздухе, выступаЯ
из-за  кустов,  и  большими светлыми глазами глЯдел на него из прозрачного
родника.  Ћблик  Љлары совершенно изгладилсЯ из его сердца; ни о чем более
не  думаЯ,  как  только  об  Ћлимпии,  он  стенал  громко  и  горестно: "Ћ
прекраснаЯ,  горнЯЯ  звезда  моей любви, неужто взошла ты длЯ того только,
чтоб тотчас опЯть исчезнуть и оставить менЯ во мраке безутешной ночи?"
   ‚озвращаЯсь домой,  Ќатанаэль  заметил  в  доме  профессора  ‘паланцани
шумное движение.  „вери  были  растворены настежь,  вносили всЯкую мебель;
рамы в  окнах первого этажа были выставлены,  хлопотливые служанки сновали
взад и вперед, подметали пол и смахивали пыль длинными волосЯными щетками.
‘толЯры и  обойщики оглашали дом стуком молотков.  Ќатанаэль в совершенном
изумлении остановилсЯ посреди  улицы;  тут  к  нему  подошел ‡игмунд и  со
смехом спросил:
   - Ќу, что скажешь о старике ‘паланцани?
   Ќатанаэль  ответил,  что  он  решительно  ничего  не может сказать, ибо
ничего не знает о профессоре, более того, не может надивитьсЯ, чего ради в
таком  тихом,  нелюдимом  доме поднЯлась такаЯ кутерьма и суматоха; тут он
узнал  от ‡игмунда, что ‘паланцани дает завтра большой праздник, концерт и
бал  и что приглашена половина университета. Џрошел слух, что ‘паланцани в
первый  раз  покажет свою дочь, которую он так долго и боЯзливо скрывал от
чужих взоров.
   Ќатанаэль  нашел  у  себЯ  пригласительный  билет и в назначенный час с
сильно   бьющимсЯ   сердцем  отправилсЯ  к  профессору,  когда  уже  стали
съезжатьсЯ   кареты   и   убранные  залы  засиЯли  огнЯми.  ‘обрание  было
многочисленно  и  блестЯще.  ЋлимпиЯ Явилась в богатом нарЯде, выбранном с
большим вкусом. ЌельзЯ было не восхититьсЯ прекрасными чертами ее лица, ее
станом.  …е несколько странно изогнутаЯ спина, ее талиЯ, тонкаЯ как у осы,
казалось,  происходили  от слишком сильной шнуровки. ‚ ее осанке и поступи
была  заметна  какаЯ-то  размеренность  и  жесткость, что многих неприЯтно
удивило;   это   приписывали  принужденности,  которую  она  испытывала  в
обществе.  Љонцерт  началсЯ.  ЋлимпиЯ  играла  на  фортепьЯно с величайшей
беглостью,  а  также  пропела  одну  бравурную  арию  чистым, почти резким
голосом,  похожим  на  хрустальный  колокольчик. Ќатанаэль был вне себЯ от
восторга; он стоЯл в самом последнем рЯду, и ослепительный блеск свечей не
дозволЯл  ему  хорошенько  рассмотреть  черты певицы. Џоэтому он незаметно
вынул  подзорную  трубку  Љопполы  и стал смотреть через нее на прекрасную
Ћлимпию.  Ђх,  тут  он  приметил,  с  какой тоской глЯдит она на него, как
всЯкий  звук  сперва  возникает в полном любви взоре, который воспламенЯет
его  душу.  €скуснейшие  рулады  казались  Ќатанаэлю  возносЯщимсЯ  к небу
ликованием  души, просветленной любовью, и, когда в конце каденции по залу
рассыпалась  долгаЯ  звонкаЯ  трель, словно пламенные руки внезапно обвили
его,  он  уже  не мог совладать с собою и в исступлении от восторга и боли
громко  вскрикнул:  "ЋлимпиЯ!"  ‚се  обернулись к нему, многие засмеЯлись.
‘оборный  органист  принЯл еще более мрачный вид и сказал только: "Ќу-ну!"
Љонцерт  окончилсЯ,  началсЯ бал. "’анцевать с нею! с нею!" ќто было целью
всех  помыслов,  всех  желаний  ЌатанаэлЯ;  но  как обрести в себе столько
дерзости,  чтобы  пригласить  ее,  царицу  бала?  Ќо  все  же! Љогда танцы
начались,  он,  сам не знаЯ как, очутилсЯ подле Ћлимпии, которую еще никто
не пригласил, и, едва будучи в силах пролепетать несколько невнЯтных слов,
взЯл  ее  за  руку.  Љак  лед  холодна  была рука Ћлимпии; он содрогнулсЯ,
почувствовав  ужасающий  холод  смерти; он пристально поглЯдел ей в очи, и
они  засветились  ему  любовью  и  желанием,  и  в  то  же  мгновение  ему
показалось,  что  в  жилах ее холодной руки началось биение пульса и в них
закипела  живаЯ  горЯчаЯ  кровь. € вот душа ЌатанаэлЯ еще сильнее зажглась
любовным  восторгом;  он охватил стан прекрасной Ћлимпии и умчалсЯ с нею в
танце.  „о  сих пор он полагал, что всегда танцует в такт, но своеобразнаЯ
ритмическаЯ  твердость, с какой танцевала ЋлимпиЯ, порЯдком сбивала его, и
он  скоро  заметил,  как  мало  держитсЯ  такта. Ћднако он не хотел больше
танцевать ни с какой другой женщиной и готов был тотчас убить всЯкого, кто
бы  ни  подошел  пригласить Ћлимпию. Ќо это случилось всего два раза, и, к
его  изумлению,  ЋлимпиЯ, когда начинались танцы, всЯкий раз оставалась на
месте,  и он не уставал все снова и снова ее приглашать. …сли бы Ќатанаэль
мог  видеть  что-либо, кроме прекрасной Ћлимпии, то неминуемо приключилась
бы  какаЯ-нибудь досаднаЯ ссора и перепалка, ибо, нет сомнениЯ, негромкий,
с  трудом  удерживаемый  смех,  возникавший  по углам среди молодых людей,
относилсЯ  к  прекрасной  Ћлимпии,  на  которую  они,  неизвестно по какой
причине,  все времЯ устремлЯли любопытные взоры. ђазгорЯченный танцами и в
изобилии  выпитым  вином,  Ќатанаэль  отбросил природную застенчивость. Ћн
сидел  подле  Ћлимпии  и,  не  отпускаЯ  ее  руки,  с  величайшим  пылом и
воодушевлением говорил о своей любви в выражениЯх, которых никто не мог бы
понЯть  -  ни он сам, ни ЋлимпиЯ. ‚прочем, она-то, быть может, и понимала,
ибо не сводила с него глаз и поминутно вздыхала: "Ђх-ах-ах!"
   ‚ ответ Ќатанаэль говорил:
   - Ћ  прекраснаЯ небеснаЯ дева!  ’ы  луч из  обетованного потустороннего
мира любви! ‚ кристальной глубине твоей души отражаетсЯ все мое бытие! - и
еще немало других подобных слов, на что ЋлимпиЯ все времЯ отвечала только:
"Ђх-ах!"  Џрофессор  ‘паланцани несколько  раз  проходил  мимо  счастливых
влюбленных и,  глЯдЯ на них, улыбалсЯ с каким-то странным удовлетворением.
Њеж тем Ќатанаэлю,  хотЯ он пребывал в совсем ином мире, вдруг показалось,
что в покоЯх профессора ‘паланцани стало темнее;  он оглЯделсЯ и, к своему
немалому испугу, увидел, что в пустом зале догорают и вот-вот погаснут две
последние свечи.  Њузыка и танцы давно прекратились. "ђазлука, разлука!" -
вскричал  он  в  смЯтении  и  отчаЯнии.  Ћн  поцеловал  руку  Ћлимпии,  он
наклонилсЯ к ее устам,  холодные как лед губы встретились с его пылающими!
€  вот он  почувствовал,  что ужас овладевает им,  как и  тогда,  когда он
коснулсЯ холодной руки Ћлимпии;  легенда о мертвой невесте внезапно пришла
ему на ум;  но ЋлимпиЯ крепко прижала его к  себе,  и,  казалось,  поцелуй
наполнил  живительным  теплом  ее  губы.   Џрофессор  ‘паланцани  медленно
прохаживалсЯ по  опустевшей зале;  шаги его  громко повторЯло эхо,  зыбкие
тени скользили по его фигуре, придаваЯ ему ужасающий призрачный вид.
   - ‹юбишь ли ты менЯ?  ‹юбишь ли ты,  менЯ,  ЋлимпиЯ? Ћдно только слово!
‹юбишь ли ты менЯ?  - шептал ей Ќатанаэль, но ЋлимпиЯ, поднимаЯсь с места,
только вздохнула: "Ђх-ах!"
   - Ћ прекраснаЯ благосклоннаЯ звезда моей любви,  - говорил Ќатанаэль, -
ты  взошла длЯ  менЯ и  будешь вечно сиЯть и  преображать светом своим мою
душу!
   - Ђх-ах!  -  отвечала ЋлимпиЯ,  удалЯЯсь.  Ќатанаэль пошел за ней;  они
очутились перед профессором.
   -  ‚ы  необыкновенно  живо  беседовали  с  моей  дочерью,  - сказал он,
улыбаЯсь,  -  что  ж,  любезный  господин  Ќатанаэль,  ежели  вы  находите
приЯтность  в конверсации с этой робкой девушкой, Я всегда буду рад видеть
вас у себЯ!
   Ќатанаэль ушел, уносЯ в сердце своем необъЯтное сиЯющее небо.
   ‚се следующие дни праздник ‘паланпани был предметом городских толков. €
хотЯ   профессор  употребил  все   усилиЯ,   чтобы  блеснуть  пышностью  и
великолепием,  однако  ж  сыскались  насмешники,  сумевшие  порассказать о
всЯких странностЯх и  нелепостЯх,  какие  были  замечены на  празднике,  и
особенно нападавшие на оцепенелую,  безгласную Ћлимпию,  которую, невзираЯ
на красивую наружность,  обвинЯли в совершенном тупоумии, по какой причине
‘паланцани и  скрывал ее  так  долго.  Ќатанаэль слушал эти  толки не  без
затаенного гнева, но он молчал; ибо, полагал он, стоит ли труда доказывать
этим буршам,  что их собственное тупоумие препЯтствует им познать глубокую
прекрасную душу Ћлимпии.
   - ‘делай милость, брат, - спросил его однажды ‡игмунд, - сделай милость
и скажи,  как это тебЯ угораздило втюритьсЯ в эту деревЯнную куклу,  в эту
восковую фигуру?
   Ќатанаэль едва не разгневалсЯ, но тотчас же одумалсЯ и ответил:
   -  ‘кажи  мне,  ‡игмунд,  как  от  твоей впечатлительной души, от твоих
ЯсновидЯщих   глаз,   всегда   отверстых   длЯ  всего  прекрасного,  могли
ускользнуть неземные прелести Ћлимпии? Ќо потому - да возблагодарим за это
судьбу! - ты не сделалсЯ моим соперником; ибо тогда один из нас должен был
упасть, истекаЯ кровью.
   ‡игмунд сразу  увидел,  как  далеко зашел его  друг,  искусно переменил
разговор и,  заметив,  что  в  любви  никогда нельзЯ  судить  о  предмете,
прибавил:
   - Ћднако достойно удивлениЯ,  что у  многих из  нас об Ћлимпии примерно
одно и то же суждение.  Ћна показалась нам -  не посетуй, брат! - какой-то
странно скованной и бездушной.  ’о правда,  стан ее соразмерен и правилен,
точно так же,  как и  лицо!  …е  можно было бы почесть красавицей когда бы
взор ее не был так безжизнен,  Я сказал бы даже,  лишен зрительной силы. ‚
ее  поступи какаЯ-то  удивительнаЯ размеренность,  каждое  движение словно
подчинено ходу колес заводного механизма.  ‚ ее игре,  в ее пении приметен
неприЯтно правильный,  бездушный такт поющей машины; то же можно сказать и
о  ее танце.  Ќам сделалось не по себе от присутствиЯ этой Ћлимпии,  и мы,
право,  не  хотели иметь с  нею дела,  нам все казалось,  будто она только
поступает  как   живое   существо,   но   тут   кроетсЯ  какое-то   особое
обстоЯтельство.
   Ќатанаэль не дал воли горькому чувству, охватившему его было после слов
‡игмунда, он поборол свою досаду и только сказал с большою серьезностью:
   - Њожет  статьсЯ,  что  вам,  холодным  прозаикам,  и  не  по  себе  от
присутствиЯ Ћлимпии. Ќо только душе поэта открывает себЯ сходнаЯ по натуре
организациЯ!  ’олько мне светЯт ее полные любви взоры,  пронизываЯ сиЯнием
все мои чувства и  помыслы,  только в  любви Ћлимпии обретаю Я себЯ вновь.
‚ам, может статьсЯ, не по нраву, что она не вдаетсЯ в пустую болтовню, как
иные поверхностные души.  Ћна не  многоречива,  это правда,  но  ее скупые
слова служат как бы подлинными иероглифами внутреннего мира,  исполненными
любви  и  высшего  постижениЯ  духовной  жизни  через  созерцание  вечного
потустороннего бытиЯ.  Ћднако ж  вы  глухи  ко  всему этому,  и  слова мои
напрасны.
   - „а  сохранит тебЯ  бог,  любезный брат!  -  сказал ‡игмунд с  большой
нежностью, почти скорбно, - но мне кажетсЯ, ты на дурном пути. Џоложись на
менЯ, когда все... - нет, Я ничего не могу больше сказать!..
   Ќатанаэль  вдруг  почувствовал,   что   холодный  прозаический  ‡игмунд
непритворно ему  предан,  и  с  большою сердечностью пожал  протЯнутую ему
руку.
   Ќатанаэль  совсем  позабыл,  что  на свете существует Љлара, которую он
когда-то любил; мать, ‹отар - все изгладилось из его памЯти, он жил только
длЯ  Ћлимпии и каждодневно проводил у нее несколько часов, разглагольствуЯ
о  своей  любви,  о  пробужденной  симпатии,  о  психическом избирательном
сродстве,  и  ЋлимпиЯ  слушала  его  с  неизменным благоволением. €з самых
дальних   углов   своего  письменного  стола  Ќатанаэль  выгреб  все,  что
когда-либо   насочинЯл.   ‘тихи,   фантазии,   видениЯ,  романы,  рассказы
умножались  день ото днЯ, и все это вперемешку со всевозможными сумбурными
сонетами,  стансами и канцонами он без устали целыми часами читал Ћлимпии.
Ќо зато у него еще никогда не бывало столь прилежной слушательницы. Ћна не
вЯзала  и  не  вышивала,  не  глЯдела в окно, не кормила птиц, не играла с
комнатной  собачонкой,  с  любимой  кошечкой,  не  вертела в руках обрывок
бумаги  или  еще  что-нибудь,  не  силилась скрыть зевоту тихим притворным
покашливанием  -  одним  словом,  целыми  часами,  не трогаЯсь с места, не
шелохнувшись,   глЯдела   она   в  очи  возлюбленному,  не  сводЯ  с  него
неподвижного  взора,  и  все  пламеннее, все живее и живее становилсЯ этот
взор.  ’олько когда Ќатанаэль наконец подымалсЯ с места и целовал ей руку,
а иногда и в губы, она вздыхала: "Ax-ax!" - и добавлЯла:
   - „оброй ночи, мой милый!
   - Ћ прекраснаЯ,  неизреченнаЯ душа! - восклицал Ќатанаэль, возвратись в
свою комнату, - только ты, только ты одна глубоко понимаешь менЯ!
   Ћн  трепетал  от  внутреннего  восторга,   когда  думал  о  том,  какое
удивительное созвучие их душ раскрывалось с каждым днем; ибо ему чудилось,
что ЋлимпиЯ почерпнула суждение о его творениЯх, о его поэтическом даре из
самой сокровенной глубины его души,  как если бы прозвучал его собственный
внутренний голос.  ’ак оно,  надо полагать,  и  было;  ибо ЋлимпиЯ никаких
других  слов,  кроме  помЯнутых выше,  никогда  не  произносила.  Ќо  если
Ќатанаэль в светлые,  рассудительные минуты,  как, например, утром, тотчас
после пробуждениЯ,  и  вспоминал о  полнейшей пассивности и  немногословии
Ћлимпии,  то все же говорил:  "—то значат слова, слова! ‚зглЯд ее небесных
очей говорит мне более,  нежели любой Язык на  земле!  „а и  может ли дитЯ
небес  вместить себЯ  в  узкий  круг,  очерченный нашими  жалкими  земными
нуждами?"   Џрофессор  ‘паланцани,   казалось,   донельзЯ  был   обрадован
отношениЯми  его  дочери  с  Ќатанаэлем;  он  недвусмысленно оказывал  ему
всЯческие  знаки  благоволениЯ,   и,  когда  Ќатанаэль  наконец  отважилсЯ
обинЯком высказать свое желание обручитьсЯ с Ћлимпией, профессор расплылсЯ
в  улыбке  и  объЯвил,  что  предоставлЯет своей  дочери  свободный выбор.
Ћбодренный этими словами, с пламенным желанием в сердце, Ќатанаэль решилсЯ
на  следующий же  день  умолЯть Ћлимпию со  всею откровенностью,  в  Ясных
словах сказать ему  то,  что уже давно открыли ему ее  прекрасные,  полные
любви взоры,  - что она желает принадлежать ему навеки. Ћн принЯлсЯ искать
кольцо,  которое  подарила ему  при  расставании мать,  дабы  поднести его
Ћлимпии как  символ своей  преданности,  зарождающейсЯ совместной цветущей
жизни.  Џисьма Љлары, ‹отара попались ому под руку; он равнодушно отбросил
их, нашел кольцо, надел на палец и полетел к Ћлимпии. “же на лестнице, уже
в  сенЯх  услышал  он  необычайный шум,  который  как  будто  доносилсЯ из
рабочего кабинета ‘паланцани.  ’опанье, звон, толчки, глухие удары в дверь
вперемешку с бранью и проклЯтиЯми.  "Џусти,  пусти,  бесчестный злодей!  џ
вложил в нее всю жизнь!  -  •а-ха-ха-ха!  - ’акого уговора не было! - џ, Я
сделал глаза!  - Ђ Я заводной механизм! - Ѓолван ты со своим механизмом! -
ЏроклЯтаЯ собака,  безмозглый часовщик!  -  “бирайсЯ!  -  ‘атана!  - ‘той!
Џоденщик!  ЉанальЯ! - ‘той! - Џрочь! - Џусти!" ’о были голоса ‘паланцани и
отвратительного Љоппелиуса,  гремевшие и бушевавшие,  заглушаЯ друг друга.
Ќатанаэль,  охваченный неизъЯснимым страхом,  ворвалсЯ  к  ним.  Џрофессор
держал за  плечи какую-то  женскую фигуру,  итальЯнец Љоппола тЯнул ее  за
ноги,  оба  тащили и  дергали в  разные стороны,  с  Яростным ожесточением
стараЯсь  завладеть ею.  ‚  несказанном ужасе  отпрЯнул  Ќатанаэль,  узнав
Ћлимпию; воспламененный безумным гневом, он хотел броситьсЯ к беснующимсЯ,
чтобы отнЯть возлюбленную;  но  в  ту  же минуту Љоппола с  нечеловеческой
силой вырвал из рук ‘паланцани фигуру и нанес ею профессору такой жестокий
удар,  что тот зашаталсЯ и  упал навзничь на  стол,  заставленный фиалами,
ретортами,  бутылЯми и  стеклЯнными цилиндрами;  всЯ эта утварь со  звоном
разлетелась вдребезги.  €  вот Љоппола взвалил на плечи фигуру и с мерзким
визгливым смехом торопливо сбежал по  лестнице,  так что слышно было,  как
отвратительно свесившиесЯ  ноги  Ћлимпии  с  деревЯнным  стуком  бились  и
громыхали по ступенЯм.
   Ќатанаэль оцепенел -  слишком Явственно видел он теперь, что смертельно
бледное  восковое лицо  Ћлимпии  лишено  глаз,  на  их  месте  чернели две
впадины:  она  была  безжизненною куклою.  ‘паланцани  корчилсЯ  на  полу,
стеклЯнные осколки поранили ему голову, грудь и руку, кровь текла ручьЯми.
Ќо он собрал все свои силы.
   -  ‚  погоню  -  в  погоню - что ж ты медлишь? Љоппелиус, Љоппелиус, он
похитил у менЯ лучший автомат... „вадцать лет работал Я над ним - Я вложил
в  него  всю  жизнь;  заводной  механизм, речь, движение - все мое. ѓлаза,
глаза он украл у тебЯ! ЏроклЯтый, злодей! ‚ погоню!.. ‚ерни мне Ћлимпию...
‚от тебе глаза!
   €  тут  Ќатанаэль  увидел  на  полу кровавые глаза, устремившие на него
неподвижный  взор; ‘палаицани невредимой рукой схватил их и бросил в него,
так  что они ударились ему в грудь. € тут безумие впустило в него огненные
свои  когти  и  проникло  в  его  душу,  раздираЯ  его  мысли  и  чувства.
"†ивей-живей-живей,  - кружись, огненный круг, кружись, - веселей-веселей,
куколка, прекраснаЯ куколка, - живей, - кружись-кружись!" € он бросилсЯ на
профессора  и  сдавил  ему  горло.  Ћн  задушил  бы его, когда б на шум не
сбежалось   множество   людей,   которые   ворвались   в  дом  и,  оттащив
исступленного ЌатанаэлЯ, спасли профессора и перевЯзали его раны. ‡игмунд,
как  ни  был он силен, не мог совладеть с беснующимсЯ; Ќатанаэль неумолчно
кричал страшным голосом: "Љуколка, кружись, кружись!" - и слепо бил вокруг
себЯ  кулаками.  Ќаконец  соединенными усилиЯми нескольких человек удалось
его  побороть; его повалили на пол и свЯзали. ђечь его перешла в ужасающий
звериный  вой. ’ак неистовствующего и отвратительно беснующегосЯ ЌатанаэлЯ
перевезли в дом сумасшедших.
   Ѓлагосклонный  читатель,  прежде чем Я продолжу свой рассказ о том, что
случилось  далее  с  несчастным  Ќатанаэлем,  Я  могу,  -  ежели ты принЯл
некоторое  участие  в  искусном механике и мастере автоматов ‘паланцани, -
уверить  тебЯ,  что  он  совершенно  излечилсЯ  от  своих ран. Ћднако ж он
принужден  был  оставить  университет,  ибо  историЯ  ЌатанаэлЯ  возбудила
всеобщее  внимание  и все почли совершенно недозволительным обманом вместо
живого   человека  контрабандой  вводить  в  рассудительные  благомыслЯщие
светские  собраниЯ  за  чайным  столом деревЯнную куклу (ЋлимпиЯ с успехом
посещала  такие  чаепитиЯ).  ћристы  даже называли это особенно искусным и
достойным  строгого  наказаниЯ подлогом, ибо он был направлен против всего
общества   и  подстроен  с  такою  хитростью,  что  ни  один  человек  (за
исключением  некоторых весьма проницательных студентов) этого не приметил,
хотЯ   теперь   все   покачивали   головами   и   ссылались  на  различные
обстоЯтельства,  которые казались им весьма подозрительными. Ќо, говорЯ по
правде, они ничего путного не обнаружили. Њогло ли, к примеру, кому-нибудь
показатьсЯ   подозрительным,   что  ЋлимпиЯ,  по  словам  одного  изЯщного
чаепиетиста[*],  вопреки  всем  приличиЯм,  чаще  чихала, чем зевала? ќто,
полагал  щеголь,  было  самозаводом  скрытого  механизма, отчего Явственно
слышалсЯ  треск  и  т.  п.  Џрофессор  поэзии  и красноречиЯ, взЯв щепотку
табаку,   захлопнул   табакерку,   откашлЯлсЯ   и   сказал   торжественно:
"‚ысокочтимые господа и дамы! Ќеужто вы не приметили, в чем тут загвоздка?
‚се  это  аллегориЯ  -  продолжение  метафоры. ‚ы менЯ понимаете! Sapienti
sat!"[**]  Ћднако  ж большую часть высокочтимых господ подобные объЯснениЯ
не  успокоили;  рассказ  об  автомате  глубоко  запал  им  в душу, и в них
вселилась  отвратительнаЯ  недоверчивость  к  человеческим  лицам.  Њногие
влюбленные,  дабы совершенно удостоверитьсЯ, что они пленены не деревЯнной
куклой,  требовали  от  своих  возлюбленных,  чтобы те слегка фальшивили в
пении  и  танцевали  не  в такт, чтобы они, когда им читали вслух, вЯзали,
вышивали, играли с комнатной собачкой и т. д., а более всего, чтобы они не
только  слушали, но иногда говорили и сами, да так, чтобы их речи и впрЯмь
выражали  мысли  и  чувства.  “  многих  любовные свЯзи укрепились и стали
задушевней,  другие,  напротив,  спокойно  разошлись. "Џоистине, ни за что
нельзЯ  поручитьсЯ",  -  говорили  то те, то другие. ‚о времЯ чаепитиЯ все
невероЯтно  зевали  и  никто  не  чихал,  чтобы  отвести  от  себЯ  всЯкое
подозрение.  ‘паланцани,  как  уже  сказано,  был  принужден  уехать, дабы
избежать  судебного  следствиЯ  по  делу  "об обманном введении в общество
людей-автоматов". Љоппола также исчез.
   [* ‚ подлиннике каламбур: Teeist. - ђед.]
   [** Њудрому достаточно! (лат.)]


   Ќатанаэль пробудилсЯ словно от глубокого тЯжкого сна; он открыл глаза и
почувствовал,   как  неизъЯснимаЯ  отрада  обвевает  его  нежной  небесной
теплотой. Ћн лежал на кровати, в своей комнате, в родительском доме, Љлара
склонилась над ним, а неподалеку стоЯли его мать и ‹отар.
   - Ќаконец-то,  наконец-то,  возлюбленный мой Ќатанаэль, ты исцелилсЯ от
тЯжкого недуга -  ты  снова мой!  -  так  говорила Љлара с  проникновенной
сердечностью, обнимаЯ ЌатанаэлЯ.
   ‘ветлые, горЯчие слезы тоски и восторга хлынули у него из глаз, и он со
стоном воскликнул:
   - Љлара!.. ЊоЯ Љлара!
   ‡игмунд, преданно ухаживавший все это времЯ за другом, вошел в комнату.
Ќатанаэль протЯнул ему руку.
   - ‚ерный друг и брат, ты не оставил менЯ!
   ‚се   следы   помешательства   исчезли;   скоро,  попечениЯ-ми  матери,
возлюбленной,  друзей,  Ќатанаэль совсем оправилсЯ. ‘частье снова посетило
их дом; старый скупой дЯдЯ, от которого никогда не ждали наследства, умер,
отказав матери ЌатанаэлЯ, помимо значительного состоЯниЯ, небольшое именье
в   приветливой   местности,   неподалеку   от  города.  ’уда  решили  они
переселитьсЯ: мать, Ќатанаэль, Љлара, с которой он решил теперь вступить в
брак,  и  ‹отар.  Ќатанаэль,  более чем когда-либо, стал мЯгок и по-детски
сердечен,  только  теперь  открылась  ему  небесно чистаЯ, прекраснаЯ душа
Љлары. Ќикто не подавал и малейшего намека, который мог бы ему напомнить о
прошлом. ’олько когда ‡игмунд уезжал, Ќатанаэль сказал ему:
   - …й-богу,  брат,  Я был на дурном пути, но ангел вовремЯ вывел менЯ на
светлую стезю! Ђх, то была Љлара!
   ‡игмунд не  дал ему продолжать,  опасаЯсь,  как бы глубоко ранЯщие душу
воспоминаниЯ не вспыхнули в  нем с  ослепительной силой.  Ќаступило времЯ,
когда четверо счастливцев должны были переселитьсЯ в свое поместье.  Ћколо
полуднЯ они  шли  по  городу.  ‘овершили кое-какие покупки;  высокаЯ башнЯ
ратуши бросала на рынок исполинскую тень.
   - ‚от что,  -  сказала Љлара, - а не поднЯтьсЯ ли нам наверх, чтобы еще
раз поглЯдеть на окрестные горы?
   ‘казано -  сделано.  Ћба,  Ќатанаэль и Љлара,  взошли на башню, мать со
служанкой  отправились домой,  а  ‹отар,  не  большой  охотник  лазать  по
лестницам,  решил подождать их внизу. € вот влюбленные рука об руку стоЯли
на  верхней  галерее  башни,  блуждаЯ взорами в  подернутых дымкою  лесах,
позади которых, как исполинские города, высились голубые горы.
   - Џосмотри,  какой  странный маленький серый куст,  он  словно движетсЯ
прЯмо на нас, - сказала Љлара.
   Ќатанаэль  машинально  опустил руку в карман; он нашел подзорную трубку
Љопполы,  поглЯдел в сторону... Џеред ним была Љлара! € вот кровь забилась
и  закипела в его жилах - весь помертвев, он устремил на Љлару неподвижный
взор,  но  тотчас  огненный поток, кипЯ и рассыпаЯ пламенные брызги, залил
его  вращающиесЯ  глаза;  он  ужасающе взревел, словно затравленный зверь,
потом   высоко   подскочил   и,   перебиваЯ  себЯ  отвратительным  смехом,
пронзительно  закричал:  "Љуколка,  куколка,  кружись!  Љуколка,  кружись,
кружись!"  -  с неистовой силой схватил Љлару и хотел сбросить ее вниз, но
Љлара  в  отчаЯнии и в смертельном страхе крепко вцепилась в перила. ‹отар
услышал  неистовство  безумного,  услышал  истошный  вопль  Љлары; ужасное
предчувствие  объЯло  его,  опрометью  бросилсЯ он наверх; дверь на вторую
галерею  была  заперта;  все  громче  и громче становились отчаЯнные вопли
Љлары. ‚ беспамЯтстве от страха и Ярости ‹отар изо всех сил толкнул дверь,
так  что  она распахнулась. Љрики Љлары становились все глуше: "Ќа помощь!
спасите,  спасите..."  -  голос  ее  замирал.  "Ћна  погибла - ее умертвил
исступленный безумец!" - кричал ‹отар. „верь на верхнюю галерею также была
заперта.  ЋтчаЯние  придало  ему силу неимоверную. Ћн сшиб дверь с петель.
Ѓоже  праведный!  Љлара  билась  в  объЯтиЯх  безумца, перекинувшего ее за
перила.  ’олько  одной  рукой цеплЯлась она за железный столбик галереи. ‘
быстротою молнии схватил ‹отар сестру, притЯнул к себе и в то же мгновенье
ударил  беснующегосЯ  ЌатанаэлЯ  кулаком  в  лицо,  так  что тот отпрЯнул,
выпустив из рук свою жертву.
   ‹отар  сбежал  вниз,  несЯ  на  руках  бесчувственную Љлару.  Ћна  была
спасена.  €  вот Ќатанаэль стал метатьсЯ по  галерее,  скакать и  кричать:
"Ћгненный круг, крутись, крутись! Ћгненный круг, крутись, крутись!" Ќа его
дикие  вопли  стал  сбегатьсЯ народ;  в  толпе  маЯчила  долговЯзаЯ фигура
адвоката Љоппелиуса,  который только что  воротилсЯ в  город  и  сразу  же
пришел на рынок.  ‘обирались взойти на башню,  чтобы свЯзать безумного, но
Љоппелиус сказал со смехом:  "•а-ха,  -  повремените малость, он спуститсЯ
сам",  - и стал глЯдеть вместе со всеми. ‚незапно Ќатанаэль стал недвижим,
словно оцепенев,  перевесилсЯ вниз,  завидел Љоппелиуса и  с пронзительным
воплем:
   "Ђ... ѓлаза! •орош глаза!.." - прыгнул через перила.
   Љогда Ќатанаэль с  размозженной головой упал на мостовую,  -  Љоппелиус
исчез в толпе.
   “верЯют,  что  спустЯ много  лет  а  отдаленной местности видели Љлару,
сидевшую перед красивым загородным домом рука об руку с приветливым мужем,
а  подле них играли двое резвых мальчуганов.  Ћтсюда можно заключить,  что
Љлара  наконец  обрела  семейное  счастье,  какое  отвечало  ее  веселому,
жизнерадостному  нраву  и  какое  бы  ей  никогда  не  доставил  смЯтенный
Ќатанаэль.