  атлета,  метнувшего диск дальше всех,  как  у
ретиариЯ,  повергшего  противника, как у колесничего,  одержавшего победу  в
гонках. ’ут поднЯл руку  и €исус, и  никого  не удивило, что  отрок в  столь
нежном возрасте уже собираетсЯ чтото вызнать у мудрецов и книжников •рама,--
юности свойствен пытливый ум, юношей, как повелось еще  со  времен  Љаина  и
ЂвелЯ,  вечно  одолевают  сомнениЯ,  и  взрослые  со снисходительной улыбкой
похлопывают их по плечу, приговариваЯ: "‚от подрастешь, сам увидишь, что все
это не имеет ни малейшего значениЯ", самые же понимающие добавлЯют при этом:
     "ЊенЯ в  твои  года тоже это  весьма  занимало".  Њежду  тем слушатели,
которые начали было, к нескрываемой  досаде книжника, привыкшего, как мы  бы
сейчас сказали, к вниманию аудитории,  расходитьсЯ, вернулись на свои места,
едва  лишь раздалсЯ голос €исуса: џ  хочу спросить насчет  вины. ’ы  о своей
вине?  џ  вообще о вине,  но и о своей тоже:  Я виноват,  хоть  прЯмо  и  не
совершал  греха. ѓовори  Ясней.  ‘казано ѓосподом, что  отцы не должны  быть
наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть  наказываемы смертью  за
отцов, и каждого карают за его собственное преступление.  ’ак оно и есть, но
только учти, что  имелсЯ в виду  обычай тех  давних времен,  когда  за  вину
одного члена семьи платила всЯ семьЯ целиком, включаЯ невинных младенцев. Ќо
слово ѓосподне вечно и относитсЯ ко всем временам, а ты  ведь только что сам
сказал, что человек  волен понести кару, и потому Я думаю, что преступление,
совершенное отцом, даже если  он и сам получил за него наказание, наказанием
этим не исчерпываетсЯ и переходит по наследству к сыну, подобно тому как мы,
ныне живущие,  несем на себе  бремЯ первородного греха, свершенного Ђдамом и
…вой. Џризнаюсь,  удивительно мне, что  ты, человек столь  юный  и,  по виду
судЯ,  простого званиЯ, так хорошо знаешь  Џисание и так легко отыскиваешь в
нем нужное тебе место. џ знаю лишь то,  чему научили менЯ.  Ћткуда ты родом?
€з  Ќазарета  ѓалилейского.  џ  так  и понЯл по выговору твоему. Џожалуйста,
разреши мои  сомнениЯ. —то ж, допустим, что  вина  Ђдама и …вы, ослушавшихсЯ
ѓоспода, не столько в том, что они  отведали плод с  древа познаниЯ  добра и
зла, сколько в проистекших от этого роковых  последствиЯх, ибо они поступком
своим  вмешались в замысел,  который вынашивал ‚седержитель,  когда сотворил
сперва  мужчину, а  потом  женщину. ’о есть ты  хочешь сказать,  что  всЯкое
деЯние  человеческое, неповиновение ли воле ѓоспода в раю или еще чтонибудь,
всегда  соотноситсЯ с Ѓожьим  промыслом,  который  Я  бы  уподобил  острову,
окруженному бушующим морем человеческих  желаний? ‚опрос этот задал не €исус
--  Џлотникову  сыну на  такую  дерзость  было  не  решитьсЯ,--  а  тот, кто
спрашивал  вторым,  и книжник,  тщательно  и осмотрительно  подбираЯ  слова,
отвечал ему: ‚идишь ли, дело обстоит не совсем так: волЯ ЃожьЯ мало того что
преобладает над всем и  всЯ, она и есть источник всего сущего.  Ќо не ты  ли
сам сказал недавно, что непослушание Ђдама привело к тому, что мы остались в
неведении относительно замыслов ѓоспода в  отношении нашего праотца? „а, это
так,  но  в  воле ѓоспода,  ‘оздателЯ  и  ‚седержителЯ  мира, содержатсЯ все
возможные  воли: она принадлежит и Ѓогу, но также и всем людЯм -- и  живущим
ныне, и тем,  кто  будет  жить после. Ѓудь так, как  ты говоришь, воскликнул
вдруг €исус словно под воздействием  некоего озарениЯ, каждый из нас  был бы
частицей  Ѓога.  ‚есьма возможно,  но всЯ совокупность людей,  сколько их ни
есть в  мире, соотноситсЯ с Ѓогом,  как песчинка -- с  необозримой пустыней.
Љнижник вдруг изменилсЯ неузнаваемо -- высокомерие его исчезло без следа. Ћн
попрежнему сидит на полу, окруженный учениками и помощниками, и  во взглЯдах
их  почтениЯ  столько же, сколько и ужаса  -- они  взирают  на  него  как на
кудесника,  неосторожным  и  невольным  заклинанием  вызвавшего  из  небытиЯ
могучие  силы,  во  власти  которых  пребудет  отныне  сам.  ‘горбив  плечи,
бессильно  уронив  руки  на  колени, он  всем  видом  своим,  каждой  чертой
вытЯнувшегосЯ лица  будто просит, чтобы его оставили наедине с его тоской. €
люди  начали  подниматьсЯ --  одни направились во  „вор  €зраильтЯн,  другие
присоединились к тем кружкам, где еще продолжались споры и толкованиЯ. €исус
сказал: ’ы не ответил на мой вопрос.
     Љнижник медленно поднЯл голову, взглЯнул на него,  как человек,  только
очнувшийсЯ  от глубокого сна,  и после долгого, нестерпимо долгого  молчаниЯ
ответил: ‚ина -- это  волк, который, пожрав отца, терзает сына.  € волк этот
пожрал  моего  отца?  „а, а  теперь приметсЯ  за  тебЯ,  Ђ  тебЯто  терзали,
пожирали?  Ќе  только  терзали,  не только  пожирали,  но и  извергали,  как
блевотину.
     €исус поднЯлсЯ и вышел.  “ дверей помедлил, задержалсЯ, поглЯдел назад.
„ым от  жертвенников отвесным  столбом  поднималсЯ прЯмо к небесам и там,  в
вышине, истаивал и исчезал, словно  его втЯгивали  в себЯ исполинские легкие
Ѓога. “тро близилось к  полудню, толпа росла, а внутри, в  одном из храмовых
покоев, ощущаЯ безмерную пустоту, человек с разодранной в клочьЯ душой сидел
и ждал, когда нарастет  на прежние кости обычное  мЯсо, когда вернетсЯ он  в
свою шкуру, чтобы суметь через  час  или сутки спокойно и достойно  отвечать
тем, кто пожелает узнать, например, из какой соли -- каменной или морской --
состоЯл столп, в который  обратилась  жена  ‹ота, или каким вином, белым или
красным,  упилсЯ Ќой. “же  выйдЯ из  •рама, €исус спросил дорогу на ‚ифлеем,
вторую  цель  своего  путешествиЯ,  дважды  заплутал,  свернув  не  туда,  в
невообразимой  толчее,  бурлившей  в  хитросплетении улочек  и переулков,  и
наконец нашел  тот путь, по  которому тринадцать лет назад пронесла его, уже
стучавшегосЯ в  этот  мир,  ЊариЯ  во  чреве  своем. Ќе стоит  предполагать,
однако,  что он  думал именно так, тем более что очевидность и непреложность
всегда подрезают  крыльЯ  вдохновению, и в доказательство  приведу один лишь
пример:  пусть читатель этого  евангелиЯ взглЯнет  на портрет  своей матери,
сделанный в ту пору, когда она его носила под сердцем, и  признаетсЯ честно,
способен ли  он представить себЯ  у нее в утробе. €исус между  тем шагает  в
‚ифлеем, размышлЯЯ об ответах,  даваемых книжником, на  вопросы -- и  его, и
те,  что заданы были раньше,-- и ему  не дает покоЯ и  смущает душу ощущение
того,  что все вопросы сводились в  конечном счете к одномуединственному,  а
ответ на  каждый  годилсЯ длЯ  любого,  особенно  же -- заключительные и все
заключающие в себе слова книжника о том,  что волк вины не насытитсЯ никогда
и  вечно будет грызть,  пожирать и изблевывать. ‡ачастую по причине слабости
нашей памЯти мы сами не знаем -- а если знаем, то словно бы стремимсЯ забыть
поскорее   --  причину,  мотив,  самый  корень  нашей  вины  или,  выражаЯсь
фигурально,  в стиле храмового  книжника,--  то логово, откуда выходит волк,
алчущий  добычи.  Ќо  €исус знает,  где оно,  это логово, он туда  как раз и
направлЯетсЯ. Ћн понЯтиЯ не имеет, что будет там делать,  но словно бы хочет
объЯвить всем и каждому: ‚от он Я,--  и спросить  вышедшего  ему  навстречу:
—его  ты хочешь?  Џокарать?  Џростить?  ‡абыть?  ’ак  же,  как в  свое времЯ
родители его, он остановилсЯ у гробницы ђахили, помолилсЯ и двинулсЯ дальше,
чувствуЯ, что сердце колотитсЯ все сильнее. ‚от первые домики ‚ифлеема, куда
в еженощных снах его врываютсЯ  посланные €родом воины и с ними -- его отец,
но, по правде говорЯ, даже не веритсЯ, что такие  ужасы могли  творитьсЯ под
этим небом, по  которому проплывают облачка  столь тихие, столь белые, будто
сам ѓосподь выказывает им свое благорасположение; на этой  земле,  нежащейсЯ
на солнце,  так что невольно хочетсЯ сказать:  "Ђх, да забудем все  это,  не
будем выкапывать кости  прошлого", и, прежде чем женщина с ребенком на руках
поЯвитсЯ у ворот  одного из домов и спросит: "Љого ты ищешь?"  --  повернуть
назад,  сделать так,  чтоб  простыли  следы,  которые  привели  нас сюда, да
уповать на то, что неостановимый ход времени скоро припорошит густой пылью и
последнюю памЯть о тех событиЯх. Џоздно, слишком поздно. …ще мгновение назад
мошка  могла бы спастись, метнутьсЯ  прочь, но если коснулась она хоть самым
краешком  клейкой нити, то, как ни бейсЯ, как ни  маши ставшими бесполезными
крылышками,  ничто уже не  поможет, и чем Яростней будешь метатьсЯ, стремЯсь
высвободитьсЯ, тем больше  будешь запутыватьсЯ  в паутине,  пока наконец  не
выбьешьсЯ из  сил и не поймешь в смертельном оцепенении,  что спасениЯ нет и
пощады не  будет, даже если паук  побрезгует столь ничтожной добычей.  € длЯ
€исуса мгновение,  когда  он  еще  мог спастись,  минуло. Џосреди  городской
площади,  под раскидистой  смоковницей,  стоит нечто  невысокое,  кубической
формы, и не надо  с особой  пристальностью вглЯдыватьсЯ в нее, чтобы понЯть:
это гробница.  €исус приблизилсЯ,  медленно обошел  ее  кругом, остановилсЯ,
читаЯ полустершиесЯ надписи на одной из граней, и, свершив все эти действиЯ,
понЯл, что нашел то, что  искал. ЏересекавшаЯ площадь женщина, ведЯ за ручку
ребенка  лет пЯти,  замедлила  шаги,  с любопытством воззрилась на  чужака и
спросила:  ’ы откуда?-- добавив, как  бы  в оправдание  своего  любопытства:
‚ижу, не местный. џ из Ќазарета ѓалилейского. “ тебЯ здесь  что, роднЯ? Ќет,
Я  был в €ерусалиме и  решил  заодно взглЯнуть на  ‚ифлеем.  ’ак ты, значит,
просто мимо шел? „а,  к  вечеру, когда  зной  спадет,  вернусь в  €ерусалим.
†енщина поднЯла ребенка на руки и, произнесЯ: ѓосподь да пребудет с тобою,--
собиралась  уж было идти своей дорогой, но €исус удержал ее,  спросив: Ђ кто
тут похоронен?  †енщина покрепче прижала ребенка к  себе, словно  защищаЯ от
опасности,  и  ответила: „вадцать пЯть маленьких мальчиков, убитых много лет
назад. ‘колько? џ ж говорю, двадцать пЯть. ‹ет сколько? Ђа, уж четырнадцатый
пошел. „ействительно много. ‘только  же примерно, сколько тебе на вид. џ про
тех, кого  тут убили. Ћдин из них был мой  брат. ’вой брат тоже лежит здесь?
„а. Ђ это  на  руках  у  тебЯ  сын? „а, первенец. Ђ  за  что  же убили  этих
мальчиков? Ќе знаю, мне в ту пору было семь лет.
     Ќо ты навернЯка слышала  об этом от родителей  или еще от когонибудь из
взрослых.  „а что  там  "слышала", Я своими  глазами видела, как убивали.  €
брата твоего тоже? € брата моего тоже.  Љто же это сделал? Џришли воины царЯ
€рода, схватили и поубивали всех мальчиков до двух лет. € неизвестно за что?
„о сих пор неизвестно.  Ђ когда €род умер, отчего же вы не  пошли в •рам, не
попросили свЯщенников узнать? Ќе умею тебе сказать. џ бы еще понЯл, будь это
римлЯне,  но должна  же  быть какаЯто  причина,  чтобы  царь  посылал войско
убивать собственных своих подданных, да  притом еще малолетних.  Ќам не дано
постичь  царской воли, спаси  и сохрани тебЯ ѓосподь.  Њнето ведь уж  не два
года. ‚ смертный час каждому два года,  промолвила женщина и двинулась своей
дорогой.  €исус,  оставшись один, опустилсЯ  на колени  у могильного  камнЯ,
закрывавшего  гробницу,  достал из котомки остатки уже зачерствевшего хлеба,
раскрошил  его у  входа,  точно  влагаЯ  в  невидимые  рты невинно  убиенных
младенцев. ‚  этот  миг  изза ближайшего  угла вышла  женщина,  но другаЯ --
совсем уже стараЯ, сгорбленнаЯ, опиравшаЯсЯ на клюку и полуслепаЯ. Ќо все же
слабыми  своими   глазами  она  заметила,  что   делает  незнакомый   отрок,
остановилась,  вглЯдываЯсь, а  €исус поднЯлсЯ, склонил голову,  словно  молЯ
даровать душам несчастных этих  мальчиков  покой,  и, хоть  привычно было бы
употребить здесь  слово "вечный",  мы  этого  не сделаем, ибо, когда однажды
попытались  представить  себе, что  же  это  такое  -- покой, который  будет
длитьсЯ целую вечность,-- воображение отказало нам. €исус, окончив  молитву,
стал  озиратьсЯ  по сторонам, увидел слепые  стены, затворенные  двери и  --
остановившуюсЯ  поодаль  древнюю  старуху  в  одежде   невольницы,  старуху,
котораЯ,  опираЯсь  на клюку, ЯвлЯла собой  наглЯдный ответ на  третью часть
знаменитой загадки: "Љакой  зверь ходит утром на  четырех ногах,  днем -- на
двух,  а вечером -- на трех?", некогда загаданной сфинксом премудрому ќдипу,
который ответил:
     "—еловек",  не  подумав или не  вспомнив о  том,  что далеко не  всЯкий
человек доходит до  полуднЯ жизни и  в одном лишь ‚ифлееме число таких людей
составило двадцать пЯть.  Ђ старуха бредет, ковылЯет,  подходит все ближе, и
вот уж оказалась вплотную к €исусу,  вытЯнула шею, чтобы  получше разглЯдеть
его, спрашивает:
     €щешь кого?  ’от ответил не сразу, ибо истина состоЯла в том, что искал
он  и нашел уже не "кого", а  "что",  лежащее в двух шагах, да  и раньшето с
натЯжкой подпадавшее под понЯтие "люди" -- так, мелочь, сосунки да соплЯки в
перепачканных  пеленках,-- а потом вдруг нагрЯнула  смерть и превратила их в
исполинов,  которым  ни один гроб не по росту, любой склеп тесен и  которые,
если  есть на свете правда, каждую ночь возвращаютсЯ в  мир, показывают свои
смертельные раны -- отворенные клинками мечей двери, через которые вышли они
в небытие. Ќет, ответил €исус, никого Я не ищу. Ќо старуха не ушла, а словно
бы  ждала,  не скажет ли он  еще  чтонибудь,  и  от этого  ожиданиЯ слова, о
которых он и не думал, сами собой сорвались  с его уст: џ  родилсЯ здесь, за
городом,  в  пещере,  вот и  пришел  взглЯнуть.  ‘таруха  отступила на  шаг,
давшийсЯ ей нелегко,  вперила в  него пристальный, насколько ей по силам это
было, взглЯд и дрогнувшим голосом сказала:
     ’ы, как тебЯ зовут, откуда идешь, кто твои родители?
     Ќа вопросы,  заданные рабыней, отвечать  необЯзательно,  но  уважение к
преклонным летам женщины, пусть даже и столь низкого  званиЯ, видно,  было у
него  в крови: старикам, кто бы они  ни были,  отвечать следует всегда, ибо,
принимаЯ  в  расчет  то, как  мало  времени  отпущено им на  их вопросы,  мы
поступим крайне жестоко, оставив вопросы эти  висеть  в  воздухе,  тем более
что, может статьсЯ, мы одного из них только и ждали. ЊенЯ зовут €исус, Я  из
Ќазарета ѓалилейского, отвечал он, и ничего другого с тех пор, как ступил он
за порог отчего дома, не произносил еще.  ‘таруха шагнула вперед, вернувшись
на  прежнее место: Љто  родители твои, как их зовут?  Ћтца -- €осиф, мать --
ЊариЯ.  Љоторый  тебе год? —етырнадцатый.  ‘таруха посмотрела  по  сторонам,
словно ища, куда бы  присесть, но площадь в ‚ифлееме €удейском -- это вам не
парк ‘анЏедродеЂлкантара, где такие удобные скамейки и такой чудесный вид на
замок,  здесь  садЯтсЯ  прЯмо  на  землю, в  пыль,  в  лучшем  случае  -- на
приступочку у двери, или,  если пришли на  могилу,--  на  камень, специально
положенный длЯ того, чтобы могли отдохнуть  и перевести дух живые, пришедшие
поплакать  над  дорогими сердцу усопшими,  или,  как знать,  длЯ того, чтобы
восставшие из могил тени  могли пролить слезы, не выплаканные при жизни, как
в случае с ђахилью, чьЯ гробница совсем неподалеку,  и истинно было сказано:
"ђахиль плачет о детЯх своих и  не  хочет утешитьсЯ, ибо их  нет", и не надо
обладать   мудростью   ќдипа,   чтобы   увидеть   --   место   соответствует
обстоЯтельствам, а плач -- причине, вызвавшей его.
     ‘таруха,  крЯхтЯ, стала  усаживатьсЯ  на  камень,  и  €исус даже сделал
движение ей помочь, но не успел -- все, что  делаем мы не от чистого сердца,
всегда  запаздывает,--  и,  примостившись наконец,  сказала:  џ  тебЯ  знаю.
Ћбозналась,  отвечал  €исус, Я здесь впервые,  а  в Ќазарете ни разу тебЯ не
встречал. Џервыми руками, прикоснувшимисЯ к тебе, были руки не твоей матери,
а мои.  Љак  же это  может  быть? ЊенЯ зовут  ‘аломеЯ,  Я повитуха, и  это Я
принимала  тебЯ.  ‚  одно  мгновение,  доказываЯ  правоту  недавнего  нашего
утверждениЯ о том, что движениЯ, идущие не от сердца, всегда запаздывают  и,
стало быть, характерологической особенностью движений искренних  ЯвлЯетсЯ их
своевременность,   €исус    преклонил   колени    перед    старой   рабыней,
нечувствительно  побужденный  к  этому  то  ли  любопытством, граничившим  с
радостным изумлением, то ли долгом обычной учтивости,-- и как же не выразить
признательность  той,   кто,   проЯвив  наивысшую  в   тех   обстоЯтельствах
ответственность,  извлекает  нас  оттуда,  где  мы  ощущаем  бытие,  еще  не
отЯгченное сознанием и памЯтью, и выпускает в жизнь, без  нее немыслимую. Ќо
мать  никогда не  говорила мне  про  тебЯ,  сказал €исус.  Ђ  что  тут  было
говорить? ђодители твои поЯвились в доме моего хозЯина, попросили помощи, он
и послал менЯ, потому что у менЯ в таких делах есть опыт. € было это как раз
во времЯ избиениЯ младенцев, тех,  что покоЯтсЯ в этой могиле? €менно так, и
тебе  повезло, тебЯ не  нашли, иначе лежал бы рЯдом  с ними.  Џотому что  мы
спрЯтались  в  пещере?  „а, но  также и  потому, может  быть,  что вы успели
убежать:  когда Я пришла  проведать родильницу и  младенца,  пещера уже была
пуста. Ђ отца моего ты  помнишь? …ще бы не помнить: он  был в ту пору молод,
высокий, статный такой мужчина, и видно, что человек хороший. Ћн умер.
     †алко, мало пожил,  а тыто, старший в семье, почему оставил  мать,  она
ведь,  надеюсь,  жива? џ хотел увидеть  места, где  родилсЯ, и  потом  хотел
узнать  про  этих  убитых детей. Ћдному  Ѓогу  известно, за что их поубивали
всех,  ангел  смерти,  принЯв  обличье €родовых  воинов, спустилсЯ к  нам  в
‚ифлеем и  обрек их. ‡начит,  была  на то волЯ  ЃожьЯ. џ всего  лишь старуха
рабынЯ,  но  давно живу на  свете  и с  самого  рождениЯ слышу:  что  бы  ни
творилось, какое бы мучительство ни учинЯли люди друг над другом, происходит
это лишь по Ѓожьей воле.
     ’ак  сказано в ‡авете. џ  могу  понЯть, что  ѓосподь  не  сегоднЯзавтра
захочет моей смерти, но за что ж было убивать невинных младенцев? „ень твоей
кончины  определит  ѓосподь,  а   их  этой  смерти   обрек  человек.  ‚идно,
слабосильна десница ѓоспода, раз  не сумела отвести нож  от  обреченного  на
заклание. Ќе богохульствуй, женщина. џ ничего не знаю, а стало  быть, и хулы
ни на кого изречь  не могу. ‘егоднЯ в •раме Я слышал, что всЯкое, даже самое
пустЯчное  деЯние  человеческое  предопределено  Ѓожьим  промыслом  и  волен
человек лишь в одном -- получать кару. ЊенЯ карают как  раз не потому, что Я
вольна, а потому, что рабынЯ, сказала старуха.
     €исус  промолчал.  Ћн  едва  ли   слышал  последние  слова  ‘аломеи  --
ослепительным  лучом  света,  хлынувшего  в  темную комнату  сквозь внезапно
распахнувшиесЯ ставни, осенила его мысль: человек  -- это всего лишь игрушка
в руках Ѓога,  до скончаниЯ века обреченный делать лишь то, что угодно Ѓогу,
причем  и когда думает,  что всецело повинуетсЯ  ему,  и  когда  уверен, что
противоречит.
     ‘олнце клонилось к закату, тень от смоковницы зловеще  придвинулась уже
к самым его ногам. €исус немного отступил, окликнул  старуху,  и та с трудом
поднЯла голову. —его тебе? Ћтведи менЯ в ту пещеру, где Я родилсЯ, или, если
не можешь, объЯсни, как найти ее. Њне и вправду трудно идти, сил нет, но без
менЯ ты ее не сыщешь. „алеко она? Ќедалеко, да там много  пещер, и все вроде
одинаковые. ’огда пойдем. ‹адно уж, пойдем. ‹юди, которые  в тот день видели
старую ‘аломею рЯдом с незнакомым юношей,  спрашивали друг  друга, что свело
их вместе. Ќикто так этого и не узнал, потому что старуха хранила молчание в
продолжение тех двух  лет, что еще отмерены ей были судьбой, а €исус никогда
больше  не  бывал  в краю, где родилсЯ. Ќа следующий  день после  их встречи
старуха отправилась в пещеру, где оставила €исуса,-- и  никого там не нашла.
‚  глубине  души она была к этому готова. Ќайди она  его там, говорить бы им
друг с другом все равно было бы не о чем.


        x x x

     Ќемало уже было говорено о том, что  жизнь наша сплетена  и  соткана из
совпадений, но почти никогда  не упоминаетсЯ о тех встречах, что  изо днЯ  в
день  происходЯт  в ней,  и  это  странно, ибо  именно встречи определЯют  и
направлЯют  ее,  жизнь то  есть, хотЯ  в защиту такой, с позволениЯ сказать,
ущербной   перцепции  жизненных   возможностей   можно  выдвинуть  следующий
аргумент:   встреча,  строго  говорЯ,   есть  некое   совпадение,  из  чего,
разумеетсЯ, вовсе не следует, будто всЯкое  совпадение есть встреча. ‚ нашем
евангелии преобладают совпадениЯ, но в жизни самого  €исуса, которой уделЯем
мы -- особенно с того  ее  часа, когда  он ушел из родного  дома,-- внимание
исключительное,  не  было недостатка  и  во  встречах.  ЋставлЯЯ  в  стороне
злосчастный эпизод с  обобравшими  его разбойниками, поскольку  последствиЯ,
которые может  иметь  эта  встреча,  еще  неразличимы  в дымке  ближайшего и
отдаленного будущего, скажем, что  в первом своем самостоЯтельном странствии
€исусу везло на встречи: были они и часты и  удачны -- вспомнить хоть  самой
судьбой посланного ему милосердного фарисеЯ, благодарЯ которому наш отрок не
только сумел утолить снедавший его голод, но и провел за этим занЯтием ровно
столько времени, сколько нужно было, чтобы поЯвитьсЯ во •раме не раньше и не
позже, а как  раз тогда, когда там звучали речи, подготовившие, так сказать,
почву  длЯ  вопроса, принесенного нашим героем  из Ќазарета,  вопроса,  если
помните, об ответственности и о вине. ђевнители и знатоки строгих правил, по
коим  должно  строитьсЯ  повествование, скажут  нам,  пожалуй,  что  следует
чередовать -- как это и происходит в жизни  -- встречи важные и судьбоносные
с тысЯчей других,  не имеющих почти или вовсе никакого значениЯ,  дабы герой
наш  не превратилсЯ  в глазах читателей, буде таковые  найдутсЯ, в  существо
исключительное,  с которым  ничего пошлого и  обыденного случитьсЯ не может.
‘кажут  еще,  что только так  достигнет повествование  главной своей цели  и
столь желанного эффекта  жизнеподобиЯ,  ибо, если  выдуманного  и описанного
эпизода не было и  не могло быть  в реальной  действительности, надо сделать
так,  чтобы  эпизод этот хотЯ  бы походил на истинное  происшествие, хотЯ бы
казалсЯ таковым, чего никак  нельзЯ сказать  о только  что изложенной нами и
самым  вопиющим  образом обманывающей  доверие читателей истории о  том, как
€исус, не успев поЯвитьсЯ в ‚ифлееме -- здрасьте пожалуйста!--  тут же нос к
носу сталкиваетсЯ со старой повитухой, своими руками принимавшей его, словно
бы встреча и давший ему первоначальные сведениЯ разговор с  другой женщиной,
намеренно подставленной ему автором,-- помните, та, с ребенком на руках?-- и
так  уж  не  преступали   все  мыслимые  границы  достоверности.   Ќо  самое
невероЯтное еще впереди:  как, скажите,  поверить в то, что старуха  ‘аломеЯ
проводила  €исуса до пещеры и там оставила его по его просьбе: Ђ теперь иди,
Я побуду  один в  этих  темных стенах, Я  хочу  услышать свой  первый крик в
безмолвии,  поскольку давнымдавно замерло  эхо  этого младенческого крика,--
именно эти слова €исуса, вроде бы услышанные старухой,  здесь и  приводЯтсЯ,
хотЯ  они  уж  просто  демонстративный  вызов правдоподобию,  и,  будь автор
маломальски здравомыслЯщим человеком, не записывать он должен был  бы  их, а
приписывать -- приписывать  несомненному  старческому слабоумию ‘аломеи. ’ак
или  иначе,  но  она  поплелась прочь,  неуверенно  передвигаЯ дрЯхлые ноги,
пошатываЯсь,  ощупываЯ  перед тем,  как  сделать  шаг, землю  своей  клюкой,
которую держала обеими  руками,  и,  право слово,  достойно поступил  бы наш
герой, если  бы помог добратьсЯ до  дому  несчастной  старухе, пошедшей ради
него на такую жертву, но все мы в  юности себЯлюбивы и высокомерны, и почему
бы €исусу надо отличатьсЯ от своих сверстников?
     Ђ он  сидит на камне, и  стоЯщаЯ рЯдом коптилка слабо озарЯет бугристые
неровные стены, высвечивает более темное, выжженное пЯтно на месте очага. Ћн
сидит, бессильно  свесив тонкие руки; лицо  его серьезно. џ  родилсЯ  здесь,
думает он, Я спал в  этих ЯслЯх, родители мои сидели на том камне,  где сижу
сейчас  Я,  здесь  прЯтались  мы,  пока  в  ‚ифлееме  воины  €рода  избивали
младенцев, и, как бы ни старалсЯ Я, мне не услышать свой первый младенческий
крик,  не  услышать  и то,  как кричали перед смертью  дети, как стенали  их
родители, у которых на глазах  свершалось  это,-- ничто  не в силах нарушить
тишину пещеры, где  сошлись конец  и начало,  отцы платЯт за  грехи прошлые,
дети -- за будущие, так объЯснили мне  в •раме, но если жизнь есть приговор,
а смерть  --  правосудие, то, значит, никогда еще не бывало  в  мире  никого
невинней тех вифлеемских младенцев, что погибли ни за что, и никого не будет
виноватей моего отца, промолчавшего,  когда надо было  говорить,  и  теперь,
даже если в  жизни  своей  не свершу Я  больше  ни единого греха,  вина  эта
доконает менЯ, человека, которому сохранили  жизнь длЯ того, чтобы  знал он,
ценой какого  преступлениЯ  куплена она.  Ћн поднЯлсЯ  в  полумраке  пещеры,
словно собираЯсь бежать, но  сделал всего два неуверенных шага -- и ноги его
внезапно  подкосились,  руки взметнулись к  глазам,  чтобы  успеть  сдержать
навернувшиесЯ на них  слезы. Ѓедный мальчик: словно  от нестерпимой боли, он
извиваетсЯ  и корчитсЯ  на земле,  в  пыли, он угрызаетсЯ  виной  за деЯние,
которого  не  совершал,  но  главным  виновником которого,  пока жив,  будет
считать себЯ, и вина его неизбывна, неискупима.  ‡абегаЯ вперед, скажем, что
поток этих  мучительных и не принесших облегчениЯ слез навсегда останетсЯ  в
глазах  €исуса  влажным, скорбным отблеском, и будет постоЯнно казатьсЯ, что
он только  недавно и неутешно  плакал.  ‚ремЯ  шло, и шло  к  западу солнце,
удлинЯлись  тени,  возвещаЯ  пришествие  иной,  всеобъемлющей  тени, которой
окутает  мир  близкаЯ  уже  ночь,  и даже в самой пещере  заметны стали  эти
перемены: сгущалсЯ мрак, сгрызаЯ крохотную миндалину, трепетавшую на кончике
фитилЯ -- Ясно, кончаетсЯ масло,-- точно так же будет, когда погаснет солнце
и люди станут говорить друг  другу:  —тото плохо  видно, и невдомек  им, что
глазато им больше ни  к чему. €исус спит, сдавшись на милость скопившейсЯ за
последние дни усталости, ибо слишком много всЯкого случилось за это времЯ --
и мученическаЯ смерть отца, и полученный от него в наследство кошмарный сон,
и  то, что мать  смиренно  подтвердила  ужасную истину,  и  трудный  путь  в
€ерусалим, и наводЯщий страх •рам, и безжалостные слова книжника, и приход в
‚ифлеем, и посланнаЯ судьбой встреча с повитухой, ЯвившейсЯ из глуби времен,
чтобы  окончательно развеЯть последние сомнениЯ,--  и ничего  удивительного,
что  измученное тело погрузилось в сон,  взЯв с собой и  истомленный дух, но
тот уже зашевелилсЯ и  во сне ведет тело  в ‚ифлеем, и там, посреди площади,
звучит признание в ужасающей вине: џ,  говорит  дух устами  тела, Я тот, кто
навлек смерть  на сыновей ваших, судите менЯ,  обреките тело мое -- вот оно,
перед  вами, тело, которое Я одухотворЯю  и одушевлЯю,-- любым пыткам, самой
лютой казни, ибо известно, что лишь через страданиЯ, претерпеваемые  плотью,
обретет  дух спасение и награду. ‚идит  во  сне €исус матерей вифлеемских  с
убитыми сыновьЯми на руках, и  лишь одна прижимает к груди  живого младенца:
это та, кого первой  встретил  он на площади, и это она отвечает ему: ђаз ты
не можешь  вернуть им жизнь, лучше уж  молчи,--  пред лицом смерти  не нужны
слова. Љак  скомканнаЯ и смЯтаЯ  туника на  дне дорожной  сумы, скрываетсЯ в
самом  себе  смЯтенный  дух,  предает  покинутое  им  тело  на  суд  матерей
вифлеемских, но €исус не узнает, что  может нетронутой унести оттуда бренную
свою  оболочку, ибо женщина -- та самаЯ, с живым ребенком на руках -- только
приготовилась  сказать  ему:   ’ы  невиновен,  уходи,--   как  вдруг  нечто,
показавшеесЯ  ему  ослепительной  вспышкой,  разорвало  мрак  пещеры   и  он
проснулсЯ.  ѓде  Я?-- было первой  его мыслью, и, с трудом  поднЯв взглЯд  с
пыльной земли, он сквозь не просохшие еще слезы увидел  перед собой человека
исполинского  роста,  и  сначала  померещилось,  будто  голова  того  объЯта
пламенем,  однако он тут же понЯл, что в поднЯтой правой руке человек держал
горЯщий факел, пламЯ которого достигало свода пещеры, голова же, хоть и была
много ниже, все равно могла  бы принадлежать самому  ѓолиафу, однако  в лице
его  не было ничего  свирепого или  воинственного, а  напротив  -- играла на
губах довольнаЯ улыбка: так улыбаетсЯ тот, кто искал  и нашел искомое. €исус
поднЯлсЯ и отступил к стене и  теперь мог получше разглЯдеть этого великана,
который вовсе и не был такого  уж неимоверного роста, а  всего  лишь на пЯдь
был выше  самого рослого назаретЯнина: это был оптический обман, а без него,
как  известно,  невозможны  были  бы  никакие  чудеса  и  сверхъестественные
ЯвлениЯ, и врЯд ли открытие это  принадлежит лишь  нашему времени, и, родись
ѓолиаф чуть попозже, он простонапросто играл  бы в  баскетбол, да и  все. ’ы
кто?-- спросил человек с факелом, но  видно было, что он  всего  лишь  хочет
завести разговор. Џотом воткнул факел в расщелину между камнЯми, прислонил к
стене две принесенные с собой палки -- одну узловатую, давно служившую ему и
отполированную его ладонЯми, а другую,  должно  быть, только что срезанную и
еще  даже не  очищенную  от  коры,-- а  сам уселсЯ на самый  большой камень,
поплотней  запахнув  просторный плащ,  что был у  него  на плечах. €исус  из
Ќазарета, отвечал  ему  юноша. Ђ тут чего  сидишь,  раз  сам из  Ќазарета? џ
родилсЯ  здесь, в этой пещере, и вернулсЯ  в то  место, откуда  поЯвилсЯ  на
свет.  Ќа свет ты  поЯвилсЯ  из такого  места,  куда  вернутьсЯ уж  при всем
желании  не  сумеешь. „вусмысленные слова эти заставили  €исуса  смутитьсЯ и
покраснеть.  ‘бежал,  что  ли,  из дому?-- продолжал  между  тем незнакомец.
€исус, поколебавшись немного, словно  решал  сам длЯ  себЯ вопрос, можно  ли
было счесть его  уход  из дому  бегством, ответил:  „а.  ‘  отцомматерью  не
поладил? Ћтца у менЯ нет. Ђа,-- протЯнул человек, но  €исуса  вдруг охватило
странное и смутное ощущение, что  собеседнику его было  известно и это, и не
только это, а вообще все, что было им сказано, и даже то,  о чем речь еще не
шла.
     —то ж не отвечаешь  на мой вопрос? Ќа какой?  џ спрашивал, были  у тебЯ
нелады с родителЯми? Ќе твое дело.
     Ѓудешь дерзить -- возьму тебЯ да высеку, тут  тебЯ и сам ѓосподь Ѓог не
услышит.  ѓосподь есть  око и ухо, все  видит,  все слышит, а не все говорит
оттого  лишь, что  не  хочет. —то ты,  мальчуган, можешь знать об этом? —ему
научили менЯ в синагоге, то и  знаю.  Ђ отчего ты считаешь, что ѓосподь есть
око и ухо, а  не два глаза,  не два уха, как у нас с тобой? Ћттого, что один
глаз может обмануть другой, одно ухо -- другое, Язык же -- один.
     џзык  человеческий  тоже  может быть двуличен, может изрекать истину, а
может --  ложь. Ќо  Ѓогу воспрещено  лгать. Љто ж это  ему воспретил? Ћн сам
себе, а иначе отрицал бы  сам себЯ. Ђ ты его видел? Љого? Ѓога. џ  не видел,
видели  иные  и   оповестили  всех.  —еловек  в  молчании  некоторое   времЯ
разглЯдывал €исуса, словно отыскиваЯ  в нем черты сходства с  кемто, а потом
сказал:
     ‚ерно, есть  такие,  кто  Якобы  видел Ѓога, еще  помолчал  и добавил с
лукавой улыбкой:  Ќо ты мне так и не ответил. Ќасчет чего? Ќасчет  того, как
ладил ты с  отцом и матерью. џ  ушел  из  дому, чтобы увидеть мир. “ста твои
обучены  искусству лгать, но Ято отлично знаю, кто ты таков: ты сын плотника
по имени €осиф и прЯхи по имени ЊариЯ. Ћткуда ты менЯ  знаешь?  “знал в один
прекрасный  день  и,  как видишь, не забыл. ЋбъЯсни толком. џ пастух  и  уже
много лет  хожу  в  здешних  краЯх  с овцами  моими  и  козами, с баранами и
козлами,  покрывающими  овец  и  коз, и случилось  мне быть здесь в ту пору,
когда ты  родилсЯ,  в  ту пору, когда избивали младенцев в ‚ифлееме, так что
знакомы мы с тобой давненько. €исус, в ужасе воззрившись на него, спросил:
     Љак зовут тебЯ? Њоей пастве имЯ  мое не нужно.  џ же не агнец из твоего
стада. Љак знать. Ќазови мне свое имЯ.
     …сли тебе это так уж важно, зови менЯ Џастырем, и этого довольно будет,
чтобы Я пришел на твой зов.  ‚озьми менЯ к себе в помощники,  в  подпаски. џ
ждал, что ты попросишь менЯ об этом. Ќу  так как? —то ж, беру  тебЯ в паству
свою. —еловек поднЯлсЯ, взЯл свой факел и вышел из пещеры. €исус следовал за
ним.  Ѓыла темнаЯ  ночь,  луна  еще  не взошла. “ входа в пещеру, еле слышно
побрЯкиваЯ колокольцами, совсем тихо стоЯли овцы и козы,  будто ждали, когда
Џастырь их  договорит  со  своим  новым помощником.  Џастырь  поднЯл  факел,
освещаЯ черные  головы, костистые хребты коз,  белесые морды и кудлатые бока
овец, и  сказал: ‚от стадо мое, паси его и следи, чтобы не пропал ни один из
скотов этих. Џрисев у входа в пещеру, €исус с Џастырем поели черствого хлеба
с  сыром, потом пастух вынес из пещеры новую  палку, развел костерок и  стал
ловко вертеть ее над огнем, так  что кора сама стала  сходить с нее длинными
лоскутьЯми, потом обстругал, дал остыть немного и снова сунул в огонь, сунул
и  тотчас вытащил -- и так несколько раз, следЯ, чтобы пламЯ не сожгло ее, а
лишь  опалило,  сделав  молодую  ветку  твердой  и темной, словно до времени
состарившейсЯ. Ћкончив  работу, он протЯнул палку €исусу  с такими  словами:
„ержи, теперь прЯм и крепок твой пастуший посох, это третьЯ твоЯ рука.  •оть
ладони у €исуса были не такие уж нежные, удержать посох он не  мог и выронил
его -- тот  жег руки. Љак же Џастырьто его держал, подумал он,  но ответа не
нашел.  Љогда поЯвилась наконец луна, они вошли в пещеру, стали устраиватьсЯ
на  ночлег. Ќесколько овец и коз  вошли с ними  вместе, улеглись  подле них.
‡анималась перваЯ  зарЯ,  когда Џастырь растолкал  €исуса со словами: •ватит
спать, паренек, поднимайсЯ, скотина моЯ проголодалась, а отныне и впредь  ты
будешь водить ее  на  выпас, и в  жизни  еще  не  было  у  тебЯ дела важней.
Њедленно, приноравливаЯ шаги к спотыкливому семенЯщему ходу стада, двинулись
они  --  пастух  впереди, подпасок  позади  -- в  прохладе  Ясной  зари,  не
спешившей вызвать себе на смену жаркое солнце, словно ревнуЯ к его сиЯнию, в
котором мир представал точно в первый день творениЯ. Џотом, уже много позже,
из ‚ифлеема  приковылЯла на трех ногах,  то есть опираЯсь  на  палку,  некаЯ
старуха, вошла в пещеру. Ћна не  слишком удивилась, не застав уже там €исуса
-- им,  скорей всего,  не о чем  было бы говорить друг с другом. ‚ полумраке
пещеры снова Ярко горела плошка, потому что Џастырь заправил ее маслом.
     Џройдет четыре года, и €исус встретит  Ѓога. „елаЯ это неожиданное и --
в свете вышеупомЯнутых правил повествованиЯ -- преждевременное заЯвление, мы
хотим всегонавсего  расположить читателЯ  этого  евангелиЯ  к  знакомству  с
несколькими обыденными  эпизодами  пастушеской  жизни, хотЯ  они  --  скажем
сразу,  забегаЯ  вперед,  длЯ  сведениЯ  и  оправданиЯ  тех,  кто  поддастсЯ
искушению пролистать их не читаЯ,-- не  содержат в себе ничего существенного
и относЯщегосЯ к главному предмету нашей  истории. Ќо  все же,  согласитесь,
четыре  года  --  срок  изрЯдный,  особенно  в  том  возрасте, когда человек
претерпевает такие  разительные изменениЯ,  телесные и  душевные,  когда  он
вдруг  резко прибавлЯет в росте  и раздаетсЯ  в плечах,  когда лицо  его, от
природы и так  смуглое, темнеет еще больше от щетины на  щеках и  под носом,
когда голос грубеет и начинает гулко громыхать, точно камень по склону горы,
когда  лезут  в голову разные фантазии  и видЯтсЯ сны наЯву -- то  и  другое
содержаниЯ  предосудительного, особенно  когда  ночью  спать нельзЯ, а  надо
стоЯть на часах,  ходить  в караул или в дозор или,  как в  случае  с  нашим
героем, ставшим подпаском, стеречь овец и коз, которых, велев глаз с  них не
спускать, вверил его попечению хозЯин. Ђ кто он, кстати, такой, и не понЯть.
‚  тех краЯх и в те времена стадо  поручали рабу или же последнему наемнику,
обЯзанному под страхом наказаниЯ  давать постоЯнный и строгий отчет о надоЯх
и  настригах,   не   говорЯ  уж  о  поголовье,  которое  должно  все   времЯ
увеличиватьсЯ на  зависть соседЯм,-- пусть видЯт, что ѓосподь за благочестие
воздает  благоволением, а то  приводит  к  благосостоЯнию набожного хозЯина,
который, если придерживатьсЯ бытующих в нашем мире обычаев, должен  вроде бы
больше тревожитьсЯ о том, как бы не иссЯкла эта самаЯ небеснаЯ милость, а не
сила  и семЯ  производителей,  покрывающих  его  коз  и овец.  ‘транность же
заключалась в том, что у ЏастырЯ, как велел он €исусу себЯ называть, хозЯина
как будто не было, поскольку  за  эти  четыре года никто ни разу не приезжал
забирать шерсть, молоко и сыр, да и сам он стадо не оставлЯл и отчета никому
не давал. ‚се стало бы на свои места, будь он хозЯином всех этих овец  и коз
в общепринЯтом и  привычном смысле слова, но верилось в  это  с трудом,  ибо
какой  хозЯин даст пропасть  такому  неимоверному количеству  шерсти, станет
стричь  овец длЯ того лишь, чтобы  они не страдали  от  жары,  молока  будет
использовать,  если  можно  вообще  применить  здесь  такое  понЯтие,  ровно
столько,  сколько нужно, чтобы  хватило  сыру  на каждый  день, а излишки --
менЯть  на  хлеб,  финики,  инжир? €  наконец -- загадка  из загадок,--  кто
откажетсЯ  продавать ЯгнЯт даже в канун  Џасхи, когда они нарасхват и за них
можно выручить очень недурные деньги? € потому  неудивительно, что поголовье
возрастало беспрерывно, словно бараны  и козлы с упорством и воодушевлением,
проистекавшими, должно быть, от уверенности в том, что проживут они на свете
отмеренный им природой срок, исполнЯли славную заповедь ‚севышнего, который,
сочтЯ,   надо   полагать,   сладостный   природный   инстинкт   недостаточно
эффективным, повелел: "Џлодитесь и размножайтесь". “мирали в стаде только от
старости, ну а тем  из своей  паствы,  кто  по болезни или  дрЯхлости не мог
ходить вместе со всеми, Џастырь своей рукой хладнокровно умереть помогал.
     Љогда такое впервые произошло  у €исуса на глазах,  он  было возмутилсЯ
подобной жестокостью, но  Џастырь  отвечал ему просто: €ли Я  их зарежу, как
всегда поступал  в  таких случаЯх,  или брошу подыхать в одиночестве в  этой
глуши, или  изза них останусь  со всем стадом дожидатьсЯ их смерти, а прийти
она может не сразу, и тогда не хватит подножного корма живым и здоровым..
     ‘кажи,  как  бы  ты поступил на моем месте,  распорЯжайсЯ  ты жизнью  и
смертью  паствы  моей? €исус не  знал, что  сказать,  и  потому заговорил  о
другом: …сли ты не продаешь шерсть, если молока и сыру у нас  больше, чем мы
вдвоем можем съесть и выпить, если ты не торгуешь агнцами и козлЯтами, зачем
тебе стадо, которое все прибывает, так что в один прекрасный  день заполонит
собой всю землю? € Џастырь ответил: ђаз стадо здесь, ктото должен заботитьсЯ
о нем,  оберегать от алчных, вот Я это и делаю. Ђ где  "здесь"? ‡десь и там,
повсюду и везде. …сли Я  верно тебЯ понЯл, ты хочешь сказать, что стадо было
всегда? Ѓолее или менее верно. Ђ первую овцу,  первую козу купил  ты? Ќет. Ђ
кто? џ их повстречал однажды и не знаю, были они куплены или нет, но они уже
были стадом. ’ебе их дали? Ќет, никто мне их не давал, Я их встретил, они --
менЯ. ‡начит, ты их хозЯин?
     Ќет, не Я, и ничего из существующего в мире мне не принадлежит. €бо все
принадлежит ѓосподу. ‚от ты  сам и сказал. Ђ  давно ли ты в пастырЯх? „авно,
еще до твоего рождениЯ пас Я стадо. Ќу а все же, как  давно? „а не знаю, раз
в пЯтнадцать больше, чем ты живешь на свете. ’олько патриархи до потопа жили
столько или еще дольше,  а в  наше времЯ  такого не  бывает. ‡наю.  Ќо  если
знаешь, но настаиваешь, что прожил столько, ты,  стало быть, допускаешь, что
Я могу подумать, будто ты не человек? „опускаю. Ђх, если бы €исус, так верно
и в  такой  верной  последовательности задававший  вопросы,  прошел бы  хоть
начальный курс майевтики  [  Њайевтика -- метод  ‘ократа извлекать скрытое в
человеке с помощью искусных наводЯщих вопросов.
     ], если бы он  спросил: "’ак  кто же ты,  если  не человек?", то весьма
вероЯтно, что  Џастырь  снизошел  бы  до  того, чтобы  небрежно,  как бы  не
придаваЯ этому  особого  значениЯ, ответить: џ  --  ангел,  только это между
нами. Џодобное случаетсЯ довольно часто: мы не задаем вопрос, потому что еще
не  готовы выслушать  ответ  или  потому что боимсЯ его. Љогда же мы наконец
собираемсЯ  с духом  и вопрос задаем, то  нередко нам  уже не  отвечают, как
ничего  не ответит, промолчит €исус, когда однажды  его  спросЯт:  "—то есть
истина?" ‚плоть до наших дней длитсЯ это молчание.
     Ќу так вот, €исус сам знает, не испытываЯ надобности спрашивать об этом
загадочного своего спутника, что тот не ангел ѓосподень, ибо ангелы ѓосподни
во всЯкую минуту днЯ и ночи славословЯт ѓоспода, не в  пример людЯм, которые
делают это  если не по  принуждению,  то  по обЯзанности  и  лишь  времЯ  от
времени, в определенные  и установленные, отведенные длЯ молитвы часы, и это
отчасти понЯтно, потому  что  у ангелов причин и оснований славословить Ѓога
больше  --  они  ведь  вместе с  ним обитают на небесах,  у них с  ним,  так
сказать, общий стол и кров. Ќо сильней всего удивилсЯ €исус тому, что, выйдЯ
на  заре  из  пещеры, Џастырь в  отличие  от  него и  не подумал помолитьсЯ,
вознести ѓосподу хвалу  за --  мыто с вами уже  это знаем  -- то, что поутру
воротил  ему  душу,  что  вразумил  петуха, и --  отойдЯ  за  камень,  чтобы
облегчитьсЯ,--  за  то,  что в  неизреченной  мудрости  своей  снабдил  тело
человеческое  нужнейшими в самом буквальном смысле слова