  быть,  шестой час, солнце еще высоко,  и тени коротки, трудно даже и
представить  себе,  что  ночь,  котораЯ  неторопливым  выдохом  погасит  это
ослепительное сиЯние,  уже невдалеке. €исус  отдохнул  и теперь обращаетсЯ к
Ягненку:  Ћтведу тебЯ  назад, в стадо, и начинает  подниматьсЯ. Џо  дороге к
€ерусалиму идут люди,  за ними  -- еще  несколько  человек, и, вглЯдевшись в
них,  €исус одним прыжком  вскакивает на  ноги;  первое  его  побуждение  --
убежать,  но, разумеетсЯ, он этого не сделает,  не решитсЯ, и как  же иначе,
если  он узнает мать и младших братьев -- €акова, €осифа,  €уду; видит  он и
сестру ‹изию, но она женщина, а значит, не в счет, хотЯ по порЯдку поЯвлениЯ
на свет занимает место между €аковом и €осифом. Ћни еще не видЯт  его. €исус
спускаетсЯ  к дороге, схватив Ягненка, но  в  глубине души подозревает,  что
сделал это, чтобы руки были занЯты. Џервым замечает старшего брата €аков, он
чтото торопливо говорит матери, та оглЯдываетсЯ, все ускорЯют шаги, и €исус,
идущий им навстречу,--  тоже, однако с Ягненком на руках  не побежишь,  и мы
так долго распространЯемсЯ  об этом, будто не хотим,  чтобы встреча  наконец
произошла,  но,  поверьте,  дело  не в  этом,  любовь,  любовь  материнскаЯ,
сыновьЯ,  братскаЯ,  окрылила бы их, но ведь  существует помимо  любви и еще
коечто -- вы вспомните, как они расстались, а потому естественны и смущение,
и известнаЯ неловкость, и потом,  мы  же не  знаем,  какие последствиЯ имели
столь долгаЯ  разлука и  полное отсутствие вестей друг о друге на протЯжении
многих  месЯцев.  Ќо  если  идти,  то  в конце  концов  дойдешь, и  вот  они
встретились, стали лицом к лицу. Ѓлагослови, мать, говорит €исус. Ѓлагослови
тебЯ Ѓог, говорит  ЊариЯ. Ћни  обнЯлись,  потом настал  черед братьев и лишь
после того -- ‹изии, и никто из них, как мы заранее предвидели, не знал, что
говорЯт в таких случаЯх, и ЊариЯ не собиралась вскричать "‚от так встреча!",
€исус же -- ей в тон:
     "‚от уж  не думал, не гадал,  каким  ветром занесло вас сюда?",  и  так
понЯтно  каким  --  близитсЯ  праздник  опресноков,  иначе называемый Џасхой
ѓосподней,  оба Ягненка служат  верной приметой, и  всЯ разница между ними в
том  лишь,  что  одному  суждено  умереть,  а другой  этой  смерти счастливо
избежал. ’ы ушел и как  в  воду канул, сказала наконец ЊариЯ,  и тут  ручьем
хлынули у нее из глаз  слезы -- ее первенец, ее старшенький стоЯл перед нею,
совсем  большой,  совсем  взрослый, с пробивающейсЯ бородкой на  осмугленном
солнцем,  выдубленном  ветром и пылью пустыни лице, какое бывает у  тех, кто
живет под открытым небом. Ќе плачь, Я делом занЯт, Я  теперь пастух. Џастух?
Ђ  Ято  надеЯлась,  что  займешьсЯ  отцовским  ремеслом.  Њне  выпало  стать
пастухом. Ђ  когда ты вернешьсЯ домой? Ќе знаю, когданибудь. Ќо хоть  сейчас
пойдем с нами во  •рам.  џ не пойду во •рам. Џочему, ведь у тебЯ вот и агнец
припасен.
     ќтот  агнец  не длЯ жертвы. Ћн  что, с пороком?  Ќикакого порока у него
нет, но умрет он, лишь когда выйдет ему срок жизни. Ќе понимаю. € не надо: Я
спас Ягненка, чтобы когданибудь ктонибудь спас и менЯ. ‡начит, ты не пойдешь
с нами в €ерусалим? џ оттуда иду. Људа?
     ’уда, где стадо мое. Ђ оно где? ‘ейчас в долине Ђиалонской. ќто где? Џо
ту сторону. Џо ту сторону чего?
     Џо ту сторону  ‚ифлеема.  ЊариЯ, побледнев, отступила на шаг,  и теперь
видно стало, как она постарела, хоть и было ей всего тридцать лет. Џочему ты
упомЯнул ‚ифлеем?  Џотому что там  Я встретил  пастуха,  который взЯл менЯ в
помощники.  Љто  он?-- и прежде  чем  €исус  успел  ответить,  велела детЯм:
‘тупайте вперед,  ждите  менЯ  у городских ворот, схватила €исуса  за  руку,
потащила на обочину дороги. Љто  он?-- повторила она. Ќе знаю, сказал €исус.
Ќо имЯто у него  есть? Њожет, и есть,  но Я его не знаю,  он велел  называть
себЯ Џастырем.
     Љаков  он  с виду? ‚ысокий.  ѓде  ты повстречал  его? ‚ той пещере, где
родилсЯ. Љто показал тебе ее? ђабынЯ  по  имени ‘аломеЯ, принимавшаЯ менЯ. Ђ
он? —то? —то он сказал  тебе? Ќичего такого, чего бы ты не знала. Џосле этих
слов  ЊариЯ упала наземь, как будто чьЯто сильнаЯ рука сшибла ее с ног.  ќто
„ьЯвол. Ћн что, сам сказал тебе  об этом? Ќет,  в первый  раз он сказал мне,
что он ангел, но только чтоб Я никому об этом не говорила. Љогда это было? ‚
тот день, когда отец твой узнал, что Я тЯжела тобой, этот человек поЯвилсЯ у
нас в доме как нищий, попросил подаЯниЯ, а потом сказал мне, что он ангел. €
больше ты  его не видела?  ‚идела,  когда мы с твоим отцом  шли в ‚ифлеем на
перепись, потом в пещере,  где ты родилсЯ, а потом  в ту ночь, когда ты ушел
из дому, ктото вошел во двор, и Я решила,  что  это ты, но это  был он,  и в
щелку Я видела, как  он  выкопал из  земли деревце у двери -- помнишь?-- то,
что выросло  на том  самом  месте,  где закопана  была  миска  со светЯщейсЯ
землей.  ЉакаЯ  еще  миска, с  какой  землей? џ  никогда  тебе  об  этом  не
рассказывала: в ту миску, в которой Я  подала  нищему еды, он потом  насыпал
земли,  и  та  засветилась. ‘делать так, чтобы из земли  исходил свет, может
только ангел. џ и сама сначала так подумала, но ведь  и „ьЯвол умеет творить
чудеса. €исус присел рЯдом  с матерью, а Ягненка  пустил пастись. „а Я  уж и
сам  понЯл, что  не  всегда отличишь  ангела  от беса, когда  они  действуют
заодно.  Ћбещай мне, что пойдешь  с нами,  а к этому  человеку  не вернешьсЯ
больше. џ обещал ему вернутьсЯ и слово свое сдержу. „ьЯволу обещают длЯ того
лишь, чтобы обмануть его. ќтот человек,  хоть,  Я знаю,  он не человек, этот
ангел  или  бес сопровождает менЯ со  днЯ рождениЯ, и Я  хочу знать  почему.
€исус, сын  мой,  пойдем с нами во •рам, принеси  этого Ягненка в  жертву  у
ѓосподнего алтарЯ, как требует твой  долг, и попроси ѓоспода освободить тебЯ
от  дурных  мыслей,  которыми  ты  одержим.  џгненок  этот   умрет  в  день,
назначенный ему судьбой. „ень этот настал. Њать, твои детеныши тоже не будут
жить вечно,  но ведь ты не хочешь, чтобы они  умерли до срока. …сть  разница
между ЯгнЯтами  и  родными  детьми.  Љогда  ѓосподь  приказал Ђврааму  убить
€саака,  разница  эта  была никому  не ведома. џ простаЯ  женщина и не  умею
ответить тебе, но прошу только: оставь эти дурные мысли. Њать, мысли сами по
себе не  бывают дурными или хорошими, они  плывут в голове,  как  облака  по
небу, в  расчет берутсЯ лишь деЯниЯ. •вала ‚севышнему, что у  менЯ,  женщины
бедной и  темной, сын вырос  мудрецом, но  все же  еще раз тебе говорю:  эта
мудрость не от Ѓога. “  „ьЯвола тоже можно коечему научитьсЯ.  Ћн вселилсЯ в
тебЯ, €исус, сын мой, ты в его власти.  …сли это  его волей  и властью агнец
сей  сохранил сегоднЯ жизнь, значит,  чтото  прибыло  сегоднЯ в мире.  ЊариЯ
ничего не  ответила.  Ћт  городских  ворот  возвращалсЯ  за нею  €аков.  Ћна
поднЯлась: ’олько нашла тебЯ, как снова  расстаемсЯ. …сли нашла, значит, уже
когдато потерЯла, отвечал  €исус и, сунув руку в  котомку, вытащил несколько
монет -- поданную ему милостыню. ‚от все, что есть. ќто  за столько месЯцев?
џ работаю  только  за харчи. „олжно  быть,  сильно  ты  любишь  этого своего
хозЯина,  если  довольствуешьсЯ  такой малостью.  ѓосподь -- мой  пастырь. ‚
устах  того, кто  живет с „ьЯволом,  имЯ ѓосподне  звучит  хулою. Љак знать,
может быть, хозЯин мой -- ангел Ѓожий, ангел небесный, только служит другому
богу  и  живет на другом небе. ‘казано в ‡аконе: џ ѓосподь, Ѓог твой,  да не
будет у тебЯ других богов пред  лицем Њоим. Ђминь, отозвалсЯ €исус.  Ћн взЯл
Ягненка  на руки. ‚он  идет за  тобой €аков,  прощай, мать. ЉажетсЯ, что  ты
этого Ягненка любишь больше, чем свою семью. Ћтветил €исус:
     ‘ейчас -- да. ЊариЯ,  задохнувшись горестным негодованием, оставила его
и пошла навстречу среднему сыну.
     Ћна ни разу не обернулась.
     Ђ €исус сначала вдоль городской стены,  а потом другой дорогой, а потом
напрЯмик,  через  полЯ, начал  долгий  спуск  в  долину Ђиалонскую.  ‚ одном
селении  он  остановилсЯ, купил  на те деньги, от  которых отказалась ЊариЯ,
хлеба, смокв, молока длЯ себЯ и длЯ Ягненка, и молоко оказалось овечьим, так
что  разницы,  если  она и  была, тот и не  заметил, и именно  в этом случае
позволительно утверждать, что одна мать стоит другой.  Ђ тем,  кто удивитсЯ,
увидев, как юноша тратит деньги на Ягненка, которого  к этому часу  уже и на
свете быть  не  должно, можно ответить, что,  мол,  были у него два Ягненка,
одного он  принес в жертву во славу ѓоспода, а другого  ѓосподь же и отверг,
ибо  обнаружилсЯ у агнца порок  -- ухо надорвано, вон  --  видишь? Ќичего не
вижу, скажут  ему,  ухо  целое. Ќу, раз целое, Я сам его надорву, ответит на
это €исус и, взвалив Ягненка на плечи,  продолжит путь. ‘тадо он заметил уже
в последнем свете днЯ, меркнувшем тем  стремительней,  что  небо  затЯгивали
низкие черные тучи. ‚оздух был насыщен напрЯжением  -- предвестником  грозы,
и, не обманываЯ  ожиданий,  перваЯ молниЯ распорола небеса в  тот самый миг,
когда стадо  предстало глазам  €исуса.  ѓроза была из  тех,  что  называютсЯ
"сухими" -- дождь не хлынул --  и наводЯт  больший страх, чем грозы обычные,
ибо тут мы чувствуем себЯ понастоЯщему беззащитными, без завесы, как принЯто
говорить,  дождЯ и ветра,  хотЯ от чего  уж они там завесЯт -- неведомо: это
открытаЯ, лобоваЯ сшибка грохочущего, раздираемого сполохами неба и бьющейсЯ
в судорогах земли, бессильной ответить ударом на удар. ‚ ста шагах от €исуса
сверкнуло  нестерпимо,  ослеплЯюще  --  и  от  комлЯ  до  вершины  раскололо
смоковницу,  тотчас занЯвшуюсЯ огнем и запылавшую, точно факел.  Ћт близкого
удара, от громового раската, тЯжко грЯнувшего над самой головой, треснуло  и
надвое  распалось  небо, и €исус упал замертво. ‚спыхнули еще два зигзага --
один тут, другой там, словно произнесены были два решающих слова,  гром стал
отдалЯтьсЯ, стихать, пока не  превратилсЯ в чуть слышное любовное воркованье
неба и  земли. џгненок не ушибсЯ при падении, все  страшное было уже позади:
он приблизилсЯ  к лежащему навзничь €исусу  и коснулсЯ  губами его губ -- не
лизнул, не  обнюхал, не фыркнул, а  всего лишь дотронулсЯ, и этого  довольно
было -- нам ли в  этом сомневатьсЯ?--  чтобы тот пришел в себЯ. €исус открыл
глаза, увидел  Ягненка,  а над ним --  непроглЯдную тьму неба,  черной рукой
стиравшую  то,  что еще оставалось от дневного  света. ‘моковница продолжала
гореть. €исус пошевелилсЯ и почувствовал, что каждое „вижение причинЯет  ему
боль, но тело  слушаетсЯ его, если можно  говорить  о послушании того, что с
такой   легкостью   можно   оглоушить,  обездвижить  и  швырнуть  наземь.  ‘
неимоверным  трудом он  приподнЯлсЯ и сел и скорее  по смутным  осЯзательным
ощущениЯм,  чем  по  непреложным  свидетельствам  зрениЯ, убедилсЯ,  что  не
получил ни ожогов, ни ушибов, что рукиноги и ребра не переломаны и вообще он
цел  и невредим,  разве что вот  только все  никак не смолкнет оглушительный
звон  и гуд в голове. Ћн притЯнул Ягненка к себе и выговорил неведомо откуда
взЯвшиесЯ у него слова: Ќе бойсЯ, Ћн  всего лишь хотел показать  тебе, что в
…го воле  было лишить тебЯ жизни, а мне -- внушить, что не Я, а Ћн спас тебЯ
от смерти. Џоследний гром протЯжным медлительным вздохом перекатилсЯ в небе,
и  внизу, как желанный и долгожданный оазис в пустыне,  белело стадо. €исус,
едва переступаЯ онемевшими ногами,  направилсЯ туда, и Ягненок на совершенно
ненужной  теперь  веревке  бежал рЯдом с  ним как собачка,  и позади все еще
горела  смоковница.  €  не  свет меркнущих  сумерек, а ее  жаркое  полыхание
озарило  внезапно возникшую  перед ним  высокую, закутанную  в  плащ  фигуру
ЏастырЯ, опиравшегосЯ на  посох, которым, подними он его, мог бы  дотЯнутьсЯ
до облаков. Џастырь сказал: џ знал, что  гроза тебЯ поджидает. € мне бы надо
было это знать, ответил €исус. Ђ что это за Ягненок? „енег на покупку мне не
хватило,  Я сел  при дороге просить милостыню, и тут  какойто старец подарил
мне  его. Ћтчего ж ты не принес его в жертву? Ќе смог, не способен оказалсЯ.
Џастырь улыбнулсЯ: ’еперь Я  лучше понимаю, почему Ћн  дал тебе  вернутьсЯ к
стаду и у менЯ на глазах дал тебе почувствовать свою силу. €исус не ответил,
ибо только что и почти теми же словами объЯснЯл происходЯщее Ягненку, и  ему
совсем не  хотелось  с  места в  карьер  затевать  новую беседу  о  том, что
побудило Ѓога действовать так, а не иначе. Ќу и что ты намерен  дальше с ним
делать? „а  ничего, пусть  пасетсЯ  со  всем  стадом.  ‚се беленькие  ЯгнЯта
подобны  один другому, и ты уже завтра не сможешь отличить его от прочих. Ќо
он менЯ признает. ќто сейчас, а завтра забудет, а кроме того, он выбьетсЯ из
сил, отыскиваЯ тебЯ  постоЯнно:  надо  его както выделить  из стада, ухо ему
надсечь, что ли. †алко. ’ебе ведь тоже отсекли крайнюю плоть, чтобы известно
было, кому ты принадлежишь. ќто  совсем другое. ќто только кажетсЯ другим, а
на деле --  то  же самое.  Џастырь  между  тем уже сложил валежник в кучку и
теперь  пыталсЯ высечь огонь. ‘казал €исус:  Ќе лучше  ли взЯть ветку от той
горЯщей смоковницы? € Џастырь ответил: Ќет, не лучше, пусть огонь, упавший с
неба,  сам  себЯ  пожрет.  Ђ  ствол  смоковницы  светилсЯ  во  мраке,  будто
раскаленнаЯ головнЯ, ветер  срывал и разносил окрест  горЯщие кусочки  коры,
разлетавшиесЯ искрами и тотчас гасшие.
     ЌочнаЯ тьма, против обыкновениЯ, не скрыла тЯжко нависшие тучи. Џастырь
и  €исус, как всегда,  сели ужинать, и первый  насмешливо  промолвил: ‚ этом
году, стало быть, не отведаешь пасхальной ЯгнЯтины. €исус промолчал в ответ,
но сам  собой осталсЯ  недоволен,  ибо  с  этой  минуты  оказалсЯ  он  перед
неразрешимым противоречием: как есть мЯсо, но при этом не убивать ни тельца,
ни овна, ни агнца. Ќу так что ж нам с ним делать?--  спросил  Џастырь. џ про
Ягненка:  метить или нет? “  менЯ  рука не  поднимаетсЯ. ‹адно,  Я  сам этим
займусь. ‘тремительным и уверенным ударом ножа он отсек Ягненку  краешек уха
и, держа его в руке, спросил:
     Ќу а это куда -- в земле похоронить или просто выбросить?-- и €исус, не
успев подумать, что делает, сказал:
     „ай сюда  --  и швырнул  лоскуток  кожи  в огонь. ’ак же  в  свое времЯ
поступили и  с твоей  крайней  плотью, сказал Џастырь. €з  рассеченного ушка
выступила медленнаЯ неЯркаЯ каплЯ крови, мгновение спустЯ  уже свернувшаЯсЯ.
Ќад костром вместе с дымом поднЯлсЯ пьЯнЯщий запах жареного  нежного мЯса,--
и  вот  так,  лишь  к  концу  этого  долгого  днЯ, заполненного  ребЯческими
выходками и противоречивыми поступками, получил ѓосподь то,  что причиталось
ему,  и  как знать, не была ли эта грандиознаЯ гроза  со всеми  ее громами и
молниЯми поданной упрЯмым пастухам вестью о том, что он подчинЯетсЯ их воле.
ЏоследнЯЯ каплЯ крови  упала на землю, и  та с жадностью  выпила ее,  ибо не
годитсЯ, чтобы самаЯ главнаЯ часть жертвы, о которой столько было раздумий и
разговоров, пропадала втуне.
     € случилось так, что именно  эта овца, в которую по прошествии трех лет
превратилсЯ Ягненок, самаЯ обыкновеннаЯ овца, лишь карнаухостью отличавшаЯсЯ
от  всех прочих, отбилась  от стада и потерЯлась  в  диких краЯх, к  югу  от
€ерихона переходивших уже в пустыню.
     ‘тадо огромное: велика  важность -- овцой больше,  овцой меньше, но все
же скотина, о которой мы ведем речь, не такаЯ, как  другие, да  и пастухи --
не совсем те люди, которых встречаем  мы на каждом шагу, а потому не следует
удивлЯтьсЯ, что  Џастырь,  изпод мохнатых  бровей  оглЯдев  стадо и вовсе не
нуждаЯсь в  том,  чтобы  пересчитывать его  по  головам,  хватилсЯ  пропажи,
подозвал €исуса и сказал: ’воей овцы нет, ступай поищи ее,-- а поскольку наш
герой не спросил: Љак ты узнал, что именно моей нет?-- то и мы задавать этот
вопрос не  станем. „а и в том  ли дело -- куда важней нам сейчас понЯть, как
€исус, доверЯЯсь  всецело  знанию  местности -- весьма, кстати, слабому -- и
чутью -- отнюдь не безошибочному,--  двинетсЯ нехожеными тропами  куда глаза
глЯдЯт, как  отыщет он путь в безмерном пространстве,  раскинувшемсЯ во весь
окоем.  Џоскольку они  с Џастырем к этому времени уже  покинули  плодородные
долины  €ерихона, где не пожелали оставатьсЯ,  ибо покой постоЯнного кочевьЯ
ставили много выше возможности общатьсЯ и торговать с людьми, то человек или
овца скорее всего могли затерЯтьсЯ -- особенно если сделали это с умыслом --
в  тех  местах,  где вожделенное  одиночество  не будет омрачено слишком  уж
тЯжкими усилиЯми снискать  себе пропитание. ‘ледуЯ логике  этих рассуждений,
€исусова овечка должна была тайком и  словно бы случайно отстать от  стада и
сейчас навернЯка щипать свежую травку в прибрежной  иорданской прохладе и --
на всЯкий случай -- в виду города €ерихон.
     †изнь, однако, не всегда согласуетсЯ с логикой: нередко бывает так, что
как раз самое очевидное и предусмотренное, ведомое  причинами, ведомыми лишь
ему самому, избирает  длЯ своего проЯвлениЯ окольный путь, отклонЯетсЯ,  так
сказать,  в сторону  от магистрального умозаключениЯ. €  если  дело  обстоит
именно  так,  нашему €исусу следует  искать заблудшую  овечку  не на зеленых
выпасах,  оставшихсЯ  позади,  а  среди  редкой,  жесткой,  выжженной  зноем
растительности той пустыни, что пролегла впереди, и остатьсЯ  глухим  к тому
убедительному и  на поверхности находЯщемусЯ доводу, что, мол, не затем овца
отбилась  от  стада,  чтобы умереть от голода  и  жажды,-- глухим, вопервых,
потому,  что никто  не знает,  какие  мысли  проносЯтсЯ в  овечьей голове, а
вовторых  --  изза   уже  упомЯнутой  непредсказуемости  очевидного,  отчего
очевидное порою  оборачиваетсЯ невиданным. ’ак  что в пустыню направитсЯ  --
уже направилсЯ -- €исус, и решение  его нимало не удивило  ЏастырЯ, который,
напротив, молча его одобрил, причем одобрение это выразилось в  медленном  и
торжественном наклоне головы,  который  -- вот ведь странность!-- можно было
понЯть и как прощальный кивок.
     ‡дешнЯЯ  пустынЯ --  вовсе  не  раскинувшеесЯ  вширь  и вдаль  песчаное
пространство, носЯщее  это имЯ.  ‡дешнЯЯ пустынЯ  --  это скорее бесконечнаЯ
грЯда  сухих  и  жестких  холмов, перетекающих  один в другой  и  образующих
запутаннейший  лабиринт  низин  и  долин,  где выжить  удаетсЯ  лишь  редким
растениЯм, которые целиком состоЯт из шипов и колючек, так что  справитьсЯ с
ними могут  лишь каменные десны коз, ибо  нежные овечьи губы они изранЯт при
первом  же прикосновении. ‡дешнЯЯ  пустынЯ  наводит куда больший  страх, чем
ровные гладкие  пески или пески зыбучие,  ежеминутно  менЯющие форму и образ
своих подвижных дюн,-- здесь  не то:  здесь каждый холм, таЯ в себе  угрозу,
предупреждает  об  опасности,  подстерегающей  за  следующим холмом, а когда
путник, дрожа, одолеет и его, то ощутит, что опасность не  исчезла, а просто
переместилась к нему за спину. ‡десь на крик его не отзоветсЯ эхо, и услышит
он в ответ крик,  который издают  сами  холмы --  или то  неведомое, что так
упрЯмо прЯчетсЯ в них или за ними.
     ‚от тудато,  в  дикий  этот  край,  и вступил  €исус, вооруженный  лишь
посохом да котомкой на плече. Ќе успел  он  сделать и нескольких шагов, едва
лишь пересек границу  этого  мира,  как  вдруг понЯл, что  старые, от €осифа
доставшиесЯ ему сандалии окончательно развалились. Ћни служили  ему  верой и
правдой,  а  он прилежно ставил латки, продлеваЯ  им срок жизни и носки,  но
теперь уж ни шорник,  ни веревочник, ни сапожник помочь были  не в  силах --
слишком  круты  оказались  длЯ этих подошв  подъемы и спуски,  слишком много
дорог  одолели  они,  слишком  много  пота,  смешанного  с  дорожной  пылью,
разъедало их  ремни.  ‘ловно повинуЯсь приказу, разом -- и за меньшее времЯ,
чем  потребовал  от  нас рассказ об этом,--  распались подошвы,  перетерлись
последние  ремешки,   лопнула  последнЯЯ   дратва,  измочалились  веревочные
завЯзки, и €исус осталсЯ босиком.  Ћтрок -- мы называем  его  так по  старой
памЯти,  ибо восемнадцатилетнего иудеЯ следует  признать  зрелым мужчиной,--
вспомнил тут  о своих старых сандалиЯх, тех, что все это времЯ таскал на дне
котомки, словно  вещественную  памЯть  о  прошлом,  и попыталсЯ  надеть  их.
‡рЯшнаЯ попытка, и только теперь Ясно  стало  €исусу, что  прав был Џастырь,
когда  говорил,  что нога, однажды  выросши,  меньше  не станет.  Ќипочем не
налезут сандалии. Ћн стоЯл  перед пустыней босой, как  Ђдам,  изгонЯемый  из
ќдема, и  так же, как он, не  решалсЯ сделать первый и самый трудный шаг  по
истерзанной  земле, призывавшей его. ‚ следующее  же мгновение, не спрашиваЯ
себЯ, зачем он это делает, €исус отбросил посох, скинул с плеча  суму, одним
движением  стЯнул через  голову хитон,  отшвырнул  его  в сторону и осталсЯ,
опЯть  же как  Ђдам, голым. ‘  того  места, где он  стоЯл, уже  не виден был
Џастырь,  ни один  любопытный козлик не  последовал за ним,  и  осмеливались
изредка  пересекать невидимую границу только птицы,  из  тварей же земных --
муравьи, какаЯнибудь сколопендра да  испуганный скорпион высовывал  Ядовитое
свое жало, ибо никто из них сроду не видал в здешних краЯх голого человека и
вообще  не знал,  что  это  такое.  Ђ  спроси €исуса  "‡ачем  ты разделсЯ?",
недоступен  разумению  этих членистоногих, паукообразных,  перепончатокрылых
был бы его ответ: "‚ пустыне можно быть только голым".  € мы скажем: "’олько
голым",  хотЯ шипы царапают кожу,  впиваютсЯ  в  волосы  на лобке,--  голым,
несмотрЯ  на то, что  ступни изрезаны колючками, ободраны камнЯми, саднЯт от
песка, голым, несмотрЯ  на солнце, что жжет, обжигает, слепит, голым --  ибо
нужно  отыскать заблудшую овцу: она принадлежит нам и помечена нашим знаком.
ЏустынЯ впускает в себЯ €исуса и тотчас  смыкаетсЯ у него за спиной, отрезаЯ
путь к отступлению. ’ишина звучит в ушах  тихим  рокотом, словно выброшеннаЯ
на  берег пустаЯ, заполненнаЯ лишь шумом прибоЯ раковина,  которую ктонибудь
подберет,  поднесет к  уху, скажет:  ЏустынЯ.  Ќоги  €исуса разбиты в кровь,
солнце отгонЯет облака, чтобы глубже вонзить ему в плечи клинки лучей, когти
шипов впиваютсЯ  в кожу, бичи колючих веток хлещут  его. ќй,  где ты там?!--
кричит он, и холмы отозвались бы, как положено, эхом:
     ѓдетытам, гдетытам, гдетытам -- если бы знали эти  слова, но длительный
и отдаленный рокот -- тот, что слышитсЯ в раковине,-- перекрывает все прочие
звуки, и  из  рокота складываетсЯ  слово:  Ѓоооог, Ѓоооог, Ѓоооог.  €  вдруг
словно холмы расступились,  дали  дорогу,  €исус  вышел  из лабиринта низин,
теснин, долин на круглую  гладкую песчаную прогалину  и в самой ее  середине
увидел  свою  овечку.  Ћн  было  бросилсЯ  к  ней со  всех ног,  разбитых  и
израненных, но тут раздалсЯ голос:
     Џостой. €исус  увидел перед собой облако примерно  в  два  человеческих
роста,  вьющеесЯ  вокруг  самого себЯ,  словно  столб дыма, и голос  исходил
оттуда. Љто говорит со мной?--  задрожав, спросил €исус, предугадываЯ ответ.
ѓолос сказал: џ -- Ѓог, и  €исус понЯл  теперь, почему  нагим  вступил  он в
пределы пустыни. ’ы привел  менЯ  сюда, чего ты хочешь от менЯ?-- сказал он.
Џока ничего, но в один прекрасный день захочу все. —то все?
     †изнь твою. ’ы ведь Ѓог,  ’ы всегда  забираешь у нас жизнь, которую ‘ам
же и даешь. —то же мне еще остаетсЯ, иначе мир переполнилсЯ бы. Ђ зачем ’ебе
моЯ жизнь? Ќе пришла еще пора тебе  знать  это, поживи пока, еще не скоро  Я
подам тебе весть, чтобы  ты  был расположен и телом  и душой к тому высшему,
что Я тебе уготовлю. ѓосподи, ѓосподи, Я не постигаю ’воих слов, не понимаю,
чего  ’ы  хочешь от менЯ. ’ы  обретешь власть  и славу. Љакую власть,  какую
славу? € это Я открою тебе, когда  придет времЯ снова  позвать тебЯ. Ђ когда
оно придет? Ќе торопись, поживи сколько сможешь.
     ѓосподи, вот Я здесь, перед ’обой, нагим ’ы привел менЯ пред лицо ‘вое,
а  потому  не  медли, дай мне сейчас то,  что припас  на  завтра. Ђ почем ты
знаешь, что Я намерен тебе чтонибудь дать? ’ы пообещал. Ќет, это будет всего
лишь обмен. ‡а что же Я заплачу  жизнью? ‡а власть.  € за славу, думаешь,  Я
забыл, но  если  не  скажешь,  над  кем  получу Я  власть, чем  и  перед кем
прославлюсь, то обещание ’вое не ко времени, рано давать его.
     ’ы снова встретишь менЯ,  когда  будешь  готов, но знамениЯ мои и знаки
отныне будут сопровождать тебЯ.
     ‘кажи мне, ѓосподи. ‡амолчи, ни о чем  больше не спрашивай, придет  час
-- не раньше и не позже,-- когда  ты узнаешь, что мне от тебЯ надо. џ слушаю
’ебЯ, ѓосподи, а значит,  повинуюсь  ’ебе,  но все  же  ответь  еще  на один
вопрос.  ’ы испытываешь мое  терпение.  ѓосподи,  это  мне очень  нужно.  Ќу
говори. Њожно мне забрать мою овцу? Ђа, ты вот о чем. „а, так можно? ЌельзЯ.
Џочему? Џотому что ты принесешь ее мне в жертву, в залог того союза, который
Я только что с тобой заключил.
     …е  -- в жертву?  …е.  џ отдам  ’ебе  другую,  сейчас сбегаю  к стаду и
приведу, Я мигом.  Ќе спорь со мной, Я хочу эту. Ќо она с пороком, у нее ухо
рваное. ЋшибаешьсЯ, ухо как ухо,  взглЯни сам. Ќо  как же это возможно? џ --
ѓосподь, длЯ  менЯ ничего невозможного нет. Ќо ведь это моЯ овца. € опЯть ты
ошибаешьсЯ: Ягненка ты у менЯ отнЯл, вот и расплатись теперь овцой. „а будет
по слову ’воему: весь мир принадлежит ’ебе, а Я раб ’вой.
     ’огда действуй, а не то наш союз будет недействителен.
     Ќо,  ѓосподи,  ’ы же  видишь, Я -- голый, у  менЯ при себе ни  ножа, ни
резака, и, произносЯ эти слова, €исус все еще надеЯлсЯ сохранить овце жизнь,
но Ѓог ответил:  џ не был бы Ѓогом, если б не сумел помочь тебе, держи. € не
успел  он еще договорить, как у ног  €исуса оказалсЯ нож, новый, с широким и
длинным лезвием. Ќу, давайдавай, пошевеливайсЯ, сказал Ѓог, у  менЯ еще есть
дела, Я не могу тут  с  тобой торчать до  скончаниЯ  века. €исус подобрал  с
земли нож, шагнул к овце, а та поднЯла голову, сомневаЯсь, это ли ее хозЯин,
ибо никогда  прежде  не  видела его голым, а нюх  у них, как  всем известно,
развит  не  слишком. Џлачешь?-- спросил Ѓог. „а нет, это у менЯ всегда глаза
такие,--  отвечал  €исус. Љлинок  взлетел, повернулсЯ  под  нужным длЯ удара
углом  и  стремительно, как молот, как нож  еще  не изобретенной  гильотины,
опустилсЯ.  Ћвца  не  издала  ни  звука,  только  раздалось  "Ђаах"  --  это
удовлетворенно  выдохнул Ѓог. ’еперь мне можно  уйти?-- спросил  €исус. €ди,
только помни,  что отныне ты принадлежишь мне, ты кровью скрепил наш союз. Ђ
как полагаетсЯ уходить от ’ебЯ? Њне, в сущности, все равно, что передом, что
задом, но обычно принЯто пЯтитьсЯ и отвешивать поклоны. ѓосподи... „о чего ж
ты приставучий, ну  что тебе  еще? Ђ  Џастырь? Љакой пастырь? ’от, с кем  мы
пасем стадо. Ќу?  Ћн ангел или  демон? Ђа, Я его  знаю. ’ак кто же он, скажи
мне.  џ уже тебе  сказал, длЯ Ѓога нет ни переда, ни  зада,  ступай с миром.
‘толб  дыма  рассеЯлсЯ,  исчезла  овца,  а кровь,  еще  заметнаЯ  на  земле,
поспешила спрЯтатьсЯ в ней.
     Љогда  €исус  вернулсЯ,  Џастырь  окинул  его  пристальным  взглЯдом  и
спросил: Ђ  где овца? џ встретил  Ѓога, отвечал  €исус. џ тебЯ не спрашиваю,
встретил ли ты Ѓога, ты овцу нашел? џ принес ее в жертву. ‡ачем?
     ’ам был  Ѓог, так надо было.  Љончиком  посоха Џастырь провел  по земле
черту, глубокую,  как борозда  на  пашне, неодолимую, точно  стена  огнЯ,  и
сказал: ’ы ничему не научилсЯ, уходи.


        x x x

     Љак  же  это  Я  пойду  на  таких   ногах,  думал  €исус,  глЯдЯ  вслед
удалЯвшемусЯ  Џастырю.  ѓосподь,  с  такой  безупречной  чистотой  проведший
исчезновение овцы, не  одарил  его благодатью своего божественного плевка, и
из облака не вылетела слюна, которой €исус  мог бы  смазать и исцелить  свои
раны, откуда продолжала,  блестЯ  на камнЯх,  течь кровь. Ќечего было  ждать
содействиЯ и от ЏастырЯ -- тот бросил слова осуждениЯ и ушел прочь, как тот,
кто не сомневаетсЯ, что приговор будет исполнен, и не  желает присутствовать
при  сборах  в дорогу, а уж тем  паче  -- прощатьсЯ.  €исус  на четвереньках
дополз до  места их недавней стоЯнки,  где на каждом шагу виднелись  приметы
этого царства  скотины  --  разбросаны были подойники и  прочаЯ  пастушескаЯ
утварь,  грудами лежали  еще не выдубленные  и не выделанные овечьи  и козьи
шкуры, в обмен на которые они с  Џастырем, если бы только захотели, могли бы
получать все, что нужно длЯ жизни,-- плащ, одеЯло, хитон, любую еду. Џодумал
€исус, что  они, былые  питомцы  его, не взыщут на  него, если он  сам  себе
заплатит жалованье -- обмотает ноги овечьими шкурами, смастерив из них некое
подобие башмаков, а сверху  прихватит их и перевЯжет крестнакрест жгутами из
шкуры козьей: мех на ней куда более редкий, и потому управлЯтьсЯ с нею проще
и легче.  ’ут он задумалсЯ, как лучше --  мехом  внутрь или наружу, и решил,
что  ноги  его  в столь  плачевном  состоЯнии,  что  прикосновениЯ  кожи  не
выдержат, а потому пусть будут у него калиги на меховой подкладке.
     Џлохо,  конечно, что мех  сейчас же  прилип к содранным  до живого мЯса
ногам, но раз уж  он все  равно решил идти  берегом €ордана,  то, как станет
невтерпеж, достаточно будет опустить обутые ноги в воду: сапожищи  и сами по
себе тЯжелы,  да еще пропитаютсЯ,  набухнут водой, и это  поможет израненным
ступнЯм отклеитьсЯ от ворсистого меха, избавитьсЯ от спасительных корок, уже
запекшихсЯ  на ссадинах  и порезах. Џо  Яркому цвету поплывшей вниз кровавой
струйки  можно  судить, что раны, как  это ни странно, еще не гноЯтсЯ. €исус
продвигалсЯ к северу медленно,  потому что устраивал  себе частые привалы --
садилсЯ на берегу,  свесив ноги в воду, наслаждалсЯ ее прохладой и целебными
свойствами.
     Ќо саднили не только ноги  -- болела и душа: как  же это так выгнал его
Џастырь после того,  как  произошла его встреча с Ѓогом,  встреча  в  полном
смысле  слова  неслыханнаЯ,  ибо, сколько ему известно, нет во  всем €зраиле
человека, который мог бы похвастатьсЯ, что видел Ѓога и осталсЯ после  этого
жив. "‚идел" -- то,-- впрочем, это громко сказано, но  сами посудите: если в
пустыне ЯвлЯетсЯ нам не то облако, не то столб дыма  и говорит: џ -- Ѓог, да
и потом ведет какойникакой разговор, и ведет его не только последовательно и
внЯтно, но  с такой совершенно божеской, не терпЯщей возражений и пререканий
властностью,  что   малейшее  сомнение   в   небесном  происхождении  нашего
собеседника покажетсЯ  богохульством. € кто, кроме Ѓога, мог бы  ответить на
вопрос  о  Џастыре  с  таким  одновременно  и  небрежным  и сведущим  видом,
показавшим, что он, хоть малость и презирает  его, знаком с ним,  однако  же
хорошо,  можно сказать --  близко  знаком, что  еще  больше подтвердил своим
отказом  ответить  всетаки,  кто  он  такой  --  ангел ли,  демон?  Ђ  самое
интересное то, что сам Џастырь своими  сухими, вроде бы не имеющими к такому
событию отношениЯ  словами  подтвердил  истинность  этой  сверхъестественной
встречи. "џ тебЯ не спрашиваю, встретил ли ты Ѓога", промолвил он  брюзгливо
и не выказав ни малейшего удивлениЯ, словно заранее знал об этой встрече. Ќо
главное, он  не  простил  €исусу гибели овечки  --  чем иным можно объЯснить
последние   слова  его:  "’ы  ничему   не   научилсЯ,   уходи",  с  которыми
демонстративно,  как мы  бы  сейчас сказали,  поднЯлсЯ  и удалилсЯ к стаду и
стоЯл там спиной к €исусу, покуда тот не ушел. € теперь, когда €исус изощрЯл
свое воображение в тщетных попытках догадатьсЯ, чего потребует от него Ѓог в
их следующую встречу, слова ЏастырЯ "’ы ничему не научилсЯ" звучали у него в
ушах отчетливо и Ясно,  будто  он попрежнему стоЯл рЯдом, и  в это мгновение
тоска одиночества, разлуки, утраты  охватила  его с такой  силой, что сердце
защемило.  Ћн сидел  на берегу €ордана, опустив ноги в воду,  и глЯдел,  как
расплываетсЯ по  прозрачной глади тоненькаЯ кровЯнаЯ струйка из  рассеченной
лодыжки, и  внезапно почувствовал, что ни кровь эта, ни собственные его ноги
больше  не принадлежат ему:  это отец его  приковылЯл  сюда  остудить  водой
иорданской прободенные щиколотки и сказал ему то же, что и  Џастырь: Ќачинай
все сначала, ты ничему не научилсЯ.  €исус,  словно вытЯгиваЯ на берег звено
за звеном тЯжелую и длинную железную цепь, стал вспоминать всю свою жизнь --
и таинственно поданную весть о его зачатии, и светЯщуюсЯ землю, и рождение в
пещере, и гибель  младенцев  вифлеемских,  и  отца,  распЯтого на  кресте, и
наследство  кошмарных  снов,   и  бегство  из  дому,  и  спор  во  •раме,  и
свидетельство ‘аломеи, и  поЯвление в пещере того, кто назвал себЯ Џастырем,
и пастушье  житье,  и спасенного Ягненка, а  потом --  пустынЯ, убитаЯ овца,
Ѓог.  € это последнее  слово  оказалось уже чересчур  -- далее  думать о нем
€исус не  смог, и мысли его  принЯли  иной  оборот:  почему  Ягненок избежал
смерти, а овца  -- нет? ѓлупый  вопрос,  не правда  ли, но,  чтобы  вникнуть
получше, скажем то же, но иначе: спасенный  спасен не навсегда, а обреченный
--  обречен окончательно. ‚от  он  и вытЯнул на иорданский  берег  последнее
звено  под  заунывную  песенку,  что  распевала  невидимаЯ  ему,  скрытаЯ  в
тростнике женщина -- то ли стирает она там, то ли купаетсЯ,--  а €исус хочет
осознать,  что  все это --  одно и  то же: живой Ягненок,  превратившийсЯ  в
мертвую овцу, ноги его, обагренные кровью отца, и эта женщина, что напевает,
раскинувшись в чуть колеблющейсЯ от легкого ветра воде, уставЯ в  небо тугие
торчащие груди и черный треугольник  внизу живота,-- нет, €исусу еще ни разу
в  жизни  до  сегоднЯшнего  днЯ  не  доводилось видеть  такого,  но ему  ли,
человеку,  который,   едва  отойдЯ   от  какогото  дымного   столба,  тотчас
принимаетсЯ соображать, что им с Ѓогом делать в следующую встречу, ему ли не
понимать,  что  прелести --  да,  пожалуй, это слово  здесь  уместно,--  что
сокровенные  прелести  женщины  не могут  быть  ни  воображены,  ни  навеЯны
песенкой,  которую эта женщина напевает,  тем более что нам неведомо, к кому
обращены слова ее. Ђ €осифа уже нет здесь, он вернулсЯ в братскую могилу под
‘епфорисом,  и  от ЏастырЯ хоть  бы кончик посоха осталсЯ на виду, ну а Ѓог,
если он и вправду вездесущ, решил на этот раз ЯвитьсЯ рабу своему не столпом
облачным, а  воплотитьсЯ в неспешно текущую воду, в ту  самую  воду, котораЯ
омывает тело  женщины. Ђ тело  €исуса дает себЯ  знать -- и между ног у него
происходит то  же,  что у  всех  самцов,  людей  и зверей,  плоть  набухает,
восстает, наливаетсЯ кровью, ринувшейсЯ туда со всего тела так стремительно,
что даже нечему стало сочитьсЯ из порезов и ссадин.
     ѓосподи, сколь  крепка эта  плоть,  но  €исус  не  отправилсЯ на поиски
женщины и оттолкнул  от себЯ руки жестокого плотского искушениЯ, шепнувшего:
"’ы  --  никто, если  сам  себЯ не  любишь;  ты  не постигнешь Ѓога, пока не
постигнешь собственное  тело".  € кто  шептал эти слова -- неизвестно, но уж
точно не Ѓог,  не на  его четках эти зерна,  а вот  с ЏастырЯ бы сталось  их
произнести,  не будь он так далеко отсюда, и, быть может, слова эти выпевала
женщина в тростнике, и €исус подумал, как  было  бы приЯтно попросить ее  --
пусть объЯснит  их  смысл и  значение, но голос стих:  то ли течение отнесло
женщину ниже,  то ли  она  просто выбралась на  берег, чтобы обсушить  тело,
спрЯтать его под одеждой, то есть заставить  замолчать. €исус же вбил ноги в
разбухшие от  воды башмаки, поднЯлсЯ,  отчего вода брызнула  во все стороны,
как из губки.  „а, сильно бы смеЯлась эта женщина, если бы направилась в эту
сторону  и увидела его в  столь нелепой обуви, но,  надо думать,  вскоре  бы
смолк  ее  смех, ибо  глаза  ее скользнули бы вверх,  угадываЯ  сокрытое под
хитоном соразмерное и стройное  тело, а  потом еще выше, пока не встретились
бы  с  его  глазами,  и  всегдато  горестными,  а теперь отуманенными  новой
тревогой. Ќичего  или почти  ничего  не сказав,  она вновь открыла  бы  свою
наготу,  и, когда произошло  бы то, чего следует  в таких  случаЯх  ожидать,
бережно бы  снЯла  с  него  безобразные  меховые сандалии,  и  поцелуЯми  бы
излечила его раны,  а  потом осторожно, как Яйцо  или  реликвию, обернула бы
каждую  ступню своими еще  влажными волосами. „орога  пуста.  ЋглЯдевшись по
сторонам, со вздохом находит €исус укромный  уголок,  направлЯетсЯ туда,  но
вдруг замирает на месте --  вовремЯ вспомнилась ему историЯ Ћнана,  которого
покарал  ѓосподь  за  то,  что  изливал свое  семЯ  помимо  места,  длЯ него
предназначенного.   ђазумеетсЯ,   если  б   €исус  снова  вдумалсЯ  в   этот
классический  эпизод  и  подверг  его всестороннему осмыслению,  беспощаднаЯ
суровость Ѓога не остановила бы его, ибо длЯ  ослушаниЯ имелись две причины:
вопервых, невестки, с которой, согласно  ‡акону, следовало бы продолжить род
умершего  брата,  под  рукой  не  было,  втораЯ  же причина  была еще  более
основательной: ѓосподь, Явившись  ему, сообщил, что имеет на него в  будущем
определенные  виды,  хоть  и  не  сказал,  какие  именно,  и   маловероЯтной
несуразицей выглЯдело  бы то, что он позабыл  все свои обещаниЯ, все порушил
-- и  изза такой  безделки, как рука, осмелившаЯсЯ забрести куда не следует,
ибо кому ж,  как не ѓосподу, ведать,  что  не всЯкий голод, не всЯкую  жажду
утолишь едой и питьем:  есть и иное, не менее  тЯгостное воздержание.  ќти и
подобные им размышлениЯ  вместо  того, чтобы,  потакаЯ  столь  простительной
человеческой слабости, завлечь €исуса на гибельную  стезю порока или,  проще
говорЯ, в укромное  местечко, возымели  вдруг противоположное действие и  не
завлекли,  а отвлекли -- отвлекли от первоначального намерениЯ, не говорЯ уж
о  самом  желании, очевиднаЯ  греховность  которого расхолаживала  и внушала
колебаниЯ. €так, смирившись  перед собственной добродетелью, €исус перекинул
суму через плечо, крепче сжал посох и пустилсЯ в путь.
     ‚  первый день  этого пути понад €орданом  изза укоренившейсЯ за четыре
года  привычки сторонитьсЯ  людных мест он  обходил  селениЯ, встречавшиесЯ,
впрочем, нечасто. Ћднако чем ближе становилось до ѓенисаретского  озера, тем
трудней было делать  это:  прежде всего  потому, что  деревни были  окружены
возделанными  полЯми  -- подика обойди,-- ну а  потом, когда бродЯга  и  так
подозрительного вида еще и Явно уклонЯетсЯ от встречи с людьми, крестьЯн это
наводит  на  нехорошие  мысли. €  €исус  решил выйти в  мир,  и мир  его  не
разочаровал,  хоть  и  оглушил позабытым за времЯ пастушьей  жизни  шумом. ‚
первой же деревне, куда он вошел, орава ребЯтишек  при виде  его невероЯтных
котурнов  поднЯла дикий свист  и улюлюканье,  что отчасти подвигло €исуса на
покупку настоЯщих сандалий,-- не забудем, деньги у него на это были, он ведь
не притронулсЯ к подаЯнию  фарисеЯ, четыре года живЯ в глуши, где  и тратить
их было  и не на что и незачем, так что был он обладателем целого состоЯниЯ,
о большем  и  мечтать  не  надо. Џосле того как  сандалии  были приобретены,
состоЯние   его  уменьшилось   до   двух  монеток   весьма   незначительного
достоинства, но это его не смутило, и голод его не страшил, ибо недалеко уже
до  Ќазарета, до  родного дома, куда  он воротитсЯ, как пообещал в тот день,
когда  покидал его,  и, казалось,  навсегда:  џ вернусь  так или  иначе,  но
непременно. Ћн идет не торопЯсь, следуЯ бесчисленным изгибам русла: ноги его
еще не зажили  окончательно  и  до такой степени,  чтобы  совершать  большие
переходы, но  главнаЯ причина  его медлительности  заключаетсЯ,  пожалуй,  в
уверенности, что дом никуда не денетсЯ, что он уже, считай, дошел,  но  нет,
другаЯ, куда более смутнаЯ мысль треножит его:
     —ем скорей Я приду, тем раньше придетсЯ уходить. € он идет вдоль берега
€ордана по направлению к северу  и вот уж достигает уровнЯ Ќазарета:  теперь
надо взЯть чуть к  западу -- и он дома, но синие, широкие, тихие  воды озера
неожиданно  снова задерживают  его. ЏовинуЯсь этому порыву,  он  садитсЯ  на
берегу, наблюдает за рыбаками, когдато в  детстве  он  бывал с родителЯми  в
здешнем   краю,  но  отчегото  не  обращал  вниманиЯ  на  труд  этих  людей,
оставлЯющих за собою  такой сильный запах  рыбы, словно они  сами только что
вынырнули  из пучины.  ‘ейчас он решает  помочь как  умеет -- а  не умеет он
ничего -- и  чем может -- тоже не  слишком много --  выволочь лодку на берег
или, наоборот,  столкнуть ее в  воду,  взЯтьсЯ  вместе с  другими и вытащить
сеть, и  рыбаки,  видЯ  его голодное  лицо, дают ему дветри костистых рыбки.
Џоначалу  он робко поджаривал их и съедал в сторонке, но на второй день -- а
всего  провел  он  там  три  --  рыбаки пригласили его к своему  костру. Ђ в
последний день он вышел  в море,  как мы  вслед за рыбаками станем  называть
ѓенисаретское озеро, в лодке, принадлежавшей братьЯм -- ‘имону и Ђндрею: они
были старше €исуса, и обоим уже перевалило за тридцать.
     ’ам, на промысле, подбадриваемый  новыми друзьЯми неофит, первым смеЯсь
над своей неловкостью, размахиваЯсь так широко, что, если с берега смотреть,
казалось -- не сети  он  бросал, а вызов,  несколько  раз попыталсЯ закинуть
невод, но безо всЯкого успеха, если не считать, что сам чуть не вывалилсЯ за
борт. ђыбаки хохотали, ибо им уж было известно, что €исус разбираетсЯ лишь в
овцах да в  козах,  и ‘имон молвил: ‚от  жизнь была бы, если бы и рыбу можно
было пасти, как скотину, верно? Ќа что €исус ответил: ђыба, по крайней мере,
не отстает от стада, за ней по чащобам гонЯтьсЯ не  надо -- она всЯ здесь, в
этой раковине морЯ, каждый день убегает она  от рыбачьих сетей, каждый  день
попадает в  них.  “лов был небогат, еле покрывал дно лодки, и сказал Ђндрей:
Џравь  к берегу, брат,  сегоднЯшний  день дал нам  уже  все ч