рижетсЯ  в
монахи!"  -  думали все, но, вопреки ожиданиЯм, –унэтоо нес ларец с  прахом,
одетый, на удивление всем, в Яркое парчовое платье.

     ѓосударь ѓо-”укакуса горевал больше всех., не осушал  глаз ни  днем  ни
ночью; видЯ это, приближенные тоже невольно плакали. Њир погрузилсЯ в траур,
все замерло,  не стало слышно ни переклички стражи,  ни голосов, возвещающих
наступление очередного часа. Љазалось, даже деревьЯ сакуры на горе ЉамэЯма в
знак  скорби  расцветут черным  цветом.  Њой отец надел одежды темнее, чем у
всех остальных, мне он тоже велел одетьсЯ в черное, но государь сказал:

     -  Ќидзе еще слишком  молода, пусть  она носит  платье  обычного цвета,
незачем облачатьсЯ в чересчур темные одеЯниЯ!

     Ћтец уже  не раз обращалсЯ к нашему  государю и  его матушке с просьбой
отпустить  его, позволить  удалитьсЯ  от  мира,  но ему  отвечали:  "…ще  не
времЯ..."  - и разрешениЯ  не давали. € все же  отец больше всех  горевал по
покойному государю-иноку, ежедневно  ходил на его могилу  и через  дайнагона
‘ададзанэ снова подал  нашему государю  прошение, в котором просил позволить
ему принЯть постриг. Џрошение гласило:

     "„евЯти лет от роду Я впервые преклонил колени перед покойным государем
ѓо-‘агой,  и за все долгие годы, проведенные при его дворе, не  было случаЯ,
чтобы при раздаче наград менЯ обошла монаршаЯ милость. Љогда умер мой отец и
менЯ покинула мачеха, покойный государь отнессЯ ко мне с особым участием. ‘о
своей стороны, Я всегда служил ему верой и правдой, оттого и продвижение мое
в чинах шло быстрее обычного. ‚ дни присвоениЯ новых  званий и  должностей Я
всЯкий раз радовалсЯ,  разворачиваЯ наградные листы,  и без устали занималсЯ
делами  службы, довольный  и  своей личной  судьбой,  и  тем,  как  вершитсЯ
управление страной.

     †изнь  при дворе дарила  мне радость, много лет  крЯду  Я участвовал  в
празднике ‚кушениЯ первого риса, пил допьЯна на пиршествах, принимал участие
в  пении  и  танцах, исполнЯл  свЯщенные  плЯски  в  ритуальных  одеждах  на
праздниках храмов €ва-‘имидзу и Љамо, и в водах свЯщенной реки отражалсЯ мой
горделивый облик. џ стал старшим среди вельмож, дайнагоном старшего, второго
ранга и одновременно -  главой всего нашего  рода.  Њне пожаловали должность
министра,   но  Я  почтительно  отклонил   это  назначение,  поскольку,  как
справедливо     указал     Њитимаса,     военачальник    Џравой    дворцовой
стражи<sup>19</sup>,  в  прошлом  не имел  воинских званий.  Ћднако  к этому
времени государь-инок ѓо-‘ага скончалсЯ. ‡асохло могучее древо, в тени коего
обретал Я  прибежище  и укрытие. Љакую бы  почетную  должность ни занимал  Я
отныне, чувствую: все напрасно. “же пЯтьдесЯт лет живу Я на свете - много ли
еще мне осталось ? Ћтказавшись от милостей двора, вступить  на путь недеЯниЯ
-  вот  подлиннаЯ  отплата за  покровительство,  оказанное  мне  незабвенным
государем  ѓо-‘агой!  Џолучив  разрешение  принЯть  постриг, Я  выполнил  бы
заветное  свое  желание  и  молилсЯ  бы  за  упокой  свЯтой  души  почившего
государЯ". ’ак почтительно просил мой отец, но государь ѓо-”укакуса опЯть не
согласилсЯ  на его просьбу, самолично всЯчески отговаривал, а меж тем  времЯ
шло, и, хоть памЯть о покойном государе, конечно, не поросла травой забвениЯ
в душе отца, все же скорбь несколько притупилась, и  пока утром и вечером он
неустанно свершал молитвы, со днЯ смерти государЯ ѓо-‘аги прошло уже сорок и
девЯть дней.  Њиновал срок,  положенный  длЯ  заупокойных  молебствий, и все
вернулись  в столицу. ‘  этого  времени государственные дела перешли в  руки
государЯ  ѓо-”укакусы,  нужно  было  отправить  посла на  восток  страны,  в
Љамакуру<sup>20</sup>,  все  это  было  чревато  осложнениЯми,  беспокойно и
хлопотно, и не успели мы оглЯнутьсЯ, как уже наступила пЯтаЯ луна.

     * * *

     ‚ пЯтую  луну рукава всегда  влажны  от  весенних дождей, а  в том году
влаги выпало  даже  больше, чем осенью, когда обильна роса, -  то были слезы
моего отца, дайнагона, неутешно горевавшего по покойному государю.  —еловек,
раньше  не проводивший без женщин ни  одной ночи, теперь полностью отказалсЯ
от всех любовных утех,  забросил развлечениЯ, пиры... "Ќе по этой ли причине
он так неузнаваемо исхудал?"  - тревожилась Я. ‚ пЯтнадцатый день пЯтой луны
отец возвращалсЯ с богослужениЯ в  Ћтани, когда его слуга-скороход и  прочие
челЯдинцы заметили:

     -  ‹ицо  у вас совсем пожелтело...  —то с вами?  Ћтец  и  сам нашел это
странным, призвал лекарЯ,  и тот сказал,  что отец захворал желтухой.  "ќтот
недуг часто  возникает  из-за сильного горЯ..." - поЯснил  лекарь.  Ѓольного
стали  лечить,  усердно  делали  прижиганиЯ  моксой,  но день  ото  днЯ  ему
становилось хуже. ‚ довершение беды в это самое времЯ, в начале шестой луны,
Я  убедилась,  что  жду ребенка, страшно  перепугалась, но,  разумеетсЯ,  не
решилась сообщить эту новость больному. Ћн говорил:

     -  —увствую, что на сей раз  уже не встану... “мереть как можно скорее,
стать спутником  покойного  государЯ - вот единственное  мое желание! - и не
хотел возносить  молитвы о  выздоровлении. ‚  первое времЯ отец оставалсЯ  в
нашей  городской усадьбе  ђоккаку-Љусигэ,  но  в  седьмую  луну,  вечером  в
четырнадцатый день, переехал в загородную  усадьбу  Љавасаки.  Њои маленькие
братьЯ и  сестры  остались согласно его воле  в  столице  - отцу хотелось  в
одиночестве подготовитьсЯ к смертному часу. ’олько Я одна, как старшаЯ дочь,
безотлучно  находилась  у  ложа больного.  ЊенЯ уже  тошнило,  пища  внушала
отвращение, есть совсем не хотелось, отец  всЯчески менЯ ободрЯл,  а вскоре,
сам догадавшись о  моем положении, прЯмо спросил: "’ы в тЯгости?" € когда он
узнал,  что  Я и  вправду беременна, в нем проснулась жажда жизни.  "‚ таком
случае хочу жить!" - решил  он,  и если раньше решительно запрещал всЯческие
богослужениЯ, то теперь  сам заказал семидневный молебен о продлении жизни в
главном  храме  на  ‘вЯтой  горе •иэй, ритуальные  песнопениЯ в ‘еми храмах,
•иеси,   целодневное  чтение  сутры  ‚ысшей  мудрости,   •аннЯ-ке,  в  храме
€ва-‘имидзу,  а   в   храме   Љамо-Љавара  приказал   воздвигнуть   каменную
ступу<sup>21</sup>.  ‚се  это  он   предпринЯл  не  потому,  что  сожалел  о
собственной  жизни, а  лишь  затем,  что  стремилсЯ  увидеть,  как  сложитсЯ
дальнейшаЯ моЯ участь  - ведь Я носила семЯ самого  государЯ.  ЏонЯв отца, Я
еще острее осознала свою греховность<sup>22</sup>.

     ‚  конце  луны отцу стало как будто полегче,  Я несколько успокоилась и
снова на некоторое времЯ уехала во дворец. “знав, что Я  в тЯгости, государь
стал ко мне еще ласковее, но Я  с невольной тревогой думала: долго  ли будет
длитьсЯ его  любовь ? Ђ тут еще случилось,  что в эту шестую луну скончалась
родами  госпожа  Њикусигэ. ‘о  страхом  узнала Я эту  новость -  ведь  и мне
предстоЯли роды, - к тому же болезнь отца все еще внушала мне опасениЯ. "—то
будет со  мной, если его не станет?" - неотступно терзали менЯ горькие думы.
Њеж тем незаметно подошла к концу и седьмаЯ луна.

     ЏомнитсЯ, был вечер двадцать седьмого днЯ.

     - Џора спать! - сказал государь и позвал менЯ с собой в опочивальню. Њы
остались  вдвоем, можно было никого не стеснЯтьсЯ, и государь  проникновенно
беседовал со мной о делах нынешних и минувших...

     - ЌепостоЯнство -  извечный закон нашего мира, - говорил он, - и все же
болезнь твоего  отца  печалит менЯ до глубины  души... Љак бы мы ни жалели о
дайнагоне, наврЯд  ли он выздоровеет. ‘  его  кончиной  ты  станешь  круглой
сироткой, совсем беззащитной... ЃеднЯжка,  как Я тебЯ  жалею! џ один  о тебе
позабочусь, ты мне близка и дорога! - со слезами на глазах говорил государь.
…го ласковые слова успокоили менЯ, и  в то  же времЯ всЯ  боль, все тревоги,
которые Я так долго, молча  скрывала,  как будто разом нахлынули на менЯ,  и
мне стало так  горько, что казалось, сердце  не  вынесет, разорветсЯ... Ѓыла
темнаЯ,  безлуннаЯ  ночь,  только на дворе  чуть заметно  светились огоньки,
дворец погрузилсЯ во мрак, и  в этой темноте за полночь длилась наша  беседа
на  ночном ложе.  ‚друг  послышались громкие  шаги: кто-то шел  по  веранде,
окликаЯ менЯ по имени.

     - Љто там?  - спросила Я.  Ћказалось, что  из усадьбы Љавасаки прислали
человека с известием - отцу внезапно стало хуже, он при смерти.

     ’оропливо, в чем  была, Я покинула дворец и по  дороге чуть  не сошла с
ума  от  страха, что  опоздаю, не застану отца в живых, а дорога  была такой
бесконечной! Њучительно  тЯжелым  показалсЯ  мне этот путь, точь-в-точь  как
если б Я пробиралась сквозь  непроходимые  чащи  в краю Ђдзума на востоке! Љ
счастью, когда мы наконец приехали, Я услышала, что отец еще жив.

     - ЊоЯ жизнь подобна  росинке...  Џовиснув на кончике лепестка, она ждет
лишь  дуновениЯ  ветра, чтобы  упасть и исчезнуть... Ќо  видишь, Я еще  жив.
ѓорько причинЯть вам всем столько хлопот... € все же, с тех пор как Я узнал,
что ты в тЯгости, мне больно уходить, оставлЯть тебЯ одну в целом свете... -
горевал больной, проливаЯ  малодушные  слезы. ‚  это  времЯ  ударил колокол,
возвестив  середину ночи, и  почти в тот же миг  раздалсЯ голос: "Џоезд  его
величества!" Ћт неожиданности больной совсем растерЯлсЯ.

     џ  поспешно выбежала и встретила  подкатившую  к  дому карету. ѓосударь
прибыл   тайно,  в  сопровождении  всего  лишь  одного  придворного  и  двух
стражников. Љак раз  в этот миг поздний месЯц двадцать  седьмого  днЯ взошел
над  зубцами гор,  Ярко озарив фигуру государЯ, он был в  повседневном сером
траурном платье.  “видев этот нарЯд, Я понЯла,  что  решение  приехать  было
принЯто  внезапно,  и преисполнилась  благодарности, сочла его посещение  за
честь длЯ нашего дома.

     - џ так  ослабел, что не могу  даже встать и одетьсЯ,  как подобает,  и
посему  недостоин   лицезреть  государЯ...Ќо  одно  лишь  сознание,  что  он
соизволил пожаловать, чтобы проведать  менЯ на  ложе  болезни,  будет  самым
драгоценным воспоминанием  об  этом  мире в потустороннем существовании... -
велел  отец  передать  государю,  но тот, даже не  дослушав,  сам  раздвинул
перегородки  и вошел в комнату больного. Ћтец в испуге попыталсЯ  привстать,
но у него не хватило сил.

     -  ‹ежите,  лежите! -  сказал государь,  придвинув  круглое  сиденье  к
изголовью постели и опускаЯсь на подушку. - џ привЯзалсЯ к вам с детских лет
и так опечалилсЯ, услышав, что близитсЯ ваш  конец, что захотелось хотЯ бы в
последний раз повидатьсЯ...

     -  Љак велика радость  удостоитьсЯ высочайшего  посещениЯ! џ  вовсе  не
заслужил  подобной  чести!  “  менЯ  не  хватает слов,  чтобы  выразить  мою
благодарность...Џозвольте сказать вам: мне нестерпимо жаль вот  эту мою юную
дочку. …ще младенцем она потерЯла мать, Я один растил ее,  кроме менЯ, у нее
нет никого на свете... ‘ейчас она в тЯгости, носит, недостойнаЯ, августейшее
семЯ, а мне приходитсЯ оставлЯть ее,  уходить  на тот свет...  ‚от о  чем  Я
горюю больше всего, вот что причинЯет мне невыразимое горе!  - говорил отец,
проливаЯ слезы.

     -  ѓоречь разлуки не утешить никакими  словами, -отвечал государь, - но
за ее  будущее будьте спокойны, за нее Я в ответе. ЏокидаЯ сей мир, ни о чем
не тревожьтесь,  пусть  ничто  не  омрачает  ваше  странствие по  подземному
миру...  -  ласково  успокаивал  он  отца. - Ђ  теперь отдыхайте! - вставаЯ,
добавил он.

     ‘  рассветом государь  заторопилсЯ ехать: "ЊенЯ могут  увидеть в  столь
неподобающем  облачении..."  Ћн уже уселсЯ в карету, когда отец  прислал ему
подношениЯ - драгоценную  лютню,  наследство моего  деда,  ѓлавного министра
Њитимицу Љога, и меч, полученный в дар от государЯ ѓо-’обы, когда тот уезжал
в ссылку на остров Ћки в минувшие годы ‘екю<sup>23</sup>. Љ шнурам меча была
привЯзана полоска голубой бумаги, на которой отец написал стихотворение:

     "Џусть расстанемсЯ мы,
     но, коль в трех поколеньЯх пребудет
     свЯзь меж нами крепка<sup>24</sup>, -
     в ожиданье конца взыскую
     лишь грЯдущих милостей ваших..."

     - џ до глубины души тронут подарками и стихами,  - сказал государь, - и
буду  бережно их  хранить.  Џередайте дайнагону, пусть он  будет  совершенно
спокоен! - снова повторил он и с этим отбыл, а в скором времени отец получил
от него собственноручно начертанное ответное послание.

     "‚ерно, свидетьсЯ нам
     суждено уж не в скорбной юдоли -
     только в мире ином.
     ќтой встречи Я ожидаю,
     как зари порой предрассветной!"

     -  Љак бы то  ни  было, теперь  он знает, что у менЯ  на душе, - сказал
отец.  -  Њои тревоги  тронули его  сердце! -  €  грустно,  трогательно было
видеть, как он рад этому.

     * * *

     Ќа  второй  день  восьмой  луны -  совсем скоро после  посещениЯ  нашей
усадьбы  - государь  прислал мне  с  дайнагоном „зэнседзи  ритуальный  поЯс,
который носЯт женщины в тЯгости.

     -  ...и приказал, чтобы  мы не  надевали  траурных  одеЯний! -  поЯснил
дайнагон. Ћн был в парадном кафтане, слуги  и стражники-самураи торжественно
разодеты. џ понЯла,  что государь нарочно поспешил с этим обрЯдом, чтобы все
свершилось еще при жизни отца.  Ѓольной очень обрадовалсЯ, приказал угостить
посланцев и всЯчески  беспокоилсЯ, чтобы им был оказан „олжный прием, но при
мысли, что он и  хлопочет, и радуетсЯ, наверное, в последний раз, мое сердце
сжималось от невыразимой печали.

     „айнагону  „зэнседзи  отец  подарил  превосходнейшего  вола  по  кличке
‘иогама, которым прежде весьма дорожил. ‚ свое времЯ этого вола даровал отцу
настоЯтель храма „обра и Њира, Ќиннадзи.

     „нем  отцу  стало  как  будто  немного  лучше. "Љто  знает,  вдруг  все
обойдетсЯ и отец выздоровеет?.." - с надеждой подумала Я;  у менЯ отлегло от
сердца, и с наступлением вечера Я прикорнула у постели больного, хотела лишь
чуть вздремнуть, но сама не заметила, как уснула. ‚незапно Я открыла глаза -
отец разбудил менЯ.

     - Ђх, какой ты еще ребенок! ‘пишь  себе безмЯтежно, совсем позабыв, что
дни  мои сочтены, что Я только  о тебе  и тревожусь, жалею тебЯ, беднЯжку! ‘
тех пор как смерть разлучила  тебЯ с матерью,  -  тебе было тогда  всего два
года, - Я один неустанно о тебе пексЯ, любил  больше всех остальных детей...
Ѓывало, ты улыбнешьсЯ - Я радуюсь, опечалишьсЯ - Я горюю вместе с тобой. Њое
счастье  и  горе - все  зависело от тебЯ... Ќезаметно промчались  годы, тебе
стало уже  пЯтнадцать лет, и  вот  приходитсЯ  расставатьсЯ.  ‘лужи государю
усердно, старайсЯ быть безупречной, береги  честь, веди себЯ скромно! …сли в
будущем любовь государЯ остынет, если у тебЯ не достанет средств по-прежнему
жить  при  дворе  и  нести придворную  службу, без колебаний, не мешкаЯ,  от
чистого  сердца  прими  постриг!  ‘тав монахиней,  ты  спасешьсЯ  в  будущем
потустороннем существовании и утешишь  покойных родителей, сможешь молитьсЯ,
чтобы  всем  нам снова встретитьсЯ  в едином  венчике лотоса, в мире ином...
…сли  государь разлюбит тебЯ и ты лишишьсЯ опоры в жизни, не вздумай сделать
позорный шаг: отдатьсЯ кому-нибудь  другому  или найти приют в чужом доме  -
пусть  Я буду  уже в  могиле, все  равно проклЯну  тебЯ с  того  света! ‘оюз
женщины и мужчины возникает  не  только в теперешней жизни, он предопределен
еще  в прошлых  воплощениЯх,, не  в нашей  власти его  расторгнуть. ЏовторЯю
снова и  снова - ни  в  коем случае не отвергай  пострига,  не опускайсЯ  до
положениЯ девы весельЯ, дабы после смерти не оставить по  себе дурной славы,
не прослыть суетной и развратной. …сли же ты станешь монахиней, то как бы ты
ни нуждалась, как бы

     трудно ни пришлось тебе добывать пропитание, все это суета сует!

     ’ак говорил отец, заботливей и подробнее, чем обычно, а мне было больно
при  мысли, что  это его  последнее наставление. Љогда  рассвело  и  колокол
возвестил наступление  утра, пришел  Ќакамицу и, как обычно,  принес  охапку
пропаренной травы обако, чтобы подстелить ее под больного, но отец сказал:

     -  Ќе надо, смертный  час  уже  близок.  ‘ейчас  все напрасно...  ‹учше
принеси-ка что-нибудь поесть этой девочке!

     "ђазве Я  смогу проглотить хоть кусок в такую минуту?" - подумала Я, но
отец все твердил:

     -  ‘корее, скорее!  Џока Я  еще могу это видеть!..  - Ђ у  менЯ  сердце
сжималось от  этой  его заботы:  отец  так обо мне  тревожитсЯ, а что  будет
потом, кто позаботитсЯ обо мне, когда его не станет на свете?..

     Ќакамицу принес  пирожки  с  бататом, но  отец приказал  убрать: "ђазве
женщине в тЯгости дают такую еду?!"

     Ѓыло уже совсем светло, когда он сказал: "Џозовите свЯщенника!"

     …ще  в седьмую луну он пригласил настоЯтелЯ  храма џсака, обрил волосы,
принес обет соблюдениЯ всех ЏЯти заповедей<sup>25</sup>, получил  монашеское
имЯ  ђэнсе  и просил этого свЯщенника  быть его наставником  в смертный час.
Ћднако госпожа монахинЯ Љога, отцова мачеха, почему-то настойчиво требовала,
чтобы пригласили монаха ‘екобо из храма Љавара, и в конце  концов послали за
ним.

     …му сообщили, что больной при смерти, но ‘екобо не торопилсЯ. Ђ меж тем
отец сказал:

     -  Ќаступает конец!  Џриподнимите менЯ! - и, позвав Ќакамицу,  приказал
ему приподнЯть себЯ.  ќтот Ќакамицу, старший сын и наследник Ќакацуны, вырос
при отце и служил ему безотлучно. Ћтец приподнЯлсЯ, Ќакамицу поддерживал его
сзади. џ была рЯдом, при нас находилась только одна служанка.

     - ‚озьми менЯ за руку! -  сказал отец. џ сжала его запЯстье. -  Џодайте
мне  оплечье<sup>26</sup>, которое подарил мне  преподобный настоЯтель храма
џсака! - велел отец; он набросил оплечье поверх длинного шелкового

     одеЯниЯ. -  Ќакамицу, ты тоже молись вместе со мной! - сказал он, и они
вместе стали читать молитву. ’ак прошло около получаса. ‘олнце поднЯлось уже
довольно  высоко,  когда мне  показалось,  что отец  дремлет. "Ќадо  бы  его
разбудить,  -  подумала  Я, - пусть  он еще немного  почитает молитвы", -  и
слегка  дотронулась  до  его колена.  Ћтец  разом проснулсЯ, вперилсЯ в менЯ
долгим взглЯдом, произнес:

     - €нтересно, в кого  мне  суждено  воплотитьсЯ в новом рождении? - и не
успел  договорить,  как  дыхание   его   прервалось.  ќто  случилось  в  час
„ракона<sup>27</sup>, в третий день восьмой луны „евЯтого года Ѓунъэй.

     Ћ, почему смерть не настигла его во времЯ чтениЯ молитвы, как благостно
было бы это  длЯ его грЯдущей участи на том свете! ‡ачем Я  так дерзновенно,
так неразумно разбудила его, и дыхание его прервалось, когда на устах у него
были   совсем   неподобающие   в  торжественный  миг  бессмысленные   слова!
‚последствии Я горько сожалела об этом, но в  ту минуту была неспособна ни о
чем думать, взглЯнула на небо  - оно показалось мне черным-черным, как будто
солнце и луна  разом рухнули с небосвода. џ упала на  землю, и слезы  ручьем
потекли из глаз.  Њне было  всего  два  года, когда умерла  моЯ мать, Я была
слишком  мала,  ничего  не разумела,  ее  смерть прошла  длЯ менЯ незаметно.
Њиновало  пЯтнадцать  лет  с  тех пор, как на сорок первый день после  моего
рождениЯ отец  впервые  взЯл менЯ  на руки,  и  все  эти  годы, каждое утро,
глЯдЯсь в  зеркало,  Я  радовалась: "џ живу  благодарЯ отцу!", каждый вечер,
ложась  спать,  с благодарностью думала  об отце. Ћн дал мне жизнь,  высокое
положение, благодеЯниЯ его были превыше горы ‘умэру<sup>28</sup>, он бережно
пестовал менЯ,  его любовь, заменившаЯ мне  материнскую  ласку,  была глубже
четырех  океанов,  окружающих  нашу землю...<sup>29</sup>  "Ќет,  никогда не
смогу Я  в полной мере отплатить отцу за заботу и ласку!" - всегда думала Я.
‘лова, с которыми он обращалсЯ ко мне при жизни, глубоко врезались в памЯть,
мне не забыть его поучений... џ охотно  отдала бы жизнь взамен его жизни, но
и этого  было бы  недостаточно, чтобы отплатить за все добро,  которое  Я от
него видала!

     Њне хотелось безотлучно находитьсЯ при покойном

     отце, не отрываЯсь глЯдеть на его изменившийсЯ облик, но, увы, это было
невозможно, вечером четвертого днЯ тело  покойного отправили длЯ сожжениЯ на
гору  Љагурагаока, и тело его  обратилось  в  бесплотный  дым. "Ђх, если  бы
существовала дорога, по коей Я могла бы  уйти с ним вместе!" - думала  Я, но
все было напрасно, Я вернулась  домой,  уносЯ с собой лишь памЯть  о  нем да
мокрые от слез рукава.

     Џри  виде пустой комнаты, где уже никогда не будет  отца, Я  с тоской и
любовью вспоминала его облик, каким видела его всего лишь вчера, и горевала,
что отныне смогу встретитьсЯ с ним только во сне. „аже в последние мгновениЯ
перед кончиной он все еще  всЯчески наставлЯл менЯ. Ћдно за другим всплывали
в моей памЯти воспоминаниЯ... Ќикакими словами не выразить мое горе!

     Ћ горькие слезы!
     ‚ы в лоно реки ’рех быстрин<sup>30</sup>
     вольетесь потоком, -
     и, быть может, вновь мне предстанет
     тень его, незабвенный образ!

     ‚ечером пЯтого днЯ пришел  Ќакацуна в глубоком трауре, в одежде черной,
как  у монаха.  Ќедаром он облачилсЯ  в столь  черные одеЯниЯ. "…сли бы отец
стал министром, Ќакацуна  смог бы получить  следующий,  четвертый придворный
ранг! - подумала Я. - Ђ теперь рухнули его упованиЯ..." - € опЯть мучительно
сжалось сердце.

     - џ иду на могилу... Ќе  нужно ли чего передать? - спросил он. Ќикто не
мог бы удержатьсЯ от слез, у видев, как он горюет.

     ‚ первый день ‘емидневьЯ <sup>31</sup>  - это было девЯтого числа - моЯ
мачеха, и с нею две служанки, и двое самураев постриглись в  монахи. Џозвали
преподобного настоЯтелЯ  храма џсака,  и  он, провозглашаЯ молитву  "‚  трех
мирах  круговращенье...", обрил им головы. џ испытывала и грусть, и зависть,
наблюдаЯ этот обрЯд. Њне тоже хотелось бы вступить на праведный путь, но длЯ
менЯ это было невозможно, ведь Я была  в тЯгости, нужно было продолжать жить
в миру,  горюЯ и плача.  ’ридцать седьмой день траура  опЯть отметили особым
богослужением,  в этот  день государь  прислал  мне  письмо,  полное нежных,
ласковых слов соболезнованиЯ. …го посланцы  приезжали чуть ли не каждый день
или через день. "Ђх, если б покойный отец видел это, как бы он радовалсЯ!" -
думала Я, и на душе у менЯ становилось еще тЯжелее.

     Љак  раз  в  это  времЯ  внезапно  скончалась супруга  микадо,  госпожа
Љегоку-но-Ќеин,  дочь министра ‘анэо ’онн. €мператор  любил ее  чрезвычайно,
мало  этого  -  рожденный  ею  принц  был объЯвлен  наследником;  окруженнаЯ
всеобщим почетом, она  была еще  совсем  молода.  ‚се очень ее  жалели.  Ћна
прихварывала давно -  ее преследовал чей-то  злой дух<sup>32</sup>, нынешний
недуг  посчитали обычным  недомоганием и не придали особенного значениЯ, как
вдруг ее внезапнаЯ смерть повергла всех в неописуемое смЯтение. Њне, недавно
потерЯвшей  отца,  было особенно  понЯтно горе  ее  отца-министра,  отчаЯние
супруга-императора.

     Ќа  пЯтьдесЯт  седьмой  день  со  смерти  отца   государь  прислал  мне
хрустальные четки, привЯзанные к цветку шафрана, изготовленному из золота  и
серебра, чтобы  Я  поднесла  этот  дар  свЯщеннику,  служившему  заупокойные
службы. Љ цветку был прикреплен лист бумаги со стихами:

     "‚ осеннюю пору
     всегда выпадает роса,
     рукав увлажнЯЯ, -
     но сегоднЯ много обильней
     россыпь роснаЯ на одеждах..."

     Ќастала осень; просыпаЯсь посреди долгой осенней ночи, Я прислушивалась
к унылому постукиванию деревЯнных вальков<sup>33</sup>, долетавшему в тишине
к моему изголовью, и,  внимаЯ этим печальным звукам, тосковала по  покойному
отцу, увлажнЯЯ слезами одинокое ложе.

     * * *

     Џрошло всего  несколько дней  после смерти отца, когда,  ведомый  Ярким
сиЯнием осенней луны, менЯ навестил Ђкэбоно, ‘нежный ђассвет<sup>34</sup>.


     - ‘очувствую твоему великому горю, - сказал он.

     Џо  случаю кончины государЯ ѓо-‘аги  весь мир погрузилсЯ  в  скорбь, он
тоже надел одежду темных тонов, и грустно мне было видеть, что платье на нем
такое же мрачное, как мое. џ принЯла  его в покое на южной стороне дома, это
был близкий мне  человек, с ним  можно было говорить без посредников. Џолные
грусти, мы беседовали о прошлом и настоЯщем.

     -  Ќынешний  год  особенно несчастливый,  так  много горестных  событий
пришлось пережить нам, что рукава  не успевали просохнуть, - говорил он. ‚сю
ночь мы провели за  беседой,  то плакали, то  смеЯлись,  и вот уже колокол в
ближнем храме возвестил наступление утра. „олго длЯтсЯ осенние ночи, но иной
раз  пролетают   поистине  очень  быстро...  Њне  казалось,  -  мы  еще   не
наговорились вдосталь, а уж запели птички<sup>35</sup>...

     - ‹юди, пожалуй, подивились бы столь целомудренному ночному свиданию...
- сказал он мне на прощание, а Я жалела, что приходитсЯ расставатьсЯ. Ћн уже
уселсЯ в карету, когда Я послала служанку передать ему стихи:

     "Џростившись с отцом,
     вкусила Я горечь разлуки, -
     и вновь поутру
     довелось мне прозрачной росою
     окропить рукава на прощанье..."

     Ћн ответил тоже стихами:

     "“жель обо мне
     горюешь, расстатьсЯ не в силах?
     Ќо нет, о другом
     скорбишь, обливаЯсь слезами, -
     о том, кто ушел безвозвратно!.."

     „а,  мое изголовье не  лелеЯло памЯть об этой встрече ;  смутнаЯ печаль
томила мне душу, Я целый  день размышлЯла об этом ночном свидании, как вдруг
увидела - у  главных ворот  стоит  какой-то самурай в коричневом  охотничьем
кафтане, с ларцем длЯ писем в руках. ќто был его посланец.

     Ќежное, ласковое письмо заканчивалось стихотворением :


     "Ќа тайном свиданье
     безгрешным застигнуты сном,
     мы ночь скоротали.
     “жели нас люди осудЯт
     и скажут: "‚ росе их одежды!"

     ‚  те дни  все  мои чувства были  обострены, даже  этот невинный  обмен
стихами глубоко  запал  мне в душу.  ‘о своей стороны,  Я тоже  написала ему
ласковое послание, закончив его стихами:

     "Ћсенней росою
     покрыты в предутренний час
     деревьЯ и травы -
     и кто нас осудит, заметив
     росу, что рукав окропила?"

     * * *

     Ќа сорок девЯтый день  после кончины отца отслужили поминальную службу.
‘емью  покойного  представлЯл  мой  сводный  брат  Њасааки, офицер дворцовой
стражи. ‚начале  преподобный  ‘екобо  провозгласил  старые,  всем  известные
слова: "Љак две уточки-неразлучницы, как две  птицы об одном крыле..." ‡атем
службу возглавил епископ Љэндзити: он возложил на алтарь Ѓудды  бумаги отца,
на   обороте   коих  покойный  собственноручно   начертал  текст   ‹отосовой
сутры<sup>36</sup>.   „айнагоны  ‘андзе-но-Ѓомон,   Њадэ-но-Љодзи,   ’акааки
„зэнседзи -  все  присутствовали  на заупокойной службе; но  когда,  выразив
соболезнование, они удалились,  скорбь с новой силой сжала мое сердце. ’раур
окончилсЯ, - родные и  близкие, участвовавшие в богослужении, разъехались по
домам. џ тоже уехала  в дом  кормилицы.  Џоминальные  обрЯды  все же немного
отвлекали  менЯ от грустных мыслей, помыслы были чем-то занЯты, но когда все
уехали  и  Я осталась одна,  менЯ  охватила  такаЯ скорбь,  что  словами  не
выразить.

     ‚ эти дни, полные безысходного горЯ, государь  часто  украдкой  навещал
менЯ. "Љак только  окончитсЯ первый срок  удалениЯ <sup>37</sup>,  тотчас же
приезжай во  дворец,  -  говорил  он. - Њожешь  не снимать траурных одеЯний,
сейчас все  носЯт  траур  по покойному государю-монаху..." Ќо Я  по-прежнему
была во власти печальных мыслей, тоска по усопшему нисколько не убывала, и Я
все дни проводила, в уединении.

     ‘орок  девЯтый день  - окончание  первого  срока удалениЯ - пришелсЯ на
конец девЯтой луны. Ћсень уже  полностью вступила  в свои права, тише звучал
звон цикад;  прислушиваЯсь  к  их замирающим голосам,  Я еще  острее ощущала
неизбывное горе. "Ќапрасно ты так долго остаешьсЯ у  родных, дома.  Ќе лучше
ли поскорее вернутьсЯ во дворец!" - непрерывно звал менЯ государь, но у менЯ
душа не лежала к дворцовой жизни, мне  не хотелось возвращатьсЯ туда, а  меж
тем наступила уже десЯтаЯ луна.

     * * *

     ЏомнитсЯ, это было в середине  десЯтой луны... ‘нова  поЯвилсЯ посланец
Ђкэбоно с письмом.

     <i>"џ был бы готов писать тебе ежедневно, но опасалсЯ, как бы мой слуга не
встретилсЯ с посланцем государЯ - чего  доброго, государь подумает, что тебЯ
посещает  другой  мужчина...  ‚от  и  вышло, что  Я долго не подавал  о себе
вестей..."</i> - писал он.

     „ом кормилицы, у которой Я поселилась, стоЯл на углу —етвертой дороги и
широкого  проезда ЋомиЯ; глинобитнаЯ  стена, окружавшаЯ двор,  в одном месте
развалилась, и, чтобы загородить проем, посадили колючий кустарник  - он так
разроссЯ,  что высилсЯ над оградой. ’олстых стволов, однако,  было не больше
двух.

     - Ђ  сторож у вас есть? -  бросив взглЯд на эти стволы, спросил человек
Ђкэбоно у нашего слуги. €, услышав в ответ, что сторожей нет, промолвил: - ‚
таком случае здесь может быть отличный проход! - ‘ этими словами он внезапно
одним махом срубил  оба толстых ствола и был таков.  "Љ чему  бы  это?" -  в
недоумении подумала Я, когда мне рассказали об  этом,  но не  придала  этому
случаю никакого значениЯ и вскоре нем забыла.

     € вдруг, в ту же ночь, когда наступило уже самое

     глухое,   позднее  времЯ,  кто-то,  ведомый  лунным  сиЯнием,  тихонько
постучал в ставню.

     - Љакой странный стук!  Љак будто  птица  стучит...  Ќаверное, болотнаЯ
курочка! - сказала ’юдзе, моЯ прислужница-девочка, пошла взглЯнуть, но вдруг
прибежала назад в смертельном испуге.

     -  ’ам  какой-то  мужчина...  ѓоворит,  что  ему  нужно видеть  госпожу
Ќидзе... - сказала она.

     ќто было  так  неожиданно, что в  первое мгновенье  Я  не  знала, что и
сказать, и в растерЯнности молчала, а он меж тем  проник в дом и, по  голосу
девочки отыскав  дорогу  в  мои покои,  уже входил в  комнату.  Ќа  нем  был
охотничий кафтан из ткани с узором кленовых листьев и темно-лиловые шаровары
- и  то и  другое  выглЯдело очень изысканно;  по  всему было  видно, что он
пришел тайком, стараЯсь, чтобы никто его не заметил.

     џ была в тЯгости, когда о любовном  свидании невозможно даже помыслить,
и твердо решила  уж  на  сей-то раз  отказать  ему:  "…сли вы  менЯ  любите,
встретимсЯ когда-нибудь потом, после..."

     -  Љак раз оттого, что ты ждешь ребенка,  тебе нечего опасатьсЯ, Я ни в
коем случае не позволю себе  ничего лишнего... Њне хотелось только  смиренно
поведать тебе о  своей любви - ведь  Я так давно, так долго люблю тебЯ!  ќто
будет чистаЯ, невиннаЯ  встреча, Я пальцем до тебЯ не дотронусь, сама богинЯ
Ђматэрасу<sup>38</sup> не осудит нас за такое свидание! - убеждал он менЯ, и
Я, по всегдашней слабости духа, не  решилась наотрез  сказать ему:  "Ќет!" Ђ
пока Я колебалась, он уже очутилсЯ в моей постели.

     ‚сю долгую ночь он нашептывал мне о любви так нежно и ласково, что даже
тигр,  обитатель  ’анского  царства<sup>39</sup>,  и  тот  прослезилсЯ бы  в
умилении... Ђ ведь и у менЯ  сердце было не из дерева, не из  камнЯ, в конце
концов Я невольно поддалась его страсти и, словно в каком-то призрачном сне,
впервые  разделила с  ним  греховное ложе, а сама  все  времЯ  трепетала  от
страха: вдруг государь увидит нашу встречу во сне сегоднЯшней ночью?

     Ќо  вот, разбуженный пением  птицы, он удалилсЯ, и, глЯдЯ ему  вслед, Я
жалела, что приходитсЯ  расставатьсЯ. Џроводив его, Я снова легла в постель,
но  уснуть, разумеетсЯ,  не  могла.  …ще не полностью  рассвело,  а  мне уже
принесли от него послание:

     "џ шел со свиданьЯ,
     и слезы туманили взор
     порой предрассветной.
     „аже Ясный месЯц на небе
     мне казалсЯ мрачным и хмурым..."

     <i>"‘ам  не  знаю, отчего  Я  полюбил тебЯ  так сильно?  Џойми же,  как  Я
тосковал по тебе все это времЯ, чуть  не умер с тоски.  Љак мучительно таить
свои чувства, опасаЯсь людской молвы..." -</i> писал он. џ ответила:

     "Ќе знаю, унес ли
     мой образ .ты в сердце своем,
     а Я и в разлуке
     будто вижу тебЯ воочью,
     орошаЯ рукав слезами..."

     ...Ђ  ведь Я старалась всЯчески избегать греха  в моем положении, и что
же? - тщетны оказались усилиЯ, и некому  было излить душу,  пожаловатьсЯ  на
горькую  участь.  ‚добавок, менЯ терзала тревога: что теперь со  мной будет,
как взглЯну Я  государю в глаза? Ќо что Я могла?  Ћставалось  лишь, таЯсь от
людей, украдкой  лить слезы. € как раз в тот же день, около полуднЯ,  пришло
письмо от государЯ.

     <i>"•отел  бы  Я знать, зачем  ты так  долго  живешь  в  доме кормилицы? ‚
последнее  времЯ  во  дворце  стало   так  малолюдно,  что  невольно  уныние
закрадываетсЯ  в душу..." -</i> писал он  даже ласковей,  чем обычно, и сердце “
менЯ сжалось еще больнее.

     * * *

     ‘  нетерпением ждала  Я  наступлениЯ ночи,  а  потом  снова дрожала  от
страха, потому что  Ђкэбоно пришел еще засветло. Ќикогда в жизни Я  не знала
тайных  свиданий, от страха у менЯ на  мгновенье  даже отнЯлсЯ голос. Љак на
грех,  как раз в  этот  день  к  кормилице пришел ее  муж,  Ќакацуна.  Џосле
принЯтиЯ  пострига он постоЯнно проживал при храме ‘эмбон-‘Якадо, но сегоднЯ
вернулсЯ домой: "‡ахотелось вас всех проведать!" Џо этому случаю собрались и
все взрослые дети кормилицы, в доме стало шумно и многолюдно. Љ тому же сама
кормилица была ужасно  суетливой и громогласной, что ей вовсе  не  подобало,
ибо   она  долгое   времЯ   воспитывалась  при  дворе   покойной   принцессы
‘энъе-монъин... Ѓыло в ней что-то бесцеремонное, точь-в-точь как у кормилицы
принцессы  €ма-химэ  из "Џовести о ‘агоромо"<sup>40</sup>. Ќемудрено, что  Я
заранее тревожилась - как мне поступить? Ќе  могла же Я признатьсЯ, что  жду
гостЯ, и потому,  не зажигаЯ светильника, притворилась, будто любуюсь лунным
сиЯнием,  и  тихонько спрЯтала Ђкэбоно в спальне, а сама как  ни  в  чем  не
бывало  уселась  у  входа  и  только  успела  принЯть  непринужденную  позу,
облокотившись  на  Ящик  с древесным  углем,  как вдруг  ко  мне  пожаловала
кормилица.  "Ћх,  беда!.."  -   подумала  Я,  а  она  затараторила,  да  так
настойчиво, громко:

     -  Ћсенние вечера тЯнутсЯ долго... Њуж говорит -надо  развлечь госпожу,
давайте поиграем хотЯ  бы в "го"<sup>41</sup>...  €звольте пожаловать, ну!..
Џроведем  вечер повеселее...  ‚сЯ моЯ  семьЯ в  сборе!  -  €  она  принЯлась
поименно  перечислЯть  всех  своих  детей,  родных  и  приемных.  -  “строим
маленький  пир,  немножко  повеселимсЯ!  -  громогласно  говорила  она,  так
назойливо  перечислЯЯ собравшихсЯ,  что, казалось,  этому  не будет конца  и
краЯ.

     -  Њне   нездоровитсЯ...  -  притворно   сказала  Я,   отказавшись   от
приглашениЯ, и  кормилица, рассердившись, ушла, бросив  на прощание:  "џсное
дело,  мои слова длЯ вас всегда -  звук  пустой!"  Њне вспомнилось, как она,
бывало,  постоЯнно твердила, что  за девочками с самых младенческих лет глаз
да глаз нужен...

     Ћтведенные  мне покои отделЯлись  от  главного  дома  только  маленьким
двориком, так  что Ясно слышалось все, что творилось  в доме, совсем  как  в
главе  "‚ечерний  лик"  из  "Џовести  о  ѓэндзи",  где описано,  как к  ложу
любовников доносилсЯ  из  соседнего дома  грохот  рисовой ступки. "Ќаверное,
точь-в-точь,  как здесь!"  -  думалось мне, и  было стыдно  перед  гостем, и
оттого еще более неловко.


     џ заранее представлЯла себе,  как встречу  Ђкэбоно, о чем ему расскажу,
но  в такой  обстановке  было  бы даже неуместно,  неприлично высказать  все
наболевшее  на  душе, и в то же времЯ  молчать оказалось тЯгостно и неловко.
€з-за этого  шума  и  суеты  пошли прахом  мои мечтаниЯ. "Џодождем, пока они
наконец угомонЯтсЯ и уснут..." - с тревогой думала Я. ‚ ожидании этого  часа
мы, затаившись, тихонечко лежали в постели, как  вдруг услышали громкий стук
в ворота. ќто пришел сын кормилицы Ќакаери.

     - Џрислуживал  за  ужином  государю,  вот  и запоздал... - поЯснил  он,
входЯ. - Љстати, по пути сюда Я видел на углу ЋомиЯ весьма загадочную карету
с  плетеным  кузовом...  ‡аглЯнул  внутрь -  а  там  полным-полно слуг, спЯт
вповалку... Ђ вол привЯзан к ступице. €нтересно, куда и к кому прикатила эта
карета ?

     Ћ ужас! џ насторожила уши и услыхала голос кормилицы:

     - —то за люди? Ќу-ка, кто-нибудь сходите и поглЯдите!

     ‡атем послышалсЯ голос мужа:

     - Ѓрось, зачем ты их посылаешь? Ќам-то какое  дело ? Љ чему нам  знать,
чьЯ это карета, какой нам с этого толк? Ђ вдруг это кто-нибудь проведал, что
госпожа  Ќидзе  сейчас  находитсЯ  здесь,  и  ждет,  пока  мы  уснем,  чтобы
пробратьсЯ к ней через пролом в ограде? Ќедаром  говоритсЯ, что с дочерью не
оберешьсЯ хлопот, едва  она поЯвитсЯ на свет, - и так у всех, у благородных,
у простолюдинов...

     - ’ипун тебе на Язык! Љому к ней приезжать? …сли это государь, зачем бы
он стал таитьсЯ ? - Явственно послышалась речь кормилицы, а так как в карете
с плетеным кузовом ездЯт чиновники шестого, низшего ранга,  она бесцеремонно
добавила: -  ‚се равно, было  бы  непростительно, если  б  она  свЯзалась  с
человеком всего лишь шестого ранга!

     Ђкэбоно тоже слышал эти слова, это было ужасно! ’ут вмешалсЯ в разговор
кто-то из сыновей  кормилицы, начал  громко рассуждать о  том о сем... Ћдним
словом, покоЯ  нам  не  было. Љ  этому  времени,  судЯ по всему,  поспело  и
угощение,  потому что  послышались  голоса: "Џозовите  же  госпожу  Ќидзе!",
пришла служанка и стала  менЯ звать. Ђ  когда  служанка  доложила:  "ѓоспожа
Ќидзе  нездорова,  плохо  себЯ чувствует!" - тотчас же раздалсЯ  настойчивый
стук в раздвижную перегородку - это Явилась сама кормилица.

     - —то с  вами, что  у вас болит? џ принесла вам угощение, покушайте! ‚ы
менЯ  слышите? -  стучала  она  в перегородку  у  самого  изголовьЯ.  „альше
отмалчиватьсЯ было нельзЯ, и Я откликнулась:

     - Њне что-то не по себе...

     - Ќо ведь  это ваше любимое  лакомство... Љогда в доме пусто,  вы,  как
нарочно,  требуете  подать,  а  когда  приготовЯт  специально  длЯ  вас,  по
всегдашнему обыкновению, отказываетесь даже отведать... Ќу, как знаете!  - €
она  удалилась  с недовольным ворчанием. ‚ обычное времЯ Я нашла  бы, что ей
ответить, но сейчас молчала, ни жива, ни мертва от страха, а он спросил:

     - —то это ты так любишь?

     Ќазови Я что-нибудь изЯщное,  поэтичное, вроде  "инеЯ"  или "снега", он
все равно не поверил бы, и Я чистосердечно призналась:

     - Њожет  быть,  вам покажетсЯ это прихотью...€ногда Я прошу приготовить
немножко  сладкого  белого сакэ...  Љормилица  поднимает вокруг этого  такой
шум... Њожно подумать невесть что...

     -  ‘тало быть, сегоднЯ  мне  повезло! ’еперь Я знаю, чем тебЯ угостить,
когда ты придешь ко  мне в  гости. ЋбЯзательно припасу сладкое сакэ, хотЯ бы
пришлось посылать за  ним в ’анскую землю! -  с улыбкой произнес он. Ќикогда
не забуду этой улыбки!  Ќе было и не будет длЯ менЯ дороже воспоминаний, чем
об этих, в сущности, мучительных встречах.


     * * *
     ...’ак  продолжались  наши  свиданиЯ,  и,  по  мере того  как  любовь к
Ђкэбоно.  становилась  все  сильнее  и  глубже,   мне  все  меньше  хотелось
возвращатьсЯ во дворец к государю. Ђ тут случилось, что в конце десЯтой луны
захворала  ѓон-„айнагон,  моЯ  бабка  с  материнской стороны.  Ќе  прошло  и
нескольких  дней,  как Я,  не  слишком  озабоченнаЯ  ее  болезнью,  получила
известие,  что  она внезапно,  можно  сказать  - скоропостижно,  скончалась.
ѓон-„айнагон  уже  с  давних  пор  жила  в  ЂЯто,  близ храма  „зэнриндзи, у
‚осточной  горы •игасиЯмы,  вдали  от родных. ’ем не  менее сообщение  о  ее
смерти вновь  повергло менЯ в тоску  и  горе  - с ее смертью как бы  рвалась
последнЯЯ призрачнаЯ  свЯзь  с покойными родителЯми.  ЌесчастьЯ  сыпались на
менЯ одно за другим...

     Ћсенние росы
     сменЯютсЯ зимним дождем -
     Я снова и снова
     рукава одежд выжимаю,
     что промокли от слез горючих...

     ‚ последнее времЯ государь совсем перестал писать мне, и Я тревожилась:
уж не проведал ли он о моем прегрешении? Ќо как раз в эти дни пришло от него
письмо, даже  более нежное,  чем обычно: <i>"Љак ты живешь, у менЯ давно нет от
тебЯ  весточек.</i><i>.."  -</i>  писал  государь, а в  конце письма  стоЯла  приписка:
<i>"‘егоднЯ вечером пришлю за тобой  карету".</i> џ ответила: <i>"Џозавчера скончалась
моЯ бабка. џ приеду, как только пройдет срок траура, ведь  это  близкаЯ  мне
роднЯ..." -</i> и приложила к письму стихотворение:

     "Џойми, умолЯю!
     Љ холодной осенней росе
     добавилсЯ ливень -
     и от слез разлуки намокли
     рукава атласного платьЯ..."

     ‚ ответ Я получила от государЯ стихотворение:

     "Ќе знал Я, что вновь
     покрылась росою печали
     обитель твоЯ -
     и вчуже о том сожалеЯ,
     невольно рукав увлажнЯю..."


     * * *

     ‚ начале  одиннадцатой луны  Я вернулась во дворец,  но жизнь при дворе
совсем  перестала  мне нравитьсЯ, здесь все  напоминало мне о покойном отце,
его образ  неизменно  стоЯл  передо  мной.  џ  чувствовала  себЯ  стесненно,
неловко,  к тому  же государынЯ  относилась ко  мне все более  неприветливо,
одним словом, все-все вокруг  было мне не по  сердцу. ѓосударь приказал деду
моему  •ебуке  и дЯде, дайнагону  „зэнседзи,  стать  моими опекунами: "Ќидзе
останетсЯ  служить при дворе, а вы заботьтесь, чтобы  все было  так, как при
жизни ее отца-дайнагона: нарЯды и все прочее, что понадобитсЯ, выдавайте  из
податей, поступающих  во  дворец!" Љонечно, Я  была очень благодарна ему  за
такое распорЯжение, но самой мне больше всего хотелось  поскорее разрешитьсЯ
от бремени,  снова обрести прежнее здоровье, подвижность, а потом поселитьсЯ
где-нибудь в тихом, уединенн