йскую
сутолоку, не захвачены цепкими колесами ее всесокрушающего механизма!  Љакой
притЯгательной таинственностью полон этот мир длЯ любопытных глазенок! Љаким
необъЯтным пространством кажетсЯ им простой небольшой садик; ведь  и  в  нем
так много длЯ них нового и чудесного. Љакие удивительные открытиЯ они делают
в подвалах, погребах, на чердаках и в чуланах! ‘ каким восторгом смотрЯт они
на полную пестрой суетливой толпы улицу, - с тем же восторгом, с  каким  мы,
взрослые младенцы, смотрим вверх на звезды - предел наших стремлений!
     € с какой старческой серьезностью глЯдЯт они на самую длинную и трудную
из всех дорог - житейскую! Љакие подчас тревожные,  испуганные  и  боЯзливые
взглЯды бросают они на нее! Ћднажды  ночью  Я  видел  маленького  оборванца,
прикорнувшего под сводом ворот старого нежилого дома, и  никогда  не  забуду
взглЯда его глаз, лихорадочно горевших  на  иссохшем  от  голода  и  болезни
маленьком лице, - взглЯда, полного неописуемого  ужаса  и  отчаЯниЯ.  ‚идно,
слишком близко пришлось  этому  юному  существу  разглЯдеть  то  страшилище,
которое называетсЯ жизнью, - настоЯщей, неприкрашенной жизнью.
     Ѓедные маленькие ножки, осужденные идти  по  каменистому  и  тернистому
жизненному пути! Њы, старые путники, доходЯщие почти до конца нашего земного
странствованиЯ, издали наблюдаем вас, как вы, выдвигаЯсь из  темного  тумана
еле брезжущего длЯ вас утра, жадно смотрите нам вслед и тоскливо простираете
к нам руки. „огоните нас, если вы можете. Њы  охотно  приостановимсЯ,  чтобы
обменЯтьсЯ с вами приветствиЯми, но не больше: мы слышим рокот великого морЯ
жизни и должны спешить к берегу, чтобы сесть на ожидающие нас там призрачные
корабли под черными парусами и нестись в неведомый край...

        XI 
                               Ћб еде и питье

     “же ребенком Я до чрезвычайности любил есть и пить, в особенности есть.
€ аппетит у менЯ в те дни был хорош, и пищеварение образцовое. Џомню  одного
тощего джентльмена с мрачным выражением  лица,  иногда  приходившего  к  нам
обедать. Ћднажды он, с видимым изумлением, понаблюдав некоторое времЯ, как Я
уписываю за обе щеки все, что подавалось, обратилсЯ к моему отцу с вопросом:
     - Ќаверное, ваш сыночек часто страдает диспепсией?
     - Ќапротив, никаких жалоб от него в  этом  отношении  Я  не  слыхал,  -
ответил отец и, взглЯнув на менЯ, спросил: - ‚едь ты  никогда  не  страдаешь
диспепсией, замарашка?
     - Ќикогда, папа, - с уверенностью ответил Я и полюбопытствовал: - Ђ что
такое диспепсиЯ, папа?
     ’ощий джентльмен окинул менЯ пристальным взглЯдом, полным и удивлениЯ и
зависти, потом с глубокой жалостью в голосе изрек:
     - Ќу, так со временем будешь страдать, дружок. ЊоЯ беднаЯ покойнаЯ мать
всегда говорила, что она очень рада, когда видит,  как  Я  ем,  и  длЯ  менЯ
утешительно думать, что хоть в этом отношении Я доставлЯл  ей  удовольствие.
ђос Я здоровым, много бегал и играл на свежем воздухе и мало училсЯ, поэтому
вовсе  не  удивительно,  что  Я  должен  был  удовлетворЯть  самые   широкие
требованиЯ, предъЯвлЯемые мне желудком.
     €нтересно видеть, как едЯт здоровые мальчики, в  особенности  когда  за
это смотрение не нужно платить. “меренный завтрак или обед состоит  длЯ  них
из полутора фунтов ростбифа с  полдюжиной  крупных  картофелин,  причем  они
предпочитают их нерассыпчатыми, ввиду большей плотности;  целых  гор  разных
овощей  и   четырех   огромных   ломтей   тЯжелого   йоркширского   пудинга,
сопровождаемого парой пирожков с вареньем, пЯтком - можно, впрочем, и больше
- больших Яблок, хорошей горсти орехов и бутылки  имбирного  пива.  €  после
такой умеренной закуски они идут играть в лошадки.
     ‘ каким презрением  должны  они,  в  свою  очередь,  смотреть  на  нас,
взрослых, когда мы принуждены часа два сидеть в полной неподвижности,  после
того как съели несколько ложек бульона и обглодали цыплЯчье крылышко.
     Ћднако не все преимущества в деле питаниЯ на стороне мальчиков.  Џрежде
всего, маленькие обжоры никогда  не  чувствуют  удовлетворениЯ:  желудки  их
вечно  кажутсЯ  им  пустыми.  Њальчик  не  знает  того  наслаждениЯ,   каким
пользуемсЯ мы, взрослые, после сытного обеда, когда  вытЯнемсЯ  на  кушетке,
диване или просто на постели во всю длину, закинем руки за голову и,  закрыв
глаза, погружаемсЯ в блаженную дремоту. ‘амый обильный  и  плотный  обед  не
производит никакого особенного впечатлениЯ на мальчика, между  тем  как  нам
после такого обеда мир начинает казатьсЯ  несравненно  более  приЯтным,  чем
казалсЯ до обеда.
     ‚ самом деле, после  хорошего  обеда  настоЯщий  мужчина  почти  всегда
становитсЯ благодушнее и любвеобильнее к остальным  людЯм,  ко  всем  другим
мирным существам и ко всему миру. Ћн ласково гладит спину  трущейсЯ  о  него
кошки, самым нежным, участливым голосом называЯ  ее  "бедной  кисанькой";  с
полной симпатией относитсЯ к шарманщикам на улице, выражаЯ опасение, что они
могут быть голодны, и даже перестанет на это времЯ чувствовать свою  обычную
неприЯзнь к родственникам жены.
     ‚ообще хороший обед вызывает наружу все лучшие  качества  мужчины.  Џод
благотворным влиЯнием хорошего обеда угрюмый и молчаливый делаетсЯ веселым и
общительным; старые кислЯи, целый  день  смотрЯщие  так,  словно  всю  жизнь
питались только горчицей в уксусе, после сытного обеда растЯгивают все  свои
складки и морщины в широкие улыбки, треплют по  головкам  глазеющих  на  них
ребЯтишек и  бормочут  им  что-то  такое,  похожее  на  приветливость.  ‹юди
серьезные, обыкновенно толкующие только  о  мировых  вопросах,  размЯкают  и
пускаютсЯ в легкую болтовню, а фаты  совершенно  забывают  рисоватьсЯ  своим
костюмом и манерами крутить свои "сногсшибательные" усы.
     џ сам всегда впадаю после обеда в  чувствительность.  ќто  единственное
времЯ, когда Я с полным сочувствием могу читать любовные  истории.  €  когда
герой, в конце концов, в страстном объЯтии прижимает к своему взволнованному
сердцу героиню, Я чувствую себЯ так хорошо,  словно  играл  в  вист  и  всех
обыграл; когда же историЯ кончаетсЯ смертью героини,  Я  проливаю  несколько
горЯчих слез. …сли бы Я  прочел  эти  самые  истории  утром,  то,  наверное,
поглумилсЯ бы над ними.
     Џищеварение оказывает огромное  влиЯние  на  сердце.  Љогда  мне  нужно
написать что-нибудь особенно чувствительное...  виноват,  мне  следовало  бы
сказать:  когда  Я  хочу   попытатьсЯ   написать   что-нибудь   похожее   на
чувствительное, то поглощаю целое блюдо теплых  мЯгких  булочек,  намазанных
свежим сливочным маслом, и, садЯсь час  спустЯ  после  этого  за  письменный
стол, нахожусь в  самом  угнетенном,  меланхолическом  настроении.  ‚  таком
настроении и изображаю пару влюбленных,  с  разбитыми  сердцами  прощающихсЯ
где-нибудь на пустынной проезжей дороге, возле  придорожного  столба,  среди
сгущающегосЯ ночного мрака и безмолвной тишины, нарушаемой  лишь  отдаленным
лаем собак. €зображаю старых  бабушек  и  дедушек,  в  глубоком  одиночестве
созерцающих  засохшие,  рассыпающиесЯ  лепестки  цветов,   полвека   бережно
хранЯщиесЯ у них в заветных Ящичках, и заставлЯю этих старичков  лить  слезы
безысходной тоски. €зображаю нежных молодых девушек,  тщетно  поджидающих  у
открытого окошка "его", а "он"  все  не  ЯвлЯетсЯ;  между  тем  годы  бегут,
светлые золотистые косы девушек седеют, лучезарные голубые глаза тускнеют  и
т. д. ‚ынЯнченные этими "вековушками" дети  их  счастливых  сестер  выросли,
возмужали и сами уж давно бьютсЯ с житейскими невзгодами - каждый по-своему,
- а прежние подруги или повышли замуж, или же лежат в могиле. Ќо  обойденные
судьбой "вековушки" все сидЯт у открытого окошка и ждут "его", - ждут до тех
пор, пока темные тени надвигающейсЯ бесконечной ночи не охватЯт их  со  всех
сторон и не скроют навсегда  от  их  глаз  весь  мир  с  его  бессмысленными
страданиЯми...
     ‚ижу пред собой бледные тела, тихо раскачивающиесЯ на пенистых  гребнЯх
волн, смертные  ложа,  орошенные  горькими  слезами,  и  одинокие  могилы  в
безлюдных пустынЯх. ‘лышу дикие вопли женщин, тихие стоны  обиженных  детей,
бесслезные рыданиЯ сдержанных мужчин. € все это вызываетсЯ  мЯгкими  теплыми
бутербродами. Љусок жареной баранины и  стакан  шампанского  не  вызвали  бы
таких грустных картин в моем воображении...
     Џолный   желудок   -   прекрасное    вспомогательное    средство    длЯ
сентиментального  писателЯ;  никакое  поэтическое  чувство  не  может   быть
основано на пустом желудке. “ нас  нет  ни  времени  ни  охоты  вдаватьсЯ  в
воображаемые горести, пока мы сами не справились  с  нашими  действительными
тревогами и невзгодами. Љогда у  нас  в  доме  судебный  пристав  длЯ  описи
имущества, нам не до того, чтобы оплакивать выпавших из гнезда и разбившихсЯ
насмерть птичек; а когда мы не знаем, откуда бы раздобыть нужных  до  зарезу
деньжонок на "оборот", нас совсем не интересует,  какой  температуры  улыбка
нашей возлюбленной: горЯчаЯ, теплаЯ или холоднаЯ.
     —удные люди... (Љогда Я называю кого-нибудь "чудным",  то  это  значит,
что данное лицо совершенно расходитсЯ со мной в образе мыслей.)  €так,  люди
чудные, говорю  Я,  еще  малоопытные  в  знании  человеческих  особенностей,
уверЯют,  что  душевные  страданиЯ  гораздо  мучительнее   телесных.   ЉакаЯ
романтическаЯ, трогательнаЯ теориЯ и как  она  удобна  длЯ  безусого  юноши,
больного  любовью!  Ќа  основании  этой  теории  он  чувствует  себЯ  вправе
покровительственно смотреть на умирающего от истощениЯ беднЯка и думать  про
себЯ: "Ђх, как он счастлив в сравнении со мной!" “добна  эта  теориЯ  и  длЯ
старого скрЯги; склонного рассуждать о преимуществах нищеты пред богатством.
Ќа самом  же  деле  все  это  вздор.  ѓоловнаЯ  боль  всегда  заглушит  боль
сердечную. ‡аболевший палец быстро прогонит всЯкое воспоминание, сопрЯженное
с видом опустевшего места друга у вас за столом. Ђ когда  человек  чувствует
сильный голод, то не способен ни к каким другим чувствованиЯм.
     Њы,  люди  упитанные,  едва  ли  в  состоЯнии  с  достаточной  Ясностью
представить  себе  чувство  голода.  Њы  знаем,  какие  ощущениЯ  вызываютсЯ
отсутствием аппетита и равнодушиЯ к поставленным пред нами  лакомым  блюдам,
но  понЯтиЯ  не  имеем  о  том,  как  чувствует  себЯ  человек,   страдающий
отсутствием пищи, умирающий с голоду в то времЯ, когда другие не знают,  что
делать с излишеством пищи; устремлЯющий тоскливо-алчный  взглЯд  ввалившихсЯ
глаз на окна, в которые видны полные  столы;  изнывающий  по  ломтю  черного
хлеба и не имеющий гроша, чтобы заплатить за этот  ломоть;  считающий  корку
хлеба лакомством, а полуобглоданную кость - сверхлакомством.
     „лЯ нас голод - приЯтнаЯ, возбуждающаЯ приправа, вроде пикантных острых
соусов. Ќе трудно проголодать несколько часов подрЯд, когда наверное знаешь,
что предстоЯщий потом обед будет казатьсЯ вдвойне вкусным и  можно  наестьсЯ
за ним досыта. € вообще, кто желает насладитьсЯ своим обедом  вполне,  пусть
после завтрака предпримет продолжительную прогулку с тем, чтобы нигде ничего
не есть до возвращениЯ домой. Љак будут после такой прогулки  блестеть  ваши
глаза  при  виде  накрытого  стола  и  дымЯщихсЯ  блюд!  ‘   каким   вздохом
удовлетворениЯ поставите вы обратно на поднос опорожненную вами кружку  пива
и возьметесь за нож и вилку! € как уютно будете вы чувствовать себЯ,  когда,
насытившись, отодвинетесь от стола в вашем кресле, закурите душистую  сигару
и прислушаетесь к раздающимсЯ вокруг вас остротам и шуткам!
     Ќо только смотрите, чтобы вас наверное ожидал хороший обед после  такой
прогулки, иначе ваше  разочарование  будет  очень  тЯжелое.  Ћднажды  Я  сам
испытал такое разочарование. ќто было уже давно. Њы с приЯтелем  „жо...  ах,
сколько уже воды утекло с тех пор, как мы потерЯли друг друга из виду  среди
туманов житейского морЯ! Љак был бы Я рад  иметь  снова  возможность  видеть
доброе и веселое лицо этого приЯтелЯ, слышать его заразительный простодушный
смех и  пожать  его  мЯгкую  руку...  Љстати,  он  мне  еще  осталсЯ  должен
четырнадцать шиллингов... ’ак вот как-то раз в воскресенье - дело было летом
- мы с „жо встали раньше обыкновенного, позавтракали и отправились на  такую
дальнюю прогулку, с которой могли вернутьсЯ  только  поздно  вечером.  Џеред
уходом мы дома заказали себе к ужину утку.
     - „а чтобы побольше была! Њы ЯвимсЯ голодные как волки, - добавил Я.
     - ‘ удовольствием! - ответила наша любезнаЯ  и  заботливаЯ  хозЯйка,  у
которой мы квартировали и столовались. - џ уже имею  длЯ  вас  в  виду  одну
утку. Ћна такаЯ большаЯ, что если вы сладите с  ней  вдвоем,  то  это  будет
прЯмо чудо.
     - Ќичего, сладим! - самоуверенно заметили мы и отправились в путь.
     „орогой мы заблудились. ќто было  в  провинции.  Њы  жили  в  маленьком
городке, откуда стоило пройти всего  несколько  шагов,  чтобы  очутитьсЯ  на
просторе.  џ  обладаю  особенной  способностью  сбиватьсЯ  с  пути  на  этом
просторе. ‡аблудились мы с „жо и на этот раз, благодарЯ тому, что Я  пожелал
пойти направо, тогда как нужно бы идти налево, и убедил своего спутника, что
нам следует направитьсЯ в указываемую мной сторону. џ всегда одерживал  верх
над „жо. Џлутали мы, плутали и, наконец, совсем запутались.
     ‘прашивать у встречных крестьЯн дорогу - бесполезный труд. “ них  такое
тугое понимание, что вам нужно употребить не мало усилий,  чтобы  крестьЯнин
понЯл вас. Ќо предположим, что он в конце концов поймет, о  чем  вы  у  него
спрашиваете. ‚ы думаете, он сразу ответит вам?  Ћшибаетесь!  Ћн  сначала  не
спеша поднимет низко опушенную голову и посмотрит на вас,  вытаращив  глаза.
‚ы еще раз повторЯете свой вопрос. ЉрестьЯнин тоже повторЯет  его  за  вами,
как попугай, затем задумываетсЯ,  покачиваЯ  головой  и  причмокиваЯ  губами
ровно столько времени, что  вы  легко  можете  досчитать  до  ста,  наконец,
пробормочет:
     - €шь ты... заблудились?.. ‚от оно какое дело-то!
     Џосле этого он беспомощно разводит руками и  оглЯдываетсЯ  вокруг.  ’ут
подходит  другой  такой  же  умник,  которому  первый  и  сообщает  о  вашем
затруднении.  ЌачинаетсЯ  бесконечное  обсуждение  вашего   затруднительного
положениЯ. €м искренно жаль вас и хотелось бы вам помочь, но они  не  знают,
как бы это сделать, потому что вы спрашиваете дорогу не в их сторону.
     ѓде-то, где-то, наконец, они решают, что длЯ того, чтобы попасть  туда,
куда вам нужно, следует идти сначала прЯмо по полю, потом свернуть  направо,
дойти до третьего  мильного  столба  и  свернуть  влево  у  пастбища  „жимми
Њилчера. ‡атем пройти через паровое поле вниз, далее - через огород эсквайра
ѓреббина, на  проезжую  дорогу.  „ойдЯ  до  горки  с  мельницей...  впрочем,
мельницы там давно уж нет, но это все равно. €так,  вот,  когда  вы  увидите
горку, где была мельница, которую столько-то лет держал в  аренде  такой-то,
который тогда-то  при  таких-то  обстоЯтельствах  умер,  то  возьмите  опЯть
налево, оставив в правой стороне ферму мистера „илЯ, а там вскоре и  увидите
то место, куда вам надо.
     Џолучив эти подробные и "точные" сведениЯ, вы с  кисло-сладкой  улыбкой
благодарите за них и шагаете дальше, чувствуЯ  в  голове  полнейший  сумбур.
‘реди этого сумбура Яснее всего выделЯетсЯ понЯтие о мильном столбе, который
вы должны пройти, чтобы дойти потом  до  четырех  таких  же  столбов,  ровно
ничего не разъЯснЯющих.
     ‚от  и  мы  с  „жо  получили  подобные   сведениЯ.   Џереходили   полЯ;
переправлЯлись через источники по колени в воде;  перелезали  через  колючие
изгороди; чуть было не поссорились в споре о том, кто из нас виноват, что мы
заблудились; страшно устали, загрЯзнили и попортили всю одежду; были покрыты
потом и пылью, - вообще довели себЯ до самого жалкого вида.
     Ќо во всех наших мытарствах этого днЯ нас поддерживала сладкаЯ  надежда
на утку. ‚олшебным видением неслась эта утка  пред  нашими  воспаленными  от
жары и пыли глазами и поддерживала в нас бодрость духа. Њысль об  утке  была
длЯ  нас  трубным  звуком,  призывавшим  нас  мужественно  преодолевать  все
препЯтствиЯ на пути к вожделенной цели. Њы утешали друг друга разговорами об
утке, и предвкушение ожидаемого от нее наслаждениЯ гнало вперед наши усталые
ноги.
     Њы чувствовали сильное искушение завернуть в деревенский трактир,  мимо
которого проходили, и потребовать себе по хорошему ломтю хлеба с  сыром,  но
храбро противостоЯли этому искушению, поддерживаемые соображением, что тогда
испортим себе ужин. ђазрешили себе только напитьсЯ воды у одной сердобольной
женщины, попавшейсЯ нам навстречу с ведрами и ковшом.
     ‚о всю обратную дорогу в город нам слышалсЯ  аппетитный  запах  жареной
утки, и мы с новой бодростью прибавлЯли шагу. “же темнело,  когда  мы  снова
вступили  под  гостеприимную  сень  того  дома,  в   котором   квартировали.
ЏерепрыгиваЯ через две ступени зараз, мы взобрались к себе  наверх,  наскоро
умылись и переоделись, потом вихрем спустились вниз в столовую, сели за стол
и, облизываЯсь, нетерпеливо потирали руки  в  ожидании,  когда  подадут  нам
желанное блюдо. Љогда же хозЯйка наконец торжественно  внесла  это  блюдо  и
поставила перед нами, Я с лихорадочной поспешностью схватил в одну руку нож,
в другую - вилку и приступил к расчленению действительно огромной утки.
     ‘овершить эту операцию оказалось, однако,  делом  не  очень  легким.  џ
билсЯ над уткой минут пЯть, поворачиваЯ ее во все стороны и пробуЯ  отрезать
то одну, то другую часть, но  совершенно  безуспешно.  ‚идЯ  тщетность  моих
усилий, „жо, принЯвшийсЯ было между  тем  поглощать  картофель,  окунутый  в
поджаренное утиное сало, заметил, что не лучше ли мне  обратитьсЯ  к  помощи
человека, сведущего в данном деле. ‘ досадой  мотнув  головой,  Я  продолжал
ожесточенно тыкать ножом в утку, пока она не слетела у менЯ  с  блюда  и  не
направилась прЯмо за каминную решетку в золу, причем сало разбрызгивалось по
всему столу, а часть его угодила мне на жилет.
     ‘оединенными усилиЯми мы с „жо извлекли утку из золы, кое-как обчистили
хлебным мЯкишем и водворили снова на блюдо, после чего Я с новой  храбростью
принЯлсЯ за свое трудное дело. € опЯть ничего не вышло. „жо ворчал, что если
бы  он  мог  предвидеть,  что  наш  ужин  окажетсЯ  чем-то  вроде  скачки  с
препЯтствиЯми, то обЯзательно поел бы в деревенском трактире.
     ‘лишком усталый,  чтобы  спорить,  Я  молча  и  с  сохранением  полного
достоинства положил на место вилку с ножом, отодвинулсЯ от стола  и  сел  со
скрещенными на груди руками. „жо совершенно верно принЯл мою демонстрацию за
приглашение самому попытать счастьЯ и в свою очередь приступил к  делу.  Ќо,
пропыхтев  минут  десЯть  над  уткой  и  также  без  всЯкого   осЯзательного
результата, он со словами: "Ђх, проклЯтаЯ утка!" - отпихнул  ее  от  себЯ  и
откинулсЯ на спинку стула.
     Ќаконец, отдохнув, мы кое-как с  помощью  долота  вскрыли  внутренность
неприступной утки и отломили себе по крылу и ножке. Џерепачкавшись  донельзЯ
и обозлившись, как настоЯщие голодные волки, которым не даетсЯ  добыча,  мы,
тем  не  менее,  увидели,  что  все  наши   труды   не   получили   должного
вознаграждениЯ;  утка  оказалась   твердой,   как   каучук,   и   совершенно
несъедобной.
     џ начал этот очерк с намерением писать о еде и питье,  но  до  сих  пор
ограничивалсЯ одной едой. Ћтчасти это произошло  под  влиЯнием  мысли,  что,
пожалуй, будет довольно рискованно выказывать себЯ компетентным и в  вопросе
о питье. ‚едь уже прошли те дни, когда считалось чуть не доблестным подвигом
ежедневно напиватьсЯ до потери сознаниЯ, и теперь сохранение свежей головы и
твердой руки не навлекают больше  обвинениЯ  в  женственной  изнеженности  и
слабости. Ќапротив, в наши  печальные  дни  "вырождениЯ"  пахнуть  перегарью
вина, иметь красное опухшее лицо, ходить нетвердой,  шатающейсЯ  походкой  и
говорить хриплым  голосом  -  значит  самому  себе  выдавать  аттестацию  на
непорЯдочность.
     Џоложим,  несмотрЯ  на   это,   люди   все-таки   продолжают   томитьсЯ
ненормальной жаждой. Џьют под разными противоречивыми предлогами. Њы  только
тогда чувствуем себЯ "в  своей  тарелке",  когда  имеем  пред  собой  полный
стакан. Њы пьем перед едой и во времЯ еды; пьем при встрече с другом  и  при
расставании с ним;  пьем,  когда  говорим,  читаем  и  размышлЯем;  пьем  за
здоровье других и  этим  портим  свое  собственное;  пьем  в  честь  королЯ,
отечества, армии, дам и вообще - всех и всего, к чему можно прицепитьсЯ  как
к удобному предлогу устроить лишнюю выпивку.  ‚  самых  крайних  случаЯх  мы
готовы пить за здоровье даже нашей теши. ’аким образом, мы никогда  не  едим
за здоровье других, а только все пьем.  Ђ  почему  же,  в  самом  деле,  нам
никогда не приходит в голову съесть  хоть  кусок  Яблочного  торта  в  честь
кого-нибудь?
     ‹ично мне постоЯннаЯ  потребность  большинства  людей  пить  совершенно
непонЯтна. џ еще могу допустить, что человек выпьет,  чтобы  заглушить  свое
горе  и  отогнать  тЯжелые  мысли;  отчасти   могу   понЯть   и   стремление
невежественных  народных  масс  одурманивать  себЯ   крепкими   напитками...
Љонечно, возмутительно, что эти массы так делают, - возмутительно  длЯ  нас,
живущих в благоустроенных помещениЯх и окруженных всевозможными удобствами и
удовольствиЯми, знать, что обитатели темных, сырых  и  холодных  подвалов  и
мансард чувствуют неодолимую потребность уйти  из  своих  смрадных  нор,  из
логовищ нищеты, в теплый и светлый трактир, чтобы там хоть на времЯ потопить
в спиртных напитках сознание неприглЯдности своего существованиЯ.
     Џрежде чем в ужасе поднимать руки к небу,  подумайте,  какого  в  самом
деле рода то  кошмарное  состоЯние,  которое  у  совсем  обездоленных  людей
называетсЯ - "жизнью". Џредставьте себе, как "вольные" труженики-рабочие  из
года в год, под гнетом безысходной нужды, ютЯтсЯ в  тесных  каморках,  почти
лишенных света и воздуха, среди полунагих, покрытых грЯзью детей,  постоЯнно
между собой ссорЯщихсЯ и дерущихсЯ, и таких  же  растрепанных  и  нерЯшливых
женщин, с утра до ночи ругающихсЯ, колотЯщих  детей,  придирающихсЯ  друг  к
другу и к мужьЯм. ‚ довершение этой картины вообразите,  какаЯ  вокруг  этих
жалких трущоб стоит вечнаЯ непролазнаЯ грЯзь, какие вонь, шум, вой и стон.
     Џодумайте, какой неприглЯдной вещью должен казатьсЯ  этим  обездоленным
людЯм прекрасный, в сущности, цветок жизни, - людЯм,  лишенным  разумениЯ  и
чуть ли даже не души. ‹ошадь в стойле с чувством полного удовлетворениЯ жует
ароматное сено и хрупает золотистый овес. ‘обака  в  своей  конуре  блаженно
щуритсЯ на; Яркое  солнышко,  дающее  тепло,  мечтает  о  веселой  гонке  по
росистым полЯм и лугам и восторженно лижет ласкающую и кормЯщую ее руку. Ќо,
как уже сказано, в человеческие конуры почти совсем не проникает луча света,
и их злосчастные обитатели совсем не  живут  настоЯщей  жизнью  ни  днем  ни
ночью. „нем они корпЯт в душных мастерских, ночью задыхаютсЯ в своих грЯзных
конурах среди сырых, грЯзных, зловонных стен.
     “ них нет и понЯтиЯ о хорошем отдыхе от непосильного  труда,  о  чистых
развлечениЯх, о дружеских беседах с друзьЯми. ђадость,  горе,  смех,  слезы,
дружба, тоска, отчаЯние - все это пустые  слова  длЯ  придавленных  вопиющей
духовной и телесной нуждой. ‘ той минуты, когда эти пасынки  мира  в  первый
раз, с плачем, открывают глаза на свет, и до той поры,  когда  с  проклЯтием
закрывают их снова навеки и кости их зарываютсЯ в  землю,  они  ни  разу  не
согреваютсЯ теплым человеческим чувством, никогда не возбуждаютсЯ  ни  одной
мыслью, не испытывают сладкого трепета надежды. Ќе осуждайте же  их  за  то,
что они так упиваютсЯ одурЯющими, отуманивающими мозг напитками и  благодарЯ
этому хоть на миг чувствуют, что живут.
     Ђх, сколько бы мы ни толковали об облагораживающих чувствах, но нам  не
изменить того факта, что истинное, действительное благополучие в  этом  мире
зиждетсЯ на желудке. ЉухнЯ - это главный храм, ее пылающий огонь - наш огонь
‚есты, а повар - наш верховный жрец. Ћн самый могущественный и вместе с  тем
самый великодушный маг. Ћн отгонЯет от нас  все  горести  и  наполнЯет  наши
сердца радостью и любовью. "Ќаш Ѓог велик, и повар пророк его", - вот как бы
надо перефразировать изречение Љорана. Ѓудем же есть и пить и повторЯть  это
изречение.

        XII  
                            Ћ комнатах с мебелью

     - ’ак это у вас сдаютсЯ комнаты?
     - „а, сэр. Њамаша!
     - —то еще там?
     - Џришел джентльмен нанимать комнаты.
     - Џроси его сюда. џ сейчас выйду к нему.
     - Ќе угодно ли вам войти к нам, сэр? Њама сейчас выйдет к вам.
     ‚ы входите, и  действительно  вскоре  поЯвлЯетсЯ  пред  вами  "мамаша",
скинувшаЯ передник и немного пригладившаЯ волосы.
     - ‡дравствуйте, сэр, - с  насильственной  улыбкой  говорит  она.  -  Ќе
угодно ли вам пожаловать вот сюда?
     - Њне некогда ходить, быть может, напрасно по  лестницам,  -  замечаете
вы. - ‚ы лучше скажите мне, сколько у вас сдаетсЯ комнат и каковы они.
     - ќто займет гораздо больше времени, сэр, - довольно резонно  возражает
"мамаша". - ‚ам выгоднее поднЯтьсЯ наверх и взглЯнуть самому.
     ‘огласившись с ее доводами, вы скрепЯ сердце следуете за ней наверх, во
второй или третий этаж.
     Ќа первой площадке вы натыкаетесь на половую щетку  и  помойное  ведро,
присутствие  которых  в  этом  месте  "мамаша"   объЯснЯет   неаккуратностью
служанки, тотчас же нагибаетсЯ через перила и  пронзительным  голосом  зовет
служанку скорее убрать преграждающие путь  предметы.  Џока  вы  осматриваете
комнаты, "мамаша", стоЯ в дверЯх и держась за косЯк, объЯснЯет  вам,  что  в
комнатах потому такой беспорЯдок, что занимавший их жилец съехал накануне, а
сегоднЯ еще не успели убрать сор, вымыть полы и пр.
     ђазумеетсЯ,  неубранные  комнаты  не  могут  представлЯть  подкупающего
зрелища, да хозЯйка, видимо, и не ждет от вас восхищениЯ, поэтому все  времЯ
и оправдываетсЯ тем, что "не ожидала так рано посещениЯ".
     Џахнет спертым воздухом.  ‚се  так  серо,  уныло,  неприглЯдно.  Ќо  вы
представлЯете себе, как все это изменитсЯ к лучшему, когда переселитесь сюда
и устроитесь как следует,  по-своему.  ђасставите  свою  мебель,  с  которой
сжились, разложите все безделушки, расставите  и  развесите  фотографические
изображениЯ дорогих вам лиц, свои трубки поставите или положите в  привычном
порЯдке, в маленьком буфетном  шкапчике  со  стеклами  поместите,  на  самом
видном месте,  любимый  голубой  фарфоровый  сервиз  своей  матери,  а  пред
украшенным  традиционными  часами  и  цветочными  вазами  камином  поставите
вышитый ее трудолюбивыми руками экран. ќтот  экран  вам  особенно  дорог  по
воспоминаниЯм, потому что вы знаете, что она работала  над  ним  в  те  дни,
когда ее милое, доброе лицо, которое вы помните  уже  поблекшим,  еще  цвело
молодостью и красотой, а пышные волосы, которые вы видели белыми, блестЯщими
светло-русыми завитками, ложились на ее белый лоб...
     Ћднако Я увлексЯ в сторону от меблированных  комнат.  ‚  этом  виновато
воспоминание о старой мебели и вещах. ‚округ того, что было  в  употреблении
наших предшественников на земле, воображение всегда разыгрываетсЯ с такой же
силой, как вокруг могильных памЯтников. Ќаши  старые  вещи  делаютсЯ  нашими
близкими друзьЯми, вбираЯ в себЯ, так сказать, часть  нашей  жизни.  ‘колько
горестного и радостного могли бы порассказать нам  старые  столы  и  стульЯ,
кровати и комоды. ‘колько горьких слез было пролито в мЯгких недрах  старого
дивана, но и сколько нежного шепота наслышалсЯ  этот  немой  свидетель.  Џри
скольких  печальных  трагедиЯх  и  веселых  комедиЯх  присутствовала  стараЯ
мебель.
     ‚  сравнении  со  старой  мебелью  новаЯ  не  имеет  длЯ   нас   ничего
притЯгательного. Њы вообще любим старые вещи,  старые  книги,  старые  лица,
изображенные на картинах и портретах. ЌоваЯ обстановка может  дать  комфорт,
но не даст уютности.
     Њежду тем меблированные комнаты, хотЯ и  обставленные  старьем,  однако
совсем не представлЯютсЯ нам уютными. €х стараЯ меблировка непривычна  нашим
глазам,  длЯ  нас  с  ней  не  свЯзано   никаких   личных   воспоминаний   и
привЯзанностей, поэтому она и производит на нас впечатление новой, чуждой.
     ‚се новое, как лица, так и вещи, при первом взглЯде на них представлЯет
нам только свои дурные стороны. ишковатаЯ деревЯннаЯ обделка старого кресла
и его потертаЯ волосЯнаЯ обивка вызывают в нас  недоверие;  зеркала  кажутсЯ
вам пыльными и поцарапанными; занавесы - грЯзными; ковер на полу -  истертым
и изъеденным  молью;  столы  внушают  вам  опасение,  что,  лишь  только  вы
поставите на них  что-нибудь  потЯжелее,  они  тотчас  же  повалЯтсЯ;  камин
зловеще смотрит на вас своей  пустой,  холодной,  черной  впадиной;  потолки
точно сплошь облиты чем-то бурым; обои во многих местах прорваны и т. д.
     „олжно  быть,  существует  специальное  производство   обстановки   длЯ
меблированных  комнат,  потому  что  решительно  во  всех  таких   комнатах,
предназначенных  длЯ  вечно  менЯющихсЯ  жильцов,  по   всему   ‘оединенному
Љоролевству  вы  увидите  совершенно  одинаковое   убранство,   никогда   не
встречающеесЯ в тех домах, где живут люди оседлые, пользующиесЯ  собственной
мебелью.
     ‚о  всех  меблированных  комнатах  на  камине  торчат  одни  и  те  же,
неизвестно что представлЯющие фигуры, обвешанные стеклЯнными трехгранниками,
которые своим постоЯнным дребезжанием при каждом  движении  вызывают  у  вас
нервную  дрожь.  €ногда,  впрочем,   эти   предметы   искусства   заменЯютсЯ
алебастровым изваЯнием, изображающим не то сидЯщую на задних  ногах  корову,
не то храм „ианы ќфесской, не то валЯющуюсЯ кверху брюхом собаку, -  словом,
все, что  вам  вздумаетсЯ  видеть:  в  этом  "художественном"  произведении.
ѓде-нибудь в углу, на тумбе, стоит что-то подозрительное на  первый  взглЯд,
нечто вроде комка теста, забытого там игравшими  детьми.  Џри  ближайшем  же
рассмотрении этот комок оказываетсЯ уродливо слепленным из глины  купидоном,
покрытым чем-то первоначально  белым,  а  впоследствии  посеревшим.  •озЯйка
называет это "древней статуей". Џотом там есть несколько картин, все  одного
и того же содержаниЯ и достоинства; два-три вставленных в  раму  за  стеклом
изречениЯ из ‘вЯщенного ЏисаниЯ, а рЯдом с ними - тоже под стеклом в раме  -
свидетельство о привитии оспы супругу хозЯйки, когда он  был  шестинедельным
младенцем,  удостоверение  об  окончании  школы  кройки  самой  хозЯйки  или
что-нибудь еще в этом же роде.
     Ќалюбовавшись на все эти прелести, вы осведомлЯетесь о  плате  за  них,
причем добавлЯете, что мебель и украшениЯ у вас свои собственные,  а  потому
все, что тут имеетсЯ, может  быть  вынесено  без  всЯкого  ущерба  длЯ  вас.
•озЯйка объЯвлЯет несообразную плату. ‚ы ужасаетесь, и на  ваше  возражение,
что, мол, это "дорогонько", хозЯйка клЯтвенно уверЯет, что давно, лет вот уж
двадцать, она всегда получала за эти "прелестные апартаменты"  такую  плату.
‡а эту же плату она согласна  уступить  их  и  вам  ввиду  вашей  "кажущейсЯ
порЯдочности".
     ‚ы удивлЯетесь, когда узнаете, что еще двадцать лет  тому  назад  такие
"апартаменты" стоили вдвое дороже, чем  вы  платите  в  настоЯщее  времЯ  за
гораздо лучшее помещение, в котором  вы  живете  и  которое  вам  приходитсЯ
менЯть лишь в силу крайней необходимости. "Ќаверное, - думаетсЯ вам, -  люди
прошлого поколениЯ были гораздо состоЯтельнее нынешних, если  могли  платить
такие деньги за плохую "меблирашку"". ‡начит,  вам  при  существовавших,  по
уверению хозЯйки, еще двадцать  лет  назад  ценах  на  такие  "апартаменты",
пришлось бы тогда, по вашим средствам, ютитьсЯ где-нибудь в подвале  или  на
чердаке...
     Љстати  сказать,  в  отношении  жилища   общественный   строй   следует
совершенно противоположным правилам. †ивЯ в  собственной  квартире,  вы  чем
выше поднимаетесь по общественной лестнице, тем ниже спускаетесь  (исключаЯ,
разумеетсЯ, подвальные помещениЯ)  в  смысле  жилища;  в  квартире  же  "длЯ
жильцов" наоборот: беднЯк стоит на верху лестницы, а богач - на самой нижней
ее ступени. Ќачав  с  чердака,  вы,  по  мере  улучшениЯ  вашего  положениЯ,
постепенно спускаетесь до первого этажа.
     ’еперь нужно сказать кое-что и о чердаках. Ќе мало великих людей жило и
умерло там. "Њансарды (чердаки) - такие помещениЯ, в которых  держат  разный
ненужный хлам", - сказано в некоторых словарЯх.  „ействительно,  мир  всегда
помещает в мансарды ненужный ему "хлам". ‚дохновенные проповедники,  великие
живописцы, широколобые изобретатели, гениальные мыслители, вещающие  истины,
о которых никто не хочет слышать, - таков состав этого  негодного  длЯ  мира
"хлама", тщательно убираемого с глаз долой.
     ѓайдн вырос на чердаке, —аттертон  умер  на  нем.  ќдисон  и  ѓольдсмит
писали на чердаках. ”арадей и „е Љвинси хорошо были знакомы с этими вышками.
„-р „жонсон тоже нередко останавливалсЯ и спал на чердаке, подчас даже очень
крепко, как и подобало такому закаленному в лишениЯх и боЯх с  препЯтствиЯми
охотнику за счастьем. „иккенс провел свою молодость на чердаке, а Њорленд  -
свою старость, преждевременно надвинувшуюсЯ на него благодарЯ  беспробудному
пьЯнству. Ђндерсен, этот  король  сказок,  писал  свои  волшебные  грезы  по
соседству с покатой кровлей. Ѓедный, угрюмый, необщительный Љоллинз  опускал
голову на полуразвалившиесЯ столы чердаков. €з  блестЯщих  имен,  украшающих
бесконечный список знаменитых людей, тесно  знакомых  с  чердаками,  назовем
еще: самоуверенного Ѓенджамина ”ранклина; полоумного ‘аважа, тревожившегосЯ,
когда  ему  предоставлЯлась  постель  несколько   мЯгче   каменной   ступени
какого-нибудь подъезда; молодого Ѓлумфильда, "Ѓобби" Ѓернса, •аггарта, “атта
и мн. др. ‚ообще, с тех пор как люди стали сооружать свои жилища в несколько
этажей, чердачные помещениЯ всегда были приютом длЯ гениев.
     ‚виду сказанного ни один человек,  преклонЯющийсЯ  перед  аристократией
ума, не должен чувствовать себЯ униженным знакомством с чердаками,  сквозные
стены которых всегда должны быть свЯщенны длЯ почитателей великих имен.
     …сли бы все знание человечества,  все  его  искусство,  все  дарованиЯ,
получаемые им от природы, и весь огонь, похищаемый им с неба, были разложены
на отдельные груды и мы могли бы, указываЯ на них по порЯдку, говорить: "ќти
вот блестЯщие мысли вышли  из  недр  великолепных  гостиных,  среди  взрывов
звонкого смеха и сиЯниЯ прекрасных глаз; это глубокое знание было  добыч  то
многолетним, усидчивым трудом в тихом, отдаленном от мирского шума кабинете,
где с тесно заставленных книжных полок с Ясной, ободрЯющей улыбкой  смотрела
Џаллада; та вон груда собрана с  многолюдной  улицы,  а  другаЯ  рЯдом  -  с
усеЯнных маргаритками росистых лугов", - то та груда, котораЯ  оказалась  бы
самой высокой, заставила бы нас сказать: "ќто  вот  скопление  всего  самого
лучшего на земле: упоительнаЯ  музыка,  поражающие  ум  и  чувство  картины,
миропотрЯсаюшие слова, великие  мысли  и  смелые  подвиги  -  все  это  было
задумано и создано  среди  нужды  и  всЯческой  скорби,  в  убогих,  тесных,
холодных и сырых зимой, знойных и душных  летом  чердаках.  Ћттуда,  с  этих
амвонов, у подножиЯ которых шумЯт  бурные  прибои  житейских  волн,  светочи
человечества выпускали свои крылатые мысли  лететь  по  пространству  веков.
Ћттуда,  с  этих  неприглЯдных  вышек,  убранных  жалким  скарбом,  с   этих
презираемых всеми чердаков, одетые в лохмотьЯ, истинные  ћпитеры  низвергают
свои гремЯщие молнии, потрЯсаЯ ими целый мир..."
     „а, засаживайте ваших светоносцев в "помещениЯ  длЯ  ненужного  хлама";
запирайте  их  ключом  бедности;  забивайте  наглухо  задвижки  их   дверей;
принимайте все зависЯщие от вас меры, чтобы ваши лучшие люди не могли во всю
свою жизнь выбратьсЯ из своих тесных клеток; оставлЯйте этих  людей  умирать
там с голоду; смейтесь, когда услышите их удары в накрепко заделанные двери;
забывайте о них среди вашего весельЯ и ваших торжеств, - делайте все это, но
помните, что ваши узники могут захотеть и отомстить за себЯ. Ќе все, подобно
баснословному фениксу, поют в минуты  смертельной  агонии  умиротворительные
песни. €ногда они изрыгают и Яд, который вам волей-неволей придетсЯ вдыхать,
потому что не в ваших силах запечатать им уста; вы можете  лишь  держать  их
запертыми в клетках нужды. …сли им самим не отворить  дверей  своих  темниц,
они могут выбить слуховые окна и через них дать волю своим  мощным  голосам,
которые, гремЯ на высоте, будут услышаны внизу...
     ‡асадили же вы бурного ђуссо на самый убогий  из  всех  чердаков  улицы
‘ен-†ака в Џариже и издевались над его бессильными воплЯми.  Ћднако  отзвуки
этих воплей  вызвали  ‚еликую  французскую  революцию,  и  в  наши  еще  дни
цивилизациЯ питаетсЯ ими, да, наверное, долго еще будет питатьсЯ.
     —то касаетсЯ менЯ, то Я люблю чердаки, но, разумеетсЯ, только бывать на
них, а не обитать - длЯ этого они в самом деле слишком неудобны. Ћни требуют
чересчур много утомительной беготни вверх и вниз по лестницам, напоминаЯ нам
беличье колесо; их покатые потолки представлЯют слишком много случаев, чтобы
разбить о них голову, а ночные серенады кошек на кровлЯх над  самой  головой
слишком уж надоедают таким близким соседством.
     Ќет, длЯ жильЯ дайте мне квартиру  в  первом  этаже  одного  из  пышных
дворцов  на  Џиккадилли  (как  бы  Я  обрадовалсЯ,  если  бы  нашелсЯ  такой
благодетель длЯ менЯ!), но как место длЯ размышлений предоставьте мне чердак
на высоте десЯти лестниц в одной из самых населенных частей ‹ондона.
     џ вполне разделЯю симпатию  герра  ’ейфельсдрека  к  чердакам;  в  них,
действительно, есть что-то величавое, благодарЯ их "высокому"  положению.  џ
люблю  посидеть  под  самой  крышей,  поглЯдеть  на  кишащий  внизу  людской
муравейник, послушать глухой рокот людского морЯ, безустанно переливающегосЯ
по узким артериЯм-улицам необъЯтного города.  Љакими  крохотными  кажутсЯ  с
этой высоты люди, не больше муравьев, копошащихсЯ в своих лабиринтах! Љакими
ничтожными  кажутсЯ  результаты  всех  их  трудов   и   стремлений!   Љакими
ребЯческими забавами представлЯютсЯ все их ссоры, грызнЯ, драки между собой!
€х глупые, озлобленные крики и вопли лишь  слабым  отголоском  достигают  до
верха. Ћни  там  волнуютсЯ,  беспокоЯтсЯ,  страшатсЯ,  веселЯтсЯ,  ликуют  и
умирают; Я же, ничем не возмутимый,  сижу  под  облаками  и  переговариваюсь
только со звездами...
     ‘амым интересным чердаком был тот, который много лет тому назад Я делил
с одним из своих приЯтелей. €з  всех  причудливостей,  нагроможденных  между
Ѓред шоу и •емптон-Љортом, эта мансарда была самой причудливой.  Ђрхитектор,
по плану которого была устроена  эта  прелесть,  быть  может,  и  был  очень
знающим, но, по моему слабому разумению, он годилсЯ  скорее  длЯ  устройства
замысловатых ловушек и капканов,  чем  человеческих  жилищ.  ЌикакаЯ  фигура
ќвклида не может дать верного понЯтиЯ об  этом  помещении.  Ћно  имело  семь
углов, две его стены сходились в одном пункте, а окно приходилось над  самой
печкой. Љровать наша стоЯла между дверью и посудным шкафом -  другого  места
длЯ нее не было. Љогда нам нужно было достать что-нибудь из шкафа, мы  лезли
на постель, на которую  и  попадало  большинство  предметов,  вынимаемых  из
хранилища. ЃлагодарЯ этому наша постель к  ночи  всегда  представлЯла  нечто
вроде потребительской лавки на паЯх. ‘амым необходимым предметом был  уголь,
который мы вынуждены были держать  в  нижнем  отделении  шкафа.  ‘  огромным
трудом, лежа поперек постели, мы захватывали его совком и ползком спускались
с ним с постели, причем, разумеетсЯ, большаЯ часть  этого  черного  вещества
сыпалась на одеЯло и подушки. Љак мы ни старались поаккуратнее совершать эту
угольную операцию, она нам всегда плохо удавалась. ‘амый критический  момент
наступал тогда, когда мы во времЯ обратного путешествиЯ с постели  достигали
ее середины, где распустившиесЯ пружины матраца образовывали  большой  горб.
Ќе сводЯ внимательного взглЯда с  совка,  наполненного  углем,  и  удерживаЯ
дыхание, мы делали чудеса ловкости, чтобы избежать предательского горба,  но
как-то  непременно  случалось,  что  мы  постоЯнно  попадали  на   него   и,
подталкиваемые пружинами, кувыркались на  спину,  а  уголь  рассыпалсЯ  куда
попало.
     —асто приходитсЯ слышать или читать, в какое восхищение  приходЯт  люди
при виде угольных залежей.  Њы  с  товарищем  каждую  ночь  спали  на  таких
залежах, но, сказать по правде, никаких  восторженных  чувств  при  этом  не
ощущали. Ћчевидно, все на свете условно.
     ЌесмотрЯ на то что наш чердак был единственным в своем роде, архитектор
при созидании его все-таки не истощил всей своей гениальности, судЯ по тому,
что устройство всего дома также отличалось изумительной замысловатостью. ‚се
двери в доме отворЯлись наружу, что представлЯло большое неудобство длЯ тех,
кто стремилсЯ в них войти одновременно с выходом кого-нибудь из  них.  ‘еней
совсем не было там, где им  следовало  бы  быть;  изобретательный  строитель
ухитрилсЯ поместить их совсем  не  в  надлежащем  месте,  и  параднаЯ  дверь
отворЯлась прЯмо на лестницу, котораЯ  вела  вниз,  в  погреб.  Ќовички,  не
знавшие этих особенностей, не успев расслышать предупреждениЯ отворЯвших  им
парадную дверь, стремглав летели  по