ти,    на    которой
обозначаютсЯ  лишь  общие  очертаниЯ  вещей.  Ќо   рациональное
знание--это    система    абстрактных   понЯтий   и   символов,
характеризующаЯсЯ   линейной,   последовательной    структурой,
типичной   длЯ  мышлениЯ  и  речи.  ‚  большинстве  Языков  эта
линейность проЯвлЯетсЯ в использовании  алфавитов,  позволЯющих
передавать сведениЯ и мысли при помощи данных цепочек букв.

        Ћднако  мир  вокруг нас полон разнообразиЯ и отклонений
от норм. ‚ нем нет абсолютно прЯмых линий  и  правильных  форм,
ЯвлениЯ  происходЯт  не  одно за другим, а одновременно, и даже
пустое  пространство,  по  свидетельству  современной   физики,
искривлено. ЏонЯтно, что при помощи системы абстрактных понЯтий
полностью  такой  мир описать нельзЯ, также, как нельзЯ покрыть
сферическую  поверхность  ‡емли  плоскими  картами.  Њы   можем
надеЯтьсЯ лишь на приблизительное представление о реальности, и
поэтому  рациональное  познание  изначально  ограничено в своих
возможностЯх. ђациональное познание, прежде всего,  свойственно
науке,    котораЯ   измерЯет,   оценивает,   классифицирует   и
анализирует. ‘овременные ученые, и особенно физики, уже сознают
ограниченность  всех  знаний,  приобретенных  при  помощи  этих
методов.  ‘овременнаЯ  физика  заставила  ученых  понЯть,  что,
говорЯ словами ‚ернера ѓейзенберга, "каждое слово или  понЯтие,
каким   бы   понЯтным   оно   ни  казалось,  может  найти  лишь
ограниченное применение" [34, 125].

        „лЯ большинства из нас слишком сложно постоЯнно помнить
об ограничениЯх   и   относительности   понЯтийного   мышлениЯ.
Џоскольку   проще   иметь   дело  с  нашими  представлениЯми  о
реальности, чем с самой реальностью, мы, как правило, смешиваем
одно с другим и принимаем свои символы и понЯтиЯ за реальность.
Ћдна из основных целей, которую ставЯт перед собой  мистические
учениЯ  ‚остока,--освободить нас от смешениЯ двух разных вещей.
„зэн-буддисты говорЯт, что длЯ того,  чтобы  указать  на  ‹уну,
нужен палец, но если мы уже знаем, что это ‹уна, то его функциЯ
выполнена; даосский мудрец —жуан-цзы писал:

"„лЯ ловли рыбы нужны верши; но вот ры-
ба поймана, и люди забывают о вершах; длЯ
ловли зайцев нужны капканы; но зайцы пой-
маны. и люди забывают о капканах. „лЯ пере-
дачи идей нужны слова; но постигнув идеи,
люди забывают о словах" [/7, гл. 26}.

Ќа ‡ападе семантик Ђльфред Љорзыбский выска-
зал практически то же самое положение: "Љарта не
есть местность".

‚осточные  мистики  стремЯтсЯ  к  непосредственному  восприЯтию
действительности,  превосходЯщему  как  рациональное,   так   и
чувственное познание. ЋбратимсЯ за подтверждением к “панишадам:

"—то беззвучно, неуничтожимо, не имеет формы,
к чему нельзЯ прикоснутьсЯ,
—то не имеет ни вкуса, ни запаха,
что неизменно,
Ѓез начала, без конца, выше, чем великое,
устойчивое --
Џостигнув ќто, освободишьсЯ из пасти смерти".

"Љатха “панишада", 3,15


        Ѓуддисты  называют такое знание "абсолютным", поскольку
оно не опираетсЯ на разграничениЯ, абстракции  и  классификации
интеллекта,   которые,   как   мы   видели,  всегда  условны  и
приблизительны.  Ћно   ЯвлЯетсЯ,   как   учат   нас   буддисты,
непосредственным  восприЯтием недифференцированной, неделимой и
неопределимой "таковости". Ђбсолютное постижение этой таковости
не только  лежит  в  основе  восточного  мистицизма,  но  также
ЯвлЯетсЯ основной характеристикой всех мистических переживаний.

        ‚осточные  мистики  постоЯнно  настаивают на том факте,
что высшаЯ реальность не  может  быть  объектом  рефлексии  или
передаваемого  знаниЯ.  Ћна  не  может  быть  адекватно описана
словами, поскольку лежит вне области чувств  и  интеллекта,  из
которой  происходЯт  наши слова и понЯтиЯ. “панишады говорЯт об
этом так:

"’уда не проникает ни взглЯд,
Ќи речь, ни ум.
Њы не знаем, мы не понимаем.
’ак как же можно обучить этому?".

"Љена “панишада". 3


        ‹ао-цзы, называющий эту реальность „ао,  утверждает  то
же  самое  в  первой  строке "„ао-дэ цзин"; "„ао, которое может
быть  выражено,  не  есть  вечное  „ао".  ќтот  факт,  очевидно
Явствующий  при  любом прочтении газеты, заключаетсЯ в том, что
человечество не стало  мудрее  за  прошедшие  две  тысЯчи  лет,
несмотрЯ  на  гигантский  рост  рационального знаниЯ. Ћн служит
достаточным свидетельством невозможности  передачи  абсолютного
знаниЯ  словами.  Љак  сказал —жуан-цзы, "если бы об этом можно
было говорить, каждый рассказал бы об этом своему  брату"  [60,
85].


        ’аким     образом,     абсолютное     знание--полностью
неинтеллектуальное восприЯтие реальности; опыт,  возникающий  в
необычном    состоЯнии    сознаниЯ,   которое   можно   назвать
"медитативным" или мистическим. ‘уществование такого  состоЯниЯ
было  проверено не только многочисленными мистиками на ‡ападе и
‚остоке, но  и  при  помощи  психологических  исследований.  Џо
словам ‚ильЯма „жемса,

"Ќаше обычное бодрствующее сознание--
рациональное сознание, как мы его называем,--
всего лишь один из особых типов сознаниЯ, в
то времЯ как вокруг него, отделенные тончай-
шими границами, располагаютсЯ абсолютно
непохожие на него потенциальные формы со-
знаниЯ" [39, 888].


        •отЯ   физики,   в   основном,  интересуютсЯ  познанием
рациональным,  а  мистики--интуитивным,   и   тем,   и   другим
приходитсЯ  иметь дело с обоими типами познаниЯ. ќто становитсЯ
очевидным,  когда  мы  рассматриваем   способы   достижениЯ   и
выражениЯ  знаниЯ,  к  которым  прибегают и физики, и восточные
мистики.

        ‚ физике познание  представлЯет  собой  трехступенчатый
процесс  научного  исследованиЯ.  Џервый  этап  характеризуетсЯ
способом  экспериментальных  данных  о  тех  ЯвлениЯх,  которые
подлежат  объЯснению.  Ќа втором этапе экспериментальные данные
соотносЯтсЯ  с  математическими  символами,  и   вырабатываетсЯ
математическаЯ     модель,     котораЯ     недвусмысленным    и
последовательным  образом   сопоставлЯет   все   эти   символы.
ЊатематическаЯ  модель  ЯвлЯетсЯ,  если  говорить более простым
Языком, теорией.  ‚  дальнейшем  эта  теориЯ  используетсЯ  длЯ
предсказываниЯ   результатов   будущих  экспериментов,  которые
проводЯтсЯ длЯ проверки всех следствий теории.  Ќа  этом  этапе
удовлетворение  физикам  может принести математическаЯ модель и
ее использование длЯ предсказываниЯ результатов  экспериментов.
Ќо  несомненно,  что  рано или поздно физики захотЯт сообщить о
своих достижениЯх нефизикам,  и  этот  рассказ  придетсЯ  вести
обычным    Языком.    ќто   значит,   что   длЯ   интерпретации
математической схемы понадобитсЯ ЯзыковаЯ модель.  €  даже  длЯ
самих  физиков создание такой вербальной модели, представлЯющей
собой третий этап исследованиЯ,  будет  служить  критерием  длЯ
оценки достигнутого ими пониманиЯ.

        Љонечно,   на  практике  эти  три  этапа  разделены  не
полностью,  и  не   всегда   сменЯют   друг   друга   в   такой
последовательности,  Ќапример,  физик  может  построить модель,
руководствуЯсь своей философской концепцией, которой  он  будет
придерживатьсЯ даже в том случае, если результаты экспериментов
опровергнут ее. ’огда -- как это действительно часто происходит
-- он  постараетсЯ  изменить модель таким образом, чтобы она не
противоречила   полученным   данным.   Ќо   если   эксперименты
продолжают  свидетельствовать  не  в  пользу  модели,  он будет
вынужден от нее отказатьсЯ.

        Џрочное  экспериментальное  обоснование   всех   теорий
именуетсЯ  научным методом и, как мы увидим, имеет определенное
соответствие и  в  восточной  философии.  ѓреческаЯ  мифологиЯ,
напротив,  занимала  совершенно  иную позицию по этому вопросу.
•отЯ   греческие   философы   выдвигали   чрезвычайно    точные
предположениЯ  относительно  устройства  природы, которые часто
оказывались близки к современным научным моделЯм,  эмпирический
подход  современной  науки  был  совершенно чужд длЯ греческого
мышлениЯ. ѓреки  строили  свои  модели  дедуктивно,  на  основе
какой-либо   фундаментальной   аксиомы   или   принципа,  а  не
индуктивно, на основе  данных  наблюдениЯ.  ‘  другой  стороны,
греческое    искусство   логического   мышлениЯ   и   дедукции,
безусловно, ЯвлЯетсЯ неотъемлемым слагаемым второго  этапа  при
формулировании   последовательной   математической   модели,  а
следовательно, и существенной составновной частью науки.

        Ќаучное исследование,  безусловно,  в  первую  очередь,
состоит из рационального знаниЯ и рациональной рефлексии, но не
сводитсЯ  к  этому.  Ѓесполезной  была  бы  рациональнаЯ  часть
исследованиЯ, если  бы  за  ней  не  стоЯла  интуициЯ,  котораЯ
одаривает  ученых новыми открытиЯми и таит в себе их творческую
силу. ЋзарениЯ обычно приходЯт неожиданно и, что характерно, не
в минуты напрЯженной работы за письменным столом,  а  во  времЯ
загородной  прогулки, на плЯже или под душем. Љогда напрЯженнаЯ
умственнаЯ  работа  сменЯетсЯ  периодами  релаксации,  интуициЯ
словно  берет  верх,  и  порождает кристально Ясные откровениЯ,
привносЯщие  в  процесс  научного   исследованиЯ   неповторимое
удовольствие и наслаждение.

        Ћднако   физика   не   может  использовать  интуитивные
прозрениЯ,  если  их  нельзЯ  сформулировать   последовательным
математическим  Языком  и дополнить описанием на обычном Языке.
ЋсновнаЯ черта математического описаниЯ --  абстрактность.  Ћно
ЯвлЯетсЯ,  как  говорилось  выше,  системой понЯтий и символов,
представлЯющей  собой   карту   реальности.   Ќа   этой   карте
запечатлены лишь некоторые черты реальности; мы не знаем, какие
именно,  поскольку  мы начали составление своей карты в детстве
без критического анализа. Џоэтому слова нашего Языка  не  имеют
четких  определений.  “  них  несколько значений, большаЯ часть
которых смутно осознаетсЯ нами и остаетсЯ в подсознании,  когда
мы слышим слово.

        Ќеточность  и  двусмысленность  нашего  Языка  на  руку
поэтам,    которые,    главным    образом,    используют    его
подсознательные пласты и ассоциации. Ќаука, напротив, стремитсЯ
к  четким  определениЯм  и  недвусмысленным сопоставлениЯм, еще
более абстрагируЯ Язык и ужесточаЯ, согласно  правилам  логики,
его  структуру.  ЊаксимальнаЯ  абстракциЯ царит в математике, в
которой  вместо   слов   используютсЯ   символы,   а   операции
сопоставлениЯ   символов  строго  ограничены.  ЃлагодарЯ  этому
ученые  способны  вместить  информацию,  длЯ  передачи  которой
понадобилось  бы  несколько  страниц  обычного  текста,  в одно
уравнение, то есть в одну цепочку символов.

        Џредставление о математике всего лишь как  о  предельно
абстрактном   и   сжатом   Языке   имеет  альтернативу.  Њногие
математики в самом деле верЯт, что математика -- не просто Язык
длЯ описаниЯ  природы,  но  внутренне  присуща  самой  природе.
‚первые  такое  утверждение  было  сделано  Џифагором,  который
заЯвил:  "‚се   вещи   суть   числа",--   и   создал   довольно
специфическую  разновидность  математического  мистицизма. ’ак,
пифагорейскаЯ философиЯ ввела  логическое  мышление  в  область
религии,  что,  согласно  Ѓертрану ђасселу, определило характер
западной религиозной философии:

        "Ћбъединение  математики  и  теологии,   осуществленное
Џифагором,  характеризовало  религиозную  философию в ѓреции, в
средневековье и в новое  времЯ  вплоть  до  Љанта...  ‚  трудах
Џлатона, ‘вЯтого Ђвгустина, ”омы Ђквинского, ‘пинозы и ‹ейбница
присутствует  внутреннее  сочетание  религии  и  рассудочности,
морального вдохновениЯ и логического восхищениЯ тем, что  лежит
вне   времени,   что   берет   начало  у  Џифагора  и  отличает
интеллектуализированную теологию …вропы от более прЯмолинейного
мистицизма Ђзии" {65,  37}.  Ѓезусловно,  "более  прЯмолинейный
мистицизм  Ђзии"  не  разделил  бы  пифагорейских  воззрений на
математику.   Ќа   ‚остоке   математика,   со   своей   строгой
дифференцированной    и    четко    определенной    структурой,
рассматриваетсЯ как часть нашей  понЯтийной  карты,  а  не  как
свойство    самой   действительности.   „ействительность,   как
воспринимает  ее   мистик,   не   может   быть   определена   и
дифференцирована.

        Ќаучный   метод  абстрагированиЯ  очень  продуктивен  и
полезен, но за его использование нужно платить. Џо  мере  того,
как  мы все точнее определЯем нашу систему понЯтий и делаем все
более строгими правила сопоставлений, она все больше отдалЯетсЯ
от  реального  мира.  ‚новь  используЯ  аналогию,  предложенную
Љорзыбским,  между  картой  и местностью, мы можем сказать, что
обычный  Язык--это  карта,  котораЯ,   в   силу   присущей   ей
неточности, способна, до некоторой степени, повторЯть очертаниЯ
сферической  неровности  ‡емли. Џо мере того, как мы исправлЯем
ее, гибкость постепенно исчезает, и в математическом  Языке  мы
сталкиваемсЯ с крайним проЯвлением ситуации--слишком слабые узы
свЯзывают   ее  с  реальностью,  отношение  символов  к  нашему
чувственному восприЯтию перестает быть  очевидным.  ‚от  почему
нам  приходитсЯ  поЯснЯть  словами  свои модели и теории, вновь
прибегаЯ к понЯтиЯм,  которые  можно  воспринимать  интуитивно,
понЯтиЯм, в некоторой степени, двусмысленным и неточным.

        ‚ажно понимать разницу между математическими моделЯми и
их словесными  описаниЯми.  ‚ плане внутренней структуры первые
строги и последовательны, но их  символы  не  свЯзаны  с  нашим
восприЯтием непосредственно. ‘ другой стороны, словесные модели
используют символы, которые могут восприниматьсЯ интуитивно, но
всегда   неточны  и  двусмысленны.  ‚  этом  отношении  они  не
отличаютсЯ от философских моделей действительности и могут быть
сопоставлены с ними.

        …сли в науке есть элемент интуиции, то  и  в  восточном
мистицизме  есть  рациональный  элемент. ђазные школы, впрочем,
уделЯют  разное   внимание   рассудку   и   логике.   Ќапример,
‚еданта--одна из школ индуизма, или буддийскаЯ школа ЊадхьЯмика
-- школы  в  высшей  степени  интеллектуальные,  в то времЯ как
даосы всегда испытывали недоверие к рассудку и логике. ‚ыросший
на почве буддизма, но подвергшийсЯ сильному  влиЯнию  даосизма,
дзэн   считает   достоинством   "отсутствие   слов,  отсутствие
объЯснений, отсутствие наставлений и отсутствие знаниЯ" в своем
учении.  …го   последователи   сосредоточены   единственно   на
переживании просветлениЯ, и испытывают лишь косвенный интерес к
истолкованию  этого  переживаниЯ. ‡наменитое дзэнское изречение
гласит: "‚ тот момент, когда ты заговариваешь о чем-то,  ты  не
достигаешь цели".


        •отЯ  остальные  школы  восточного  мистицизма не столь
категоричны, в их  основе  лежит  непосредственный  мистический
опыт.  „аже мистики, занЯтые сложнейшими и изысканными спорами,
не  рассматривают  интеллект  как   источник   своего   знаниЯ,
используЯ  его  лишь  длЯ  анализа  и толкованиЯ своего личного
мистического  опыта.  ЃлагодарЯ  тому,  что  этот  опыт  служит
основой всех знаний, восточные традиции характеризуютсЯ сильной
эмпирической  ориентацией,  котораЯ  всегда  подчеркиваетсЯ  их
сторонниками. Ќапример, „. ’. ‘удзуки пишет о буддизме:


        "‹ичный опыт...--основа буддийской  философии.  ‚  этом
отношении  буддизм  представлЯет собой радикальный эмпиризм или
экспериментализм, каким бы диалектическим не было  рассмотрение
значениЯ достигнутого просветлениЯ" {73,237}.


        „жозеф   Ќидэм   неоднократно   подчеркивает   важность
эмпирического  подхода  даосов  в   своей   работе   "Ќаука   и
цивилизациЯ  в  Љитае" и утверждает, что именно это отношение к
личному опыту сделало даосизм основой развитиЯ китайской  науки
и   техники.   ђанние   даосские   философы,  согласно  Ќидэму,
"удалЯлись в глушь, в леса и горы, чтобы медитировать о ЏорЯдке
Џрироды и наблюдать ее несметные проЯвлениЯ" [60, 33].  ’от  же
дух отражаетсЯ в дзэнских строфах:

"’от, кто хочет постичь значение природы
Ѓудды,
„олжен наблюдать за соотношениЯми
‚ремен года, причин и следствий" {57, 103}.


        …сть   какое-то   сходство   в  том,  что  в  восточном
мистицизме и в физике знание основываетсЯ на  опыте-личном  или
научном. ‘одержание мистического опыта еще больше укреплЯет это
сходство. ‚осточные традиции описывают его как непосредственное
прозрение,  лежащее  вне  области  интеллекта  и  достигающеесЯ
скорее при  помощи  созерцаниЯ,  чем  размышлений,  при  помощи
взглЯда, направленного вовнутрь.

        ’акое  представление  о созерцании воплощено в даосском
названии  храмов--"гуань",   которое   первоначально   означало
"смотреть".  „аосы, следовательно, рассматривали свои храмы как
места длЯ созерцаниЯ. ‚ чаньбуддизме, китайском варианте  дзэн,
просветление  часто  называетсЯ  "созерцанием  „ао",  а видение
расцениваетсЯ во всех  буддийских  школах  как  основа  знаниЯ.
Џервый  шаг  ‚осьмеричного  Џути, идти которым к самореализации
рекомендовал Ѓудда -- правильное видение,  за  которым  следует
правильное знание. „. ’. ‘удзуки пишет по этому поводу:

"‚ажнейшее место в буддийской эпистемо-
логии занимает видение, поскольку видение--
основа знаниЯ. ‡нание невозможно без виде-
ниЯ; все знание берет свое начало в видении.
’аким образом, в учении Ѓудды знание и ви-
дение тесно свЯзаны. Џоэтому буддийскаЯ фи-
лософиЯ категорически предписывает видеть
реальность такой, какова она есть. ‘озерцание
есть переживание просветлениЯ" {72, 285}.

ќтот отрывок напоминает мне о „оне •уане, маге
из племени Яки, который говорит: "Њое пристрастие--
видеть... поскольку только посредством видениЯ может
человек знаниЯ приобретать знание" [10, 20].


        ‡десь,  возможно, следует сделать одно предостережение.
Ќе  следует  слишком  буквально  воспринимать  наши   слова   о
первостепенном  значении  видениЯ  в мистических традициЯх, они
имеют метафорический смысл,  поскольку  мистическое  восприЯтие
реальности  не  относитсЯ к миру чувственного восприЯтиЯ. Љогда
восточные  мистики  говорЯт  о  "видении",  они  имеют  в  виду
состоЯние   сознаниЯ,   которое   может   включать   зрительное
восприЯтие,  но  никогда  к  нему  не  сводитсЯ,   ЯвлЯЯсь   не
чувственным   восприЯтием   реальности.   ’о,   что  они  хотЯт
подчеркнуть,    упоминаЯ    о    созерцании,    видении     или
наблюдении,--эмпирический  характер своего знаниЯ. ќмпирический
подход восточной философии напоминает  нам  о  важном  значении
наблюдениЯ  в  науке и предполагает возможность их сравнениЯ на
этом основании. ‘тадиЯ экспериментов  в  научном  исследовании,
очевидно,  соответствует непосредственному прозрению восточного
мистика,  а  научные  модели   и   теории--различным   способам
интерпретации последнего.

        Џараллель  между научными экспериментами и мистическими
переживаниЯми может показатьсЯ удивительной, поскольку два этих
процесса наблюдениЯ имеют совершенно различную сущность. ”изики
проводЯт эксперименты,  невозможные  без  согласованной  работы
группы   специалистов   и   использованиЯ   в   высшей  степени
совершенного оборудованиЯ, в то  времЯ  как  мистики  постигают
свои  истины путем интроспекции в уединенной медитации, и им ни
к чему приборы. „алее, научные  эксперименты,  очевидно,  может
когда  угодно  повторить каждый, однако мистические откровениЯ,
видимо  доступны  лишь  немногим,  и   то   лишь   при   особых
обстоЯтельствах. Ћднако под более пристальным взглЯдом два типа
наблюдениЯ  обнаруживают различиЯ лишь в области подхода, но не
в области сложности или надежности.

        Љаждый, кто хочет повторить эксперимент  из  репертуара
современной   субатомной   физики,  должен  пройти  многолетнюю
подготовку. ’олько при этом условии  его  эксперимент  поставит
перед   природой   интересующий   его   вопрос,   а  он  сможет
расшифровать ее ответ. ђавным образом, длЯ достижениЯ глубокого
мистического откровениЯ  необходимы  долгие  годы  занЯтий  под
руководством  опытного мастера, и, как и при подготовке ученых,
одно лишь затраченное времЯ не гарантирует успеха. Ћднако  если
ученик  добилсЯ  успеха,  он сможет "повторить эксперимент". Џо
сути дела, никакое мистическое обучение не сможет  продвигатьсЯ
без  повторЯющихсЯ  откровений;  эта  повторЯемость -- основнаЯ
цель духовного наставничества мистиков.

        Џо этой  причине  мистическое  откровение  не  ЯвлЯетсЯ
вещью более уникальной, чем современный физический эксперимент.
‘  другой  стороны,  они не ЯвлЯютсЯ и менее сложными, хотЯ эта
сложность--совсем  другого  рода.  ‘ложность  и   эффективность
технического   оборудованиЯ   физика   уравниваетсЯ,   если  не
превосходитсЯ, сложностью и эффективностью  мистика  --  как  в
физическом,   так  и  в  умственном  отношении--погруженного  в
глубокую  медитацию.  ЏолучаетсЯ,  что  и  физики,  и   мистики
выработали   в  высшей  степени  утонченные  методы  наблюдениЯ
природы, недоступные  непосвЯщенным.  ‘траница  из  журнала  по
современной   экспериментальной  физике  покажетсЯ  несведущему
столь же таинственной, как и тибетскаЯ мандала. € та, и  другаЯ
содержат записи о попытке проникновениЯ в тайны природы.

        •отЯ  глубокие  мистические  прозрениЯ, как правило, не
происходЯт без длительной подготовки, всем нам  в  повседневной
жизни  приходилось  иметь  дело  с непосредственным интуитивным
постижением. ‚сем нам знакома ситуациЯ, при которой мы забываем
имЯ человека или название места, или еще какое-то слово,  и  не
можем  вспомнить  его,  несмотрЯ  на полное сосредоточение. Ћно
"вертитсЯ у нас на Языке", но не соскочит с него  до  тех  пор,
пока  мы  не  сдадимсЯ и не начнем думать о ком-то или о чем-то
еще, и вот внезапно, молниеносно  мы  вспоминаем  это  имЯ  или
слово.  Њышление  безмолвствует  при  этом.  ќто  Явление носит
характер  непосредственного   интуитивного   постижениЯ.   ќтот
пример,  в  котором  мы  забываем  что-то, особенно уместен длЯ
буддизма, придерживающегосЯ взглЯдов,  согласно  которым,  наша
изначальнаЯ природа -- природа просветленного Ѓудды, и мы всего
лишь  забыли  ее.  Џоследователей  дзэн-буддизма просЯт открыть
свое "первоначальное лицо", и во внезапном  пробуждении  памЯти
об этом лице длЯ них и заключаетсЯ просветление.

        „ругой хорошо известный пример спонтанного интуитивного
постижениЯ  --  шутка.  ‚  ту  долю  секунды, когда мы понимаем
шутку,  мы   переживаем   мгновенное   "просветление".   •орошо
известно, что этот момент должен наступить спонтанно, что он не
может  быть предварен объЯснением шутки, т. е. интеллектуальным
анализом. Њы смеемсЯ от души (на что и рассчитана шутка) только
в том случае, если нас посещает внезапное интуитивное прозрение
смысла   шутки.   ‘ходство   между   духовным   прозрением    и
проникновением  в смысл шутки должно быть хорошо знакомо людЯм,
достигшим просветлениЯ, поскольку практически все они  наделены
чувством  юмора. „зэн использует особенно много смешных историй
и анекдотов, а в "„ао-дэ цзин" мы можем прочесть: "…сли бы  над
этим не смеЯлись, оно не было бы „ао" [48, гл. 41].

        ‚ нашей повседневной жизни непосредственные интуитивные
прозрениЯ сущности вещей обычно крайне непродолжительны. ‘овсем
иначе в мистике  ‚остока,  где  они  растЯгиваютсЯ надолго, и в
случае  успеха  становЯтсЯ  постоЯнным   состоЯнием   сознаниЯ.
Џодготовка  сознаниЯ  к  внезапному  беспонЯтийному  восприЯтию
реальности--главнаЯ цель  всех  школ  восточного  мистицизма  и
многих  аспектов  восточного образа жизни. Џа протЯжении долгой
культурной  истории  €ндии,  ЉитаЯ  и  џпонии  в  этих  странах
поЯвилось   множество   методик,  ритуалов  и  форм  искусства,
позволЯющих добитьсЯ этой цели,--и все они могут быть названы в
широком смысле слова медитацией.

        ЋсновнаЯ цель всех этих методик--нейтрализациЯ мышлениЯ
и активизациЯ интуитивного сознаниЯ. ‚о многих видах  медитации
нейтрализациЯ  мышлениЯ достигаетсЯ при помощи самоконцентрации
на каком-то отдельном объекте--собственном дыхании, мантре  или
мандале.  „ругие  школы  фокусируют внимание на движениЯх тела,
которые следует  выполнЯть  спонтанно,  без  малейшего  участиЯ
мысли.  ’аков путь даосской гимнастики тайцзи и индийской йоги.
ђитмичные движениЯх этих школ могут породить то ощущение мира и
спокойствиЯ,  которое  характеризует  более   статичные   формы
медитации;   это   чувство  можно  непроизвольно  испытать  при
занЯтиЯх каким-либо спортом. „лЯ менЯ, например, любимой формой
медитации всегда был лыжный спорт.

        ‚осточное искусство -- тоже вид медитации,  не  столько
средство    выражениЯ    идей    художника,    сколько   способ
самореализации путем достижениЯ состоЯниЯ сознаниЯ,  в  котором
главную  роль  играет  не  мышление,  а интуициЯ. €ндусы учатсЯ
музыке, не прибегаЯ к помощи нотной  грамоты,  прислушиваЯсь  к
тому,  как  звучит  мелодиЯ в исполнении учителЯ; точно так же,
движениЯ тайцзи усваиваютсЯ не в результате устных наставлений,
а при многократном их выполнении вслед  за  учителем.  џпонские
чайные  церемонии  состоЯт  из  медленных  ритуальных движений.
Џравила китайской каллиграфии требуют  свободного,  спонтанного
движениЯ  кисти.  ‚се  эти  навыки  используютсЯ на ‚остоке длЯ
развитиЯ медитативного состоЯниЯ сознаниЯ.

        Њногим, в особенности людЯм  умственного  труда,  такое
состоЯние  сознаниЯ абсолютно незнакомо. “ченым такое состоЯние
знакомо благодарЯ исследовательской  работе,  поскольку  каждое
открытие  берет  начало в такой внезапной невербальной вспышке.
Ћднако такие моменты  крайне  непродолжительны.  Ћни  наступают
тогда,   когда  сознание  наполнено  информацией,  понЯтиЯми  и
моделЯми  мыслительных  построений.  Џри  медитации,  напротив,
сознание не содержит никаких мыслей и понЯтий, и поэтому готово
функционировать  в  режиме  интуиции  на протЯжении длительного
времени. ‹ао-цзы  имеет  в  виду  именно  этот  контраст  между
исследованием и медитацией, когда говорит:

"’от, кто постигает науки, увеличиваетсЯ с
каждым днем: тот, кто постигает „ао, умень-
шаетсЯ с каждым днем" {48, гл. 48}.


        Љогда  рассудок безмолвствует, интуициЯ делает человека
удивительно  восприимчивым;  информациЯ  об   окружающем   мире
достигает  нас,  минуЯ фильтры понЯтий мышлениЯ. ѓоворЯ словами
—жуан-цзы, "‘покойный ум  мудреца  --  зеркало  неба  и  земли,
стекло всех вещей" [17, гл. 13]. Ћсновной характеристикой этого
медитативного состоЯниЯ ЯвлЯетсЯ ощущение единства с окружающим
миром.  ‘ознание  находитсЯ  в таком состоЯнии, при котором все
виды  разграничений   и   преград   исчезают,   уступаЯ   место
недифференцированной цельности.

        ‚   глубокой  медитации  сознание  совершенно  алертно.
Џомимо нечувственного восприЯтиЯ реальности, оно впитывает  все
звуки,  образы  и  другие впечатлениЯ об окружающем мире, но не
удерживает чувственные образы длЯ того, чтобы  анализировать  и
объЯснЯть  их. Ћни не должны привлекать внимание медитирующего.
’акое чуткое состоЯние подобно состоЯнию воина, который ожидает
нападениЯ в  полной  готовности,  следЯ  за  всем  происходЯщим
вокруг  него,  но  ни  за чем в особенности. „зэнский наставник
џсутани ђоси использует это  сравнение,  описываЯ  ‘€ЉЂЌ-’Ђ„‡Ђ,
дзэнский вид медитации:

"‘€ЉЂЌ-’Ђ„‡Ђ --это особое состоЯние по-
вышенной восприимчивости, при котором чело-
век не напрЯжен, не поспешен и ни в коем слу-
чае не вЯл. ’аково сознание человека перед
лицом смерти. Џредставьте, что вы  участвуете
в поединке на мечах, похожем на те, что про-
ходили в древней џпонии. ЌаходЯсь перед
противником, вы, не отрываЯсь, наблюдаете
за ним, вы собраны и чувствуете, что готовы
к действию. “трата бдительности на одно
мгновение может обернутьсЯ гибелью. ‚округ
собираетсЯ толпа зрителей. Џоскольку вы не
слепы, вы краем зрениЯ видите их, поскольку
вы не глухи, вы слышите их голоса. Ќо эти
чувственные образы ни на минуту не отвлека-
ют ваш ум" {41,53}.


        ЃлагодарЯ сходству между медитацией и состоЯнием воина,
образ воина  играет  важную  роль в духовной и культурной жизни
‚остока. „ействие любимого в €ндии памЯтника религиозной  мысли
"Ѓхагавадгита"  разворачиваетсЯ на поле битвы, а в традиционной
культуре ЉитаЯ и џпонии боевые  искусства  занимают  далеко  не
последнее  место.  ‚ џпонии сильное влиЯние дзэн на самурайскую
традицию обусловило поЯвление  Ѓ“‘€„Ћ--"пути  воина"--искусства
фехтованиЯ,  в  котором  внутреннЯЯ  чуткость  бойца  достигает
высочайшего   совершенства.   „аосскаЯ    гимнастика    тайцзи,
считавшаЯсЯ   в  Љитае  лучшим  боевым  искусством,  уникальным
образом сочетает медленные ритмические "йогические" движениЯ  с
чуткостью сознаниЯ бойца.

        ‚осточный  мистицизм  основываетсЯ  на непосредственном
постижении реальности,  а  физика  основываетсЯ  на  наблюдении
Явлений   природы   путем  постановки  экспериментов.  ‚  обеих
областЯх эти наблюдениЯ или состоЯниЯ затем получают объЯснениЯ
или толкование при помощи  слов.  Џоскольку  слово--это  всегда
абстрактнаЯ и приблизительнаЯ схема действительности, словесные
описаниЯ  результатов  научного  эксперимента  или мистического
откровениЯ неизбежно неточны и фрагментарны. ќто хорошо сознают
и современные физики, и восточные мистики.

        ‚ физике толкование результатов эксперимента называетсЯ
моделью или теорией, в  основе  всех  современных  исследований
лежит  осознание  приблизительности любой модели или теории. Ћб
этом говорит афоризм  ќйнштейна:  "Џока  математические  законы
описывают   действительность,   они  неопределенны,  когда  они
перестают   быть   неопределенными,   они   терЯют   свЯзь    с
действительностью".   ”изики   знают,   что   при   помощи   их
аналитических  методов  и  логики  нельзЯ  описать  сразу   все
природные  ЯвлениЯ,  поэтому  они  выделЯют определенную группу
Явлений и пробуют построить модель длЯ ее  описаниЯ.  Џри  этом
они  оставлЯют без вниманиЯ остальные ЯвлениЯ, и поэтому модель
не соответствует реальной ситуации полностью. џвлениЯ,  которые
не  принимают  во  внимание,  либо  столь незначительны, что их
рассмотрение не дает ничего существенно нового, либо просто еще
не известны в момент созданиЯ теории.

        „лЯ  иллюстрации  возьмем  ньютоновскую  "классическую"
механику--одно из наиболее известных физических моделей. Ћна не
принимает  в  расчет  сопротивление воздуха и трение, поскольку
они обычно очень  малы.  Ќо  с  этими  поправками  ньютоновскаЯ
механика  долгое  времЯ  считалась  окончательной  теорией  длЯ
описаниЯ всех природных Явлений -- до момента открытиЯ  Явлений
электричества  и  магнетизма, длЯ которых в ньютоновской теории
уже не было  места.  ќти  открытиЯ  показали,  что  эта  модель
несовершенна,   и   может   быть   применена   по  отношению  к
ограниченному кругу Явлений, а именно: к движению твердых тел.

        …сли  мы  говорим  об  изучении   ограниченной   группы
Явлений,  то это может также выглЯдеть как исследование не всех
их физических свойств, что также делает теорию приблизительной.
ќтот вариант приблизительности очень трудноуловим, так  как  мы
никогда   не  можем  предсказать  заранее,  где  лежат  границы
возможного применениЯ теории. ’олько времЯ может показать  это.
’ак,  репутациЯ классической механики была еще более подорвана,
когда физика XX века доказала ее  существенную  ограниченность.
‘ейчас  мы  знаем,  что ньютоновскаЯ модель применима только по
отношению к движению объектов, состоЯщих из большого количества
атомов, на скоростЯх, которые значительно ниже скорости  света.
…сли  не  выполнено первое условие, следует вместо классической
механики  использовать  квантовую  теорию;  если  не  выполнено
второе--теорию    относительности.   ќто   не   означает,   что
ньютоновскаЯ модель неправильна, или  что  квантоваЯ  теориЯ  и
теориЯ    относительности    правильны.    ‚се    эти    модели
приблизительны, и могут быть  применены  лишь  к  ограниченному
кругу   Явлений.   ‡а   его   пределами   они   уже   не   дают
удовлетворительного  описаниЯ  природы,  и  длЯ   того,   чтобы
заменить--или,  вернее,  расширить--старые  модели, посредством
изменениЯ характера их приблизительности, нужно создать новые.

        Ћдна из самых трудных и, в то же  времЯ,  самых  важных
задач  при  создании  модели--определение  ограничений  длЯ  ее
применениЯ.  ‘огласно   мнению   „жеффри   —у--автора   "теории
бутстрапа",  которую  мы в дальнейшем будем подробно разбирать,
как только модель или теориЯ начинает работать, следует  задать
себе  такие  вопросы: "Џочему она работает? ѓде ограничениЯ длЯ
ее применениЯ? ‚ чем именно ее приблизительность?". —у видит  в
этих   вопросах   возможность   дальнейшего  усовершенствованиЯ
теории.

        ‚осточные мистики тоже хорошо осведомлены  о  том,  что
все  словесные  описаниЯ  действительности  неточны  и неполны.
Ќепосредственное  восприЯтие  реальности  лежит  за   пределами
мышлениЯ  и Языка, а поскольку именно на таком непосредственном
восприЯтии всегда основываетсЯ мистицизм,  любое  его  описание
может  лишь  частично  быть  правдивым. ‚ физике можно измерить
степень  приблизительности  каждого  утверждениЯ,  и   прогресс
заключаетсЯ в том, что приблизительность постепенно уменьшаетсЯ
в  результате новых открытий. Љаким же образом, в таком случае,
рассматривают  проблему   вербальной   коммуникации   восточные
традиции?

        Џрежде   всего,   мистики,   в  основном,  интересуютсЯ
восприЯтием реальности, а не его  описанием.  Џоэтому  их,  как
правило,   не   интересует  анализ  такого  описаниЯ.  …сли  же
восточные мистики хотЯт  передать  комулибо  свое  знание,  они
сталкиваютсЯ  с  ограниченностью возможностей Языка. Ќа ‚остоке
существует несколько способов ее преодолениЯ.

        €ндийский мистицизм, и, в частности, индуизм,  облекает
свое   учение  в  форму  мифов,  используЯ  метафоры,  символы,
поэтические образы, сравнениЯ и  аллегории.  ‹огика  и  здравый
смысл  не  накладывают  столь  значительных ограничений на Язык
мифологии. ‚ мифологическом  повествовании  много  возможных  в
обычной жизни эпизодов, образы предполагают богатые возможности
интерпретации,  и  не  могут  восприниматьсЯ буквально. Џоэтому
Язык  мифологии  лучше  подходит  длЯ   описаниЯ   мистического
мировоззрениЯ,  чем  наш  повседневный  Язык.  ‘огласно  Ђнанде
Љумарасвами,  "миф  ЯвлЯет  собой  максимальное  приближение  к
абсолютной истине, которую нельзЯ выразить словами" [19,33].

        Ѓогатое   воображение   индийцев   породило   множество
божеств,  о  подвигах  и   перерождениЯх   которых   повествуют
преданиЯ,   составлЯющие  масштабные  эпосы.  €ндуист,  глубоко
проникший в суть вещей,  знает,  что  все  эти  боги  порождены
человеческим   разумом  и  ЯвлЯютсЯ  фантастическими  образами,
олицетворЯющими различные стороны  действительности.  ‘  другой
стороны,  он  понимает, что не длЯ занимательности были введены
эти герои, но длЯ того,  чтобы  донести  до  людей  философские
истины, открывающиесЯ мистикам.

        Љитайские   и  Японские  мистики  нашли  другой  способ
решениЯ  проблемы  несовершенства  Языка.  ‚место  того,  чтобы
пытатьсЯ  сгладить  парадоксальные черты действительности путем
использованиЯ   мифологических   символов   и   образов,    они
предпочитают  подчеркивать их и использовать обычный Язык. ’ак,
даосы часто делали парадоксальные заЯвлениЯ,  чтобы  обнаружить
непоследовательность  и  ограниченность возможностей вербальной
коммуникации.  ќта  методика  получила  дальнейшее  развитие  в
буддийской  традиции  ЉитаЯ  и џпонии и достигла совершенства в
дзэн-буддизме, наставники которого часто передают ученикам свое
знание, используЯ так называемые ЉЋЂЌ›--парадоксальные загадки.
Њежду ЉЋЂЌЂЊ€ и  современной  физикой  существует  одно  важное
сходство, о котором повествует следующаЯ глава.

        ‚   џпонии   существует   еще   один   способ  передачи
философских воззрений, о  котором  здесь  стоит  упомЯнуть.  Ћн
заключаетсЯ  в  использовании учнтелЯми дзэн лаконичных и очень
емких по смыслу стихотворений длЯ непосредственного указаниЯ на
"таковость"  действительности.  Љогда  некий  монах  спросил  у
”укэцу ќнсё: "Љогда недопустимы и речь, и молчание, что следует
выбрать?"--учитель ответил:

"‚сегда вспоминаю –зЯнсу в марте --
Љрик куропатки,
Њоре благоухающих цветов" [79, 183].

ќтот вид духовной поэзии достиг своего совершен-
ства в •Ђ‰Љ“, классической Японской поэтической
форме, состоЯщий всего лишь из семнадцати слогов, на
которую дзэн оказал глубочайшее воздействие. „аже
при переводе на другой Язык мы можем ощутить глу-
бину мировосприЯтиЯ авторов •Ђ‰Љ“:

"‹истьЯ, падаЯ,
‹ожатсЯ один на другой;
„ождевые капли --
на дождевые капли" [79, 187].


        Љаким   бы  образом  ни  стремились  восточные  мистики
запечатлеть в  словах  свое  мировоззрение--при  помощи  мифов,
символов,  поэтических  образов или парадоксальных утверждений,
они  не  забывали  об   ограниченных   возможностЯх   Языка   и
"линейного" мышлениЯ. ‘овременнаЯ физика выработала точно такое
же  отношение  к словесным моделЯм Ћни тоже приблизительны и не
могут быть точными, выполнЯЯ в физике ту  же  роль,  которую  в
восточном  мистицизме  выполнЯют  мифы,  символы  и поэтические
образы, и в этом они похожи.  Ћдни  и  те  же  представлениЯ  о
материи  будут  воплощатьсЯ: длЯ мистика--в образе космического
танца бога ивы,  а  длЯ  физика  --  в  определенных  аспектах
квантово-полевой  теории.  €  танцующее  божество, и физическаЯ
теориЯ порождены сознанием, и ЯвлЯютсЯ  моделЯми  длЯ  описаниЯ
определенных интуитивных представлений о мире.

        ѓлава 3. ‡Ђ Џђ…„…‹ЂЊ€ џ‡›ЉЂ


       "„лЯ   того,   чтобы   рассказать   о  своих  внутренних
ощущениЯх, нам нужны слова, хотЯ происхождение этих ощущений не
имеет  никакого  отношениЯ  к  Языку.  …сли   ‚ы   никогда   не
задумывались  об  этом  раньше,  это противоречие покажетсЯ ‚ам
парадоксальным" [73, 239}. „. ’. ‘“„‡“Љ€

"‡десь проблемы, свЯзанные с Языком, дей-
ствительно серьезны. Њы хотим как-то расска-
зать о строении атома... Ќо мы не можем опи-
сать атом при помощи обычного Языка" [34,
178}.
‚. ѓ…‰‡…ЌЃ…ђѓ


        Љогда в начале  века  началось  исследование  атома,  в
научной  среде  уже  были широко распространены представлениЯ о
том, что все научные модели и теории приблизительны, и  что  их
словесные  описаниЯ  всегда  страдают  от несовершенства нашего
Языка. ‚  результате  открытий  в  новой  области  физики  были
вынуждены  признать, что человеческий Язык абсолютно не годитсЯ
длЯ  описаниЯ  атомной  и   субатомной   действительности.   €з
квантовой  теории  и  теории  относительности, которые ЯвлЯютсЯ
двумЯ   столпами   современной   физики,   следует,   что   эта
действительность  не  подчинЯетсЯ  законам классической логики.
’ак, ѓейзенберг пишет:

       "‘ложнее  всего  говорить  обычным  Языком  о  квантовой
теории.   ЌепонЯтно,   какие  слова  нужно  употреблЯть  вместо
соответствующих  математических  символов.  џсно  только  одно:
понЯтиЯ обычного Языка не подходЯт длЯ описаниЯ строениЯ атома"
{34, 177}.

€сследованиЯ атомной действительности представ-
лЯют собой наиболее интересное в философском отно-
шении направление современной физики, которое, к то-
му же, обнаруживает сходство с восточной философи-
ей. Џо утверждению Ѓертрана ђассела, все, и в том
числе религиозные школы западной философии, фор-
мулировали философские идеи при помощи логики. Ќа
‚остоке, напротив, признавалось, что действитель-
ность не подчинЯетсЯ законам Языка, и восточные муд-
рецы не боЯлись отказатьсЯ от логики и привычных по-
нЯтий. Њне кажетсЯ, именно поэтому их философские
модели ЯвлЯютсЯ длЯ современной физики более подхо-
дЯщим философским обоснованием, чем модели запад-
ной философии.

        ‹ингвистические   барьеры,   стоЯщие  перед  восточными
мистиками и современными физиками, абсолютно идентичны. ‚  двух
отрывках,  приведенных  ц начале главы, „. ’. ‘удзуки говорит о
буддизме, а ‚. ѓейзенберг--об атомной физике, но их слова очень
похожи. € мистики, и физики хотЯт  рассказать  о  том,  что  им
открылось,  но  их  высказываниЯ  кажутсЯ нам парадоксальными и
нелогичными. ќти парадоксы знакомы всем мистикам, от  ѓераклита
до дона •уана, а с начала этого века --еще и физикам.

        Њногие  парадоксы атомной физики свЯзаны с двойственной
природой электромагнитного излучениЯ, и в частности,  света.  ‘
одной   стороны,  очевидно,  что  излучение  состоит  из  волн,
поскольку она порождает хорошо известное Явление интерференции,
свЯзанное  с  волнами:  при  наличии  двух   источников   света
интенсивность  света  в  какой-то  точке  может  быть равной не
только сумме двух излучений, но также  больше  или  меньше  ее.
Џричина--в  интерференции волн, исходЯщих из разных источников:
там, где совпадают гребни  волн,  излучение  сильнее;  там  где
гребень   приходитсЯ   на   подошву,  излучение  слабее.  Њожно
определить  точную  величину  интерференции.   ќлектромагнитные
излучениЯ  всегда  интерферируют,  обнаруживаЯ,  таким образом,
свойства волн (см. рис. 1).

        ‘ другой стороны, электромагнитное  излучение  обладает
так  называемым  фотоэлектрическим  эффектом:  ультрафиолетовый
свет  способен  "выбивать"  из  поверхностного  слоЯ  некоторых
металлов   электроны   и  должен,  следовательно,  состоЯть  из
движущихсЯ частиц. ЏохожаЯ ситуациЯ  возникает  при  проведении
эксперимента   рассеиванием   рентгеновских  лучей.  ђезультаты
последнего можно толковать как столкновение  "частиц  света"  с
электронами.   Џри   этом,   однако,   обнаруживаетсЯ