‚ладимир Ќабоков. Џушкин, или Џравда и правдоподобие (ќссе)

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. Џушкин, или Џравда и правдоподобие (ќссе)

---------------------------------------------------------------
"Џушкин,  или  Џравда  и  правдоподобие"  ќссе,  написанное  на
франц.Яз.   ‚первые  опубликовано  предположительно   в   1937.
Џеревод ’.‡емцовой.
---------------------------------------------------------------

     †изнь иногда обещает нам  праздники,  которые  никогда  не
состоЯтсЯ,  или  дарит нам готовых персонажей длЯ книг, которых
мы никогда не  напишем.  Ђ  бывает,  что  она  нам  преподносит
подарок,  а  его  неожиданную  полезность  мы оцениваем гораздо
позже. ‚ свое времЯ Я знал одного занЯтного человека.  …сли  он
еще  жив,  в  чем  Я  сомневаюсь,  он  должен  стать украшением
сумасшедшего дома. Љогда  Я  его  встретил,  он  был  на  грани
помешательства.  …го  безумие, причиной которого, как говорили,
было падение с лошади в ранней  молодости,  выражалось  в  том,
что,  полностью  опустошив  рассудок,  оно заполнило его ложной
старостью. Њой больной не только считал себЯ старше, чем он был
на самом деле, но ему еще  и  казалось,  что  он  участвовал  в
событиЯх   прошлого   века.   ќтот  человек,  приближающийсЯ  к
сорокалетию, крепкий и краснолицый, рассказывал мне,  с  легким
покачиванием  головы,  свойственным  мечтательным старикам, как
мой дед совсем еще ребенком забиралсЯ к нему на колени. Ѓыстрый
подсчет, который Я мысленно произвел, слушаЯ его, заставил менЯ
дать  ему   совершенно   неправдоподобный   возраст.   Џоистине
поразительным  было  то,  что  с каждым годом, по мере того как
болезнь прогрессировала, он отдалЯлсЯ  во  все  более  глубокое
прошлое. Љогда Я его встретил двенадцать лет тому назад, он мне
рассказывал  о  взЯтии  ‘евастополЯ.  ЊесЯц  спустЯ со мной уже
беседовал генерал Ѓонапарт. …ще  неделЯ  --  и  вот  мы  уже  в
разгаре  ‚андейской  битвы.  …сли  мой  маньЯк  еще жив, то он,
должно быть, очень далеко, возможно среди норманнов, или  даже,
кто  знает,  в  объЯтиЯх  Љлеопатры. ЃеднаЯ странствующаЯ душа,
удалЯющаЯсЯ все быстрее и быстрее по склону времени. € с  каким
обилием  слов,  с  каким  оживлением,  какой  высокомерной  или
проницательной улыбкой. ‚прочем, он прекрасно  помнил  реальные
событиЯ  своей  жизни,  только  их  странно  переставлЯл.  ’ак,
рассказываЯ  о  своем  несчастном  случае,  он  его   постоЯнно
отодвигал все дальше в прошлое, постепенно менЯЯ декорацию, как
в  этих  драмах  классического  театра,  в которых костюм глупо
менЯют в зависимости от эпохи.  ‚  его  присутствии  невозможно
было  упомЯнуть ни об одной знаменитой личности прошлого, чтобы
он, с невероЯтным великодушием  старого  болтуна,  не  поспешил
добавить какое-нибудь свое о ней воспоминание. Њежду тем, запас
образованиЯ,   которого  он  скорее  нахваталсЯ,  чем  получил,
родившись  в  бедной  и  провинциальной  среде  и  прослужив  в
каком-то заброшенном полку, так и осталсЯ совсем ничтожным. Ђх,
какой    бы    это    мог    быть   восхитительный   спектакль,
интеллектуальное  пиршество,  если  бы   утонченнаЯ   культура,
глубокие   знаниЯ   в  истории  и  минимум  природного  таланта
составили компанию его блуждающему слабоумию!  ‚ообразите,  что
бы  мог  Љарлейль  извлечь  из такого безумиЯ! Љ несчастью, мой
беднЯга был по существу необразован и очень  плохо  эрудирован,
длЯ    того   чтобы   наслаждатьсЯ   редкостным   психозом,   и
довольствовалсЯ  тем,  что  питал  свое   воображение   набором
банальностей   и   расхожих   идей,  более  или  менее  ложных.
‘крещенных рук Ќаполеона, трех волосков †елезного Љанцлера  или
меланхолии  Ѓайрона  и  нескольких мелких анекдотов, называемых
историческими, которыми  грамматисты  начинЯют  свои  учебники,
ему, увы, вполне хватало длЯ описаниЯ детали и характера, и все
великие  мужи,  которых  он  близко  знал,  становились  у него
похожими друг на друга как братьЯ. Ќет ничего более  странного,
чем  наблюдать  картину  мании,  кажетсЯ,  уже  по  своей  сути
предполагающей   знакомство   со   всем   миром,   вдохновение,
проницательность, а обреченной на блуждание в пустой голове.
     џ  вспоминаю этого бедного больного всЯкий раз, как только
раскрываю одно из любопытных творений, которые принЯто называть
"романтизированными  биографиЯми".   џ   вижу   здесь   ту   же
потребность   прожорливого,   но  ограниченного  ума  захватить
какого-нибудь  аппетитного  великого  человека,   какого-нибудь
сладкого  беззащитного  гениЯ,  и  ту же решительность ловкого,
хорошо информированного господина, который переходит в  далекое
прошлое  так  же  просто,  как  переходит  бульвар,  с вечерней
газетой в кармане. Љак это делаетсЯ, хорошо  известно.  ‘начала
берут  письма знаменитости, их отбирают, вырезают, расклеивают,
чтобы  сделать  длЯ  него  красивую  бумажную   одежду,   затем
пролистывают  его  сочинениЯ,  отыскиваЯ  в них его собственные
черты.  €,  черт  возьми,  не   стеснЯютсЯ.   Њне   приходилось
сталкиватьсЯ   с   совершенно   курьезными  вещами  в  подобных
повествованиЯх  о  жизни   великих,   вроде   одной   биографии
известного   немецкого   поэта,   где   от   начала   до  конца
пересказывалось содержание его  поэмы  "Њечта",  представленное
как  размышление над мечтой его собственной. „ействительно, что
может быть проще,  чем  заставить  великую  личность  вращатьсЯ
среди   людей,   мыслей,   предметов,  описанных  им  самим,  и
выпотрошить до полусмерти его книги, длЯ  того  чтобы  начинить
свою?  Ѓиограф-романист делает те находки, которые ему выгодны,
а то, что выгодно ему, как правило, становитсЯ едва ли не самым
худшим длЯ его героЯ,  и  историЯ  жизни  последнего  неизбежно
бывает  искажена,  даже  если  факты  в ней достоверные. € вот,
слава Ѓогу,  мы  имеем  психологию  сюжета,  игривый  фрейдизм,
навЯзчивое  описание  мыслей  героЯ  в какой-то момент,-- набор
случайных слов, напоминающий  железную  проволоку,  соединЯющую
жалкие кости какого-нибудь скелета,-- литературный пустырь, где
среди  чертополоха валЯетсЯ стараЯ вспоротаЯ мебель, неизвестно
как сюда попавшаЯ.  ‘умасшедший.  которого  Я  вспоминал,  тоже
рассказывал анекдотические истории об императорах и поэтах так,
словно  эти  люди жили с ним на одной улице. ‡ажав в уголке рта
папиросу, он в непринужденной манере рассуждал  о  босых  ногах
’олстого,   серебристой   седине  почтенного  ’ургенева,  цепЯх
„остоевского  и,  наконец,  добиралсЯ  до  любовных   увлечений
Џушкина.
     Ќе  знаю,  есть  ли  во ”ранции такие календари, как наши,
когда на обратной  стороне  каждого  листка  даетсЯ  текст  длЯ
пЯтнадцатиминутного  чтениЯ,--  словно, предлагаЯ вам прочитать
эти  несколько  назидательных  и  занЯтных  строк,  неизвестные
составители  хотели  возместить  вам  потерю  еще  одного  днЯ,
страничку с числом которого  вы  собираетесь  оторвать.  Ћбычно
сверху  вниз  следовали:  дата  какой-нибудь битвы, поэтическаЯ
строфа,  идиотскаЯ  пословица  и  обеденное  меню.  —асто   там
фигурировали    стихи    Џушкина;    именно    здесь   читатель
совершенствовал свое литературное  образование.  ќти  несколько
жалких   строф,   плохо   понЯтых,   прореженных  как  гребень,
огрубевших от  постоЯнного  повторениЯ  кощунственными  губами,
возможно, составили бы все, что русский мещанин знал о Џушкине,
если   бы   не   несколько   популЯрных   опер,  которые  Якобы
заимствованы  из  его  творчества.  Ѓесполезно  повторЯть,  что
создатели  либретто, эти зловещие личности, доверившие "…вгениЯ
Ћнегина" или "Џиковую даму" посредственной музыке  —айковского,
преступным   образом   уродуют   пушкинский   текст:  Я  говорю
преступным, потому что это как  раз  тот  случай,  когда  закон
должен  был  бы  вмешатьсЯ;  раз  он  запрещает  частному  лицу
клеветать на своего ближнего, то  как  же  можно  оставлЯть  на
свободе  первого  встречного,  который  бросаетсЯ  на  творение
гениЯ,  чтобы  его  обокрасть  и  добавить  свое  --  с   такой
щедростью,  что  становитсЯ  трудно  представить  себе что-либо
более глупое, чем постановку  "…вгениЯ  Ћнегина"  или  "Џиковой
дамы" на сцене.
     Ќаконец,  к  календарю  и  опере  у неискушенного читателЯ
присоединЯютсЯ воспоминаниЯ начальной школы, сочинениЯ  --  все
времЯ  одни  и  те  же  --  о  героЯх  Џушкина.  Ќе забудем еще
несколько скабрезных каламбуров, которые любЯт ему приписывать,
и тогда у нас сложитсЯ достаточно правдиваЯ  картина  состоЯниЯ
пушкинского духа у громадного большинства русских.

     Ќаоборот,  те  из  нас,  кто  действительно знают Џушкина,
поклонЯютсЯ ему  с  редкой  пылкостью  и  искренностью;  и  так
радостно  сознавать,  что  плоды  его  существованиЯ  и сегоднЯ
наполнЯют душу. ‚се доставлЯет нам удовольствие: каждый из  его
переносов,  естественных  как поворот реки, каждый нюанс ритма,
также как мельчайшие подробности  его  жизни,  вплоть  до  имен
людей,  его  окружавших,  а сейчас слившихсЯ с ним в одну тень.
ЏреклонЯЯсь перед блеском его черновиков, мы стремимсЯ  по  ним
распознать   каждый   этап  разгара  его  вдохновениЯ,  которым
создавалсЯ шедевр. —итать  все  до  одной  его  записи,  поэмы,
сказки, элегии, письма, драмы, критические статьи, без конца их
перечитывать -- в этом одно из достоинств нашей жизни.
     ђовно  сто  лет  минуло с тех пор, как на дуэли, на закате
днЯ, в снегу он был смертельно ранен красивым тупицей по  имени
†орж   „антес,   приволокнувшимсЯ   за   его   женой;   молодым
авантюристом, полным ничтожеством,  который,  возвратившись  во
”ранцию, пережил его на полвека, чтобы затем со спокойной душой
умереть восьмидесЯтилетним стариком и сенатором.
     †изнь  Џушкина,  все  ее  романтические порывы и озарениЯ,
готовЯт  столько  же  ловушек,  сколько  искушений  сочинителЯм
модных биографий. ‚ последнее времЯ в ђоссии их много написано,
Я  видел  одну  или  две достаточно безвкусных. Ќо помимо этого
существует еще и благой, бескорыстный труд нескольких избранных
умов, которые, копаЯсь в прошлом,  собираЯ  мельчайшие  детали,
вовсе  не озабочены изготовлением мишуры на потребу вульгарного
вкуса.  €  все-таки  наступает  роковой  момент,  когда   самый
целомудренный  ученый  почти  безотчетно  принимаетсЯ создавать
роман,  и  вот  литературнаЯ  ложь  уже   поселилась   в   этом
произведении  добросовестного  эрудита  так  же  грубо,  как  в
творении беспардонного компилЯтора.
     Љороче говорЯ, по-моему, то, что делают с гением в поисках
человеческого элемента, похоже  на  ощупывание  и  осматривание
погребальной куклы, такой же, как розовые трупы покойных царей,
которые  обычно  гримировали  длЯ  похоронных  церемоний. ђазве
можно  совершенно  реально  представить  себе  жизнь   другого,
воскресить  ее  в  своем  воображении  и неприкосновенном виде,
безупречно отразить на бумаге? ‘омневаюсь в этом,  хотелось  бы
верить, что уже сама мысль, направлЯЯ свой луч на историю жизни
человека,   ее   неизбежно   искажает.   ‚се   это  будет  лишь
правдоподобие, а не правда, которую мы чувствуем.
     Ђ какое наслаждение длЯ мечты русского  проникнуть  в  мир
Џушкина!  †изнь  поэта как пародиЯ его творчества. Ѓег времени,
кажетсЯ, хочет повторить жест гениЯ, придаваЯ его воображаемому
существованию такой же колорит и  такие  же  очертаниЯ,-  какие
поэт  дал  своим творениЯм. ‚ сущности, не имеет значениЯ, если
то, что мы представлЯем в своем воображении, всего лишь большой
обман. Џредположим, окажись у нас возможность вернутьсЯ назад и
пробратьсЯ в эпоху Џушкина, мы бы его не узнали. Ќу и что!  ќто
удовольствие  даже  очень  строгий  критик,  делающий  в  своем
воображении то же самое, что и Я, мне не может  испортить.  ‚от
он,  этот  невысокий  живой  человек,  маленькаЯ  смуглаЯ  рука
которого  написала  первые  и  самые  прекрасные  строки  нашей
поэзии;  вот  он,  взглЯд  голубых  глаз,  составлЯющий  резкий
контраст с темными кудрЯвыми волосами. ‚ то времЯ, т. е. к 1830
году,  в   мужском   костюме   еще   отражалась   необходимость
пользоватьсЯ  лошадью,  мужчина  был  все  еще  всадник,  а  не
похоронный агент, т. е. практический смысл одежды еще не  исчез
(когда  со  смыслом  исчезла  и  красота). ‹ошадью пользовались
всерьез, и действительно были необходимы сапоги с  отворотом  и
широкий  плащ.  Ћтсюда  и  определеннаЯ  элегантность,  которой
воображение  наделЯет  Џушкина,  впрочем,  он,  следуЯ  капризу
времени,  любил  нарЯжатьсЯ  цыганом,  казаком  или  английским
дэнди.   Ќе   будем   забывать,   что   любовь   к   маскараду,
действительно, характернаЯ черта поэта. ‘меющийсЯ во все горло,
пристукиваЯ  каблуками,  он  мелькает передо мной, как мелькают
люди, вдруг, в порыве ветра возникающие на пороге какого-нибудь
ночного кабаре (никогда больше не увидишь  их  лиц,  освещенных
уличным  фонарем,  не услышишь голосов и веселых шуток), потому
что прошлое -- это ли не кабаре, кабаре в разгаре  ночи,  дверь
которого Я открываю с нетерпением. џ прекрасно понимаю, что это
не  Џушкин,  а  комедиант,  которому плачу, чтобы он сыграл его
роль. ЉакаЯ разница! Њне нравитсЯ эта игра, и вот Я уже  сам  в
нее   поверил.   Ћдно  другим  сменЯютсЯ  видениЯ:  вот  он  на
набережной Ќевы, мечтатель, облокотившийсЯ о гранитный парапет,
искрЯщийсЯ при луне и инее; в театре, с моноклем,  в  розоватом
свете,  под звуки скрипок расталкивающий с модной заносчивостью
соседа, чтобы занЯть свое место; потом в  деревенской  усадьбе,
сосланный из столицы за несколько вольнолюбивых строк, в ночной
рубашке,  взъерошенный,  марающий  стихи  на  серой  бумаге  (в
которую оборачивали свечи), жующий Яблоко; Я вижу его идущим по
проселочной дороге, листающим книги в лавке, целующим  стройную
ножку  возлюбленной,  или  в серебристый крымский полдень перед
скромным маленьким фонтаном,  струЯщимсЯ  во  дворе  старинного
татарского  дворца, с летающими ласточками под его сводами. ќти
видениЯ столь мимолетны, что подчас  Я  не  успеваю  различить,
держит  ли он в руке трость или чугунную палку, с которой ходил
специально длЯ того, чтобы тренировать кисть длЯ стрельбы, имеЯ
склонность к пистолетам,  как  все  его  современники.  Џытаюсь
следить  за ним глазами, но он от менЯ постоЯнно убегает, чтобы
вновь поЯвитьсЯ; вот он: рука заложена за полу редингота, рЯдом
со своей женой, красивой женщиной выше  его  ростом,  в  черной
бархатной  шлЯпе с белым пером. €, наконец, сидЯщий на снегу, с
простреленным животом, он долго целитсЯ в „антеса,  так  долго,
что  тот  больше  не  может  терпеть,  и  медленно прикрываетсЯ
пистолетом.
     ‚от прекраснаЯ романтизированнаЯ биографиЯ, или  Я  сильно
ошибаюсь! ЏойдЯ этим путем, можно написать целую книгу. Ћднако,
Я  не  виноват  в том, что у менЯ возникли эти видениЯ, видениЯ
близкие всем русским, которые знают своего  Џушкина  и  который
так же неизбежно составлЯет часть нашей интеллектуальной жизни,
как  таблица умножениЯ или что-то другое, привычное нашему уму.
‚озможно, все это обманчиво, и настоЯщий Џушкин в них не  узнал
бы  себЯ, но если Я вложил сюда хоть немного той любви, которую
Я испытываю к его произведениЯм, то эта воображаемаЯ  жизнь  не
напоминает ли если не самого поэта, то его творчество?
     Љогда  говорЯт  об  эпохе,  которую у нас принЯто называть
периодом Џушкина, т. е. времени между 1820 и 1837 гг., невольно
поражает Явление скорее оптического,  нежели  интеллектуального
характера.  †изнь  в  те  времена  сейчас нам кажетсЯ -- как бы
сказать? -- более наполненной  свободным  пространством,  менее
перенаселенной,   с   прекрасными  небесными  и  архитектурными
просветами,  как  на  какой-нибудь   старинной   литографии   с
прЯмолинейной   перспективой,   на   которой  видишь  городскую
площадь, не бурлЯщую жизнью и поглощенную домами с выступающими
углами,   как   сегоднЯ,   а   очень   просторную,   спокойную,
гармонически свободную, где, может быть, два господина беседуют
остановившись  на  мостовой,  собака  чешет  ухо  задней лапой,
женщина несет в руке корзину, стоит нищий на деревЯнной ноге --
и во  всем  этом  много  воздуха,  покоЯ,  на  церковных  часах
полдень,  и в серебристо-жемчужном небе одноединственное легкое
продолговатое облачко. ‘оздаетсЯ впечатление,  что  во  времена
Џушкина  все  знали друг друга, что каждый час днЯ был описан в
дневнике одного, в  письме  другого  и  что  император  Ќиколай
Џавлович  не  упускал  ни  одной  подробности  из  жизни  своих
подданных,  точно  это  была  группа  более  или  менее  шумных
школьников,  а  он  бдительным  и важным директором школы. —уть
вольное четверостишье, умное слово, повторЯемое в узком  кругу,
наспех  написаннаЯ  записка,  переходЯщаЯ  из рук в руки в этом
непоколебимом  высшем  классе,  каким  был   Џетербург,--   все
становилось событием, все оставлЯло Яркий свет в молодой памЯти
века.  Џо-моему,  пушкинский  период  --  это  последнЯЯ в беге
времени эпоха, куда наше воображение еще может  проникнуть  без
паспорта,  наделЯЯ  детали  жизни  чертами,  заимствованными из
живописи,   котораЯ   тогда   еще   сохранЯла    монополию    в
изобразительном  искусстве. Џодумать только, проживи Џушкин еще
2-- 3 года, и у нас была бы его фотографиЯ. …ще шаг, и он вышел
бы из тьмы, богатой нюансами и полной живописных  намеков,  где
он  остаетсЯ,  прочно  войдЯ в наш тусклый день, который длитсЯ
уже сто лет. ‚от что Я считаю достаточно важным, фотографиЯ  --
эти  несколько  квадратных  сантиметров  света  -- торжественно
откроет к 1840 году новую эру в изображении, продолжающуюсЯ  до
наших  дней,  откроет так, что, начинаЯ с этой даты, до которой
не дожили ни Ѓайрон, ни Џушкин, ни ѓете, мы находимсЯ во власти
нашего современного представлениЯ и в  этом  представлении  все
знаменитости  второй  половины  XIX  века принимают вид дальних
родственников, одетых во все черное, словно они носили траур по
былой  радужной  жизни;  чьи  портреты  всегда  стоЯт  в  углах
грустных  и  темных  комнат,  с  мЯгкой, но отЯжелевшей от пыли
драпировкой на заднем плане. Ћтныне этот тусклый домашний  свет
ведет  нас  через  гризайль  века;  очень  возможно, что придет
времЯ, когда эта эпоха упрочившейсЯ фотографии в  свою  очередь
нам  покажетсЯ художественной ложью, обЯзанной чьему-то особому
вкусу, но все пока еще не так,  и  --  как  же  повезло  нашему
воображению! -- Џушкин не состарилсЯ и никогда не должен носить
это  тЯжелое сукно с причудливыми складками, эту мрачную одежду
наших прадедов с маленьким черным галстуком и  пристегивающимсЯ
воротничком.
     џ   старалсЯ   изо   всех   сил,  чтобы  описать  воистину
непреодолимые трудности,  возникающие  перед  самым  доверчивым
умом,   когда   он   пытаетсЯ  воскресить  не  с  романтическим
правдоподобием, а единственно правдиво образ великого человека,
умершего сто лет назад. Џризнаем себЯ побежденными и  обратимсЯ
скорее к его творчеству.

     Љонечно,   нет   ничего  скучнее,  чем  описывать  большое
поэтическое  наследие,  если   оно   не   поддаетсЯ   описанию.
…динственно приемлемый способ его изучить -- читать, размышлЯть
над  ним,  говорить  о  нем  с  самим  собой,  но нс с другими,
поскольку  самый  лучший  читатель  --  это   эгоист,   который
наслаждаетсЯ своими находками, укрывшись от соседей. Ћхватившее
менЯ  в  этот момент желание разделить с кем-то свое восхищение
поэтом, в сущности, чувство опасное, не несущее ничего хорошего
выбранной теме. ‚едь чем больше людей читает книгу, тем  меньше
она  понЯта,  словно  от  ее распространениЯ ее смысл терЯетсЯ.
Џроизведение показывает свое подлинное лицо, как только стихнет
первый  всплеск  литературной  известности.  Ђ  длЯ   сочинений
малопереводимых,  хранЯщих  свою  тайну  во  мраке иностранного
Языка вопрос особенно  усложнЯетсЯ.  Ќет  ни  одного  француза,
которому  можно было бы сказать: если вы хотите узнать Џушкина,
возьмите его произведениЯ и уединитесь с ними. ђешительно,  наш
поэт  не  привлекает  переводчиков.  ’олстой, который к тому же
равного  с  ним  происхождениЯ,  или  „остоевский,  который  по
происхождению  ниже его, пользуютсЯ во ”ранции такой же славой,
как некоторые национальные писатели, но имЯ  Џушкина,  длЯ  нас
так   наполненное  музыкой,  длЯ  француза  остаетсЯ  резким  и
невыразительным  на  слух.  Ќесомненно,  поэту  всегда  сложнее
перейти национальные границы, чем прозаику. Ќо, когда речь идет
о  Џушкине,  трудности  имеют  более  глубокую причину. ђусское
шампанское,-- сказал мне как-то на днЯх один утонченный  эрудит
‚едь  не  будем  забывать, что именно французскую поэзию, целый
период этой поэзии, Џушкин предоставил в  распорЯжение  русской
музы.  Џоэтому, когда его стихи были переведены на французский,
читатель стал узнавать в них то французский XVIII век,  розовую
поэзию  с  шипами  эпиграмм,  то  псевдоэкзотический романтизм,
который  смешивает  ‘евилью,  ‚енецию,  ‚осток  в  бабушках   и
материнскую  ѓрецию, чей мед так сладок. ќто первое впечатление
настолько скверно, эта стараЯ любовница  столь  бесцветна,  что
французский   читатель   был  сразу  же  обескуражен.  Ѓанально
говорить, что Џушкин -- это колосс,  который  держит  на  своих
плечах  всю поэзию нашей страны Ќо, как только берешьсЯ за перо
переводчика, душа этой  поэзии  ускользает  и  у  вас  в  руках
остаетсЯ только маленькаЯ золоченаЯ клетка. ‚есь следующий день
Я  посвЯтил  этому неблагодарному тЯжкому труду. ‚от, например,
знаменитое стихотворение, где русский глагол, кажетсЯ, струитсЯ
от счастьЯ бытиЯ, но в переводе оно становитсЯ не  больше,  чем
подстрочником. (...) (1)
     •отЯ,  кажетсЯ,  все  слова  на  месте,  Я считаю, что эти
строки не дают представлениЯ о  богатой  лирике  нашего  поэта.
Ћднако   должен  признать,  что  постепенно  Я  начал  получать
удовольствие  от  работы;  это  уже  не  было  дурным  желанием
познакомить  с  Џушкиным иностранного читателЯ, а было чудесным
ощущением полного погружениЯ в поэзию. џ  старалсЯ  не  вверЯть
Џушкина  французскому  Языку,  а  сам погружатьсЯ в своего рода
транс, так чтобы без моего  сознательного  участиЯ  совершалось
чудо,  происходила полнаЯ метаморфоза. Ќаконец после нескольких
часов этого  внутреннего  бормотаниЯ,  этого  урчаниЯ  в  душе,
сопровождавшего  процесс  поэтического творчества, Я решил, что
чудо свершилось. Ќо, как только Я  с  моим  жалким  французским
Языком  иностранца  написал  эти  совершенно  новые строки, они
начали  блекнуть.  ђазрыв  между  русским  текстом  и   готовым
переводом   открылсЯ   мне   теперь  во  всей  своей  печальной
реальности. Ќапример, Я выбрал стихотворение дивной простоты  в
русском  звучании,  где  слова  совершенно простые сами по себе
становЯтсЯ как бы немного больше натуральной  величины,  словно
от прикосновениЯ Џушкина они вернули свою первозданную полноту,
свою  свежесть,  которую  потерЯли у других поэтов. ‚от тусклаЯ
копиЯ, которую Я из него сделал: (...) (2)
     ‡анимаЯсь переводами, Я с  любопытством  обнаруживал,  что
любое стихотворение, за которое Я бралсЯ, странно перекликалось
со  стихами  того  или  иного  французского поэта. Ќо скоро мне
стало Ясно, что Џушкин тут ни при чем; причиной было не  мнимое
французское отражение, которое принЯто находить в его стихах, а
то,  что  Я  в  этот  момент  поддавалсЯ  влиЯнию  литературных
воспоминаний. ђуководствуЯсь этими услужливыми  воспоминаниЯми,
Я.  оставалсЯ  если  не  удовлетворенным, то по крайней мере не
очень   раздраженным   своими   переводами.   ‚от    одно    из
стихотворений, перевод которого, как Я считаю, немного успешней
других .(3)
     џ  попыталсЯ  также перевести несколько отрывков из поэм и
драм Џушкина.
     ‚ порЯдке любопытства, вот  одна  из  наиболее  прекрасных
онегинских  строф.  џ  много бы дал, чтобы хорошо перевести эти
четырнадцать строк.(4)
     џ  не  обольщаюсь  насчет  качества  этих  переводов.  ќто
достаточно правдоподобный Џушкин, вот и все; правда в другом. Ђ
проследив  все его поэтическое творчество, заметим, что в самых
его затаенных уголках звучит одна истина и она единственнаЯ  на
этом свете: истина искусства.
     Љак  было  бы увлекательно проследить сквозь века авантюры
одной идеи. Ќе шутЯ, осмелюсь сказать:  это  был  бы  идеальный
роман,  ибо, очищенный и освобожденный от всЯкого человеческого
налета, этот абстрактный образ, казалось бы живущий напрЯженной
жизнью, показывает всем: будь ты хоть  експир,  хоть  ѓораций,
ценность  их  заключаетсЯ  в  одном  -- в их творчестве. ‘ейчас
самое времЯ об этом вспомнить, поскольку в  том,  что  касаетсЯ
литературы,  мы  сбиваемсЯ  с  пути.  Ќапример,  так называемый
"человеческий документ" уже сам по себе красивый  фарс,  а  всЯ
эта  социологиЯ, котораЯ кривлЯетсЯ в современном романе, столь
же отвратительна, сколь смешна.
     џ вовсе не хочу сказать, что  век,  в  котором  мы  живем,
расслаиваетсЯ  с прозрачной волнистостью северного сиЯниЯ. ’ак,
можно  было  бы  взЯть  идею  прекрасного,  чтобы   исторически
проследить ее нравственные муки и сделать из этого что-то более
живое,  чем авантюрный роман. Љак драматична судьба пушкинского
творчества. Ћн еще не умер,  когда  ограниченного  ума  критика
Ѓелинского  хватило длЯ того, чтобы затеЯть с ним ссору. Ќашли,
видите ли,  что  его  недостаточно  занимали  событиЯ  времени.
ѓегелевскаЯ  философиЯ у нас плохо привилась. Ћднако ни на одно
мгновенье не поблекла истина Џушкина, нерушимаЯ, как  сознание.
Ќаоборот,  кажетсЯ,  дивный  дух сейчас воцарилсЯ в мире. Љогда
среди людей есть  —еловек,  то  его  лучезарное  влиЯние
стоит  лучших  умов  прошлого.  Љонечно,  с обывательской точки
зрениЯ, может показатьсЯ, что мир становитсЯ все хуже  и  хуже:
это  и  надоедливый  шум  заполонивших нас автомобилей, и страх
перед  катастрофой,  которой  нас  пугают  газеты.  Ќо   взглЯд
философа,  созерцающего  жизнь,  искритсЯ  доброжелательностью,
подмечаЯ, что, в сущности, ничего не изменилось  и  по-прежнему
остаютсЯ в почете добро и красота. …сли же жизнь иногда кажетсЯ
мрачной,   то  только  от  близорукости.  „лЯ  тех,  кто  умеет
смотреть, она предстает такой же полной открытий и наслаждений,
какой она ЯвлЯлась поэтам прошлого.  —естно  говорЯ,  задаешьсЯ
вопросом,  какой  художник, проходЯ мимоходом, вдруг превращает
жизнь в маленький шедевр.  ‘колько  раз  Я  был  поражен  вдруг
неожиданно   возникавшим   и   так   же  неожиданно  исчезавшим
театральным  зрелищем.  ‚от,  залитый  солнечным  светом,  едет
грузовик,  груженный  углем, и угольщик с черным лицом сидит на
высоком сиденье, зажав в уголке рта удивительно зеленый липовый
стебель. Ђ однажды, в  очень  ранний  час  Я  увидел  здорового
берлинского  почтальона,  вздремнувшего на скамейке, в то времЯ
как два других из-за цветущего жасминового  куста  с  нарочитым
гротеском подкрадывались на цыпочках, чтобы запихнуть ему в нос
табак.  џ  видел  драмы: манекен в нетронутом костюме, правда с
разорванным плечом, печально  валЯлсЯ  в  грЯзи  среди  опавших
листьев.  Ќи  днЯ  не  проходит, чтобы эта сила, это Ярмарочное
вдохновение   не   создавало   здесь   или   там   какой-нибудь
моментальный  спектакль.  Џоэтому хотелось бы думать: то, что у
нас зоветсЯ искусством, в сущности не что иное, как  живописнаЯ
правда жизни; нужно уметь ее улавливать, вот и все. ’огда жизнь
становитсЯ  занимательной, когда погружаешьсЯ в такое состоЯние
духа, при котором самые простые вещи раскрываютсЯ перед нами  в
своем   особенном  блеске.  €дешь,  остановишьсЯ,  смотришь  на
проходЯщих людей, а  потом  начинаетсЯ  гонка,  а  когда  вдруг
замечаешь    на   улице   ребенка,   удивленного   каким-нибудь
происшествием, которое он  когда-нибудь  обЯзательно  вспомнит,
возникает чувство сопричастности со временем, поскольку ты ведь
видишь этого ребенка, накапливающего воспоминаниЯ длЯ будущего,
которое  он  уже  сам  представлЯет.  Љ  тому же мир так велик!
’олько обыватели, сидЯ в полумраке своего жилища, любЯт думать,
что путешествиЯ уже не раскрывают никаких тайн; на  самом  деле
горный  ветер  так же будоражит кровь, как и всегда, и умереть,
пускаЯсь в достойную авантюру, всегда было законом человеческой
чести. ‘егоднЯ больше, чем когда-либо, поэт должен быть так  же
свободен,  нелюдим  и  одинок,  как хотел Џушкин сто лет назад.
Џорой, может быть, самый безупречный художник  пыталсЯ  сказать
свое  слово  в защиту гибнущих или недовольных, но он не должен
поддаватьсЯ этому искушению, так как можно быть уверенным, если
дело  заслуживает  страданий,  оно  умрет  и   позже   принесет
неожиданные  плоды.  Ќет, решительно, так называемой социальной
жизни и всему, что толкнуло на бунт моих сограждан, нет места в
лучах моей лампы; и если Я не требую башни из  слоновой  кости,
то только потому, что доволен своим чердаком.

---------------------------------------------------------------
     (1)  ђечь идет о стихотворении "’ри ключа" ‡десь и далее ‚
Ќабоков приводит свои переводы стихотворений Џушкина.
     (2) –итируетсЯ стихотворение "Ќе пой, красавица, при мне".
     (3)  –итируютсЯ  "‘тихи,   сочиненные   ночью   во   времЯ
бессонницы".
     (4)  ђечь  идет об "онегинской" -- четырнадцатистрочной --
строфе неоконченной поэмы Џушкина "…зерский".

                  Џеревод с франц. ’. ‡емцовой.
Last-modified: Wed, 21 Jun 2000 13:22:02 GMT
Ћцените этот текст: