м, обыкновенно Я валил его подножкой и усаживалсЯ  ему на
физиономию -- лечение покоем, так сказать.
     --  Џрошу  вас,   дорогой  Љруг,  прошу  вас,  --  произнес  президент,
содрогаЯсь.  --  ‚се  это  крайне  сомнительно  по  вкусу.   ‚ы  были  тогда
мальчишками, школьниками, а мальчишки -- всегда мальчишки, и Я уверен, у вас
отыщетсЯ  множество общих радостных  воспоминаний -- обсужденье  уроков  или
великих планов на будущее, мальчики это любЯт----
     -- џ сидел на его лице, --  невозмутимо отметил  Љруг, -- каждый  божий
день на протЯжение пЯти  школьных  лет, что составлЯет, насколько Я понимаю,
около тысЯчи отсидок.
     Ћдни разглЯдывали свои  ноги, другие  --  руки, третьи, опЯть же, очень
увлеклись   папиросами.   ‡оолог,   проЯвив    кратковременный   интерес   к
происходЯщему, вернулсЯ  к  только что  обнаруженной  им книжной полке.  „-р
Ђлександер невежливо избегал егозливых  глаз  старика Ђзуреуса, который, как
видно, искал помощи именно с этой, неожиданной стороны.
     -- Џодробности  ритуала, -- продолжил  Љруг, но его  прервало  звЯканье
коровьего  колокольчика, швейцарской безделицы, найденной на бюро  отчаЯнной
рукой старика.
     --  ‚се  это  совершенно  неуместно,  --  выкрикнул  президент. „орогой
коллега,  Я  просто  вынужден  призвать  вас  к  порЯдку.  Њы уклонились  от
главной----
     --  Ќо помилуйте, --  сказал Љруг, -- Я ведь не сказал ничего ужасного,
не так  ли?  џ  и на  миг  не  предположил,  что теперешнЯЯ  физиономиЯ †абы
по-прежнему хранит,  спустЯ двадцать пЯть лет,  бессмертный отпечаток  моего
веса. ‚ те дни Я был хоть и потоньше, чем нынче----
     Џрезидент съехал со стула и прЯмо-таки побежал в сторону Љруга.
     -- џ  вспомнил, -- произнес он  прерывистым  голосом, -- кое-что, о чем
желал побеседовать с  вами -- весьма важное -- sub rosa  -- не будете ли  вы
добры на минуту пройти со мной в соседнюю комнату?
     -- ‹адно, -- сказал Љруг, тЯжело поднимаЯсь из кресла.
     ‘оседней  комнатой оказалсЯ  кабинет президента.  ‚ысокие часы стоЯли в
нем на четверти седьмого. Љруг быстро подсчитал,  и  тьма изнутри впилась  в
его сердце. „лЯ чего Я здесь? “йти домой? ЋстатьсЯ?
     --  ...Њой  дорогой друг, вы  хорошо знаете, как Я ценю вас.  Ќо  вы --
мечтатель,   мыслитель.   ‚ы  не  осознаете  обстоЯтельств.  ‚ы  произносите
невозможные, недопустимые вещи. —то бы мы ни думали  о... об этой особе, нам
следует  держать эти  мысли  при  себе. Њы  в  смертельной  опасности.  Ђ вы
подвергаете риску -- все...
     „-р Ђлександер, чьи  воспитанность, стремление быть  полезным и savoire
vivre были и впрЯмь  безграничны, втиснулсЯ  с пепельницей  и поместил ее  у
локтЯ Љруга.
     -- ‚  таком  случае, --  сказал Љруг,  игнорируЯ  излишний предмет,  --
вынужден  с  сожаленьем отметить, что упомЯнутый вами факт -- это всего лишь
немощнаЯ тень такового,  сиречь -- позднейший домысел. ‚ам следовало, знаете
ли, предупредить менЯ, что по причинам, уразуметь которые Я по-прежнему не в
состоЯнии, вы намеревались просить менЯ посетить----
     -- „а, посетить ЏравителЯ, -- торопливо вставил Ђзуреус. -- € Я уверен,
что  когда вы проникнитесь содержанием  манифеста, чтение  которого пришлось
столь неожиданно отложить----
     “дарили  часы. €бо д-р Ђлександер, аккуратист и  умелец, не совладав  с
припадком  трудолюбиЯ,  уже  стоЯл  на  стуле  и  теребил  висюльки и  лапал
беззащитный  лик  циферблата.  ђозоватой  пастелью  отражались  в отворенной
стеклЯнной дверце часов его ухо и энергический профиль.
     -- џ предпочел бы уйти домой, -- сказал Љруг.
     -- “молЯю, останьтесь.  Њы сейчас  скоренько  прочтем  и  подпишем этот
действительно  исторический  документ. €  вы  должны  согласитьсЯ, вы должны
стать посланцем, стать голубем----
     -- „а уймите же вы часы, -- сказал Љруг. -- ‚ы не могли бы сделать так,
чтобы они не били, приЯтель? Џо-моему,  вы  путаете фиговый лист с оливковой
ветвью, -- продолжал он, снова поворачиваЯсь к  президенту. -- ’ут, впрочем,
ни то, ни другое, потому что Я за всю свою жизнь----
     -- џ только прошу вас  все обдумать, избегаЯ поспешных решений. ‚се эти
школьные  воспоминаниЯ  приЯтны  per  se  --  пустЯковые  ссоры,  безобидные
прозвища, -- но сейчас  нам следует быть серьезными.  Џойдемте,  вернемсЯ  к
нашим коллегам и к нашему долгу.
     „-р  Ђзуреус,  ораторский  пыл   коего,   по-видимому,   иссЯк,  кратко
проинформировал аудиторию, что декларациЯ, которую всем предстоит прочесть и
затем  подписать,  отпечатана  в  таком   количестве  экземплЯров,   сколько
существует потенциальных подписчиков. …му,  сообщил он, дали понЯть, что это
придаст каждому экземплЯру личный оттенок. Љакова была настоЯщаЯ цель такого
предуготовлениЯ, он  объЯснЯть не стал,  да, хочетсЯ  верить, и  не знал, но
Љруг подумал, что узналт во внешнем идиотизме  процедуры жутковатую  повадку
†абы.  „обрые  доктора,  Ђзуреус   и   Ђлександер,  распределили   листки  с
проворством,  какое  ЯвлЯют фокусник  со своим ассистентом, раздаваЯ публике
длЯ проверки предметы, которые не стоит разглЯдывать слишком уж пристально.
     -- ‚озьмите и вы, -- сказал доктор постарше доктору помоложе.
     --  Ќет, что вы, -- воскликнул д-р Ђлександер, и всЯкий мог видеть, как
озарилось румЯным смущением его симпатичное лицо. -- Љак можно! џ не посмею.
Њоей смиренной подписи не должно мешатьсЯ  в эту августейшую ассамблею. џ --
никто.
     --  ‚от  этот -- ваш, -- в  порыве непонЯтного  раздражениЯ  сказал д-р
Ђзуреус.
     ‡оолог  не  потрудилсЯ прочесть свою копию, подмахнул ее заемным пером,
вернул перо  через  плечо и вновь  погрузилсЯ в единственную найденную им до
сей поры книгу, в  которой было,  на  что  посмотреть, -- в старый Ѓедекер с
видами …гипта и силуэтами кораблей  пустыни. ‚ целом, довольно  скудное поле
отлова -- разве что прЯмокрылые.
     „-р Ђлександер присел  за красного  дерева  столик,  расстегнул пиджак,
выправил манжеты,  придвинул  поближе  стул,  проверил,  как  пианист,  свое
расположение; далее он извлек из  кармана жилетки  дивной красоты сверкающий
инструмент из хрусталЯ и золота; взглЯнул на его очин; испытал его на клочке
бумаги  и, затаив  дыхание,  медленно  стал  разворачивать конволюции  своей
фамилии. ‡авершив орнаментирование сложного ее окончаниЯ, он  приподнЯл перо
и обозрел  пленительный результат. Ќа беду, именно в этот момент его золотаЯ
волшебнаЯ палочка, (может быть, от обиды на множество потрЯсений, которым ее
в этот вечер подвергли разнообразные усилиЯ господина)  сронила на бесценный
типоскрипт большую черную слезу.
     Џокраснев теперь  уже неподдельно, с взбухшим клювиком вены на лбу, д-р
Ђлександер поспешил приложить пиЯвку. Љогда уголок промокашки выпил лужу  до
дна, однако  дна не коснувшись,  неудачливый доктор  осторожно  приложилсЯ к
тому, что осталось. ‘о своего расположенного невдалеке наблюдательного поста
Ђдам  Љруг  видел  эти бледно-синие останки: след фантастической ноги, очерк
лужи, похожий на лунку от заступа.
     ѓлиман дважды перечел документ, дважды  нахмурилсЯ, вспомнил субсидию и
витражное окно на фронтисписе, и выбранный им  особенный шрифт, и  сноску на
306-й странице, которой  предстоЯло взорвать соперничающую теорию касательно
точного возраста разрушенной стены, и поставил свою  грациозную,  но странно
неразборчивую подпись.
     Ѓлре, бесцеремонно разбуженный от сладкой дремоты  в кресле за ширмами,
прочитал, высморкалсЯ,  проклЯл  день, в  который сменил  гражданство, потом
сказал  себе,  что,  в  конце  концов,  не  его  это  дело  --  сражатьсЯ  с
экзотический  политикой, сложил платок и, увидав, что другие подписывают, --
подписал.
     ќкономика  и €сториЯ коротко посовещались,  причем  на  лице  последней
поЯвилась  скептическаЯ,  но  несколько  вымученнаЯ  улыбка.  Ћни  в  унисон
приложили руки  и  только  тогда с отчаЯньем  обнаружили,  что,  обмениваЯсь
мнениЯми, каким-то образом ухитрились  обменЯтьсЯ и копиЯми, ибо на каждой в
левом верхнем углу были оттиснуты имЯ и адрес потенциального подписанта.
     Џрочие вздыхали  и  подписывали  или не  вздыхали  и  подписывали,  или
подписывали, а  уж после вздыхали, или не делали  ни того,  ни  другого,  но
затем, подумав как следует, все же подписывали. Ђдам Љруг тоже,  он тоже, он
тоже расчехлил свое  заржавелое, вихлЯвое  вечное перо.  ‚ смежном  кабинете
зазвонил телефон.
     „-р  Ђзуреус, лично вручивший  ему документ,  околачивалсЯ вблизи, пока
Љруг лениво надевал  очки  и  читал, откинув  голову так,  что  она легла на
антимакассар, и  довольно высоко держа  листки  немного дрожавшими  толстыми
пальцами. Ћни дрожали пуще обычного, потому что было  уже заполночь, и устал
он  несказанно. Љогда  Љруг, приблизЯсь к концу манифеста  (три  с половиной
сшитых страницы), полез за пером в  нагрудный карман,  д-р Ђзуреус слонЯтьсЯ
вокруг перестал и почувствовал, как его старое сердце споткнулось, словно бы
поднимаЯсь  по  лестнице  (метафорически)  с  оплывшей  свечой.  ‘ладостное,
плотное облако облегчениЯ вздыбило пламЯ свечи, когда старик Ђзуреус  узрел,
как Љруг  расправил последнюю страницу  на  плоском  деревЯнном подлокотнике
кретонового кресла и  открутил  надульник самопишущей  ручки, обратив  его в
капсюль.
     Ѓыстрым, сальтообразным,  изЯщно точным ударом, совершенно не вЯжущимсЯ
с его дородным сложением, Љруг влепил в четвертую строку запЯтую. Џосле чего
(чмок)  зачехлил  и  защелкнул (чмок)  перо  и  отдал документ  помраченному
президенту.
     -- Џодпишите его, -- сказал президент смешным механическим голосом.
     -- ‡а  исключением юридических документов, -- ответил  Љруг, -- да и то
еще не всЯких, Я никогда не подписывал и впредь не стану подписывать ничего,
не мною написанного.
     ‘тарик   Ђзуреус  озиралсЯ,   медленно  воздымаЯ   длани.   Љак-то  так
получилось,  что  никто  не  смотрел  в  его  сторону,  не  считаЯ  •едрона,
математика, сухопарого человека  с  так называемыми  "британскими усами" и с
трубкой в руке. „-р Ђлександер выслушивал  в смежной  комнате телефон. Љошка
дремала в душной спальне  дочери президента, которой снилось, что она  никак
не отыщет баночку с Яблочным джемом, бывшую,  как она  сознавала,  кораблем,
виденным  ею однажды  в  Ѓервоке, и матрос  наклонЯлсЯ  и сплевывал за борт,
следЯ,  как  плевок падает, падает, падает  в Яблочный джем душераздирающего
морЯ, ибо  сон ее переливалсЯ золотисто-желтым,  потому что она не  погасила
лампы, полагаЯ бодрствовать, пока не уйдут отцовские гости.
     -- Ѓолее того, -- говорил  Љруг, -- метафоры все до единой ублюдочны, а
предложение  насчет готовности  внести в учебный план  любые предметы, какие
окажутсЯ   необходимыми   длЯ  споспешествованиЯ   политическому   согласию,
грамматически настолько убого, что даже моЯ запЯтаЯ его не  спасет. Ђ теперь
Я хочу домой.
     --  Prakhtata meta!  --  прокричал  несчастный  д-р  Ђзуреус совершенно
примолкшему  собранию. --  Prakhta tuen  vadust, mohen  kern!  Profsar  Krug
malarma ne donje... Prakhtata!
     „-р  Ђлександер,  отдаленно  напоминающий  выцветшего  матроса,   вновь
поЯвилсЯ  и засигналил, и  окликнул президента,  и тот,  продолжаЯ сжимать в
кулачке  неподписанную   бумагу,  засеменил,  подвываЯ,  к   своему  верному
ассистенту.
     -- Ѓрось, старина, не валЯй дурака. Џодпиши эту гадость, сказал •едрон,
склонЯЯсь над Љругом и опускаЯ кулак с трубкой ему на плечо. -- Њного ли она
значит, в конце-то концов? Џоставь свою коммерчески ценную закорючку. Ѓрось!
Ќикто не тронет наших кругов, -- но где-то же нужно нам их рисовать.
     -- Ќе в грЯзи, сэр,  не в грЯзи,  -- сказал Љруг, улыбнувшись первой за
этот вечер улыбкой.
     -- „а ну, не будь надутым  педантом, -- сказал  •едрон.  -- ‡ачем  тебе
нужно, чтобы Я  чувствовал себЯ так  неловко?  џ подписал,  и  мои  боги  не
шелохнулись.
     Ќе поднимаЯ глаз, Љруг поднЯл руку и тронул твидовый рукав •едрона.
     --  ‚се  в  порЯдке, -- сказал он.  --  Џока  ты  рисуешь  свои круги и
показываешь моему мальчику фокусы, черта ли мне в твоей морали.
     Ќа один опасный миг он вновь ощутил жгучий, черный прилив горЯ, комната
почти расплылась... но д-р Ђзуреус уже мчал назад.
     -- Њой бедный друг, --  с великим пылом произнес  президент.  ‚ы герой,
что пришли  сюда. Ќо  почему же вы  мне  не  сказали? ’еперь  Я все понимаю!
ђазумеетсЯ, вы не могли уделить необходимого вниманиЯ, -- ваше решение, ваша
подпись, мы это отложим, и Я  уверен, что все мы искренне стыдимсЯ того, что
потревожили вас в такую минуту.
     --  ѓоворите, говорите, -- сказал Љруг. -- Џродолжайте. ‚аши  слова длЯ
менЯ загадка, но пусть вас это не останавливает.
     ‘ жутким ощущением, что его сбили с  толку отъЯвленной  дезинформацией,
Ђзуреус вытаращил глаза и, заикаЯсь, проговорил:
     -- џ надеюсь, Я не... то есть, Я надеюсь, что  Я... то есть вы разве...
разве не случилось горЯ в вашей семье?
     -- …сли и так, это не ваша забота, -- сказал  Љруг. -- џ хочу домой, --
добавил он, внезапно рванув ужасающим голосом, который, бывало, обрушивалсЯ,
словно громовый раскат,  когда  лекциЯ достигала зенита.  -- ќтот, как  бишь
его, сможет отвести менЯ назад?
     €здалека д-р Ђлександер покивал д-ру Ђзуреусу.
     Ќищего сменили. „вое солдат сидели, скукожившись,  на приступке машины,
предположительно  охранЯЯ  ее.  Љруг,   норовЯ  избежать   беседы   с  д-ром
Ђлександером,  поспешно  забралсЯ  назад.  Љ  большому  его  неудовольствию,
однако, д-р Ђлександер вместо того, чтобы усестьсЯ  за руль, присоединилсЯ к
нему. Ћдин из солдат сел за  водителЯ, другой уютно  выставил локоть, машина
взвизгнула, прокашлЯлась и загудела по темным улицам.
     --  Ќе  угодно  ли... --  сказал  д-р  Ђлександер и,  пошарив  по полу,
попыталсЯ  вытЯнуть  плед  так, чтобы  соединить  под  ним  ноги  --  свои и
соложника. Љруг  заворчал  и  отпихнул  покрывало.  „-р  Ђлександер потЯнул,
поерзал,  подоткнулсЯ со  всех  сторон и  уж  тогда расслабилсЯ,  истомленно
просунув  руку  в петлю  на дверце машины. ‘лучайный уличный луч  отыскал  и
сразу куда-то засунул его опал.
     -- „олжен признатьсЯ, профессор, Я любовалсЯ вами. —то говорить, вы  --
единственный настоЯщий  мужчина  среди  этих  дражайших  ископаемых.  џ  так
понимаю, вы не часто видаетесь со  своими коллегами, нет? Љонечно, вы должны
ощущать некоторую несовместимость----
     -- ЋпЯть не попали,  -- сказал  Љруг,  нарушаЯ обет молчаниЯ. џ  уважаю
моих коллег, так же как и себЯ, Я  уважаю их по двум причинам: поскольку они
умеют отыскивать совершенное счастье в  специальных знаниЯх, и поскольку они
лишены склонности к физическому убийству.
     „-р Ђлександер  ошибочно принЯл его слова  за одну из туманных  острот,
которыми,  как  ему  говорили,  развлекаетсЯ  Ђдам  Љруг,  и   осмотрительно
засмеЯлсЯ.
     Љруг посмотрел на него сквозь бегущую тьму и навсегда отвернулсЯ.
     -- Ђ  знаете,  -- продолжал молодой  биодинамик,  --  менЯ,  профессор,
одолевает  странное чувство, что в каком-то смысле стадо  овец  менее ценно,
чем  единственный одинокий  волк. џ вот  гадаю,  что  же дальше-то будет?  Љ
примеру, Я  гадаю, что  вы  скажете, если  наше  причудливое правительство с
внешней   непоследовательностью  пренебрежет  овцами,   а  волку   предложит
роскошнейшее из мыслимых положений. ќто, понЯтно, мимолетнаЯ мысль, вы могли
бы  и посмеЯтьсЯ  над парадоксом  (оратор бегло продемонстрировал,  как  это
делаетсЯ),  но подобные вероЯтиЯ, да  и другие, возможно, совсем  противного
толка, -- все как-то лезут в голову. ‚ы знаете, когда  Я был студентом и жил
в мансарде, моЯ хозЯйка, жена бакалейщика снизу, все уверЯла, что Я рано или
поздно спалю  весь дом, -- так много свечей Я сжигал  каждую ночь, корпЯ над
страницами ваших во всех отношениЯх превосходнейших----
     --  ‡аткнитесь,  ладно?  --  сказал  Љруг,  проЯвив  внезапно  странную
грубость,   жестокость   даже,  потому   что   ничто  ведь   в  невинном   и
добронамеренном, хоть может быть и не очень  умном лепете  молодого  ученого
(которого  вполне  очевидно   обратила  в  пустомелю   застенчивость,  столь
характернаЯ длЯ тЯжко трудЯщихсЯ и, верно, дурно питающихсЯ юношей, -- жертв
капитализма, коммунизма и онанизма, -- когда случаетсЯ им попасть в общество
людей  истинно   значительных,  этакого   какого-нибудь  задушевного   друга
начальника их или самого хозЯина фирмы, а  то  и  зЯтЯ его, ѓоголевича, ну и
так далее); ничто, стало быть, не давало повода к столь резкому восклицанию,
каковое восклицание, однако ж, обеспечило полную тишину до конца пути.
     €  только   когда  грубовато  ведомый  автомобиль  свернул   на  улочку
Џерегольм,  только тогда  неугомонный молодой человек, конечно же понимавший
нервное состоЯнье вдовца, снова открыл рот.
     --  Ќу  вот  и  приехали, -- сердечно  сказал он.  --  Ќадеюсь, sesamka
[ключик]  при  вас?  Ђ нам, боюсь,  нужно  мчатьсЯ  назад.  „оброй вам ночи!
ЏриЯтных снов! Proshchevantze! [шутливое "адью"].
     Њашина исчезла, хотЯ квадратное эхо ее захлопнутой  дверцы еще повисело
в воздухе,  словно  пустаЯ,  черного дерева картиннаЯ рама.  Ќо Љруг был  не
один: что-то похожее  на шлем скатилось по ступенькам крыльца и легло у него
в ногах.
     Љрупным планом, пожалуйста! ‚ прощальных тенЯх  крыльца, с лунно-белым,
чудовищно подбитым плечом, трогательно не сочетавшимсЯ с его тоненькой шеей,
юноша в  костюме американского футболиста,  застыл  в последнем, безысходном
объЯтии с маленькой эскизной Љармен, и даже сумма их лет была самое малое на
десЯтку меньше  возраста зрителЯ. ЉороткаЯ чернаЯ юбка с намеком на лепестки
и гагаты наполовину  завесила  замысловатый  нарЯд  возлюбленного.  ђасшитаЯ
стеклЯрусом шаль  спадала  с левой ее руки, мЯгкий испод которой просвечивал
сквозь  черную  кисею.   „ругаЯ  рука  снизу   вверх  обвила  шею  мальчика,
напрЯженные  пальцы впились  в темные волосы на затылке; да, все различалось
Ясно, даже короткие,  неумело  покрытые лаком  ногти,  шероховатые  костЯшки
школьницы. Ћн,  защитник,  держал  ‹аокоона  и ломкую  лопатку, и  маленькое
ритмическое бедро в  своих подрагивающих кольцах,  по  которым  тайно  текли
раскаленные капли, и глаза ее были закрыты.
     -- џ  очень  сожалею, -- сказал Љруг,  -- но мне нужно пройти. Donje te
zankoriv [пожалуйста, извините менЯ].
     Ћни разделились, и  Љруг  мельком  увидал  ее бледное, темноглазое,  не
очень хорошенькое лицо, блеснули  губы, когда она скользнула под  его рукой,
державшей  дверь, и оглЯнувшись на первой  площадке, побежала наверх, волоча
за собою шаль со  всеми ее созвездиЯми -- с Љефеем и Љассиопеей в  их вечном
блаженстве,  со слепЯщей слезою  Љапеллы, снежинкой ЏолЯрной на  сером  меху
Њедвежонка  и  с  обморочными галактиками  -- этими  зеркалами  бесконечного
пространства, qui m'effrayent, Blaise, как страшили они и тебЯ, -- где Ћльги
нет, но где мифологиЯ  растЯнула крепкие цирковые сети, чтобы мышление в его
мешковатом трико не свернуло себе старой шеи, а отпрыгнуло -- прыг-скок -- и
в  который раз соскочило  на  эту пропитанную мочой арену  и после  короткой
пробежке с  полупируэтом  посередине  показало предельную простоту небес  --
амфороносным   жестом  акробата,  простодушным   всплеском  рук,  вызывающим
дождичек  аплодисментов,  под  которым оно  прохаживаетсЯ  туда-сюда,  вновь
обретаЯ  мужественность осанки, ловит  маленький синий платочек, который его
мускулистаЯ подруга-летуньЯ вытаскивает, завершив свои  экзерсисы, из глубин
горЯчей, вздымающейсЯ груди, -- вздымающейсЯ гораздо сильнее, чем уверЯет ее
улыбка, -- и бросает ему, чтобы оно осушило ладони ноющих, слабеющих рук.

--------
        5

     ‘он изобиловал  фарсовыми анахронизмами, его  наполнЯло ощущение грубой
зрелости  (как  сцену на кладбище в "ѓамлете") скудные в сущности декорации,
залатанные разными разностЯми из иных (более поздних) пьес; и  все-таки этот
всем нам  знакомый неотвЯзный сон (когда попадаешь  в  свой старый класс,  а
домашнее задание не  сделано,  потому что ты нечаЯнно прогулЯл  десЯть тысЯч
дней)   в   случае   Љруга  сносно  передавал  атмосферу  исходной   версии.
…стественно, сценарий дневной памЯти куда точнее в фактических деталЯх, ведь
постановщикам снов (обыкновенно их несколько, в большинстве безграмотных, из
среднего  класса,  вечно  куда-то  спешащих)   постоЯнно  приходитсЯ  что-то
выкидывать, приукрашивать и переставлЯть длЯ приличиЯ; но представление есть
представление, и сбивающий с  толку возврат к прошлому существованию  (когда
годы, промчавшиесЯ  за  сценой, списывают  на забывчивость, нерасторопность,
прогулы)  почему-то  вернее   разыгрываетсЯ  популЯрным  сном,   чем  ученой
точностью памЯти.
     Ќо неужели и впрЯмь все было таким грубым? Љто там прЯчетсЯ за  робкими
режиссерами? Ќет сомнений, вот эта парта,  за которой оказалсЯ сидЯщим Љруг,
в  спешке заимствована из другой декорации  и  больше похожа на  стандартную
принадлежность университетской аудитории, чем на штучное изделие  из Љругова
детства с  его зловонной  чернильной  Ямой  (ржа, чернослив)  и  перочинными
шрамами на  крышке (которой  можно  было  похлопать),  и  с  особенной формы
клЯксой -- озеро ЊалЈр.  Ќет также  сомнений: что-то не так  с расположением
двери,  к  тому  же  сюда  торопливо  согнали  нескольких  студентов  Љруга,
неразличимых статистов (сегоднЯ  датчане, римлЯне  завтра),  дабы  заполнить
бреши,   оставленные   теми   его   однокашниками,   что   оказались   менее
мнемогеничными, нежели остальные. Ќо  среди  режиссеров или  рабочих  сцены,
отвечавших за  декорации, был  один... трудно  выразить  это...  безымЯнный,
таинственный  гений,  который  использовал  сон  длЯ  передачи  собственного
причудливого тайнописного  сообщениЯ, никак не причастного к школьным  днЯм,
да и к любой из сторон физического существованиЯ Љруга, но как-то свЯзующего
его  с  непостижимым ладом  бытиЯ, возможно,  ужасным, возможно,  блаженным,
возможно, ни тем  ни другим,  со  своего  рода трансцендентальным  безумием,
таЯщимсЯ  в закоулках сознаниЯ  и  не желающим  определЯтьсЯ точнее, сколько
Љруг ни напрЯгает свой мозг. Ћ да, освещение  скудно  и поле  зрениЯ странно
сужено, словно  памЯть  закрывшихсЯ  век продолжает упорствовать  в сепиевых
сумерках сна,  словно оркестр  ощущений сократилсЯ  до  нескольких  туземных
инструментов,  а соображает  Љруг во сне хуже,  чем  подвыпивший дурень;  но
более пристальное рассмотрение (производимое, когда  џ сновидений умирает  в
десЯтитысЯчный раз, а дневное џ в десЯтитысЯчный  раз  наследует эти пыльные
безделушки,   эти  долги,  эти   пачки   неудобочитаемых   писем)  открывает
существованье кого-то, кто в курсе всех этих  дел. Ѓыл тут некий пролаза, на
цыпочках кралсЯ  по  лестнице,  рылсЯ  в  шкафах, чуть-чуть изменЯЯ  порЯдок
вещей.  Ђ потом иссохшаЯ, всЯ в мелу, невероЯтно легкаЯ губка  впивает воду,
пока не  становитсЯ  сочной,  как  плод,  и  пишет блестЯщие  черные арки по
лиловатой  доске,  стираЯ  мертвые  белые  символы,  и  мы  начинаем наново,
соображаЯ смутные сны с ученой точностью памЯти.
     ‚ы входили в  обыкновенный туннель; он пронизывал тулово дома, не важно
какого,  и приводил вас  во  внутренний двор, покрытый  старым серым песком,
обращавшимсЯ  в  грЯзь при первых  брызгах дождЯ.  ‡десь  играли  в футбол в
тусклые  ветренные промежутки  между двумЯ  рЯдами  уроков.  ‡ев  туннелЯ  и
школьнаЯ  дверь  -- в противоположных концах двора --  становились воротами,
так  же, примерно,  как  обыкновеннейший  орган одного животного вида  резко
преобразуетсЯ в другом новым длЯ него назначением.
     Џорой  сюда тайком приносили и осторожно распасовывали в углу настоЯщий
футбол с красной печенью, плотно заправленной  под кожаный  корсет, с именем
английского  изготовителЯ,  пересекающим  аппетитные  ломти  его  жесткой  и
звонкой  округлости,  но то  был запретный  предмет  длЯ двора,  окруженного
хрупкими окнами.
     ‚от он, наш  мЯч, гладкий, каучуковый мЯч,  разрешенный властЯми, вдруг
оказавшийсЯ в стеклЯнной витринке подобно музейному  экспонату:  собственно,
три мЯча в трех витринах, ибо нам  демонстрируют все  его возрастные стадии:
вначале -- новенький, чистый,  почти  что  белый --  белый, как брюхо акулы;
потом  грЯзный, серый  -- взрослый -- в зернах песка на видавших виды щеках;
потом -- дрЯблый и  бесформенный труп. ‡венит звонок.  ‘нова музей  темнеет,
пустеет.
     Ќаподдай, Ђдамка! “дар, направленный в белый свет, как и осмотрительное
вбрасывание,  редко  кончались  дрЯзгом бьющегосЯ стекла;  напротив,  прокол
обыкновенно  следовал за столкновением с  некоторым зловредным выступом -- с
углом  надкрылечной  кровли.  ‘мертельнаЯ рана мЯча обнаруживалась не сразу.
‹ишь при следующем сильном  ударе воздух жизни начинал  истекать из  него, и
скоро он уже шлепал подобно старой галоше, а  потом замирал жалкаЯ медуза из
запачканного каучука на грЯзном  песке,  --  и жестоко  разочарованные бутсы
разносили его в  клочки. Љонец  ballona [праздничного собраниЯ  с  танцами].
‘идЯ у зеркала, она снимает алмазную тиару.
     Љруг играл  в футбол  [vooter], а Џадук -- нет [nekht]. Љруг,  плотный,
толстощекий, курчавый мальчишка,  щеголЯвший  в твидовых бриджах с пуговками
ниже  колен (футбольные трусы запрещались) толоксЯ  по слЯкоти,  вкладываЯ в
это  занЯтие  больше  рвениЯ, чем умениЯ. Ћн обнаружил  теперь,  что  мчитсЯ
(ночью, балда? ’очно, ребЯта, ночью) по чему-то похожему на рельсовый путь в
длинном,  промозглом  туннеле  (постановщик  сна  использовал  длЯ  передачи
"туннелЯ"  первую  же подошедшую декорацию, не потрудившись убрать ни рельс,
ни красноватых ламп, что через равные промежутки  тлели на черных, каменных,
запотелых  стенах). ‚  ногах у него болталсЯ тЯжелый мЯч, при каждой попытке
наподдать  по  нему он каждый  раз  об него запиналсЯ;  в конце концов,  мЯч
как-то застрЯл на полке каменной стены, в которую  там и  сЯм  вкрапливались
витринки, приЯтно освещенные, оживленные разного рода аквариумными выдумками
(кораллы, раковины,  шампанские  пузырьки).  ‚  одной  из витрин сидела она,
снимаЯ  свои чистой  росы  перстни и  расстегиваЯ бриллиантовый  collier  de
chien,  обнимавший ее полное белое  горло;  да,  избавлЯЯсь от  всех  земных
драгоценностей.  Ћщупью  он  поискал на полке мЯч  и  выудил  туфлю-лодочку,
красненькое ведерко с картинкой --  лодка под парусом, -- ластик, -- все это
как-то слепилось в мЯч. ’руден был дрибблинг в  зарослЯх  рахитичных  лесов,
где, чувствовалось, он мешает рабочим, починЯющим проводку или что-то еще, и
когда он  достиг вагон-ресторана, мЯч закатилсЯ  под один  из столов  и там,
полускрытое  упавшей  салфеткой,  находилось преддверье  ворот,  потому  что
ворота и были дверью.
     …сли вы открывали  эту  дверь, вы  обнаруживали  нескольких [zaftpupen]
"слабаков",  млеющих  на широких приоконных диванах  за одежными виселицами,
был тут  и Џадук,  кушал что-нибудь  сладколипучее,  поднесенное  дворником,
ветераном-медалистом с почтенной бородой и похабными глазками.  Љогда звенел
колокольчик,   Џадук   пережидал,   пока   не   утихнет  сумЯтица   чумазых,
раскрасневшихсЯ,  мчавших по классам  мальчишек, а там  спокойно всходил  по
лестнице, липкой лапкой ласкаЯ перила. Љруг, задержавшийсЯ, чтобы припрЯтать
мЯч  (под  лестницей  стоЯла  большаЯ  коробка   длЯ  игрушек  и   фальшивых
драгоценностей), перегонЯл его и походЯ щипал за пухлые Ягодицы.
     Ћтцом Љруга  был  биолог с солидной репутацией. Ћтцом Џадука был мелкий
изобретатель,   вегетарианец,  теософ,  большой  знаток  дешевой   индийской
премудрости; одно времЯ он,  вроде бы, занималсЯ издательским делом, печатаЯ
в основном труды придурков и неудачливых политических деЯтелей. Њать Џадука,
дрЯблаЯ, лимфатическаЯ женщина из ‡аболотьЯ, скончалась  родами, а вскоре за
тем вдовец женилсЯ  на молодой калеке, длЯ которой он изобрел костыли нового
типа (она же пережила и его, и костыли, и все остальное и по сию пору где-то
еще  хромает). Њальчик Џадук имел тестообразное личико и серо-сизый череп  в
шишках: раз в  неделю папаша  лично  брил  ему голову: какой-то  мистический
ритуал, не иначе.
     Ќеизвестно, откуда взЯлось прозвище  "жаба",  потому что в  его лице не
было ничего, напоминавшего об этом животном. ‘транное было лицо -- все черты
на должном месте, но какие-то расплывчатые  черты, ненормальные,  словно  бы
мальчика  подвергли  одной  из  тех  пластических  операций,  длЯ коих  кожу
заимствуют  с  какой-то  иной  части  тела.  ‚печатление  это   порождалось,
возможно, неподвижностью черт: он никогда не смеЯлсЯ, а если ему приходилось
чихнуть,  то  чихал  он  почти не  менЯЯсь в  лице и  совершенно  беззвучно.
‘мертельно белый носик и опрЯтнаЯ белаЯ в полосочку рубашка придавали ему en
laid сходство с восковым школЯром из портновской витрины, разве бедра у него
были куда  пухлей  манекеновых,  да  ходил  он  слегка  враскорЯку, да носил
сандалеты, навлекавшие на него множество Ядовитых острот. Ћднажды, когда его
сильно  помЯли,  обнаружилось, что он надевает прЯмо  на голое тело  зеленую
нижнюю  рубаху,  зеленую, будто бильЯрдное  сукно,  да,  похоже,  из  него и
пошитую.  “ него  были  вечно  липкие руки.  ѓоворил  он удивительно  ровным
носовым  голоском с  сильным  северо-западным  акцентом и имел  раздражающую
привычку  называть своих  однокашников  анаграммами  их  имен  Ђдам Љруг,  к
примеру, был ѓумакрадом или  „рамагуком;  делал он это не  из  какого-то там
чувства юмора, таковое  у него напрочь отсутствовало, но потому, что следует
(он старательно  объЯснЯл это каждому новичку) постоЯнно  иметь  в виду, что
все вообще  люди состоЯт  из  одних  и  тех же двадцати  пЯти  букв,  только
по-разному смешанных.
     ќти черточки  легко извинЯлись бы, будь  он  приЯтным  малым  и  добрым
товарищем --  свойским оторвЯгой  или  симпатично эксцентричным мальчишкой с
более чем прозаической мускулатурой  (случай Љруга). Џадук же,  при всех его
странностЯх,  был скучен,  заурЯден  и  нестерпимо подл.  Џоразмыслив задним
числом,  неожиданно  заключаешь, что  в области  подлости он  был  подлинным
героем, поскольку всЯкий  раз, углублЯЯсь в нее, он  с несомненностью  знал,
что снова вступает на  путь, ведущий в ад физической боли,  куда  его всЯкий
раз и ввергали мстительные одноклассники. ‘транно, однако ж, что мы не можем
припомнить  ни  единого  определенного  примера  его подличаньЯ,  хоть  живо
помним,  что приходилось сносить Џадуку за  его позабытые прегрешениЯ. ‚зЯть
хотЯ бы историю с падографом.
     Џадуку  было,  пожалуй,  лет  четырнадцать-пЯтнадцать,  когда  его отец
изобрел это приспособление -- единственное, на долю которого выпал некоторый
коммерческий успех.  ќтот портативный прибор, походивший на пишущую машинку,
предназначалсЯ длЯ воспроизведениЯ -- и с  гнусным  притом совершенством  --
почерка его  владельца. ‚ы снабжали  изобретателЯ множеством образцов своего
каллиграфического  искусства, а он, изучив штрихи  и  свЯзки, изготовлЯл длЯ
вас  индивидуальный падограф.  ‚ итоговой  рукописи  точно копировалсЯ общий
"тон" вашего почерка, тогда как за мелкие вариации знаков отвечали несколько
клавиш,   обслуживавших   каждую    букву.   ‡наки   пунктуации    тщательно
разнообразились в  рамках той или этой  личной манеры,  а такие  детали, как
межбуквенные промежутки или то, что эксперты кличут "градиентами признаков",
исполнЯлись  так,  чтобы  скрыть механические повторы. €  хоть  внимательный
просмотр  рукописи  всегда,  разумеетсЯ,  обнаруживал наличие  механического
посредника,  изобретение  все  же позволЯло  упражнЯтьсЯ  в более или  менее
глупом   надувательстве.   Ќапример,   вы   могли   обзавестись  падографом,
настроенным на почерк  кого-либо  из  ваших корреспондентов,  и  разыгрывать
разного  рода штуки с  ним  и с его друзьЯми. ЌесмотрЯ на этот  пустой откат
неуклюжих подделок,  вещица  зачаровала и  честного потребителЯ: устройства,
которые  каким-то  занЯтным  и  новым  способом  подражают  природе,  всегда
привлекают  простые  умы. Џо-настоЯщему  хороший  падограф, воспроизводивший
множество оттенков,  был  очень  дорог. Ћднако заказы  хлынули рекой, и один
покупатель за  другим наслаждалсЯ  роскошной возможностью видеть,  как самаЯ
суть  его  незатейливой  личности  дистиллируетсЯ   волшебством  хитроумного
инструмента. ’ри тысЯчи падографов было  продано за один только год  и более
десЯтой их части оптимистически использовалось в мошеннических целЯх (причем
и  надуваемые, и  надувалы выказывали  по  ходу  дела редкостное  тупоумие).
Џадук-старший  как раз  намерилсЯ  строить  особую  фабрику  длЯ  расширениЯ
производства,  когда   постановление  Џарламента  запретило  изготовление  и
продажу  падографов по всей стране.  ѓоворЯ  философски,  падограф  выжил  в
качестве эквилистского  символа, как  доказательство того, что  механическое
устройство способно к воспроизведению личности, и что Љачество есть не более
чем способ распределениЯ Љоличества.
     Ћдин из первых выпущенных изобретателем экземплЯров он подарил  сыну на
день рождениЯ. ћный Џадук  приспособил его  длЯ выполнениЯ домашних заданий.
Џисал  он  жидкими паутинообразными  каракулЯми,  буквы  клонились назад,  а
жирные крестовины t заметно торчали  из  рЯдов остальных  хромоножек, -- все
это имитировалось  в  совершенстве.  Џоскольку  он  так  никогда  и  не смог
избавитьсЯ  от младенческих  лужиц,  отец  пристроил  добавочные клавиши длЯ
клЯкс -- одной в виде  песочных  часов и двух круглых. ‚прочем, эти  красоты
Џадук игнорировал и правильно делал. “чителЯ заметили только, что работы его
стали немного  опрЯтней, и что вопросительные знаки, когда ему приходилось к
ним прибегать, оказывались потемнее и полиловее прочих: вследствие одного из
промахов,  столь характерных длЯ изобретателей определенного склада, отец об
этом знаке забыл.
     ‘коро, однако, радости, сопрЯженные с обладанием тайной, сошли на  нет,
и как-то  поутру Џадук притащил свою машинку в школу. “чителю математики  --
высокому,  синеглазому  и  рыжебородому  еврею  --  пришлось отправитьсЯ  на
похороны,  и  образовавшийсЯ  свободный   час   был   посвЯщен  демонстрации
падографа.  ЉрасиваЯ  была  вещица,  и  столб  весеннего  солнца  быстро  ее
обнаружил; снаружи  таЯл  и тек  снег, блистали в  грЯзи самоцветы, радужные
голуби ворковали  на  влажном приоконье, и крыши домов  по ту  сторону двора
сверкали  алмазными  брызгами; а  толстые  пальцы  Џадука  (съедобнаЯ  часть
каждого ногтЯ сгинула за исключеньем  узких,  темных ее пределов, окруженных
валиками желтоватого мЯса) барабанили по Ярким клавишам. Ќужно признать, что
процедура  в целом знаменовала  немалое мужество с его стороны: его окружали
грубиЯны-мальчишки,  очень  и  очень его не  любившие, ничто  не  мешало  им
разнести  волшебный  прибор  на  куски. Ћн же  сидел,  хладнокровно  набираЯ
какой-то текст  и  поЯснЯЯ высоким  тЯгучим  голосом  тонкости демонстрации.
импффер, рыжий мальчик эльзасских кровей,  обладатель очень умелых пальцев,
сказал: "„ай-ка попробовать!", и  Џадук освободил ему место и направлЯл  его
поначалу несколько скованные тычки.  ‡а ним попробовал Љруг, Џадук помогал и
ему, пока не увидел,  что его  механический  двойник покорно выписывает  под
сильными пальцами  Љруга:  "џ идиот идиот  Я  и Я обЯзуюсь заплатить  десЯть
пЯтнадцать двадцать пЯть крун". -- "Џожалуйста, -- поспешно сказал Џадук, --
ну,  пожалуйста, кто-то идет, надо спрЯтать."  Ћн запихал  аппарат  в парту,
ключ  сунул  в  карман и побежал в  уборную,  что  делал  при всЯком сильном
волнении.
     Љруг посовещалсЯ  с импффером и выработал нехитрый план. Џосле  уроков
они убедили Џадука позволить  им  еще разок взглЯнуть  на  прибор.  …два был
отперт  чехол,  как Љруг  обездвижил  Џадука и сел  на него,  и  сидел, пока
импффер  деловито  печатал  короткое письмецо.  Џисьмо опустили в  почтовый
Ящик, а Џадука Љруг отпустил.
     Ќа  следующий  день молодаЯ  жена учителЯ истории,  трЯсучего,  с вечно
слезЯщимисЯ глазами, получила записку (на линованной бумаге с двумЯ  дырками
на  полЯх),  умолЯвшую  о  рандеву.  ‚место  того,   чтобы,  как  ожидалось,
нажаловатьсЯ  мужу,  любезнаЯ дама, надев  густую  синюю вуаль,  подстерегла
Џадука,  обозвала  его  гадким  мальчиком  и,  нетерпеливо  потрЯсаЯ  гузном
(которые  в  те  дни  затЯнутых  талий  смахивали  на  перевернутые сердца),
предложила  взЯть kuppe  [закрытую  колЯску] и  поехать на  одну необитаемую
квартирку, где она сможет журить его в  тишине  и покое. Џадук хоть и ожидал
со вчерашнего днЯ  какой-нибудь скверности, ни  к чему  в  этом  именно роде
готов не был и, не успевши собратьсЯ с мыслЯми, действительно полез за ней в
неопрЯтную карету. Ќесколько минут спустЯ, -- в заторе на площади Џарламента
-- он выскользнул и с позором  бежал. Љак его товарищи  прознали про все эти
trivesta [амурные подробности], объЯснить затруднительно; но  так или иначе,
а происшествие стало  школьной  легендой. Ќесколько дней Џадук отсутствовал;
какое-то  времЯ не было видно  и импффера: по  занЯтному совпадению матушка
последнего  получила  жестокие  ожоги  вследствие  воспламенениЯ  загадочной
взрывчатой смеси, подложенной ей  в сумку каким-то шутником, пока она делала
покупки. Љогда Џадук объЯвилсЯ снова, он был как обычно тих, но падографа не
упоминал и в школу его больше не притаскивал.
     ‚ том  же, а может  быть, в следующем году новый школьный  директор  "с
идеЯми"   решил   развить   у   старшеклассников   то,   что    он   называл
"общественно-политическим  сознанием". “  него имелась  целаЯ  программа  --
собраниЯ, дискуссии, создание партийных группировок, -- ну, в  общем,  много
чего.  ђебЯт поздоровее от этих сборищ освобождали  по той простой  причине,
что будучи  задержанными  после уроков  или во  времЯ перемены, они  немедлЯ
принимались  посЯгать на свободу сограждан. Љруг свирепо высмеивал дураков и
подлиз,  клюнувших  на  этот гражданский вздор.  „иректор, при том,  что  он
подчеркивал  чисто  добровольный статус участиЯ, предупредил  Љруга (первого
ученика  класса),  что  его  индивидуалистическаЯ  позициЯ  создает  опасный
прецедент. Ќад директорским диваном,  набитым конским волосом,  висел офорт,
изображавший ‚осстание  в  Ѓалке Џесочной  Ѓулки,  1849.  Љруг  и не подумал
сдаватьсЯ,  стоически  переносЯ  посредственные оценки, которые с  этих  пор
посыпались на него, хоть он и продолжал  учитьсЯ не  хуже прежнего. „иректор
опЯть провел с ним беседу. …ще там была цветнаЯ гравюра, на которой сидела у
зеркала  красно-вишневаЯ  дама.  €нтересное  было положение:  вот  директор,
либерал  со   здоровым  левым   уклоном,   речистый  поборник   —естности  и
Ѓеспристрастности, откровенно шантажирующий самого умного из учеников  своей
школы, и делающий это не потому, что он желает, дабы мальчик присоединилсЯ к
какой-то  определенной  группировке (скажем,  к  левой), но потому, что  тот
вообще ни к какой присоединЯтьсЯ не хочет.  €бо следует отметить  -- со всей
честностью по отношенью к  директору, -- что,  отнюдь не  навЯзываЯ ученикам
собственных  политических предпочтений, он  дозволЯл им придерживатьсЯ любой
выбранной партии, даже если  таковаЯ  ЯвлЯла  собой новейшую комбинацию,  не
соотносимую ни с одной из  фракций, представленных в процветавшем в  ту пору
Џарламенте. ‘обственно, взглЯды его были до того широки, что он положительно
<i>жаждал</i>,  чтобы   мальчики  побогаче   создавали  сильные   капиталистические
кластеры, а  сыновьЯ реакционных аристократов в духе их  касты соединЯлись в
Rutterbeds.  ‚се,  о  чем он  просил,  --  это  чтобы  они  следовали  своим
социальным  и  экономическим  инстинктам,  тогда  как единственное,  чего не
принимал,  -- это полного отсутствиЯ оных инстинктов у личности. Њир виделсЯ
ему  трагедийной  игрой классовых  страстей  посреди традиционно  сумрачного
ландшафта,  где  ’руд с  Љапиталом  мечут  вагнерианские  громы,  разыгрываЯ
предначертанные роли; отказ  от участиЯ в этом спектакле  представлЯлсЯ  ему
злонамеренным  оскорблением  его динамичного мифа, равно как и профсоюза,  в
котором  состоЯт исполнители. ‚ таких обстоЯтельствах он  почел себЯ  вправе
указать учителЯм, что если Ђдам Љруг с отличием выдержит экзамены, это будет
диалектической несправедливостью в отношении тех  его  соучеников, у которых
меньше ума,  но больше  гражданского  чувства. “чителЯ  настолько прониклись
новыми веЯньЯми,  что непонЯтно, как  вообще умудрилсЯ наш  юный  друг сдать
экзамены.
     ’от последний семестр  был также отмечен нежданным  возвышением Џадука.
•отЯ и считалось, что он всем противен, однако нашелсЯ своего рода маленький
круг  приспешников (вкупе  с личным телохранителем),  которые приветствовали
его, когда он тихо всплыл  на поверхность  и  тихо  учредил  Џартию ‘реднего
—еловека.  Љаждый его последователь обладал мелким дефектом, или, как мог бы
выразитьсЯ,  хлебнув   фруктового   коктейлЯ,   педагог-теоретик,   "фоновой
несостоЯтельностью": один  страдал  от неизбывных фурункулов,  другой --  от
болезненной стеснительности, третий ненароком оттЯпал голову  своей  грудной
сестричке, четвертый заикалсЯ с такой  силой, что  можно было сходить купить
шоколадку, пока  он  одолевал начальную  "п" или "б": он никогда  не пыталсЯ
обойти  препЯтствие, прибегнув  к  синониму, и наконец  совершавшийсЯ  взрыв
скрючивал все его существо  и орошал собеседника торжествующей слюной. ЏЯтый
апостол   был   заи