        ‚ладимиp Ќабоков. Љамера обскура


        I

     Џриблизительно в 1925 г. размножилось по всему свету милое,  забавное
существо - существо теперь уже почти забытое, но в свое  времЯ,  т.  е.  в
течение трех-четырех лет, бывшее вездесущим, от ЂлЯски  до  Џатагонии,  от
Њаньчжурии до Ќовой ‡еландии, от ‹апландии до Њыса „оброй Ќадежды, словом,
всюду, куда проникают цветные открытки, - существо,  носившее  симпатичное
имЯ Cheepy.
     ђассказывают, что его  (или,  вернее,  ее)  происхождение  свЯзано  с
вопросом о вивисекции. •удожник  ђоберт  ѓорн,  проживавший  в  Ќью-‰орке,
однажды завтракал со случайным знакомым  -  молодым  физиологом.  ђазговор
коснулсЯ опытов над живыми зверьми. ”изиолог, человек впечатлительный, еще
не привыкший к лабораторным кошмарам, выразил мысль, что наука  не  только
допускает изощренную жестокость к тем самым животным, которые в иное времЯ
возбуждают в человеке умиление своей пухлостью, теплотой, ужимками, но еще
входит как бы в азарт - распинает живьем и кромсает  куда  больше  особей,
чем в действительности ей необходимо. "‡наете что, - сказал  он  ѓорну,  -
вот вы так славно рисуете всЯкие занЯтные штучки длЯ журналов; возьмите-ка
и пустите, так сказать,  на  волны  моды  какого-нибудь  многострадального
маленького зверЯ, например, морскую свинку. Џридумайте  к  этим  картинкам
шуточные надписи, где бы этак вскользь, легко  упоминалось  о  трагической
свЯзи между свинкой и лабораторией. “далось бы, Я думаю, не только создать
очень своеобразный и забавный тип, но и окружить свинку некоторым  ореолом
модной ласки, что и обратило бы общее внимание на несчастную долю этой,  в
сущности, милейшей твари". "Ќе знаю, - ответил ѓорн, - они мне  напоминают
крыс. Ѓог с ними. Џускай пищат под  скальпелем".  Ќо  как-то  раз,  спустЯ
месЯц после этой беседы, ѓорн в поисках темы длЯ серии  картинок,  которую
просило у него  издательство  иллюстрированного  журнала,  вспомнил  совет
чувствительного физиолога - и в тот  же  вечер  легко  и  быстро  родилась
перваЯ морскаЯ свинка —ипи. Џублику сразу привлекло, мало что привлекло  -
очаровало, хитренькое выражение этих  блестЯщих  бисерных  глаз,  круглота
форм, толстый задок и гладкое  темЯ,  манера  сусликом  стоЯть  на  задних
лапках,  прекрасный  крап,  черный,  кофейный  и  золотой,  а  главное   -
неуловимое  прелестное  -  смешное  нечто,   фантастическаЯ,   но   весьма
определеннаЯ  жизненность,  -   ибо   ѓорну   посчастливилось   найти   ту
карикатурную  линию  в  облике  данного  животного,   котораЯ,   ЯвлЯЯ   и
подчеркиваЯ все самое забавное в нем, вместе с тем как-то приближает его к
образу человеческому. ‚от  и  началось:  —ипи,  держащаЯ  в  лапках  череп
грызуна (с этикеткой: Cavia cobaja) и восклицающаЯ "Ѓедный  ‰орик!";  —ипи
на лабораторном столе, лежащаЯ брюшком вверх и  пытающаЯсЯ  делать  модную
гимнастику, - ноги  за  голову  (можно  себе  представить,  сколь  многого
достигли ее короткие задние лапки);  —ипи  стоймЯ,  беспечно  обстригающаЯ
себе коготки подозрительно тонкими ножницами, -  причем  вокруг  валЯютсЯ:
ланцет, вата, иголки, какаЯ-то тесьма... Ћчень  скоро,  однако,  нарочитые
операционные намеки совершенно отпали, и —ипи начала поЯвлЯтьсЯ  в  другой
обстановке и  в  самых  неожиданных  положениЯх  -  откалывала  чарльстон,
загорала до полного меланизма на солнце и т. д. ѓорн живо  стал  богатеть,
зарабатываЯ на репродукциЯх, на цветных открытках, на фильмовых  рисунках,
а также на изображениЯх —ипи в трех измерениЯх,  ибо  немедленно  поЯвилсЯ
спрос на плюшевые, трЯпичные, деревЯнные, глинЯные подобиЯ —ипи. —ерез год
весь мир был в нее влюблен. ”изиолог не раз в  обществе  рассказывал,  что
это он дал ѓорну идею морской свинки, но ему никто не верил, и он перестал
об этом говорить.
     Ѓуквально: писклЯ (англ.).
     ‚ начале  1928  года  в  Ѓерлине  знатоку  живописи  Ѓруно  Љречмару,
человеку, очень, кажетсЯ, сведущему, но  отнюдь  не  блестЯщему,  пришлось
быть экспертом в пустЯчном, прЯмо даже глупом деле.  Њодный  художник  Љок
написал портрет фильмовой артистки „орианны Љарениной. ”ирма личных кремов
приобретала у нее право помещать на плакатах репродукцию с портрета в виде
рекламы своей губной помады.  Ќа  портрете  „орианна  держала  прижатой  к
голому своему плечу  большую  плюшевую  —ипи.  ѓорн  из  Ќью-‰орка  тотчас
предъЯвил фирме иск.
     ‚сем прикосновенным к этому делу было в  конце  концов  важно  только
одно - побольше пошуметь: о картине и об актрисе писали, помаду  покупали,
а —ипи, уже теперь тоже - увы!  -  нуждавшаЯсЯ  в  рекламе,  дабы  оживить
хладевшую любовь, поЯвилась на новом рисунке ѓорна cо  скромно  опущенными
глазами, с цветком в лапке и с лаконичной надписью "Noli me tangere". "Ћн,
видимо, любит  своего  зверЯ,  этот  ѓорн",  -  заметил  однажды  Љречмар,
обращаЯсь к своему шурину Њаксу, добрейшему, тучному человеку с угреватыми
складками кожи сзади над воротником. "’ы что, его лично знаешь?" - спросил
Њакс. "Ќет, конечно, нет, откуда же мне его знать? Ћн  живет  постоЯнно  в
Ђмерике. Ђ дело он выиграет, если доказать, что взоры глЯдЯщих на  рекламу
привлекаютсЯ  больше  зверьком,  чем  дамой".  "Љакое  дело?"  -  спросила
Ђннелиза, жена Љречмара.
     Ќе тронь менЯ (лат.).
     ќта ее привычка задавать  зрЯ  вопросы  о  предметах,  не  раз  в  ее
присутствии обсуждавшихсЯ, была следствием  скорее  нервности  мысли,  чем
невниманиЯ. —асто, задав  рассеЯнный  вопрос,  Ђннелиза,  еще  на  разгоне
слова, понимала уже, что давно сама знает ответ.  Њуж  хорошо  изучил  эту
привычку, и нисколько прежде она его не сердила, а лишь умилЯла и смешила,
и он, не отвечаЯ, продолжал разговор с выжидательной улыбкой на  губах,  и
ожидание обыкновенно оправдывалось - жена почти  сразу  отвечала  сама  на
свой вопрос. Ќо теперь, в  этот  именно  день,  в  этот  мартовский  день,
Љречмар, трепещущий  от  странных,  тайных  переживаний,  вот  уже  неделю
мучивших его, прониксЯ вдруг необычайным раздражением. "—то  ты,  с  луны,
что ли, свалилась?" - воскликнул он, а жена махнула рукой и  сказала:  "Ђх
да, Я уже вспомнила". "Ќе так быстро, мое дитЯ, не так быстро", -  тут  же
обратилась она к дочке, восьмилетней €рме, котораЯ  пожирала  свою  порцию
шоколадного крема. "‘ точки зрениЯ юридической..."  -  начал  Њакс,  пыхтЯ
сигарой. Љречмар подумал: "Љакое мне дело до этого ѓорна,  до  рассуждений
Њакса, до шоколадного крема... ‘о мной происходит нечто невероЯтное.  Ќадо
затормозить, надо взЯть себЯ в руки..."
     Ѓыло это и  впрЯмь  невероЯтно  -  особенно  невероЯтно  потому,  что
Љречмар в течение девЯти лет брачной жизни не изменил  жене  ни  разу,  по
крайней мере действенно ни разу не изменил. "‘обственно говорЯ, -  подумал
он, - следовало бы Ђннелизе все сказать, или ничего не сказать, но  уехать
с ней на времЯ из Ѓерлина, или пойти к гипнотизеру, или наконец как-нибудь
истребить, изничтожить..." ќто была глупаЯ мысль. ЌельзЯ же в  самом  деле
взЯть браунинг и застрелить незнакомку только потому, что она приглЯнулась
тебе.


        II


     Љречмар был несчастен в любви, несчастен  и  неудачлив,  несмотрЯ  на
привлекательную наружность, на веселость обхождениЯ, на живой блеск  синих
выпуклых глаз, несмотрЯ  также  на  умение  образно  говорить  (он  слегка
заикалсЯ, и это  придавало  его  речи  прелесть),  несмотрЯ,  наконец,  на
унаследованные от отца земли и деньги. ‚ студенческие  годы  у  него  была
свЯзь с пожилой дамой,  тЯжело  обожавшей  его  и  потом  во  времЯ  войны
посылавшей ему на фронт носки, фуфайки и длинные, страстные, неразборчивые
письма на шершаво-желтой бумаге. ‡атем была историЯ с женой одного  врача,
котораЯ  была  довольно  хороша  собой,  томна  и   тонка,   но   страдала
пренеприЯтной женской болезнью. ‡атем в  Ѓад-ѓамбурге  -  молодаЯ  русскаЯ
дама с чудесными зубами, котораЯ  как-то  вечером,  в  ответ  на  любовные
увещеваниЯ, вдруг сказала: "Ђ ведь у менЯ вставнаЯ челюсть, Я ее  на  ночь
вынимаю. •отите сейчас покажу, если не верите". "Ќе  надо,  зачем  же",  -
пробормотал Љречмар и на следующий день уехал. Ќаконец,  в  Ѓерлине,  была
некрасиваЯ навЯзчиваЯ женщина, котораЯ приходила к нему ночевать три  раза
в неделю и рассказывала подробно и длительно все свое прошлое,  без  конца
возвращаЯсь к одному и тому же и скучно вздыхаЯ в его обьЯтиЯх и  повторЯЯ
при этом единственное французское словцо, которое она  знала:  "C  est  la
vie". Њежду этими довольно неудачными, вЯлыми романами, и  во  времЯ  них,
были сотни женщин, о которых он мечтал, с  которыми  не  удавалось  как-то
познакомитьсЯ и которые проходили мимо, оставив на день, на  два  ощущение
невыносимой утраты.
     Ћн женилсЯ не то чтоб не любЯ жену, но как-то мало ею  взволнованный:
это  была  дочь  театрального  антрепренера,   миловиднаЯ,   бледноволосаЯ
барышнЯ, с бесцветными глазами и прыщиками на переносице - кожа у нее была
так нежна, что  от  малейшего  прикосновениЯ  оставались  на  ней  розовые
отпечатки. Ћн женилсЯ потому, что как-то так вышло, - чрезвычайно пособила
и поездка в горы с  нею,  с  ее  братом  и  с  какой-то  их  необыкновенно
атлетической теткой, сломавшей себе  наконец  ногу  в  Џонтрезине.  —то-то
такое милое, легкое было в Ђннелизе, так она хорошо смеЯлась, словно  тихо
переливалась через край. Ћни повенчались в Њюнхене, дабы избежать  наплыва
берлинских знакомых. –вели  каштаны.  Ћдин  из  лакеев  в  гостинице  умел
говорить на восьми Языках.  “  жены  был  нежный  маленький  шрам  -  след
аппендицита.
     Ћна была ласкова, послушна, тиха, но изредка на нее находили припадки
стыдливой, нервной страстности, и тогда  Љречмару  казалось,  что  никаких
других женщин ему не надобно. ‚скоре она забеременела, заходила вразвалку,
пристрастилась к снегу, который ела  пригоршнЯми,  быстро  сгребаЯ  его  с
перил палисадника или  со  спинки  скамьи,  когда  никто  не  смотрел.  Ћн
испытывал к ней мучительную безвыходную нежность, заботилсЯ о ней, -  чтоб
она ложилась рано, не делала резких движений, - а  по  ночам  ему  снились
какие-то молоденькие полуголые венеры, и пустынный плЯж, и ужаснаЯ  боЯзнь
быть застигнутым женой. Џо утрам Ђннелиза  рассматривала  в  зеркале  свой
конусообразный живот, удовлетворенно и таинственно  улыбаЯсь.  Ќаконец  ее
увезли в клинику, и Љречмар недели три жил один, терзаЯсь,  не  знаЯ,  что
делать с собой, шалеЯ от двух вещей, - от мысли, что жена может умереть, и
от мысли, что, будь он не таким трусом, он нашел бы  в  каком-нибудь  баре
женщину и привел бы ее в свою пустую спальню.
     Ћна рожала очень долго и болезненно. Љречмар ходил взад и  вперед  по
длинному белому коридору больницы, отправлЯлсЯ курить в  уборную  и  потом
опЯть шагал, сердЯсь на румЯных  шуршащих  сестер,  которые  все  пытались
загнать его куда-то. Ќаконец из ее палаты вышел ассистент и угрюмо  сказал
одной из сестер: "‚се кончено". “ Љречмара перед глазами  поЯвилсЯ  мелкий
черный дождь, вроде мерцаниЯ очень  старых  кинематографических  лент.  Ћн
ринулсЯ в палату. Ћказалось,  что  Ђннелиза  благополучно  разрешилась  от
бремени.
     „евочка была сперва красненькаЯ и сморщеннаЯ,  как  воздушный  шарик,
когда он  уже  выдыхаетсЯ.  ‘коро  она  обтЯнулась,  а  через  год  начала
говорить. ’еперь, спустЯ восемь лет,  она  говорила  гораздо  меньше,  ибо
унаследовала приглушенный нрав матери, -  и  веселость  у  нее  была  тоже
материнскаЯ  -  особаЯ,  ненавЯзчиваЯ  веселость,  когда  человек   словно
радуетсЯ самому себе, тихо развлекаетсЯ собственным существованием.
     € в продолжение всех  этих  лет  Љречмар  оставалсЯ  жене  верен.  Ћн
дивилсЯ своей двойственности, он чувствовал, что, поскольку  может  любить
человека, он любит жену по-настоЯщему, крепко и нежно, - и во всех  вещах,
кроме сокровенной, бессмысленной жажды  обладаниЯ  какими-то  молоденькими
красавицами, которых все равно никогда, никогда не коснешьсЯ. Љречмар  был
с женой откровенен: она читала все его письма, получаемые и  отправлЯемые,
так как была по-житейски любопытна, спрашивала о подробностЯх его довольно
случайных дел, свЯзанных с аукционами картин, экспертизами, выставками,  -
и потом задавала обычные свои вопросы,  на  которые  сама  отвечала.  Ѓыли
очень удачные поездки за границу, в €талию, на юг  ”ранции,  были  детские
болезни €рмы, были, наконец, прекрасные, нежные вечера,  когда  Љречмар  с
женой сидел на балконе и думал о том, как  незаслуженно  счастлив.  €  вот
после этих выдержанных лет, в расцвете тихой и  мЯгкой  жизни,  близЯсь  к
концу своего четвертого десЯтка, Љречмар вдруг почувствовал, что  на  него
надвигаетсЯ то самое невероЯтное, сладкое, головокружительное и  несколько
стыдное, что подстерегало и дразнило его с отроческих лет.
     Љак-то в марте (за неделю до разговора о  морской  свинке),  Љречмар,
направлЯЯсь пешком в кафе, где  должен  был  встретитьсЯ  в  десЯть  часов
вечера с деловым знакомым, заметил, что часы у о него непостижимым образом
спешат, что теперь только половина девЯтого. ‚озвращатьсЯ домой на  другой
конец города было, конечно, бессмысленно, сидеть же полтора часа  в  кафе,
слушать громкую музыку и, мучась, исподтишка смотреть  на  чужих  любовниц
нимало его не прельщало. —ерез улицу горела  красными  лампочками  вывеска
маленького  кинематографа,  обливаЯ  сладким  малиновым  отблеском   снег.
Љречмар мельком взглЯнул на афишу (пожарный, несущий желтоволосую женщину)
и взЯл билет. Љ кинематографу он вообще  относилсЯ  серьезно  и  даже  сам
собиралсЯ кое-что сделать в  этой  области  -  создать,  например,  фильму
исключительно в рембрандтовских или гойевских тонах. Љак только он вошел в
бархатный сумрак зальца (первый сеанс подходил к  концу),  к  нему  быстро
скользнул круглый свет электрического фонарика, так  же  плавно  и  быстро
повел его  по  чуть  пологой  темноте.  Ќо  в  ту  минуту,  когда  фонарик
направилсЯ на билет в его руке, Љречмар заметил озаренное сбоку лицо  той,
котораЯ наводила свет, и, пока он за ней шел, смутно различал  ее  фигуру,
походку, чуЯл шелестЯщий ветерок. ‘адЯсь  на  крайнее  место  в  одном  из
средних рЯдов, он еще раз взглЯнул на нее и  увидел  опЯть,  что  так  его
поразило, - чудесный продолговатый  блеск  случайно  освещенного  глаза  и
очерк щеки, нежный, тающий, как на темных фонах у очень больших  мастеров.
Ћна, отступив, смешалась с темнотой, и Љречмара  охватили  вдруг  скука  и
грусть. ѓлЯдеть на экран было сейчас ни  к  чему  -  все  равно  это  было
непонЯтное разрешение каких-то событий, которых он еще не знал (...кто-то,
плечистый, слепо шел на пЯтившуюсЯ женщину...). Ѓыло странно подумать, что
эти непонЯтные персонажи и  непонЯтные  действиЯ  их  станут  понЯтными  и
совершенно иначе им воспринимаемыми, если он посмотрит картину  с  начала.
€нтересно знать, вдруг подумал Љречмар, смотрЯт ли вообще капельдинерши на
экран или все им осточертело?
     Љак только замолк роЯль и в зальце рассвело, он опЯть ее увидел:  она
стоЯла  у  выхода,  еще  касаЯсь  складки  портьеры,  которую  только  что
отдернула, и мимо нее, теснЯсь, проходили люди, уже насытившиесЯ  световой
простоквашей. Ћдну руку она держала в кармане узорного передника. Ќа  лицо
ее Љречмар  смотрел  прЯмо  с  каким-то  испугом.  Џрелестное,  мучительно
прелестное лицо. Ќичего оно не выражало, кроме, быть может, утомлениЯ.  …й
было с виду пЯтнадцать-шестнадцать лет.
     ‡атем, когда зальце почти опустело и началсЯ прилив свежих Ясноглазых
людей, она несколько раз проходила совсем рЯдом, и  вблизи  она  была  еще
милее. Ћн  отворачивалсЯ,  смотрел  по  сторонам,  так  как  было  слишком
тЯгостно длить взглЯд, направленный на нее, и ему вспомнилось, сколько раз
красота проходила мимо него и пропадала бесследно.
     ‘ полчаса он просидел в темноте,  выпуклыми  глазами  уставившись  на
экран. Ћна приподнЯла длЯ него складку портьеры. "‚зглЯни!" - подумал он с
некоторым отчаЯнием. …му показалось, что губы у нее легонько дрогнули. Ћна
опустила складку. Љречмар вышел и вступил в малиновую лужу  -  снег  таЯл,
ночь была сыраЯ, с теплым ветром.
     —ерез три днЯ он не стерпел и, чувствуЯ стыд, раздражение и вместе  с
тем какой-то смутно рокочущий восторг, отправилсЯ  вновь  в  в  "Ђргус"  и
опЯть попал  к  концу  сеанса.  ‚се  было,  как  в  первый  раз:  фонарик,
продолговатый луиниевский глаз,  ветерок,  темнота,  потом  очаровательное
движение руки, откидывающей рывком портьеру. "„южинный донжуан сегоднЯ  же
с ней бы познакомилсЯ", - беспомощно подумал Љречмар. Ќа экране, одетаЯ  в
тютю, резвилась морскаЯ свинка —ипи,  изображаЯ  русский  балет.  ‡а  этим
следовала картина из Японской жизни "Љогда цветут вишни". ‚ыходЯ,  Љречмар
хотел удостоверитьсЯ, узнает ли она его.
     ‚зглЯда ее он не поймал. ел дождь, блестел красный асфальт.
     …сли б он не сделал того, чего раньше  не  делал  никогда  -  попытки
удержать мелькнувшую  красоту,  не  сразу  сдатьсЯ,  чуть-чуть  на  судьбу
принажать, - если б он второй раз не пошел в "Ђргус", то, быть может,  ему
удалось бы осадить себЯ вовремЯ.
     ’еперь же было поздно.  ‚  третье  свое  посещение  он  твердо  решил
улыбнутьсЯ ей, однако так  забилось  сердце,  что  он  не  попал  в  такт,
промахнулсЯ. Ќа другой день был к обеду его шурин,  говорили  как  раз  об
иске ѓорна, дочка с некрасивой жадностью пожирала  шоколадный  крем,  жена
ставила вопросы невпопад. "—то ты, с луны, что ли, свалилась?" - сказал он
и запоздалой улыбкой  попыталсЯ  смЯгчить  выказанное  раздражение.  Џосле
обеда он сидел с женой рЯдом на широком диване, мелкими поцелуЯми мешал ей
рассматривать "Die Dame" и глухо про себЯ думал: "ЉакаЯ чепуха...  ‚едь  Я
счастлив... —его же мне еще? Ќикогда больше туда не пойду".


        III


     …е звали Њагда Џетерс, и ей было вправду только шестнадцать  лет.  …е
родители промышлЯли швейцарским делом. Ћтец,  контуженный  на  войне,  уже
седоватый, постоЯнно дергал головой и впадал по пустЯкам в  Ярость.  Њать,
еще довольно молодаЯ, но рыхлаЯ женщина,  холодного  и  грубого  нрава,  с
ладонью,  всегда  полной  потенциальных  оплеух,  обычно  ходила  в  тугом
платочке, чтобы при работе не пылились волосы,  но  после  большой  уборки
(производимой главным образом пылесосом, который остроумно совокуплЯлсЯ  с
лифтом)  нарЯжалась  и  отправлЯлась   через   улицу   в   гости.   †ильцы
недолюбливали ее за надменность, за деловую манеру требовать у  входЯщего,
чтобы он вытирал ноги о мат и не ступал  по  мрамору  (которого,  впрочем,
было немного). …й часто снилась по ночам сказочно великолепнаЯ, белаЯ, как
сахар, лестница и маленький силуэт человека,  уже  дошедшего  доверху,  но
оставившего на каждой ступени большой черный подошвенный отпечаток, левый,
правый, левый, правый... ќто был мучительный сон.
     Ћтто, Њагдин брат, был старше сестры на три года, работал  теперь  на
велосипедной фабрике, презрительно относилсЯ к бюргерскому республиканству
отца и, сидЯ в ближайшем кабаке, рассуждал о политике, опускал с  громовым
стуком кулак на стол, восклицаЯ: "—еловек первым делом должен жрать,  да!"
’акова была главнаЯ его аксиома - сама по себе довольно правильнаЯ.
     Њагда в детстве ходила в школу, и там ей было легче, чем дома, где ее
били много и зрЯ, так что оборонительный подьем локтЯ был самым обычным ее
жестом. ќто, впрочем, не мешало ей расти веселой и бойкой девочкой.  Љогда
ей было лет восемь, ее  до  боли  ущипнул  без  всЯкой  причины  почтенный
старик, живший в партере. Ћ ту пору она любила участвовать в  крикливой  и
бурной футбольной  игре,  которую  затевали  мальчишки  посреди  мостовой.
„есЯти лет она научилась ездить  на  велосипеде  брата  и,  голорукаЯ,  со
взлетающей черной косичкой, мчалась взад и вперед по своей  улице,  весело
вскрикиваЯ, а потом останавливалась, уперевшись одной ногой в край  панели
и о чем-то раздумываЯ. ‚ двенадцать лет она немного угомонилась, и любимым
ее занЯтием сделалось стоЯть у  двери,  шептатьсЯ  с  дочкой  угольщика  о
женщинах, шлЯвшихсЯ  к  одному  из  жильцов,  или  смотреть  на  прохожих,
отмечать платьЯ и шлЯпы. Љак-то она нашла на лестнице потрепанную сумочку,
а  в  сумочке  мыльце  с  приставшим  волоском  и  полдюжины  непристойных
открыток. Љак-то ее поцеловал в открытую  шею  один  из  гимназистов,  еще
недавно старавшихсЯ сбить ее с ног во времЯ игры. Љак-то,  среди  ночи,  с
ней случилась истерика, и ее облили водой, а потом драли.
     —ерез год она  уже  была  чрезвычайно  мила  собой,  носила  короткое
Ярко-красное  платьице  и  была  без  ума  от  кинематографа.  ЏоЯвилсЯ  в
супротивном доме молодой человек, кудрЯвый, в пестрой фуфайке, который  по
вечерам облокачивалсЯ в окне на подушку и улыбалсЯ ей издали, -  но  скоро
он сьехал.
     ‚последствии она вспоминала то времЯ жизни с томительным  и  странным
чувством - эти светлые, теплые, мирные вечера, треск  запираемых  лавочек,
отец сидет верхом на стуле  и  курит  трубку,  поминутно  дергаЯ  головой,
словно энергично  отрицаЯ  что-то,  мать  судачит  о  причудах  жильцов  с
соседней швейцарихой ("Я ему тогда сказала... он  мне  тогда  сказал..."),
госпожа Ѓрок возвращаетсЯ домой  с  покупками  в  сетке,  погодЯ  проходит
горничнаЯ ‹избет с левреткой и двумЯ жесткошерстыми фоксами,  похожими  на
игрушки... ‚ечереет. ‚от брат  с  двумЯ-тремЯ  товарищами,  они  мимоходом
обступают ее, немного теснЯт, хватают за  голые  руки,  у  одного  из  них
глаза, как у ”айта. “лица, еще освещеннаЯ низким солнцем, затихает совсем.
’олько напротив двое лысых играют на балконе в карты  -  и  слышен  каждый
звук.
     …й было едва четырнадцать лет, когда, подружившись с  приказчицей  из
писчебумажной лавки на углу, Њагда узнала,  что  у  этой  приказчицы  есть
сестра  натурщица  -   совсем   молоденькаЯ   девочка,   а   уже   недурно
зарабатывающаЯ. “ Њагды поЯвились прекрасные мечты. Љаким-то образом  путь
от  натурщицы  до  фильмовой  дивы  показалсЯ  очень  коротким.  ‚  то  же
приблизительно времЯ она научилась танцевать и несколько  раз  посещала  с
подругой заведение "Џарадиз", бальный зал, где, под цимбалы  и  улюлюкание
джаза, пожилые мужчины делали ей весьма откровенные предложениЯ.
     Ћднажды она стоЯла на углу своей улицы; к панели,  резко  затормозив,
пристал несколько раз уже виденный молодой мотоциклист с зачесанными назад
бледными волосами, одетый в необыкновенную кожаную куртку, и предложил  ее
покатать.  Њагда  улыбнулась,  села  сзади  верхом,  поправила  юбку  и  в
следующее мгновение едва не задохнулась от быстроты. Ћн повез ее за  город
и там остановилсЯ. Ѓыл солнечный  вечер,  толклась  мошкара.  Љругом  были
вереск да сосны. Њотоциклист слез и сел рЯдом с ней  на  краю  дороги.  Ћн
рассказал ей, что ездил недавно, вот так как есть, в  €спанию,  рассказал,
что прыгал несколько раз с парашютом. ‡атем он ее обнЯл,  стал  тискать  и
очень мучительно целовать, и у нее было чувство, что  все  внутри  тает  и
как-то  разливаетсЯ.  …й  вдруг  сделалось  нехорошо,  она  побледнела   и
заплакала. "Њожно целовать, - сказала она, - но нельзЯ  так  тормошить,  у
менЯ голова сегоднЯ болит, Я нездорова".  Њотоциклист  рассердилсЯ,  молча
пустил машину, довез Њагду до какой-то улицы  и  там  оставил.  „омой  она
вернулась пешком. Ѓрат, видевший, как она уезжала, треснул ее  кулаком  по
шее да еще пнул сапогом так, что она упала и больно стукнулась  о  швейную
машину.
     ‡имой она наконец познакомилась с натурщицей, сестрой приказчицы, и с
какой-то пожилой, важной на вид дамой, у которой  было  малиновое  родимое
пЯтно во всю щеку. …е звали ‹евандовскаЯ.  “  этой  ‹евандовской  Њагда  и
поселилась,  в  комнатке  длЯ  прислуги.  ђодители,  давно   корившие   ее
дармоедством,  были  теперь  довольны,  что  от  нее  освободились.   Њать
находила, что  всЯкий  труд,  приносЯщий  доход,  честен.  Ѓрат,  который,
бывало, поговаривал  не  без  угроз  о  капиталистах,  покупающих  дочерей
беднЯков, временно работал в Ѓреславле и к  ‹евандовской  нагрЯнул  только
гораздо позже, гораздо позже...
     Ћна позировала сперва в большой  классной  комнате  какой-то  женской
школы, а потом в настоЯщем ателье, где рисовали ее не только женщины, но и
мужчины,  некоторые  совсем  молодые.  ‚се  было,  впрочем,  очень  чинно.
’емноголоваЯ, стриженаЯ, совершенно голаЯ, она боком  сидела  на  коврике,
опираЯсь на выпрЯмленную  руку  -  так  что  на  месте  локтЯ  был  нежный
морщинистый  глазок,  -  сидела,  чуть  склонив  худенький  стан,  в  позе
задумчивого изнеможениЯ, и смотрела исподлобьЯ, как рисовальщики поднимают
и опускают  глаза,  и  слушала  легкий  шорох  карандашной  штриховки  или
попискивание углЯ, - и скоро ей становилось скучно разбирать,  кто  сейчас
воспроизводит лЯжку, а кто голову, и было одно только желание:  переменить
положение  тела.  Ћт  скуки  она  выискивала  самого  привлекательного  из
художников, едва заметно щурилась всЯкий раз, когда он, с полуоткрытым  от
прилежаниЯ ртом, поднимал лицо.  …й  никогда  не  удавалось  смутить  его,
переключить его ум на другие, менее  строгие  мысли,  и  это  ее  немножко
сердило. Љогда она прежде думала о том, как вот будет  сидеть  одинокаЯ  и
голаЯ под  сходЯщимисЯ  взорами  многих  глаз,  ей  сдавалось,  что  будет
стыдновато, но  вместе  с  тем  довольно  приЯтно,  как  в  теплой  ванне.
Ћказывалось, что это вовсе не стыдно, а только утомительно и  однообразно.
’огда она начала придумывать всЯкие  штучки  длЯ  своего  развлечениЯ,  не
снимала ожерельЯ с шеи, мазала губы,  подводила  свои  и  так  подведенные
тенью, и так очаровательные глаза, и раз даже чуть-чуть  оживила  кармином
бледные кончики грудей. …й за это сильно влетело от ‹евандовской,  которой
кто-то насплетничал.
     Њагда,  впрочем,  лишь  смутно  понимала,  чего  именно   добиваетсЯ.
„алеко-далеко маЯчил образ фильмовой дивы. ѓосподин в  нарЯдном  пальто  с
котиковым  воротником  шалью  подсаживал  ее  в  лаковый  автомобиль.  Ћна
покупала переливчатое, прЯмо-таки журчащее платье, которое сиЯло и  лилось
в витрине баснословного магазина. ‘идеть часами нагишом и даже не получать
в свою собственность портреты, которые с нее пишут, было довольно  пресным
уделом. Ћна не замечала, что в каком-то смысле гений  ее  судьбы  -  гений
кинематографический. ЏрисутствиЯ и мановениЯ его она не  заметила  даже  в
тот весенний вечер, когда ‹евандовскаЯ  впервые  упомЯнула  о  "влюбленном
провинциале".
     "ЌельзЯ тебе жить без друга, - спокойно сказала ‹евандовскаЯ, попиваЯ
кофе. - ’ы - бойкое дитЯ, ты - попрыгуньЯ,  ты  без  друга  пропадешь.  Ћн
скромный человек, провинциальный житель, и ему нужна тоже скромнаЯ подруга
в этом городе соблазнов и скверны".
     Њагда держала на коленЯх собаку ‹евандовской - толстую желтую таксу с
сединой на морде и с  длинной  бородавкой  на  щеке.  Ћна  взЯла  в  кулак
шелковое ухо собаки и, не поднимаЯ глаз, ответила:
     "Ђх, это успеетсЯ. Њне только пЯтнадцать. € зачем? ‚се это будет  так
- зрЯ, Я знаю этих господ".
     "’ы дура, - сказала ‹евандовскаЯ с раздражением, - Я тебе рассказываю
не о шалопае, а о добром, щедром человеке, который видел тебЯ на улице и с
тех пор только тобой и бредит".
     "Љакой-нибудь старичок", - заметила Њагда и поцеловала собаку в лоб.
     "„ура, - повторила ‹евандовскаЯ.  -  …му  тридцать  лет,  он  бритый,
шикарный  -  шелковый  галстук,  золотой  мундштук.  “  него  только  душа
скромнаЯ".
     "ѓулЯть, гулЯть", - сказала Њагда собаке,  -  та  сползла  на  пол  и
потом, в коридоре, затрусила, держа тело бочком, как это делают все старые
таксы.
     ѓосподин, о котором шла речь, не был  ни  провинциалом,  ни  скромным
человеком, ни даже Њюллером (фамилиЯ,  под  которой  он  представилсЯ).  ‘
‹евандовской он познакомилсЯ через двух  темпераментных  коммивоЯжеров,  с
которыми играл в покер по дороге из ѓамбурга в Ѓерлин. Ћ цене  сначала  не
упоминалось: сегоднЯ показала фотографию  улыбающейсЯ  девочки,  и  Њюллер
потребовал смотрин. ‚ назначенный  день  ‹евандовскаЯ  накупила  пирожных,
наварила много кофе, посоветовала надеть  как  раз  то  красное  платьице,
которое Њагде теперь казалось таким потрепанным, таким  детским,  и  около
шести раздалсЯ жданный звонок. "—ем Я рискую, - в последний  раз  подумала
Њагда. - …сли он собой дурен, то Я ей так и скажу, а если нет,  то  Я  еще
успею решить".
     Љ сожалению, нельзЯ было так просто установить, дурен  ли  или  хорош
Њюллер. ‘транное, своеобразное лицо. Њатово-черные  волосы  были  небрежно
причесаны на пробор сухой щеткой, на слегка  впалые  щеки  как  будто  лег
тонкий слой рисовой пудры. ЃлестЯщие рысьи глаза и треугольные  ноздри  ни
минуты не оставались спокойными, между тем как нижнЯЯ часть лица  с  двумЯ
мЯгкими складками по  бокам  рта  была,  напротив,  весьма  неподвижна,  -
изредка  только  он  облизывал  глЯнцевитые  толстые  губы.  Ќа  нем  были
замечательнаЯ голубаЯ рубашка, Яркий,  как  тропическое  небо,  галстук  и
сине-вороной костюм с широченными панталонами.  Ћн  великолепно  двигалсЯ,
поводЯ крепкими квадратными плечами, - это был высокий и стройный мужчина.
Њагда ждала совсем не  такого  и  несколько  потерЯлась,  когда,  сидЯ  со
скрещенными  руками  на  твердом  стуле  и  сквозь  зубы  разговариваЯ   с
‹евандовской о достопримечательностЯх Ѓерлина, Њюллер принЯлсЯ ее,  Њагду,
потрошить взглЯдом; вдруг, перебив самого себЯ на полслове, он спросил  ее
резким, звенЯщим голосом, как ее зовут. Ћна сказала. "Ђга,  Њагдалина",  -
произнес он с коротким смешком и, так же внезапно освободив ее  от  напора
своего взглЯда, продолжал свой глухой разговор с ‹евандовской.
     ЏогодЯ он замолк,  закурил  и,  отдираЯ  прилипший  к  Яркой,  словно
воспаленной  губе  кусочек  папиросной  бумаги,  сказал:  "€деЯ,   госпожа
‹евандовскаЯ. ‚озьмите на мой счет автомобиль и поезжайте в оперу - у менЯ
вот оказалсЯ свободный билет, вы как раз успеете".
     ‹евандовскаЯ поблагодарила, степенно возразив, что сегоднЯ  устала  и
остаетсЯ дома. "Њожно вам сказать  два  слова?"  -  недовольно  проговорил
Њюллер и встал со  стула.  "‚ыпейте  еще  чашку",  -  спокойно  предложила
‹евандовскаЯ. Ћн пожал плечами, окинул Њагду каким-то  хлещущим  взглЯдом,
но вдруг просиЯл добродушной улыбкой, сел на диван рЯдом с ней и  принЯлсЯ
рассказывать серию анекдотов о каком-то своем приЯтеле  певце,  который  в
"‹оэнгрине" не успел сесть на  лебедЯ  и  решил  ждать  следующего.  Њагда
кусала губы и вдруг наклонЯла голову, помираЯ  со  смеху.  “  ‹евандовской
уютно трЯссЯ бюст.
     Ћн позволил себе роскошь медленного подступа, осторожных  и  ласковых
взглЯдов, даже вздохов. ‹евандовскаЯ, получившаЯ только небольшой задаток,
а заломившаЯ неслыханную цену, не отходила ни на шаг. ‘ ее согласиЯ  Њагда
перестала позировать и проводила целые дни за вышивкой. €ногда, когда  она
вечером выводила собаку, Њюллер вырастал из сумерек и шел рЯдом с  нею,  и
ее это так волновало, что она  невольно  ускорЯла  шаг,  и  забытаЯ  такса
отставала, упорно и грустно ковылЯЯ бочком,  бочком.  ‹евандовскаЯ  вскоре
почуЯла эти встречи и стала выводить собаку сама.
     ’ак прошло больше недели со  днЯ  знакомства.  Ћднажды  Њюллер  решил
принЯть чрезвычайные меры. Џлатить огромную сумму, которую просила своднЯ,
было нелепо, раз  дело  выходило  само  собою.  ЏридЯ  вечером,  он  много
наговорил смешного, выпил три чашки кофе, затем, улучив мгновение, подошел
к ‹евандовской, поднЯл ее, быстрой, мелкой рысцой понес в ванную и,  ловко
переставив ключ, запер дверь. ‹евандовскаЯ была так поражена,  что  первые
полминуты молчала, - потом, впрочем, принЯлась  вопить,  стучать  и  ухать
всем телом в дверь. "‡абирай свои вещи и айда", - обратилсЯ  он  к  Њагде,
котораЯ стоЯла среди гостиной, держась за голову.
     Ћни поселились  в  хорошей  комнате,  снЯтой  им  накануне,  и,  едва
переступив порог, Њагда  с  охотой,  с  жаром,  даже  с  какой-то  злостью
предалась судьбе, осаждавшей ее так давно, так  упорно.  Њюллер,  впрочем,
нравилсЯ ей совсем по-особенному, - было что-то неотразимое в его  глазах,
в голосе, в ухватках, в его манере толстыми жаркими губами ездить вверх  и
вниз по спине, между лопатками. Ћн мало с ней разговаривал, часами  сидел,
держа ее у себЯ на коленЯх, посмеиваЯсь и о чем-то думаЯ.  Ћна  не  знала,
какие у него дела в Ѓерлине, кто он, - и  каждый  раз,  когда  он  уходил,
боЯлась, что он не  вернетсЯ.  …сли  не  считать  этой  боЯзни,  она  была
счастлива, до глупости счастлива, она мечтала, что сожительство  их  будет
длитьсЯ всегда. Љое-что он  ей  подарил,  -  парижскую  шлЯпу,  часики,  -
впрочем, не был чрезвычайно щедр на  подарки,  зато  водил  ее  в  хорошие
рестораны и  в  большие  кинематографы,  где  она  до  слез  хохотала  над
похождениЯми —ипи. Ћн так пристрастилсЯ к Њагде, что часто, уже  собираЯсь
уходить, вдруг бросал шлЯпу в угол  (эта  привычка  обращатьсЯ  с  дорогой
шлЯпой ее немножко удивлЯла)  и  оставалсЯ.  ‚се  это  продолжалось  ровно
месЯц. Љак-то утром он встал раньше обыкновенного  и  сказал,  что  должен
уехать. Ћна спросила, надолго ли. Ћн уставилсЯ на нее,  потом  заходил  по
комнате в своей  ослепительной  малиново-лазурной  пижаме,  потираЯ  руки,
словно намыливал их. "Ќавсегда, навсегда", - сказал он вдруг и,  не  глЯдЯ
на нее, стал одеватьсЯ. Ћна подумала, что он, может быть, шутит, и  решила
выждать -  откинула  одеЯло,  так  как  было  очень  душно  в  комнате  и,
вытЯнувшись, повернулась к  стенке.  "“  менЯ  нет  твоей  фотографии",  -
проговорил он, со стуком  надеваЯ  башмаки.  Џотом  она  слышала,  как  он
возитсЯ с чемоданом, защелкивает  его.  …ще  через  несколько  минут:  "Ќе
двигайсЯ и не смотри, что Я делаю". "‡астрелит", - почему-то подумала она,
но не шелохнулась. —то он делал? ’ишина. Ћна чуть  двинула  голым  плечом.
"Ќе двигайсЯ", - повторил он. "–елитсЯ",  -  подумала  Њагда  без  всЯкого
страха. ’ишина продолжалась минут пЯть. ‚ этой тишине бродил,  спотыкаЯсь,
какой-то маленький шуршащий звук, который казалсЯ ей знакомым,  но  почему
знакомым? "Њожешь повернутьсЯ", - проговорил он с грустью, но Њагда лежала
неподвижно. Ћн подошел, поцеловал ее в щеку и быстро вышел. Ћна  пролежала
в постели весь день. Ћн не вернулсЯ.
     Ќа другое утро она получила телеграмму из ѓамбурга: "Љомната оплачена
до июлЯ прощай доннерветтер прощай". "ѓосподи, как Я буду жить без  него?"
- проговорила Њагда вслух. Ћна мигом распахнула окно, решив одним  прыжком
с  собой  покончить.  Љ  дому  напротив,  звенЯ,  подъехал  красно-золотой
пожарный автомобиль, собиралась толпа, из верхних окон  валил  бурый  дым,
летели какие-то черные бумажки.  Ћна  так  заинтересовалась  пожаром,  что
отложила свое намерение.
     “ нее оставалось очень мало денег; с горЯ, как в хороших фильмах, она
пошла шлЯтьсЯ по танцевальным  кафе.  ‚скоре  она  познакомилась  с  двумЯ
Японцами и, будучи слегка навеселе, согласилась у них переночевать;  утром
она попросила двести марок, они ей дали три с полтиной и вытолкали вон,  -
после чего она решила быть осмотрительнее.
     Ћднажды к ней подсел толстый старый  человек,  с  носом,  как  гнилаЯ
груша, и с коричневыми точками сплошь по всей лысине, и  сказал:  "ЏриЯтно
опЯть  встретитьсЯ,  помните,  барышнЯ,  как  мы  резвились  на  плЯже   в
ѓерингсдорфе?" Ћна, смеЯсь, ответила, что он  ошибаетсЯ.  ‘тарик  спросил,
что она желает пить. Џотом он поехал провожать ее и в темноте  таксомотора
сделалсЯ очень косноЯзычен и гадок. Ћна выскочила. ‘тарик вышел тоже и, не
смущаЯсь присутствием шофера, умолЯл о свидании. Ћна дала ему номер своего
телефона. Љогда он ей оплатил комнату  до  ноЯбрЯ  да  еще  дал  денег  на
котиковое пальто, она  позволила  ему  остатьсЯ  у  нее  на  ночь.  ‘  ним
оказалось сначала очень легко, он сразу засыпал, после краткого и  слабого
объЯтиЯ, и спал непробудно до рассвета. Џотом он  начал  требовать  всЯких
странных  новшеств.  ѓардероб  ее  пополнилсЯ   двумЯ   новыми   платьЯми.
Ќеожиданно он пропустил назначенное свидание,  через  несколько  дней  она
позвонила к нему в контору и узнала,  что  он  скончалсЯ.  ‚оспоминание  о
старике было омерзительно. ’акого опыта она решила  не  повторЯть.  Џродав
шубу,  она  дотЯнула  до  февралЯ.  Ќакануне  этой  продажи  ей   страстно
захотелось показатьсЯ родителЯм. Ћна подъехала к дому в таксомоторе.  „ень
был субботний, мать полировала ручку входной двери. “видев дочь, она так и
замерла. "Ѓоже мой!" - воскликнула она с чувством. Њагда молча улыбнулась;
села снова в таксомотор и уже в окно увидела  брата,  который  выбежал  на
панель, кричал ей что-то вслед - вероЯтно, угрозы.
     Ћна переехала в комнату подешевле, вечерами неподвижно сидела на краю
кушетки в нарастающей темноте, подпираЯ виски ладонЯми и пыхтЯ  папиросой.
•озЯйка, пожилаЯ, неопределенных занЯтий, заглЯдывала к  ней,  сердобольно
ее  расспрашивала,  рассказывала,  что   у   ее   родственника   маленький
кинематограф, приносЯщий неплохой доход. ‡има была холоднаЯ, деньги шли на
убыль. "—то же будет дальше?" - думала Њагда. Љак-то в  бодрый  и  дерзкий
день  она  Ярко  накрасилась  и,  выбрав   самую   звучную   по   названию
кинематографическую контору на ”ридрихштрассе, добилась того, что директор
ее принЯл. Ћн оказалсЯ пожилым господином  с  черной  повЯзкой  на  правом
глазу и с пронзительным  блеском  в  левом.  Њагда  начала  с  того,  что,
дескать, уже много играла в провинции, получала хорошие роли... "‚  кино?"
- спросил тот, ласково глЯдЯ на ее возбужденное лицо. Ћна назвала какую-то
фирму, какую-то картину - очень убедительно и даже надменно -  оттого  что
все повторЯла про себЯ:  "Љак  он  смеет  не  знать  менЯ,  как  он  смеет
сомневатьсЯ..."  Џоследовало  молчание.  „иректор  прищурил   единственный
видимый глаз и сказал: "Ђ знаете, ведь вам повезло, что вы  попали  именно
ко мне. ‹юбой мой коллега соблазнилсЯ бы вашей молодостью, наобещал бы вам
горы добра и потребовал бы от вас очень  определенного,  очень  банального
задатка. ‡атем он бы вас бросил. џ человек немолодой,  много  видевший,  у
менЯ дочка, вероЯтно, старше вас, - и вот позвольте мне  вам  сказать:  вы
никогда актрисой не были и, вероЯтно, не будете. Џойдите домой,  подумайте
хорошенько, посоветуйтесь с вашими родителЯми..."
     Њагда хлестнула перчаткой по краю стола, встала и с искаженным  лицом
вышла вон. ‚ том же доме была еще одна фирма. ’ам ее просто не принЯли.  ‚
третьем месте ей сказали, чтобы как-нибудь отделатьсЯ  от  нее:  "Ћставьте
ваш телефон". Ћна вернулась домой в  бешенстве.  •озЯйка  сварила  ей  два
Яйца, гладила ее по плечу, пока Њагда жадно и сердито ела, потом  принесла
бутылку коньЯку, две рюмки и, налив их до  краев,  унесла  бутылку.  "‚аше
здоровье, - сказала она, опЯть садЯсь за стол. - ‚се будет благополучно. џ
как раз завтра увижу моего деверЯ, Я с ним поговорю..."
     Џервое времЯ Њагду забавлЯла новаЯ должность. Ѓыло,  правда,  немного
обидно  начинать  кинематографическую  карьеру  не   актрисой,   даже   не
статисткой... Љ концу первой же недели ей уже казалось, что она всю  жизнь
только и делала, что указывала  людЯм  места.  ‚  пЯтницу,  впрочем,  была
перемена программы, это ее оживило. ‘тоЯ в темноте, прислонЯсь  к  стенке,
она  смотрела  на  ѓрету  ѓарбо.  —ерез  два-три  сеанса  ей  стало  опЯть
нестерпимо скучно. Џрошла еще  неделЯ.  Љакой-то  посетитель,  замешкав  в
дверЯх, странно посмотрел на нее - застенчивым и жалобным взглЯдом.  —ерез
два-три вечера он поЯвилсЯ опЯть. ‚ыглЯдел он довольно молодо, был отлично
одет, косил на нее жадным голубым глазом... "—еловек очень  приличный,  но
размазнЯ", - подумала Њагда. Љогда, поЯвившись в четвертый или пЯтый  раз,
он пришел невпопад, то есть  на  фильму,  которую  уже  раз  видел,  Њагда
почувствовала  некоторое  возбуждение.  ‚месте  с  тем  ей  было   памЯтно
предупреждение хозЯина: "Ћдин раз глазки - вышвырну". Џосетитель,  однако,
был удивительно робок. ‚ыйдЯ как-то из  кинематографа,  чтобы  отправитьсЯ
домой, Њагда увидела его неподвижно стоЯщим  на  той  стороне  улицы.  Ћна
засеменила, не оглЯдываЯсь, рассчитываЯ, что он перейдет наискосок улицу и
последует за ней. ќтого, однако, не случилось: он исчез. Љогда  через  два
днЯ он опЯть пришел в "Ђргус", был у него какой-то больной,  затравленный,
очень  интересный  вид.  Џо  окончании  последнего  сеанса  Њагда   вышла,
раскрываЯ зонтик. "‘тоит", - отметила она про себЯ и перешла к нему, на ту
сторону. Ћн двинулсЯ, уходЯ от нее, как  только  заметил  ее  приближение.
‘ердце у него билось в гортани, не хватало  воздуха,  пересохли  губы.  Ћн
чувствовал, как она идет сзади, и боЯлсЯ ускорить шаг, чтобы  не  потерЯть
счастиЯ, и боЯлсЯ шаг замедлить, чтобы счастье не перегнало его. Ќо, дойдЯ
до перекрестка, Љречмар  принужден  был  остановитьсЯ:  проезжали  гуськом
автомобили. ’ут она его  перегнала,  чуть  не  попала  под  автомобиль  и,
отскочив, ухватилась за его рукав. ‡асветилсЯ зеленый диск. Ћн нащупал  ее
локоть, и они перешли. "Ќачалось, - подумал Љречмар, - безумие началось".
     "‚ы совершенно мокрый", - сказала она с улыбкой, он взЯл из  ее  руки
зонтик, и она еще теснее прижалась к нему, и  сверху  барабанило  счастие.
Ћдно мгновение он побоЯлсЯ, что лопнет сердце, - но  вдруг  полегчало,  он
как бы разом привык к воздуху восторга, от которого  сперва  задыхалсЯ,  и
теперь заговорил без труда, с нас